Ласковые слова на котика

Вступление

Детство старшего сына. Мы на улице, гуляем. В поле зрения возникает кот. Котик незнакомый, гладить нельзя – это правило уже хорошо усвоено. Но и пропустить его, просто пройти мимо тоже нельзя. Нужно умилиться, вступить в контакт, погладить кота голосом: «Ко-о-тя, хоро-о-о-ший». Так всегда бывало, но в тот раз я как-то помедлила, задумалась, что ли, и тут же услышала просьбу: «Скажи ласковые слова на котика!»

Своего котика в доме не было, нет и сейчас, много лет спустя. А вот ласковых слов – это сколько угодно. Такая вот устная любовь к животным, в какой-то момент превратившаяся в письменную…

Часть первая

Место действия – двор серой пятиэтажки в спальном районе. C одной стороны – школа, выкрашенная разноцветными квадратами в стиле Мондриана, с другой – классический детский сад с деревянными песочницами и верандами-домиками.

Действующие лица – мелкие представители семейства кошачьих разного пола, окраса и возраста.

Время действия – 21-й век, десятые и чуть-чуть двадцатые годы.

История начинается с того времени, как появилась возможность работать удалённо и наблюдать кошачью жизнь с утра до вечера: с одной стороны дома – во время завтраков, обедов и ужинов, а с другой – во время работы, когда нужно было сменить фокус зрения, то есть оторваться от монитора и посмотреть вдаль.

Все коты до этого были доисторическими, поскольку отрывочных эпизодов их жизни для связной истории маловато.

Первым доисторическим котом был Мурзик. Он откуда-то был с самого начала и сразу с именем.

Мурзик сопровождал. Он заходил в подъезд и спокойно, без суеты шел сзади по лестнице, как идёт за хозяином домашний кот, ни на мгновение не сомневаясь, что дверь квартиры закроется за хвостом, а не перед носом. Мурзик доходил до двери, привычно слышал: «Нет, приятель. Не получится…» и безропотно возвращался на улицу. А в следующий раз снова сопровождал. Мурзик верил в чудо.

Он жил во дворе практически один и в еде недостатка не испытывал. Однако в доисторические времена бывали по-настоящему морозные зимы, и вот тогда бездомному Мурзику приходилось туго. На ночь он старался проникнуть в подъезд, чтобы погреться на угловатой батарее, и никто ему в этой малости не отказывал. Однажды, правда, появилось написанное от руки объявление с просьбой закрывать входную дверь и не пускать бродячего кота. Провисело объявление недолго, до первого прочтения, а Мурзик успешно пережил холодную зиму.

Иногда во дворе появлялся большой старый кот Акела. Видимо, прежде он был основным котом в каком-то другом дворе, но в преклонном возрасте не выдержал конкуренции и вынужден был скитаться. Он уже не мог как следует ухаживать за своей шубой и поэтому имел весьма потрепанный вид. Однажды он прибыл с конъюнктивитом: один глаз заплыл, нос заложен. А в холодильнике как раз был начатый флакончик альбуцида, ужасно щипучего, но очень эффективного. Старый кот верил людям с ласковым голосом. Ничего не подозревая, он поднял крупную голову вверх и вступил в беседу. И тут, прямо в больной глаз, вероломно упала жгучая капля. «Мяу», – грустно сказал кот. Потом посмотрел с укоризной, отвернулся и медленно побрел прочь. Акела обиделся, но на следующий день его нос уже не сопел и оба глаза были в порядке.
 
А однажды младший сын вернулся с прогулки с важной информацией: «У Марика дома есть кот. Зовут Карман». Назвать кота Карманом? Такой оригинальный выбор кошачьего имени даже вызвал некоторое уважение. А потом Карман как-то выбрался на лестничную клетку и успел попасться на глаза, прежде чем его сгрёб в охапку маленький хозяин. Карман оказался пушистой кошкой чёрного цвета и, конечно, это была Кармен.

Кармен жила на пятом этаже практически безвылазно, выходя подышать свежим воздухом только на балкон и, как оказалось, на подоконник. Благодаря последнему она даже побывала уличной, кратковременно, но зато два раза. Однажды, ясным летним днем за окном раздался громкий скрежет, потом мимо пролетело чёрное растрёпанное облако и послышался глухой удар о землю. Тут же хлопнула дверь и в подъезде прокатился быстрый топот детских ног. Это Марик бежал возвращать домой соскользнувшую с жестяного подоконника Кармен. Через пару минут он уже нёс её наверх, перехватив поперёк туловища, и обоим было хорошо. Некоторое время спустя Кармен ещё раз попала на улицу прежним способом – отчаянный скрежет, летящее вниз лохматое облако, мягкий шлепок о землю. Затем торопливый топот и торжественное вознесение невредимого облака на пятый этаж.

Имя Кармен появится снова, уже в исторический период, который наступил, когда наблюдение за кошачьей жизнью приобрело более-менее регулярный характер. Но начнется исторический период с других имён, и первым будет Мурка.

Мурка

Она же Мурмяу или, в просторечном варианте, Мурмява. Было у Мурки и ещё одно имя, но об этом чуть позже.

Это была небольшая, очень изящная полосатая кошечка с буквой М на лбу. Основным занятием Мурки было заводить и выращивать котят. Котята появлялись на свет в тёмном подвале и росли там до тех пор, пока Мурка не решала, что пора. И тогда она выходила из подвала не одна, а с цепочкой разноцветных детей, и вела их в детский сад.

