Тайны автобиографии отца о его отце

Передо мной лежат пожелтевшие от времени листки из 50-х годов, уже прошлого века. Это черновик автобиографии отца, который он написал, вероятно, перед отправкой его для службы в Германию, будучи старшим лейтенантом Советской армии. А сохранил он черновик, чтобы потом, когда снова придётся писать автобиографию, не путаться в её фактах.
   
Кадровики следили за этим строго и цеплялись к каждому слову. Это видно из, лежащего передо мной пожелтевших листков. В них рукой строевика воинской части карандашом поставлены уточняющие вопросы: «Где? В каком городе? Был принят тем-то и там-то?», и добавлено: «Сам не судим и родственники никто не судимы. Имею юбилейную медаль «30 лет Советской Армии». Как будто сам факт получения медали является печатью власти о благонадёжности гражданина.
   
В то время жизненным обстоятельствам, так называемой, «чистой» биографии придавалось особое значение. И виртуозы кадровики, а так же «люди, отвечающие за безопасность государства» – как правило, неплохие психологи – могли при желании из одной биографии состряпать уголовное дело, как говорили в то время: «был бы человек, а статья найдётся», – и находили и привлекали. Ещё жива была в народном сознании поговорка: «от сумы и от тюрьмы не зарекайся».
   
Социалистическая бдительность на местах всегда позволяла расширительно трактовать статьи уголовного кодекса, это даже приветствовалось как народная инициатива. В тоже время почти над каждым, кто родился и жил в Российской империи, висел дамоклов меч власти, выдаваемый за пролетарский и маскируемый под диктатуру пролетариата, а страх становился внутрисемейной генетической программой, – страх личного и семейного несоответствия навязанной новой социальной организации. Многие находились в условиях, когда приходилось скрывать это несоответствие или затушёвывать ложью суровую действительность прошлой жизни. За этим, так называемая диктатура пролетариата, в то время следила строго. Правило было одно, чем меньше общения с так называемыми органами, тем лучше, но не всегда удавалось избежать этого нежелательного общения.
   
Но вернемся к автобиографии моего наивного молодого отца и посмотрим на неё глазами кадровика, будем придираться к ней, как будто она написана не родным отцом, а заклятым и скрытым врагом Советской власти.
   
Прежде всего, чтобы не отвлекаться от темы нас будут интересовать сведения об отце отца. «Отец мой Десимон Леонид Викторович до 1917г. учился в гимназии», – пишет мой папа. Стоп! На что обращает внимания кадровик, он же опытный психолог? До революции в гимназиях учились, преимущественно, не кухаркины дети, а дворяне, либо дети состоятельных родителей, а, следовательно, чуждые и «контра».
   
Для многих сыновей отец – это нечто святое, которое храниться внутри, это та кладовая образцов поведения, которыми они будут руководствоваться в жизни. Отец – это пример для подражания, это незримый наставник для всех поступков праведных и судья – для неправедных. Насколько я знаю своего родителя, именно такое отношение к его отцу у него сохранялось всю жизнь.
   
Мы специально сохранили предложение автобиографа стилистически неизменным с его знаками препинания или отсутствием их. В соответствии с правилами грамматики, словосочетание «Десимон Леонид Викторович» следовало бы выделить запятыми, но он этого не делает. Следовательно, кадровик, который уже, словно охотничья собака, сделал стойку на контру, завершает свои рассуждения: «Отец – контра, а сын не отделяет его от себя!».
   
И далее, я предупреждал, что кадровик будет придираться к каждому слову, этот психолог думает: «Почему он использует такой порядок слов – «отец мой» – не мой отец, а именно «отец мой»? Прислушайтесь к этой фразе, и ваше ухо, воспитанное на православных оборотах, подскажет вам, так обращаются только к священникам, то есть к людям, образ которых, священен.
   
Я специально повторю, сохранив существо, но вырвав из контекста слова: «Отец мой» и уже хочется поклониться, не так ли? И вот кадровик уже розовеет, думая о повышении или, по крайней мере, о благодарности в приказе.
   
«Ах, вот какое отношение сына к отцу-контре?». Далее, предвкушая уже полное разоблачение, кадровик читает: «учился в гимназии, но (это слово в автобиографии зачеркнуто) окончил 5 классов». Ну тис, ну тис, потирает руки кадровик: «Почему он зачеркнул «но»? Что за этим может скрываться?». Возможны варианты: «но не закончил её» или «но закончил только 5 классов», во всех вариантах чувствуется, и не только кадровику, какое-то сожаление, по поводу незаконченности образования отца.
 
То, что эти, так называемые, «психологи-кадровики», зарабатывающие на этом кусок хлеба с маслом и икрой, цепляются не только к фразам, но и словам и знакам препинания, секрет полишинеля. Ведь их мечта властвовать не только над людьми, но и над их мыслями. Такая власть в их среде считается высшим пилотажем. Властители дум «народных масс» – это же почти небожители. Как хочется к этому стремиться! Вот и копались в биографиях и анкетах, которых иначе, как доносом на себя не назовёшь.
   
