Глава 11. Служба продолжается, весна

Глава 11. Служба продолжается, весна
Обстановка к моменту моего прибытия была не из лучших. Потери личного состава в батальоне давили невидимым грузом. Были новости, просочившиеся от военнослужащих 177 мсп, что заключено перемирие с моджахедами Ахмад Шаха в Панджшерском ущелье с надежной, что и наш трубопровод будут меньше простреливать и устраивать диверсии. Дорога в Пандшерском ущелье начиналась в Джабаль-ус-Сирадже, в километре о месте расположения КП роты. Как сейчас известно, 8 марта 1983 года был заключен временной мирный договор руководства 40-й общевойсковой армии с Ахмад Шах Масудом, по итогам которого 177-й ооСпН с приданными ему подразделениями покинул кишлак Руха. В общей сложности 177-й ооСпН провел в Панджшерском ущелье 8 месяцев в активном противостоянии группировке Ахмад Шах Масуда.
Интенсивность перекачки топлива по трубопроводу возрастала, возрастала и активность со стороны местного населения и бандформирований по повреждению трубопровода. Действительно, какое-то время прострелы и нападения со стороны вооруженных формирований моджахедов на ПАК были сведены к минимуму. Снег в горах активно таял, в долине температура тоже пошла вверх, и днем столбик термометра поднимался до плюс 15–20; С.
Жизнь шла своим чередом. Отдыхать и загорать было некогда. Загорать можно было во время работы, если, конечно, не надоело. Нужно было достроить на нашем гарнизоне баню. Строительный материал лежал повсюду: камень в свободное от перекачки время привозили КАМАЗом с ближайших окрестностей, глина была под ногами, доски – от ящиков из-под снарядов у танкистов. Менее чем за десять дней были готовы стены и потолок. Дальше предстояло обшить стены досками из-под ящиков для снарядов, установить бочку для воды и вывести трубу. Планировали завершить работу до конца апреля.
После моего отпуска на пост зачастили проверяющие из батальона уровня заместителя комбата (начальник штаба, зампотех батальона, комсорг батальона – в отсутствие погибшего замполита батальона, главный инженер батальона т.д.), а потом и проверяющие из бригады. Почти каждый проверяющий искал какие-то недостатки в работе или в быту. Возможно, повлияло потепление, ведь можно было без проблем преодолевать перевал, снег и гололед уже не были помехой, возможно, в связи с потерями личного состава батальона требовалось усиление контроля за подчиненными на гарнизонах. Так или иначе приходилось отвлекаться от прямых обязанностей, что не шло на пользу общему делу. Я мог только догадываться каково ротному потом выслушивать, что мы там «творим» на гарнизонах.
Здесь уместно выражение «собака лает, а караван идет» — пословица, обычно произносимая для выражения готовности говорящего продолжать свое дело невзирая на злобную и бессмысленную критику. Пословица считается арабской или персидской, предполагается также тюркское происхождение, как бы то ни было, мы продолжали добросовестно выполнять свои обязанности, поскольку топливо ждали в авиации.
Ежегодно 27 апреля, начиная с 1978 года, в Афганистане отмечается Апрельская (Саурская) революция, в результате которой к власти пришла Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА), провозгласившая страну Демократической Республикой Афганистан (ДРА). На праздник нас с командиром танкового взвода Федором Камаловым пригласили от местной администрации города Чарикар. Хотя перекачка топлива шла как обычно, Федор предложил съездить на пару часов на официальную часть на танке, так как БТР был в очередном ремонте и при всем желании на трассу выехать мне было не на чем.
По случаю праздника я надел полевую куртку, панаму, офицерский ремень и почистил ботинки. Чаще на трассу я выезжал просто в куртке или рубашке с засученными рукавами без знаков различия летом или прорезиненной куртке зимой. Федор тоже оделся прилично, как он обычно одевался, когда ездил в полк. Связь у танкистов осуществлялась по рации, в случае чего можно было быстро вернуться на пост.