Забор детского сада находился метрах в двадцати от дома, и, чтобы добраться до него, нужно было пересечь полоску тротуара и поросший травой участок земли. Котята ковыляли за Муркой на слабых лапах, щурясь от яркого солнца и удивляясь новым запахам и звукам. А Мурка то и дело останавливалась, оглядывалась, не отстал ли кто, и, убедившись, что строй не нарушен, вела их дальше, к забору.
 
В первое время Мурка подводила котят к тому месту, где был узкий лаз. Она ловко запрыгивала на забор, легко приземлялась на другой стороне и оттуда звала к себе детей. Котята быстро поняли, что нужно делать, и, не успев как следует поволноваться, один за другим ныряли под забор и радостно воссоединялись с матерью. Однако так продолжалось недолго. Мурка хорошо знала, какие навыки потребуются им во взрослой жизни и составляла программу обучения как опытный педагог. Когда котята немного окрепли, она подводила их к забору уже в другом месте, где не было никакого промежутка между землёй и нижней планкой, и показывала, как забираться по металлической сетке, а потом спрыгивала на другую сторону и снова звала к себе детей. Попытки добраться до матери, протиснувшись под забором, оказывались тщетными, и котята вынужденно шли на штурм отвесной стены. Растопырив лапы, они распластывались на сетчатом заборе, как выкройки. Задача была трудной, получалось не сразу. Менее ловкие зависали подолгу, собирали силы для перемещения лап, а устав, опадали вниз, всё ещё не с нужной стороны забора. Самое тревожное было остаться одному, когда все уже перебрались и, довольные собой, весело тёрлись возле матери. Тогда на помощь горемыке приходила смекалка. Нужно было всего лишь с отчаянным писком пометаться вдоль забора и отыскать заветный лаз.

Попасть на территорию детского сада было очень важно. Там вообще не было собак, а человеческие детеныши большую часть времени проводили в помещении. Кроме того, в конце дня их разбирали родители, и Муркиным котятам доставались долгие летние вечера в безопасном месте, на мягкой траве у веранды. За соседней верандой были сложены друг на друга бетонные основания от разобранных скамеек, и их арки создавали причудливый лабиринт, который служил одновременно и местом для игры в прятки, и укрытием в случае внезапного появления детсадовского дворника.

В своё последнее лето в нашем дворе Мурка стала выводить котят на другую сторону дома. Она, наверное, уже предчувствовала смену места жительства и потому решила не приучать котят к детскому саду, где их никто не собирался ставить на довольствие. А на этой стороне из подъездов выходили люди и можно было посмотреть им в глаза, жалобно мяукнуть, разбудив сострадание, и получить еду, иногда сразу, иногда чуть позже, но получить непременно. Конечно, здесь было не так безопасно, как в детском саду, и поэтому для первого выхода из подвала были выбраны густые сумерки.

Уже зажёгся тёплым светом уличный фонарь возле высокой берёзы, и тени от её качающихся ветвей заскользили по серой стене дома. Возле подъезда никого не было. Но вдруг раздалось мелодичное, непередаваемое «мур-р-мяу», и четыре тени послушно отделились от стены и пошли на чарующий голос. Это были новые Муркины дети. Опытная Мурка знала, что в темноте все котята серы и никто не заметит и не сможет обидеть её малышей. Так они и гуляли первое время, исключительно по вечерам. Бесшумно резвились на клумбе подрастающие котята, «мур-р-мяу», – время от времени нежно тренькала Мурка, подзывая их для проверки, шелестела листвой берёза, обеспечивая теневую маскировку для маленьких полосатых тел, и постепенно уходило в прошлое ещё одно лето…

Рыжий

Это был всем котам кот – крупный, широкоплечий, великолепного рыжего окраса, с сильным хвостом, поделённым на равные отрезки поперечными полосками. Он не был очень пушистым, и тем заметнее было его атлетическое телосложение. Рыжий смотрел на мир спокойно и доброжелательно. У него был красиво очерченный рот, и, когда он взглядывал умными глазами и складывал коричневые губы для приветствия, казалось, что вместо протяжного «мяу» он скажет: «Добрый день! Прекрасная погода, не правда ли?».

Главенство Рыжего во дворе было естественным и непререкаемым. Он добросовестно и методично переносил на местность установленные им же границы своей территории, постоянно обновляя пограничные метки терпким запахом чёрной смородины. Посторонние коты имели право лишь на транзитную визу, и нарушать строгий визовый режим никто не пытался.

Рыжий был рождён править и оказался мудрым и добрым правителем. В нём не было ни суеты, ни нервозности, ни беспричинной агрессии, характерных для тех, кого природа одарила менее щедро. Он был уверен в себе, в своей силе и привлекательности, и эта сдержанная уверенность делала его первенство неоспоримым. Рыжего скорее уважали, чем боялись, и он сам скорее уважал, чем боялся тех, кто потенциально был сильнее его. Он не шарахался от незнакомцев, легко шел на контакт и позволял гладить свою большую красивую голову. Рыжий был доверчив.

