Код подтверждения

"ТРИ АККОРДА" НА ПЕРВОМ КАНАЛЕ

Там разные песни поют, конечно.
Но в основном блатные.
Воспевающие воров и убийц.
"На улице Гороховой ажиотаж" Розенбаума, например.
Его же "Гоп-стоп".
Отвратную "Мурку" - классику жанра.
Да многие еще.

Жюри там тоже очень представительное.
Заблатненное до зела.
Александр Новиков, Михаил Шуфутинский, Любовь Успенская, Александр Розенбаум.

И происходит это всё не где-нибудь, а в концертном зале Кремля.

Члены жюри, хотя подчас и ставят исполнителям разные оценки: туза или короля, единодушны в одном: в пении дифирамбов друг другу.
Не так давно кто-то из них назвал Розенбаума "вторым Высоцким".
Александр Яковлевич, скромно наклонив голову, с удовольствием слушал.

Словом, как пророчески пел в 1964 году тот же Высоцкий:
И вот явились к нам они, сказали "Здрасьте!"
Мы их не ждали, а они уже пришли.
Но в колоде, как всегда, четыре масти, -
И нам достанутся тузы и короли!


40 ЛЕТ, КАК 40 ДНЕЙ (ПАМЯТИ РАБА БОЖЬЕГО ВЛАДИМИРА)

Уже 40 лет мы живем без Высоцкого.
А кажется: прошло всего 40 дней.

Ну, какие сороковины были в 1980 году.
Всё то же застолье с выпивкой и пустыми разговорами.

В этом году, несмотря на пандемию, сороковины у него - настоящие.
Потому что за упокой его души начала молиться Святая Православная Церковь.
Священник храма на Ваганькове отслужил заупокойную службу.
Прямо на могиле - по полному чину.

Как сказал сам Высоцкий в одной из своих лучших баллад о любви:
"...и растворилась в воздухе до срока,
а срока было - СОРОК СОРОКОВ..."

Да, Церковь проявила любовь к рабу Божьему Владимиру.
Любовь нелицемерную, любовь истинную.
А это - залог вечного спасения во Христе!


ВСЕ СПАСУТСЯ - КРОМЕ МЕНЯ

Иногда я действительно так искренне думаю.
Потому думаю, что многие и многие смертные грешники - не ведают, что творят.
Грешат по неведенью.
По немощи.
По неумению противостать греховным привычкам и наклонностям.
От Церкви они далеки, а без духовной помощи побороть свой грех человеку невозможно.

Я же, когда грешу, всё прекрасно ведаю.
Знаю Писания святых, например.
И хожу в Церковь на исповедь.

И тем не менее - грешу.
Грешу сознательно.
Выходит, нет во мне покаяния истинного.
А где нет покаяния - нет и спасения!


ЛУЧШИХ МОИХ КНИГ НИКТО НЕ ЗНАЕТ (ТРАГЕДИЯ ЖИЗНИ)

В самом деле, со своих далеких и страстных 30-ти лет я практически перестал публиковаться.
Первая же моя изданная книга ("Монастырь квартирного типа", 1999) оказалась последней.

Конечно, есть в этом и моя вина.
После выхода "Монастыря", получившего неофициальное признание в Иркутске (официального не было, а была зависть),
я, как Достоевский после "Бедных людей", со всеми перессорился, обидев даже тех, кто хотел мне помочь.
Да и попросту - любил меня как поэта.

Но буквально вскоре мой единственный реальный меценат и издатель Олег Шолин начал редактировать альманах "Замысел"
в Новосибирске.
И неутомимо публиковал там меня.

После этих публикаций, которые, впрочем, тоже через год-полтора оборвались (кончились деньги на издание), я оказался уже в совершенном вакууме.

Ну, было еще что-то в улан-удэнском "Байкале", были записи на радио, но всё это было почти в пустоту.

Лет 15 уже я пишу в стол.
Что по нынешним временам - несколько фантастично и парадоксально.

(Инет я в расчет не беру.
Это несерьезно.
Большие публикации в инете имеют смысл тогда, когда прежде ты завоевал широкое читательское внимание в изданиях на бумаге.
Когда тебя вся страна знает.
Как Дмитрия Галковского, например.

В остальных случаях твои публикации тонут в виртуальном графоманском море.
Висел я пару лет на одном из порталов: там хорошо только шуры-муры заводить.
И больше там делать нечего, если честно.

Потом мою страницу - за серию эссе о тамошних "мэтрах" - удалили и оттуда.
А создать свой личный сайт мы не умеем технически.
Да и денег это опять же стоит.)

Таким образом, моих лучших и зрелых книг, написанных за последние 10 лет, никто не знает.

Эти книги - кроме "Поэзии и Веры" - сравнительно небольшие по объему, есть и совсем крошечные, но их довольно много.
Нам с супругой не на что их издавать.
И когда меня не станет, все они скорее всего канут в Лету.

Это - настоящая трагедия моей жизни.

Выходит, я жил зря?
Выходит, что так.

Ну, а книги личные, написанные ДЛЯ ОДНОГО КОНКРЕТНОГО ЧЕЛОВЕКА (есть у меня и такие), в публикациях не нуждаются точно.


РУССКИЙ МАРШ

Я очень люблю песни в исполнении Жанны Бичевской.
Особенно "Русский марш".
Его нужно слушать, а не читать, но я процитирую припев:

Марш, марш, марш,
Русский марш
Собирает на марш
Всех, неуничтоженных войной.
Марш, марш, марш,
Русский марш -
Он окончит шабаш
Тех, кто издевался над страной!

О какой войне идет речь?
Ясно, что не о Великой Отечественной.
Речь здесь - о войне с нынешним насилием и развратом.
Русский марш - это, по сути, Крестный ход.
Но Крестный ход военный, а не мирный.
Ополчение на брань с теми, кто насилует, растлевает наши души и души наших детей - и остается при этом безнаказанным.
Помоги нам, Господи!
Аминь.


ТЫ ВЕРНУЛА МНЕ РОДИНУ (НАТОЧКЕ)

Хотя я родился в Иркутске, - не очень его любил.
Жил там урывками, неким непрошенным гостем.
Суммарно и общо - года 3 всего.
И был равнодушен к родному городу.
А иногда и негодовал.

Это до тебя так было.
Узнав же тебя, побыв с тобою в разных местах Иркутска, я полюбил его до безумья.
УВИДЕЛ родину сердцем.
И теперь, бывая там, испытываю трепет, замечаю каждый дом, каждую улицу, каждое встречное лицо - и благодарю Бога
за то, что Он сподобил меня родиться именно здесь.

Обычно моя прогулка по городу начинается с храма, где меня крестили младенцем.
Сажусь на "двойку" и еду в Центр.
За окном мелькают плотина, Лисиха, Цимлянская, Волжская, "Баргузин"...
С каждым из этих мест у меня связаны трогательные воспоминания из разных лет жизни.
Но "маршрутка" едет быстро, я не успеваю продумать их до конца.
Вот уже и Рынок, конечная.
Выхожу и иду по улице Тимирязева к храму.
Это две остановки на трамвае, но лучше пройти их пешком.
Улица Тимирязева - одна из любимейших моих центральных улиц.
Тихая, уютная, с давних времен сохранившая себя в первозданном виде.
Одно театральное училище чего стоит.
Старинный двухэтажный особняк краснокирпичного цвета.
А напротив - огромный Торговый Комплекс.
Но он не мешает "театралке", а помогает ей.
Создает неповторимый архитектурный контраст.
Иду неспешно вдоль трамвайных путей и наслаждаюсь видами старых домов.

Но вот уже видны и купола храма.
Это - место рождения моей души.

