Главы 51-62 романа Золотая Река

51 Реквизиция.

 Гражданская война пришла в село Сок-Кармала в сентябре 1918 вместе с отрядами Белой Армии, уже по-настоящему. Что за такая Советская власть, в селе еще толком не разобрались, в первой половине 1918 года в домах, где были ушедшие на фронт, еще не представляли, на чьей стороне оказались их мужчины после раскола. Почта практически не работала, и наступил информационный вакуум, все жили только слухами или весточками с оказией. Много мужиков вернулось в село, бросив надоевший до смерти фронт, и вообще не желая воевать. Однако фронт шел за ними как проклятие, только уже фронт гражданской войны. Поволжье превратилось в полноценный театр боевых действий.
 К тому времени Царицынский участок уже два раза переходил из рук в руки то к красным, то к белым. Слух о том, что страшный красный фронтовой комиссар Спиридон Данилов был тяжело ранен и скрывается после разгрома войск большевиков на родине, привел белых в село. Добрые люди, быстро появившиеся в обстановке общего разложения, подобно паразитам на больном теле, быстро указали и на избу родителей, и на дом Прокопия, где мать братьев жила у Маруси, пока сам Прокопий непонятно где груши околачивал.
 Белые перевернули дом родителей верх дном. Потом приступили к Марусе: что знает, кто где?
 - Знать ничего не знаем, у самой муж офицер - прапорщик, полный кавалер Георгиев и вот-вот дворянин, так что может попутали чего, Ваше Высокоблагородие?
 - Ты, баба, больно шустрая да смелая, а вот плетью-то тебя, а?
 - А за что, господа хорошие? Вот письма мужнины, читайте сами. У попа нашего спросите, они друзья с детства, кобели проклятые! А в каких чинах мой вернется, никому неведомо. Спросит с того, кто жену обижал!
 - Ну, сволота деревенская! - злился, но боялся пристукнуть наглую бабу белый поручик. Он, посмотрев письма Прокопия, опасался, что этот брат такой же вурдалак, как Спиридон. Да еще и в дружбе с настоящим генералом. - Черт с тобой…
 Тут белогвардеец сообразил, что приступить лучше к матери Даниловых.
 - А ну, старая ведьма. Отвечай, где твой сын!
 - Ай, милай, сын, сын! - женщина ничего не понимала и не хотела гневить строгого офицера с плетью.
 - Да где он, тварь мордовская! - Взревел поручик и со всего размаха стеганул глупую старуху.
 Мать упала на пол и схватила офицера за сапог.
 - Ай, милай. Ай!
 - Да говори ты, дрянь бесовская! – вопил поручик, стегая плетью обнимающую его сапоги старуху.
 Маруся подскочила и, перехватив руку, вывернула плеть. Побледнев от неожиданности столкновения с такой недюжинной силой, белогвардеец схватился за кобуру с револьвером.
 - Да ты совсем сдурел, Ваше Благородие, - глядя прямо ему в глаза и выставив вперед плеть, прошипела Маруся. - Где сын, где? Да она по-русски - не бельмеса! А сын ее, может сейчас с твоей матери шкуру спускает, он мастак на такое. Ты смотри, офицерик, как аукнется, так и откликнется! - И, переломив черенок плети об колено, бросила ее офицеру.
 Никто из пяти человек белогвардейцев даже не дернулся с места во время всей этой безобразной сцены. Один из них, в чине унтер-офицера, подобрал сломанную плетку и взял за плечи поручика.
 - Пойдем, нет тут никого, не надо… - И добавил, обращаясь к Марусе. - Вы простите нас, много страшного за Спиридоном, очень много…
 Они ушли из дома Прокопия, ничего и никого не тронув. Потом белые перевернули все хозяйство Ивана. А когда тот, от обиды за разорение нагрубил и тоже пригрозил Прокопием, вломили ему за всех, да так основательно, что потом Иван неделю встать не мог. Горемыка проклял всех, и белых, и красных, и все другие цвета радуги гражданской войны.
 А через три недели в село прибежали четверо беглецов из белой армии и рассказали страшные вещи. Что большевики собрали немеренную силу и в пух и прах разбили белых у Царицына и под Саратовым и везде устанавливают Советскую власть. Что без пощады стреляют всех офицеров, грабят и реквизируют все ценное, всех мужиков насильно ставят под ружье в Красную Армию, а тех, кто отказывается, расстреливают. И что сюда, на север, идет красная конница, что хуже Мамая.
 Был собран общий сельский сход. На нем решили все ценности сдать на сохранение согласно вероисповеданию: православные - отцу Андрею, мусульмане - муфтию. Чтобы все хранилось в церкви и мечети, под постоянной охраной. Селяне не сомневались, что в храмы лезть никто не посмеет.
 Впервые за десятилетия люди вынужденно раскрывали истиные размеры своих капиталов. Основания для гордости имелись. Действительно, богатое было село. Как наверное и любое другое, прожившее в покое и труде полвека. Сдала и Маруся кое-какое припасенное золотишко и червонцы Прокопия. Криво усмехнулась, увидев, как ее старая мачеха ссыпала Андрею по счету красивые желтые пятачки. Да осталось их не так и много у нее.
 Буденновская конница вошла в село через три дня. Это был не постой и не налет, это было нечто доселе невиданное. Обоз красных изъял все, что можно было изъять, и увел всю скотину, какую не успели спрятать в лесу. Пристрелили без всякого разбирательства сразу пятерых, кто оказал сопротивление реквизиции. На Марусю добрые люди указали, что у нее лучший на селе конь. Командир красных взял в заложники мать Прокопия и дал Марусе час, чтобы та привела коня. То, что Спиридон - красный комиссар, а муж - старый большевик, на это было наплевать.
 - Через час расстреляем и ее, и еще троих, если конь не будет тут, и сама не вернешься. А с красными комиссарами и большевиками, у кого родственники не помогают Красной Армии, тоже разберутся. Ты запиши, Федька, фамилию да имена, что она тут брешет.
 Вот и весь разговор вышел. Тела убитых односельчан, в том числе двух женщин, взявших вилы и топоры, не оставляли сомнения, что большевики не шутят.
 Маруся приехала на Карем через полчаса. Сойдя с него, она повела коня, держа его левой рукой за гриву, а не под уздцы, чтобы Карему совсем не было больно. Она все ему объяснила. Конь шел, не противясь. Огромные, каждая размером со стакан, лошадиные слезы мерно падали под ноги Маши. Женщина сказала жеребцу еще в лесу, где его прятала, что прощаться уже не получится. Теперь животное просто плакало, понимая, что это уже все, что еще несколько шагов, и все изменится, а не измениться не может. У них не было выбора. Все они стояли огромной вереницей в обозе Гражданской войны, эти лошади, коровы, свиньи, овцы, козы, гуси и курицы, уходя в нее, чтобы никогда не вернуться и остаться без памяти и памятников.
 - Ты не дергай коня, он сам пойдет. - Сказала Маруся обознику с толстой отвисшей нижней губой, кривыми, редкими зубами и подпалинами на морде, барином сидевшему в седле.
 Женщина и конь отвернулись друг от друга и больше не смотрели.
 Сторонники Советской власти сразу сообщили красному командиру, что у попов спрятаны большие ценности. Сначала кинулись в мечеть. Муфтий, спокойный и веселый человек лет сорока, друг Андрея и Прокопия, встал у входа, подняв руки перед отрядом красноармейцев. Но не успел сказать даже слова. Старший отряда, не останавливаясь перед муфтием, выстрелил ему из нагана в лоб и, перешагнув, сразу вошел внутрь помещения. Начали обыск и быстро нашли все добро мусульман. Потом пошли к церкви. Она была заперта. Тяжелые двери удалось сломать не сразу. Внутри никого не было. Послали в дом попа, но дом тоже был заперт. После взлома и там никого и ничего не нашли. Перевернули верх дном весь дом, церковь и закрытую приходскую школу. (Обе учительницы сразу съехали из села, когда началась революция, и школа не работала). Но тщетно. Все ценности и большая часть денег села исчезли вместе с отцом Андреем и его семьей. Поп сбежал ночью. Вечером накануне он еще вел службу. Священник увел с собой всех четырех своих лошадей. Стало ясно, что, меняя лошадей, они уже ушли далеко и неизвестно куда.
 Более страшного дня для села Сок-Кармала не было со дня основания.
 - Вот, смотрите! – Вещал командир буденновцев. - Сволочь поповская мало вас весь век дурманила, так еще и обобрали вас, щенят неразумных! Все реквизированное революцией пойдет на борьбу против белой контры, за ваше вечное счастье, за нашу родную, народную, Советскую власть! А попа мы вашего поймаем и повесим здесь, на этой колокольне!
 Командир отряда буденновской конницы составил подробный протокол событий в селе. Описал приметы сбежавшего с кладом попа и отправил все с нарочным в штаб реввоенсовета фронта. Ловить беглеца или снаряжать за ним группу для поимки у него не было времени и возможности. Надо было идти на соединение с основными силами Красной Армии, ведущей с переменным успехом тяжелые бои с белыми. Поставив под ружье всех мужчин от восемнадцати до пятидесяти лет, которых нашли в селе, вечером красные ушли в поход дальше, оставив над разоренным в пыль селом от всего прошлого богатства только тоскливый собачий вой.
 Ивана, который едва смог ходить после избиения белыми, решили не брать, калечные не нужны. Но вывезли у него все, что было, забрав весь мед с ульев и ранешние запасы. Иван не знал имени того белого поручика, который намял ему бока. Но от радости, что не увели, «как скот, в Красную Армию», долго потом молился о здравии «неизвестного раба Божия, который бил мя, грешного…»

52
В погоню за попом.

 Спиридон не был ранен и нигде не прятался. Его отстранили от участия в боевых действиях по доносу штабного комиссара. В доносе говорилось, что «Данилов при всех бойцах назвал члена реввоенсовета трусливым грузином и своей медлительностью допустил психическую атаку белогвардейцев». Скандал дошел до верха командования фронтом. Разбор проводили по поручению самого Троцкого, который откровенно и взаимно недолюбливал Сталина. Поэтому расследование провел не очень принципиально. За это время белые опять расколотили красных у Царицына. Проклятый город, находящийся под ответственностью Джугашвили, никак не мог успокоиться в одних руках. Поэтому, выяснив, что Спиридон Данилов как раз и обеспечил победу в Сарепте, его не тронули.
 Тут пришел доклад от командира отряда Буденного о рейде по селам Бугурусланского уезда, где тоже прозвучала фамилия Даниловых, опять-таки с негативным оттенком. Да еще и упустили попа с кладом, а очевидцы показывали, что этот поп был другом Даниловых.
 Спиридону дали задание с отрядом пройти по округе. Своего попа выловить, привезти в село. Заставить прилюдно отречься от веры, разъяснив религиозную отраву всему селу. Ценности изъять, попа после отречения прилюдно расстрелять вместе с женой и сыном. В общем, оправдать пошатнувшееся доверие.
 Спиридон, за все время расследования доноса не произнес ни одного слова в свою защиту. Сразу только сказал: «Не у меня спрашивайте». И замолчал, пока не выяснили суть дела. Получив приказ о поимке священника с семьей, он никак не проявил своего отношения к этому. Ему в отряд назначили женщину-комиссара, молодую, кровожадную и кукольно красивую. Она была по атеистической линии, разъясняла в частях Красной армии и по захваченным уездам поповское вранье. Говорили, что потрясающий агитатор и любит расстрелы.
 Красное командование доподлинно знало, что Данилов вообще не участвует в делах, имеющих личный характер. Не нуждается в женщинах, деньгах, трофеях. Совсем не пьет. Поэтому женщину-комиссара ему доверили без раздумий. Она обязана была проследить, чтобы Спиридон не проявил мягкотелости по отношению к односельчанину, да еще и другу семьи. Эта кукла была совершенно непреклонна и алмазно тверда.
 «Это хорошо. Вот так, до Бога, до сути. Найду, знаю. Тамаша…»

 53
Бесценный груз.

