Прочь от цивилизации

©, ИВИН А.Н., автор, 1996 г.
               

  ПРОЧЬ ОТ ЦИВИЛИЗАЦИИ: жанр путевых дневников
               
                в новой литературе


                1

    
    Путевые заметки вели и писатели Х1Х века. Известны впечатления Гоголя и Стендаля от Италии, Дюма-отца и де Местра – от России, и некоторые другие. Но для писателей середины Х1Х века были притягательны в основном центры европейской культуры и цивилизации, центры искусства, Эллада, Рим. Их интересовали, прежде всего,  ценности культуры.
 

    Однако с конца Х1Х века у тех, кто так или иначе работал в жанре путевых очерков, наблюдается серьезный пересмотр ориентиров. Геополитически это связано с первую очередь с колонизацией азиатских и африканских  стран европейскими и с развитием капитализма. Центры культуры превращались в центры производства и потребления, в своеобразные «чрева», если вспомнить Э. Золя, где хозяйничали лавочники, финансисты, обжоры, обиралы и обыватели всех мастей. Города и городская культура понемногу переставали быть интересными в смысле эстетизма и, главное, свежести впечатлений. Собор в Шартре, Нотр-Дам де Пари, исшарканные тысячами подошв, - что они, как не те же предметы купли-продажи?


     «Неволю душных городов» ощущали уже романтики. Пристрастие к здоровой простоте с особой силой проявилось у немецкоязычных писателей-«областников» Т. Фонтане, Г. Келлера и особенно Адальберта Штифтера, творчество которого до сих пор по достоинству не оценено. Природа, всё произрастающее в ней, одинокий человек в природосообразной жизни предстают у него в невообразимом очаровании и гармонии.
 

    Тот же самый процесс мало-помалу происходит и в массовом сознании обывателя, потрясенного ужасами двух мировых войн. Оказалось, что эта самая хваленая цивилизация, это безудержное обзаведение имуществом, собственностью, технизация и социализация так сказываются на структуре человека и общества, что они вынуждены пускать себе обильную кровь. Возвращение к биологическому, природному в человеке всякий раз неизбежно принимало характер взаимного истребления, бойни, которую подогревали апологеты макиавеллевского принципа «разделяй и властвуй».


     А между тем на Земле было еще много неисследованных пространств.


     На рубеже веков в литературе, этнографии, географии появилось несколько личностей, впоследствии знаменитых, которые в силу ряда причин, у каждого своих, вынуждены были скитаться в самых экзотических местах – у индусов и южно-африканских буров («Трансвааль, Трансвааль, страна моя!»), у папуасов Новой Гвинеи и на плоту среди островов Полинезии, во льдах Арктики и в тайге. Изгнание вон за пределы отечества – проблема не только русская, но и интернациональная. И вот эти-то странники вслед за тем написали «Ким» и «Книги джунглей», «Путешествия на берег Маклая» и «Путешествия на «Кон-Тики», сборник рассказов «Северная Одиссея» и повесть «В краю непуганых птиц». И так – вплоть до наших дней, до «Хождения во льдах» Вернера Херцога, до «Побега» и аналогичных рассказов Вячеслава Пьецуха. Тебя вышвырнули – ну и катись! Иди и смотри, а Бог о тебе позаботится.


     Следует отметить, что прежде путешествия назывались  э к с п е д и ц и я м и: им нередко придавалось государственное, политическое или, уж во всяком случае, научное значение.


     Цель экспедиции, в составе которой был Иван Александрович Гончаров, - установление контактов с доселе малоизвестным  восточным соседом – Японией. Основательно описываются цели, сборы, состав экспедиции. Отчет о кругосветном путешествии от балтийских берегов до Охотского моря и далее по суше до Петербурга, созданный на основе судового журнала, дневников и личных наблюдений, выпущенный в виде серии очерков, а затем и в двух отдельных томах, – это респектабельный труд, политически и идеологически выдержанный вполне в духе либерального царствования династии Романовых в конце девятнадцатого столетия. Во всяком случае, теперь «Фрегат «Паллада» воспринимается именно так. У путешествия имелся национальный (военный) интерес, оно субсидировалось государством, пусть даже писатель был взят на борт вместо отказавшегося ехать чиновника.


