Фитиль землянки

"КАЖДОМУ ХОЧЕТСЯ МАЛОСТЬ ПОГРЕТЬСЯ..."

Это очень хорошая шуточная песня Высоцкого.
Про то, как навстречу пришельцам из космоса вышел какой-то грузин (в другом авторском варианте - кретин) и вместо того,
чтобы накормить их, затеял с ними отчаянный спор.
Интересно - о чём?
Думаю, о происхождении человеческого рода вообще.
Грузин или кретин у Высоцкого явно стоит на теории Дарвина.
И автору - "обидно за предков".
Он словно бы хочет заручиться свидетельством пришельцев, что Вселенная создана Богом.
Ну, а какие пришельцы бывают на Земле?
Во-первых, это представители мира невидимого: светлые ангелы и темные демоны.
Во-вторых, это истинные святые и настоящие поэты.
И последних, конечно, нужно прежде всего накормить, раскошелившись.
А уж только потом - спорить с ними на высокие темы.


СИМПОТНЫЕ

Дима Галковский замечал их всегда, конечно.
Но и только.

Он - не понимал их, например.
Ему казалось, что они его знать не хотят.

А им казалось, что Дима их знать не хочет.

Так они друг от друга и бегали.

Но однажды Диме нанесли серьезную душевную травму.
Одна симпотная не приняла его "Тупик".
Не приняла искренне.
Потому не приняла, что Дима там охаивает Евангелие.


НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ

Начало - это Слово.
А Начало Всех Начал - Дух Святой во Христе.


ГЕК МНЕ НРАВИЛСЯ БОЛЬШЕ ТОМА

В самом деле, Гек - хороший очень во Христе.
Том - нередко лукав.


ЭКЗАМЕНЫ В ИРКУТСКУЮ "ТЕАТРАЛКУ" (1985, лето)

Меня туда взяли за песни.
За исполнение под гитару песен там.
Все остальное - было обыкновенным.
А иногда и плохим.
Танцы, например.
Да и этюд - тоже.

Ну, стихи я прочел хорошо.
Но и только.
Их там все читали хорошо.
Так хорошо, как я никогда не слышал.


Я НЕ АКТЕР И НИКОГДА НИ В КАКОМ КИНО СНИМАТЬСЯ НЕ БУДУ

Прошу не обращаться ко мне с этими предложениями.

Ну, а дома - мы разберемся сами.


ОДНА ИЗ ЛУЧШИХ ПЕСЕН ВЫСОЦКОГО ("ВСЁ ОТНОСИТЕЛЬНО")

Вот бы что знать наизусть Дмитрию Галковскому.
Он бы понял, что лесть ему от утят - относительна.


В ДАЛЕКОМ СОЗВЕЗДИИ ТАУ-КИТА

Там есть жизнь, например.
Но она там ИНАЯ.
Не "инопланетяне", а мир.
Мир чести во Христе.

Существа истинные.
Существа - без греха.
Они к нам не собираются никогда.
Наоборот: не хотят, чтобы мы к ним летели.


АПЛОДИСМЕНТЫ, ПЕРЕХОДЯЩИЕ В ОВАЦИЮ

Высоцкому нередко хлопали так.
От всей души - хлопали.

Но он убегал за кулисы.
И вообще - из Дома, где выступал.

И хлопали люди уже самим себе.


ГОЛЫЙ КОРОЛЬ И КОРОЛЬ В ИЗГНАНИИ

Это два короля разных очень.
Голый король - не король, а шут.
Король в изгнании - король очень.


РЕЛИГИЯ И АНТИРЕЛИГИЯ ЗДЕСЬ

Религия - семья.
Антирелигия - разрушение семьи.

Но есть и бобыли и вдовы.
Их религия - побежденное одиночество, неумолкающая надежда на Христа.


РОЗАНОВ О РУФИ И ВООЗЕ ОДНАЖДЫ

Это - проникновенно очень.
Так проникновенно, что аналогов нет.


ЛУЧШИЙ КЛЕЙСТЕР ВО ХРИСТЕ

Это - маникюрный лак.
И это - навсегда, конечно.


ОБОРВАННАЯ СТРУНА

Я нередко прежде музицировал в комнате один.
Исполняя песни Высоцкого и Визбора со своими поливариантами.
Слышала их, по сути, только наша домашняя кошечка Зюся.
Их нельзя исполнять на публике.
Это было бы уже вторжением в хрестоматийные авторские тексты.
Но поверьте, что это не редактура.
Это именно поливариант: смещение смысла в рай.
Думаю, самих авторов это заинтересовало бы чрезвычайно.

А недавно у меня оборвалась третья струна.
И приобрести новый набор всё как-то не доходят руки.
Гитара покрывается пылью в углу.
Видимо, достаточно экспериментов с этими песнями.

Как в 1963 году сказал Высоцкий:
...Не дают мне больше
интересных книжек,
и моя гитара -
без струны.
И нельзя мне выше,
и нельзя мне ниже,
и нельзя мне солнца,
и нельзя луны.

Мне нельзя на волю,
не имею права.
Можно лишь от двери -
до стены.
Мне нельзя налево,
мне нельзя направо,
можно только неба кусок,
можно только сны...

Высоцкий замечательно исполнил эту песню (я привел фрагмент) на позднем концерте в Тбилиси.
Позднем, то есть года 1979-го.
Он очень редко показывал свои песни 1961-64 на больших концертах.
Почти никогда.
А эту - показал.
И так показал, что, когда я в школе учился играть на гитаре, она стала первой песней, какую я разучил.
Словно предчувствовал, что так мне и жить придется впоследствии.
Нежные "высоцкие" интонации, чудесный тихий разновеликий гитарный перебор.

Эта песня - не о тюрьме, не об уголовнике, закрытом в камеру.
Эта песня - о свободном человеке, но который себе не принадлежит.
И неслучайно зрелый Высоцкий вспомнил об этой ранней песне на большом концерте в Тбилиси.
Он пел ее там явно О СЕБЕ САМОМ.

Публика отозвалась очень сдержанно.
Грузинским джигитам неблизок подобный стиль жизни.
Как это: ничего и никуда нельзя?
Нам как раз можно всё.
Пай-дём, да-ра-гой, ха-ча-пу-ри сты-нут.

Высоцкий откланялся.
Прилетел в Москву и написал:

...Судачили про дачу и зарплату,
мол, денег прорва, по ночам кую.
Я всё отдам: берите без доплаты
трехкомнатную камеру мою.

..................................

Но знаю я, что лживо, а что свято.
Я понял это всё-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята.
Мне выбора, по счастью, не дано.


Выбор у Высоцкого был, конечно.
Но какой выбор.
Мизерабельный, я бы сказал.
Послать всех подальше, включая Оксану Афанасьеву, и побыть наедине с собою.
Побыть хотя бы месяца три.
Но трехкомнатная камера на Малой Грузинской улице этого не позволяла.
Она давно была не одиночной, а густонаселенной.
И внутренняя струна Высоцкого - вскоре оборвалась.


СПЯТ МОИ ДЕВЧОНКИ МИРНО, АНГЕЛОЧКА ИМ НА СОН

Мои Мариночка-Вжик и кошечка Зюся спать ложатся довольно рано.
Самое позднее - в час.
И всегда - рядышком.
Зюся без Мариночки спать не ляжет.
Не свернется клубочком на соседнем с диваном стульчике.
Будет бегать за нею по квартире, вместе смотреть вечерний телевизор (православные каналы очень только: СПАС и СОЮЗ) а то и просто уткнется в Мариночку,
положит на нее лапку и ждет.

Но вот - приходит время сна.
Я стараюсь вести себя тихо.
Но иногда бегаю через их комнату на балкон покурить.
Или на кухню - заварить чаю.

