Дезертиром себя не считаю...

От автора. По сообщениям немецкой печати 80-х годов, около 600 дезертиров , бежавших в конце 80-х- начале 90-х годов из Западной группы войск и которым грозила депортация в Россию, получили право остаться в Германии. В их защиту выступали представители большинства политических партий ФРГ, ибо в случае выдворения в Россию, многим из них грозили там  длительные сроки тюремного заключения на дезертирство и «измену Родине». По признаниям некоторых из бывших военнослужащих, оставшихся в Германии, их допрашивали представители  различных спецслужб – Германии, США и Великобритании. По данным средств массовой  информации ФРГ, от сотен дезертиров получена в свое время информация о Вооруженных силах России. Взамен им обещан немецкий паспорт и право на жительство в Германии. Однако некоторые дезертиры долго ожидали вожделенный паспорт, хотя им постепенно продлевали сроки проживания в Германии. И вот один из бывших военнослужащих, бежавших на Запад, согласился в 1998 году ответить  на несколько  моих вопросов. Его условие мною выполнено – настоящая фамилия не предана огласке. Он сам выбрал место встречи  - берег тихого озера между пригородами Мюнхена – Фельдмёхингом и Людвигсфельдом. Обговорив предварительно стержневые вопросы нашей беседы, он взял в руку мой диктофон и список интересующих  вопросов и ответил на некоторые из них, которые сам же себе в раздумье и задавал. Волнение тогда трудно было скрыть и  тому, кто говорил, и тому, кто слушал...


*   *   *
…Значит, интересно знать, когда пришла мне в голову мысль оставить воинскую часть и бежать на Запад? Да просто в один прекрасный день  понял, что мне и моей будущей семье лучше жить здесь, нежели  в Центральной  России. Почему и мне не воспользоваться было моментом, чтобы пожить, как нормальные люди? Согласитесь, нашего брата всегда манил Запад, начиная с Ломоносова и кончая Горбачевым.  Я бы стоял в очереди  на новую «Ладу» в СССР лет двадцать, как мой, отец например! А что ждало бы моих детей? А потом я был моложе, и у меня созрел протест – не служить в армии, где тебя достают  политработники или особисты, чтобы я сотрудничал с ними. В Карлхорсте, где тогда стояла под Берлином показательная мотострелковая бригада, был такой офицерский клуб. На его третьем этаже находился один незаметный кабинетик. Здесь мне особисты обещали продлить контракт, если буду доносить на других. В противном случае – я еду домой в родную деревню. И я все обдумал и решил,  что  мне лучше быть жить в ФРГ, чем в России.


*   *   *
Как я осуществил свой замысел побега? А я не бежал. Я ушел в гражданском. Взял с собою только военное удостоверение и деньги. Подошел к первому попавшемуся полицейскому и сказал ему одно магическое слово «Азюль!» Отвел меня  он в один их пункт в Западном Берлине, на Амрумерштрассе. Конечно, я рисковал с самого начала. У нас  из армии бежали по одиночке и группами, бежали даже семьями. Так вот,  меня привели в полицейский участок. Куда-то позвонили. Через некоторое время приехали представители какой-то организации, скорее всего связанной со спецслужбами. И сразу же я дал им первое интервью. В чем его суть? Со мной беседовал человек, отлично владеющий русским языком, но с немецким акцентом. Но другие ребята  мне рассказывали, что американский выговор слов они тоже слышали. Немцы, опрашивающие меня, выяснили самые простые вещи: кто я, откуда, из какой части, что вынудило меня обратиться к ним? В целом вопросы были не трудными для меня. Беседовали примерно час или полтора. Все устанавливали мою личность. Далее мне вручили сопроводительный документ и выдали билет на поезд в баварский городок Цирндорф. Он рядом с Нюрнбергом, куда мне долгое время нельзя было выезжать из лагеря. Существовали ограничения  в свободном передвижении для тех, кто просил «азюль». В поездах с несколькими пересадками встретил двух русских девиц, направлявшихся в тот же Цирндорф. Они работали в военторге и тоже бежали. Одна из них позже стала моей невестой и женой, а другая – продавщицей. Теперь она друг нашей семьи.