В назначенное время – 12:00 часов танк, на котором мы прибыли остановился в центральной части города. Нас провели к месту проведения торжественного собрания, размещавшегося во дворе здания местной администрации. Присутствующих было около тридцати человек. На импровизированной сцене был растянут плакат красного цвета с иероглифами на арабском языке и большой портрет Бабрака Кармаля – Генерального секретаря ЦК НДПА, Председателя Революционного совета Демократической Республики Афганистан. Нам указали места в третьем ряду, получалось немного в тени от дерева, стоящего рядом. Устроившись, я поставил автомат между ног. Стали ждать начало собрания. Выступающие по очереди выходили на трибуну и что-то говорили, при упоминании имени Бабрака Кармали все хлопали в ладоши, и мы тоже хлопали. Переводчиком выступлений был Насим – старший лейтенант царандоя (милиции) провинции Парван (с его слов). Насим учился в СССР и неплохо говорил на русском языке, у меня были подозрения, что он работал в отделе безопасности местной милиции. Мог выпить водки, пошутить, позже мы с ним даже подружились.
 
Торжественное собрание продолжалось около 40 минут, потом всех присутствующих пригласили выпить чай с фисташками в сахаре и пахлавой (восточная сладость в виде пропитанного маслом и сиропом слоеного пирога с начинкой из растертых орехов, сахара и кардамона). Пришлось задержаться еще на 15 минут, чтобы не обидеть, как мы тогда думали, братский нам народ.
После торжественного собрания мы с Федором вернулись на пост и очень даже своевременно. Через полчаса после нашего прибытия на манометре упало давление, перекачку остановили, нужно было выезжать на трассу трубопровода для проверки ее состояния. Бывали случаи, когда на трассу выезжали на танке, если на посту нет другой бронетехники, но в тот день был не такой случай. Я доложил на КП роты, что выехать не на чем и стал ждать указания, что делать. На ГНС-47 у Игоря Павлова в исправности была МТЛБ и решение было, что он сначала проверит свой участок трассы и если не найдет место аварии, то проедет до нашего ГНС-46.
Через два часа перекачка возобновилась, и до нас дошли печальные новости. На участке Чарикар – Баграмский поворот в районе н.п. Дехи-Мискин при устранении аварии патрульно-аварийная команда подверглась обстрелу, погиб рядовой, моторист ПНУ Гуляев Андрей*. Место, где произошла трагедия, было известно участникам событий того времени, проезжавших мимо обгоревших развалин, на стенах которых были написаны большими буквами «МИНЫ. МИНЫ».
*ПРИМЕЧАНИЕ
Гуляев Андрей Алексеевич, родился 22.02.1963 г. в д. Степной Хутор Тульской области. В Вооруженные Силы призван 03.05.1982 г., в Афганистане – с июля 1982 г. Рядовой, моторист ПНУ 47(44)-го гарнизона насосных станций 2-й роты 3-го трубопроводного батальона, погиб 27.04.1983 г. при обстреле во время устранения аварии на трубопроводе в составе патрульно-аварийной команды на участке Чарикар – Баграмский поворот в районе н.п. Дехи-Мискин, награжден орденом Красной Звезды (посмертно).
Населенный пункт Дехи-Мискин – было зловещим местом, обеспечивающие охрану трассы артиллеристы не имели обзор как с поста на Баграмском повороте, так и со стороны ГНС-47 совмещенной с постом охраны артиллеристов и танкистов. Периодически в этом месте происходили обстрелы проходящих колонн, и, конечно, трубопровода. Земля и стены зданий были выжжены пожарами.