Прошлой ночью мои девчонки спали мирно.
Мои хождения не будили их, как это, увы, нередко бывало.
Им спокойно спится тогда, когда я тоже мирно сплю.
Даже когда я лежу в своей комнате с открытыми глазами при выключенном свете, они это чувствуют.
И предлагают мне таблетку пустырника, например.

Нужно не забывать желать им светлого ангелочка на сон.
Если пожелаешь с верою и от сердца, девчонки мои спят спокойно.
И мне хорошо работается за столом до утра.


БОБИНА ОТ СОСЕДКИ АНЖЕЛЫ

У моей соседки детства и юности Анжелы - была только одна магнитофонная бобина.
Да и то: не она ее записывала, конечно.
Ее записал ее отчим по кличке "Архангел".
Кличку эту дал ему наш общий сосед Рома.
И она - удивительно прижилась.

"Архангел" не спускал нам с Ромой и другими мальчишками ничего: ни шумного "тяжелого" подъема по деревянной лестнице
подъезда к себе на второй этаж, ни громкого включения домашнего магнитофона, ни игры в жмурки, ни нахождения в квартире Анжелы
в его отсутствие. (А уж тем более - при нём.)

Но мы презирали его запреты.
И нередко бывали у Анжелы, когда "Архангела" не было дома.
Анжела фоном ставила бобину на магнитофон, и мы начинали веселиться, прыгать и скакать по комнате, играя то ли в тесные догонялки,
то ли в прятки от самих себя.
На деле - мы просто ухаживали за Анжелой, как могли.
В содержимое довольно громко звучащей бобины никто не вслушивался.
Там были - одесские песни.
Ну, может, и не все они были одесскими, но в основном - так.

Например:
"Ох, тох-перетох, бабушка здорова,
ох, тох-перетох, кушает компот.
Ох, тох-перетох, и мечтает снова,
ох, тох-перетох, пережить налёт!"

Или:
"Поспели вишни в саду у дяди Вани,
у дяди Вани поспели вишни.
А дядя Ваня с тетей Груней нынче в бане,
а мы под вечер погулять как будто вышли..."

Или:
"Ехал на ярмарку ухарь-купец,
ухарь-купец, удалой молодец.
Ехал на ярмарку весел и пьян,
в красной рубахе - красив и румян!.."

Или:
"Я о своей любви
совсем уж не жалею.
А ты хоть удавись, зараза...
- А я не у-да-влюсь.

Но главное, что там было - и поразило меня сразу же: песня на стихи Юза Алешковского "Окурочек".
Лучшего исполнения названной песни я не слышал с тех пор.
Кто же пел ее там и тогда?
Думаю, Аркадий Северный.
Но не так, как он пел обычно, ломая язык по-блатному, что нормальному человеку слушать это было невозможно, а очень проникновенно,
скромно, по-человечески.
И сопроводительный джаз-банд у него был отличный: акустический, тихий и мягкий.

...Из колымского белого ада
шли мы в зону в тяжелом дыму:
я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему.

Баб не видел я года четыре.
Ну и вот, наконец повезло:
ах, окурочек, может быть, с ТУ-104
этим ветром тебя занесло...

Ну, и так далее. 

Я задумался: отчим Анжелы был официальным "Другом милиции".
Не пил, не курил, занимался штангой.
А слушал и любил при этом - что?

(Нет, песня про окурочек - отличная песня!
Она не блатная, а именно лирическая.
Одна из лучших песен на тему зоны вообще.
А пожалуй, даже и лучшая.
Но была она там - в совершенном одиночестве, словно залетела туда из другого времени и места.)

В основном там был записан неприличный гвалт.
Не матерный, а именно неприличный.
Тогда как "Архангел" - на внешний взгляд - был образцом приличия и дисциплины.
Но когда он оставался один, то заводил любимую бобину.
И - торчал от нее, конечно.
Потому что она выражала его скрытую внутреннюю суть.
И подросшую падчерицу он возил отдыхать всегда и только в Одессу.
Его взгляд с их совместных одесских фотографий - взгляд Бени Крика после успешного ограбления и разбоя.

...Конечно, подросток Рома проявил неблагоговение, нарекая отчима Анжелы священным архангельским званием.
Но сделал он это - в смысле переносном, а не прямом.
Да и что он знал тогда об Архангелах Божьих.
О грозном Архистратиге Михаиле, например, повергнувшем сатану с неба когда-то.
У сатаны с тех пор и навеки - руки коротки до небес.
Боится он панически Архангела Михаила, помнит об их схватке и бессильно скрежещет зубами.
Но на земле - он мастак подличать, мстить, мучать и клеветать.
Человекоубийца от начала, он и блатные песенки знает хорошо.
И не только знает, но внедряет всё это в наше сознание, чтобы мы потешались над насилием, а не противостояли ему - умом и сердцем,
письменно и устно, в быту и на службе - с оружием в руках, как это делал, например, оперуполномоченный Марков, убитый на задании в легендарном
сериале "Бандитский Петербург".


МИХАИЛ ВОДЯНОЙ И АЛЕКСАНДР МЕДИН

Два этих барда - неизвестны никому практически.
Михаил Водяной известен только как исполнитель роли Попандопуло в фильме "Свадьба в Малиновке".
А Александр Медин - неизвестен никак.

"Я водяной, я водяной,
никто не водится со мной.
Внутри меня водица.
Ну что ж с таким водиться..." - замечательная песня из мультика, упреждающая более глубокое знакомство с Михаилом Водяным.

Да и Высоцкий сказал о нём замечательно:

"Я старый больной озорной водяной,
но мне надоела квартира.
Сижу под корягой, простуженный, злой,
ведь в омуте мокро и сыро.

Вижу намедни: утопленник - хвать!
А он меня - пяткой по рылу.
Нет, перестали совсем уважать
нашу нечистую силу..."

Михаилу Водяному тоже в свое время надоела квартира.
Из родного Харькова он перебрался в Одессу.
И там - вполне состоялся как бард.

Ибо:

"Если вы чуть-чуть художник и поэт, -
вас поймут в Одессе с полуслова!" (Высоцкий)

Водяной - поэт очень "чуть-чуть", конечно, но для Одессы - большего не нужно.
Да и здесь известно из его песен кое-что.
Без имени автора, правда, но известно.

Например, вот это:
Ну, я откинулся... Какой базар-вокзал...
Купил билет в совхоз "Большое Дышло".
Ведь я железно с бандитизмом завязал,
всё по уму, но лажа всё же вышла...

Далее там повествуется о жестокой ссоре двух блатарей, одного из которых автор неверно именует "фраером".
Наехал "фраер" с кастетом на откинувшегося с зоны, а тот его за это и убил.
А обратно на зону - блатарю неохота.
И он заклинает начальника:
Секи, начальник, я всё честно рассказал.
И мирно шел сюда в сопровожденьи.
Ведь я железно с бандитизмом завязал:
верните справку о моем освобожденьи...

У Михаила Водяного - песня не одна, а много.
Штук примерно 50.
Их никто не знает лишь по одной причине: однажды Водяной позволил себе антисемитскую выходку.
Написал песню с названием "Я и мой сосед Хаим".
А в ней - Хаим "плохой". Богатый, сытый, респектабельный.

"Я впотьмах картошку жру,
он - при люстре ест икру!

Разве не обидно!"

Это написано и спето Водяным - совершенно без иронии.
На полном серьезе просто.

"Обидно", конечно.
Вот и не знает его никто.

Невелика потеря, но речь у нас идет об ЭНЦИКЛОПЕДИИ Высоцкого.
А Энциклопедия предполагает ПОЛНОТУ охвата.
И ничего страшного, что она не собрана в один том, а как бы рассыпана по частям, по статьям, по блесткам.
Это придает ей ЖИВОСТЬ и жизненность.
Собери ее в один том, сделай ее строго "тематической", она, как всякая другая Энциклопедия, будет лишена сопутствующего контекста. 
А в нём - нередко всё и дело.