*   *   *
Так вот – Цирндорф... Новая страница в моей жизни. Здесь спустя несколько дней проживания в лагере  для политических беженцев беглец из армии дает  настоящее интервью. Как я позже  узнал, лагерь расположен  в здании бывшей женской тюрьмы. Рядом с ним расположен  полицейский участок. Его никому не миновать. В Цирндорфе по прибытии в лагерь меня обыскали, нет ли ножа и сколько имею денег? Куда их дел? А я их припрятал. Сделал «пульку» и - в задницу. Полицейские сняли отпечатки моих пальцев. Лагерь окружен колючей проволокой и в нем действует пропускная система.  Рядом с лагерем  растянулся большой административный блок. Здесь много кабинетов, в том числе – разведок и контрразведок. Я их тоже прошел.

На проходной, помню, мне вручили тонкое одеяло и отправили в квадратный зал, где я   спал  до утра на кушетке. Но сна не было. Голова распухла от всяких мыслей. Утром – первый  завтрак. Пока я вошел в столовую, там уже  обитатели лагеря расхватали джем в маленьких формах. Я мог довольствоваться только одной булочкой и какао. Стаканов не было. Мне подсказали, что надо найти какой-нибудь пустой пакет и в него налить горячий напиток. Лагерь рассчитан на 250-300 человек. Я жил на третьем этаже с сокамерниками, говорившими на русском языке. Но, конечно, здесь собрался не лучший цвет нации. Вот так и жили – 6 человек. Спал на втором ярусе металлической кровати. Спал без подушки, но белье и гигиеническое белье нам выдавали.  Туалет в длинном коридоре располагался в его конце. Только  положил там на полку бритвенный прибор  и закрылся в кабинке, как  его у меня сперли. Потом выдали мне еще один. Получил я и баночку крема "Нивея".  На стенах моей камеры –  прикреплены цветные картинки с голыми бабами  из немецких журналов. Завтрак начинается с 7 утра. Спускаешься с бутылкой в столовую. Наливаешь  себе из бачков кофе или какао, иногда  берешь с подноса пухлые булочки. Редко видел джем и мед.  Обед начинался с 11 часов. Охранник впускал в зал по пять человек. В очереди – разноязычная речь.  Миски для еды железные, но пища в целом была нормальной. Часто видел  рис в качестве гарнира. Наверно, потому что  много беженцев прибыли из Азии и Африки. Ежедневно, кроме воскресенья, нас кормили мясом. После обеда нам раздавали рыбные консервы или сыр в упаковке. Обязательно вручали пять булочек. Ну, еще какой-нибудь  напиток. Раздавали все это нам, соискателям убежища,  при выходе из столовой  две «лагерницы» из числа женщин. Говорят, им платили за эту «работу» две марки в час. Видел одну ярко крашенную девку в лагере. Говорят, это была проститутка из  Эстонии.  Двор убирала одна семья из Украины. Ей тоже платили. Со мной члены этой семьи не разговаривали и увиливали подальше с метлой и совком. Многие лагерники выбрасывали ночью из окон  все пакеты или металлические банки от пива. Животные, иначе их не могу назвать!


*   *   *
Чем отличается ночная жизнь лагеря от дневной?  Днем мы могли выходить за пределы лагеря, но с документом  желтого цвета и цветной фотографией. Я тоже гулял по городу, но не имел права удаляться от лагеря на расстояние 30 километров. Напарника не имел. Боялся любого мужика, говорившего на русском языке. Я хранил свое личное пространство от других. Никому не доверял. В лагере говорили, что здесь "даже стены слышат". Чаще уходил к мостику через пруд и кормил булками прожорливых уток. Заглядывал в лес, в магазины. В течение дня лагерникам разрешалось  находиться вне его колючего забора. А вот по ночам  у лагеря была бурная жизнь - с драками, алкоголем, наркотиками. В лагере видел много армян, азербайджанцев и грузин.  Воров из Прибалтики... Ночью часто полиция кого-то искала. Ежедневно глубокой ночью нас будил полицейский и проверял с фонарем лагерные  документы. Утром приходил в каждую камеру хромоногий завхоз в сером халате - что-то проверял из мебели или нас контролировал? У каждого лагерника была своя «легенда», где много лжи и мало правды.  Нередко иные беглецы скрывали свои имена и фамилии от друг друга и  от администрации лагеря. Здесь, рассмешу тебя,  укрылись вымышленные «однофамильцы» Лермонтова, Щедрина и Бунина. Но немцы умели быстро вычислять лжецов и их депортировали.