На утреннюю службу я не успеваю.
В храме тихо, только уборщица протирает полы.
Да за свечным ящиком сидит благоуветливая раба Божия, уже запомнившая меня в лицо.
Она дарит мне просфорки: мол, Вы и вчера здесь были.
Я благодарю ее и беру записочку ВО ЗДРАВИЕ.
Вписываю туда имена родных и близких, тебя и твоих детей.
Потом с поклоном крещусь и выхожу в мир.


ЖИВАЯ ЛЕНТА, или РАЗГОВОР ПО СУЩЕСТВУ

Люблю я на сайт "Ты - поэт" гостем ходить.
Всегда что-нибудь интересненькое найдешь.
А иногда и значительное, трогающее душу, воспитывающее ее.

Правда, бытует мнение, что сайт это по преимуществу графоманский.
И в бытование этого мнения положил в свое время камень и я.
Но слабое владение поэтической формой, как у большинства авторов там, не такой уж большой грех, если вдуматься.
Графомания вредна тогда и только тогда, когда она вытесняет собою всё настоящее, истинное, живое, любящее Слово.
Графомания вредна в публикациях на бумаге.
В книгах, в журналах, в газетах.
Пригов, например.
Проханов, например.
Пелевин, например.
Да и многие члены СП, увы, так.

На просторах же интернета места хватает всем - и там "графоман" никому не мешает (за редкими исключениями явной агрессии или подлости),
не заслоняет собою "настоящего поэта".
Публикуй что хочешь и сколько хочешь.
Ну а уж кого выберет читающая публика - решать не нам.
Нам прежде нужно учиться ЧИТАТЬ, вдумываться в прочитанное, а не только скользить по строчкам глазами.
Да, строчки эти часто бывают корявы, неумелы, безграмотны.
Ну и что из того?
Важнее всего то, что в этих строчках содержится, а не то, сколько в них слогов или как они зарифмованы.
Чистое единство безупречной формы и глубокого содержания - вообще величайшая редкость в мировой поэзии.
Потому что поэзия, даже самая гениальная поэзия, не больше Христа.
И если поэт, гордый своим даром, никого не любит кроме себя, то и поэзия мгновенно теряет свою сокровенную сущность, данную ей от Бога.
И становится обычной ГЛАДКОГРАФИЕЙ (мой неологизм), гладким формальным вербальным изыском, ложным или пустым по сути и содержанию.

Но вернемся к "графоманскому сайту".
Каждый день заходя туда, я прежде всего ищу в ленте новые стихи Оли Пылаевой из Бреста.
Оля очень любит свою семью, свою Родину, природу, цветы, ветер дальних странствий, вообще всё живое, и неутомимо повествует нам о своей любви -
в своем личном домашнем дневнике, не претендующем на Нобелевские лавры.
Читать его и отзываться сердцем - большая радость для меня.

Просматриваю я там и отзывы.
Их не очень много и они, как правило, однотипны, но что делать: авторы сайта - не критики, не Николаи Гумилевы, а просто авторы сайта,
искренне желающие поддержать друг друга в своем творчестве.
Уста глаголят от избытка сердца.
И так ли уж это мало?
Спасибо, как говорится, и на том.

Или вот, например, Игорь Лаптенок из Архангельска с его "Посвящением флоту российскому".
Человек 30 лет отходил в море, но и сейчас, выйдя на пенсию, работает на судоремонтном заводе.
И о российском флоте написал так, как никакому Бродскому не снилось.
Чисто, мужественно, красиво, образно, религиозно!
Я не буду цитировать здесь.
Желающие сами найдут и прочтут.
Мне важно выразить и донести ту мысль, что (настоящая) русская поэзия в 21-м веке, похоже, меняет адреса.
Оставляет искусных формалистов и селится поближе к тем, кто просто умеет любить.
Кто, если хотите, смиренно несет по жизни свой крест и пишет при этом стихи.

Кстати, о Бродском.
Именно ему, прославленному, подражает сейчас большинство "настоящих поэтов".
Осознанно или нет, но это так.
Конечно, у Бродского есть великие поэтические произведения.
Вещей примерно 40. Периода 1961-1975.
Но вот в конце пути сам поэт признался: "Я не люблю людей".
И в этом он очень схож с сонмом своих подражателей и апологетов.

...А вот - совсем еще молодой человек - Игорь Токаев из Череповца с его стихотворением "Остаток".
Это стихи настоящего христианина, вопиющего к Богу о своей греховности, малости, слепоте!
Откровенные и безжалостные к себе.
Воистину покаянные.
Есть чему поучиться у Игоря Токаева, не считающего себя поэтом.
Потому что слышит его Христос!
И ведет к Святому Раю неизреченными путями Божьими!

Вот Владимир Вагин из Ульяновска.
Очень милый, добрый и искренний автор.
Пунктуация у него хромает, рифмовка тоже не ахти, но его наивность - настоящая, а не поддельная.
Он ищет свою любовь - и он обязательно ее найдет.

Очень нравятся мне стихи Калисы Пешиной из Пермского края, прекрасные и по форме.
Люблю стихи Юлии Щербатюк из Киева, редкой теперь на сайте.

Ну, и так далее.
О каждом авторе, если вникать, можно сказать доброе слово.

Нет, я за "графоманов".
А "настоящие поэты", любящие себя и только себя, пущай идут, куда знают.


ВХОД В ЦЕРКОВНУЮ ОГРАДУ

В Улан-Удэ, где я живу постоянно (и умру скорее всего тоже здесь), храм у нас буквально через дорогу.
Минут 5-7 неторопливой ходьбы.
Он расположен на территории Горсада, где еще недавно стояли аттракционы, и гудела танцплощадка.
Теперь их там нет.
Здесь до революции было кладбище.
И наш храм - был кладбищенским храмом по сути.

Когда я вхожу в церковную ограду, физически ощущаю некую перемену в себе и вокруг.
Быстро крещусь трижды и произношу: "Боже, милостив буди нам, грешным!"

И понимаю, что Господь дал мне всё для спасения вечного.
Даже поселил рядом с храмом.
Живи я далеко, бывал бы здесь редко.
А то и не бывал вовсе.


РЕМОНТ В ВАННОЙ КОМНАТЕ

Я не люблю, когда в квартире идет ремонт.
Всё вверх дном, ни пройти ни проехать, теряется чувство уюта, покоя, стабильности.
Кроме того, ничего не умею сделать по дому.
Ни побелить, ни покрасить, ни поклеить обои.
Да что обои.
Гвоздь в стену ровно вбить - проблема для меня.

Например, в Армии - в смысле бытовом - я научился только одному: топить печи углем.
А в конце смены - выгребать золу и вывозить шлак.
Но угольных печей у нас в квартире нет.
А есть ванная, нуждавшаяся в ремонте.

По счастью, у супруги есть знакомые умельцы во Христе.
И ремонт - это по их части.
В этот раз нам делал его раб Божий Алексей, прихожанин нашего храма.

Уже когда большая комната стала заполняться необходимыми для ремонта предметами и материалами,
я начал испытывать беспокойство.
Но Алексей долго не приезжал.
Карантинные меры, связанные с пандемией, были усилены тогда.
Я обрадовался: ремонт откладывается на неопределенный срок.
А то и вовсе сойдет на нет.
Чем наша ванная плоха?
Мыться можно: привычно и тепло.
Но тут радостно позвонил Алексей, - и я понял, что ремонта не избежать.

(Слава Богу, что моя супруга - не я.
Она неутомимо трудится над домом, созидает его, обустраивает.
Низкий ей за это поклон.
Я же - не вылажу из-за письменного стола.
И всё остальное меня волнует постольку-поскольку.)