Александр Медин - ленинградец.
Неумелый подражатель Высоцкого.
Причем Высоцкого раннего, а не зрелого.
Зрелому Высоцкому - подражать практически невозможно.

Но при этом у Медина - отличный бардовский вокал (свой, а не "хриплый") и превосходное владение гитарой.
Как это он так прозяб в безвестности, я не знаю.
Мало ли прославленных глупостей-пошлостей в нашей стране.
Адская пародия на Высоцкого Никита Джигурда - и тот известен.
Отчего бы ни признать и Медина?
Хотя бы на уровне КСП, "грушевского фестиваля" и тому подобных отдушин для любителей слов под гитару.

Нет, тишина гробовая.
Не было такого автора, товарищи.

Да невелика потеря тоже, но кое-что я здесь процитирую:

...Ведь ворует начальство,
и воруют в верхах.
А тут вот надо ж попасться
на каких-то болтах.

Сколько душ миллионов,
сколько трезвых умов:
3 процента шпионов,
90 - воров...

Ну а что?
Статистика достаточно верная.

Кто же оставшиеся 7 процентов у Медина?..

Вот знаете, был в Абакане такой чудак: Серега-"Анархист".
Он как-то высчитал, что творческих интеллигентов от общего числа населения - 7 процентов.
У Романа Сенчина есть давний рассказ с таким названием.
Лучшее из всего, что Сенчин когда-либо написал.
А то и единственное.

...Ну а что иные творческие интеллигенты тоже иногда падают в воровство, то как же им в него не падать,
если это - во многих книгах, фильмах и песнях прописано как нечто крутое, престижное, смелое, заслуживающее уважения и
понимания, а то и поклонения вдаль.


"ПАТРИОТЫ АМЕРИКИ", или НИКУДЫШНЫЙ ПОЛИТИК

В 1992 году, когда все были в диком восторге от Ельцина, я позволил себе написать статью "Патриоты Америки".
В ней я развенчивал Ельцина и его демократию.
Побудило меня к этому не "тайное знание" скрытых политических процессов (я их не знал), а простой и честный "Дневник писателя" Ф.М.Достоевского.
Прочтя его внимательно, я просто взял и приложил мысли русского гения к тогдашней общественно-политической ситуации.
Мне показалось, что она, эта ситуация, во многом идентична той, о которой в 1870-х годах писал Достоевский.

Мою статью - напечатали в газете "Мирнинский рабочий".
На меня посыпались негативные отзывы.
Четыре опровергающих меня статьи вышли тогда же и там же.
При этом - ответить своим оппонентам мне уже не дали.
Да и вообще - чуть ли ни объявили мне бойкот.

...Прошли годы.
Правота моих тезисов, выраженных в названной статье, стала очевидна всем.
Один интеллигент даже заметил мне в устной беседе: "А ведь ты был прав тогда, Игорь".
Это меня утешило, конечно, но поезд, увы, ушел.

Конечно, столичные публицисты могут рассмеяться и сказать: "Да кто его читал-то, этот ваш "Мирнинский рабочий".
Только мирнинцы и читали.
А у нас в Москве - целый журнал шумел о том же.
На всю Россию шумел.
И даже не один, а несколько.
Окстись, безвестный провинциал и местечковый автор!

Хорошо.
Согласен.
ПризнаЮ.

Шум иных "правых" столичных журналов - не районный "Мирнинский рабочий", конечно.
Но что делать и кто виноват: жил я тогда в Мирном, а не в Москве.
И на своем месте делал всё, что возможно.

Однако поэт Федор Васильев, живший тогда именно в Москве, а не в Мирном, сказал мне в частном письме (цитирую по памяти близко к тексту):
"Игорь, постарайся выбрать для себя иное поприще, чем политика".
И приложил к письму одно из своих стихотворений, как всегда, замечательное:

Когда над миром чорным серебром
сгущается наследье Ганнибала,
ты вторишь тяжелеющим пером
змеиным очертаньям перевала.

И нУжды нет славянские глаза
сужать в полоску лунного ущерба.
Густая надвигается гроза,
но, прежде тучи, набухает верба,

зовущая в исчисленный предел...
Скорей, чем дождь смешает кровь и пепел,
имение, которым ты владел,
сожги словами: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ.


Я внял словам настоящего русского поэта и имение сжег.
И о политике - более не рассуждал.
А если и бывали рецидивы, то со временем я перенес их не на политику как политику, а на тайну личности, если угодно.
Например, тайну личности Николая Гоголя и, чего там, самого поэта Федора Васильева тоже.


НАШ МИРНИНСКИЙ САМИЗДАТ

Он начался в Мирном в 1990 году, с легкой руки Александра Давыдовича Молочникова, самого заметного в алмазном городе интеллигента из Питера.
Некий легкий парадокс: казалось бы, настала или настает свобода печати и слова, а Самиздат отходит в прошлое.
Между тем, в Мирном он только и появился тогда.
Это был вышедший номер альманаха "Риск", размноженный на ксероксе до 100 экземпляров.
Все они - разлетелись на центральной площади за считанные минуты.
Людям было это интересно и внове.

Я не помню, что там было из материалов других авторов.
Ну, большая вводная статья самого А.Д.М.
А вот кто еще...

Был там небольшой рассказ Андрея Наумова, служившего тогда в Армии.
Пара-тройка моих ранних стихов, а главное - "Армейская сюита".
Я написал ее во время дежурств в пожарной охране, желая поддержать и повеселить служивого друга.
Высылал ему ее по частям - по мере написания.
Частей там было 9.
И два лирических отступления.

"Армейская сюита" произвела настоящий фурор среди солдат срочной службы.
Ее рвали друг у друга из рук, катаясь от смеха по натертому полу казармы.
Даже чечены, которые стихов не читают, оценили "Сюиту".
Она была сатирической до зела.
Но при этом - узнаваемой, близкой и понятной служивым ребятам.
Так уж вышло: писал я ее только для Андрюхи, а она - получила всеобщее признание тех, кто был с ним рядом.

Поэты, Армии не нюхавшие, морщились от нее, конечно.
Но что мне до их оценок.
Они для меня больше не авторитет.

Кстати, моя одноклассница Юля Ф., к которой тоже попал номер "Риска", сказала мне искренне о "Сюите":
"Игорь, я никогда так в жизни не смеялась!"

Я удивился и промолчал.

Позже А.Д.М. затеял издавать журнал уже не ксерокопический, а типографский.
Он назывался "Отвал".
В Мирном много отвалов алмазной промышленности.
Горы целые вокруг города.
Это название, придуманное А.Д.М., показалось мне удачным и оправданным для Самиздата.

Но мне хотелось, чтобы "Отвал" наполнялся произведениями местных авторов.
А если и не местных, то только тех, кого не печатали официально.
Тогда как А.Д.М. - наполнял его перепечатками из питерских изданий.
А то и фрагментами "Окаянных дней" Бунина.
Что названию уже не соответствовало.
Зачем издавать то, что уже издано?

А уж от гадостей Лимонова, которые А.Д.М. тоже избранно публиковал, мне хотелось снять свою фамилию с обложки "Отвала", где значилась его редколлегия.

Лучшее, что было в "Отвале": стихи Федора Васильева, привезенные мною из Москвы в солидном объеме.
Вот ради регулярных подборок Федора я был готов терпеть и Лимонова.
Но вышло только два номера "Отвала".
А.Д.М., завоевав себе дополнительный авторитет на редактуре мирнинского Самиздата, счел, что достаточно.
Да и разошлись мы с ним серьезно на отношении к Ельцину и его демократии.