Некоторые  беженцы  ухитрялись устраиваться на грязные  и временные работы в лагере. Нам давали ежемесячно деньги в сумме 80 марок - на карманные расходы. День «получки» редко обходился без драк, пьянок и появления на территории лагеря полицейских. Я свои деньги прятал в платочек. А его ( смеется) зашивал с внутренней стороны трусов. Надежно! Повторяю, в лагере было много воров. Верь мне, я многое познал в лагере. Этого не забудешь никогда. Узнал в камере, что такое чесотка.  Еле-еле сам избавился от нее. А в лагерной «бане» многие из нас заработали  грибковые заболевания на стопах ног или на ногтях. Ножницы одалживали друг у друга. В магазине они дорого стоили. Стригли друг друга.  По воскресеньям в туалете по щиколотки  стояла мыльная и грязная вода. Слив забивался мусором. В туалет - не войти ! В понедельник негры очищали весь туалет. Получали за эту работу свои 2 марки в час.

Кстати, в выходные дни  из администрации никого в лагере не было, за исключением двух охранников на входе и выходе из лагеря. Поэтому в длинном коридоре «воры-торговцы» из числа беженцев устраивали свои «блошиные рынки», раскладывая на газетах  свой ворованный товар из немецких супермаркетов. Весь товар  лежал на полу. «Лагерники» называли друг друга «коллегой». На газетных «прилавках» лежали пару  кожаных новеньких курток, стояли мини-радиоприемники, валялись наушники, носки. В первом ряду стояли металлические баночки с пивом и лежали пачки сигарет. Воровали или покупали торговцы пиво за пфенниги, а продавали его  за одну марку. Да, забыл сказать, что врачи проверяли нас,  лагерников, при  прибытии в лагерь. Был у нас небольшой изолированный корпус во дворе, где селили тех, кто  прибыл в Германию со спидом.  Все держались подальше от этого корпуса. Мы сдавали  медикам на контроль свои «Scheise» (говно. – Примечание автора) и кровь. Потом наш зверинец  возили в городок  Фюрт на рентген. Зверинец страшно орал в закрытой машине с маленькими и узкими окнами. Привлекал к себе пешеходов на улицах. Мне было стыдно. Противно все это вспоминать!


*   *   *
Чем отличается дача интервью в Берлине от интервью в Цирндорфе? В Баварии  его проводит опытный мастер-психолог, который хочет тебя запутать в твоем изложении  и поймать на вранье. Но от этого интервью многое зависит в твоей судьбе. За два-четыре часа следует  указать мотивы побега из воинской части и причины, побудившие ходатайствовать о политическом убежище в ФРГ? Или в США. Надо предъявить документы, связанные с преследованиями офицеров или других лиц в части. Подробно осветить конкретные примеры преследования. А  документов нет, есть только пересказ  о фактах унижения, вербовки или преследования.  Лучше говорить правду. Каждый претендент на получение «азюля» получает на немецком языке текст интервью. Это несколько страниц. Я свои пять страниц порвал на мелкие кусочки. А где их  мне хранить? В трусах? Бывали  в лагере случаи, что текст интервью в чемодане или сумке под кроватью воровали сокамерники. Потом они «продают» тебе же твои бумаги за марки!  Шантажируют. Хуже, если вор может уехать в Россию и там «подарить» твои откровения  ФСБ.  После интервью некоторых хитрецов сразу  же передают полиции, надевают наручники и куда-то отправляют куда надо. Может, сразу депортируют в страну постоянного проживания? Ведь в процессе интервью тебя стараются умышленно запутать перекрестными вопросами, чтобы определить, где реальная картина побега, а где придуманный «сюжет Агаты Кристи». Я бы сказал, что интервью в Цирндорфе - это борьба один на один  со своеобразным детектором лжи, но не аппаратом, а человеком.

