Не может быть

   Луна кисла в тумане утренней зари, и гало, до которого она понемногу стаивала, было похоже на ржавые годовые кольца больного дуба, о потере которого сожалела вся округа. Что с того, что кора дерева полопалась до самой сердцевины?  Сердце дуба не стало биться от того иначе. Оно по-прежнему сострадало всем, и предоставляло приют кому посередь сторожко вспученных корней, иным промежду складок и разломов коры, а которым и в узловатых ладонях ветвей, да на лоне кроны. Дуб желал объять собой всех. Его сердечности хватало и на тех, которые проживали рядом с рождения, и на пришлых, сторонних странных в своей ветрености странников. Для каждого у дуба находилось тихое доброе слово, тень, укромное место для сна или угощение.
   Вблизи дуба на редкость мирно уживались даже те, кому на роду написано быть недругами. Несомненно, бывало, что под его сенью случались распри, но завершались они скоро и почти всегда без умаленья для сторон, ибо иначе было бы зазорно даже перед собой, не говоря уж про тех, кто оказался поблизости.
Умиротворение, коим дарил дуб всё, что оказывалось подле, проистекало из его уверенности в надёжности места, которое некогда приютило его, в любви к нему.
Он хорошо помнил себя ребёнком,- загорелым щекастым жёлудем в плотном вязанном берете по самые брови, и то суетное, утоляемое наспех желание познать мир во всём многоцветии. Однако ж, любые попытки отдалиться от родных мест дурно сказывались не только на самочувствии юного, незрелого дуба, но на его мнении о себе и на уверенности в своих силах, коих ему было, сказать по правде, не занимать, так как роду он был славного. Из тех, на широких плечах пней которых пращуры нынешних человеков устраивали пляски да игры.

   Вполне сознавая своё несовершенство, незавершённость, жёлудь тщился избыть его, бросаясь из крайности в крайность,  но случилось сие лишь только тогда, когда, спустя положенный срок, он прильнул к груди родной земли, зарывшись в неё лицом, пустил в неё корни и раскинув руки с резными натруженными ладонями листвы, сделался покоен вполне. С той поры дуб чувствовал свою правоту, истинность, искренность земли, в которую врос раз и навсегда.

- Уезжаете?
- Да!
- Насовсем?
- Навсегда! Окончательно и бесповоротно! Тут обрыдло всё: люди, места...
- Ну-ну... Не пожалеть бы вам после...
- Смеётесь?! Такого просто не может быть...