И мне ничего более не оставалось, как затеять свой личный машинописный Самиздат.
Вернее, наш с Андреем Наумовым, как раз пришедшим на дембель.
И вот это уже - был Самиздат настоящий.
Наша МАШИНОПИСНАЯ "антиобщественная" газета носила самоироничное название "Правда-Матка".
Мы с Андреем искренне смеялись над собой, назвав ее так.
Согласен, что с точки зрения литературной это сильный перебор.
Но с точки зрения сутийной, это било в "десятку".
Мирный ее реально ПРОЧЕЛ.
И не только Мирный.
Нам написали даже из Библиотеки Конгресса США в Вашингтоне, чтобы мы "не терялись из виду" и по возможности присылали им каждый новый номер нашей газеты.
Мы с Андреем сели на пол, получив их письмо на фирменном бланке.

Конечно, это был непостижимый Божий Промысел.
Ничем иным этого объяснить нельзя.

Ну, сколько у нас было экземпляров каждого номера?
Как максимум - 5.
И всего номеров вышло тоже, по-моему, 5.

Да на последнем докате ДУХОВНОЙ БИТВЫ и личной внутренней правды - один номер "Чевенгура".
Но его мы, кажется, уже и не размножали.
Так он в одном экземпляре и остался где-то.

...Как-то зимою в Мирный прилетел из Москвы поэт Федор Васильев.
К своей маме просто.
Прилетел не один, а с поэтессой Яной Вишневской.
Они вдвоем тоже затеяли Самиздат.
Их машинописная газета называлась "Новое дело" (вышел один номер).
Газета была хорошей, но слишком заумной для Мирного.
Кроме меня ее материалов никто не понял и не оценил.


В ГОСТИНИЦЕ "ЛЕНА"

Иосиф Бродский в одном из эссе называет Якутск "страшным городом".
Поэт бывал там по молодости с геологической партией, что ли.
Да, на взгляд ленинградца, выросшего среди дворцов и каналов, Якутск действительно город страшный.
На мой же взгляд, он не то чтобы страшный, а неуютный очень.
Да и город-то он только по названию.
По сути Якутск - большой национальный улус.

Однажды нас с моим другом-поэтом Славой Артёменко пригласили туда на поэтический семинар.
И не только нас, а авторов со всей Якутии.
И разместили в гостинице "Лена".
Это центр Якутска, более или менее благоустроенный.

Сам семинар проходил днями в редакции журнала "Полярная звезда".
Было нескучно, но несколько официально.
А поэзия официоза не терпит.
Она сжимается от него в комочек и ждет, когда участники станут самими собой и заговорят о том, что их
действительно волнует в жизни и творчестве.

А что волновало действительно участников семинара?
Вернее, не что, а кто.
Их волновала красивая женщина из Нерюнгри, сидящая с нами рядом.
Но как об этом прилюдно заговоришь?
А вот так и нужно было сказать: мы, Софрон, всё понимаем, но настоящая поэзия в данный момент - не в наших рукописях,
а у нас перед взором.
Вот ею мы и хотим обладать.
А остальное - приложится, если мы добьемся взаимности.
Главное сейчас: не упустить шанс.

Настоящие поэтические чтения, как это обычно бывает, начались ближе к ночи в гостинице "Лена".
В одном из номеров там.
Прочел кое-что и я.
И один из самых известных поэтов тогдашней Якутии, я запамятовал его фамилию, начал кричать: "Слушай, да ты живой! ЖИВОЙ!"

...Наберешь номерок сгоряча:
3-15-14-40.
И беспечная стая, крича,
вожака не признает спросонок...

И тут же кинулся набирать прозвучавший в моих стихах номер телефона.
Молодец он, если честно.
До конца ему этого сделать не дали, но - молодец.

Редко такое восприятие встретишь.

Но вот беда: красивая женщина из Нерюнгри к тому времени уже уединилась в другом номере с полудеревенским прозаиком.
Он хвастался нам наутро своей победой.
Мне было досадно, если честно.
Досадно за нее.

Но потом она написала мне письмо.
Где призналась, что уезжает из Якутии на Дальний Восток.
На постоянное место жительства - поближе к Сахалину.
И по сути, звала меня с собою.
Добавив, что только мои стихи ей и понравились.

Я не стал в ответном письме тонко укорять ее за прозаика.
Потому что прозаик - лгал.
Он не был близок с нею ночью.
Поэзия - не проза.
Не деревенская проза во всяком случае.
Поэзия - надежда на любовь.
В высших своих проявлениях - на любовь христианскую, а не гостиничную только.
Высшая Поэзия - монахиня, если хотите.
Как и река Лена.
Это Ангара - невеста Енисея.
Да уже, наверное, и венчанная супруга.

А Лена - убежала от мира в море Лаптевых.
И спасается там во Христе.


ПАМЯТИ ЮРИЯ ВИЗБОРА

Был у меня в Мирном приятель - Фидель Очаковский.
Хороший и чистый очень человек.
Он работал архитектором, серьезно занимался футболом, писал стихи.
Именно он познакомил меня с Александром Давыдовичем Молочниковым, отцом мирнинского Самиздата.
Но было в Фиделе нечто, чего я принять не мог: некая декларированная агрессия по отношению к тому, что было ему недоступно.
Недоступно как в смысле понимания, так и в смысле прощения, отпущения грехов.
Он не забывал обид, нанесенных ему или его "диссидентствующему" отцу в прошлом.
И готов был если ни мстить за них, то категорически и с порога отвергал всякую иную точку зрения на то, что нужно сейчас России,
а что Ей ни к чему.

России не нужен футбол, например.
Футбол - не Россия, а Бразилия.

У Фиделя - было полное собрание записей Визбора, видимо, перешедших к нему от отца, но у меня сложилось впечатление, что он их почти не слушал.
А если и слушал, то не тем ухом.
Визбор очень умягчает душу, а душа Фиделя явно была ожесточена.

Моя душа была не ожесточена, как это могло показаться со стороны, а несколько разболтана, недисциплинированна, леностна.
Ну, и страстна тоже, но иной страстью, чем у Фиделя.
Она тайно изнывала по исповеди Богу, по очищению, а взять его было неоткуда.

Перегрузив бобины Фиделя к себе в дом, я внимательно слушал Юрия Иосифовича.
Кое-что я знал, конечно, и прежде - и даже многое, но кое-что - услыхал впервые.
И этого "впервые" тоже было достаточно.

...Веселая любовь моя,
зеленая и белая,
где ж ты живешь,
в каких краях,
что ж без меня
ты делаешь.

Кто там стоит
в тени берез,
в том пиджачке
вельветовом,
чьи это клятвы
произнес
ветер седой
под ветками.

Где-то вдали, совсем вдали,
за проливными ивами,
ходят весёлы корабли
в нашу страну
счастливую.

Веселая
любовь
моя,
зеленая
и белая,
где ж ты живешь,
в каких краях,
что ж без меня
ты делаешь...

Бабушка Манечка была еще жива.
И тихо притулившись на своем диванчике, слушала тоже.
Оживилась она несколько вот на этих словах:

Когда кончается сезон удачи,
и ветер, как афишы рвет последние листы
надежды,
когда случилось так, а не иначе,
то значит, время грим смывать
и пересматривать
одежды...

Просто жизнь моя манеж,
яркий круг, со всех сторон
освещенный.
Просто жизнь моя манеж,
на коварство и любовь
обреченный.
Ветер сумеречный свеж,
не дарите мне надежд,
не дарите.
Просто жизнь моя манеж,
ну а вы, мой друг, мне кажется, -
зритель...


Когда мы еще жили в Иркутске, бабушка Манечка работала в театре костюмером.
И иногда брала меня с собой.
Усаживала в зале, чтобы я спектакли смотрел, но мне это было рановато.
Я убегал оттуда на театральные задворки, где стояли служебные авто.
Помню, там вдалеке виднелся каркас старого разбитого "рафика".
Я смотрел на него и плакал.
Мне казалось, что ему больно очень.
И тихий иркутский снег медленно засыпал нас обоих.