Когда Алексей начал ремонт, я с первых же дней понял, что всё не так страшно, как мне казалось.
Более того: он порою меня восхищал.
Это настоящий мастер своего дела.
Вдохновенный, я бы сказал.
Он трудился с утра до вечера, и нам никак не удавалось даже усадить его за стол пообедать.
Он вежливо отказывался и говорил, что плотно поел дома.
И работа его мне нисколько не мешала.
Напротив: он как бы явил мне пример истинного христианина, любящего Бога и ближних не на бумаге, а в жизни.
Пример такого же самоотверженного человека, как моя жена.

И какую же ванную он сделал нам в итоге!
Обшил стены душистой лиственницей, положил роскошную плитку на пол, поменял раковину, поставил надежные смесители,
светильники там и так далее.
Мыться и даже просто находиться в обновленной ванной - сплошное удовольствие.

Мне было искренне жаль, что ремонт завершился.
И Алексей больше не придет.

Нотабене.

Впрочем, супруга хочет отремонтировать и кухню.
Это вселяет надежду, что мы еще увидимся с Алексеем.
Мне бы хотелось, чтобы он бывал у нас и после ремонта.
Хотелось бы стать его другом.
Чтобы он, например, читал мои книги и искренне выражал свое мнение.
Потому что друзей у меня не осталось больше.
Кто ушли в мир иной, кто живет в других городах, - и мы не общаемся фактически.
И виноват в этом - только я сам.


"БАЛЛАДА О БАНЕ" ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

Баллада эта - не очень известна.
По крайней мере, серьезного внимания на нее никто не обращал.
А она - одна из ключевых в творчестве поэта.

Высоцкий писал о бане трижды.
Знаменитая "Банька по-белому", "Банька по-черному"... и просто - о бане как таковой.
В последней автор напрямую обращается к Богу:

        Благодать или благословенье
Ниспошли на подручных Твоих -
Дай нам, Бог, совершить омовенье,
Окунаясь в святая святых!

Все пороки, грехи и печали,
Равнодушье, согласье и спор -
Пар, который вот только наддали,
Вышибает, как пули, из пор.

То, что мучит тебя, - испарится
И поднимется вверх, к небесам,-
Ты ж, очистившись, должен спуститься -
Пар с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,
Не равняй с очищеньем мытье,-
Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из нее.

Исцеленье от язв и уродства -
Этот душ из живительных вод,-
Это - словно возврат первородства,
Или нет - осушенье болот.

Здесь нет голых - стесняться не надо,
Что кривая рука да нога.
Здесь - подобие райского сада,-
Пропуск всем, кто раздет донага.

И в предбаннике сбросивши вещи,
Всю одетость свою позабудь -
Одинаково веничек хлещет.
Так что зря не выпячивай грудь!

Все равны здесь единым богатством,
Все легко переносят жару,-
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.

Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди,-
Лей на нас свою воду святую -
И от варварства освободи!

Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих -
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!


Что мы видим из приведенного текста?
Мы видим то, что обычная баня для Высоцкого - святая купель крещения.
Ибо изначально - только купель крещения в силах омыть наши грехи, испразднить их, облечь нас во Христа.

Баня, водная банная процедура, не просто свята для Высоцкого, но даже СВЯТАЯ СВЯТЫХ.
Но Святая Святых (святым) - это уже Евхаристическая Чаша, Причастие Тела и Крови Христовых.

Как известно, Высоцкий не был крещен.
При жизни поэта о Церкви серьезно никто и не думал, не знал, не говорил.
Не нашлось рядом человека, убедившего бы принять крещение.

У интеллигентов вообще - еще и сейчас - очень модна риторика о Христе без Церкви.
Им не объяснишь, что Христа без Церкви - нет.
Само здание храма - мистическое Тело Христово.
Христос живет в Церкви, прежде всего - в ее Святых Таинствах, а не в Театре-на-Таганке, например.
Он может призреть с Небеси и на знаменитый Театр.
Но истинной духовной связи - без Церкви не получится.

В "Балладе о бане" измученный Высоцкий интуитивно хватается за соломинку.
Делая, повторяю, из обычной бани, омывающей тело, крестильную купель, в которой мы таинственно рождаемся свыше.

...А может быть, Бог Слово услышал поэта и послал ему благодать или благословенье?..
Этого мы знать уже не можем.

Царствие Вам Небесное, раб Божий Владимир.
Спаси Вас Всемилостивый Господь!


РАДЕТЕЛЬ БЛУДНЫХ ЖЕН

Это словосочетание встречается в Великом Покаянном Каноне святого Андрея Критского.
Названный Канон читается в Церкви в первые дни Великого поста.

Но я, как правило, рассеян на молитве. "Тут помню, тут не помню".
И что означает "радетель блудных жен" у Андрея Критского - не знаю до сих пор.
Всё как-то забываю спросить об этом священников.
Но отлично помню, что однажды услышав это выражение из благочестивых уст Владыки Савватия, -
меня как током ударило.
И уже дома я с большой долей самоиронии приложил его к себе.

Да.
Во дни бурной молодости мне доводилось близко общаться и с проститутками.
Я хотел понять, чем они живут по правде.
Не в смысле платы за услуги, а в смысле душевном.
Но ни одна из них не открыла мне своего сокровенного.
Хи-хи да ха-ха; "я люблю "киндзмараули"; "а я тебе что-то сделаю" - и всё в этом роде.
Дело оканчивалось тем, что в пандан к оплате я дарил им свою книгу стихов, - и мы расставались.
И что они вынесли из книги, как ее восприняли сердцем, да и читали ли вообще - узнать мне было не суждено.
Но оставим проституток.

Вот все мы бывали близки в жизни с женщинами настоящими, непродажными, иных так и любили даже.
Но по прошествии времени - наша любовь угасала, мы находили других и забывали о тех, кто дарили нам наслаждение прежде.
С кем мы когда-то были ОДНИМ ЦЕЛЫМ.
В кого изливали свой белый нектар.
А ведь принятие мужского семени - кульминационный момент существования женщины.
Всё это таинственно откладывается в ней.
Я не о "залётах" говорю, а о женской натуре вообще.
Каждый новый мужчина как бы по-новой засевает женщину собою.
И какие плоды принесет эта нива однажды - знает только Бог.

...Нам нельзя забывать о тех, с кем мы хоть раз были близки.
Не в смысле возобновленного личного общения, а в смысле ПАМЯТИ СЕРДЦА.
Нам нужно о них РАДЕТь.
Молиться за них, просить прощения у Бога за то, что мы бывали подчас невнимательны к ним, грубы,
эгоистичны, недостойны их женской надежды на близкого мужчину.


СТРАННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Союз писателей - странная организация.

Изначально он создавался большевиками, чтобы было кому их обслуживать, пропагандировать, восхвалять.
То есть - это от начала было порочным и богопротивным делом.

В дальнейшем Союз писателей проявлял себя соответственно: гнал всё по-настоящему талантливое, искреннее,
глубокое, правдивое, личностное.
Настоящие писатели и поэты там не приживались почему-то.
Или - не состояли в СП никогда.

Солженицын, Галич, Бродский, Губанов, Высоцкий, например.
Куда же вам крупнее и талантливее.

Михаил Булгаков - откровенно высмеивал и обличал СП, называя его МАССОЛИТОМ.

А Марина Цветаева?
По сути, СП и загнал ее в петлю, умышленно и с удовольствием лишив последних средств к существованию.

А Даниил Андреев?

Всё это наводит на мысль, что СП организация не только странная, но и вредительская.
Состоящая из легиона посредственностей, завистников, клеветников.
Некий огромный гнойный нарыв на теле России-матушки.

