Глава 12. Снова перевал. Берегитесь трубачей

Глава 12. Снова перевал. Берегитесь трубачей
В 6.00 – подъем, в 7.00 – завтрак, в 7.30 – выезд на трассу. Так начинались наши дни, если не случались форс-мажоры. Посадка на БТР была определена командиром мотострелкового взвода лейтенантом Владимиром Великановым. Володя, как правило, сидел слева по ходу движения над механиком-водителем, мое место было справа, мои бойцы справа и слева на броне за нашими спинами. Это было логично, Володя управлял действиями водителя, моя задача – осмотр трубопровода вдоль обочины. Володя окончил в 1982 году пехотное военное училище и через полгода был направлен служить в Афганистан. Он был невысокого роста, крепкого телосложения, спокойный и уравновешенный. Родители Володи проживали тогда в Советской Прибалтике Литовской ССР г. Вильнюсе. Мы как-то сразу нашли общий язык, делить нам было нечего, у каждого своя работа, старших и младших не было.
Каждый выезд был особенным, и мы не знали, что нас ждало. Трасса протяженная (около тридцати километров), дорога извилистая, часто с закрытыми поворотами, от механика-водителя требовала максимального сосредоточения, а от наводчика-оператора – обзор из башни за обстановкой в горах. У моих бойцов тоже задача была не из простых. Любой пролив на трубопроводе следовало устранять на месте без остановки перекачки, поток топлива с горы был сумасшедшим, и редко обходилось без того, чтобы кто-то из нас не «искупался» в керосине. Крайняя насосная станция, подающая топливо через перевал, находилась по другую сторону перевала Саланг. Связи у нас с собой не было. На крайний случай, мы могли поставить задвижку, если не было никакой возможности устранить аварию на месте.
На проверку трассы, как правило, уходил световой день, если все шло в штатном режиме. Дорога была загружена как гражданской техникой, так и военной. Обогнать колонну сложно, приходилось тянуться вместе с ней по серпантинам. Чем выше мы понимались в горы, тем становилось прохладнее. На высоте около 2000–2500 м при подъеме на перевал слева по ходу движения располагался маленький оазис. Рощей это место, конечно, назвать было сложно, но кроны лиственных деревьев вперемежку с деревьями шелковицы (тутовника) закрывали от солнца, журчал горный ручеек. Если была возможность, мы слезали с брони и располагались не непродолжительный отдых, чтобы перекусить и, хотя бы на 10–15 минут отвлечься от действительности. Создавалось впечатление, что ты находился на пикнике и не было ничего опасного в том, что ты там. Однако лежащий рядом автомат с боекомплектом патронов напоминал об обратном.
Не всегда выезд на трассу начинался утром. Вечерние и ночные выезды случались с периодичностью 1–2 раза в неделю, основанием было отсутствие топлива в трубе. По радиосвязи сообщали, что перекачка началась, если через 2–3 часа на «Буксире» (позывной КП 2-й роты) не было топлива, поступала команда «на выезд». Мы залезали в броню и на броню, и БТР ехал в горы.
Никогда не думал, что стану участником охоты на диких животных. Все происходило без какой-то предварительной договоренности. Первый случай был еще осенью в октябре прошлого года. Мы на КАМАЗе возвращались уже ночью на свой гарнизон и тут в свете фар увидели шакала, бегущего впереди КАМАЗа. Водитель закричал: «Товарищ лейтенант, стреляйте, уйдет ведь». Я снял автомат с предохранителя – «бах, бах, бах». Пули застучали по асфальту и с искрами улетели в темноту, водитель старался, чтобы зверь был в поле зрения, но шакал бежал зигзагами. «Бах, бах, бах» – зверь в право – водитель в право, а там кювет. Все, ушла добыча. Нам не нужен был тот шакал, но оторваться от такой охоты было невозможно – это азарт. Второй случай произошел в горах. Ночь, фары светили на дорогу, мы шли на подъем, оружие висело на люке БТР, мы с Володей Великановым сидели на броне и скучали. Водитель первым увидел зверька, бегущего по дороге, закричал: «Смотрите, лиса!». Не сговариваясь, мы начали палить с двух стволов, пули лязгали по асфальту. Лиса была хитрая, петляла и подпрыгивала на месте. Всадили по полмагазина – бесполезно. Улизнула, хвостатая, с дороги в гору. Водитель-механик остановился и расстроившись, что мы промазали в сердцах, сказал: «Эх вы, мазилы». Ему, горцу-дагестанцу, так старавшемуся поймать лису, тоже было обидно, что мы не попали. Горы любят тишину, в ночное время наша стрельба отзывалась эхом.