     Исследовательские (этнографические, военные, гуманитарные) цели преследовали экспедиции Пржевальского и Семенова-Тян-Шанского в Среднюю Азию, Арсеньева в Сихотэ-Алинь, Чехова на Сахалин, Миклухо-Маклая в Новую Гвинею. Точнее сказать, эти исследования приобрели масштаб и значение уже после того, как означенные деятели возглавили эти путешествия, собрали свои наблюдения и предложили их миру, но это вовсе не означает, что они не финансировались, не готовились тщательно, не имели практического, прикладного значения сразу же, как только были задуманы. Они уже изначально были в известном смысле респектабельны и совершались  с  ц е л ь ю. Соответствующие министерства, географические общества, газеты деятельность этих экспедиций освещали, как делают они это и по сию пору в отношении подобного рода начинаний.


     Путешествия же нового времени – Грэма Грина в Юго-Западную Африку, Тура Хейердала в Перу и Полинезию, М. Пришвина в Карелию и Норвегию, К. Паустовского в Мещорский край – это уже в известном смысле  ч а с т н а я  инициатива. То есть, если за экспедициями Хейердала, Жака-Ива Кусто или Сенкевича с Палкевичем еще можно признать научный интерес и целесообразность (а современные средства массовой информации способны представить дело именно в таком свете), то герои-путешественники новейшего времени поступают совсем просто: - сунул сухарь в карман – и пошел.
 

   Путевые очерки Г. Грина «Путешествие без карты» уже не прикрываются даже научным интересом. Толщина волос у папуаса новейших паломников не занимает. Их цель – покинуть этот сумасшедший дом, который называется «городская цивилизация», и побыть хоть неделю дикарем, наедине со здравым смыслом и гармонией. «Civil» собственно и означает в переводе с латыни «городской». Следовательно, вопрос в том, а все ли хотят становиться цивилизованными, городскими, естественно-природные отношения заменять отвлеченно метафизическими: дебет, кредит, компьютерные программы AT/ХР или  CorelDraw Х3. Только «голому и небогатому» человеку открывается истина, скрытая от закованных в броню и железо рыцарей всех времен и народов, – латников, автомобилистов, пилотов, космонавтов, атомщиков: что есть душа и природа, а никаких знаний и целей нет. Телеологическое мышление пришло с Ближнего Востока и свойственно очень осатанелому рассудку.


     Новые паломники – одиночки. Это разбитной, нарочито развязный Вернер Херцог (почти что сам, без дистанцирования с героем), который колесит на своих двоих по дорогам центральной Германии, ночуя где придется, воровским образом, в сараях, хлевах, в автофургонах и на станциях. Цель-то и у него есть – спасти заболевшего друга, но его сборы коротки и непомпезны: «Я взял куртку, компас и заплечный мешок с самым необходимым. Ботинки у меня были новыми, прочными, на них можно было положиться. Я выбрал прямой, самый короткий путь до Парижа». Путь этот – от одного населенного пункта до другого: Тайльфинген – Пфеффинген  –Бургфельзен – Шальксбург –Дюррванген -  Фроммерн – Росваген и так далее. И дальше также пешком по территории прекрасной Франции. «От деревушки Ложки до деревушки Пешки», как поется в песенке.
 

    Это и прямой, без комплексов, персонаж В. Пьецуха («Я и море», «Побег», «Таракановские записки»), которого интересует, кроме естественно-природного, еще и ненаучно-фантастический элемент нашей действительности. В отличие от европейского, наш путешественник нерасчетлив, прямых перспектив не любит: он заблудший, заблужденный и заблудившийся. Но и он человек уже приватный, пьет из ручья, ночует в хибарах или к кому напросится, работники Министерства внутренних дел ему не доверяют, равно как и полицейские – его западному товарищу…


     Неужели же мы так мельчаем?


     Нет, меняется специфика жизни.


     Вот как ведет свое доскональное повествование Н.Н. Миклухо-Маклай в книге «Путешествия на берег Маклая»: «Кроме двух больших донганов, тут были кости, отточенные на одном конце, служащие как рычаг или нож; в небольшом бамбуковом футляре нашлись четыре заостренные кости, очевидно, инструменты, способные заменить ланцет, иглу или шило, затем «ярур», раковина («Cardium»), имеющая зубчатый нижний край и служащая у туземцев для выскребывания кокосов. Был также удлиненный кусок скорлупы молодого кокосового ореха, заменяющий ложку; наконец, данный мною когда-то большой гвоздь был тщательно обточен на камне и обернут очень аккуратно корой, разбитой подобно тапе полинезийцев; это могло служить очень удобным шилом (…). Туземцы хорошо плетут разные украшения, как, например, браслеты («сагю») или повязки для придерживания волос («дю») из различных растительных волокон».