Какая-то неведомая сила не подпускает к нему настоящих поэтов и писателей, не дает замарать себя "членством" там.
Например, Дмитрия Галковского и Федора Васильева из ныне живущих.


КАДИЛО ДЬЯКОНА АНДРЕЯ

Духовенство нашего храма составляют четыре священника и один дьякон.
Дьякон Андрей.
Он всегда так щедро помавает кадилом, что у прихожан есть возможность вдохнуть благоуханный ладан полной грудью.
Вдыхаю его и я.
И пока он у меня внутри - на несколько мгновений я приобщаюсь к райским кущам Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святаго.
На несколько мгновений я перестаю быть больным измотанным человеком.
На несколько мгновений я становлюсь таким, каким был в детстве, каким меня задумал Бог.

Да, я довольно рано совратился с пути истинного.
Лет в 12, не позже.
И к своим 17-ти годам был уже незнамо кем.
Неуправляемым ВАРНАКОМ - вот кем.

Где твои 17 лет - на Большом Каретном.

Да, именно там.
Не в географическом смысле, но в сутийном.
В свои 17 лет я знал всего Высоцкого наизусть.
Огромный объем - знал, как Отче наш.
Что рановато для подростка, например.

Нет, не подумайте, меня совратило не творчество Высоцкого.
Меня, крещеного во младенчестве, почти непрестанно атаковал ад.
И однажды я ему поддался.
А поддавшись однажды, быстро скатился в пропасть.

А духовной помощи - ниоткуда не приходило.
В нашем алмазном городе не было православного храма.
Молитв я тоже никаких не знал.
А на Высоцком - ад не победишь.
Его вообще не победишь без Церкви.

Да и верил ли я в Бога тогда.
Что-то брезжило в душе.
Но не думал я об этом серьезно.
Есть Он - хорошо, ну а нет - обойдемся сами.

"...Ты передай Ему привет,
а позабудешь, ничего, переживем.
Осталось нам немного лет,
мы пошустрим и как положено умрем..."

Вот это мне подходило.
Я не вдумывался в глубинный смысл этих строк.
Меня завораживал голос Высоцкого, его неповторимые интонации.

Умрем?
Ну, умрем.
Все умирают когда-то.
Но пока мы еще живы, давайте жить в удовольствие, а не в грусть-тоску-печаль.

Да.
Вот чего во мне не было, так это уныния.
Грешил напропалую, но не унывал.
Постоянно - рот до ушей.
И ожидание любви к себе от красивейших женщин Мирного и мира.


КРИСТИНА СОСНИНА ДЕЖУРИТ ПО ГОРОДУ

Булат Окуджава только по апрелю дежурил.
Но в чем состояло это дежурство?
Какие у него, так сказать, были обязанности?
Из текста песни этого не поймешь.
Просто "дежурю".
Это дефиле, променад или моцион, а не дежурство.

Кристина Соснина дежурит по городу не просто, а с пользой.
В телекомпанию "Аригус" часто поступают звонки от простых горожан.
Люди делятся своими проблемами - бытовыми, трудовыми, коммунальными, - и Кристина с оператором выезжают на места
поломок, аварий и безхозяйственности.
Снимают всё это дело, и одномоментно Кристина тормошит ответственных лиц, чтобы те устранили безобразие.
И ответственные лица начинают шевелиться.
Без Кристины им это невдомек.

Рады горожане, рада Кристина.
Город стал чище и уютнее, безопаснее и светлей.
Или справедливость восторжествовала вдруг.

Вот если бы вся тележурналистика была такою.
Двинулась В ПОМОЩЬ, а не в констатацию только.
И хотя я смотрю весь выпуск местных вечерних новостей - по-настоящему интересен там только "Дежурный по городу".
Особенно когда дежурит Кристина.

Она - удивительная девушка.
Хрупкая, миниатюрная, с большими карими глазами удивленного ребенка.
Пластика ее жестов несколько резка, это говорит о том, что она - не красуется на экране, а действительно озабочена
чужой бедой.

Отлично дежурила по городу когда-то и Виктория Гарманова.
Тоже помогая людям от сердца.
Сосредоточенностью своей, например.
Помню, у ветерана новый счетчик сломался, а заменить его в месте покупки не получалось.
То ли чек не сохранился, то ли что-то еще.
Отфутболивали там пожилого человека.
И Виктория быстро проблему решила.
А заодно - вдохновила меня на стихи.
Уже далеко не первые для нее лично.
Выглядела она тогда - настоящей Музой поэта.
Богиней Эрато выглядела она тогда.

...Сейчас Вику редко увидишь на экране.
То ли пандемия тому виною, а то ли просто - остыла она к профессии.
Сменила приоритеты.
Да и то сказать: теперь у нее семья, а не стихи в почтовых конвертах - новые на каждый день.

Где-то я тоже дежурил, правда, не по городу, а по "Аригусу".
Тоже хотел помочь.
Помочь им увидеть себя сквозь призму поэтического восприятия мира.
Но не нужно это здесь никому.
Или преждевременно.
Быт важнее стихов.
Он их действительно важнее.
А чтобы поднять быт до Бытия (к чему я стремился тоже), нужно было самому соответствовать данной Богом задаче.
Не распыляться, не ревновать Викторию Гарманову к мужской половине трудового коллектива, не воевать с ними в стихах.


НАБОР КОСМЕТИКИ

Моя первая жена умела делать макияж.
Красилась она неброско, но с большим вкусом.
Вроде как и есть над очами тени, но вроде как и нет.
То же - помада, тушь.

Создавалось впечатление, что это у нее от природы так.
Некий легкий флер, космическое дуновение, эол, а не "штукатурка", например.

Но сам я при этом любил именно "штукатурку", чтобы женщина была накрашена ярко и броско. Но и красиво при этом.
Сказать об этом жене прямо я не решался: она бы начала язвить и иронизировать как надо мною, так и над женщинами,
умевшими краситься избыточно.

Должен сказать, что тогда мы еще не были женаты.
Она училась очно в иногороднем вузе, а я, недавно отслужив Армию, работал на стройке.
И однажды идя по улице, заметил лоток с косметикой.
Там лежали два разных набора, довольно дорогих и качественных.
Я выбрал "SARAN".
Приобрел его и понес в квартиру моей будущей супруги, зная, что ее нет в городе.
Передал набор ее маме.
Мол, когда приедет Н., подарите, пожалуйста, от меня.
"Конечно, конечно", - сказала мама.

Вскоре я оставил работу на стройке и подался куда-то, сам не зная куда.
С одной стороны я возлагал на наш брак большие надежды.
А с другой - подсознательно искал ту, которая поняла бы меня как мужчину.

Ну, ладно.
Где-то эту историю я уже описал.

Наш брак с первой супругой был хорошим браком - тем не менее.
И не только потому, что она регулярно пользовалась подаренным мною косметическим набором.
Он был хорошим потому, что мы, как ни странно, хранили друг друга от натиска этого мира.
Потому что в самой сокровенной сути - оба были ему чужды.

Я спокойно развивался как поэт, работая то пожарным, то собкором районной газеты, то охранником;
она - никогда ни на что не жаловалась, не упрекала меня, что я мало зарабатываю, например, или что у нас нет своей квартиры.
О моем тогдашнем творчестве мы с ней не говорили практически.
Она молча, быстро и качественно отпечатывала на машинке то, что я ей давал.
Мои нечастые публикации в местной прессе она тоже принимала спокойно.

Я сейчас вижу, конечно, все несовершенство моего раннего творчества.
Думаю, видела его и она.
Но никогда не заявляла мне, чтобы я "бросил заниматься ерундой" и искал нормальную работу, а то мы еле концы с концами сводим.