Любое анкетирование и собеседование – это самодонос на себя, если этого не учитываешь. Это непонятно только глупцам, анкеты на них и рассчитаны. Поэтому, если хочешь пройти анкетирование, необходимо говорить и писать не то, что думаешь, а то, чего от тебя ждут в данной конкретной анкете или собеседовании, выпячивая любые положительные стороны своей жизни и деятельности. И при этом надо говорить ожидаемое уверенно, не раздумывая, по принципу: «наглость – второе счастье», «скромность путь к забвению» и к этому надо подготовиться и всё заранее продумать.
   
«Слова нужны, чтобы скрывать свои мысли» Цинично? Да! Но именно так поступало государство, скрывая свою политику по отношению к своим гражданам за многими нулями секретных распоряжений и директив (см. секретные документы по репрессиям и директивам компартии), в тоже время затуманивая народные мозги передовицами официальных газетных сообщений. К сожалению такова была тогдашняя жизнь, и не простыми людьми придуманы эти правила. «С волками жить – по-волчьи выть», – подсказывала необходимую тактику народная мудрость. Но вернёмся к нашим баранам, как говорят.
   
«Чему тут сожалеть? – принюхивается кадровик. – Многие лучше люди нашего государства гимназиев не кончали и ничего, – гордятся своим пролетарским происхождением и начальным образованием, а здесь сожаление, – точно контрой попахивает». Далее наш «защитник государственных интересов» читает: «В 1914г. был мобилизован и участвовал в 1-ой империалистической войне рядовым кавалерии».           «Это хорошо, что «в империалистической» и хорошо, что «рядовым». «Хорошо, что «участвовал» – с ехидцей думает кадровик.
   
Про себя отмечает этот хитрец-эрудит: «Мы-то знаем, что в кавалериях-то пролетарии не служили, знаем, что благородные и после гимназий на той войне почти всё становились офицерами – кадров царской России не хватало. Ага, следовательно, органы хотят ввести в заблуждение? А это точно контра! Эх, копать надо глубже! Каждый норовит обмануть!». Задумавшись, эрудит вспоминает, что не мог отец старшего лейтенанта Десимона быть мобилизован в 1914г., так как был в это время не призывного возраста, в 19 лет ещё не призывали.
   
На самом деле отец гордился своим отцом-воином и в его представлении отец на коне – это образ героя, в некоторой степени былинный богатырь из сказок, рассказываемых ему в детстве. А какой богатырь без коня? В этой детали ещё раз прослеживается дань священному образу отца. А ведь можно было в автобиографии просто написать, что он участвовал в 1-ой империалистической войне» просто рядовым… без детализации. Мой дорогой отец не учитывал, что власть в богатырях не нуждалась, ей нужны были прежде всего исполнители. Ведь богатырь у русского народа – это прежде всего человек огромной силы и воли, защищающий народ от чудовищ и вражьей напасти – для власти он всегда опасен.
   
Но продолжим чтение с нашим бдительным работником кадров, которые «решают всё». «После ранения, – пишет ничего не подозревающий отец, – занимался сельским хозяйством». Здесь уже не выдерживает кадровик и ставит первую метку: «Где?» Отец не знает, что для доки-кадровика – это чрезвычайно важно. Потому что по месту жительства всегда можно послать уточняющий запросик: дескать, сообщите, уважаемые, что делал гражданин, со странной фамилией Десимон, на подведомственной вам, территории? Не занимался ли он контрреволюционной деятельностью с целью подрыва и т.д. и т.п.
   
В этом случае, всегда можно получить, устраивающий органы, хороший ответ: дескать, да, занимался; да, подрывал или мог это делать; и мы его давно разыскиваем. Так как человек, которым интересуются органы, должен находится там, где ему положено, всегда под рукой, в тюрьме или на худой конец в изоляторе или по месту жительства, мало ли в нём надобность приключится, не разыскивать же его по всей стране.
   
А если серьёзно, с такой автобиографией отца всегда можно было уличить во лжи. А это было уже не шуточное дело – введение в заблуждение компетентных органов, умышленным предоставлением неправдивой, о своих близких родственниках, информации. И в этом случае уже тебе предстоит посидеть, старший лейтенант Десимон, и не спасет тебя твоя прежняя безупречная служба и медаль с профилем Сталина.
   
Но продолжим уточнение сведений о дедушке Леониде, ведь ради этого мы и затеяли весь этот анализ. А для оживления этих сведений вернёмся к, незаслуженно забытому, кадровику. При минимальном нашем воображении мы видим, как дрогнула его рука с карандашом, и он снова с нескрываемой досадой, написал вопрос: «Где?», в конце слов отца: «После 1917г. вступает в ряды Красной Армии и участвует в гражданской войне. После войны также занимается сельским хозяйством». Этим «где» кадровик как собака метит места, которые другие собаки будут в дальнейшем обнюхивать. А для собак – это, ох, какая ценная информация!
   