И его любили. Когда двое мальчишек золотого возраста (уже никаких капризов и ещё никаких гормональных бурь), возвращаясь из школы, захотели приласкать первого попавшегося на пути кота, а тот рванул в сторону с нескрываемым ужасом, один из них предложил: «Давай погладим оранжевого. Он такой дружелюбный!» И оранжевый с ними охотно подружил. Ему было хорошо жить, он был рад жить и ему нравилось делиться с другими этой радостью.

Мурка и Рыжий

Рыжему было хорошо ещё и потому, что у него была Мурка и у них был l’amour. Они часто сидели рядом, переплетаясь как инь и ян, а иногда даже ели в обнимку, скрестив шеи. Рыжий любил наблюдать, как Мурка управляется с котятами, но сам в воспитании участия не принимал. У него были другие занятия. Однажды, посидев у семейного очага, он решил отправиться по своим делам. Мурка, будто вдруг вспомнив что-то, бросилась догонять супруга, а за ней неровным строем побежали малыши. Такая вот сценка из семейной жизни.

Дети у них получались отменные, но их было многовато для одного двора. Рыжих котят всегда разбирали, а с другими, как правило, возникали сложности. Двору грозило перенаселение, и тогда было принято решение вмешаться. Мурка была осторожна и недоверчива, и отловить её не удалось, а «дружелюбный оранжевый» как-то раз подошел поговорить и в итоге попал в гости к ветеринару. Он так и не понял толком, что произошло. Просто сначала было вот так, а потом стало иначе.
 
Вскоре после этого Мурка ушла. Вот тогда-то и стало известно ещё одно её имя – Шалава. Оказывается, внимательные котолюбы уже давно прикрепили к ней это прозвище. Они неплохо разбирались в кошачьей жизни и легко определяли котят, которые были «ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца». Видимо, Мурка и правда имела склонность к промискуитету.

Рыжий остался в своем дворе. Король-кот без королевства. Он не утратил добродушия и доверчивости, но в глазах его всё же застыл немой вопрос. Что-то было не так. Он уже не мог защищать свою территорию, да и территории как таковой у него больше не было. Что за территория без смородиновых границ? И Мурки почему-то нет рядом.
 
Иногда Мурка возвращалась. Сидела одна, аккуратно, грустно. По-прежнему миловидная, но уже другая.
 
Может, достаточно просто прийти и сесть, и всё будет так, как прежде? Вспоминается забавная история с маленьким, ещё не разговаривающим гостем. Он прибыл вместе с родителями, их усадили на диван и угостили вкусным пирогом. Когда в следующий раз с ним зашли по делу, он повел себя несколько странно. Вместо того, чтобы пойти в комнату с игрушками, пока взрослые решают свои вопросы, он направился к дивану в гостиной и сел точно так же, как в прошлое посещение. Сидел неподвижно, как будто ждал чего-то. Ну что тут непонятного? Вот он снова в гостях, сидит на том же месте, значит на столе вот-вот появится вкусный пирог – всё, как прежде. Ах, если бы!

Мурка возвращалась и садилась на своё привычное место, но ничего прежнего уже не было – ни радостной энергии молодости, ни разноцветных котят, ни преданной любви Рыжего. Посидев так немного, Мурка снова уходила в какой-то чужой двор, в какую-то свою чужую жизнь.

А Рыжий, благодаря безымянному ветеринару, остался верен Мурке навсегда. Только стал все чаще покидать свой двор. Видели его то в детском саду, то за школой. Может, ходил навещать Мурку, а может просто пришла пора скитаться…

Гаттарян

Гаттарян был официальным котом Гаттары. Гаттара – не настоящее имя, псевдоним. Слово итальянское, на русский переводится как «кошатница». Русское слово Гаттаре не подходило. Она была красивой замужней женщиной, которая успевала делать карьеру, растить ребенка и при этом деятельно любить животных, в частности котов. Собственный кот жил у них беззаботно и счастливо. Он обитал в уютной квартире на первом этаже и мог выходить на прогулку и возвращаться, когда захочется, спускаясь или взбираясь по невысокой узловатой яблоне, которая росла прямо под окном. Там же, под окном, собирались менее удачливые его сородичи без определенного места жительства. Гаттара не могла дать им дом, но обеспечивала вполне приемлемый стол.
 
Когда Гаттарян впервые увидел, как разбазаривается его личный корм, его глаза стали абсолютно круглыми от удивления. Он смотрел на обедающих с высоты своего подоконника, и во взгляде его не было ни превосходства, ни возмущения. Он просто отказывался понимать происходящее. Потом привык, осознал, что на его рационе непрактичность беспечной хозяйки не сказывается, и спокойно шел гулять, пока другие, не торопясь, наслаждались пищей, рассыпанной щедрой рукой.

Гаттарян был чёрно-белым или бело-чёрным, потому что этих цветов в нем было поровну. Его окрас удивительным образом повторял и подчеркивал анатомическое строение кошачьего тела. Он был словно поделён цветом на отдельные детали, как некая схема кота, где к чёрному хвостатому туловищу-основе были прикреплены белые подвижные части.
 
Гаттарян всегда щеголял в красном антиблошином ошейнике, в отличие от своих уличных собратьев, которые покрасовались в таких ошейниках всего один сезон, спасаясь от нависшей над ними угрозы, о чём будет рассказано в своё время.