Как-то у меня была запись на радио.
Кажется, это был прямой эфир.
И на вопрос "Что Вас интересует в жизни?" - искренне ответил, что меня интересует жена.
И когда я пришел домой, то узрел воочию, как ей было приятно это услышать.
Она даже воскликнула радостно: "Жена тебя интересует?!"

Не устраивало ее в нашем браке, по сути, только одно: мои прошлые блудные подвиги и иногда флирт с другими женщинами у нее на глазах.

Да, наша семья вскоре распалась.
Сатана замотал меня тогда.
Замотал намертво.
У меня не было сил ему противостать.
Я сбросил с себя крест, данный Богом и пустился во все тяжкие.
И каким же темным ужасом было мое сожительство с той, из-за которой я решился на это.

Это страшно, поверьте, когда тебя оставляет Христос.
Оставляет до той поры, пока ты ни покаешься.

Но и покаяние мое - какое же покаяние.
Это не столько покаяние, сколько "отчет о проделанной работе под водительством сатаны".


АЛЛА

Как-то в Армии мне выпала редкая удача: частная командировка в Улан-Удэ.
Здесь жили тогда мои родственники.
Вот к ним я и нагрянул: отдохнуть от казармы и подышать пьянящим воздухом "гражданки".

Мой сослуживец Витя К. накануне дал мне одно поручение.
Найти его девушку здесь (адрес у меня был) и взять у нее немного наличных денег в рублях.
А по возвращении в Монголию обменять их на тугрики и привезти ему.
Мол, на дембель пора собираться, подарки купить... да и просто - питаться нормально, "шАру" по ночам запаривать,
а не в солдатской столовке бурдой давиться.

Девушка Вити жила в отдаленном районе.
Переоделся я в гражданскую одежду, чтобы военные патрули меня не трогали, и поехал к ней.
Она была дома.
И обрадовалась мне чрезвычайно.
Вернее, не мне, а долгожданным вестям от Вити.
Дала хорошую сумму денег и сказала, что ей надо в город: если хочешь, поедем вместе. Провожу немного тебя.

Девушка Вити была несколько не в моем вкусе, но как человек она мне очень понравилась.
И видно было, что Витю она любит по-настоящему.
Мы сели с нею в рейсовый автобус "ЛиАз" и поехали в город.

Автобус был переполнен.
Не скажу "давка", но тесновато.
Я оказался у задних дверей.
Которые на очередной остановке открылись, и в салон вошла красивая статная буряточка.
Лет 25-ти.
Ей сразу же уступили место на возвышении.
Она с достоинством присела и отрешилась от мира.

Я алчно разглядывал ее в упор.
Облегающее белое платье, короткие, чуть завитые темные волосы, нежные изящные руки с очень длинными отточенными ногтями.
Ногти были без лака, но при этом блестели, словно она натирала их чем-то специально.
Кольцеобразные серьги большого диаметра довершали видимый образ.

Мне расхотелось возвращаться в часть.
Мне хотелось одного: добиться ее любыми путями и остаться с ней навсегда.
И вдруг я услышал голос Витиной девушки: "Алла!"
Алла повернула голову и, узнав знакомую, сдержанно поприветствовала ее.
О чем они недолго переговаривались, - я не помню.
Мне показалось, что Алла не очень расположена к общению.
Видимо, у них было шапочное знакомство с Витиной девушкой.
А возможно, Алла со всеми общалась так.

В ней говорила не гордость неприступной красавицы, а именно отрешенность от всех и вся здесь.
Глубокая сосредоточенность на чем-то своем.
Может быть, она пережила трагедию.
Но личная трагедия Аллы ни в коем случае не была связана с повседневными "трагедиями" иных девушек: он меня бросил.
Алла не циклила на мужчинах.
И хорошо следила за своей внешностью не ради того, чтобы нравиться нам.

Я понял, что мне, рядовому солдату своих вожделений, ее не добиться.
Через пару остановок Алла вышла, и больше я никогда не видел ее.


"ОДИН И ТОТ ЖЕ СОН МНЕ ПОВТОРЯТЬСЯ СТАЛ..."

Я сижу один на паласе в квартире моего друга Саши Устьянцева.
Саша работает в типографии и придет только под утро.
Рядом со мною стоит компактный проигрыватель и лежит пластинка.
"Синий цвет" Сергея Никитина.
Я ставлю ее на проигрыватель.
За окном - темный холодный ноябрьский вечер.
Скоро ко мне должна прилететь невеста.
Мы уже подали заявление в ЗАГС.
До свадьбы осталось недели две.
Я закуриваю папиросу и завожу пластинку.

Голос Сергея Никитина, его гитара, общая культура исполнения, дарят мне умиротворение и покой.
Вот так бы сидеть здесь всегда и слушать, слушать.

Песни с пластинки звучат разные, но что-то одно объединяет их все.
Я не могу точно сказать - что именно.
Некое мягкое и тактичное предупреждение человеку, чтобы он оставался человеком.

Постепенно до моего слуха доносится:
Один и тот же сон
мне повторяться стал:
мне снится, будто я
от поезда отстал...

Мой покой теряется вдруг.
Мне начинает казаться, что это - обо мне.

Но я никогда не отставал от поезда.
На самолет однажды опоздал: было дело.
А на поезд - нет.
(Да и железную дорогу к нам пока еще не провели.
Ее здесь невыгодно строить.
Вечная мерзлота и прочее.)

...И я хочу за ним
бежать - и не могу.
Но чувствую сквозь сон,
что все-таки бегу...

Голос Сергея Никитина звучит всё настойчивее.
Даже страшно делается на миг.

...Через несколько лет, блудно разведясь с женою, я отстал от поезда.
Это случилось в Смоленске: городе для меня чужом и незнакомом.
На руках у меня была только рукопись стихов: ни денег, ни вещей, ни документов.
Эту рукопись я пристроил у железнодорожной насыпи, слегка закидав ее щебнем.
На счастье тому, кто найдет.

...Поезд литературы давно движется к назначенному пункту без меня.
От него я тоже отстал безнадежно.


В АРМЕЙСКОЙ КОЧЕГАРКЕ

В Армии я был никудышным воякой.
Боевая подготовка ввергала меня в дрожь.
Мне было тяжело даже смотреть на оружие, не то что управляться с ним самому.

По счастью, учения, стрельбы и тревоги бывали у нас нечасто.
Наш батальон был рабочим, а не боевым.
В основном мы работали в котельной.
Отапливали казармы, столовую, санчасть, жилзону офицеров и их семей.
Живой огонь угольной печи, на который я подолгу смотрел, согревал меня и настраивал на лирический лад.

Но не всегда мне доводилось побыть кочегаром.
Иногда и зольщиком.

Зольщик прохлаждается почти всю смену.
Ну, угля подать с улицы сквозь низкую пробоину в стене, однажды-дважды вывезти на тачке шлак.
Основной труд зольщика приходится на конец смены.
Шлака приходится вывозить уже много.
Горы раскаленной золы из поддона тоже выгребает зольщик.
И вот это - самое трудное, что там есть вообще.
Лицо пылает, тело взмокает пОтом, становится трудно дышать.
А когда ты нагрузил тачку доверху и опрокинул ее на выезде из котельной, зола летит тебе в лицо даже в безветренную погоду.
Но я быстро привык к этому неудобству.
Привкус золы во рту был мне даже приятен.
Он как бы убеждал меня в том, что я тружусь, а не бездельничаю, не кемарю в тачке между двух печей, закинув ноги кверху.