Однако давайте ещё раз вернемся к последним словам автобиографии моего, в те годы молодого и наивного, отца. В его последнем предложении о Леониде из каждого слова торчат предательские уши недосказанности, за которые наш психолог, он же кадровик, непременно ухватился бы, если бы услышал сверху команду: «Фас!», но, к его сожалению, уже не те времена, не тот за окном год, да и сталинского пригляда уже никто не чувствует, умер Сталин. Но что же это за недосказанности такие? Будем их анализировать, как говорится, по мере поступления и теми словами, которыми обычно пользовались кадровики.
   
«После 1917г. вступает в ряды Красной Армии» – ложь! – Красная Армия образовалась только в 1918 году. Что делал до этого царский офицер? Что значит «вступает» – добровольно, что ли? Тогда почему об так и не пишется напрямую. Дескать, в Красную Армию вступил добровольно, по зову сердца. А это уже совсем другая формулировочка, – её и писать и читать приятнее. Почему священная Гражданская война написана с маленькой буквы? Это что? Пренебрежение к пролетарским жертвам священной революции? И потом – ну это уже совсем не годится – «участвует» в Гражданской войне, вяло как-то, будто и не воевал вовсе. А почему «участвует», почему не «воюет с контрреволюцией на фронтах Гражданской войны»?
   
А что значит «занимался сельским хозяйством»? Какое такое хозяйство у него было? Если крепкое, то кулак, а это – социально чуждый элемент. «У бедного крестьянина «сельского хозяйства» быть не должно. Что это за обтекаемые интеллигентские фразы?» – так думал или мог думать кадровик, читая автобиографию старшего лейтенанта Десимона.
   
Вот такие тайны нам поведал мой отец в своей автобиографии, тщательно скрывая прошлое, своего отца Леонида. Я не знаю, зачем он вообще упомянул о том, что Леонид учился в гимназии? С таким же успехом отец мог написать, что дед окончил начальную школу и с малолетства крестьянствовал. Возможно, раньше, при поступлении в артиллерийскую спецшколу, он написал об этом, его автобиография легла в его личное дело и назад уже хода не было. Насчёт 5 классов и того, что Леонид не окончил гимназию – это понятно, надо было смягчить это как-то. Хотя, возможно, это была правда. Многие прерывали учёбу в гимназии именно на этом этапе, вероятно, учиться в 6 и 7 классах было труднее.
   
Отец знал, что на войну, и совсем не империалистическую, а Мировую войну, Леонид пошёл добровольцем вольноопределяющимся, а это вовсе не рядовой и на положении почти офицера. А для сокрытия этого надо было написать: «был мобилизован», сиречь не хотел, но забрали. Кто ж на империалистическую войну пойдёт добровольно? При этом отец знал, что его отец был офицером и поэтому написал: «участвовал» в ней «рядовым кавалерии», это была полуправда, так как сначала он был действительно рядовым кавалерии, а уже после школы прапорщиков стал офицером, но ведь об этом никто и не просил писать? Вообще прелесть полуправды в том, что её можно выдать за правду, упуская некоторые существенные события жизни.
   
Далее отец, скрывая принадлежность деда Леонида к землевладению и, принадлежащим семье, хуторам Де-Симон, пишет, что он-де занимался сельским хозяйством до революции и плавно переходит к сельскому хозяйству Леонида, когда он, после того, как его лишили всего, стал крестьянствовать на, уже не принадлежащей ему, земле.
Итак, будем считать уставленными фактами следующие: Леонид учился в гимназии и воевал в 1-ю Мировую и гражданскую войны.
 
Я уже не помню когда, вероятно, в конце 60-х годов к нам в гости приезжала родная сестра моего папы – тётя Муза. По-моему, я тогда её увидел впервые. Она после войны жила в Сибири, Красноярске, а мы жили от неё за три девять земель в Белоруссии. Поскольку она была старше отца и знала больше чем он, я попросил тётю Музу написать какие-нибудь сведенья о наших предках. Вот, что она записала о своём отце – Леониде.
 
«Образование 5 классов гимназии в Сочи, школа прапорщиков. После войны 14-го года чин – штабс-капитан. Служил в уланах и пехоте. Награждён офицерским Георгием за спасение артиллерийских орудий. Женился в 1918 году. Под Царицыным в гражданскую войну командовал полком татар, затем был направлен в Москву, где работал корректором одной из газет. В 1922 году вернулся на родину к своим родным на Верхний хутор, отделился от родных с женой Ольгой и дочерью Музой стал вести самостоятельное хозяйство. Построил хату. Из движимого имущества получил от родителей 1 тёлку. До 1930 году жили на хуторе. Хозяйство середняка. С 1930 по 1935 гг. жили на ДВК. С 1935 по 1940 гг. в Оржоникидзе. С 1940 по 1941 гг. в Константиновке (Донбасс). В декабре 1941г. папу мобилизовали в г. Орджоникидзе, куда были эвакуированы, на действительную службу и в качестве санитарного инструктора сапёрной роты был отправлен на фронт. Полевая почта 17220. Погиб 23 октября 1943г. на белорусской земле».
   