Никаких контактов с хозяйкиными нахлебниками у Гаттаряна не было, но в их жизни он определённо сыграл свою роль, ведь именно непуганый Гаттярян научил их запрыгивать на машины и сладко дремать на медленно остывающем капоте или съезжать с крыши по лобовому стеклу вместе с первым снегом. Такое поведение крайне нервировало владельцев чёрных авто: именно на этих машинах узоры кошачьих лап проявлялись особенно отчётливо. Однако, народ терпел, потому что коты не наглели, виновато и торопливо освобождая машину ещё до первого требования. Это были совестливые коты и, если бы они умели, то непременно затёрли бы свои следы и благодарно отполировали капот до блеска. Продвинутый Гаттарян, живущий в квартире со смартфоном, телевизором и компьютером, возможно знал, как это сделать, но почему-то научил только запрыгивать.

Черномыр
 
При распределении окраса этот кот оказался в конце очереди, и ему досталась чёрная полоса прямо по центру кошачьего лица. Полоса эта его совсем не украшала, и имя ему досталось тоже не очень благозвучное – Черномырдин.
 
– А как зовут этого кота? – спросил пятилетний исследователь окружающего мира.
– Черномырдин.
– Хм, Черномыр… Смешное имя.
 
Так фамилия российского политика сократилось на один слог, что для кошачьего имени было даже и лучше.
 
Черномыр ничем кроме чёрной полосы не выделялся. Это был какой-то нейтральный кот, нетребовательный и необщительный. Может быть, он стеснялся своего вида? Хотя, как он мог знать, что выглядит хуже других? Вряд ли кто-то из котов сообщил ему об этом.
 
Да и потом, не всем же быть красавчиками.

Красавчик

Красавчик был просто загляденье. Родись он не у бездомной Мурки, а у какой-нибудь холёной домашней кошки, он, наверняка, стал бы моделью и красовался на календарях и открытках. Это был червовый валет из кошачьей карточной колоды.
 
Раннее детство Красавчика прошло в подвижных играх с братьями и сёстрами, а конкретно – в догонялках. Красавчик был очень пушистым, и его аэродинамические характеристики плюс летняя жара отрицательно сказывались на скорости передвижения. Однако Красавчику удавалось компенсировать это при помощи своего фирменного трюка. Как только он понимал, что его вот-вот догонят, он совершал ловкий кувырок через голову, и, вместо беззащитного хвоста, противника встречал широко распахнутый рот с молочными зубами и четыре комплекта растопыренных коготков. Он виртуозно исполнял этот трюк раз за разом, и странно, что никому из других котят никогда не приходило в голову сделать то же самое.

Когда Мурка решила, что посвятила своим детям необходимую и достаточную часть своей жизни и что пора вернуть себе временно утраченную свободу, Красавчик воспринял это с ужасом. Он был очень привязан к своей маме. Ему нравился её шершавый язык, ласковый голос и тёплый бок. Он не хотел быть большим. А Мурка упорно отгоняла от себя Красавчика и вместо привычного «мур-р-мяу» он слышал её сердитое шипение. Несколько вечеров подряд Красавчик сидел один в зарослях таволги, тосковал по маме и горько плакал. Потом некоторое время тосковал молча, и, наконец, смирился и больше не подходил к Мурке никогда.

Самостоятельность давалась Красавчику непросто. Он был пуглив и робок. Нужно было добывать пропитание, попрошайничать, а Красавчик боялся приблизиться к людям. Хорошо, что скоро с ним воссоединилась сестра – грязновато-белая, гладкошёрстная кошечка. Она смотрелась замухрышкой рядом с роскошным дымчато-серым Красавчиком, но обладала настойчивостью и смекалкой. Белая не боялась людей, радостно принимала угощение, и, глядя на неё, Красавчик постепенно становился смелее и с каждым разом подходил чуть ближе к руке дающего.
 
Белая была старшей сестрой не желающего взрослеть Красавчика. Не по возрасту, а по мироощущению. Кроме того, у Белой был опыт. Когда она была ещё совсем маленьким котёнком, кто-то прельстился её белизной и взял в дом. Как оказалось, на время, ибо вскоре Белая вернулась в родные пенаты, то есть на улицу. Но полученный опыт не прошёл даром. За то короткое время, пока Белая была домашней, она приобрела несколько полезных навыков, основным из которых было умение справлять свои естественные надобности в положенном месте. И это ей пригодилось.

Однажды вечером Белая проникла в квартиру Гаттары через приоткрытое окно и продержалась там пару дней, продемонстрировав ласковый характер и полученные у прежних хозяев навыки. За это ей был найден новый дом, а Красавчик остался, где был. Вот уж, поистине, не родись красивым, а родись счастливым.

Правда, чуть позже Красавчику тоже повезло. В подростковом возрасте он обзавелся верными друзьями.

Эркюль

Когда он появился во дворе, он был удивительно похож на кота Эркюля из французского комикса. Чёрное облегающее трико, ослепительно-белая манишка и высокие носочки. Можно было назвать его Геркулес, по-русски, но тогда это напоминало бы овсянку или античного героя, поэтому было выбрано оригинальное, французское имя. Оно очень шло ему в юности, но и позже, когда Эркюль стал взрослым, степенным котом, уже совсем не похожим на весёлого героя комиксов, имя продолжило совпадать с ним, ибо строгий костюм и безукоризненная элегантность Эркюля придавали ему поразительное сходство со знаменитым сыщиком в исполнении Дэвида Суше.
 