...Примерно в это же время трудился в Питере зольщиком Саша Башлачев.
Гражданский Питер - не монгольский Баганур, конечно.
Но Саше - работать зольщиком?
Он уже написал почти все свои главные песни тогда.
Благо они у него все - главные.
Александр Башлачев - единственный русский поэт, у кого нет проходных вещей.
Есть более легковесные, шуточные, но проходных - нет.
Может, поэтому ему и не дают прохода до сих пор?
Да и как ему дашь проход.
Кто будет вникать и вмещать всё это.
Вещей примерно 60.
Из них более или менее известны (но тоже не очень расслышаны) - 3.
"Время колокольчиков";
"В отдаленном совхозе "Победа"...";
"Ванюша".

А вникнуть и вместить - необходимо.
Чтобы раскаленная зола в лицо не летела.
Не всем, конечно, но настоящим гуманитариям точно.
А то и иным священникам.


"МНОГО БУКВ"

Эту издевательскую прибаутку я слышал не раз.
И даже не так, а нарочито безграмотно: "многа букаф".

Да, мои объемы - не объемы, например, Игоря Губермана.
Но это не "много букв", а попытка дать цельную картину, рассмотреть явление с разных сторон,
насколько это вообще возможно человеку.

Иначе - выходит неправда.
Ущербность.
Однобокость.
Неполнота.

Разумеется, только Христос может высветить то или иное явление в полноте.
И сделать это безошибочно, точно, красиво, сжато, свято в конце концов!

Мне же нередко приходится делать работу над ошибками, нивелировать их.
Дополнять сказанное ранее.
Идти вглубь.
Смотреть с разных ракурсов и под разными углами ("противоречивость").
Сопоставлять события, даты и судьбы людские.
Интуитивно нащупывать правду, веруя в Божий Промысел над каждым из нас.

Всё это требует большого, подчас огромного объема.
Ну, будем считать, что я работаю для себя и для одного-двух любящих ближних, которым мои объемы не в тягость.
А иначе - мне просто незачем жить на свете.


ДЕМБЕЛЬСКИЙ КИТЕЛЬ

На дембель я уезжал в обыкновенном парадном солдатском кителе.
С погонами рядового и без единого значка отличия.
Не заслужил я в Армии значков.
И сержантом - не сделался тоже.

Да попутала меня нелегкая.
Захотелось мне чужой славы.

Друг моего сослуживца Кости П. демобилизовался несколько раньше нас.
И китель у него был - сущий отпад.
Погоны старшего сержанта с блестящими металлическими буквами "СА", 4 значка отличия, а главное - аксельбант.
Я и говорю: дай мне этот китель, я в нём домой приехать хочу, а потом пришлю его тебе обратно.
Он дал.

Одевать его, например, в Иркутске - было опасно.
Там патрулей много ходило.
Заглянули бы в мой военный билет, а в нём - честные уставные данные обо мне, грешном.
Рядовой ты, батенька, и регалий у тебя ноль.
А ну снимай китель!
И в комендатуру - марш!

Такого развития событий я не хотел.
И напялил чужой китель только когда самолет приземлился в Мирном.
Там патрулей не было.
Там у трапа самолета встречал меня отец.

На него "мой" китель никакого впечатления не произвел.
Отец был честным человеком всегда.
И сам служил срочную три года.
Не два, как я, а три.
В ракетных войсках под Читой.
В Нерчинске, кажется.
Там они с мамой и расписались.
Она приезжала к нему туда.
Фотографии даже были, где улыбающийся отец в форме сержанта обнимает счастливую маму.
Меня еще не было и в помине.
Может, лучше бы и не было вовсе, а?
Как Шукшин в "Калине красной" спрашивал:
- Слушай, а может, лучше нам не родиться?
- Так ведь нас же не спрашивают.
- Тоже верно.

Господь так об Иуде Искариотском только сказал:
"Лучше бы ему не родиться".
Больше ни о ком и никогда.
Страшно, когда это из пречистых уст Господа звучит.
Вы простите, если я не дословно цитирую.
Не буква в букву, как книжники.

Ну, поехали мы с отцом домой.
Никому от этого кителя ни жарко, ни холодно.

Солдаты вообще не понимают, что все эти дембельские кителя - только на солдата же могут на миг впечатление произвести.
Гражданским - до лампочки, какой на тебе китель.

На следующий день я попёрся в этом кителе к своему другу Андрею Н.
Андрей меня в Армию провожал когда-то.
Думал, что и встретит тоже.
А его этот китель - уже возмутил.
Отвернулся от меня Андрей.

Но я и тогда ничего не понял.
Продолжал шастать в нём по городу.
А это конец декабря в Якутии.
Ничего, форс морозу не боится.
Один человек у винного магазина даже спросил: "Ты что, блатной?"
И я ответил с вызовом: "Да, блатной!"

Вот это уже позор настоящий.
Несмываемый, дорогие наши.

Словом, испортил я сам себе возвращение домой.
Никто мне не был особо рад.
Только бабушка Манечка праведная да соседка Анжела.
Они меня принимали любым.
Но не ценил я этого ничуть.

И отчего-то вспомнился мне Галич:
...Если будешь торговать ты елеем,
можешь стать вполне полезным евреем.
Называться разрешат Россинантом
и украсят лапсердак аксельбантом.

Елеем, правда, я никогда не торговал.
И был русским по крови, но не по сути.

Русский по сути - православный христианин.
Русский по сути - воцерковленный человек прежде всего.
Вне Церкви русские теряют свое определение.
И становятся дембелями в чужих кителях.


НА ДАЛЬНЕЙ СТАНЦИИ СОЙДУ

В детстве иные песни эстрадных ВИА возгревали мне душу, между прочим.
"Малиновка", например.
"Горлица" - очень.
"Вологда" - "Песняров".

Последнюю я и сам горланил подчас.
Забирался на крышу дачной будочки, где хранились лейки, лопаты и тяпки, и затягивал:
Письма,
письма лично на почту ношу,
словно
я роман с продолженьем пишу...

Родные и соседи по даче улыбались мне и подбадривали.
Это очень хорошие песни на самом деле.
Простые и чистые песни о любви.

Но когда мы стали старше и услышали, например, "Машину времени", - над песнями и составами ВИА было принято смеяться почему-то.
А иногда и презирать.
Слушать и любить ВИА считалось чем-то зазорным и осудительным.
Впитывая "рок", мы незаметно для себя становились циниками.
И застеснялись своей детской чистоты восприятия.

Такого снегопада,
такого снегопада
давно не помнят здешние места.
А снег не знал и падал,
а снег не знал и падал,
земля была прекрасна,
прекрасна и чиста...

Вы знаете, это песни на все времена.
Песни во Христе, если хотите.
И если они сейчас забыты, мы просто утратили внутренний ориентир, не умея отличить зёрен от плевел.


МАЛАЯ ТОЛИКА И ПОЛНЫЙ ОБЪЕМ

Мы редко знаем творчество любого поэта, писателя или певца - в полном объеме.
Знаем малую толику.
И на ее основании делаем выводы.
Эти выводы - неверны, как правило.

Чтобы рассуждать о творчестве, например, Достоевского - нужно знать его целиком.
30 томов - знать.
Выпал хоть один том - верного вывода или суждения уже не получится.

Да и с кем угодно это так.
Чтобы рассуждать о Булгакове, Цветаевой, Солженицыне, Губанове, Высоцком, Галиче, Визборе - нужно знать их в полном объеме.
А это - серьезный труд.
Но он - сладок для любящего.
Хотя и требует многих лет жизни.
Иногда и всей жизни даже.
Но зато твои суждения будут выстраданными.
Продуманными.
Компетентными.
Глубокими, а не поверхностными.