     Не менее обстоятелен и другой русский путешественник – В.К. Арсеньев. У него серьезное военное поручение – рекогносцировка местности. Вот типичный пассаж из путешествия «По Уссурийскому краю»: «Последним притоком Тадушу будет Вангоу. По ней можно выйти через хребет Сихотэ-Алинь на реку Ното. Немного не доходя до ее устья, в долину выдвигаются две скалы. Одна с левой стороны, у подножия террасы, - низкая и очень живописная, с углублением вроде ниши, в котором китайцы устроили кумирню, а другая – с правой, как раз напротив устья Вангоу, носящая название Янтун-Лаза. Около нее есть маленький ключик Чингоуза».
 

   А вот цитата уже современная – из путевого дневника Вернера Херцога «Хождение во льдах»: «Ужасная дорога, Цвифальтен. Начался Швабский Альб, наверху всё засыпано снегом.  Местная крестьянка принялась рассказывать мне о недавней снежной буре, я отмалчивался. Гейзинген: в этих унылых деревнях живут усталые люди, которые уже ничего не ждут. Поземка улеглась, из-под снега опять проглядывает черная пашня.  Генкинген опустел, здесь уже несколько лет ветер раскачивает двери. На стылой навозной куче копошились воробьи.  Сквозь водосток журчала талая вода. Ноги пока меня держат».


     И наконец, для полной наглядности и боле обстоятельного разговора, - из «Таракановских записок» В. Пьецуха: «К полудню я был уже в Ремешках. Описывать их надобности не вижу, так как Никола и Ремешки совершенные близнецы, разве что в Ремешках не было лужи.


     По прибытии в Ремешки первым делом я направился в почтовое отделение, чтобы дать домой телеграмму, но почта была закрыта. Я часа два просидел на ступеньках почты. Уже школьники пошли по домам, а я всё сидел и развлекал себя чепухой: чертил прутиком знаки Зодиака, кормил кур, а раз поймал муху и долго слушал, как она бьется у меня в кулаке».


     Улавливаете разницу между путешественниками конца Х1Х и конца ХХ века? Вместо любви к объекту исследования – неприязнь, вместо обстоятельности – беглость. Объекты исследования, с которыми сталкивались Миклухо-Маклай и Арсеньев, требовали неторопливого, серьезного разбирательства. Следовало тщательно и точно зарисовать полинезийца и его хижину, дать латинское и местное название растений, гор, рек, построек, произвести топографическую съемку, поговорить у костра с Туем или с Дерсу Узала, вжиться, вчувствоваться, дать зарисовки природы, погоды, встреч и расставаний, охот и совместных работ. Арсеньев, проведя несколько экспедиций среди приятных ему людей, совершенно с ними сжился; скитания стали на какое-то время образом жизни; воспроизводя затем свои путевые записи и впечатления, он воссоздает столь полную художественную картину, что это дало повод Горькому оценить его творчество выше, чем собственно художественную прозу Купера и Майн Рида. Действительно, так и чувствуешь влажную духоту его тайги, «сухую мглу», ливни, тяжелые испарения, коварные порожистые реки, так и видишь гари, буреломы, гнуса, пернатых и четвероногих. Couleur locale у того и у другого, этнографическая добросовестность совершенно неповторимы. Оба исследователя любуются своими аборигенами, оба имеют из их среды любимых проводников. Их восхищает анимизм Дерсу, простодушие Туя.
 

   У Херцога или Пьецуха проводников нет: не осталось больше колоритных дикарей, куда ни ткни – везде туристические фирмы. Для новых авторов полнота воспроизведения бытия не то чтобы недоступна, а как бы и не нужна; они не ученые, не профессиональные путешественники. Они уже живут в эпоху кино, слово девальвировалось, можно ограничиться и скороговоркой, абрисом, эмоциональной оценкой.  Нет, и туристы конца ХХ века способны иногда нарисовать широкую, вальяжную картину природы, и они по-своему любят своих встречных-поперечных, среди которых опрощаются (трактористов, немецких огородников), но элемент нервозности, постылой коммуникационной информированности прокрался уже и сюда – в природу. Птицы тут все пуганые, мирочувствие авторов – «а не пошли бы вы все куда подальше». И это притом, что грубоватая точность немецкого прозаика и абсурдистские фантазмы русского производят сильное впечатление.
    