Итак, он появился во дворе и сразу привлёк к себе внимание. Удивительно гибкий и ловкий, он так безудержно радовался простору, так хотел везде бежать и повсюду прыгать. Это был какой-то новый, свежий кот-подросток, явно не с улицы. Наверное, выпустили погулять ненадолго, а сами из окна наблюдают, держат в поле зрения, стерегут своего питомца… Но когда Эркюль остался во дворе на ночь, а потом и на следующую ночь, стало ясно, что чья-то квартира и нервная система не выдержали энергичных занятий юного гимнаста и его отправили тренироваться на свежий воздух навсегда.
 
Кармен

Было время, когда меха носили не шубами, а воротниками. Воротники служили долго, и со временем мех сваливался и бурел. Кармен была именно такой – повидавший виды меховой воротник. Её чёрно-бурая шуба была тусклой и не искрилась на солнце, как у Эркюля.

Любимым занятием Кармен было лежать в приствольном круге недавно высаженного, но уже довольно пышного вяза. Она сначала медленно и томно точила о ствол свои когти, а потом оседала и ложилась отдыхать, иногда оставляя недоточенную лапу на дереве, как будто дерево продолжало делать ей маникюр.

Кармен почти сливалась с землей в этом круге и казалось, что под молодым вязом никого нет. Разве что легкая тень. Но тут Кармен открывала глаза, и на тёмном, почти чёрном фоне вспыхивали два маленьких прожектора ярко-зелёного цвета. Ни у кого не было таких глаз! А может это был просто эффект контраста.
 
Как бы то ни было, такое внезапное появление Кармен всегда было очень забавным и немного напоминало игру в прятки с младенцем, который закрывает глаза, чтобы спрятаться, и открывает, чтобы найтись.
 
Три товарища

Красавчик, Эркюль и Кармен – звучит ритмично, могло бы стать строкой из какой-нибудь самодельной песни, типа
«…и в этом дворе повстречались
Красавчик, Эркюль и Кармен».

Они повстречались и подружились. Возраст примерно одинаковый, социальный статус – тоже. Втроём и смелее, и веселее. Первую скрипку в этой бесхитростной подростковой компании играл Эркюль. Он был заводилой: придумывал, куда пойти и чем заняться. А поскольку движение для него было всё, то и занятия он предлагал соответствующие.

Эркюль тренировался без устали. Одним из его любимых спортивных снарядов была большая берёза возле трансформаторной будки. Он взлетал на эту берёзу в одно мгновение, без усилий и призывно смотрел вниз на Красавчика: «Давай, мол, сюда!» Красавчик тоже хотел посмотреть на мир сверху, но берёза не поддавалась, и одолеть её строгую вертикаль Красавчик не мог. Он раскидывал передние лапы в напрасной попытке обнять ствол, цеплялся, карабкался, однако добраться до какой-либо значимой ветки ему никогда не удавалось. Кармен при этом присутствовала, но на берёзу не претендовала, просто наблюдала за «мальчишками» снизу.
 
Менее сложным был подъём на каменную горку у запасного входа в школу. Большие куски доломита были скреплены цементом и вместе создавали нечто вроде одинокого утёса. Для покорения вершины Эркюлю нужен был всего один прыжок. Красавчик взбирался медленно, по серпантину, но вершину все же достигал и усаживался чуть ниже товарища. Кармен устраивалась у подножья горы. Так и сидели. Но недолго. Через пару минут неутомимый Эркюль делал красивую дугу в воздухе, Красавчик пешком отматывал серпантин в обратном направлении, Кармен вставала, и беспечная троица шла дальше. Например, залезать на рябину…

Крокодилы

Эти двое получили своё общее имя не сразу. Сначала это были просто два полосатых котёнка-близнеца из последнего Муркиного выводка. Сидели рядом пушистыми комочками и смотрели на огромный мир наивно и робко.
 
Крокодилами они стали позже, когда в результате бурного роста их тела похудели и вытянулись. Сверху они и впрямь напоминали крокодилов – такие же длинные и узкие, но это было не единственное сходство.
 
Ещё большее сходство было в том, как они двигались. Крокодилы обычно шли плечом к плечу, и была в их продвижении какая-то хищная неумолимость и настойчивость. И смотрели они, не мигая – напряженно, цепко, оценивающе. Только искали эти двое не жертву, а своё место во взрослом кошачьем мире. Временами они напоминали молодых гангстеров из фильма «Однажды в Америке». Они были банда.

Некоторое время спустя к банде присоединился Персидский. Он тоже был беспородным полосатым котом, очень похожим на Крокодилов, только узор его был благородно выцветшим, как на старом персидском ковре. Отсюда и имя.
 
Персидский разбавил собою банду. Когда они отдыхали втроём у подъезда, его мягкая расцветка придавала композиции гармоничность и уравновешенность.
 
Совсем скоро все трое набрали вес, распушились и стали готовиться к зиме. А настоящая зима в тот год так не пришла, и Крокодилы не увидели снега, совсем как их тёзки с далеких нильских берегов.



Часть вторая
 
Локации

Проходной и проездной двор, где обитало разновозрастное и разношёрстное кошачье сообщество, можно было условно поделить на несколько локаций, каждая из которых заслуживает отдельного описания. И начать следует с самой большой и живописной.
 