Примерно через две недели после моего прибытия из отпуска на посту появился комбат майор В. Цыганок. БТР-60ПБ, на котором он прибыл, остановился перед каменным забором. Комбат пальцем подозвал увидевшего его трубопроводчика, стоявшего рядом с ПНУ-100/200 с автоматом и в каске на голове (каски выдали накануне), и распорядился, чтобы его встретил взводному, то есть мне, нужно было подойти и встретить его. Воин-узбек на ломаном русском спросил: «Кто ты такой? У нас есть свой командир и командир роты, больше никого не знаю». Комбата он впервые видел, для воина-узбека других командиров не было, пост покидать без команды командира было нельзя. Комбат побагровел и ненормативной лексикой объяснил воину узбеку кто он и что он хочет. Боец понял, что приехал какой-то большой начальник, помахал рукой, призывая другого узбека подойти, показывая в сторону БТР. Подошел другой узбек и тоже стал что-то спрашивать сидевшего на броне мужчину.
Вот такая картина предстала моему взору, когда я вышел на крыльцо нашего здания. Чтобы не усугублять ситуацию, я подошел к сидевшему на БТР комбату, приложил руку к головному убору и доложил, чем занимается личный состав гарнизона ГНС-46. Не ответив на мое приветствие, комбат начал свое повествование со слов «какого ты тут … делаешь, если бойцы не знают своего комбата, что ты тут развел». Дальше пришлось выслушать много плохого в свой адрес, в адрес ротного и личного состава. По всей видимости, это был его метод воздействия на личный состав, как руководителя. Став к сорока годам майором, ему, наверное, было сложно все воспринимать, служил себе в Германии (ГСВГ) и тут на войну попал – жуть.
Пришлось минут 10–15 терпеливо ждать, когда он «выпустит пар», это ведь армия, и дождаться внятного объяснения причины его прибытия на наш гарнизон. Возможно, по выражению моего лица ему стало ясно, что его отборный мат не имеет существенного воздействия на меня. Комбат спустился с БТР и направился по направлению к зданию нашей дислокации, так называемой казарме – спальному помещению. Мы поднялись на крыльцо перед спальным помещением, комбат развернулся и резко ударил кулаком меня в грудь в область сердца. От неожиданного удара у меня слетела с головы панама, но на ногах я устоял. Бить в ответ было нельзя, все-таки командир, это рукоприкладство, потом могло быть хуже. Дверь в спальное помещение была открыта. Решение пришло как-то само собой, что делать в данной ситуации. Неожиданно для комбата, я развернулся и зашел в спальное помещение, достал из-под подушки свой автомат, вышел на крыльцо, снял автомат с предохранителя, загнал патрон в патронник (зарядил автомат) и наставил на уровне ног комбата. Предупредил: «Еще один шаг – и буду стрелять, сначала в пол, потом тебе уже будет все равно. Лучше совсем убраться отсюда». Физиономия майора поехала, куда-то пропала ухмылка с лица. Он отступил от меня на два шага, предполагаю, думал, действительно ли в него выстрелят. Мои доводы были убедительны, оружие наготове. Он даже не стал смотреть мне в лицо, посмотрел в сторону БТР, на броне никого, моих бойцов не было видно, большая часть занималась строительством бани, моторист стоял в тридцати метрах у насосной, танкистов тоже не было. Мне заполнилась его единственная фраза: «Ты об этом сильно пожалеешь». Комбат майор В. Цыганок развернулся и пошел в сторону БТР. Залез на броню и убыл в сторону Чарикара. Зачем он приезжал, чего хотел, мне так и не известно. Меня поучить жизни таким способом, «сломать через колено»? Да, мужик крепкого телосложения и старше меня почти вдвое, драться с таким сложно, но можно. Только его методы воспитания пусть оставит своим детям, если они у него есть.
Весна входила с свои права. Стали зеленеть луга, верблюжья колючка покрывалась свежими листочками (колючками), распустились листья на деревьях, погода установилась достаточно комфортная, изнуряющей жары еще не было. В роте появился лейтенант Капускин Юрий Владимирович. Тяжело осознавать, что на моей памяти это уже был третий командир взвода связи. Юра, конечно, узнал об этом, как только прибыл в роту и вероятно понимал наши сочувствующие взгляды.