Это только гениальный РОзанов, прочтя из книги пару абзацев, мог сделать верный вывод о произведении в целом.
Или святым (например, Оптинским старцам) хватало одного взгляда на человека, чтобы знать о нас всё.

Мы не Розанов и не святые.
Нам нужно трудиться, познавая полный объем.
А если трудиться мы не хотим, нам не пристало судить и рядить о том и о тех, кого мы не знаем практически.

Впрочем, и Розанов - ошибался тоже.
Будучи правым во многих суждениях о писателях и писательстве, о русском быте, образовании и семье, он нередко ошибался
в своих страстных выкладках о Христе и Церкви Его на земле.
Ошибался главным образом потому, что мало верил в Единство Бога Отца и Бога Сына.
(О Боге Духе Святом, от Отца исходящем, мы у Розанова не находим почти ничего.)
И разделял Их нередко.
Бог Отец у Розанова - Сам по Себе,
Бог Сын - Сам по Себе.

В Ветхом Завете, который Розанов очень любил, действует Бог Отец.
А в Новом Завете, который Розанов "отроду не любил читать", действует Бог Сын.
И Бог Сын по Розанову - самостийно отменяет установления Бога Отца, данные народу Израиля в Ветхом Завете.

На этой коренной ошибке Розанова и сегодня играют многие читающие интеллигенты.
"Познавая Бога" по Розанову, а не по Святому Учению Церкви.
Даже из малой толики Которого открывается полный объем: Отец и Сын суть ОДНО.
И ничего Христос без воли Отца никогда не говорил и не делал.

...На смертном одре Розанов прочел вслух православный СИМВОЛ ВЕРЫ.
Где с непостижимой силой явлено Нераздельное Единство Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святаго.
Что раб Божий Василий переживал при этом - мы не знаем.
Знаем только, что это было последним чтением Розанова на земле.


ПРОСТИ МЕНЯ, СТУПАК СЕРЁЖА

Поначалу в Армии меня обижали.
Обижали мои же сверстники по "учебке", такие же новоначальные курсанты, как и я.
Били, толкали, заставляли выполнять самую черную работу, издевались устно и так далее.
Сержантскому составу и ротному офицеру дела до этого было мало.
А "стучать" на обидчиков замполиту батальона я не мог.
Терпел, сжав зубы, иногда беспомощно огрызаясь в ответ.
Дух мой сильно унывал при этом, был подавлен.

Видя мое унижение, со мною вскоре перестали общаться и те ребята, кто прежде относились ко мне дружелюбно,
помогали в бытовых делах: например, пришить к шинели погоны и петлицы.
Без их помощи я бы так и ходил необшитым, вызывая гнев старшины.
Неприкасаемым изгоем стал я и для них тоже.
И вот это - было тяжелее всего.
Потому что ребята эти были добрыми по своей сути.
Они не обижали меня, но и не хотели больше знать.

В Армии никто не помогает униженным и оскорбленным: меня не трогают - и ладно.
Да и в гражданской жизни... порою во всех бедах мы виним как раз тех, кто и так на ладан дышит.
Бомжей, например.
Их забивают ногами хулиганы, гоняет полиция.
А если где-то в брошенных жилищах занимается пожар, мы в первую очередь грешим на тех, кому в этом мире
негде преклонить голову.
Как и Спасителю когда-то.

Позже, в войсках, я попал служить в батальон, где было 70 процентов среднеазиатов.
Казахи, узбеки, таджики, азербайджанцы по преимуществу.
И они как-то тоже сразу выделили меня из всех.
Цепляясь неустанно и зло.

Но всё же - там было не так беспросветно, как в "учебке".
Русские ребята общались со мною нормально.
И на "чурок" смотрели как на "чурок": дескать, что с них еще и взять.

Среднеазиаты отстали от меня только тогда, когда я начал драться с ними тоже.
Не гнуться под их напором, а отвечать ударом на удар.
Отстали сразу и навсегда.

Впервые там я вздохнул свободно, отслужив уже больше года.
"Дедовщины" у нас не было как таковой.
Ее заменяло противостояние среднеазиатам, неважно какого года призыва были они.
"Землячеством" именовалось это.

И был у нас Ступак Серёжа.
Его обижали все: и русские, и нерусские.
Вот на нём стал отыгрываться за все унижения и я.
Серёже Ступаку пришлось в Армии труднее и горше, чем мне.
Просвета он так и не увидел, страдая с первого дня службы до последнего.
Я помню, как он уходил на дембель.
В обтёрханной шинели не по размеру и безнадёгой в глазах.
Словно не ждал ничего доброго и от "гражданки", утратив веру в людей.

Прости меня, Ступак Серёжа.
Христос сосчитал твои невидимые слёзы.
И мы будем за них отвечать на Страшном Суде!


ДОЖДИ НА 2 АВГУСТА

2 августа - День Святого Великого Пророка Илии.
Пророка, который был взят ЖИВЫМ НА НЕБО.
Не познав телесной смерти на земле.

А кто еще не познал ее из людей от Адама и Евы?
Только Енох праведный.

Даже Апостолы 12-ти - умирали телом.
Илия и Енох - нет.

Да, еще любимый ученик Христа Иоанн Богослов - ушел как-то странно.
Вроде бы и присыпали тело, а пришли на святую могилу вскоре - тела там нет.

Еще Пресвятая Богородица Мария пережила Святое Успение, а не смерть.
Она УСПЕЛА на Встречу со Своим Божественным Сыном.

А что: можно и не успеть?
Да, да.
Вот умрем мы, как все умирают, а нас сразу же встретит бесчеловечное общество демонов, бесов аида.
И - поминай как звали.

Конечно, все это великие тайны Божии.
Не мне разгадывать их.
Но не думать об этом - я не могу.

Нам нужно УСПЕТЬ ИСТИННО ПОКАЯТЬСЯ перед смертью.
Богородице - в чем каяться было?
А Она каялась.
Умоляла избавить Ее воздушных мытарств.
И Ее Встреча со Христом - не наша встреча с Ним же.

Да и сподобимся ли мы ее?
Ее сподобятся ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ.
Христом, а не нами сказано: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Узрят, то есть увидят.
А чтобы очистить сердце, нужно полюбить Бога и ближнего как самого себя.
И до этого нам ой как далеко, дорогие наши.

Хотя, может быть, кому-то и близко.
Священному Синоду Русской Православной Церкви, например.
Владыки наших епархий - чистые сердцем люди прежде всего.
И я прошу их святых молитв обо мне и моих ближних.
За рабов Божиих
Марину,
Раису,
Марию со чадом Ксенией,
Наталию,
и другую Наталию со чадами,
Иулию со чадами,
Ольгу со чадами,
Марину со чадом Софией,
Викторию,
Григория,
и другую Викторию,
Александра,
Вячеслава,
Олега,
и другого Александра.

Это - заздравная молитва о живых.
Это те, кто сами того не ведая, возвращают меня к правде любви.
Пусть иные из них - и не помнят уже обо мне.
Я о них помню всегда.
И благодарю их, что они были и есть в моей жизни, как и в моем неочищенном сердце.

...А еще - пушистая кошечка Зюся.
Она тоже всегда возвращает меня ко Христу.
Своими огромными зелеными глазоньками, в которых нет ни лукавства, ни лжи, ни притворства.
Не знаю, может быть, за животных молиться неканонично.
Но знаю, что без нее мне было бы не написать этих строк, например.


ЛИЧНЫЕ КНИГИ

Личных книг у меня на сей день написано 5.
Каждая из них - адресована только одному конкретному человеку.
Моей супруге Мариночке,
Виктории Гармановой,
Юлии из Киева,
Наточке из Иркутска,
Оле из Бреста.