Серенгети

Справка из Википедии: Серенгети — национальный парк площадью 14 763 км; в регионе Серенгети, расположенный в Танзании.
 
В доисторические времена ученики заходили в школу с тыла, через запасной вход. Учеников полторы тысячи, учёба в две смены, каждому зайти в узкую дверь до уроков, а после выйти, да ещё на переменах выбежать и вбежать. Дверь постоянно хлопает, шум, гам с утра до вечера. Может быть, поэтому бродячие коты во дворе и не задерживались: слишком беспокойным был этот, по сути, школьный двор.

Потом внезапно восторжествовал здравый смысл – для школьников открыли парадный вход, и во дворе воцарилась долгожданная тишина нормального спального района. А ещё через некоторое время началась закладка Серенгети. На месте вытоптанного пустыря с пожухлой травой перед школой постепенно возникла красота необыкновенная. Были вложены талант, труд и деньги, и в итоге возник огромный газон или, скорее, миниатюрный парк, где широкой плавной синусоидой были высажены казацкий можжевельник, кустики форзиции и спиреи, пузыреплодник, вереск и, в арках этой синусоиды – несколько изысканных декоративных деревьев.

Вдоль другой стены школы посадили таволгу и сирень, и по весне они распускались великолепным фейерверком: вверху цвели роскошные лиловые гроздья, а внизу – рассыпались в стороны и опадали белые росчерки таволги.

Вся эта красота находилась на территории школы, огороженной добротным забором из металлических прутьев, зазор между которыми свободно пропускал кота любой комплекции, и не давал проникнуть никому, кто мог бы нарушить вольное течение кошачьей жизни.

Какая благодать! Делай, что хочешь. Можно лежать под деревом или прятаться от солнца в кустах форзиции. Можно охотиться за чужим хвостом, торчащим из-под можжевельника, или самому сидеть-сидеть в густом можжевельнике, а потом как выскочить внезапно прямо перед носом у приятеля, чтобы тот так и взвился в воздух. Можно качаться на сочной траве, устраивать дружеские потасовки, а если надо вырыть ямку – пожалуйста! – полно мягкой земли, и рыть легко, и закапывать. Серенгети – кошачий рай.
 
В африканском заповеднике большие деревья и большие дикие кошки, здесь почти то же самое, только масштаб другой. Если представить, что смотришь вниз не с балкона, а, предположим, с вертолёта, то вот она – просторная, поросшая кустарником равнина, а на ней – сильные и ловкие члены семейства кошачьих, полновластные хозяева Серенгети. Сидят в засаде, ждут, когда появятся полосатые зебры или серые антилопы…

Или когда энергичная Гаттара приоткроет окно и сыпанет кошачий корм загорелой рукой.
 
Столовая

Столовая была организована под окном Гаттары, на асфальтовой отмостке, идущей вдоль дома. Именно здесь насыпался магазинный корм и складывались иные съедобные подношения. Присутствовала и кое-какая посуда – широкий пластиковый контейнер для твердой пищи и зелёная эмалированная миска для питья.

Рядом со столовой был подвальный приямок с металлической решёткой, на две трети покрытой куском фанеры, и на этой площадке можно было удобно расположиться всей компанией в ожидании пищи или после сытного обеда.

Пищи обычно хватало на всех, поэтому ели спокойно, следуя правилам застольного этикета. Одним из таких правил было соблюдение права первенства. Если еда поступала не в дискретном, а в слитном виде, например, в виде комочка мясных обрезков, то обнаруживший ее первым автоматически приобретал право собственности на это движимое имущество. Остальные сидели поблизости и смотрели, как он ест, время от времени с притворным безразличием отводя взгляд в сторону. Бывало, правда, что кто-то из присутствующих не выдерживал, и тогда к уже расплющенному и не такому монолитному комочку начинала тянуться лапа. Лапа выдвигалась медленно, пробно, как будто ненароком, и, если правообладатель делал вид, что ничего не замечает, лапа зацепляла крайний кусочек аккуратно выпущенным когтем и так же медленно тянула его к себе.
 
Более терпеливые тоже не оставались без угощения, ибо ещё одним правилом хорошего тона было не съедать все до конца, а, утолив первый голод, уступить место товарищам.
 
Бывало так, что часть еды оставалась несъеденной, и тогда в столовую припрыгивала одна и та же треугольная ворона и доклёвывала остатки, запивая их водой из кошачьей миски. Ворону не прогоняли. Наверное, иметь свою ворону было интересно.

Однажды кто-то разложил в кошачьей столовой пять ярко-розовых кружков варёной колбасы. Они пролежали нетронутыми весь день: в этом дворе коты не ели колбасу ярких расцветок. Уже начинало смеркаться и отвергнутое угощение так и осталось бы лежать на асфальте, дожидаясь утренней метлы дворника. Но тут появился он – пёс-призрак. Какой-то необычайно длинноногий и поджарый, он бесшумной серой тенью скользнул вдоль дома, не замедляя хода проглотил все пять кружков и растаял в сумеречной мгле у последнего подъезда. Вся эта картина была настолько сюрреалистичной, что казалось, не пёс, возникший ниоткуда, нашёл и съел колбасу, а сама колбаса вызвала этого пса из ниоткуда, чтобы он её подхватил и унёс в никуда.