Сведения, сообщенные тетей Музой, проливают свет на некоторые, скрываемые факты автобиографии отца. Отец однажды поделился со мной словами своего отца, которые он запомнил с первых классов школы: «Сынок, никогда и никому не рассказывай, что я был офицером, и ты родился на хуторе Де-Симон, а мы пять лет жили в ссылке на Дальнем Востоке». А это значило, что надо было скрывать, что дед в 1930 году был «раскулачен» осужден по статье 58-10 за якобы контрреволюционную агитацию и являлся для советской власти «врагом народа». Если бы это не удавалось скрыть, мой отец, его мать и сестра при определённых условиях и при произволе компетентных органов формально могли быть причислены к категории ЧСИР (членов семьи изменников родины) и на них распространялись репрессивные меры.
   
Вот почему автобиография моего отца была написана в жанре полуправды и недомолвок. Всё что оставалось за её пределами, закономерно ложилось тяжёлым грузом на душу моего отца, который переживая это несоответствие, всю жизнь стремился «не высовываться» и не давать повод для его разработки кадровиками и лицами, отвечающими за безопасность государства, а это в свою очередь ограничивало возможности его офицерской карьеры. Видимо только поэтому он не рвался к высоким должностям, хотя обладал для этого всеми необходимыми профессиональными и командирскими качествами, и прослужив продолжительный срок капитаном (командиром артиллерийской батареи), закончил службу майором (начальником штаба дивизиона). 

                ***

Но вернемся к рассказу тёти Музы об дедушке Леониде.  Что мы узнали нового? Она пишет, подтверждая слова моего отца, что Леонид не доучился, окончив 5 классов Сочинской гимназии. Обычно в гимназии учились 7 классов, причём в последнем классе могли учиться 2 года – и того 8 лет. Если верить этому, то дед должен был закончить учёбу в гимназии в 15 лет, то есть в 1910 году в гимназию поступали обычно дети в 10 летнем возрасте. Впрочем, он мог начать учиться позже.
   
Мы узнали, что Леонид начал воевать не просто в кавалерии, а в уланах, а затем в пехоте. Это действительно так, после школы прапорщиков его, для дальнейшей службы, направили в пехоту, теперь мы знаем, это был 151 Пятигорский пехотный полк. Узнали мы также, что женился он в 1918 году. А это значит, что в это время для него Мировая война была уже окончена, и он находился на хуторах, в Сочи.
   
Необходимо добавить, что это был его второй брак. Об этом мне стало известно от тёти Любы (Любови Ивановны Кореневич). Она рассказала, что во время Мировой войны, вероятно, после окончания школы прапорщиков Леонид женился на Анне Васильевне Тимофеевой, но затем, со слов тёти Любы «там что-то произошло из-за ветрености его жены, и Леонид с ней порвал, Анна после этого толи пыталась отравиться, толи отравилась совсем. Она была дочь аптекаря». Будем считать, что она осталась жить, думаю, Леонид тоже этого хотел. Повторно он женился на Ольге Сильвестровне Сивуда, кажется она жила тогда в Догамысе и, со слов тёти Любы, их познакомила Евгения Александровна Де-Симон, двоюродная сестра Леонида, Женя и Оля учились вместе в Сочи.
   
Тётя Муза пишет, что в гражданскую войну Леонид был командир полка и командовал полком татар под Царицыным, затем он был направлен в г. Москву корректором одной из газет.
   
Сейчас я бы задал несколько вопросов тёте Музе, на которые она, вероятно, не ответила бы, и не потому, что её уже нет в живых и задавать вопросы некому, а потому, что она, вероятнее всего, не знала ответов. Поэтому мы вынуждены задавать сами себе вопросы и отвечать на них. И так, как Леонид попал под Царицын, тогда как в 1918 году был в районе г. Сочи? Как получилось, что Леониду, далёкому от большевиков, доверили командовать полком?  Почему он оказался в Москве, да ещё стал работать в газете? Странные какие-то события происходят с дедом, не правда ли? При этом о них все говорят, но никто их не объясняет. Возможно, эти факты прояснятся, если мы попробуем восстановить события тех лет последовательно. Итак, что же происходило в это время?
   
3 марта 1918г. в Брест-Литовске подписан мирный договор между Советской Россией и странами германского блока. Большевистское правительство России приняло все германские условия мира.
   
Фронт в массовом стали покидать офицеры и солдаты. Хотя многие его покинули и раньше, особенно после большевистского переворота в октябре 1917 г. Май-ноябрь 1918 г. – начало гражданской войны. Военная интервенция. Ноябрь 1918 - март 1919 гг. – усиление и провал прямой интервенции. С июля 1918 по февраль 1919 год занятие Сочинского округа грузинскими войсками Грузинской Демократической Республики (меньшевиков). С февраль 1919 по апрель 1920 год занятие Сочинского округа войсками Деникина.
   