О, ЗАПАД...

Мы мало чувствуем и понимаем западную жизнь.
Судим по фильмам и передачам.
А если кто и бывает там, то ему открывается лишь то, что он успел выхватить дома: на уровне неких заранее заданных себе впечатлений.
Они могут варьироваться, удивлять, но дом - не отпускает туриста.
Это не "менталитет", а путь.

Иной путь к Богу вообще.

Даже Достоевский ничего не понял на Западе.
Наоборот: Запад понял Достоевского.
А поняв, не сумел его удержать и узурпировать.
Достоевский убежал от Запада ко Христу незападным путем.
И западным следопытам было не различить его следов на влажной земле Германии, Италии, Франции.
От Достоевского им остался только неоплаченный счет в одном из европейских отелей.
Счет этот Запад взял в рамочку, повесил на стену и бережно хранит.
ДОЛГ был прощен Достоевскому... но в последние времена, во времена последней схватки за главенство, Запад может и взыскать его с нас, конечно.

А чем нам оплатить его?
Это счет Достоевского, а не Жириновского, например.

Жириновского на Западе по-настоящему интересовала только порнозвезда Илона Сталлер.
И не потому, что она когда-то была членом итальянского парламента, а потому, что она - порнозвезда.
Бывших порнозвезд не бывает, как не бывает бывших милиционеров.

Ну вот Чехова, например, на Западе интересовали по преимуществу кладбища и немецкие врачи.
Чехов каким был врачом.
"Непрактикующим".
Видимо, он предчувствовал, что умрет на Западе, а не дома.
И как писатель и как человек.
От писателя Чехова Запад взял только пьесу "Чайка".
Да и то - на время.

Розанов замечал на Западе только сооружения культа.
И очень хорошо написал о них.
Верно прозрев в немецком народе будущего "гегемона".
Но "гегемон" Гитлер - не гегемон.
Это не гегемония, а сатанинский блеф.

Ну, Набоков просто придумывал Запад.
Придумывал подчас очень изобретательно, но это - не Запад тоже.

Солженицын пытался наставить Запад на свой личный путь, путь самоограничения, но Запад этого не терпит.

Западом тайно рулит Ватикан, а это - богатство и роскошь, конечно.
Не личная роскошь кардиналов конклава, например, а роскошь древней Римской империи, какою по сути и является Запад.
Католицизм, отпав от Христа, вернул Запад к дохристианским временам кесарей и прокураторов.

Великобритания с ее "англикантством", по сути, закрыла себя в консерву от общих западноевропейских процессов.
Но эта консерва скоро испортится, потому что ее неправильно хранят.
Держат не в холодильнике, а на солнцепеке неприятия светской власти как таковой.
У Ватикана с земными правителями - тайными и явными - некий негласный договор об "уважении друг к другу".
Невмешательстве во внутренние дела.
Но Ватикану при этом - глубоко враждебна светская власть.
Особенно английская, конечно.

Лютеранство за последние лет 70 стало на Западе неким атавизмом уже окончательно.
"Классным часом" для любителей попеть "во славу Божью".

А "Новоапостольская церковь" с базой в Германии производит только чумаков и кашпировских, продвинутых гипнотизеров,
способных вогнать аудиторию в беспокойный сон о себе.
Слушая их, этих "апостолов", веки смыкаются физически.

Путь Запада к Богу - путь интеллектуальный прежде всего.
А кто интеллектом не отягчен, тем ничего не остается кроме искренних попыток милости к падшим, например.

Я не знаю, что будет делать Ватикан, когда придет Антихрист.
Провозглашать его Христом?
Но Ватикану-то неприлично не знать, что Христос придет на небе, а не на земле.
Папа Римский знает об этом, конечно.
Что же: "ломать себя"?
И через "не хочу" убеждать миллиардную паству, что это и есть Христос, Сын Божий?

Ну а куда денешься.

- Впрочем, есть вариант.
Ты мне толкуешь про одну вещицу - вот эту: откуда она к тебе попала и когда.
А я оформляю твое дело без Кондрат Филимоныча. Получаешь ты за свою кражонку два года и летишь в родной дом белым лебедем. Годится?

Жеглов - сугубейший молодец в дознавательном деле.
Да, он сам засунул кошелек в карман "Кирпичу".
Это нехорошо.
Здесь Жеглов не прав.

Но ведь и "Кирпич" предварительно порезал сумочку гражданки.
Ее порезал именно "Кирпич", и кошелек упал на трамвайный пол.
Ему лишь незаметно поднять его оставалось.

Святой Апостол Петр - ничего в карман Ватикану не подкладывал.
Ватикан САМ довел дело обеднения Православия до конца, ибо Жеглова в тогдашней Европе на него не нашлось.

И продолжает упорствовать во грехе.
Служит проводником пришествия Антихриста в мир.

Ну а это уже "Фокс", а не "Кирпич".
А то и "Горбатый".

- Кто там гавкает?

- С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов. Слыхал, наверное?

Но слыхал или не слыхал, а у Ватикана нет иного выхода, как идти к православным Патриархам с повинной.
Стряхивать с себя морок застарелого еретизма и нелицемерно общаться канонически.

Чахлые израильские секты, а их там сейчас порядка двух сотен, видя это, перестали бы ждать "Мессию" на земле.
А тоже потихоньку угнездились бы к Богу.

Ну, а всё остальное на современном Западе - довески и вывески.
На одиночек-интеллектуалов вся надежда.
Что они объяснят Западу, в чем его предназначение во Христе.
Оно - в ПОНИМАНИИ Бога.
В понимании знаков Божьего Промысла даже.

...Как-то я шел по улице в Мирном, стояла весна, текли ручьи, солнышко светило доброе, а из чьей-то форточки неслось сквозь мощную колонку:
"О, Запад!
Не пота запах!
Не женщины, а сказки братьев Гримм!
Мартини!
Бикини-мини!
И наслажденье вечное, как Рим!"

Вечное наслаждение - не Рим, конечно.
Вечное наслаждение - Царствие Небесное Христово.

Думаю, Мартини там тоже есть.
Да и бикини-мини, конечно.

Царствие Христово - больше любых наших представлений о Нём.
Это не только воздухи и облака.
Это и то, что никогда не приходило на сердце человеку.
Там есть всё, конечно.
Но - в Истине.

"Не женятся и замуж не выходят" - еще не значит, что отношения мужчин и женщин там, обычных мирян и мирянок, а не монахов и монахинь,
исключительно и только ангельские.
Ангельские отношения - это именно монашеские отношения.
А мирянам и миряночкам Христос уготовал что-то иное.
Он не гребет всех под одну гребенку.
К каждому человеку у Бога подход индивидуальный.

Ну, ладно.
Не будем смущать неокрепшие души.
Возможно, и мы, миряне и миряночки, как-то удоволимся, что ли, удоволимся тем, что даст нам Господь в обновленную нетленную суть.
И не будем уже страдать от невозможности исполнения наших сокровенных желаний.

Но прежде - нужно спастись вечно.
Ибо что невозможно человеку, то возможно Богу.
Аминь.


ПРЕЗЕНТАЦИЯ "МОНАСТЫРЯ КВАРТИРНОГО ТИПА" И ЕЕ БЛИЗКОЕ ЭХО

Презентация моей большой книги стихов, поэм и эссе имела место быть в конце 1999 года в иркутском Доме литераторов им.Марка Сергеева.
Это ранняя моя книга, конечно, и пока единственная из изданных.
Сейчас я вижу все ее недостатки... но тогда - мне, тридцатилетнему, казалось, что это некий предел.