Каппель писал, что захваченные запасы золота не поддаются исчислению. Это и впрямь было так. Все золото страны оказалось в руках белых. Это была невероятная удача, которой, как и многими другими, они не смогли правильно распорядиться. Не смогли, потому что не нашли в себе смирения прийти к единству для борьбы с пока еще неопытным, но собранным и быстро обучающимся противником.
 Каппель не сомневался, что имеющимися силами Казань долго не удержать. Уже 12 августа был отдан приказ о погрузке национального золотого фонда на пароходы и отправки в Самару. В Самаре стояли многочисленные и хорошо вооруженные отряды чехов, перешедших еще в Германскую на сторону русских. Эти чехи стали вынужденными, временными союзниками против большевиков.
 Замысел Прокопия сработал безотказно. Он был безоговорочно принят белыми и оставлен на паровозно-трамвайном деле. Через пять дней Данилов уже вовсю организовывал доставку трамваями золота из банка на пристань, откуда его грузили на пароходы. Целую неделю «золотые трамваи» и все грузовики, какие были в городе, возили тысячи пудов чистейшего государственного золота под тщательной охраной.
 Данилов знал золото и цену ему во всех отношениях. В эти дни перевозки на «золотые пароходы» он внутренним чутьем распознал, что золото стало индикатором белого движения. Прокопий понял, что несметное богатство пойдет прахом, сгорит в огне войны, которую эти белогвардейцы все равно проиграют. Он много общался с командирами белых. В золоте, судя по их разговорам, они видели возможность нанимать и покупать за границей силы для войны с большевиками. Прокопий сообразил , что этих господ, какие бы они ни были хорошие, храбрые, патриотичные, их не берет мир и согласие между собой. «Комуч», Деникин, Юденич, Колчак… Нелепо выглядело со стороны то, что даже потеряв свою Россию, они отчаянно надували щеки, еще больше выпячивали свой аристократизм, чем до революции. Захватившие золото надеялись купить силу вовне. И опять сами, в одиночку, вместо того чтобы объединиться под старым державным лозунгом, понятным всему народу. А значит, их всех обведут вокруг пальца с этим золотом, потому что союзники золото возьмут, а помогать не будут. Не для того мир воевал четыре года, чтобы помогать загубленной России. Она свою роль в обескровливании Германии и Австрии уже выполнила. Гори теперь все синим пламенем…
 Поэтому он бесперебойно вел погрузку золота. Решив остаться при золоте до конца, Прокопий старался как можно лучше себя показать со всех сторон, вникал во все детали. И получил приказ эвакуироваться из Казани на пароходе «Александр Невский» с очередной партией золота со своими кочегарами и помощниками в Самару. А там, в Самаре, участвовать в формировании надежных паровозных бригад для дальнейшей траспортировки золотого запаса. Они отплыли из Казани 18 августа, когда по городу уже пошли слухи, что красные собирают огромную армию и скоро отобьют город назад. Данилов чуть не забыл в конторе депо узелок за иконами. Пришлось возвращаться, страшно перепугавшись, уже с парохода. Слава Богу, тот еще не отошел. Прокопий успел пулей слетать туда-обратно под предлогом, что забирает конторские печати и фактуры, на которые всем было, в сущности, наплевать. Товарищам виду не подал.
 В Самару пришли без проишествий. Железнодорожников везде не хватало, и Прокопию, с его каппелевскими рекомендациями были только рады. Он остался в составе паровозной службы, которая в Самаре была очень большая. Это был один из ключевых железнодорожных узлов Транссиба.
 Ложась спать в первый вечер в Самаре, когда все утряслось, Прокопий бормотал, перепрятывая огнем жгущую тряпочку с пожелтевшими, истертыми бумажками:
 - Да что б вам всем пусто было, проклятущие! Хоть бы не перепутать, что кому показывать…

54
Спасение.

 - Рони, Рони, как у тебя, когда будете на месте!?
 Рация проснулась и извергала на тебя скороговорку на английском. Понимал через слово, но качество связи оказалось удовлетворительным.
 - Тише, ребята, говорите медленнее, я не Рони… Я второй экспедитор, Рур.
 - А Рони где, дай его к рации! Нам надо быстрее перегружаться и уходить. Где вас носит?!
 - Рони, тебя к телефону, поднимайся…
 Объяснить удалось только с третьего раза и то в общих чертах, без всяких деталей. Причем на твой вопрос, где носит их и почему не было связи, тебе ничего не ответили. Все спрашивали, цел ли груз. Да цел, цел…
 - Парни, соображайте побыстрее, что делать. Меня снесло влево километра на два наискосок от устья притока. Следующая волна может утопить окончательно.
 - Да, да, конечно. Жди, держись, мы вышлем резиновые моторки. Там ракетница была, пускай ракету через три часа, каждые десять минут!
 Ты осмотрелся в рубке. Все, что ты вытащил из трюма, было на месте, только перемешано на полу. Ракетница тоже валялась в общей куче.
 - Да, есть, сохранил. У рации заряда хватит еще на сутки. Я постоянно на связи. Буду стрелять в воздух из автомата, если вдруг с ракетами неладно. Идите на звук. Или попробую что-нибудь зажечь, дать дым. Вы, главное, сообщите, когда тронетесь сюда. И возьмите лебедку, чтобы установить на дереве. Ей будем снимать контейнеры с катера и перегружать на лодки. Канаты возьмите, побольше. Будем крепиться к деревьям, чтобы водой не разнесло. Катер полностью затоплен и обесточен, лежит на боку. Его погрузочной стрелой уже не воспользоваться.
 - Да, выдвигаемся через тридцать минут, уже разворачиваемся и грузимся. Пойдет три больших лодки. Будем на притоке через три часа, опередим следующую волну.
 - Ок, очень жду, ребята. Привезите воды.
 Фуууу. Сразу затряслись колени и руки. Накатило бессилие, и захотелось уснуть, хоть стоя. Был полдень. Хоть бы все исчезло, как полуденная тень…
 Вода уходила из катера медленно, лезть в затопленный трюм не хотелось, можно было и потерпеть, пока прибудет помощь. Ты прополз по палубе и осмотрел периметр. Да, катер был разбит, смят и вряд ли подлежал ремонту. Было очень жарко и безветренно, трупный смрад обволакивал место кораблекрушения. На мертвые тела налетела туча мух, и над катером стояло гудение от насекомых. Неподвижная вода вокруг катера была настоящей лесной помойкой, в которую спускаться - даже подумать страшно. «Пусть, наверное, Вук так и висит в лианах, не потащу я его обратно на борт». - Успел подумать ты. Вдруг Вук, до половины вниз головой спрятавшийся в этом болоте, задергался, стал подпрыгивать и завертелся.
 Честное слово, первая мысль, которая пришла в голову, была про магию Вуду и оживших мертвецов. Поэтому когда ты увидел просто трехметрового крокодила, который ухватил Вука за руку и пытался утащить его к себе в болото, то перестал орать и облегченно вздохнул. Крокодил был совсем глухой и не обратил на твои вопли никакого внимания. Он тянул Вука, но лианы были за тебя и надежно запутали ноги лоцмана.
 - Ну нет, Вождь, так просто ты от меня не отделаешься. Пусть даже вся нечисть джунглей придет тебе на помощь. Ты мое алиби, висеть тебе тут хоть до Второго Пришествия.
 На четвереньках ты доскакал до рубки, схватил автомат и съехал на пятой точке по палубе обратно вниз, к поручням. После третьей короткой очереди, рептиля отцепилась от твоего друга, нырнула и пропала. Судя по внешнему виду Вука, от него все-таки немного пооткусывали.
 Так ты и просидел все три часа с автоматом на посту, охраняя этого авантюриста. Он подергивался совсем слегка, в воде его кто-то грыз, наверное, пираньи. Своей стрельбой ты распугал всех животных и птиц в округе, поэтому больше никого не увидел.
 Тебе пришлось выпустить всего три ракеты, и тебя быстро нашли. Сначала был слышен звук моторов. Потом за деревьями показались три больших оранжевых резиновых лодки. В каждой сидело по одному человеку, белые американцы. Это были тертые ребята, но и они рот открыли от увиденного. Несколько секунд просто стояли в лодках и смотрели на опрокинутый, измятый катер и на тебя, не выпускающего автомат из рук, заросшего щетиной и грязного.
 - Швартуйтесь, привет.
 - Привет, я Роберт, или просто Боб. - Представился старший. – Ты в порядке? Мы привезли аптечку. Я окажу помощь, если надо.
 - Мне капельницу с «Бурбоном», пожалуйста… И так - до Нью-Йорка, если не затруднит.
 Ты помог двоим залезть на катер. Тут они совсем обалдели.
 - Вон третий… - Ткнул ты пальцем в лианы с остатками Вука.
 Показал стрелы, дырки в катере, еще раз рассказал всю цепочку событий.
 Роберт быстро проверил груз и вроде успокоился, потому что все было на месте. Сфотрографировал, очень тщательно, тела Рони и Бука, кинул фотоаппарат третьему лодочнику. Тот подъехал к лианам и сфотографировал Вука. После этого Рони уложили в привезенный с собой черный мешок из непромокаемого брезента и погрузили в лодку. Бука выбросили за борт, обрубили лианы, которые держали Вука, и Чуть-Чуть закружил по воде вместе со своим напарником. Их отбуксировали лодкой в глубь леса и там бросли. Такие вот похороны вышли. Потом со всех сторон сфотографировали катер, все места попадания стрел и контейнеры.
 Ты в это время просто сидел и пил воду, не расставаясь с автоматом. Когда Бука и Вука потащили баграми за лодкой в лес, ты посмотрел вслед. Захотелось даже помахать рукой. Но не стал. Бобби, видимо, заметил твой взгляд. Он похлопал тебя по спине и с деланной, напряженной веселостью сказал:
 - Не грусти! Ты все правильно сделал. Ничего не изменилось за сто лет. Хороший индеец - мертвый индеец. Никогда нельзя верить цветным. Никогда. Ты же из России? У вас много цветных?
 - Только коммунисты. Они совсем красные, как индейцы. Но их уже меньше…
 - Это хорошо. Значит, в России еще можно верить людям.
 - Поживем - увидим…
 Американцы быстро освоились на катере и сновали туда-сюда, сверяя свои возможности для принятия решения.
 - Роби, не выйдет перегрузить. Поехали на корабль. Сюда надо транспортный плот. И тащить лодками на буксире. - Отдуваясь и фыркая, наконец сделал вывод второй, Декстер, который возился с лебедкой. - Очень много хлопот. Через два часа снова придет вода. Или придется семь раз на лодках ходить.
 - Парни, я тут немного освоился. Первым делом давайте примотаем катер к дереву. Иначе его унесет. Тут такое творилось. Нечего перегружать будет. - Тебе очень хотелось все это быстрей закончить, но лишней осведомленности нельзя было показывать. - Боб, вот этот ряд справа, шесть контейнеров, они были частично под водой. Наверняка вода размыла и изменила состав битуминозного песка, его уже не определить на содержание нефти. Может, выкинем эти контейнеры? Проще будет перегружать не попавшие под воду, меньше перевозить.
 Видели бы вы их лица. Они посмотрели на тебя, как баран на новые ворота. Ничего, за эти последние дни Чуть-Чуть так натренировал тебя в искусстве идиотизма, что все сошло за чистую монету. Да и автомат до сих пор был в твоих руках, а у этих троих только один пистолет и тот в кобуре у Боба. Обстановка сразу разрядилась. Они услышали то, что хотели услышать.
 - Все окей, Рур, там под брезентом полиэтиленовый контейнер. Когда стрелы вытаскивал, не заметил, что ли?
 - А я их топориком рубил и ломал, некогда было вытаскивать и пялиться. Боялся, что встречу военных или полицию. Торопился. Тогда бы загребли, и вы меня вообще бы с этим катером не нашли. Да еще куча трупов…
 - Ну ты просто молодчина, Рур! - Заголосили они наперебой. - Из такого дерьма выкрутился. А катер - да черт с ним, у нас команда поступила на два месяца прекратить работу. За это время другой пригоним, с учетом всех новых требований!
 Боб в порыве облегчения и признательности сам стал рассказывать:
 - Мы тоже чуть не вляпались. Когда начался мятеж, мы были уже в устье, на корабле. И, представляешь, к нам утром подкатывает бронекатер, весь в пулеметах и без флага. И давай нам в рупор орать, чтобы мы следовали за ними, на их базу. Но в это самое время у нас над головами появились военные самолеты и стали палить друг по другу. Один пустил неуправляемые ракеты. Промазал, и ракеты, две штуки, упали в воду метрах в ста от этой канонерки. Рвануло будь здоров. Папуасы перепугались, решили, что палят и по ним тоже. Бросили нас и дали тягу восвояси. Мы тоже полным ходом подальше, в океан, и сидели там, в океане, целых двое суток, пока не передали, что мятеж сдулся. Здорово боялись, что вас перехватили восставшие. Тут не пойми кто за кого, все на одну рожу.
 - Так и вышло… Только рожи у них были заметные.
 - Да, Рур, всем нам очень повезло. Делаем сейчас так: крепим катер, пережидаем волну. Потом мы с тобой на двух лодках уходим на корабль. Парни остаются и готовят лебедки и груз к снятию. Декстер, постарайтесь за это время, пока мы с плотом не вернемся, все контейнеры развесить на этих рождественских елках. Блоков и цепей мы привезли достаточно.
 - Есть, сэр…
 Успели якорной цепью закрепить катер к дереву и поднять два контейнера блоками в воздух. Потом примотали лодки, подняли моторы и стали ждать воду. Все было, как и в первый раз: грязный поток, обломки, шум и треск. Катер снова затопило и потащило в лес дальше, но якорные цепи выдержали и не пустили его. Мы болтались в привязанных лодках и баграми отталкивали наплывающие на нас опасные коряги. Очень неприятное было это природное явление.

55
Казнь.