В конце апреля, примерно через неделю после посещения нашего гарнизона комбатом, с очередной проверкой приехал не кто-нибудь из батальона, а сам начальник политотдела бригады полковник Костенко. К нашему большому удивлению полковник был в полной экипировки разведчика, не хватало только каски. На груди был «лифчик» с боеприпасами (где-то около шести магазинов с патронами), на поясе – подсумок с гранатами. Вот он – образец для подражания. Целью его посещения был наш морально-боевой дух и политическая грамотность. Как и предыдущий проверяющий – комбат, Костенко выслушал мой доклад о морально боевом духе гарнизона, не слезая с БТР. Все бы были такие проверяющие. С его напутственных слов как нам служить мне стало ясно, до бригады наш конфликт с В. Цыганком пока не дошел. С чувством выполненного долга Костенко пожелал нам успехов и через десять минут, так и слезая с БТР, двинулся дальше.
Буквально на следующий день с очередной проверкой боеготовности прибыл начальник особого отдела батальона капитан Михайлов (фамилия изменена). Худощавый, подтянутый и очень вежливый капитан стал издалека интересоваться как у нас дела с продовольствием, гигиеной, не было ли рукоприкладства, чем занимался личный состав в свободное от перекачки время и стал задавать другие вопросы, напрямую не связанные со службой. Капитан не стал осуществлять осмотр личных вещей и прикроватных тумбочек, его интересовало другое: как личный состав воспринял конфликт между командиром взвода и командиром батальона, произошедшим неделю назад.
Капитан беседовал отдельно с каждым трубопроводчиком, делал намеки, что взводный, возможно, их запугал, чтобы скрыть инцидент, и предлагал рассказать всю правду начистоту. Последним в очереди был я. Тон капитана резко изменился, из культурного и обаятельного он стал резким: «Как ты смог угрожать комбату? Ты что, в тюрьму захотел?». Вот оно, думаю, прорвало, все-таки комбат струсил и направил ко мне на разборку этого капитана, сейчас он все узнает и раскроет страшное преступление, за которое его наградят или повысят в должности. Выслушав его вопросы, и чтобы было поменьше свидетелей, предложил капитану выйти на свежий воздух и покурить. Ответ у меня был давно уже заготовлен, ничего ты капитан не услышишь ни от меня, ни от моих бойцов, которые мне доверяют как себе. Не ты, а я о них забочусь, не ты, а я их посылаю на сложный участок, а иногда и под пули.
Мы отошли от здания нашей бывшей ветеринарной больницы, я достал сигареты «Столичные» предложил закурить. Рядом с нами «тарахтела» перекачивающая установка ПНУ 100/200М, капитан курить отказался, стоял и ждал пока я закурю и начну рассказывать ему, что произошло. Отношение комбата к личному составу, по всей видимости, было известно особисту. Рассказал капитану момент встречи с комбатом, когда он, не слезая с БТР в грубой форме оскорбил офицера при подчиненных, не гнушаясь крепких слов. Сказал, что готов на это счет написать рапорт и приложить к нему показания бойцов, присутствовавших при этом разговоре, правда, узбеки плохо говорят по-русски, тем более пишут. Но не этого ждал капитан, его интересовало, что было дальше, а дальше дошли до спального помещения, и после осмотра комбат уехал. На мой вопрос, написать ли рапорт о встрече с комбатом или нет, особист повертел пальцем у виска и сказал: «Это наша не последняя встреча, хорошо подумай, где ты находишься и что творишь». Мой ответ был стандартный, что дальше посылать некуда, за нами зеленая зона, ста метров не пройдешь как либо подорвешься на мине, либо еще чего хуже. Капитан развернулся и не попрощавшись уехал. 
Историю с комбатом спустили на тормозах, и каких-то видимых последствий, на первый взгляд, я на себе не ощутил. Предполагаю, что придирки со стороны комбата сошли на нет после событий, произошедших в мае–июне 1983 года. Значительно позже, при замене, майор Цыганок припомнил мне этот эпизод.