Тогда как это было лишь робким началом.
Началом, стеснявшимся самого себя.
Мол, простите, что я есть, люди добрые.

Народу на презентации было не много.
Человек 15 как максимум.
Стихов я прочел тоже мало, необдуманно и не всегда искренне отвечая на вопросы.
Словом, презентация не удалась.
У меня было именно такое ощущение после: не выложился, как хотел, смутился оттого, что понял: всё безнадежно, хоть что здесь издай и прочти.

Нет, не потому, что пришло мало народу.
Был бы там и один человек - я бы презентовал для него.

Ощущение безнадежности возникло у меня по другой причине: по причине осознания той простой истины, что в литературе КАЖДЫЙ ЗА СЕБЯ.
Могут быть похвалы и восторги - и даже искренние, но в СУТИ - это, увы, так.

А мне хотелось сказать своей книгой другое: есть на свете Бог Истинный, есть и Святая Церковь, хватит плясать под дудку бездарностей,
наводняющих редколлегии и издательства, хватит с нас "Союза писателей", давайте попробуем быть честными перед самими собой.
И хоть ценою утраченной крыши над головой - давайте попробуем сказать о том, чем мы действительно живем и о чем думаем наедине.

Для Анатолия Ивановича Кобенкова, рулившего там тогда, это было непосильно, конечно.
Как поэт он не был бездарен.
Как поэт он был мелковат.

Ему хотелось, чтобы я стал его "Санчо Пансой" или "Лепорелло", например.
Но Кобенков никогда не сражался с ветряными мельницами, как дон Кихот.
И не особо покорял женщин, как дон Гуан.

Его служкой и прихлебателем был некто Виталий Науменко, он же Зангезин, он же Нарожный, совсем еще молодой "поэт" из Железногорска-Илимского.
Вскоре Зангезин разразился "критической статьей" в газете "Зеленая лампа", где лукаво смешал мою книгу с грязью и заявил, что главным ее пороком
является ОТСУТСТВИЕ РЕДАКТУРЫ.

Да, у меня над душою не стояли редакторы СП, не портили моих строк, не навязывали своих взглядов.
Стой они у меня над душой, никакой книги бы не было вообще.
А был бы  - ТИПОВОЙ сборничек самых гладких и "непротиворечивых" стихов как максимум.

Собственно, это всё.


ПОЧЕМУ Я ПОССОРИЛСЯ С ВИТАЛИЕМ ДИКСОНОМ

Мы сначала подружились очень.
Я не раз бывал дома у Виталия Алексеевича на Байкальской, мы выпивали и общались.
Там я увидел, что Диксон - действительно писатель и образованный человек.

Он читал даже Константина Леонтьева, например, о каком не имели понятия другие "писатели".
С ним интересно было общаться.

Но леонтьевская ЦВЕТУЩАЯ СЛОЖНОСТЬ - не произвела на Виталия Диксона должного впечатления.
После своих первых удачных книг - "Пятый туз" и "Когда-нибудь монах..." - Виталий Диксон надежно забуксовал
в чужой колее безответственных поверхностных суждений, повторов и самоповторов.
По сути, скатившись в газетный дайджест невысокого пошиба.

Но и это бы еще не беда.
Тягач у меня был хороший, можно было бы и вытащить писателя на твердое шоссе.

А вот когда Диксон печатно начал хулить святых - Святого Симеона Столпника, например, - я понял, что мне с Диксоном не по пути.
Не помогло ему его образование.
Значит, оно было неистинным.
Незнавшим того, что знает каждый прихожанин любого храма: Дух Святой веет, где хочет.
И Святой Симеон, стоя на столбе в посте и молитве, стяжал Его в достатке.
А это и есть СМЫСЛ ЖИЗНИ человека как такового.


ПАМЯТИ ДМИТРИЯ БИРЮКОВА

Я запамятовал отчество этого Божьего человека, хотя он годился мне в отцы.
Думаю, на небе его отчество Иисусович - не меньше.

Дмитрий Бирюков всю жизнь работал синоптиком в аэропорту Мирный.
И был книгочеем, собирателем книг.

С женой он то ли развелся, то ли просто отделился вдруг.
Ютился в крохотной квартирке, заваленной книгами от пола до потолка.

В его библиотеке были даже Справочники по цветоводству.
И их он тоже читал.

Но более всего Дмитрий Бирюков любил письма Чехова.
Переживал, что не может найти себе собеседника, с кем можно было бы о них поговорить.
А когда нашел в моем лице, был счастлив так, как я не помню ни в ком более.

Когда я приходил к нему в гости, он ставил мне пластинку с пением птиц.
И я вспоминал профессора Плейшнера в легендарном фильме.
Тоже Божьего человека, конечно.

У Дмитрия Бирюкова - не было, если можно так сказать, гигиены чтения.
Он читал именно все подряд.
От "Военной переписки В.И.Ленина" - до самых утонченных стихов мировых поэтов.
Дмитрий Бирюков искренне ЛЮБИЛ ВСЕХ.
Ну просто - ВСЕХ, без исключения.

И слушал в аудиозаписях - тоже всех.
Вот он слушает Высоцкого, а вот - самопальную запись вертолетчиков мирнинского авиаотряда, что-то там исполнивших под гитару.
И любит их не меньше, чем Высоцкого.

...Я вспомнил его земное отчество: Дмитрий Петрович.

Когда после долгого перерыва я прилетел в Мирный, то сразу же поднялся в служебное помещение синоптиков аэропорта.
Чаял застать Дмитрия Петровича на ночной смене.
И, чего там, остановиться на постой именно у него.
Он бы выделил мне раскладушку, поверьте.
Или, вернее, он предоставил бы мне свой небольшой диван, а сам бы спал на раскладушке.

Но мне сказали, что Дмитрия Петровича больше нет.
И мне показалось, что я зря прилетел в Мирный.
Или, вернее, не показалось.

Без раба Божьего Димитрия - Мирный перестал быть МИРНЫМ.
Стал незнамо чем.
Неким военным полигоном для изобретателей из компании "Алмазы России".
Там было невыносимо подчас.
Душевная атмосфера была искажена до предела.

...Отдышался я только в квартире у Славы Артёменко.
Он помнил Дмитрия Петровича.
И в лучшие свои минуты - чем-то на него походил.


УДАР КИКНАДЗЕ

Мне однажды довелось побывать в Переделкино.
Там в писательском санатории отдыхал тогда поэт Алексей Алексеевич Васильев.
Отдыхал по официальной путевке, как положено.
А мы с его сыном Федором неофициально увязались вослед.

Номер был хороший и большой, тесноты не возникало.
А вот жрать нам с Федей было реально нечего.
В столовой кормили только обладателей путевок, а не всех подряд.
Денег у нас не было тоже.

Мы пробавлялись репчатым луком без хлеба.
И скоро поняли, что пора возвращаться в Москву.

Но перед этим - зашли в бильярдную.
А там висел плакатик, представляющий завзятого игрока: "Удар Кикнадзе".

Кто-нибудь знает писателя Кикнадзе?
Мне кажется, Переделкино - вотчина биллиардистов по преимуществу.
Там неважно, что и как ты пишешь и пишешь ли вообще.
Там важно, как ты играешь на биллиарде.
Это читалось во всех мимолетных "писательских" взглядах на нас тогда.
Они просто немо кричали об этом.

Да даже и без бильярда.
ЧУЖИМИ мы были там с Федором.
Не потому, что у нас путевок не было, кто ее даст не-члену СП, а потому, что мир официальной литературы - иллюзорный мир, например.

Как спевал когда-то Летов:

Я иллюзорен со всех сторон.
Я иллюзорен со всех сторон.
А я пошел сдавать мочу,
я просто иллюзорен...

Да и Алексей Алексеевич был там чужим, если честно.
Не вписывался в пейзаж.
Не был и биллиардистом.