 Спиридон не сомневался, что поймает Андрея. Он знал единственное место, где священник мог укрыться. Он наверняка знал и то, что Андрей отправит семью охотничьей тропой на телеге в село к теще, далеко за Бугурусланом. Сам поп будет пробираться с кладом на север, где еще можно попасть в обоз Белой Армии. Наверняка он в тайном месте, в охотничьей избушке покойного дяди Егора оставит мешок с ценностями и свежую лошадь. На второй лошади сопроводит семью на телеге через переходы на болоте до тропы и вернется обратно.
 Про место, переходы на болоте и тропу знало только шесть человек. Это была одна охотничья компания: Спиридон, Иван, Прокопий, крестный Маруси Петр, Андрей и муфтий. Ивана не догадались сразу запытать, и ладно. Спиридон не желал зла братьям. Муфтия уже не было. Петр воевал у белых, хоть и был уже в годах.
 «Вот и хорошо. Пусть поповская семья едет, куда хочет, наплевать». - Спиридону стало важно найти священника, чтобы увидеть, как этот слабый и сластолюбивый человек будет под страхом смерти отрекаться и объяснять односельчанам ложь религии. То, что поп ограбил село, было Спиридону безразлично. Все равно все заберут коммунисты.
 Место было глухое и страшное, в настоящем дремучем лесу, за опасным болотом. Незнающий человек туда никогда на полезет, запросто можно утонуть. Спиридон мог сделать все сам. Ему не хотелось тащить с собой на это личное для него дело никого из отряда.
 До чащобы доехали к вечеру, опускался морозец и тьма. Десяти бойцам было не по себе и холодно, а кукла в тачанке была совершенно спокойна, энергична и даже весела.
 - Данилов, вы точно уверены, что мы их тут возьмем?
 - Я их возьму. Вы в топь не пойдете.
 - В смысле? Вы один? У меня приказ вас не оставлять!
 - Здесь лоси тонут. Я за вас отвечаю. Полезете за мной - мне на вас плевать. Пойду один. Вернусь с ними. Если я вернусь без попа - меня расстреляют. Если с попом и кладом, но без вас - мне поверят, потому что больше некому будет верить. Так что делайте, что хотите.
 - Я поеду с вами, на одной лошади!
 - Попробуйте.
 Женщина пыталась подойти к сидящему верхом Спиридону, но его лошадь кружила и не давала ей приблизиться, фыркая и брыкаясь. Красноармейцы, хорошо зная своего командира, проглотили языки и отвернулись в сторону, не смея встревать.
 - Прекратите этот цирк, красный комиссар Данилов! - Урча и взвизгивая от ярости завопила комиссар-кукла.
 - Простите, моя лошадь вас не хочет. Сидите в тачанке. Отряд! На ночлег! - И Спиридон растворился в темной, скинувшей листву чаще как сказочный кентавр.
 Через два часа он, не торопясь, доехал до избушки. Позади он слышал заглушенные лесом выстрелы. Может быть, это ему давали знать, чтобы он вернулся? «Теперь пусть подождут. Какие все - же глупые, могут ведь и спугнуть беглецов». Было совсем темно. Лошадь Андрея стояла, сухая и не голодная, привязанной к дереву рядом с избушкой. Да, все как он и думал. Скоро вернется и сам Андрей. Может, часа через четыре, пять. С тропы сюда примерно столько. Зашел в избушку. Там было еще тепло от старой железной печки. На черном неструганом столе - крошки. Узелок с едой и котелок подвешены к потолку. Мешок с золотом, серебром и деньгами, плотно набитый и тяжелый, не меньше пуда весом, стоял под деревянными нарами. Весь банк села был тут. Наверное, кое-что он дал в дорогу и на первое время жене. Но в целом все тут. На что он расчитывал, этот слабак? Бежать с такой ношей до белых? Там тоже обдерут. Не утаишь, что у тебя за тяжесть в мешке. Проскользнуть за границу? Но юг перекрыт красными. Пересидеть в лесах, спрятаться в других селах? Глупая затея. Да и сам он - не умен. Поп он и есть поп. Чего с ним брат водился как с родным?
 Сидеть и ждать было неохота. Полдела сделано, осталось только то, что важно лично для него, Спиридона. Надо отослать комиссаршу с золотом, пусть немного успокоится. Он взял мешок и погрузил его на лошадь. Зажег лучину, достал из командирского планшета лист бумаги. Написал на нем карандашом: «Никуда не уходи». Листок положил на стол. Потом сел на лошадь и повез мешок в стан своего отряда. Даже ночью он проехал так же быстро, как при свете. Еще издалека увидел сквозь лес огонь костра и услышал крики.
 Там был сумашедший дом. Оказывается, через полчаса после его отъезда комиссарша все-таки заставила отряд пойти следом за Спиридоном, грозясь расстрелом. Отряд в сгущающихся сумерках сбился со следа и угодил в самую гиблую топь. Начали метаться и бестолково суетиться. В темноте утонуло четыре человека и семь лошадей. Была паника, начали стрелять. Кое-как выбрались и вернулись в стан. Оставшиеся были в состоянии шока, комиссарша визжала не переставая и так запугала всех трибуналом, что хоть в петлю полезай.
 Данилов возник из мрака как раз вовремя и, скорее всего, спас отряд от полного разложения. Полуголые, жалкие фигуры пытались обсушиться, обогреться и оправдаться, едва не падая перед Спиридоном на колени. Баба в тачанке, убого прикрытая лошадиной попоной, сорвала голос. Бойцы разом умолкли, когда Спиридон одной рукой бросил в свет от костра большой, звенящий мешок.
 - Ну, вы все же идиотка. Не зря лошадь не пускала вас ко мне. Зачем была стрельба?
 - Это вы! Ваша вина, вы загубили отряд!
 - Я вернул ценности революции. А вот вы, возможно, спугнули своей стрельбой тех, кого мы ловим. Они запаниковали, бросились бежать и потонули.
 - Что?! Так вот ради чего вы отпустили попа!
 - Нет, конечно. Прекратите истерику. Утром привезу. Теперь хорошо бы хоть одного попа вытащить оттуда… Его семья утонула в гати. Он сам на лежнях, уцелел, в середине трясины. Ему уже никуда не деться. Но в ночь даже я туда не полез. Мешок они бросили, когда стали тонуть, он зацепился и остался на коряге. Слушайте и делайте точно, что я вам скажу, без самодеятельности. Лошадей у нас теперь мало. Сушитесь и выдвигайтесь в село. Золото и деньги берите с собой сейчас, быстро вам не дойти. Ждите там, я к обеду привезу попа. А может быть еще и нагоню вас по пути.
 - Я вам не верю, вы что-то задумали! Вы специально меня спровоцировали! Я чувствую!
 - Хорошо. В чем вы мне не верите и что вы чувствуете? Вот деньги и золото. Что еще? Вам нужен поп? Мне он нужен больше. Но он нам нужен в селе, на людях. А если вы будете ждать меня с ним, а потом пойдем вместе, без половины лошадей, то потеряем еще один день. Прекратите выдумывать, это у вас от страха. Все обошлось, вы спаслись из болота, в которое сами залезли. Всего лишь утопили людей и лошадей. А я предлагаю выход.
 - Данилов, имейте ввиду, я возьму в заложники вашу мать. Если вы не вернетесь, причем с попом, мы ее расстреляем. Поэтому, постарайтесь не перемудрить. Я перестала вам доверять. Вы все время стремитесь остаться один. В вас пропадает классовая мораль. У вас я ее иногда вообще не вижу. Вы себе на уме. Вам все равно, кто перед вами. Вы не коммунист в душе.
 - Тамаша…
 - Что?
 - Это по-немецки… Вы не знаете. Специальное марксистское слово для тех, кто сомневается. Оденьтесь побыстрее, бойцы и так деморализованы. Не волнуйтесь и делайте, что считаете нужным. А я к обеду буду в селе. Вы на постой встаньте в доме попа. Он рядом с церковью, третий справа по улице. Да не устраивайте бедлам в селе, даже если кто будет не рад.
 И Данилов снова исчез верхом во тьме.
 Священник вернулся в избушку через час после того, как снова приехал Спиридон. Его лошадь издалека заржала в темноте, и ей откликнулись вторая, на привязи и лошадь Спиридона. Данилов вышел, успокоил и отвел в сторону свою кобылу, чтобы Андрей не различил, что лошадей две. Минут через десять беглый священник и вор выехал к избушке. Спиридон, выскочив из-за угла, мгновенно выхватил его из седла и ударил по голове кулаком. Он не хотел с ним разговаривать и много объяснять. Потом втащил внутрь и связал бесчувственное тело. Воткнул в рот кляп из грязной тряпки, которой вытирали в избушке, и положил на пол. Сам лег на нары и уснул на два часа.
 В полдень в село въехал красный комиссар Данилов, ведя за собой еще двух лошадей. Поперек одной из них висел связанный сельский священник, обокравший село, с кляпом во рту. Его позорное состояние довершалось обдристанными штанами, потому что больше он сдерживаться не мог, а Данилов не развязывал его, не вынимал кляп изо рта и не реагировал на его отчаянное мычание.
 На доме попа висел красный флаг. На улице было пусто, люди сидели по домам, не высовывая нос. У крыльца стоял часовой, оставшиеся лошади и тачанка. Часовой и обрадовался, и испугался, увидев командира.
 - Товарищ Данилов, командир! Мы тут не при чем, честное слово! Она сама, вот ей Богу! Ой, не заходите пока!
 - Что еще?
 - Да, товарищ комиссар, она… она нас всех заставила…
 - Что заставила?
 - Что мы должны… партийную линию… поповскую мораль ниспровергнуть…
 - Говори, как есть, почему нельзя войти.
 - Ну, товарищ комиссар, нас, как мы только расположились, всех к себе положила, по очереди, по два, по три раза, чтобы мы ее… как женщину… что, мол, так надо против попов и религии, в поповском доме, значит… свобода… И сейчас она там, никак не может успокоиться…
 С комиссаршей случился на фоне стресса острый приступ нимфомании. Неуверенные слухи об этой наклонности подтвердились. Когда Спиридон вошел в дом, там стояли стоны и визги. Весь воздух был пропитан кислым, свонявшимся запахом интимной плоти, забывшей гигиену. Бойцы повскакивали, не зная, куда деваться. Кукольная женщина в спальне расшатала кровать и шумно насиловала очередного красноармейца. Спиридон, не входя в спальню, безэмоционально и громко произнес:
 - Поп здесь. Давайте делом заниматься.
 Неожиданно даже для Спиридона кукла в мгновение ока выскочила за дверь и, совершенно голая, встала посреди светелки, точеная и раскрасневшаяся. Ее распущенные светлые волосы веером облепили большую, высокую грудь, дрожащую от похоти и гнева.
 - А вы что думаете, чем я занята? Я делаю то, что обязана! Я всеми силами борюсь с ложью и лицемерием поповской фальшивой морали, пока вы колеблетесь и попускаете бегству врагов революции! Я ниспровергаю в доме служителя культа его мракобесие, его культ религиозной морали своей революционной, социалистической самоотверженностью в пользу борцов революции! А вы, товарищ красный командир, вы обязаны пример подавать, а вы рыло воротите!
 - Я на Германской ранен. Нет у меня предмета мужской революционной самоотверженности. Так что примером являться не могу. Попа привез, на лошади висит. Прошу заняться выполнением задания до конца. Теперь ваша очередь. Оставьте немного сил на это. От революции вам - спасибо.
 Фыркнув как сердитая кошка, женщина исчезла за дверью спальни и выкинула оттуда голого красноармейца с одеждой в руках.
 - Одеваться, строиться. Оружие проверить и держать наготове. Ты - на колокольню, собирай звоном село. Двое - к пулемету, на тачанку. - Скомандовал Сиридон.
 Колокол звонил, беспорядочно и фальшиво, нелепыми сочетаниями звуков возвещая селу о новой беде. Спиридон не поехал в дом Маруси и Прокопия, он не хотел видеть мать и жену брата. Но проклятая кукла точно знала, что здесь родственники Данилова. Она проследила, чтобы всех согнали перед церковью. Хотя, увлекшись своей психологической разрядкой, комиссарша не задержала мать, как грозила. А может быть просто не торопилась. Первый раз в жизни Спиридон испытал иное нравственное чувство, кроме безразличия и презрения. Ему было странно, что он испытывает какой-то дискомфорт. До этого дня все его действия и слова были лишены всякой личной окраски, ему всегда было все равно, кроме того, что он воспринимал как должное свое превосходство. Сейчас, когда он ждал главного для него события - отречения и развенчания религиозного уклада, его не трогала даже половая распущенность молодой женщины. Пусть, если это помогает.
 Но мать и Марусю он видеть не хотел. Ему оказалось не все равно. Поэтому, когда они мелькнули в толпе, Спиридон постарался держаться к ним спиной, чтобы не встречаться глазами с обеими. Но зрение у него было исключительное, и он ненамеренно увидел, что Маруся беременна. Значит, скорее всего, Прокопий жив. И то хорошо.
 Священник все это время так и висел поперек лошади, полностью уничтоженный, понимавший, куда его привезли, и что произошло. Он плохо видел происходящее вокруг, потому что висел вниз головой, и шея уже почти не вертелась. Когда Спиридон снял его и поставил на ноги, Андрей сразу упал, у него подкосились ноги, и отлила кровь от головы. Его подняли, развязали и вытащили кляп. Он стоял на маленькой площади перед своей церковью, где служил всю жизнь, в окружении своих прихожан, друзей и соседей. Он обворовал и бросил всех этих людей, в страхе сбегая из села, в судорожной надежде спрятаться, исчезнуть, выбраться за границу и начать новую жизнь. Сейчас он был в полном отчаянии. Он не знал, что с его семьей, перехватили или нет жену с сыном, раз его так легко поймал Спиридон, которого он никак не ожидал больше встретить в своей жизни. Тело болело, голова распухла и раскалывалась. Во рту было сухо, обгаженная одежда липла к телу. От страха он вспотел, омерзительно воняло от самого себя.
 Таково было скорое возвращение на родину.
 Спиридон объехал его на коне и громко сказал собравшимся людям:
 - Он бежал. Попал в болото. Семья утонула. От Советской власти не убежать. Сейчас товарищ Консевич вам все разъяснит.
 Андрей вздрогнул, услышав про семью, и все понял. Он понял, что Спиридон дал возможность уйти его жене и сыну, чтобы за ними не высылали погоню. Да, он же схватил его в одиночку и два раза сунул с головой в болото по пути через лес. Тогда он не понял, зачем, и думал, что Спиридон издевается.
 Выходит, Спиридон дал уйти семье, чтобы не погибли все. Значит, его уже не пощадят.
 Мучительно хотелось пить, еще с ночи. Даже мысль о спасении семьи и собственной скорой смерти не заслонила жажду.
 В это время один из красноармейцев дал ему ковшик воды. «Уксус, уксус в губке с копья… Нет, нет, не может быть, не хочу…» Давясь и захлебываясь, Поп-Андроп последний раз в жизни напился, не произнеся благодарственной молитвы. Ополоснул лицо с заплывшими глазами. После этого огляделся вокруг.
 Свщенник узнавал все лица, смотревшие на него с изумлением и страхом.
 Он венчал их, крестил детей, отпевал умерших, был всегда желанным гостем, добрым другом и непререкаемым священником, носителем Слова Божия. Так было много-много лет подряд. Эти люди дали ему возможность сыто и безбедно жить. Они доверяли ему все самое сокровенное и грешное в своей жизни на исповедях, открывая свои души Богу, которого здесь представлял он, отец Андрей. Именно он развязывал на этой земле, чтобы было развязано Там, где никто не бывал при жизни.
 Он посмотрел на свой чудесный дом с мезонином, где сейчас колыхалось на осеннем ветру яркое красное знамя. Он почувствовал страшный голод и страшно захотел жить.
 Чего от него хотят? «Может, все еще получится исправить? Почему они молчат, чего ждут? На меня наставили винтовки! Зачем? Убить меня? Меня? Но это невозможно! Как, такого не бывает, ведь весь этот мир, он мой, я так его люблю, нет! Нет, скажите, что сделать, и я сделаю!»
 - Товарищи! – Звонко взвился над собравшимися молодой, ясный и звучный голос. - Товарищи! Сколько уже твердит вам всем Советская власть, что бога нет, а все попы - это дармоеды и жулики, травящие вас глупыми байками, чтобы вы послушно склоняли свои шеи под рабское ярмо! Смотрите! Вот он, ваш Бог, он снова обманул вас в подлой личине этого попа, который всю жизнь сосал из вас соки и кровь! Но от разящего меча революции не уйдет ни один подлый эксплуататор трудового народа! Он сейчас сам будет каяться перед вами всеми, как вы веками каялись на глупых исповедях в грехах против их фальшивой морали и религии! Да! Сейчас ты, мерзкая гадина, всем расскажешь, что никакого Бога нет! Что все это твоя церковь придумала, чтобы жиреть на теле трудового народа, послушного вашему опиуму! Ты расскажешь, как украл все, что должно принадлежать революции в ее деле борьбы за счастье народа с такими, как ты, гадами и кровопийцами! Но радуйтесь, товарищи! Мы поймали его и вернули все украденное для священной борьбы за торжество коммунизма! Говори, сволочь поповская!
 Священник побледнел и зашатался. Ужасная догадка молнией сверкнула в голове.
 В тачанке, встав во весь рост, стояла красивая молодая женщина и извергала страшную хулу. Ее глаза начали неистово сверкать, и священник увидел, как в них заискрился разноцветный калейдоскоп бешеных искр. Женщина сорвала с себя комиссарскую фуражку. Из-под нее рассыпался водопад зелено-золотых волос на выпирающую под кожаной тужуркой грудь. Она была остервенело красива и возбуждена, соски торчали сквозь толстую кожу куртки, как сучки на дереве.
 - Ты ведь хочешь жить, гадина! - Уже по-животному полуревела, полувизжала она, оттопыривая, как для укуса, верхнюю губу. - У тебя только один, только один шанс, мерзость ты скотская, только один! Признавайся в поповском вранье, Бога нет!
 Все, кто собрался у церкви, испытали неконтролируемый страх. Эта рисованная кукла обладала невероятной энергией. Казалось, она могла заставить всех сейчас упасть на колени и кататься в грязи.
 - Ты?... – Прохрипел распухшим языком священник. - Ты?.. Не может быть…
 Его никто не слышал, кроме Спиридона, который рядом пританцовывал верхом на лошади. С легким звоном Данилов вытянул из ножен шашку. Толпа ахнула.
 - Говори, собака поповская! Дерьмо мира, зловонный гной человечества! Ты же не поп, ты ПОПИК, а? Ты же сладострастец, НАШ попик, а-а-а-а? Какой Бог, когда такие попики! - Женщина была близка к какому-то невиданному экстазу, который парализовывал всех окружающих.
 Вдруг Андрею стало спокойно. Его испытание закончилось. Испытание маловерием и сомнением. Он даже немножко пожалел, что затянул этот балаган до напоминания ему о том дне, когда он согласился продать душу в порыве страсти. Вот опять ему Господь в самый нос натыкал, маловерному и слабодушному. Теперь уж в последний раз.
 - Слава Тебе Господи, дал спастись… Укрепи мя, грешного…
 - Что ты там лопочешь, кобелина скотопоповская?
 Но теперь Андрей торопился сам, выталкивая быстрее спасительные слова:
 - Люди! Вы простите меня, грешного и слабого! Весь я виновен перед вами, за грехи свои принимаю! Я, я свиньей лютой, обжорливой жил! Я виновен! Священник плох! Но не Бог! С меня Господь взыщет за грехи мои. Но Он есть Бог, Отец, Сын и Дух Святой и ныне, и присно, и во веки веков, им же вся быша! Он Свят и Благ! Ему верьте! Не слушайте ведьму красную! Я правду вам о Боге говорил! Жил не по правде. Но говорил - правду! Мне погибнуть, но Бог наш Христос не прейдет во век!
 - Руби его, Спиридон, руби! - Завизжала копна красивых волос в тачанке, в то время как все, в том числе и красноармейцы, застыли в полном ужасе от этого кошмарного представления.
 Спиридон развернулся к Андрею и держал шашку в вытянутой руке на уровне лица священника.
 - Спасибо тебе, Спиря. - Торопливо бормотал Андрей, чтобы никто не слышал. - Ты руби меня, не бойся. Только скажи тихонько так, мол «грешен, каюсь». Раз только в жизни это сделай, ну же, а я тебе своей кровью грехи и отпущу. Спиря, ну же! Говори!
 - Руби, Данилов, руби! Что ты застыл там, что он тебе говорит? Убей гадину!
 Внезапно под Спиридоном, как срезанная косой на все четыре ноги, всем телом плашмя рухнула лошадь. Она упала на землю уже мертвая, словно кто-то повернул рычажок лошадиной жизни. Спиридон успел выпростать ноги из стремян и соскочить с седла, но вынужден был бросить шашку, не надетую ремнем на кисть, чтобы упереться в шею падающему животному.
 Это было последней каплей. Толпа с криками, крестясь и подвывая, стала разбегаться в разные стороны. Пулеметчики выскочили из тачанки, готовые дать стрекача, а четыре красноармейца с винтовками пятились назад и тоже крестились.
 С тачанки три раза подряд ударил револьвер. Андрей, как отброшенный тычком тяжелого кулака, откинулся назад, почти сложился и упал, распластавшись, в грязь. В него попало две пули, одна пробила аорту, и он умер мгновенно.
 