После интервью мучительно ожидаешь своей дальнейшей участи, куда тебя определят после твоей "исповеди". Думаю, что текст интервью внимательно читают в кабинетах разведки и контрразведки Германии и США. Здесь выбирают интересного им человека и и приглашают его к себе на беседу... Советского военнослужащего могут сразу перевезти из  лагеря куда-то в другое место. Хотя каждый лагерник должен поставить  у немецких спецов печать в обходном документе.  В  кабинетах сначала  спрашивают, сотрудничал ли в СССР с КГБ или другой, то есть зарубежной  спецслужбой?  Военного человека  спрашивают о возможном сотрудничестве с армейскими особистами.  Далее могут  предложить в Цирндорфе сотрудничество либо с немецкой или американской разведкой. Но название они имеют другое и более завуалированное. Подписывается бумага. Лагернику предлагают заработать и заодно  обещают содействие в получении вида на жительство. Значит, получишь паспорт политбеженца. Человек добровольно рассказывает на русском языке, что знает  из области  деликатных военных секретов. Могут о чем-то сами спросить. За такие серьезные сведения могут вручить 50 или 120 марок. Беседы проводят раз или два в неделю. После двух или трех месяцев такой «сотруднической работы» вручается итоговое вознаграждение. Заметь, это я знаю по рассказам моих знакомых коллег, бывших военных. Кто что-то умалчивает, неохотно  дает очень скудные сведения, держит язык за зубами, до сих пор живет в немецкой стране во взвешенном состоянии. Я, кстати, тоже так живу (смеется), ибо со своими погонами какими-то военными секретами не владел.


*   *   *
О чем ты спрашиваешь?! Какие там присяга или уставы могут сдерживать человека, решившего бежать из части в другую страну!? Он давно с ними распрощался. Что подумают обо мне  на родине мои родные и близкие? А что сейчас творится на нашей родине? Ни СССР и ни советской Армии. Какие сейчас у меня могут быть угрызения совести?! В связи с  изменой Советскому Союзу?! Так ему все изменили. Все 280 миллионов. Пойми, главный изменник не я! И пусть думают обо мне, что хотят. Загляни в словарь, что там пишется о дезертире. Ко мне, например, все это не относится.  Я не изменник, просто я хотел резко изменить свою жизнь.  В корне! Почему перестройку нельзя осуществлять в Германии?  Я лично простой «азюлянт». Конечно,  «азюлянты» и дезертиры  разные бывают.  Я тоже не признаю одного нашего десантника, который  американцам вывалил все секреты на стол, а теперь с немецким паспортом решил подвизаться как монах в мюнхенском мужском монастыре РПЦЗ. Один из таких же беглецов  из армии стал иподьяконом в зарубежной церкви в Мюнхене, чтобы там помогли ему вожделенный паспорт Германии получить. Говорят, что зарубежники в лице какого-то отца Николая пишут письма на телевидение и в разные инстанции, чтобы только оставили нужного им человека. И помогают, кому-то паспорт уже дали...

*   *   *
Где вера в Бога усиливается? Конечно, здесь, когда испытываешь такой длительный стресс. Человек приближается к Богу, когда ему бетонная крыша валится и  ему  очень плохо.  Вот Иуда - да! Он Христа предал. А я никого не предавал. Сейчас все изменили своим прежним коммунистическим убеждениям – и в  Кремле тоже. А я маленький человек был в армии. Может, я солдатскую кашу варил? И какие здесь могут быть секреты?! Рецепт варки каши что ли? (Смеется).


*   *   *
Хочется ли мне вернуться в Россию? Конечно, хочу. Не то, что хочется, а надо когда-нибудь вернуnься. Мне нечего бояться. Если  я чувствую, что не виновен, я могу вернуться. А вот каr вернуться? – я тоже  не один раз спрашивал в Российском консульстве. Там сказали, что  такими, как я, занимаются не в Германии, а в Москве... А я хочу жить здесь и наезжать в Россию. Но мне не могут или не хотят помочь. Я лично не совершил никакого преступления.


*   *   *
А меня никогда не интересовало, как относятся немецкие граждане к дезертирам. Им, думаю, все равно. Вот слово «азюлянт» для них, по- моему, ругательное слово, потому что он  живет в стране «на халяву». Немцы себе этого позволить не могут, ведь имеют другие стандарты жизни. Там, где я работаю за рулем, ко мне нет враждебного отношения. В душу я к ним не заглядываю, они ко мне тоже.


*   *   *
А, что можно в заключении  сказать в моем случае? Недавно, я наконец-то получил от от властей бумагу «Duldung». Теперь я не опасаюсь, что меня выдворят из Германии в Россию. Повторяю и еще раз повторю: я себя дезертиром не считаю. «Азюлянтом» - да! Так вот у меня сложилась жизнь после распада СССР. Таковы обстоятельства, что по независимым от меня  причинам  я живу здесь. У меня жена тоже из числа оставшихся в ФРГ  работников военторга. Вот такая у меня судьба - быть «азюлянтом». Пока у меня вот такой статус...

      


Рецензии