Острый угол

Линия руководила рукой, жила своей жизнью и была беспристрастна.
Сама выбирала путь. Спотыкалась. Часто. Не была ровной. Не стремилась даже.
Её уверенность и готовность быть собой ломала очертания и границы.
Линия умела быть живой. Бескомпромиссной. Настоящей.
Рука подчинялась.
Рука была женской, мягкой, податливой. Умела быть нежной и грациозной. Особенно красивой была в танце. Даже не требовала партнёра. Рисовала узоры изгибом локтя и запястья. Красивыми пальцами щекотала и гладила воздух.
Линия ревновала и звала к себе. Тыкала в руку карандаш и кисти. Подсовывала листы с приятной поверхностью – стелила мягко, а потом толкалась углами, штриховала нервно и по живому. То ли прятала что-то, то ли, наоборот, доставала.
Вот покатые плечи в тельняшке и коротко стриженый овал головы, а за ними чёрная тень – главенствует, правит.
Рука соглашается, говорит:
– Ладно, сейчас ты главная.
И заходит в тень. А там углы.
 
В этом углу маленькие ладошки прижимаются к стене. За спиной мама. На стене узоры. Из них можно сложить картинки, увидеть спрятанные миры. Вот здесь морда собаки, а там большая лужа, и в ней застрял чей-то ботинок. Мама этих картинок не видит. Может быть, её зрение работает как-то не так.
Маленькая ладошка берёт крошащийся мелок и оставляет на асфальте меловые осколки.  Взрослые назовут их детскими рисунками. Линия – первыми шагами. Споткнётся. Разуется – выронит мелок. Девочка убежит играть. Линия останется ждать.
Вот другой угол. Тетрадный лист, шариковая ручка. Рука не принадлежит хозяйке, а следует за тихим шёпотом линий. Будто прикована к листу, но и оторвана от его поверхности одновременно. Очень нужно чернилами заштриховать пробелы, чтобы пограничный мир проявился, стал осязаем, узнаваем и потерял свою власть. Штриховать приходилось долго.
А здесь, в ладонях двух стен, цветовые пятна: растекаются сами по акварельной бумаге, растушёвываются в расплетённые линии волос – исчезают лица, забывают о себе чёткие контуры. Угол превращается в колыбель и качается из стороны в сторону. Обретает запах и звук. Хочется уйти. Невозможно остаться. Невыносимо быть.
Рука прячется в ладонь сестры-близняшки, сжимается, трётся пальцами о пальцы, растирает костяшки, массирует холм Венеры, чтобы успокоить сердце: оно умеет болеть, оно хочет любить.
Рука бережно обнимает другую, качает, убаюкивает. Растирает лицо слезами, зажимает пальцами мягкость искусанных губ. Отдаёт зубам указательный палец вместе с суставом – должно быть больно: следы на коже кричат об этом, но внутри что-то горит сильнее, и руке не больно, рука мешает кричать.
Линия, словно верный оруженосец, подносит меч – пальцы берут карандаш.
Взмах, удар.
Взмах, удар.
Ещё удар.
Ещё!
Снова!
В ушах шум битвы.
Противник отступает, почти повержен, последний штрих – и рисунок в руках.
Только что он был настоящим, живым, живущим. И вот он уже только застывшая картинка: каждая чёрточка на своём месте и сдвинуться ей нельзя. Слепок прошлого, один из большой мозаики хрупкого БЫЛО, монета в сокровищнице ЕСТЬ, кирпичик фундамента предстоящего БУДЕТ.
Рисунок лежит на столе новорождённым ребёнком, красуется на стене в рамке подростком, уходит в чужие руки, рамки и стены выросшим сыном и навсегда остаётся в сердце родившей матери.
Линия же снова требует своего. Рвёт блокнот на части. Не экономит краски. Равнодушна к жалобам и мольбам.
– Ты сама этого хотела, – звучит беспощадно.
Но это правда.
Ласковым игривым котёнком линия лащится в руку, кусает пальцы, щекочет пушистым хвостом. В голоде больно сжимает когтями, в сытости урчит и мурлычет.
Рука исцарапана счастьем.
Угол снова зовёт.

25.08.2021