56
Онегин как деклассированный элемент.

 Вот, пожалуй, и последний привал по пути к истоку, против течения. Дальше на байдарке уже никак не пройти, можно сказать, что речка стала несудоходной. Это уже не речка, а в такое жаркое лето - заболоченный ручей, заросший кувшинками, травой и захламленный буреломом. Надо просто отдохнуть, без купания. Здесь свирепый гнус, который не считает тебя за своего. Все, стоп машина. Ты вылез на берег и вытянул байдарку. Вытащил все из нее и осмотрел. Перевернул - все в порядке, нет повреждений. Расслабляться и валяться уже нельзя. Ты очень устал, а в таком состоянии отдых должен быть кратковременный, если предстоит еще большая нагрузка впереди. Надо, чтобы организм включил все свои ресурсы, не переходя на восстановление в длительном отдыхе.
 Попил воды. Больше и не хочется ничего. Знакомое с юнности ощущение: тело само идет тебе на помощь, не давая отвлекаться на неуместные потребности в ситуации, когда надо продолжать работать. Только короткий отдых, размять спину и ноги. На часах - шесть сорок. Солнце идет по ниспадающей параболе, но еще впереди почти четыре часа нормальной видимости. Как хорошо будет идти обратно по течению, устало любоваться всем вокруг, хвалить себя за то, что прошел немалый путь, и теперь впереди легкое возвращение. По течению и дурак пройдет. Уверенность в себе, подкрепленная игрушечностью придуманного приключения, наполняет грудь.
 Первый раз по-серьезному эта самоуверенность подвела тебя еще в школе, в каком-то старшем классе. По программе литературы вы проходили роман «Евгений Онегин». Пушкина ты по-честному любил с самого детства. Конечно, школьная программа и многие учителя, априори настраивали против всего учебного материала. Но Александр Сергеевич даже для отъявленных злодеев и «отрицал» школьной поры был как минимум меньшее из всех зол. Тем более, что существуюшая в рукописном варианте самиздата приблатненно-матерщинная пародия на «Женю» была очень популярна. Этот шедевр вопреки всему мотивировал к прочтению оригинала.
 С тобой, уже в возрасте пяти или шести лет в детском садике воспитательница оставляла всю группу на час-полтора. Ты приносил из дома потрясающего «Карлсона» и, копируя манеру чтения отца, читал вслух. Вся группа или уписивалась со смеху, или слушала, открыв рот. Папа умел читать книги вслух так, как сейчас уже не читают. Это была совсем другая культура, ее нельзя объяснить и передать словами. Можно подражать… Ты, будучи уже подростком-орясиной, переросшим отца, буквально заставлял его иногда все же еще почитать на сон грядущий.
 В школе «Онегина» ты знал наизусть. На спор прочитал его за три часа, с перерывом на обед. Да ладно бы просто знал. Еще и искренне любил, брал на вооружение, как пример во многих вещах. Маман до сих пор является бессменным и абсолютным фанатом Пушкина. В те времена она брала семейные литературные вечера под свой жесточайший контроль, фиксируя успехи в изучении людоедскими экзаменами.
 В литературе и в истории ты был недосягаем, попутно выполняя еще и серьезную просветительскую роль среди своих друзей-товарищей, давая читать редкие и интересные книги и став лучшим рассказчиком в округе. В школу шли мобильной «избой-читальней», и ты на ходу рассказывал очередную захватывающую книжку из «Библиотеки приключений». За такой выраженный перегиб пришлось заплатить, провально отстав по всем точным наукам. Учителя по этим предметам подобрались люди разумные и гуманные, и про тебя на пару лет забыли, не спрашивая вообще. Списывать давали все. К выпускным экзаменам в сфере естествознания ты был уверен только в таблице умножения, формуле воды и спирта, в законе Архимеда и лушем друге Борьке. Он и написал за тебя безнадежную контрольную по алгебре.
 Но все это было уже позже, а тогда подвел именно «Онегин».
 После изучения поэмы было дано задание написать сочинение по пройденному материалу, страшно контрольное. С проверкой его в ГОРОНО, сегодня это примерно городской департамент образования.
 Для написание сочинения отвели два урока. Перед этим объявили, что две лучших работы из класса пойдут на всесоюзную комиссию пушкиноведов. В Москве проводится конкурс за фантастический приз, который повлияет на поступление в институт. Наш МИНОБР проводит прогрессивный эксперимент.
 Тебя сразу поздравили, вполне серьезно с тем, что ты наверняка по итогам сочинения будешь зачислен в МГИМО или МГУ с Ленинской стипендией.
 - Ну повезло же, а! Во везет! Ты, главное, потом нас не забывай! - Неслось со всех сторон и от одноклассников, и от учителей. Никто не сомневался в том, что ты выдашь шедевр.
 Тебя переполняло вдохновение. Оно разрывало грудь и живот, булькало и вырывалось языками пламени. Не смущала даже идеологизированная тема, предложенная для проверки знаний по «Онегину». Пушкиноведы СССР не нашли ничего более умного, чем поставить вопрос в сослагательном наклонении. Тема звучала так: «Как бы сложилась судьба главного героя, если бы Пушкин продолжил писать свой роман?» Конечно, главной мыслью, которую нам навязывали идеологи социалистической культуры, была та, что Онегин должен стать декабристом. Выступить против царя на Сенатской плошади 14 декабря 1825 года и быть шестым повешенным, вместе с Рылеевым, Пестелем и прочей заговорческой шатией. Что, дескать, сам Пушкин не скрывал сожаления по поводу своего отсутствия в Петербурге во время восстания декабристов.
 Все это было не ново, много раз написано самыми разными авторами и за последние семьдесят лет надоело. Хотелось новаторства и свежего взгляда, оригинальности и юмора.
 За два часа ты сформировал новую версию событий. Зная и хорошо понимая Онегина, как далеко не положительного персонажа, ты пришел к следующему сценарию. К двадцати восьми годам, по его собственному признанию, он не имел ни цели, ни дела. Жить собственным внутренним миром, где можно найти покой, он не научился, этого мира у него не было. От путешествий он устал, как и от прочих развлечений. Друга, безобидного размазню и подкаблучника, он пристрелил, боясь общественного порицания. Значит, был еще трусоват и тщеславен. На войну за чью-нибудь свободу, как Байрон, он не записался, хотя выбор был большой. Декабристы - боевое офицерье, и от них можно было ожидать подобного финта. Но не от Евгения, он не военный аристократ. Женщина, которую он полюбил, его отшила, а других ему теперь и не надо. Какие тут восстания… Тупик. Вывод: он бы спился. Не сразу, но точно. Стал бы деклассированным элементом «на брегах Невы». Алилуйя!
 Раскрывая этот сценарий, ты опирался на текст поэмы и письма Пушкина. Помнил их если не наизусть, то предельно близко к тексту благодаря усилиям маман. Она даже картошку к борщу заставляла тебя чистить под рассказы о Пушкине. Получилось уже не сочинение, а серьезная научно-исследовательская работа с элементами психоанализа. Новаторское прочтение русской классики.
 Победно сияя, как надраенный крейсер среди чумазых портовых буксиров, ты первым сдал свое сочинение и изящно отбыл на базу, смывая всех мощным кильватерным потоком.
 Сочинения были упакованы и ушли куда полагается. Нам сообщат все, когда надо, «после дождичка в четверг». Жизнь пошла обычным руслом.
 Был четверг, и вечером был дождь, когда папа пришел с работы. Не снимая пальто и не поставив портфель, замдиректора крунейшего нефтехимпредприятия региона, ответственный работник, член КПСС и очень уважаемый, авторитетный и культурный человек, с порога врезал тебе в ухо.
 - Идиот! В ПТУ! В ассенизаторы! Черта лысого тебе, а не институт!
 В переводе на современный язык эта терминология обозначала приблизительно следующую комплектацию: «Смерть. Жопа. Сатана».
 Стараясь уворачиваться от обстрела и не вступая в абордажный контакт, ты активно маневрировал на ограниченных советской планировкой квадратных метрах. Одновременно, прикрываясь кухонным столом, пытался прояснить причину Последнего Дня Помпеи.
 Минут через десять Везувий иссяк. Глыбы уже не летели, и лава остыла. Дымило, правда, еще ого-го. Урон был не критический, это позволило перейти к ментально- вербальному грумингу и крепкому чаю с сигаретами. Выяснилось следующее.
 Папа по партийной линии получил от обкома партии нагоняй и архисерьезное предупреждение. Его сын, оказывается, воспитан в духе оголтелой антисоветчины, безнравственен и позорит честь Советского образования. Сочинение вызвало культурный шок на всех уровнях проверяющих, и скандал докатился в один день до партийной верхушки области и завода. Пришлось применить весь уровень связей, чтобы нивелировать возможные последствия на работе. Вся служебная деятельность отца была под самым пристальным надзором, так как связанна с иностранцами из капиталистических стран. Какое отношение валютные контракты и шефмонтаж крекинговых установок имеют к творчеству Пушкина, папе так и не объяснили, но партийное замечание за плохое воспитание сына - влепили. А с меня пообещали глаз не спускать. Кто или чей глаз, тоже не объясняли, но догадаться можно было. Все они, эти с глазами, постоянно бывали у нас в гостях, трескали наш французский коньяк и курили наш «Кэмэл». Надо отдать им должное, эти капитаны и майоры были мужики толковые. После «Онегина» с его дуэлью они научили тебя стрелять из настоящих пистолетов и многим другим полезным вещам.
 Постепенно литературный казус превратился в любимый анекдот всего Управления Глубокого Бурения. Над откровенной партийной глупостью потешались все, а потом началась Перестройка, и был разрешен плюрализм. Ты стоял у ее истоков вместе с Пушкиным.