И не отдыхалось там ему ничуть.
Там невозможно отдохнуть поэту.
Там можно только отбыть срок путевки.
И не пишется там - в этом роскошном номере с огромной ванной.

Как там это у Еременко:

Гальванопластика лесов.
Размешан воздух на ионы.
И переделкинские склоны
смешны, как внутренность часов.
...............................

И я там был, мед-пиво пил,
изображая смерть - не муку.
Но кто-то камень положил
в мою протянутую руку.
......................

Хорошо это сказано, на мой взгляд.
Лучшее, что у него есть вообще.


ТАТАРСКАЯ КНЯЖНА

Лилия Г. - действительно была княжной, правнучкой князей булгарских.
Приехала она из Казани в Переделкино: стихи свои "писателям" почитать.
Ну и опубликоваться как-то, по возможности.

Но что-то там не заладилось.
"Писатели" не только стихов, но и внешности ее не оценили, как должно.
А Лилия была красива.
Изящная очень.

Дворянство, пусть татарское, на физиологическом уровне отвратно "писателям".
Все они, даже самые богатые из них, пролетарии сути.
Большевики, а не дворяне, конечно.

И приехала Лилия к нам в гости: на Каляевскую, 15.
Я не помню точно, откуда она знала адрес.
Может, Федор ей дал, может, еще кто.
Это неважно здесь.

Мы сидели за столом и общались, читали стихи.
Лилия ко всем обращалась исключительно на "Вы", хотя и была нашей ровесницей.

И ближе к ночи я не выдержал.
Увлек Лилию в другую комнату и начал ее целовать.
Она не препятствовала мне, только нежно спросила, когда я опустился губами к ее животику и ниже: "Что Вы делаете?"

Но тут забеспокоился Федор, следящий за тем, чтобы "в его доме не было разврата".
Срочно отозвал меня от Лилии, а потом пришел к ней сам.
Ночь они провели вместе.
Лилии было все равно, с кем из нас ее проводить.


ПУХАНОВ И ПОПЛАВСКИЙ

Дядя Берлиоза Поплавский был киевлянином.
Но мечтал переехать в Москву.
И когда Берлиоз погиб под трамваем, Поплавский попытался завладеть московской квартирой племянника.
А представители свиты Воланда - кот и Азазелло - не дали ему этого сделать.
Поплавский был вынужден навсегда вернуться в Киев.

Пуханов - тоже киевлянин.
Но в Москве окопался надежно.
Выправил себе квартиру на "Автозаводской".
И забил ее продуктами на год вперед.

А откуда у него такие деньги, спрашивается?
Вроде как от малого бизнеса.

Нет.
Просто Пуханов умеет льстить.
Льстить нужным людям.

С ненужными ему людьми Пуханов - отстранен и сух.
А то и надменен.

А вот нужным людям - Пуханов стелет в общении персидские ковры.

Он не Поплавский, конечно.
Он - Алоизий Могарыч из того же романа Булгакова.


АРМЕЙСКИЙ ВЕЗДЕХОД ПАШИ ПРОСЕКОВА

У нас в минометной батарее, куда меня перевели служить из пехотной роты, были вездеходы.
К их форкопам крепились минометы на колесной платформе, если вдруг случались учебные стрельбы.
Стрелять из миномета - прикольно бывает иногда.
Наши мины редко попадали в цель, а зримо рушились на горизонте монгольских степей.
Но это никого не смущало: ни офицеров, ни нас.
Главное, сделать выстрел.

Минометная батарея - не пехотная рота.
Служить в артиллерии - уютнее, чем в пехоте.
Теплее гораздо.

И вездеход - не боевая машина пехоты тоже.
От БМП я шарахался, как мог.
Из вездехода - меня было трудно вытащить.

Механиком-водителем нашего вездехода был Паша Просеков из Кемерово.
Он был молодым солдатом, "духом", как говорят в Армии.
Но при этом в свои 18 лет он был классным водителем просто.
Отлично водил не только вездеход, но и наш же ГАЗ-66.

Но вездеход был мне как-то интереснее, что ли.
Управление рычагами, а не педалями.

Паша научил меня водить вездеход.
И я выжимал из него всё, что можно.
Все его 60 километров в час по пересеченной местности.

Конечно, для легкого авто - это не скорость.
А вот для гусеничной машины - это очень скорость.
Паша, сидящий рядом со мной на пассажирском месте, поглядывал на меня встревоженно.
Но замечаний не делал, думал о доме, наверное.

Гонка на вездеходе - была самым моим счастливым временем в Армии.
Я вообще обожаю быструю езду.
Терпеть не могу, когда, например, городское маршрутное такси тащится, как официальный литературный процесс.
И говорю водителю: "Ты быстрее ехать не можешь?"
Но водитель, злобно оглянувшись, не удостаивает меня ответом.


БОРЕЦ ЗА ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ

У поэта Федора Васильева был объемистый сборник "Молодая Поэзия - 89".
Авторов там было - до зела.
Очень и очень много.

Сборник был составлен Аркадием Тюриным и вроде как неким Мнацаканяном.
Ну, именно "вроде как", потому что составлял его Аркадий Васильевич, БОЛЕЯ за дело всей душою.
А Мнацаканян скорее всего был там свадебным генералом.
Или "редактором" (читай: портил иные авторские произведения).

Была в сборнике и подборка Федора Васильева.
Не очень большая, но была.
И конечно, она выбивалась из общего ряда.
Выбивалась, может быть, и потому, что я лично знал Федора.
И переживал за него.

Ну, кого еще из авторов сборника я лично знал?
ОЧЕНЬ ШАПОЧНО И МЕЛЬКОМ - Виталия Пуханова и его супругу.

Но на всех остальных я смотрел уже совершенно беспристрастно, воспринимая СТИХИ, а не личную привязанность или антипатию.
Мое восприятие не было замутнено модным тогда делением на "правых" и "левых".
И если поэт был "не нашего лагеря", то и какой он, к лешему, поэт.

Более всего в сборнике мне понравились стихи Сергея Гандлевского.
Несколько иным оттенком нравления - стихи Михаила Шелехова.
Поразили стихи Владимира Орлова.

Ну, и отдельные вещи или даже отдельные строфы еще авторов 4-х.
Михаил Айзенберг, Александр Еременко и человека 2, чьих фамилий я не помню.

(Ушедшего уже тогда Александра Башлачева в этот сборник, на мой взгляд, вставлять было не нужно.)

Но вот некоторые стихи Сергея Гандлевского я практически сразу запомнил наизусть.

Есть в растительной жизни поэта
злополучный период, когда
он дичится небесного света
и боится людского суда.
.......................

Как-то вошли они в меня волной и остались.

Опасен майский укус гюрзы.
Пустая фляга бренчит на ремне.
Тяжела слепая поступь грозы.
Электричество шелестит в тишине.
................................

Ну, и так далее.

Да и позже: всё, что я ни читал у Сергея Гандлевского, мне неизменно нравилось.
Он был очень остроумен в стихах шуточных и очень светел в стихах серьезных.
Тонок, несколько равнодушен к миру, я бы сказал. 

Но потом Сергей Гандлевский перешел на прозу.
Что-то где-то преподавал и прочее.

Проза Сергея Гандлевского называлась "Трепанация черепа".
Читать ее было совершенно невозможно.

А его - премировали за эту вещь, напечатанную, кажется, в "Знамени".

Сергей Гандлевский из великолепного русского поэта очень быстро стал "полезным членом общества" и "борцом за либеральные ценности".

Я не хочу сказать, что поэт - не может быть полезен.
Очень может, конечно.
Но полезность полезности рознь.
Одно дело - полезность душевная, тихая и незаметная, личная и интимная; и совсем другое дело - "полезность" декларированная,
партийная, корыстная, если хотите.