                11


     В жанре «путевого дневника» трудно написать что-либо очень значительное: его рамки волей-неволей требуют точности, фактурности, фактографичности. Многие отечественные и иностранные путешественники великолепно владели этим жанром. Но мы знаем – и немало -  примеров удачного использования путевого дневника в классической литературе. Например, дневник Робинзона Крузо – не что иное, как вариант судового журнала, который в те годы, да и ныне, принято вести на кораблях. Ведение дневника позволяло человеку не пропасть в походных условиях и привязывало к месту, как ныне экран дисплея.


     Если говорить очень широко, то путевой дневник – это часть, подвид, а иногда и основа того огромного, богатейшего пласта литературы, который М.М. Бахтин обозначил термином «мениппея» - странствие. В этом роде созданы гениальные образцы мировой литературы: «Дон Кихот» Сервантеса, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Приключения Жиль Блаза из Сантильяны» Лесажа, «Мертвые души» Гоголя: человек странствует с целью что-то увидеть и встречается с множеством людей. Тут тебе и интрига, и сюжетные повороты, и природные зарисовки.


     Но чаще путевой дневник служит писателю черновым материалом, записной книжкой для создания художественного произведения. Грэм Грин не только написал и опубликовал публицистическую книгу «Путешествие без карты», но и создал роман «Ценой потери», опираясь на опыт и впечатления от жизни африканских колонистов. Очевидно, что и роман Джона Стейнбека «Мы с Чарли в поисках Америки», великолепный образец «литературы на колесах», вырос из путевого дневника. Правда, прибегают к нему литераторы, в характере которых есть склонность к методическим изысканиям и пунктуальность.


     К сожалению, как и многое, жанр опошлен газетчиками, теле- и радиожурналистами. Видеосъемка, магнитофонная запись с голосом новгородской старухи, повествующей о своей жизни в девичестве, немножко музычки, пейзажику, текстовки – и соевые сосиски для массового потребителя готовы:  репортажи, командировочные отчеты («Письмо позвало в дорогу»), очерки о хороших людях. Жеваное, упакованное, приготовленное со специями и консервантами легче употребить беззубому зрителю, слушателю, читателю. Они не станут, как Дерсу Узала, самостоятельно убивать кабана, взваливать на собственные плечи, свежевать, готовить мясо на костре. Та самая цивилизация, от которой и задуман «убёг», легко проникает с помощью видеокамеры и в подземные гроты, и на Амазонку, и в северные льды.


    И тем не менее, при всеобщем разменивании «крупняка на мелочь», хорошая проза в этом жанре по-прежнему создавалась и создается. Из отечественных авторов достаточно вспомнить В. Конецкого, «Семь путешествий» А. Битова и «В поисках жанра» В. Аксенова, хотя  последний воспринимается ныне как бледная калька некоторых западных образцов «литературы на колесах»: Хемингуэй, Стейнбек, Бертран Блие («Похождения чудаков») и другие. Но мы-то этих отечественных авторов воспринимали как наши открытия во времена застоя.