57
Вызов в ЧК.

 В 1919 году все советские учреждения Москвы работали без всяких перебоев. Новые чиновики и новые органы власти чувствовали себя куда увереннее, чем год назад. Угрозы столице уже не было, вопрос стоял лишь об утверждении Советской власти на периферии. Большевики научились собирать свои силы в единый кулак и громить очаги Белого движения один за другим. В Москве о сопротивлении не было и речи. Жизнь и быт приобретали надолго сформированные черты и характерные особенности. Главным, доминирующим состоянием в обществе стал страх. Качество рухнуло безвозвратно во всех сферах быта, от продуктов питания до коммунального хозяйства. Разрушенные структуры экономики не обеспечивали человеческих потребностей. Везде была нехватка всего. Человек за год превратился из партнера и заказчика в жалкого просителя-потребителя, чьи потребности за него рассчитала Советская власть. Как альтернатива этому махровым цветом распустилась черная спекуляция, уголовщина и воровство на всех уровнях общества. ЧК, совмещая в себе все правоохранительные функции, боролась и с гражданским населением, пытающимся выжить, и с «гидрой контрреволюции». Получилось, что врагами Советской власти оказалось все население, кроме той сволочи, которая сознательно пошла за свою пайку громить страну. Но сволочь была спаяна своей каиновой печатью и кровь лила, не задумываясь. Избиваемое русское общество не могло дать себе твердый отчет в том, что происходит, все надеялось на «нечаянный», «откуда-то» благоприятный исход.
 В апреле Екатерину Эберт вызвали в местное отделение ВЧК.
 - У вас были сношения за последний год с вашим мужем?
 - Нет, он пропал, я писала завление.
 - И вы не получали никаких известий о нем?
 - Нет.
 - Нам известно, что ваш муж был членом дворянского клуба. Того же, в котором состоял полковник Василий Крюков, друг вашей семьи. Крюков разыскивался за совершение военных преступлений, но бежал. По данным, полученым от чекистов Южного фронта, Крюков погиб в августе 1918 года в бою у города Сарепта. Его документы были при нем. В том бою погибло несколько белогвардейских офицеров, все документы были обнаружены. Но у одного, в чине вахмистра, документов не было. Ваш муж был в Белой Армии?
 Екатерина слушала. Она была спокойна без напряжения, потому что любое волнение могло сразу погубить ее и дочь. О судьбе Казимира и Василия давно ничего не было известно. Связь между семьями не поддерживалась из соображений безопасности.
 И вот все было закончено. Она была давно к этому готова, поэтому эмоции не проявились. Была данность, и надо было жить.
 - Нет, мой муж пропал в Москве. Я ничего не знаю о его судьбе. Он был не военный человек. Я много раз просила активнее заниматься его розыском. Но безрезультатно. Простите. Меня не интересует гражданская война. У меня маленькая дочь на руках и больные родители.
 - Ступайте. И благодарите революцию за тот гуманизм, который она проявляет к родственникам белогвардейских палачей. Я не сомневаюсь в том, что вы лжете. Но вы уже разгромлены. И никогда больше не поднимете голову.
 

58
Золотая лихорадка.