Охрана автомобильной трассы и трассы трубопровода была с постов охранения, некоторые из которых примыкали к дороге, другие располагались на ближайших сопках. В дневные часы обзор с постов в основном позволял видеть, кто и куда движется. Почему в основном? Да не вся дорога была в их поле зрения. В ночное время движение по трассе практически отсутствовало, да, мы знали, что где-то на горе есть советские бойцы, но мы их не видели и связи с ними у нас не было. Наш БТР с трубами ездил туда-сюда без расписания, днем его было видно, ночью выдавал только свет фар.
В один из таких дней в конце мая на подъеме БТР заглох. До поста на трассе было далеко как в одну, так и в другую сторону, до ближайшей стоянки к перевалу – около пяти километров, в сторону спуска не менее 3–4 км, на сопках не видно, чтобы был пост. Развернуть БТР, чтобы он покатился под гору – не реально. Механик-водитель и Володя Великанов полезли разбираться с двигателем, нам осталось только наблюдать за горами. Прошло три часа, стало темнеть, у БТР не заводился ни один двигатель. Не бросать же технику на дороге. Как назло, встречного и попутного транспорта не попалось. Проехали два афганских пикапа, они нам были не помощники. Когда окончательно стемнело стало понятно: мы попали, броня была, но обездвиженная. Парни подключили аккумулятор и продолжили перебирать двигатель. Решили в данной ситуации увеличить зону обзора, рассредоточились на 20–30 метров от БТР с двух сторон. Вот в таком режиме со сменой через каждый час простояли до утра. Утром получилось завести один двигатель, похоже, дело было в некачественном топливе. Одного двигателя хватило, чтобы развернуть БТР и направить технику на спуск.
Бессонная ночь и накопившаяся усталость последних дней давали о себе знать, меня клонило ко сну, большая часть бойцов спала в заднем отсеке. Сидя рядом с механиком-водителем, я стал отключаться. Мне казалось, что я продолжаю бодрствовать и смотрю на трубопровод вдоль дороги. Открывая и закрывая глаза, в какой-то момент я отчетливо увидел, как мужчина-афганец в белой чалме с мотыгой в руках пытался пробить трубопровод. Не веря своим глазам, я сказал водителю: «Стой, тормози! Ты видишь, что творит этот басурманин». Водитель притормозил и посмотрел на меня удивленно и спросил: «Вы о чем, товарищ лейтенант?». «Да вот же, – говорю. – Мужик стоит у дороги с мотыгой в руках, ты что, не видишь»? Механик-водитель ничего не видел, наводчик оператор тоже не спал и тоже ничего не видел. Ладно, проехали, что-то меня переклинило.
Через два часа добрались до КП 2-й роты. Доложил капитану А. Макееву о поломке БТР и непредвиденной задержке, вызванной ремонтом. Командир роты махнул рукой, сказал: «Ладно хоть живы, мы тут уже думали, что пора обращаться за вторым БТР, чтоб вас искать. Иди поешь и ложись спать, что-то ты какой-то серый». Да, выспаться было самое то. В ожидании другого БТР могло получится поспать часа три–четыре.
Поспать вышло до обеда, разбудил ротный. Пошли на обед в сборно-щитовую столовую. За неполный год ГНС-47 уже имел полноценную казарму собственного изготовления из местной глины, в которой были установлены двухъярусные кровати для личного состава, помещения для отдыха офицеров и прапорщиков, сборно-щитовая столовая и ряд подсобных помещений для обмундирования и продуктов, даже появилась стиральная машина. Иногда втихаря старшина ставил бачок браги, и, чтобы быстрее подошла, заливал ее в стиральную машину. До самогонки дело не доходило, бражку выпивали за два–три дня – дрянь полная, но жажду утоляла.
 
После обеда прибыл Володя Великанов на другом БТР, с другим экипажем, раньше их на трассу не привлекали. Сначала от В. Великанова, а чуть позже и от комендатуры, находящейся по соседству, до нас дошли слухи, что при подъеме на перевал встала колонна КАМАЗов-сухогрузов из-за обстрела. По дороге тек керосин.
Снарядили вновь прибывший БТР трубами, монтажным инструментом и опять двинули на трассу. Через час движения уперлись в хвост колонны КАМАЗов. Замыкавший колонну автомобиль стоял поперек дороги – дальше было не проехать. Старший машины прапорщик выполнял указания начальника колонны никого не пускать. Спустившись с брони вдвоем с Володей Великановым, мы пешком пошли к месту затора выяснять, что произошло. Примерно через 150 метров на дороге появился ручей с керосином из трубопровода. Колонна КАМАЗов стояла с выключенными двигателями, чем выше мы поднимались, тем шире становился ручей из прорвавшейся трубы. Не хватало еще, чтобы керосин загорелся, страшно было подумать, что тогда могло бы произойти.