По выходным Гаттара и её семья уезжали. Может быть, у них был загородный дом или дача. Об отсутствии хозяев в квартире всегда сообщали эгоистичные коты-наводчики. Проголодавшись, они беспокойно сновали возле подъезда, а завидев более или менее знакомую фигуру, тут же окружали её, задирали вверх хвосты и, как стая акул, начинали кружить вокруг потенциального источника пищи, сопровождая настойчивый хоровод громким мяуканьем. В остальные дни, как правило, не было ни песен, ни хороводов. Спокойные, размеренные, сытые будни.

Подоконники

Здесь речь пойдет о нескольких подоконниках с маленькой буквы и об одном – с большой. Подоконники с маленькой буквы были школьными. Они принадлежали окнам цокольного этажа и располагались чуть выше уровня земли, так, что, опустив хвост, можно было легко коснуться бетонных плиток, уложенных по периметру школы.
 
Школьные подоконники использовались в тёплое время года и, в основном, после полудня, когда тень пятиэтажного дома освобождала их для солнечных лучей. Особенно популярными эти подоконники были ранней весной, поскольку прогревались лучше всех остальных доступных для уличной братии поверхностей. Блестящие жестяные полосы были длинными, места хватало всем желающим. Разномастные желающие усаживались на некотором расстоянии друг от друга и принимали солнечные ванны, поворачиваясь и разворачиваясь для более равномерного прогрева. Такие посиделки почти всегда сочетались с коллективной помывкой. Кто-то один начинал, другие подхватывали, и нагретые солнцем подоконники превращались в кошачьи термы, где разморённые посетители медленно и тщательно смывали с себя уличную грязь одинаково розовыми языками. Часто это общее действо завершалось композицией, очень похожей на один из элементов синхронного плавания: все коты в одинаковой позе и у всех задняя лапа торчит вертикально, как мачта или флагшток. Затем композиция распадалась, лапы по одной возвращались на место, и кошачьи фигуры вновь обретали привычный для окружающих вид.

Единственным, кто никогда не ходил мыться на подоконник, был Красавчик. Похоже, он вообще не мылся. Своим языком – точно, ведь на такую шубу никакого языка не хватит. Другого же способа помыться Красавчику не предлагали, и поэтому он ходил грязным. Красавчик родился идеально подходящим на роль домашнего кота, но судьба всегда распределяет роли по-своему. Та удивительная пушистость, которая сначала делала его очаровательным котёнком, а затем помогла ему пропустить этап подростковой нескладности, позже оказалась большим недостатком. Да и в целом, возмужание Красавчику не шло. Может, ещё и потому, что внутри он остался прежним – несмелым и робким.
 
А потом Красавчик исчез, то есть Эркюль и Кармен были на месте, а Красавчик – нет. На вопрос «Куда подевался ваш товарищ?» оставшиеся двое только внимательно смотрели в глаза и ничего не отвечали. Похоже, не знали сами или не знали, как сказать. Изредка вдалеке появлялся кот, очень похожий на Красавчика, и можно было приблизиться и уточнить, но лучше было не уточнять, а просто верить, что это он.
 
Однако вернемся к заявленной локации, на сей раз к Подоконнику с большой буквы. Он находился с наружной стороны кухонного окна, которое приоткрывалось, чтобы выпустить или впустить Гаттаряна. Сначала это был самый обычный, ничем не примечательный подоконник, один из многих в длинном, девятиподъездном доме. Заглавную букву он получил, когда на правой его половине поселился повзрослевший Эркюль. Каждый день Эркюль забирался на свой Подоконник по яблоне и, склонив голову, сидел там часами – и в дождь, и в холод. Он ведь не сразу надоел своим хозяевам и, прежде чем его выставили за дверь, успел узнать и запомнить, каким бывает дом. Сидя на Подоконнике, Эркюль вдыхал запах человеческого жилья, струящийся сквозь оконные щели, и чувствовал себя настоящим домашним котом. Просто он жил с другой стороны дома.
 
Гаттарян, которому в этой жизни досталось всё, о чем можно было только мечтать, относился к Эркюлю с пониманием, сочувствием и тактом. Возвращаясь домой, он благородно спрыгивал с яблони на соседний подоконник и там терпеливо ждал, пока ему откроют. А добрая Гаттара даже положила под Подоконник с большой буквы деревянную планку, чтобы уменьшить угол наклона и создать для Эркюля более или менее приемлемую горизонталь. У неё теперь было два своих чёрно-белых кота.

Яблоня
 
Это было крючковатое, низкорослое деревце, едва достававшее до балкона второго этажа. Яблоня всегда цвела, но редко плодоносила. Снизу её довольно крепкий ствол был источен когтями, и волокнистая поверхность коры напоминала скорлупу кокосового ореха или паклю, мотки которой раньше носили в своих чемоданчиках сантехники.

Сначала деревце принадлежало только Гаттаряну, выполняя функцию лестницы, затем с этой же целью им стал пользоваться Эркюль, а вслед за ним на удобные, почти горизонтальные ветки стали забираться и другие коты, но не для перехода на подоконник, а для того, чтобы просто посидеть наверху и посмотреть на прохожих или на что-там-делает-Гаттара-на-своей-кухне.
 