Прокопий Данилов участвовал в перевозке золотого запаса России в Омск на всех этапах. Столица адмирала Колчака одновременно была и основным центром революционного подполья на территории, контролируемой белыми частями. Для Данилова не было вопроса о будущем Колчака и всей Гражданской. Лихорадочные попытки оттягиваться на задворки вместе с этим золотом, в погоне за миражами помощи союзников, да еще вкупе с ненужными зверствами против крестьян, на которые Прокопий за этот год насмотрелся вдоволь, были обречены на провал. Через подпольную сеть большевиков было полученно главное задание - всеми силами препятствовать траспортировке золота из Омска.
Красная Армия осенью 1919 года гнала белых от Урала на Восток. Большевики уже набрали полную силу, и противопоставить им было, по сути, нечем. Интервенция англичан и французов ограничилась скоропалительным мародерством в портах и приграничных территориях. В бои с Красной Армией никто вступать не собирался. По-настоящему совсем никто не помог. Никто не хотел видеть сильную Россию на карте мира, потому что все помнили уровень конкуренции, который был до 1914 года. Очень хорошо вышло у союзников закончить первую мировую войну. Конкуренция была надолго устранена.
 Но к золоту присматривались очень внимательно. Постоянно что-то обещали и постоянно обманывали, ведя бесконечные переговоры с Верховным Правителем России, каковым провозгласил себя адмирал Колчак в Омске.
 В ноябре положение столицы Колчака стало безнадежным. Большие силы Красной Армии уверенно напирали. Колчак, сидевший по уши в золоте, больше думал не о том, как лучше сражаться с красными, а как лучше распорядиться золотом, не допустить его потери. Так русское золото лишило решимости драться того, кто мог это делать. Оно и погубило дело до конца.
 Часто в эти дни вспоминал Прокопий стих Пушкина про Лукоморье, где «Царь Кащей над златом чахнет». Суровое и невеселое вышло Лукоморье на берегу Иртыша для всего русского духа, не только для Кащея.
 Приказ о погрузке золота в эшелоны поступил еще в конце октрября, когда Колчак принял решение бежать, а не сражаться. Поезда с золотом стали уходить на восток. Сам он отбывал с последним составом, «Литером Д», проконтролировав загрузку и отправку. Сведения о приближающейся Красной Армии, которой командовал Тухачевский, были неточны и только усиливали моральное разложение.
 Прокопий Данилов вновь принимал золото в свой состав. В этот раз он искренне был на стороне красных. Ему искренне не хотелось, чтобы это, скопленное поколениями национальное достояние, уходило непонятно кому из России. Большевистское подполье Омского паровозного депо постоянными уловками тормозило отправку составов. А время играло на Красных. Далее по Транссибу усиливалось влияние партизан. Чехословацкие войска были озабочены собственной эвакуацией из России.
 Последние пять поездов были забиты золотом на скорую руку, учет велся отвратительно. Состав Прокопия Данилова был самым маленьким и вышел из Омска последним, вечером 13 ноября. Вся паровозная бригада, кочегары и помощник машиниста, были большевики. Золото было везде, в вагонах и в тамбурах. Ящики со слитками служили подставками и табуретками. Охрана была совсем немногочисленная, основная была с Колчаком и главным грузом. В последние минуты в спальный вагон село еще несколько высокопоставленных офицеров, которых Прокопий уже не разглядел. Он знал из подпольных донесений, что красные уже на подступах к городу, и надо всеми силами сдерживать передвижение эшелона. До выхода из Омска паровоз уже больше суток стоял под парами. За последние сутки Данилов часто оставался с золотом один на один или вместе с товарищами, потому что ему полностью доверяли, зная его историю. Бешеный темп работ и суета с трудом компенсировали нехватку подготовленных людей. Благоприятная ситуация возникла сама собой.
 У Прокопия на паровозе была своя разборная железная кровать, на которой можно было отдыхать, вытянувшись во весь рост. Этой кроватью пользовались все в бригаде, когда наступала пересменка или просто была возможнсть немного отдохнуть от тяжелого труда. Такие походные спальные места были во многих составах того времени, потому что работа самого машиниста была физически очень тяжелой и напряженной. Все время приходилось, ведя поезд, высовываться из бокового проема и смотреть вдаль на пронизывающем встречном ветру. Весь обзор по ходу поезда закрывал многотонный цилиндрический котел. А зимой всегда было и страшно холодно. Меняли друг друга постоянно, чтобы отогреться. Кровать была собрана из объемных полых дужек и трубок, с прочной и толстой металлической пружинистой сеткой под матрас. Типичная надежная кровать железнодорожника, без срока износа.
 Утром в день отправки Прокопий, накрахмаленный и отутюженный, в белых перчатках принял паровоз, начищенный до зеркального блеска в каждом болтике, и доложил начальству о готовности. Потом быстро созвал свою бригаду прямо у паровозной топки.
 - Братцы, такое дело. У нас впереди тяжелое испытание. Каждому будет спокойней и веселей, если будет твердо знать, что не только верой и правдой послужит делу революции и России, но и сам внакладе не останется. Мы не дадим далеко увести состав. Будем стравливать пар и ронять давление. Наши рядом, возможно, уже завтра будет штурм Омска. Потом нас догонят быстро. Тут одни офицеры. Они и не разберутся, что к чему, мы их одурачим. Предлагаю всем взять себе немного золота на будущую жизнь.
 - Прокопий Ильич, да мы сами думаем уже… Сами и предложить хотели. Да только как его возьмешь, все время обыски, а мы в тулупчиках да со своими сундучками. Где спрячешь? Эти все знают, а наши, как захватят эшелон, так всех нас наизнанку в ЧК вывернут, уж доподлинно… - Старший кочегар был очень рад, что командир сам завел разговор.
 Досмотры действительно велись после каждой пересмены и очень тщательные. Обыскивали и одежду, и личные железнодорожные сундучки, обязательные у каждого работника. Утащить несколько слитков золота с места хранения было не проблема, но вынести его с эшелона было невозможно.
 - Я разберу кровать и перенесу ее в тендер с углем. Туда же, в тендер, сейчас, пока день и суета вокруг, надо перенести слитки из пары ящиков. Ночью охрана более внимательна и меньше шума. Надо сейчас. Я найду, как их отвлечь. Почти полный день мы будем еще стоять под парами, отходим вечером. Начнем плавить золото в топке и заливать в дуги и трубки кровати, сколько влезет. К нам в кочегарку никто не полезет, не барское это дело. А потом кровать соберем как ни в чем не бывало. Нам на четверых полтора-два пуда хватит, чтобы жить по-человечески.
 - Ну, Прокопий Ильич, голова! Не зря тебя везде ценили… Только вот очень уж страшно… А как поймают? Расстреляют сразу. Без соплей! - Второй кочегар от волнения грыз черные ногти, даже выступила кровь.
 - Как бы не так. А кто им паровоз вести будет? Главное, успеть с места тронуться, тогда в крайнем случае морду набьют и все. А там и наши подоспеют. Не дрейфи, никто даже не услышит, не догадается. Зато потом, с золотишком… Оно и при Советской власти - не лишнее.
 - Верно все, Прокопий Ильич. Раз в жизни такое выпадает, чтобы со всех сторон складно. Давай, с Богом !- Помощник Данилова, человек в годах, обдуманно и уверенно согласился с командиром.
 Прокопий, в чистом кителе машиниста, с Георгиевскими крестами на груди, настоящий вояка с повадками благородного офицера, располагал к себе офицеров и охрану поезда. Тем более, что был он сейчас настоящий хозяин положения, от него зависело движение состава. Всем было спокойно, что они под попечительством такого бывалого человека. Ему удалось собрать всех часовых вместе с начальником смены караула в очень неудобном для обзора месте, между вагонов, оттянув туда с ближайшего к паровозу вагона часовых.
 - Господин поручик! - Начал Прокопий свою операцию, обратившись к начальнику смены караула. - Наш состав уходит последним. Чем черт не шутит, вдруг нас догонят красные. Этого нельзя исключать, сведения противоречивые, возможно, они уже рядом. Начнут стрелять по паровозу, чтобы убить быстрее меня, машиниста. Если будет нападение, то спрячьте помощника от огня, он сможет вести потом без меня. Предлагаю весь груз переместить в передние два вагона. Пойдемте, я покажу вам и караулу, как отцеплять состав от крайнего вагона, чтобы облегчить ход и оторваться от преследования в случае моей гибели. Вы перейдете в эти два вагона, а три отцепите, и поезд сразу пойдет легче, а путь мы загородим отцепленными вагонами. Тогда ни бронепоезд, ни конница по путям сходу не пройдут. Предлагаю прицепить сейчас к последней платформе пустой вагон. Через десять километров отсюда будет стрелка перевода путей. Мы этот вагон переведем на встречный путь и там бросим, он загородит второй ход. Таким образом, оба пути будут на время заграждены. В этом году, видите, как уже много снега, конница по насыпи и в поле будет вязнуть. Пока они уберут эти вагоны с путей, уйдет немало времени Наш паровоз с двумя вагонами успеет оторваться и спасти груз. Хорошо бы оба пути за собой подорвать или разобрать, на случай погони на бронепоезде. Но приказа такого нет, а за самоуправство – суд короткий. Поэтому предлагаю подстраховаться с вагонами. За это не накажут, а от коммунистов убережемся. Я не сомневаюсь в том, что наш гарнизон справится с большевиками, но и самим надо не зевать.
 Поручик, боевой русский офицер, был глубоко тронут таким глубоким рассуждением и спокойным мужеством.
 - Да, да, вы конечно правы… Спасибо, об этом и впрямь не подумали с этой суетой… Мы, получается, выполняем роль арьегарда… О, Господи, без малого сорок тонн… И совсем мало людей осталось. Да, пойдемте, покажите мне, я научу остальных.
 - Ваше Благородие, надо, чтобы видели все. Потом, в пути, уже будет поздно. Это не так просто, как кажется. Я покажу и посмотрю, как у вас получается. Потому что на ходу, да под обстрелом все будет завистеть от мгновений и от каждого человека. Пусть лучше караульные потом научат свою смену. Состав стоит прямо и хорошо просматривается, диверсантов и посторонних не выявлено.
 Поручик все же сначала пошел с Даниловым один. Прокопий уж постарался, чтобы он там света белого не взвидел. Через двадцать минут офицер проклял все на свете, придавил себе до крови два пальца, свалился со сцепления, больно ушибся и испачкался. Однако мысль о возможном нападении, от которого можно так лихо спастись, засела в офицерской голове прочно. В итоге поручик без повторного приглашения собрал весь караул. Данилов приказал своим кочегарам «глядеть в оба, чтобы ни-ни». Минут сорок очень тщательно объяснял и тренировал солдат отцеплять и сцеплять вагоны. Курсы кондуктора были успешно пройдены, и караул вернулся на посты. Данилов поднялся в паровозную будку.
 - Пойдем, Прокопий Ильич… - Помощник пытался улыбаться, но выходило криво и судорожно.
 Они зашли в тендер, в угольное отделение. Помощника потрясывало в приступе золотой лихорадки, опытный Прокопий это сразу отметил. Товарищ откинул несколько лопат угля и Прокопий увидел золотые слитки.
 - Тут тридцать штук, больше уже побоялись…
 Ни в коем случае нельзя было поддаваться возбуждению, массовый приступ психоза мог всех погубить на месте. Прокопий взял себя в руки и сохранил деловитость. В угле было спрятано тридцать килограммов чистого золота, которое надо переплавить и залить. Вся основная задача еще впереди. Надо сохранять спокойствие и работоспособность. Он закидал обратно золото углем.
 - Молодцы, молодцы. Все отлично. Как взяли?
 - Там ящички маленькие такие, мы верхние сняли, они неровно стоят, в глаза не бросится, их последние грузили, уже без внимания…
 «Отлично. Сейчас они буду перетаскивать все золото в эти два вагона, и все перемешается. Персчитывать будут только то, что принесут. И то впопыхах. Очень хорошо». - Подумал Данилов и сказал спокойно и уверенно:
 - Все правильно… Дальше. Я разберу кровать, вы готовьте лист стали с угловым загибом, по нему будем заливать золото в трубы. На все час, кушаем и начинаем. Готовьтесь не спать и не отдыхать, будем пытаться все успеть.
 В десять часов начали. Прокопий занес в будку дужку от кроватной спинки, самую объемную. Сам положил на кочегарскую лопату с вытянутым ковшом на длинной стальной насадке и коротким черенком первый слиток золота. Кочегары смотрели по обе стороны будки. Помощник машиниста стоял рядом с Прокопием и внимательно наблюдал. Из шуровки бил сильный жар, внутри температура была за тысячу градусов. Достаточно… Килограммовый брусок чистого золота с двуглавым орлом погибшей страны за несколько минут превратился на глазах в яркую, зеленоватую каплю и стал жижей. На Прокопии уже дымились рукавцы, и жар стал невыносимым.
 - Лист!
 Помощник быстро приставил гнутый углом стальной лист к отверстию в полой дужке. Один из кочегаров держал саму дужку. Солнечное озерцо по стальному, смазанному заранее углу, перетекло внутрь детали железной кровати.
 - Получилось, Прокопий Ильич! Получилось! - Помощник очень близко склонился над листом, его ожгло от лопаты и золота, но все заслонила радость от того, что замысел работает.
 - А как же… Я по золотому делу с измальства научен… Тащи сюда два ведра воды. Не то испечемся все тут, как картошки. Смотрите внимательно, как я делаю. Всем надеть тулупы и рукавицы. Мордами не соваться.
 Прокопий сам вымочил в воде рукавицы, надел тулуп и меховую шапку на голову. Взял следующий слиток, положил в лопату и снова сунул в топку.
 - Лист каждый раз мазать! - Повернув голову, сказал он. От рукавиц пошел пар, но теперь защита была получше. Можно было терпеть, отворачивая лицо в сторону и поворачивать его к шуровке только изредка, следя за плавлением металла.
 - Готово, Прокопий Ильич! - Сказал ему помощник, внимательно наблюдая за слитком с чуть более отдаленного расстояния, которое позволяло не отворачивать лицо от испепеляющего жара топки.
 Вторая порция огненного янтаря стала ручейком и нырнула в гнутую трубу.
 - Да, все путем. Все, как надо. Смотрим, на сколько хватит температуры с одной закладки угля при открытой шуровки. За давлением в котле следи, Гриша, чтобы меньше семи атмосфер не падало. Ну, да не тебя учить… А то если сразу не тронемся, могут и впрямь расстрелять по запарке, да попробовать замену найти по городу. Все должно быть, как часы по первости. Потом уж мы им «шапито» покажем…
 На третьем слитке температура упала, давление в котле пошло вниз, и золото не расплавилось, а деформировалось. Зато над будкой стояло марево, внутри все были мокрые насквозь, хотя будка была старого образца, не закрытая. Надо было добавить угля и закрыть заслонку, снова увеличивать жар и удерживать рабочее давление, чтобы по приказу в любое время начать движение.
 - Прокопий Ильич, к нам идут! - Сказал кочегар, наблюдающий за перроном.
 Действовали быстро. Второй кочегар с дужкой спрятался в тендере, Прокопий и помощник машиниста честно возились с топкой, не снимая с себя защищающей от жара одежды.
 Пришел в сопровождении начальника караула командир поезда, капитан, и с ним чешский офицер. Брезгливо не поднимаясь в жаркую будку, они вызвали Данилова вниз.
 - Вы предложили перегрузить золото в первые два вагона? - Обратился капитан к Данилову.
 - Так точно, Ваше Благородие.
 - Почему вы считаете, что может быть нападение?
 - Потому что никому нельзя верить, когда Россия под коммунистами уже. Поезд последний. Возможно, у нас не вся информация. А слухов в городе предостаточно. Я много воевал и знаю, что лучше быть готовым ко всему.
 - Тогда может разумнее сразу отцепить вагоны и потесниться в этих? Быстрее пойдем.
 - Никак нет. У нас в хвосте состава платформа с пулеметными полубашнями. В случае нападения кавалерии пулеметы необходимы. А если за нами пойдет бронепоезд красных, мы заминируем эти три вагона с платформой и отцепим им под нос, повредим или разобьем его. Уж точно загромоздим пути и успеем уйти. Прошу распорядиться взять еще и дополнительно динамит для минирования.
 Видно было, что чеху очень не нравилась эта идея. Он неприязненно смотрел на Прокопия, силясь понять, что затеял этот так правильно рассуждающий машинист. Было совершенно ясно, что каждый, в том числе и этот бывший противник, хотел чувствовать себя хозяином положения. Чужие инициативы, пусть даже и разумные, вызывали раздражение. Данилов это сразу сообразил и в душе посмеялся: «Да как хотите, господа хорошие, теперь-как вашей душеньке угодно. А пока вы тут друг перед другом выкаблучиваетесь, красные вас всех - за ушко да на солнышко…»
 - Каково состояние паровоза?
 - Надо менять колосниковые решетки, Ваше Благородие! Я рапорт писал, чтобы новые дали, но не нашлось. И предохранительный клапан с принудительной тягой плохо держит, надо пружину и упорную шайбу менять. Могут не выдержать высокого давления. Лучше бы весь клапан поменять. Тоже в рапорте было указано. Надеюсь, на станции в Татарске заменим, если первые эшелоны все подчистую не выгребли, как здесь. А в целом - отличное состояние машины.
 Бригада Пропокопия выкрала со склада оставшиеся колосниковые решетки и три клапана еще в прошлые сутки. На всякий случай спрятали их под углем. На это никто не обратил внимания. Про клапана Данилов врал, они были еще вполне рабочие, при проверке он сам их ослабил. Но определить это непросто, а Прокопий планировал стравливать пар и тормозить ход. Доехать до Татарска вообще не входило в планы подпольщиков. Поэтому надо было на что-то ссылаться, чтобы не попасть под подозреня в саботаже. Колосники и в самом деле дышали на ладан, они могли не выдержать очередного перегона, выгореть и провалиться. В топке паровоза уголь накидывали на эти решетки. Прогорая, уголь шлаком осыпался вниз, в зольник - емкость для сбора отработки. Очень высокая температура, около 1600 по Цельсию, необходимая для рабочего давления свыше двадцати атмосфер, быстро испаряла даже толстый чугун колосников, замены были частые. На ходу их замена сразу бы потребовала многочасовой остановки. Данилов после осмотра принятого паровоза, который он сам себе расписал и осмотрел заранее, имея доступ, написал рапорт о необходимости замены. Он прекрасно знал, что искать было поздно. На складе ничего не нашлось, за день ничего не привезти.
 Офицеры морщились, понимая, что сказанное не добавляет уверенности при форс- мажоре. В то же время совершенно полагались на Данилова, безупречно зарекомендовавшего себя и имевшего завидную военную историю.
 - Хорошо, занимайтесь своим делом. Мы обдумаем предложение. В том, что вы сказали, есть здравый смысл.
 Через полчаса солдаты последнего эшелона начали перетаскивать ящики в первые два вагона и окончательно завалили их так, что теперь было не разобрать, что где лежало до этого. На платформу погрузили три ящика динамита.
 К вечеру Прокопий с товарищами залили в кровать двадцать слитков припрятанного золота. Оставалась еще одна кроватная спинка и пара трубок, когда дали приказ к отбытию поезда. Все заполненные части Прокопий надежно перевязал брезентовыми ремнями и убрал до времени в тендер, забив углем все отверстия, чтобы нигде не блеснул желтый металл. За эти часы все чуть не изжарились: обгорели рукавицы, бушлаты, усы, бороды, брови и ресницы. Воняли, как паленые поросята. Прокопий, как смог, привел себя в порядок и пошел на доклад к начальнику поезда.
 Он скоро вернулся. Перед тем, как дать команду на движение и свисток, Данилов с перрона еще раз огляделся по сторонам.
 Было мрачно и холодно. Вокзал, заметенный снегом и тускло освещенный, как нельзя лучше окрашивал картину плохо замаскированного бегства. В Омске оставалось больше десяти тысяч боеспособных белогвардейцев, артиллерия, пулеметы и боеприпасы на целую армию. Но город был заранее брошен и обречен. Золото породило нерешительность, оцепенение и страх. Все это висело в вокзальном угольном воздухе вместе с морозным туманом и унылым завыванием ветра.
 «Ну и пропадите вы все пропадом, господа-товарищи. Мне о себе надо позаботиться». - Машинист поезда перекрестился, надвинул фуражку на лоб, вошел в будку паровоза и дал сигнал к отправлению.