Решение оставалось одно – срочно устранить течь в трубе. Перекинув автомат с плеча за спину, с шага я перешел на бег в сторону аварии, Великанов побежал в обратном направлении за моими бойцами и трубами. Я подбежал к повороту дороги, где фонтан керосина хлестал из трубопровода вверх высотой метра 3–4 и в стороны. В кювете в ручье лежал КАМАЗ, который явно попал туда не по своей воле, с другой стороны обочины со стороны скалы стоял другой КАМАЗ, без лобового стекла, часть колес была пробита. Подошедший капитан спросил меня, кто такой и что надо. Я ответил, что, собственно, труба наша, сейчас бойцы подойдут с трубами. Капитан пожал мою руку, мол, давно пора мы не можем заниматься эвакуацией техники, пока не устраните аварию.
Место аварии было откровенно хреновое, на повороте, фонтан керосина не давал даже подойти. Решили сначала выполнить расстыковку на прямом участке, отвести поток жидкости в ручей, затем заменить поврежденный участок из четырех труб, а после постараться подтянуть трубу и стыковать трубы, чтобы направить керосин опять в трубопровод. Провозились минут сорок, трое бойцов из четырех хорошенько промокли при стыковке труб, но трубопровод восстановили.
По завершении нашей работы капитан автомобилистов рассказал, что же произошло на трассе. Колонна автомобилей КАМАЗ двигалась в сторону перевала Саланг. Не понятно почему и зачем из пролетающего самолета вылетели бомбы на парашютах. Две попали рядом с дорогой, по которой двигались КАМАЗы. От взрывной волны первый из них улетел в речку, водитель и старший машины вылетели через лобовое стекло, получили контузию, ушибы, искупались в ледяной воде и остались живы. Второй КАМАЗ взрывной волной откинуло на скалу, водитель тоже получил контузию. Все остались живы, слава богу. Пока капитан рассказывал, что произошло в небе, опять появился самолет и сбросил четыре бомбы и тоже на парашютах. Взрывы прогремели не далеко в горах, что за бомбометание, с какой целью – для меня осталось без ответа.
После устранения аварии бойцы спустились к ручью и стали отмываться от керосина. Колонна двинулась дальше в сторону перевала, один КАМАЗ остался в ручье, второй подцепили на жесткую сцепку и потащили дальше. Наш БТР подъехал к месту аварии, бойцы стали крепить трубы, и тут подошел ко мне азербайджанец Магомед-оглы и сказал: «Товарищ лейтенант, у меня автомат пропал». Такого случая у меня еще не было, у каждого бойца автомат всегда был при себе: на плече, в руках или за спиной, даже ночью под подушкой – а тут пропал. Как автомат мог пропасть, если ты его не должен выпускать из рук? Магомед-оглы стал рассказывать, что после устранения аварии снял с себя мокрую от керосина одежду, а автомат поставил на стоящий рядом бампер автомобиля. Сразу не вспомнил, пошел к ручью помыться, пришел – нет автомата. Спросил водителя КАМАЗа, не видел ли тот его автомат, водитель сказал, что его оружие в глаза не видел. Вместо того, чтобы тут же сообщить мне, боец стал сам искать автомат, спрашивать других, кто его мог видеть. Итог – автомата нет. Пока он бегал, колонна начала движение, и тут Магомед-оглы вспомнил обо мне, помоги, командир, автомат пропал.
Ситуация патовая, мне удалось остановить колонну, прошлись по машинам, спросили всех, кого только могли, залазили под водительские сиденья, просмотрели все кузова и сверху и под ними – нет автомата. Азербайджанец обычно веселый, с усмешками и приколами, стал мрачнее черной тучи, нет автомата – все, уголовное дело и, возможно, тюрьма года на три, утрата оружия в условиях боевых действий.
Возвращение было со смешанными чувствами, вроде бы задачу выполнили, аварию устранили, но потеряли автомат, это как говорят «залет, воин». После доклада командиру роты А. Макееву о происшествии пришлось всем писать объяснительные, что и как было, оружие – дело серьезное. Через два дня на КП роты приехал из батальона тот самый капитан из особого отдела и несколько часов нас, участников того события, допрашивал. По результатам допросов и объяснительных азербайджанец Магомед-оглы отправился с капитаном особистом в батальон. Позже до нас докатились слухи, Магомед-оглы избежал ареста и получил два года условного срока. На нас очередной раз повесили обстоятельство, что в роте не все благополучно.