С апреля 1919 по апрель 1920 год продолжалась партизанская война с войсками Юга России в Сочинском округе. 8 апреля 1918 года в Красной Армии введен институт комиссаров для контроля над военными специалистами из старых кадров. В 1919 году в РККА была создана 1-я Кавказская кавалерийская дивизия. Комиссаром в эту дивизию был назначен большевик с дореволюционным стажем Г.К. Голенко. Входящая в состав конно-сводного корпуса Б.М. Думенко 1-я Кавказская дивизия обороняла Царицын.      
   
Однако 30 июня 1919 года Царицын был захвачен войсками А.И. Деникина, которые стали продвигаться на север. 6 октября 1919 года войска Деникина взяли Воронеж, а затем – Орел. Но уже 20 октября 1919 года войска Красной Армии вытеснили войска Деникина из Орла, конный корпус С.М. Буденного разбил конницу добровольцев в районе Воронежа. 7-8 января 1920 года части Красной Армии взяли Новочеркасск и Ростов. Войска Деникина были рассечены на две группировки, а в марте 1920 года в сражении у станицы Егорлыкской разгромлена конница Деникина. Большевики снова вернули власть на Северном Кавказе.
   
Гражданская война в Сочинском округе продолжалась более двух лет. В горах, то и дело, гремели выстрелы. Партизаны нападали сначала на грузинские заставы, а затем на заставы добровольцев.  Уже 29 апреля 1920 года 34-й сводная стрелковая дивизии РККА под командованием начдива П. В. Егорова вошла в Сочи. А 4 мая этого же года формирования Армии Юга России, которыми командовал генерал Морозов, капитулировали в районе Кудепсты.
   
Южный фронт свою задачу выполнил. Если осенью 1918 года военспецы составляли 3/4 командного состава, то к концу гражданской войны их было уже не более 1/3. От них новая власть стала избавляться. На смену бывшим офицерам пришли «гениальные полководцы» из пролетариев, такие как Ворошилов и Будённый.
   
В марте 1920 года из Кавказской кавалерийской дивизии уходит на повышение её командир – комдив Г.Д. Гай. В то время он ещё не знал, что власть, которой он служит, расправится с ним самым подлым образом: обвинит безвинно и расстреляет, чтобы спрятать концы своей преступной низости. В мае 1920 года комиссара этой дивизии Голенко меняет другой большевик.
   
Вот такие события развивались в тот период, как дед вернулся с войны во второй половине 1918 года, покомандовал полком конных татар в 1919 году, отступая по степи в течение 3-х недель к Царицыну, и, наконец, оказался в Москве в 1920 году.
   
Создаётся впечатление, что, вышеописанная жизнь, пот и кровь, никакого отношения к деду не имеют. Создаётся впечатление, что происходили какие-то события, но где, как будто за кулисами, когда занавес ещё закрыт, или в закрытой комнате, от которой ключ утерян. Не пора ли открыть занавес, достать ключ, чтобы вывести из мрака комнат на сцену жизни нашего героя. Думаю, что пора.
   
После Брестского мира воевать стало не с кем. Офицеры, которые с октября 1917 года по приказу Верховного главнокомандующего прапорщика Крыленко поснимали погоны, после этих событий поспешили по домам. Кто-то из родственников, вспоминая это время, рассказал, что Лев Десимон (двоюродный брат деда), награждённый за личную храбрость тремя солдатскими Георгиевскими крестами, когда он возвращался с войны, на одной из станции у него солдаты сорвали офицерские погоны, и не расстреляли только потому, что он оказался солдатским Георгиевским кавалером. Раз это запомнилось, можете представить себе эмоциональный рассказ об этом, который позволил сохраниться этому эпизоду в памяти семьи.
   
Деду Леониду пришлось добираться домой, сделав приличный крюк. Ехать из Белоруссии, где он служил, через Украину было нельзя, там уже хозяйничали те, с кем он воевал долгих три года – немцы. Ещё раньше большевики признали Украину независимой от Советской России Республикой, и немцы поспешили ввести туда свои войска. Вот и пришлось Леониду ехать через Москву, а далее через Северный Кавказ и Грузию в Сочи. Получается, что где-то в апреле-мае, а то и позже во второй половине 1918 года он мог быть на Хуторах.
   
Там он оказался в самой гуще неожиданных для всех событий, о которых история большевиков стыдливо умалчивала. В апреле-мае 1918 года войска так называемой Грузинской демократической республики (меньшевиков) захватывая власть в Абхазии, захватили так же сначала Адлер, а затем и Сочи. Эти формирования называли себя войсками освобождения Черноморья, которое они освобождали как от большевиков, так и от войск Деникина. Их целью было создание в крае независимой Черноморской республики.
   