59
Бой за село Сок-Кармала.

 Лето 1919 года прошло от Поволжья до Урала огненным колесом злой Фортуны братоубийства. На одном из поворотов под него попало и село Сок-Кармала. Ведя упорные бои с белоказаками, в село вошла 25 кавалерийская дивизия РККА. Кавалеристы частично разместились на постой по дворам. Вели себя аккуратно. Комдив, маленький, рыжеватый и рябоватый, шустрый и умный, встал на постой в лучшем доме села, у старого большевика Прокопия Данилова, невесть где за Уралом воевавшего с белыми гадами. У комдива была железная дисциплина, никто никого не обижал и не трогал. Все организовал грамотно, без грабежа.
 Маруся в марте родила дочь, которую Прокопий приказал весточкой черт знает откуда окрестить Зоей. Было не до постояльцев. Комдив, которого звали Василий Иванович, организовал существенную помощь хозяйке силами своих бойцов. Жители села, поначалу замерев от ужаса, ожидая самого худшего, понемногу расслабились и были даже рады притоку гурьбы здоровых мужиков, которые за харчи с радостью помогали в расшатанном хозяйстве. А через пять дней дивизия вышла навстречу приближающимся белогвардейцам. На второй день вернулась лишь половина бойцов, изрубленных и исстрелянных. Село превратилось в огромный госпиталь. Белые войска были отброшены. Они встали за рекой, подтянули артиллерию, и началась многодневная пушечная перестрелка, погубившая село. Орудия красных и походный лагерь были за селом. Батареи обеих сторон били друг по другу через реку, и село оказалось между двух огней. В селе начались разрушения и пожары. Когда начиналась канонада, Маруся быстро ныряла с детьми в глубокий и прочный цокольный этаж. А мать Прокопия вообще не вылазила из подвала. Много раз, когда заканчивался обстрел, жители с лукошками собирали шрапнель, надеясь ее к чему-нибудь применить. Почти все дома были пробиты ею, крыши продырявлены, стекла повыбиты, свинцовые шарики валялись всюду. Вдобавок белые узнали, где находится ставка комдива. Толстые бревна перекрытия цоколя, на которые не поскупился в свое время Прокопий, спасли его мать, жену и детей.
 В тот день первые два снаряда разорвались во дворе. Маруся хотела было выскочить из погреба, чтобы посмотреть, не горят ли сараи и хлев, но тут еще два снаряда попали прямо в дом. Даже в погребе всех оглушило и прижало к полу. Страшно все затряслось, но бревна перекрытия выдержали.
 Потом перестрелка утихла. Оглушенная Маруся с детьми выбралась наружу и ахнула. Дом был разбит, половина развалилась, все дымило, но еще не горело. Разбиты были и два соседних дома, один уже горел. Всю оставшуюся скотину давно держали в лесу, но птица и мелкий скот с разрушенных подворий носились по селу. Стоял шум, лай, вопли. В разбитых домах занимался пожар, надо было спасаться. Весь день, до вечера, как могли, спасали остатки имущества. Белые, разглядев в бинокли, что натворили, больше не стреляли и дали возможность всем жителям выйти из села. За это время красные тоже вывели из домов раненых и часть обоза.
 Следующие два дня прошли в беспорядочном сражении. И те, и другие переправлялись через реку, атаковали и контратаковали, резались в штыки и шашки на берегах, в зарослях ивняка и между домов. Пушки подтащили совсем близко и били друг по другу в упор. Стрельба и сабельный звон не стихали ни днем, ни ночью. На третий день дивизия Василия Ивановича погнала белогвардейцев. Война ушла из окрестностей горящего села, оставив в братских могилах без малого тысячу русских людей, убивших друг друга.
 Жертв среди мирного населения не было. Все село ушло и забилось в дальний лес, за кладбищем, где когда-то пряталась от злой мачехи Марусечка Зиновьева.

 60
Предательство.

 В середине июня отряды РККА под командованием Тухачевского, отвоевывая Урал, вышли в окрестности Миасского завода и уперлись в хорошо организованную оборону Белой Армии и белочехов у Чашковского хребта, у места Черное.
 После неудачных приступов, через три недели боев, понеся существенные потери, красные остановились для переформирования. В распоряжение конницы Тухачевского дополнительно прибыл с юга кавалерийский полк. Полковой политкомиссар, красивая, как сахарная конфета, женщина, вручила Тухачевскому секретный пакет от члена Реввоенсовета.
 - Постарайтесь не задавать лишних вопросов и не думать о причинах. Вопрос о Данилове решен. Но каждый должен отдать делу революции все, что может, независимо от своих скрытых желаний. Он может почти все. Потрудитесь сделать так, чтобы Спиридон Ильич отдал все до конца. Вы профессионал и знаете, как взять на войне последнюю цену. Спасите его имя и сохраните легендой для потомков революции.
 Тухачевский внимательно прочитал письмо в присутствии политкомиссара и не задал ни одного вопроса.
 Первый обход Чашковского хребта для выхода в тыл противника делался вслепую, по недостоверным данным плохой разведки и был отбит белыми. Этот проход между скал оказался хорошо защищен и выводил к хутору между гор и речки, образовывая бутылочное горлышко. Белогвардейцы встретили красные отряды на выходе из прохода и устроили в теснине форменный разгром. Теперь они были начеку и эти Фермопилы сторожили с утроенной тщательностью.   
 Но военное счастье Гражданской войны было на стороне РККА. Два дня назад в ставку Тухачевского привели двух рабочих с напильного завода, Торбеева и Байдина. Они были большевиками-подпольщиками и хорошо знали местные горы, проработав тут всю жизнь. Подпольщики взялись провести Красную Армию по другим тропам в тыл белым. Об этих тропах никто не знал, и они не охранялись. Переход был долгий и путаный, но выводил в тыл в центре обороны, на ровное плато. Это давало возможность сформировать ударную группу для массированной атаки.
 «На ловца и зверь бежит», - справедливо рассудил Тухачевский. Он нашел очень нужную, просто необходимую роль красному комиссару Спиридону Данилову, ужасу белогвардейцев, железному кавалеристу, неуязвимому Ахиллесу Красной Армии.
 - А легенды для революции хватит и одной. – Посмотрев в зеркало и оправившись, твердо и уверенно сказал он.
 К середине июля все было готово, чтобы сокрушить чашковскую оборону. Полк Данилова должен был ночью войти в известный проход между скал и атаковать хутор с целью оттянуть туда резервы белых. Одновременный фронтальный удар по укреплениям чашковского хребта будет держать в напряжении всю армию обороняющихся, заставит их разрываться между двумя направлениями атаки красных. За это время по тайным тропам красноармейцы выходят в тыл противника и довершают разгром.
 - Никто, кроме вас, Спиридон Ильич, не выполнит такую ответственную задачу. Вам надо создать максимальную панику у врага, заставить его втянуться в глубокий бой и потом отступать по ущелью, заставив преследовать себя и перебросить к горловине отряды с других участков обороны. Эта первая фаза операции. Белые отвлекутся на вас. В это время мы атакуем в лоб.
 - В этой горловине преимущества кавалерии ничтожны, скорее наоборот она практически бесполезна. При наличии огневого пулеметно-артиллерийского барьера я не продержусь и двадцати минут, даже ночью. Успеют ли белые за это время втянуться в плотный боевой контакт - я не уверен. Будь там хоть на пять метров пошире, мы бы успели развернуться строем и вести боевой маневр. Но там, как я вижу, очень тесно. Полк будет выходить к хутору из горлышка не меньше пятнадцати минут. За это время даже гимназисты из рогаток перебьют половину бойцов.
 - На то вы и прославленный красный командир, чтобы решать трудные задачи. Вам надо лишь отвлечь врага и отступить обратно, оттягивая его силы, и дать нам возможность более эффективно атаковать основным составом. Тут все решают даже незначительные преимущества, каждая рота на счету. А ваше имя – оно одно уже вызывает у белых икоту.
 - Прошу вас твердо понимать, что чудес на свете не бывает. Если через десять минут после выхода из горлышка к хутору мы не сможем завязаться в шашки с главными силами прикрытия ущелья, полк должен будет отойти, чтобы не погибнуть под огнем зазря.
 - Мы не сомневаемся, что вы сможете дойти и ударить по прикрытию.
 Наступил день операции по взятию хребта, 17 июля.
 Вышли ночью, обмотав копыта лошадей тряпками. С собой везли пять ручных пулеметов. Вперед выслали трех кабардинцев, привыкших к скалам и ножам, чтобы те проверяли тропу и снимали дозорных на подступах. Еще в темноте подошли к выходу из ущелья. Все оказалось хуже, чем предполагали. Разведчики-кабардинцы доложили, что метров за двести до выхода сплошная цепь костров, метров через тридцать, это заставы белых, на каждой тачанка с пулеметом. Насчитали шесть застав, дальше по скалам не прошли. Они в прямой видимости друг от друга, поэтому резать дозорных смысла не было, только сразу тревогу поднять.
 - Нас там словно ждут, командир…
 - Значит, дождались. Будем спешиваться. Все ручные пулеметы и гранаты сюда. Задача: подойти на прицельный выстрел и пулеметным огнем уничтожить первую заставу. Дать возможность одному на своей телеге кинуться назад. Они уже смешаются. Бежать за ним и обстрелять вторую заставу. Главное - каждый раз давать уйти им на тачанке, чтобы они сминали своих. Надо пройти так хотя бы метров сто, тогда у них уже начнется свалка, и они побегут из ущелья. Если не побегут, то выдавливать их силами пешего отряда. Конница стоит и ждет расчистки прохода. Товарищи! Это почти наверняка смерть. Поэтому сначала спрашиваю: добровольцы есть? Кто останется жив - лично прослежу о максимально возможном награждении. Но чего вам бояться? Какой смерти? Кто верит в Бога? А-а? В аду не будет хуже, там все свои! Те, кто восстал! Против Него! Они встретят нас с радостью, как братьев! А если нет ничего? Не все ль равно тогда? Да хоть побольше с собой забрать этих ничтожеств, которые со своим собственным народом не смогли ужиться в такой стране, где всем всего было вдоволь!
 Спиридон никогда не говорил так много. Но сейчас это было необходимо. Он почувствовал, что попал в ловушку, из которой не было другого выхода. Причем эта ловушка была не белогвардейская.
 После его слов весь первый эскадрон сошел с коней, взял ручные пулеметы, гранаты и исчез вслед за кабардинцами.
 Потом было какое-то время, когда казалось, что все может закончится хорошо. Им удалось выйти к хутору и развернуться в боевой строй. Им удалось навязать сабельный бой и быстро выйти из-под пулеметного обстрела. Данилову удалось не отпускать из рукопашной противника, и противник, не имея возможности расстрелять красных в общей свалке и использовать преимущество в живой силе, стал отступать под умелым натиском красной конницы. Был момент, когда даже показалось, что сейчас именно здесь произойдет взлом обороны всего чашковского хребта, и один неполный красный кавалерийский полк принесет славную победу.
 Но оказалось по-другому.
 В долине у хутора стало совсем светло, и командир прикрытия понял, что надо принимать кардинальное решение. За пулеметами с трех сторон были чешские отряды. С красными рубились и кололись русские белогвардейцы. Полковник Чапек дал приказ открыть огонь из пулеметных гнезд по всей массе людей у хутора. Пулеметные расчеты были высоко в скалах. Сплошной огонь, не выбирающий цель, стал опустошать ряды схватившихся. Белогвардейцы кинулись из долины хуторка дальше, но навстречу им вышел резерв основных сил обороны, успевший за час подойти к урочищу.
 Спиридон дал сигнал к организованному отступлению обратно в ущелье, задача была практически выполнена. Красноармейцы, понесшие существенные потери, но сохранявшие дисциплину и порядок, стали втягиваться в ущелье, уходя от пулеметов за скалы. Еще немного, последние кавалеристы зайдут в проход, и можно отходить, прикрываясь захваченными тачанками. Данилов был ранен в шею, но еще твердо держался и верно командовал. Его оберегали, как могли, веря в его несокрушимую счастливую звезду.
 Грохот взрыва и последовавшего обвала сотряс ущелье. Часть кавалеристов была погребена под обломками скал. Около трехсот оставшихся в живых, вместе с Даниловым, оказались в западне. Природа взрыва не вызывала сомнений у Спиридона. Это могли сделать только свои, они шли за ним следом, проследили за ходом боя и заперли его здесь. Зачем? Теперь это неважно. Тогда что важно? Он только что, перед боем, объяснил всю неважность, всего в мире своим бойцам. А теперь сам спрашивал, зачем. Раньше важна была только ненависть. Но даже ее сейчас не было.
 Они пробивались обратно к хутору. В такой свалке способности Спиридона не успевали за чередой и смесью действий. Он два раза сменил убитых лошадей и был второй раз ранен, в бок. Он чувствовал, что эти ранения еще не смертельные, поэтому продолжал думать о том, что может быть важно. К хутору прорвалось не больше полусотни красноармейцев и несколько человек из них засели в пустых домах. Повернувшие к речке были убиты все, при переправе.
 Спиридон засел в доме один. Прикрывавшие его бойцы упали уже у самого крыльца. Стрельба поутихла. Отряд красных был уничтожен почти весь. Но в это время уже шел штурм по всей линии обороны, а по тайной тропе подбиралось решающее войско. Задача действительно была выполнена.
 Белые уже знали, кто отстреливается из этого дома. Ему даже не предлагали сдаться. Они здесь, у ущелья, тоже знали, что у них творится по всему хребту. Для них теперь тоже не было ничего важного. Выход из ущелья был подорван красными. Пробиваться было некуда. Смерть была везде.
 Дом обложили соломой и подожгли.
 Так что же важно? Совсем уже нет времени. «Там» не встретят, как братьев. Потому что здесь свои не дали выйти. Ты даже им не брат. Так даже хорошо, ответ на один вопрос уже есть. Но это глупость, нет никакого «там». Проклятый поп. Почему ты не отрекся? Почему, если ничего нет, а ты хотел жить. Ты ведь знал, что семья уцелела, и есть еще шанс все исправить. По крайней мере, ты должен был на это надеяться. Я все сделал, чтобы ты отрекся. Совсем нечем дышать, везде дым.
 Спиридон вышел в сени и несколько раз удачно выстрелил через окошко. В ответ пулеметная очередь изрешетила сени, сколоченные из досок. Данилов прижался к стене, и в него попала только одна пуля, в живот.
 Ага. Вот она. От этой уже точно не отвертеться. Эта была смертельная. Потрогал живот. Кровь лилась и наружу, и в полость внутри, он почувствовал, как горячо делается в животе. Вытащил из стены клок пакли, пожевал и заткнул нажеванной паклей пулевое отверстие.
 Конечно. Ничего Там нет. Здесь тоже вышло, что ничего. Потому что и сам не смог справиться. С кем справиться? Выходит, и это неважно. Почему было важно раньше - с кем и за кого? Потому что было до конца по-честному, без Бога, все пусто и бессмысленно. Да, так и вышло. Тогда зачем его не выпустили? Он ведь мог быть еще полезен в этом адском разрушении, которое он хорошо делал. Они ему завидовали и боялись. Да. Но это важно, только если Бог есть. Потому что Ему завидовали и на Него восстали из зависти. Проклятый ты, Андрей, почему ты не отрекся, я презирал тебя всю жизнь, а сейчас, на ее краю, думаю только о тебе.
 Пропала твердость в коленях, и Спиридон тихонько сел на пол, вытянув ноги.
 В сени полз удушливый дым. Белогвардейцы, видимо, решили, что комиссар уже убит и выбили дверь.
 Два выстрела подряд, и двое упали прямо в дверях.
 Что ты мне там говорил, что ты просил меня сказать, когда я уже готов был тебя разрубить? Ты спасал меня? Ты? Меня?
 Приток воздуха мгновенно воспламенил сени, и все вокруг оказалось в огне. По дому уже не стреляли.
 Ты не отрекся. Ты просил меня покаяться. Надо же, совсем не выходит шевелиться. Горят штаны, и очень холодно. Выходит, ты был прав. Важно оказалось только это, само по себе. То, что Он есть. Раз есть ненависть, зависть. Страх. У всех есть, не вышло честно и у них. Значит, Он есть, с Него все и началось. А ты не отрекся. Потому что только это могло тебя спасти Там, раз Он есть. Вот ушлый у меня брат… все сообразил в свое время…
 Надо выйти. Маузер в руке уже не держится. Ну вот, выпал. Отец, ты здесь откуда? Уйди, сгорим оба. Тамаша, тамаша. Помню. Не то надо вроде сейчас.
 Спиридон подтянул горящие ноги к простреленному животу, оперся руками на сенную лавку и встал. Кровь внутри разлилась, грела и давила на мочевой пузырь. От этого захотелось писать. Ну, ну, надо потерпеть. Почти твердо он вышагнул за дверь.
 Белогвардейцы отпрянули в разные стороны, не смея стрелять в горящего человека, который вышел из дыма и пламени на крыльцо. Он падал долго и медленно, словно кто-то придерживал его, даря еще мгновения жизни.
 - Как ты говорил?.. Каюсь, грешен.