Начался июнь, наше передвижение по маршруту вверх–вниз продолжалось с переменным успехом. Устранение аварий, перекладка трубопровода на сложных участках. Если не было перекачки, то выезды на трассу трубопровода все равно выполнялись в основном с целью устранить последствия зимней эксплуатации трубопровода и некачественной прокладкой трассы трубопровода, осуществленной год назад. Образовались нависания труб на поворотах трассы, местах, близко прилегающих к дороге, участках подверженных камнепаду. Это работа была длительной и трудоемкой, на перекладку одного участка труб, нависавших вдоль дороги, иногда уходило по несколько часов. Плеть трубопровода порядка 5–7 труб нужно было зацепить тросом, чтобы она при расстыковке не упала в пропасть или ручей, демонтировать прилегающий участок, потом эту плеть вытащить на дорогу и произвести обратно монтаж труб. При всем этом требовалось не мешать движению транспорта и самому не свалиться с обрыва. В горах, конечно, было прохладнее, чем в долине, перепад температуры градусов на 10–15 с понижением. Если в долине было плюс 40–45; С, то на трассе – плюс 25–30; С, прохладнее, когда поднимались на отметку 2–2,5 км от уровня моря. Все равно пока делали перекладку такого сложного участка рубаху можно было выжимать, у бойцов куртки были с белыми разводами от пота и выступившей потом соли.
Вот в один из таких дней, когда мы перекладывали трубопровод около галереи, защищающей дорогу от камнепада, кто-то из бойцов увидел, как напротив нас по скалистому склону взбирался крупный горный козел. Между нами и горным склоном протекала быстротечная речка, расстояние было метров 600–700. Горный козел не торопился, делал три–четыре прыжка и стоял, и так потихоньку все выше и выше. Ну как тут следовало поступить? Козел был явно дикий, вокруг никого не наблюдалось, свежего мяса летом не было, а автомат находился в руках. Посоветовавшись, решили, что, если попадем в козла, он полетит вниз к ручью, подберем, когда не будет движения по дороге. Сказано – сделано, одиночными по козлу огонь. Стреляли из автоматов вдвоем мы с Володей Великановым по очереди, из положения стоя, если что отвечать все равно предстояло нам. Он два выстрела, я два выстрела. Козел понял, что по нему стреляли и ускорил подъем, на втором круге меткий выстрел Володи попал в цель. Козел полетел вниз и на полпути к подножью склона застрял между камней. Вот не задача, лезть за ним по скалистому склону было не реально. Не достался нам козлик, не судьба.
В воинских формированиях часто возникает вопрос не уставных взаимоотношений среди военнослужащих и не только. Не буду поднимать эту тему, откуда она появилась и почему ее нельзя искоренить, в Советской армии она была, где-то больше, где-то меньше, но была. Когда с утра до вечера со своими с бойцами, то таких обстоятельств быть не могло, а если воины оставались одни без командира, то всякое могло случиться. Наша рота не стала исключением. Даже при наличии замполита роты, офицеров-командиров взводов, прапорщиков, нет-нет, да где-нибудь не уследишь. Личный состав иногда задавал такие задачи, что не сразу поймешь, как их потом решить. В моем взводе Болотников Александр попал под следствие из-за попытки продать топливо «налево», до сих пор не знаю, чем дело закончится .В первой роте нашего 3-го отпб командиром роты был старший лейтенант Валентин Пацина, боец стал миллионером. Управляя задвижками при перекачке топлива «в горку» он умудрился «налево» заправить порядка 20 афганских автоцистерн без срыва потока топлива. Каждая автоцистерна вместимостью 22 куб. м. Бойца вычислили. Комбат Цыганок В. лично отправился его сопроводить на КП 276 тпбр, но по дороге Валентин Пацина сбежал. Мы потом неделю не могли удержаться от смеха: все думали, что они, походу, договорились.
Очередная ситуация на почве неуставных взаимоотношений произошла 10 июня 1983 года. Два бойца из молодого призыва мл. сержант Саминь Николай Григорьевич и рядовой Федоров Василий Еремеевич пропали из расположения нашей 2-й роты. Об исчезновении я узнал вечером, когда мы спустились с гор в долину после очередной поездки на трассу. Обстоятельства их пропажи обнаружились не сразу. У каждого бойца был свой участок ответственности: кто-то из бойцов отвечал за перекачку, кто-то за количество топлива, поступающего в резервуары, переключение и перетаскивание рукавов, кто-то за связь, за приготовление пищи и т.д. Так как перекачка осуществлялась круглосуточно, то часть бойцов отдыхала после смены. Вот в такой пересменок два бойца пропали.
Поиски результата не принесли, и командир роты А. Макеев вынужден был доложить о пропаже бойцов. Через два дня прибыл капитан-особист с задачей поиска виновных. К моменту его прибытия поступила информация, что Саминь и Федоров находятся в одной их банд душманов в зеленой зоне. Еще через сутки командиру роты передали фотографию наших бывших бойцов в обнимку с моджахедами, честно говоря, мы не сразу поверили, как такое может быть. Дальше получили разъяснения, что один из старослужащих бойцов периодически отвешивал беглецам подзатыльники, поддавал сзади в области пятой точки и грозился побить, если они не будут выполнять его желания. Бойцы решили на попутках добраться до батальона. Полдня отсиживались в канаве на свалке техники, где их приметили местные афганцы и сдали душманам.