     В наши дни, похоже, обнажились некоторые старые противоречия – между городом и деревней, между природой и культурой.  «У нас природа, у них культура», - поется в одной иронической песенке от имени мирного поселянина. Рыцари демократических преобразований, представляющие Россию дикой страной, погруженной во тьму невежества, может, и правы в своих обвинениях – если предполагать в цивилизации одно лишь благо. Разумеется, архангельские туземцы с их двухэтажными резными избами, надворными постройками, сенокосами и огородами, с клановым устоем жизни под водительством суровых стариков, не сквернословящие, не пьющие и не блудящие, - фигуры крайне несимпатичные: их в постель не затащишь, не разденешь ни за какие деньги, кредитными карточками рассчитываться не могут. Они – природа. Поэтому у них, равно как у соболёвщиков в уссурийской тайге и у смуглого народонаселения полинезийских островов, есть одно качество, которого не отнимешь: они натуральны. Они естественны, просты, как дети, и хотя от них попахивает трудовым потом и нехороши бывают зубы, они по-своему и куда счастливее этих, предлагающих дезодорант и белозубую улыбку. Мотайте на ус: дезодорант-то ведь как раз против тех, кто д у р н о  п а х н е т. Так что отчего бы и не падать производительности труда, если с ней борются. Эти, у которых, кроме просторного кабинета, секретарши, крахмальной рубашки и сухариков к чаю, нет никакого состояния, очень заинтересованы одурачить тех, у кого есть земля, вода, огонь, воздух, лес, дождь, поле. В своем комфортабельном  авто и умозрительных отношениях Ай-Си бухучета они на такой дистанции от нормы, что утратили о ней всякое представление. Их задача – искусство, но не в художественном смысле, а в элементарном одурачивании. Не думаю, что среди них много таких, кто воспринимает этот отрыв болезненно, кастовость их устраивает, а  то ведь, купаясь в лесном озере, они еще, пожалуй, огорчатся: до чего отрос живот! Но художник, писатель – совсем другое дело: возврат в народ, к истокам, к земле ему необходим, чтобы возобновить силы, взглянуть в зеркало народной правды.


     И еще одна проблема в этой связи – о гарантиях прав путешествующего. Не по визе фирмы «Москва-Тур» за границу в компании с другими пенкоснимателями, а на личном автотранспорте или пешком. Неорганизованный, неучтенный, не заложенный в компьютер путешественник – существо более гонимое и бесправное, чем библейский Иов. Если у такого путешественника нет «привязки» в виде семьи, подмосковной дачки или еще чего-то такого, то из категории свободного художника нетрудно перейти в разряд бомжей. Помнится, так и закончил жизнь в свое, тоже торговое время, один из династии талантливых писателей Успенских – Николай Васильевич. Цивилизация гонится за тобой в виде рыкающих автомашин, земельных собственников, милиции, вместо медведя то и дело выходишь на глухой забор  в/ч. В лесу то и дело ждешь, что к тебе на огонек выйдет лесничий; от транзисторов и пустых упаковок нет спасу. Попутчики, проводники, растолкователи пути часто корыстны и лукавы; водители рейсовых автобусов и грузовых прицепов (горожане!) без мзды не подвезут, хотя понимания и дружелюбия к путешествующему тоже немало. Худые песни биосоловью в когтях у технокошки.


     И тем не менее  поживем – увидим. Большое видится на расстоянии. Право на свободное перемещение и выбор места жительства нам дано Конституцией, арест за бродяжничество – даже не с санкции прокурора, а по постановлению суда только и возможен. Так что гуляй, Вася, если хочешь сам завалить кабана, а не употреблять эту вареную промокашку из супермаркетов. Да ведь и повествовательные традиции – традиции путевых дневников, идущие от «Одиссеи» Гомера и еще раньше, - надо же и их кому-то продолжать…
    

     Резюме: Краткая Литературная Энциклопедия определяет жанр путешествия трояко:

     1) как описание очевидцем географического, этнографического и социального облика увиденных им стран, народов, обычаев. Классические примеры – Афанасий Никитин, Арсеньев, Миклухо-Маклай, английский путешественник Стэнли, этносоциолог Фрэзер и др.;


     2) как собственно дневники и мемуары путешественников.  (Их в нашей статье мы обошли молчанием);


    3) как «художественный, преимущественно эпический жанр, сюжет и композиция которого восходят к построению и способам изложения документального путешествия». Иначе говоря, если пишешь в этом жанре, точно обозначай даты, широты, места пребывания. Некоторые путешественники  аннотируют содержание каждой записи или главы в ее начале.
    

     Автор этой статьи сам работает в упомянутом жанре, располагает описаниями своих путешествий по отдельным местностям Псковской и Вологодской областей и, если администрация этих областей, местные или столичные издательства проявят к ним интерес, готов к сотрудничеству.


     Если права пословица, что в России две напасти – дураки и дороги, то все мы время от времени объединяем их в одном лице: в своем собственном.

               

           (статья опубликована в газете «Литература», приложение к газете «Первое сентября», №47 за 1996 год)
    


      В газете «Литература» были также опубликованы две мои статьи по произведениям Оноре де Бальзака – в №№ 12 и 23 за 1997 год. См.  литературоведческую работу «Оноре де Бальзак. «Человеческая комедия».


                -------------------------------------