Летом этого же года грузинские войска вторглись на Кубань. Грузинские войска беспощадно расправлялись и с белыми и с красными. До февраля 1919 года на территории Черноморского края хозяйничали грузинские власти, действиями которой местное население было недовольно. И уже тогда в крае появились первые партизанские отряды. Только к февралю 1919 года армии Деникина удалось окончательно очистить Сочинский округ от грузинских войск.
   
В своих «Очерках русской смуты» Деникин оставил немало свидетельств тех безобразий, которые творились в этом округе во время его оккупации Грузией: «С первых же дней оккупации Сочинского округа (включая и Гагры), грузинские власти приступили к разорению его, отправляя все, что было возможно, в Грузию. Так была разграблена Туапсинская железная дорога, причем увозились рельсы, крестовины, материалы, даже больничный инвентарь; распродано с аукциона многомиллионное оборудование Гагринской климатической станции, разрушено лесопромышленное дело в Гаграх, уведен племенной скот, разорены культурные имения и т.д.».
   
Вот в таких условиях, по сути безвластия, прожила семья деда в течение года с начала 1918 до начала 1919 года В этих условиях воевать не хотелось, да было и не с кем. Особенно в семье Виктора Андреевича (отца Леонида), который по преданиям разделял взгляды толстовцев, а у них было своеобразное отношение с властью и отношение к войне. Некоторые Десимоны как, например, Иван Константинович и некоторые другие партизанили, но первоначально без особенной политической платформы, они называли себя «зелёные».
   
А вот когда в Сочи появились войска добровольцев, многим, и том числе деду, пришлось определиться со своей, как тогда говорили, политической платформой: либо быть мобилизованным в армию Юга России, либо уходить с партизанами к красным. Как правило, не примкнувшие ни к тем, ни к другим погибали первыми, так как были враждебны и тем и другим, действовало правило: «если не с нами, то против нас». Обыкновенное чувство самосохранения диктовало необходимость выбора.
   
Уже вскоре после Октября стало ясно, что без опытных «военных специалистов», то есть офицеров и генералов старой армии, новую армию не создать. С весны 1918 года «военспецов» начали широко привлекать в Красную армию. Правда, большевики не слишком полагались на верность бывших офицеров. Командира контролировал военный комиссар, как правило, представитель партии большевиков, он имел указание при малейшем подозрении на предательство военспеца, расстреливать его на месте без суда и следствия. Положение военспецов было не завидное, особенно если не удавалось найти общего языка с комиссаром.
   
В 1919 году была создана 1-я Кавказская кавалерийская дивизия. С сентября 1919 - март 1920 года 1-ой Кавказской кавалерийской дивизией на Южном фронте командовал бывший штабс-капитан Гай Гая Дмитриевич. Это был армянин, и настоящее имя и фамилия его были Гайк Бжишкян. Но согласитесь, фамилия Гай звучит благозвучнее, чем Гайк, да ещё и какой-то Бжишкян, даже выговорить трудно.  Вообще так называемые профессиональные революционеры любили улучшать свои фамилии, выбирая благозвучные псевдонимы, как это делают обычно артисты. Как хочется продолжить эту мысль, но не будем отвлекаться.
   
А вот теперь внимание! Комиссаром в эту дивизию был назначен большевик с дореволюционным стажем Голенко. Вот оно ключевое слово – Голенко. Георгий Константинович Голенко (1872-1942) был большевиком с дореволюционным стажем. Ещё в 1906 году он арестовывался и подвергался ссылке, в 1914 находился под негласным надзором полиции, в 1915 был кооптирован в Московский комитет РСДРП. В октябре 1917 он секретарь Военно-революционного комитета, то есть совершал революцию в Москве. Он был профессиональным революционером, один из многих, кто «организовывал» восстание в Москве, будучи секретарём Военно-революционного комитета. Но нас интересует даже не это, а то, что Голенко был родным братом Аллы Константиновны Десимон (Голенко), а их отцом был морской офицер 3-го бастиона, известный герой Севастопольской обороны – Константин Голенко. Эти сведения можно найти в «ВОСР - энциклопедия», стр.118.  «Герои Октября» М.1967.
   
Интересно, конечно, читать энциклопедию, в ней обычно информация в сжатом сухом виде, но при сжатии часть информации теряется и, нередко, с водой выплёскивают и ребёнка или, как говорят евреи, весь «цимус» теряется. При работе с информацией, самое главное, умение задавать вопросы и находить на них ответы. Попробуем и мы вступить на этот скользкий, но безмерно для нас увлекательный путь. Итак, «в 1906г. Голенко арестовывался и подвергался ссылке», с этого как бы исчисляется стаж его революционной подпольной работы. Вопрос: что делал он до 1906 года? Чем занимался до 30-34 лет? Где жил, с кем, в какой семье воспитывался? Начнём ab ove (от яйца).
   