Вычислить этого старослужащего оказалось минутным делом, достаточно было показать фотографию и сказать зачем от так потупил. Боец, а это был сержант взвода связи, тут же сознался во всем, что совершал и попросил прощения. Капитан разрешил ему собрать вещи. Пока мы сидели в кунге радиостанции Р-405 и ждали, когда сержант соберет личные вещи, совсем рядом как-то глухо прозвучал одинокий выстрел. Мы выскочили – и вот на тебе, сержант лежал на земле, автомат рядом, кровяное пятно на куртке. Самострел. Сержант посинел, пробормотал: «Я не хотел, простите, помогите». Вот, думаю, зараза, застрелить толком не смог. Расстегнул ему куртку, дырка была с левой стороны небольшая, чуть выше соска, крови немного. Пришлось доставать свой медицинский стерильный пакет и прикладывать к месту выстрела. Старшина побежал за транспортом. Прохлопал капитан-особист нарушителя воинской дисциплины, пришлось вести сержанта в санчасть 177 мсп.
После медицинского осмотра сержанта-связиста в санчасти, доктор сказал, что пуля прошла навылет, не повредив даже легкое. Врач вынужден был направить его госпиталь в Баграм, чтобы не было осложнений. По закону сержанта должны были осудить военным трибуналом, но в последствии его конфисковали из армии. Судьба мл. сержанта Саминя и рядового Федорова мне не известна, была попытка их выкупить у моджахедов, но не получилось. Вероятно, история закончилась печально, в базе данных военнопленных в живых они не значатся.
Дни были однообразными: подъем, завтрак, поездка на трассу. С середины июня и далее становилось все жарче. Температурный столбик перевалил отметку плюс 40; С. Жара устанавливалась с девяти утра и до наступления сумерек. В отдельные дни она достигала отметки плюс 50; С. При такой температуре хочется лежать в тени и ничего не делать. Поездки в горы давали передышку от этой изнуряющей жары. Форма одежды из привычной куртки х/б поменялась на выцветшую зеленую рубашку с закатанными рукавами. Дальше оголяться было уже некуда. Бойцы тоже закатали рукава куртки, так было немного легче, а иногда надевали на майку бронежилет и тоже вполне годилось: вроде бы одет и почти по форме. Афганцам в жаркую погоду легче. Их шаровары и рубахи объемные, в них не жарко.
Вот в таком виде наша команда попала в поле зрения начальника политотдела бригады полковника Костенко, который в очередной раз решил проехаться по гарнизонам. Вероятно, события последних дней побудили его приехать с проверкой в зону ответственности 2-й роты 3 отпб для поднятия морально-боевого духа. В отличие от нас, Нач. ПО Костенко был одет, как и в прошлый раз, по полной боевой, на груди был «лифчик» с боеприпасами, где-то около шести магазинов с патронами, на поясе подсумок с гранатами. Тогда мне казалось, что Нач. ПО немного переборщил, сейчас понимаю: он был прав, мы находились на войне.
Не ожидая встретить большого начальника, БТР, на котором мы в очередной раз спустились с горного серпантина, подкатил к столовой. Банально все проголодались, обед скоро оканчивался, хотелось успеть к горячей пище. Каково же было удивление, когда откуда ни возьмись выросла фигура Нач. ПО. По его лицу было понятно, что мы были в чем-то виноваты, не знаю в чем, но виноваты. Его возглас: «Это что за банда на колесах? Какого черта вы в такой одежде, вам что форму не выдали?». Я стоял молча, понятно стало в чем виноват, обед, думаю, точно придется подогревать. Костенко, наверное, уже поел, а нам сейчас прочитают политинформацию и пропесочат заодно. После пятнадцатиминутной «беседы», Нач.ПО спросил: «И что стоите и молчите? Сказать нечего. Макеев, – это он обратился к подошедшему ротному. – Это что за банда, почему так одеты?». Ротный спокойно ответил: «Товарищ полковник, так ведь жарко, я их сам редко вижу, приехали, трубы поменяли – и опять в горы. Им поесть то некогда. Может, пусть поедят, пока обед не остыл, а потом мы их приведем в порядок». Вот, думаю, ротный молодец, мне и отвечать не пришлось. Нач. ПО махнул на нас рукой. Он свою работу сделал, мы пошли обедать, а он пошел по направлению к БТР, на котором прибыл к нам.