Как-то раз они взгромоздились на яблоню всей компанией. Крупные, в одинаковых позах застывшие коты выглядели на карликовом деревце, как на детской аппликации – одновременно нелепо и мило. Для усиления комического эффекта они ведь ещё и головы повернули все в одну сторону с одинаковым выражением одинаково круглых глаз. Рыжего на той аппликации не было. Он тогда отвечал за всю территорию и не разменивался по мелочам.

Иногда проходящие двор транзитом посторонние коты не выдерживали соблазна, вероломно взбирались на чужое тотемное дерево и самозабвенно, почти ожесточённо тёрлись о его ветви, оставляя на них свой запах. Это вторжение быстро обнаруживалось, и тут же добровольцы из числа аборигенов отправлялись восстанавливать нарушенный статус-кво. Местное кошачье племя настолько приватизировало яблоню, что, когда на одной из веток появилась потрёпанная игрушечная мышь, а на другой – кормушка для птиц, изготовленная из пустого молочного пакета, возникло ощущение, что именно коты всё это сами и притащили, и подвесили.
 
Однажды, поздним летним вечером, Рыжий всё же забрался на яблоню. Сидел и улыбался коричневыми губами, как Чеширский Кот, а потом сказал: «Неважно, почему значительное стало незначительным. Стало, и все тут». Помолчал немного и добавил: «О да, жизнь – это серьёзно! Но не очень…». А потом исчез, словно растворился в воздухе. Лишь качнулась опустевшая ветка. Так бывает в сумерках…

Стадион

Ранним утром коты любили ходить на школьный стадион – иногда в компании, иногда поодиночке. Они ходили туда из-за птиц. Футбольное поле было обнесено высоким забором, и по утрам на этом заборе любили собираться вороны. Коты прибывали, усаживались на траве и начинали сеанс гипноза. Ушлые вороны гипнозу не поддавались и с забора не падали, предпочитая вести игру по собственным правилам. Они весело дразнили незадачливых гипнотизёров: одна за одной слетали вниз, делали несколько быстрых, наглых подскоков и тут же возвращались обратно на недосягаемую четырёхметровую высоту. Коты относились к такому поведению спокойно, без обид. Похоже, они не рассматривали свои походы на стадион как настоящую охоту. Это был всего лишь способ нагулять аппетит перед завтраком. Да и зачем им вообще ловить ворон, когда у них есть своя, прикормленная, почти ручная?

Серенгети, столовая, подоконники, яблоня, стадион… Кажется, ничего не забыто. Разве что диван? Строго говоря, диван не был полноценной локацией, ибо просуществовал в кошачьей жизни неполные сорок восемь часов, но зачастую сила эмоционального воздействия не определяется длительностью воздействия. Итак,

Диван

Старая мебель и предметы быта, которые время от времени появлялись на лужайке возле мусорных контейнеров, – колченогие стулья, обшарпанные тумбочки, треснувший унитаз – редко вызывали у кошачьего сообщества устойчивый интерес. Но однажды кто-то вынес туда раскладной диван, и это произвело на котов эффект… раскладного дивана. Все остальные дела были на время забыты. Началось великое сидение. Наиболее органично на диване смотрелся Эркюль, который уже имел опыт общения с мягкой мебелью. Однако он не принимал вальяжных поз, не разваливался, а располагался сдержанно, сохраняя форму, как и положено бывшему спортсмену или чопорному бельгийскому сыщику. Крокодилы и Персидский сидели напряжённо, вытянувшись по стойке «смирно». Для них диван был нов и непривычен. На следующий день они освоились, расслабились и устроились на мягком ложе почти так же уютно, как зеленоглазая Кармен.

За двое суток на старом, местами продавленном, умопомрачительном диване успели пересидеть и перележать почти все четвероногие обитатели двора, прежде чем его погрузили в урчащую мусорную машину и увезли в неведомую даль. Диван исчез, но бездомные бедолаги навсегда запомнили его пружинистую мягкость и тепло, которое он охотно возвращал согревавшим его маленьким телам.

------------------

Тот день начался как обычно. Коты привычно бездельничали в ожидании завтрака и даже не догадывались, что их незамысловатая судьба уже подвешена на тонком волоске. Во всех почтовых ящиках с утра белела бумага от управляющей компании, в которой был вынесен на голосование вопрос о ликвидации колонии котов, живущих во дворе дома. Котам вменялось распространение блох в подвале и прочая антисанитария. Чуть позже, осознав жестокость формулировки вопроса, управляющая компания разослала пояснение. Ликвидация означала не смертный приговор, а всего лишь помещение отловленных котов в приют, иными словами, пожизненное заключение.

Когда до оглашения результатов голосования оставались одни сутки, все коты, за исключением только что вернувшегося во двор Рыжего, уже изумлённо носили странно пахнущие антиблошиные ошейники, а вовремя объявившийся Рыжий к вечеру получил целых два – и рабочий, и запасной.
 
На следующее утро котолюбы выдохнули с облегчением. Дом разрешил котам остаться. Они остались, и чуть не замершая было жизнь снова пошла своим чередом: по-прежнему часами сидел на Подоконнике по-ту-сторону-домашний Эркюль, рыскала по Серенгети совсем нестрашная банда Крокодилов с непременным Персидским, появлялся и снова исчезал «дружелюбный оранжевый», полыхала глазами обманчиво-томная Кармен, и не знающая чисел и дат «колония» дружно проживала 20-й год 21-го века…