Май оказался «горячим» в прямом и переносном смысле. Нападки на трубопровод усилились как со стороны душманов, так и со стороны мирного населения. Нищета и разруха непрекращающейся войны вынуждали мирных жителей к диверсиям на трубопроводе. Пропилы, пробоины и даже расстыковки участились. Практически ежедневно перекачка останавливалась на несколько часов. Со стороны вооруженных формирований диверсии были сопряжены с поджогами.
В середине мая на участке между ГНС-47 и Баграмским поворотом, в районе населенного пункта Дехи-Мискин произошло вооруженное нападение на БТР комендатуры. Обстрел вели из гранатомета с обгоревших стен, бронник загорелся. В ответ личный состав открыл огонь. Одновременно прострелили и подожгли трубопровод. По докладу Игоря Павлова на одном МТБЛ он бы не справился, попросил подмогу. В этот момент мы с бойцами получали продукты у старшины на КП роты. БТР, на котором мы прибыли, уехал в полк на дозаправку. Командир роты капитан Алексей Макеев пришел с новостями, что идет «войнушка» на участке Игоря Павлова и что к нам вот-вот прибудут командир бригады полковник Мемех В.И. и комбат майор Цыганок В.
Пока мы получали продукты, приехали комбриг с комбатом и наш БТР. Для усиления мобильности с экипажем БТР прибыл командир мотострелкового взвода лейтенант Владимир Великанов. Ротный Алексей Макеев доложил обстановку на трассе и предложил лично убыть на трассу для принятия мер по ликвидации аварии. Комбриг согласился с этим предложением. Дословно сказал: «Нужно прояснить размер аварии, в боевые действия не вступать, и береги людей, капитан». После напутственных слов мы залезли на броню БТР и отправились на наш ГНС-46.
Из-за вооруженного нападения в районе Дехи-Мискин комендатура остановила движение по трассе Джабаль-ус-Сирадж – Чарикар – Баграмский поворот. Мы на БТР с трубами проехали беспрепятственно до нашего ГНС-46, потом получили разрешение от командования 177 мсп на привлечение танка и продолжили путь в составе: три члена экипажа танка и мы с командиром роты. БТР с трубами и бойцы ПАК остались в гарнизоне, не хотелось подвергать опасности личный состав и технику.
Гусеницы танка лязгали по асфальту, по городу Чарикару механик-водитель чуть сбавил скорость, чтобы ненароком кого-нибудь не задавить. Проехали Чарикар, затем ГНС-47, после него стал виден столб дыма от пожара в месте аварии. В небе появились два вертолета МИ-24, которые с разворота обстреляли из НУРСов (неуправляемая авиационная ракета, предназначенная для уничтожения техники и живой силы противника с воздуха) в месте боестолкновения. Израсходовав боекомплект, вертолеты взяли курс на аэродром, развалины обгоревших зданий дымились. Танк, на котором мы подъехали к месту боевых действий остановился на дороге, стал разворачивать орудие в сторону развалин и одновременно развернулся на месте и стал спускаться с дороги на обочину. Обочина была на 1–1,5 метра ниже уровня дороги, тем самым танкисты сделали маневр, обеспечивающий укрытие танка естественными условиями местности и дали возможность нам с ротным за броней танка спуститься на землю. Мы едва успели спрыгнуть с танка и лечь на землю, как тут же по нему открыли огонь из гранатомета. Снаряд пролетел рядом с башней, танкисты открыли ответный огонь.