Подходил к концу первый месяц лета. Видимых активных боевых действий в зоне Чарикарской долины не проводилось. В горах тоже постреливали нечасто, по всей видимости, действовало соглашение о временном перемирии душманов группировки Ахмад-Шаха Масуда с руководством 40-й общевойсковой армии, заключенное в марте 1983 года. С территории 177 мсп иногда производили пуски из реактивных систем залпового огня (РСЗО) «Град». Эффект от применения был просто колоссальный. После пуска ракет, сначала виднелись следы от пусков ракет, потом они сопровождались взрывами на соседней горе. Кого там обстреливали было непонятно, вероятно, сведения поступали от разведывательных служб.
Продолжалась работа по очередной перекладке трубопровода на сложных участках трассы. День близился к концу, осталось переложить 5–6 труб – работы минут на 15–20, и можно было возвращаться. Кто-то из бойцов обратил внимание, что на склоне горы появились люди: один, два, три, четыре. Вот так дела. Присмотрелись – точно, душманы. Рядом видимых постов охранения не было. Трубопровод нельзя бросать в открытом состоянии. Володя Великанов увидел людей, спокойно подошел к БТР, взглядом показал наводчику-оператору таджику Шарипову в сторону горы. Тот мигом юркнул под броню и навел крупнокалиберный пулемет 14,5-мм (КПВТ), спаренный с пулеметом 7,62-мм (ПКТ) в сторону людей на склоне. Решили продолжить монтаж трубы и следить за действиями людей на горе. Эти 15 минут прошли в ожидании нападения. Его не произошло. Значит, наше подразделение как мишень душманов не слишком интересовало. Закончив работу, мы спешно погрузили оборудование и направились вниз по трассе в расположение КП роты.
По прибытию на КП роты я, конечно, рассказал ротному об увиденном на горном склоне. Макеев выслушал, спросил: «Обстрела не было?», – не было и ладно. Возможно, нужно было остановиться у одного из постов охраны, находящегося на трассе, и рассказать, что видели людей с оружие на склоне горы, но мы не были уверены со стопроцентной гарантией кто эти люди. А зря.
На следующий день рано утром до нас дошли сведения, что смешанная колонна бронетехники при следовании с серпантина в сторону Джабаль-ус-Сирадж подверглась обстрелу со стороны вооруженных формирований. Часть техники была повреждена, часть сгорела, трубопровод тоже пострадал. Перекачку остановили, нужно было выдвигаться к месту нападения для устранения аварии. Ее размер не был известен, поэтому к обычному комплекту оборудования, который грузился на БТР, решено было дополнительно снарядить автомобиль КАМАЗ с трубами и усилить группу монтажников.
Через полчаса две единицы техники выехали для устранения аварии. Подъем по направлению к месту занял около часа. Чем ближе мы подъезжали, тем понятнее была картины недавних событий. Навстречу нам двигалась разрозненная колонна автомобилей, бронетехники, танки и БТР. Часть техники была на жесткой сцепке. Примерно на полпути дороги до перевала Саланг, у поста охранения нас остановили, велели подождать, поскольку боевые действия прекратились и производилась эвакуация техники. Пришлось подчиниться, не смотря на то, что и у нас тоже была не прогулка на свежем воздухе. Через два часа дали разрешение на дальнейшее движение.
Душманы выбрали местом нападения на колонну извилистый участок дороги. На одном из поворотов стоял сгоревший танк, дальше на склоне обрыва к ручью – две сгоревшие автоцистерны. По всей видимости, их скинули туда, чтобы не мешали движению другой техники. Еще вчера мы здесь перекладывали участок трубопровода и видели подозрительных людей на вершине горного массива. Сгоревший танк не перекрывал дорогу и по всему было видно: танкисты выдвинулись на небольшую площадку для отражения нападения. По краю этой же площадки был проложен трубопровод. Танк стоял как раз на нем. Что послужило возгоранию, внешний обстрел или наезд – мы не знали. Башня танка была на месте, значит, детонации от снарядов, разорвавшихся внутри танка, не было или в танке не было снарядов. Часть асфальтированной дороги была черной от горевшего топлива автоцистерн и керосина, вытекающего из трубопровода.
Трубопровод был поврежден во многих местах, в основном наблюдались прострелы и последствия пожара. Чуть дальше от места боестолкновения из поврежденного трубопровода топливо текло в ручей. Радужные пятна были видны на воде. Работы предстояло много. В первую очередь следовало поставить задвижку на ровном участке, чтобы остановить вытекание топлива в ручей, потом провести демонтаж поврежденных труб. От пожара стыки части труб сплавились. Расстыковать их было невозможно. С демонтажем пришлось повозиться. Те трубы, которые попали под танк, вообще не подлежали демонтажу. Новую линию собрали относительно быстро. Что смогли сделали, собрали, посчитали сколько поменяли, получилось много, хорошо, что взяли КАМАЗ с трубами иначе бы, не хватило. Вернулись ближе к вечеру, после чего поступила команда на продолжение перекачки.