61
Ты сделал, что хотел.

 Какое замечательное ощущение легкости и свободы охватывает тебя, когда лодку несет по течению! Приходит чувство спокойствия и удовлетворенности за дело, которое запланировал и в основной, самой тяжелой части выполнил. Только за это, откровенно говоря, ты терпишь спорт. Он научил преодолению, научил переносить проигрыш и добиваться победы, распробовать ее на вкус. Чувство успеха стало своеобразным наркотиком. Победы, пусть совсем маленькие и незаметные, только твои личные, никому неизвестные, победы для себя самого, они вошли в химический состав крови. Благодаря спорту ты научился искать цель, которую надо достичь. В каждое время это были разные вещи: учеба в институте, театральный кружок, девушки, иностранный язык, работа, деньги, статус… В итоге главной целью стало умение не зависеть от всего этого. Главной победой стала способность жить своим собственным внутренним миром, защищенным от внешних воздействий. Любого человека, если он не святой, может раздавить нищета, подорванное здоровье и законченная репрессия. Но если человек не живет внутренним, духовным миром, в котором главным, наверное, является культура самоограничения, то быть счастливым ему не помогут ни капиталы, ни статусы. Погоня за удовлетворением извне погубила многих достойных и погубит еще больше. В этом, кстати, тоже спорт помог разобраться. Потому что ты был плохим спортсменом. Никуда не годным, если честно. Просто получалось делать вид. А когда не получалось, из носа шла кровь. Это в лучшем случае. Поэтому пришел правильный вывод - хватит обманывать самого себя. Настоящие достижения не для тебя. Это тупик. Урок пошел на пользу во всем.
 Но именно спорт, физкультура дают быстрое удовлетворение и подчас наиболее доступное и желаемое. Лет пять назад ты и многие добрые приятели, разделяющие твои взгляды, пришли к выводу, что уже давно при выборе между интимным приключением и тренировкой все однозначно выбирают тренировку. Тон задал один старинный друг по институту, ныне олигарх регионального значения. Богатырь и кандидат исторических наук три раза успел развестись, наплодил большое гнездо детей и временами вздрагивал, вспоминая об их количестве. Но кормил всех предъявленных спиногрызов исправно и держал менеджера по графику общения с детьми. Он на собрании нашего неформального клуба объявил, что все зло в его жизни от баб, семейная жинь - это лотерея, и уж лучше он станет чемпионом мира по армрестлингу в сверхтяжелом весе. Мы предложили все же подумать и попробовать жениться еще раз. Но Сереге мировой пьедестал казался более достижимым, нежели семейное счастье.
 До армрестлинга Сергей Белобок уже был чемпионом всего на свете. Он имел штук семь подтвержденных первых разрядов от хоккея до вольной борьбы. Когда худел до ста двадцати киллограммов, то впадал в панику и переходил на усиленное, одинннадцатиразовое питание. Оставаясь без еды минут двадцать, Сережа злился и становился опасным. Свои физические данные он объяснял трудным детством в семье, где папа был директором крупного колхоза. Как-то раз ты при встрече к слову пожаловался, что тебе пришлось в одиночку вскопать десять соток огорода, и вот уже третий день не по себе. В ответ он обозвал тебя дохлым кащеем, поржал над твоими воробьиными, 42 сантиметра, бицепцами и пояснил, что в детстве они со старшим братом за два дня вскапывали гектар. Уставать было нельзя, ведь папа мог подумать, что дети вырастут трутнями. А с трутнями передовик производства, обладающий силой сваебойной машины, совсем не церемонился.
 - Я его до сих пор боюсь, особенно когда у него состояние уверенности, что «птичка- это бурундук».
 Это Белобок говорил, вернувшись с чемпионата мира в Малайзии, где он проиграл финал и взял лишь серебро в весе сто сорок плюс. Тогда ему было пятьдесят два года. Вы сидели в одном из его кафе. Ты заказал кофе со сливками и чизкейк. Он с ужасом посмотрел на тебя и сказал, что столько сладкого есть нельзя, и он бы от такого просто взорвался. Сказал, что ты совершенно не думаешь о своем здоровье. Потом ему принесли ведро с его заказом из восьми порций паровых куриных котлет и вареных овощей.
 - Вот видишь, мучаюсь на восстановительной диете… - Пожаловался он.
 Наверное, выиграет скоро.
 А сейчас ты просто тихонько плывешь на своей байдарке, иногда подруливая веслом, очень уставший и довольный, потому что впереди все легко, и ты сделал, что хотел. Это именно ты прошел на весле почти шесть километров против течения. До истока. Ты сделал это.

62
Возвращение.

 Разговор с Тони после возвращения в Нью-Йорк получился странный и скомканный. Всвязи с нестабильной политической ситуацией в Венесуэле американская геологическая компания временно свернула работы на месторождениях. Он предложил вернуться через три месяца в Америку и продолжить сотрудничество. Без колебаний выплатил десять тысяч долларов сверх пропитого аванса, торопясь получить твою подпись в расторжении контракта по причине форс-мажора. Когда ты в десятый раз пересказал ему все события и свои детальные действия, он вроде успокоился, но все равно вел себя так, будто он сам приехал с Ориноко с неумытым рылом в белой пудре и стрелой в заднице. Он совершенно не знал, как себя вести с человеком, который тоже не знал, как себя вести с теми, кто то ли знает, то ли не знает про то, что ты знаешь или нет. Абракадабра.
 Ты вел себя, как заправский честный идиот, который спас пробы грунта для нефтезаводов США. Каждый из нас торопился побыстрее отделаться от партнера, раз уж это не вышло там, в джунглях. Поэтому, многократно заверив друг друга в самых лучших намерениях, выпили по стакану граппы, и ты уехал в родной русский Бруклин.
 Тратить деньги в Америке было глупо, а в гостях долго не пробудешь. Гость - он только три дня гость. Потом - татарин…
 Долгий перелет в Москву был заполнен осмысливанием впечатлений от Америки и произошедшего в Венесуэле. В голове был сумбур. Венесуэла быстро отступила в сторону. Осталась главная мысль, которая надолго захватила тебя. В Америке ты увидел то, что могло быть в России, если бы не Советская власть. Это было несомненно, не требовало дополнительных объяснений и идеологических споров. Обилие и сытость. Самостоятельность и многочисленность среднего класса собственников и акционеров. Обладание технологиями, передовой индустрией и стремительно развивающимися отраслями коммуникаций и электроники. И твердая уверенность в собственной значимости, неприкосновенности своей собственности и сохранности наследственных капиталов, защищенных трастами и бесчисленными юристами.
 Ты летел домой, на Родину. Перед нами было время великих возможностей, невероятных шансов, фантастических успехов. Всем хотелось во что бы то ни стало, вырваться из проклятой Советской убогости, уравниловки и несамостоятельности. Ты наполнялся уверенностью и не сомневался в будущем успехе. Оставалось только постучать по дереву. Но дерева в самолете не было.
 Тогда ты на всякий случай постучал себе по голове.
------------------------------
От автора: продолжение вскоре будет опубликовано на моей странице.