Либеральные ценности - ложны, например.
А истинные ценности - провозглашены в Евангелии Христом.
И это не либерализм, а любовь в рай.


НА ПРИЕМНЫХ ЭКЗАМЕНАХ В ЛИТИНСТИТУТ (1993)

Я подался туда с одной-единственной целью: получить хоть какой-то социальный статус в Москве.
Без оного статуса - вся милиция была моей.
Проверки документов, задержания, штрафы, нервотрепка.
От всего этого я очень устал.

А статус студента - позволял мне свободно передвигаться по столице в те немирные времена ельцинских путчей и обмана.

Насчет Литинститута, этой адской придумки Горького, я тогда уже иллюзий не питал.
Но теплилась некая надежда: а вдруг мне и опубликоваться помогут.

Ну, прошел творческий конкурс, начались общеобразовательные экзамены.
Этюд я написал на "5".
Но допустил при этом одну непростительную оплошность вдаль: в самоэпиграфе к Этюду я позволил себе иронию по отношению к Виталию Пуханову.
А Виталий Пуханов был тогда там у педсостава на высоком щите.
И шутить о нем, видимо, не полагалось.

На экзамене по русскому языку меня уже ждали.
Открытым текстом и при мне заметив друг другу, что это "тот самый", у кого "эпиграф".
И безбожно начали меня валить.
Между тем, на вопросы билета я ответил им хорошо.
И письменное задание выполнил без ошибок.

Они стали предлагать мне "дополнительные вопросы" и, не дослушивая моих ответов, вынесли вердикт: "3".
С этой "тройкой" мне могло уже не хватить до проходного балла.

Ну, согласен, остальные экзамены я сдавал кое-как.
Английского не помнил, Истории - не знал.

Да плюс накудесил в общаге по пьянке.
Чтобы быть принятым в этот "престижный ВУЗ", на коллоквиуме мне пришлось отказаться от общежития.
"Живи, где хочешь".

Ну ладно, вроде приняли.
Выдали на руки студенческий билет.
Большего мне было и не нужно.

Постскриптум.

Хватило меня там - на 3 месяца очной учебы.


МЕЧТА О ФИЛОСОФИИ

В детстве, думая иногда, кем мне стать после школы, я мечтал о философском факультете МГУ.
Но при этом - ловил себя на том, что мыслить я не умею.
Мысли разбегались, прятались под лавки, я жил импульсами, а не думами.

Взялся однажды за Гегеля.
Но прочтя страницы 4, оставил его.
"В этом мне не разобраться".

Долго и беспокойно смотрел на обложку книги "Критика чистого разума" Канта.
Но так и не открыл ее почему-то.

Вот Ницше мне понравился, захватил.
Но, как я сейчас понимаю, Ницше - ФИЛОЛОГ ФИЛОСОФИИ, а не философ в чистом виде.
Филолог классный, непревзойденный.
Но филолог, а не философ.

Даже в "Заратустре" - это не столько мысли, сколько языковая потенция вверх.

Ну, собственно, и всё.
На этом мой "философский базис" исчерпался.

Ах, да: заглянул в "Капитал".
Уже зная внутренним знанием, что это не философия, а подмена.

Философов в чистом виде - было за всю историю человек 6.
И все они - были святыми во Христе.
Труды их - где же?
Были у них и труды.

Назову только святого преподобного Макария Оптинского.
Это - философ в чистом виде.

Что до древних, все они были философистами, а не философами.
В их мыслительный процесс нередко вторгались невидимые силы ада.
Мешая мыслить, затемняя суть, выворачивая наизнанку детские ползунки их честолюбивых устремлений и упований.

Достоевский - подходы к философии.
Толстой - паника вверх.
Розанов - философ-писатель.
А что это означает на практике?
Только то, что истинных мыслей у него - истинных, то есть не испорченных "атмосферными помехами аида", - порядка 80-ти.
Остальное - писательство.
Ну, конечно: писательство не наше с вами, а розановское.
И иногда - внутренняя МУЗЫКА души.
Как он умудрялся выражать ее в слове, я не знаю.

У Чехова в "Степи" есть пара философских абзацев.
Там он пишет, как думает.
Нет разрыва между мыслью и пером.
Что случается почти постоянно.

У Набокова - тоже есть немного философии.
Но не в "Даре", конечно, а в "Защите Лужина" и "Других берегах".

Срезневский - философ-критик в своей небольшой работе о картине Рафаэля "Сикстинская Мадонна".

Цветаева - философ-лирик в некоторых письмах к Тесковой и Вере Буниной (Муромцевой).

Да, Константин Леонтьев прежде.
Он по преимуществу - выдающийся композитор-культоролог, а не мыслитель.

Ну, у кого еще есть или была философия.
У Дмитрия Галковского, конечно.

Но он ее профукал быстро.
Профукал без следа.

Философский дар - самый редкий дар на земле.
Я им никогда не обладал, например.

И вместо философского факультета МГУ, о каком мечтал в детстве, поступил после школы в иркутское театральное училище.
Не потому, что хотел стать актером, а лишь затем, чтобы девушку покорить одну.
Поступая туда, я знал, что долго там не задержусь.
Так оно и случилось.

Актерство было мне противно, например.
Я не Высоцкий, чтобы совмещать театр и писательство.
Он, кстати, практически уникален в этом.
На такой степени напряжения - уникален точно.

Я люблю хорошее кино.
Люблю и хороших актеров.
Но быть им сам - никогда.

Да, я как-то о западных мыслителях забыл сказать.
Или, вернее, не мыслителях, а психоведах (не путать с психологами).

Их было достаточно много.
Из самых видных можно назвать Германа Гессе, например.

Камю.

Макса Фриша.

Мориака, например.

Юнг - не психовед.
Юнг - публицист-истерик ("Ответ Иову").
Ну, а остальное у него - не так значительно и встречалось у иных авторов прежде.
Стало быть, Юнг - еще и публицист-компилятор.

Но вот что он убежал от Фрейда - мне в нем очень симпатично.
Убежал, чтобы попробовать создать дом на доме.
Не учтя, что Фрейд свой дом возводил на рельсах, поперек железнодорожного полотна.
Локомотив Набокова разметал эту постройку, конечно.
От дома Фрейда не осталось ничего, а дом Юнга - отбросило далеко в бурьян и ломко перевернуло.

Да, еще Гамсун - тайнозритель в "Мистериях".
И там же кое-где - философ-фантаст.

Мне же с детства - женщина была интереснее Хайдеггера.
Последний, кстати, каталогизатор западной - ну пускай философии.

...Смотрю я в Контакте на фото Алисы Лазаревой, студентки МГУ.
И пока не могу определить, на каком она там факультете.
Философском ли, журналистики, математики.
У нее ногти - сантиметров 6 длиной, наращиванье, судя по всему, акрилом.
Она улыбчива, умеет красить губы и подводить глаза.
Курит, явно демонстрируя эффектный маникюр.
Нет, я не нейл-фетишист.
Я - поэт прежде всего.
А поэту - куда уйти от длинных женских ногтей.
Они как знак, что женщина - уходит от реалий туземного труда и быта и ищет иного.
Чаще всего она и сама не знает точно, чего именно.
Просто кричит об этом так.
И это ИНОЕ я иногда пытаюсь ей дать.
Ну, что я отправил Алисе в личку?
Два стихотворения.
Одному из них она скромно поаплодировала смайликом, на другое - уже промолчала.
Замолчал и я.
Так и не знаю ее факультета.
И больше ничего ей не отправлю и не напишу.
Не по обиде - Боже упаси, а просто - достаточно.

Как сказал в 70-х Галич:

Есть - стоит картина на подрамнике.
Есть - отстукано четыре копии.
Есть - магнитофон системы "Яуза".
Этого - достаточно.


2020