Относительно спокойным выдался июль. Дважды мы попадали под обстрел в вечернее время. При первых выстрелах весь экипаж команды с брони залезал внутрь БТР, а наводчик-оператор открывал огонь. Пострадавших не было. Цоканье пуль по броне не причиняло вреда экипажу, страдали трубы, подвешенные с двух сторон к БТР.
Местное население воспринимало нас не иначе как неизбежное зло. Война продолжалась четвертый год, обстановка даже в районах, подконтрольных 40-й армии и демократической власти Афганистана, оставалась крайне нестабильной. Более половины всех повреждений трубопровода являлось делом рук местного населения. Я выезжал утром на проверку участка трубопровода – все выглядело нормально, возвращался через четыре часа – бил фонтан, десятки людей шли с бидонами, банками, ведрами (у кого-что имелось), растекалось озеро керосина, из которого шло бойкое наполнение в принесенную тару. Подойти к месту с пробоиной было невозможно: кругом толпился народ. На окрики: «Разойтись», – никто не реагировал, помогала стрельба в воздух и то ненадолго. Людишки отходили метров на десять и ждали, когда мы начнем замену пробитой трубы. Поток топлива был постоянным перекачку никто не останавливал, да и как ее было остановить, если поток жидкости самотеком шел после перевала порядка 30-ти км. При демонтаже первого стыка из трубы поток хлестал метров пять в длину. Пока меняли трубу, топливо продолжало вытекать из трубопровода. Озерцо и лужи вокруг мгновенно начинали пополняться, и тут местные афганцы как по команде бросаются набирать вытекающее топливо, не обращая внимание на нас и иногда мешая завершить устранение аварии.  Бедность толкала людей к такому занятию. Понять все это было можно и даже посочувствовать, но передо мной стояла другая задача – сохранить топливо для наших войск, доставить его на аэродром.
Вот так раз за разом, часто на одном и том же месте, как правило, перед Джабаль-ус-Сираджем приходилось производить замену труб. Проходил месяц, другой, ситуация менялась в худшую сторону. Местной население почувствовало «халяву». Можно было безнаказанно пробить трубопровод, запастись керосином, и дрова не надо покупать. Закончился запас – опять пошел и пробил. У меня сложилось впечатление, что мои перемещения отслеживаются. Проехал БТР с трубами вверх по серпантину, можно было пробивать трубу, было 3–4 часа, чтобы наполнить бидоны и банки топливом. Места аварий потемнели от пролитого топлива, земля уже не впитывала пролитое топливо.
Есть предел терпения, и оно закончилось. Когда было пробито уже две трубы на одном и том же месте, я решил, что хватит. Стрельбой из автомата в воздух отогнали местных жителей от поврежденного участка, заменили трубы, отодвинули трубопровод на два метра от места пролива и, не дожидаясь пока афганцы начнут вычерпывать пролитые остатки топлива, двумя короткими выстрелами по земле, обильно пропитанной керосином, поджег участок пролива. Пламя сначала медленно, а потом все больше и больше разгоралось. Черные клубы дыма стали подниматься все выше, территория пожара стала расти стремительно. Афганцы кинулись в рассыпную, такого поворота событий они не ожидали. Территория пожара разрослась до нескольких десятков метров, и так как трубопровод лежал на небольшом склоне, пожар распространился по склону в сторону горного ручья. Загорелись не многочисленные кусты и деревья. Пожар полыхал около двух часов, жилые постройки не пострадали.
После пожара на этом участке больше пробоин трубопровода не было, средство достигло цели, «мирное» население правильно поняло, что пробивать трубы нельзя.
Прошло два с половиной месяца моей вахты по патрулированию от КП 2-й роты н.п. Джабаль-ус-Сирадж до перевала Саланг. Сложно было постоянно находится на взводе, ожидая за очередным поворотом чего-то плохого, поневоле начинали сдавать нервы. При нахождении в гарнизоне все-таки чувствовалась большая защищенность от внешних фактов, случались передышки в выездах на трассу, а тут мы постоянно находились на колесах, иногда даже приходилось спать в БТР. Менялись картины как в кино, но пейзаж был один и тот же: дорога на серпантин, пробитые трубы, дорога с серпантина, пробитые трубы.
При очередном возвращении с трассы в начале августа, буквально в километре от КП роты издалека был виден фонтан из пробитого трубопровода. Народ радостно набирал керосин кто во что мог. Остановились, попросили разойтись, бесполезно даже не отреагировали. Ко всему прочему двое афганцев подъехали на велосипедах, на багажниках которого была привязана 15-тилитровая банка для топлива. Трубопровод пробили не менее часа назад и «велосипедисты», по всей вероятности, совершили не один рейс, ну это же дальше некуда. Осталось подсоединить рукав к трубопроводу и подогнать автоцистерну или разливать по бочкам, кому сколько надо.