Георгий Константинович Голенко, потомственный дворянин, родился в семье героя Севастопольской обороны Кавалера ордена Св. Георгия 4 ст. Константина Петровича  Голенко – лейтенанта  Флота, командира 3-го бастиона во время войны 1854-56 года. Отец Георгия Константиновича в последствие стал действительным статским советником и управляющим имениями Великого князя Константина Николаевича, брата императора Александра II, но об этом в энциклопедии не написано. Советские историки любили недомолвки и говорили, как правило, не всё правду. Так вот имение Великого князя Константина Николаевича находилось в южной части Черноморского округа.
   
У управляющего Голенко были, из известных нам, две дочери – Алла и Аделаида, а также сыновья – Петр, Георгий и Константин. Обе дочери получили хорошее образование: Алла окончила Петербургский Институт благородных девиц, а Аделаида Петербургскую консерваторию. В 1878 году на смену Константину Петровичу Голенко пришёл новый управляющий поместьями Великого Князя Константина Николаевича на Кавказе Старк Александр Александрович, выпускник Петербургского земледельческого института, учёный энтомолог. Семья же Голенко осталась на Кавказе. Глава семейства после того, как отошёл от дел по управлению имением, прожил ещё около 6 лет и 27.IV.1884 умер.   
   
Оставшись без отца, Алла Константиновна вышла замуж за Александра Андреевича Де-Симон приблизительно в 1885 году. А Аделаида Константиновна – за Александра Александровича Старка в 1887 году. У Аллы Константиновы Де-Симон (Голенко) было 13 детей, а у Аделаиды – 8. Интересующий нас Голенко Георгий Константинович часть своего детства провёл на Кавказе, ему было 12 лет, когда умер отец, а на следующий год он участвовал в венчании своей сестры с Александром Де-Симоном и был знаком со своим свояком.
   
Это отступление было необходимо, чтобы понять дальнейшие события уже в период гражданской войны. Вот какие хитросплетения возникают в жизни, а в смутное время гражданской войны только из этих хитросплетений жизнь и состояла. Не было ни красных, ни белых - все были какие-то серо-буро-малиновые. Но вернёмся к дивизии, в которой воевал Леонид. Теперь понятны слова: «в Гражданскую войну командовал полком татар». Дело в том, что эта дивизия ещё называлась 1-я Кавказская «дикая» кавалерийская дивизия, так как её полки были сформированы из представителей всех племен бывшей России, и основой её послужила 1 Партизанская кавалерийская бригада, которая была собрана из партизан, можно сказать, разных мастей и национальностей. 
   
Можно с уверенностью говорить, что быть военным специалистом и командовать полком даже конных татар, имея своим командиром и комиссаром своего родственника, а значит и покровителя, было значительно лучше и легче, чем воевать неизвестно с кем. Отец Леонида и муж сестры комиссара Голенко были родные братья. Хоть и дальнее, но всё же родство. А в то время это значило очень многое. Хотя это родство, по известным причинам, всегда скрывалось. Я всё время вспоминаю роман А. Толстого «Хождение по мукам». Судьбы Рощина и Телегина, который, кстати, тоже оборонял Царицын. Тот факт, что «ключ под названием Голенко» подошёл, подтверждается и другими событиями.
   
Входящая в состав Конно-сводного корпуса Думенко 1-я Кавказская дикая дивизия обороняла Царицын, однако, 30 июня 1919г. Царицын был захвачен войсками Деникина. Сметённые из станицы Великокняжеской красные бежали к северу вдоль железной дороги. За пехотой уходила вскачь столь знаменитая позже в советской историографии конница частей командира Думенко. На перехват отступающих частей РККА спешил деникинский 1-й конный корпус генерала Покровского. Путь к Царицыну и Волге войскам Врангеля был открыт. При этом красным кавалеристам пришлось отступать по степи в условиях жары и недостатка воды. Отступление было тяжёлым и продолжалось более 3-х недель.
   
Я помню, отец мне рассказывал, а он слышал это от своего отца, что дед пережил страшное время, когда пришлось отступать, и он остался жить только благодаря своему коню, который буквально вынес его на себе из окружения. Что там произошло с дедом дальше покрыто тайной. Возможно, он отступал с частями Красной армии из-под Царицына до Орла. Вероятнее всего так и было. А затем он участвовал в победе над добровольцами под Воронежем? Возможно, он был при отступлении ранен и в победе уже не участвовал?
   
Важно другое. Теперь понятно, почему дед особенно не распространялся о своих «победах» в Гражданскую войну. Да потому, что и рассказывать было не о чем. Ну, драпали, ну, отступали, ну был военспецом и командиром полка. Ну, кто их – военспецов-то после войны не пинал, разве только ленивые. В официальной советской историографии считалось, что военспецы только вредительством и занимались. Да, конечно! Когда была необходимость в военных специалистах, большевики обманом заманивали их на службу. А когда обстоятельства изменились, от военспецов надо было избавляться, а вы знаете, что это значило...
   