Картина боевых действий составляла около сотни метров. Танк остановился на одной стороне, БТР «комендачей» догорал на противоположной. Трубопровод по другую сторону дороги продолжал гореть остатками топлива в трубе. Гарь от пожара и пыль от удара реактивными снарядами с вертолетов еще до конца не рассеялись. Танкисты произвели несколько выстрелов в сторону развалин, при каждом из которых обратной волной нас прижимало к земле, уши закладывало, во рту моментально пересыхало. В такую переделку я еще не попадал. Мы поползли по обочине в сторону догоравшего БТР, «войнушка» продолжалась. Метров через 20–30 встретили наших бойцов с ГНС-47 и Игоря Павлова. Рассказывать, что да как он не стал, и так было видно, что пока не поработает авиация соваться с устранением аварии бессмысленно. Игорь перед выездом на трассу запросил помощь и выехал к месту аварии. На МТЛБ больше четырех труб ему было не привезти. Вот уже почти два часа бойцы лежали за обочиной дороги, не поднимая головы, и ждали, когда закончится перестрелка. Со стороны догоравшего БТР была видна группа людей, которая изредка стреляла в сторону развалин и тоже ждала подкрепления.
Решение командира взвода лейтенант Игоря Павлова, посчитали правильным. Если бы к вечеру перестрелка не закончилась, он бы со своими бойцами на МТЛБ возвратился на ГНС-47 и ждал указаний от командира роты. Мы с ротным обратным путем доползли до танка, забрались на броню (три удара прикладом по башне, и танкисты открыли люки). Мы по очереди залезли в башню, и водитель-механик начал движение сначала вдоль обочины, затем, метров через пятьдесят, выехал на асфальтную дорогу. Танк двинулся в обратный направлении к нашему ГНС-46.
Впечатления от поездки остались на всю жизнь. Звон в ушах долго не проходил, танкисты что-то говорили, жестами показывали, что все нормально. Пять человек в танке, из них четверо в башне – это многовато, тесно, душно, но потерпеть было можно. При въезде в Чарикар мы открыли люк, выбрались на броню танка и в таком положении добрались до гарнизона. По прибытию в гарнизон пересели на БТР и через полчаса были на КП роты.
Солнце стояло высоко, комбат Цыганок снял ботинки и носки и выставил голые ноги для загара. Комбрига не было, как потом выяснилось, он уехал в 177 мсп, решать вопросы усиления охраны трубопровода. Наше появление не смутило комбата, его фраза: «Ну что там, когда устраните аварию?», – как-то обескуражила. Командир роты капитан Алексей Макеев сказал, что идут боевые действия и пока нет возможности произвести замену сгоревших труб, если комбат не верит, то можно все увидеть своими глазами. Ответ Макеева комбату не понравился, он обулся и пошел по направлению к Пункту управления (Радиостанции Р-405). К вечеру боевые действия прекратились, мы с бойцами загрузили трубы на КАМАЗ и под охраной БТР направились в качестве подкрепления на ГНС-47. Через пару часов трубопровод был восстановлен, перекачка топлива возобновилась.

Во второй половине мая 1983 года по решению руководства батальона меня вновь отправили патрулировать участок трубопровода от Южного портала перевала Саланг до КП 2-роты (ГНС-45) н.п. Джабаль-ус-Сирадж. Теперь моя дислокация переместилась на КП роты. Основным средством передвижения стал БТР-60ПБ при участии командира мотострелкового взвода лейтенанта В. Великанова, его двух бойцов (механик-водитель дагестанец Иманмагомедов и наводчик-оператор таджик Шарипов) и переменный состав: трубопроводчиков ПАК – азербайджанец Магомед-оглы, два узбека и украинец. На БТР с двух сторон подвешивались 6–8 труб, с собой брали два комплекта монтажного оборудования, автоматы за спину, сухой паек на одни-двое суток – и команда была готова к выезду. Из практических соображений я сам и большая часть бойцов остриглись наголо. Старшина роты с удовольствием стриг нам головы, любил он это дело. Механическая машинка была не новой, дергала волосы при стрижке, было больно, но потерпимо. Гарантированно три-четыре месяца вопрос со стрижкой был решен. Как говорили бойцы, до дембеля далеко, а жара на все лето. Вот так начался новый этап моего пребывания в Афганистане.