После увиденного что-то у меня в голове переклинило, несколько выстрелов в воздух некоторым образом остановили некоторых «любителей топлива», но не всех. Один из афганцев на велосипеде даже не обратил внимание на мои выстрелы, спокойно подъехал к месту пробоины и стал развязывать банку, собираясь продолжить свой «бизнес». Все хватит представления. Удар ноги по велосипеду – афганец вместе с тарой оказался на земле. Велосипед я кинул на дорогу и жестом показал афганцу, чтобы он ушел. В это же момент на дороге появились наши наливники, следующие колонной в сторону перевала. Парни-солдаты, сидевшие за рулем автомобилей, увидели наши разборки, фонтан керосина, много местного населения с банками и ведрами. Первые две машины объехали лежащий на дороге велосипед. Я показал жестом: «Давай, наезжай». Следующие водители поняли мой жест правильно. Один, второй, третий УРАЛ проехали по велосипеду. Что от него осталось? уже ничего восстановлению не подлежало. Жестоко? Да. Причинил ущерб «мирному жителю» – несомненно, а чем он думал, когда открыто воровал топливо?
Трубопровод мы восстановили, но по прибытию историю про велосипед я никому не рассказывал. Возможно, бойцы рассказали сослуживцам. Я сделал запись о количестве замененных труб за поездку, и все забыл. Правда, забыли не все. Через неделю на КП роты пришла делегация афганцев-бородачей в чалмах из Джабаль-ус-Сираджа. Они сказали, что плохо поступил тут ваш командир, который устраняет аварии на трубопроводе, местные жители труб не пробивают, это все моджахеды, а мы «белые и пушистые» спасали от керосина наши поля и огороды. Ваш командир – плохой человек, устраивает поджоги и велосипед превратил в металлолом. Короче, надо было заплатить 50 000 афганей или наказать при них командира или они его накажут сами, то есть «секир башка» – и весь сказ.
Капитан Алексей Макеев, сказал бородатым, что сейчас в гарнизоне командира этого нет, он проведет расследование и потом, через неделю примет решение, что делать. Вечером к моменту нашего прибытия в гарнизон на КП роты ГНС-45, решение уже было принято. Ротный посоветовался «с кем надо» как со мной поступить: «Собирай, товарищ лейтенант, вещи, свою команду, садитесь на приписанный к вашей команде БТР и поезжайте на ГНС-47. Теперь там будете проходить службу. Хватит нам потерь среди личного состава, ты свою работу сделал, количество аварий уменьшилось, продержался почти три месяца, достаточно. Меняешься местами с лейтенантом Павловым, сегодня он прибудет сюда».
Вечером того же дня приехал Игорь Павлов. С ним мы не виделись почти три месяца, у меня была трасса в сторону перевала Саланг, у него в противоположную сторону. Встретились, обнялись, Игорь намекнул, что приехал не с пустыми руками. Оказывается, был повод накатить. Его друг пехотинец лейтенант Серега из 177 мсп получил орден «Красной звезды» и появилось предложение его обмыть. Серега в скорости должен был подъехать сюда «с закусоном».
С заходом солнца жара начинала отступать. В помещении и палатке жарко было до самого утра. Решили мероприятие провести на крыше спального помещения. Если нельзя остановить пьянку, то нужно ее возглавить. По обычаю лейтенант Серега Орден опустил в стакан, и Алексей Макеев произнес тост за его здоровье. Выпили, закусили, привезенная самогонка оказалась крепкой. Налили по второй, пожелали друг другу вернуться домой живыми и здоровыми, потом налили по третьей «за тех, кого с нами нет». После ротный ушел курить, а мы втроем полезли на крышу. Взяли с собой самогонку, закуску и три матраца с подушками.
Так душевно мы давно не собирались. Обменивались новостями, у кого что за этот период произошло. Серега рассказал, что его наградили орденом за участие в Панджшерской операции. Парень получил ранение и чудом остался жив. Мы говорили наперебой, может быть самогонка сделала свое дело, дала нам передышку в работе, или мы соскучились по простому общению. Над нами было звездное небо, которое поражало своей бесконечностью, и так хотелось, чтобы эта ночь нам запомнилась навсегда. 
Поспать получилось всего пару часов. Проснулись с первыми лучами солнца, следовало собираться, получать продукты и ехать на трассу теперь уже от Джабаль-ус-Сираджа до Баграма: работа не будет ждать. Я простился с парнями и выехал по направлению Чарикар – ГНС-47.