А объясняться, доказывать, разве кому хотелось? А деду тем более. Гордиться тем, что участвовал в братоубийственной войне могут только подлецы, и дед этим никогда не гордился, в отличие от Аркадия Гайдара. Это было совершенно другое время, иногда нам даже непонятное. Вот как его описывает один из современников: «Странное было тогда время: ни чинов, ни званий, ни постоянных обязанностей. Даже документов у многих людей не было, пользовались старыми, дореволюционными. Во всяком случае, у меня не оказалось письменных свидетельств, что служил а Красной Армии. При спешном отступлении из Царицына я был озабочен лишь одним: сжечь штабные бумаги, представляющие ценность для деникинцев. Сам выбрался из города, не забежав даже за баулом на квартиру». Вот так и у деда, вероятнее всего, не было никаких документов о службе в Красной Армии.
   
С помощью «ключика под названием Голенко» мы сможем объяснить и другой факт из биографии деда – как он попал работать в одну из Московских газет. В марте 1920 года из Кавказской кавалерийской дивизии уходит на повышение её командир – комдив Г.Д. Гай. Его меняет товарищ М. Г. Мейер, капитан 1-ой Мировой, который, впрочем, очень быстро через 3 месяца погибает в бою. В мае 1920г. комиссара этой дивизии Голенко меняет другой большевик и оставаться в дивизии становится опасно, если дед ещё там находился.
   
Голенко уезжает домой в Москву, где после февральской революции он заведовал издательством «Социал-демократ», (это важно!) а в годы революции был секретарём Военно-революционного комитета, совершал вооруженное восстание, и имел в Москве определённый политический вес и авторитет среди политической элиты. Вот кто, в который раз, помог деду с трудоустройством. Так как дед не оставил своих воспоминаний, ещё раз воспользуемся рассказом его современника: «Москва после долгого отсутствия показалась мне пустынной и нищенски обнажённой. Даже разросшаяся зелень не могла скрыть унылых облупившихся стен в глубине дворов: они открывались там, где сожжены были заборы. Ходил я по улицам, и горько, больно мне было за нашу первопрестольную, совсем ещё недавно такую богатую, хлебосольную, щедрую. Чем жил тогда? Рвал недозрелые яблоки в одичавшем бесхозном саду и варил их, чтобы отбить кислоту. Собирал грибы. Почему-то много было крепких не червивых сыроежек».
   
Отец мне рассказывал, что был такой случай, когда в редакцию газеты ворвались неизвестные и угрожали всем оружием. Этот обрывок дедовского воспоминания лишний раз подтверждает подлинности сведений о работе его корректором газеты в Москве.
Хочу ещё добавить относительно Голенко. Я даже легко могу себе представить, что большевик Голенко хотел привить ещё молодому тогда деду, а ему было только 25 лет, идее большевизма, но дед ими не увлёкся. Возможно, даже на этой почве между ними пробежала черная кошка, так как дед в Москве не остался и своего высокопоставленного родственника в дальнейшем не вспоминал, впрочем, их дороги затем совершено разошлись. Голенко так и остался в обойме правящего класса, а дед оказался среди пострадавших от него.
   
Впрочем, мы просто обязаны сказать спасибо Голенко хотя бы за то, что дед уцелел в этой ужасной мясорубке – гражданской войне – а это значило, что родился мой отец, я и все остальные, и всё это не без косвенного участия Голенко. Почему же дед сразу не вернулся на Хутора?  Ведь уже в мае 1920 года стало известно, что Сочи освобождены от войск Деникина. Вероятно, ему посоветовали переждать в Москве, пока утихнет волна репрессий. Первое время там свирепствовали чекисты, которые никак не могли угомониться после такой зверской и кровопролитной внутренней войны, и добросовестно выполняли установки партии, которой они служили.
   
О последних месяцах Гражданской войны в Черноморье можно судить по статьям и воспоминаниям, относящимся к февралю-марту 1920 года и описывающие последние бои кубанских полков, отход Кубанской армии в район Сочи и Туапсе и её капитуляцию.
Отход от Маныча (в 1920 году). Трагедия Кубанской армии. Отступление казачьих войск к черноморскому побережью, бои с «зелеными», получение ультиматума большевицкого командования. Кубань в огне. Совет командования Кубанской армии, принятие решения о капитуляции, надежды на пароходы из Крыма. Агония Кубанской армии. Последние надежды на продолжение борьбы. Казаки складывают оружие. Аресты, расстрелы казаков и офицеров. (Ф.И. Елисеев)
   
Сколько трагедий в одном простом перечислении событий! Как повезло деду, что он этого избежал! Кстати в Грузии так не было большевицкой власти до февраля 1921 года, пока большевики её там не установили. Если внимательно читать записи тёти Музы, то она пишет: «В 1922 вернулся на родину к своим родным на Верхний хутор», она не пишет вся семья вернулись. Можно предположить, что всё это время дед жил в Москве один.
   
Вот такие тайны жизни деда Леонида я узнал из автобиография отца и краткой биография Леонида, написанной его дочерью Музой.