Кому-либо другим эти книги мало что скажут.
В них - только личное наше.
Это дневники или ночники, а не манифесты.
С именами собственными,
с событиями жизни: от рождения до сего дня,
с надеждами и страстями,
с иронией и слезами,
с нежностью и грустью,
с фантастикой и реальностью,
с заботой и эгоизмом,
с падениями и победами.

Все они - сохранны у меня.
Кроме одной.
Книги для Виктории Гармановой.
Из нее у меня уцелели 2-3 стихотворения.
А было их - порядка 100.

Я не оставлял себе копий.
Отправлял ей оригиналы.
Написанные сразу набело.
Сохранились ли они у нее?
Думаю, что нет.

В реале мы общались с Викой минут 15.
Да и то - неудачно.
Она не понимала меня, я - не находил слов, чтобы объяснить ей мотивы своего творчества для нее лично.
(Я вообще - не очень красноречив в реальном общении.
И увы, подчас говорю не то, что хочу сказать.
А то и помалкиваю о главном.
Всё понимаю, всё чувствую, но устно - разливаться соловьем не умею.
Мне нужен лист бумаги.
Там я искренен и вдохновенно подробен.)

"Пообщавшись" со мною несколько минут, Вика крикнула, сбегая по ступенькам вниз: "Не пишите мне больше!"
Я и не писал.
Но то, что было написано для нее прежде, живет во мне и умирать не хочет.

Да, я признавался там и в любви.
Признавался искренне, а не "литературно".
Это не были аллюзии на произведения великих предшественников, например.
Я действительно алкал Вику в жизнь.
Боролся за нее с этим миром.
Хотел унежить ее душу, сделать ее более отзывчивой и открытой.
И дать ей первичные представления об истинной вере в Бога.

Но возможно это лишь тогда, когда вы с адресаткой - вдвоем, тет-а-тет, а не на глазах спаянной коллегии журналистов
и операторов, для которых это как минимум странно, а как максимум - подсудно, дорогие наши.
Но у меня не было другого выхода.
Домашнего адреса Вики я не знал, знал только рабочий.
Компьютера у меня тоже не было.
Да если бы и был, на бумаге от руки это выглядит живее и полноценнее.

Ну ладно, не суть.
Суть в том, что я делал это по наитию свыше, а не по своей похоти только.
А если иногда и наламывал дров, то Господь как-то выправлял за меня, что ли.
Давал каждой из моих адресаток по вере их.
А Божье даяние по вере - всегда во благо, а не в осуждение.
Мои адресатки становились лучше, чем были ДО.
И незаметно делали лучше меня самого.
Внимательнее, заботливее, терпимее, чище, правдивей.

И даже идя сквозь скорби полного творческого одиночества, пытки молчанием и игнором, выключенности
из всех "литературных процессов", ощущения ненужности, материальной нищеты, я всегда знаю теперь, что
есть на свете 5 человек, 5 удивительных женщин, которые на протяжении времени, года или двух, благодарно
принимали мое личное поэтическое даяние им и отзывались на него всем сердцем, как могли.

Да, в последние времена в людях охладеет любовь.
И где-то - уже охладела.
Но в своих адресатках - я не ошибся, поверьте.
Пусть мы никогда - кроме моей верной и неосуждающей супруги - больше не увидимся лично.
Пусть мои книги для них - пропадут и истлеют.
Главное, что они были написаны.
Как нежное и страстное указание на то, что Бог любит их и хочет спасти вечно.


ЛЮБИМЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ГЕРОЙ

В отрочестве моим любимым литературным героем был Мартин Иден.
Мне хотелось быть на него похожим.
Смущало меня только его самоубийство в конце романа.
Зачем? - взывал я к нему.
"Ницшеанство" какое-то себе придумал... Разве Ницше призывал убивать себя?
Воля к жизни - самая естественная и благая воля в человеке.
За что ее так презирать?
Мир признал твое писательство, тебя искренне любит красивая девушка по имени Лиззи Конолли.
Любит тебя за тебя самого, а не за то, что ты прославился и разбогател.
Она всегда любила тебя.
И готова была умереть за тебя.

Да, Руфь Морз и ее родные обошлись с тобой некрасиво.
Они больше любили свои светские приличия, чем тебя.
Хиггинботам там и прочие.
Ну, не общайся с Хиггинботамом.
Скажи ему прямо: а где ты был раньше?
Лжедоносы на меня по редакциям строчил?
Зачем принимать его приглашения и лицемерить...

Я еще долго бубнил свой внутренний монолог, убеждая Мартина Идена остаться на "Марипозе".
Не протискиваться в иллюминатор каюты, не топить себя в океанских волнах.

С годами мне стало понятно и другое: мир этот устроен так, что без признания от посторонних людей - тебя не поймут и твои близкие.
Ты пишешь шедевры?
А где документы на это?
Где публикации, издания, интервью, деньги и слава?
Их нет.
Ну а раз нет, то лучше бы тебе найти другое занятие в жизни.

Но настоящего писателя это не обескураживает.
Он работает на будущее, иногда и далекое.

Мартин Иден при жизни сподобился широкого признания от людей сторонних.
И вместо того, чтобы обрадоваться, как Иосиф Бродский, зациклился на том, что "всё это было написано уже тогда, когда вы меня знать не хотели".
Ну а чего он вообще ждал?
В том числе и от Руфи Морз?
Ты докажи сперва, что это кому-нибудь нужно и интересно кроме тебя самого, а потом и любовь от меня получишь.

Но Мартин Иден, как Эрнест Хемингуэй, получив от этой жизни всё, покончил с собой.
Растоптал данные ему Богом дары, впав в уныние и гордыню.

Известный московский поэт Денис Новиков поступил так же.
Как и Борис Рыжий, например.

Да и мало ли известных писателей-самоубийц.
У которых при жизни было всё и больше, чем всё.

Это не смертное отчаянье Цветаевой и Башлачева, которых я не оправдываю за самовольный уход из жизни, но искренне о них скорблю.

...Мой любимый отроческий литературный герой - приказал долго жить.
Я вообще фактически перестал читать светские книги.
Святые кафизмы, состоящие из псалмов Давида, нравятся мне больше.

По дальней памяти люблю Макара Девушкина и Вареньку Добросёлову.
Умиляет меня полковник Рославлёв.
Люблю А.И.Солженицына в Матрёнином дворе.
Вижу просто, как он там за столом сидит и пишет.
А бабушка Матрёна смиренно варит безвестному квартиранту "картонный суп".


ДУША НЕВИННАЯ, КАК ВЖИК

Я не большой поклонник американских мультиков.
Но один из них мне полюбился очень.
Вернее, даже не мультик, а один из его героев.
Крохотный сверхмобильный пчелёнок Вжик, помогающий спасателям, - просто тем, что он есть.
Трепещет рядом крылышками да и всё.

С тех пор Вжик - неизменное домашнее прозвище моей супруги.
Я редко обращаюсь к ней по имени.
Любимый Вжик она для меня.


ИРКУТСКАЯ КОЛЫБЕЛЬ

Японский писатель и "самурай" Юкио Мисима где-то говорит, что помнит момент своего рождения.

Я тоже помню момент своего рождения.
Помню родильную палату, тусклую лампочку под потолком, маму, лежащую под простынею.
Помню руки врача и грозу за окном.

Но потом - в моей памяти наступает провал.
Я не помню событий и лиц.
Но помню ОЩУЩЕНИЕ от дома, где мы тогда жили.
Это иркутский Студгородок.
Улица Лермонтова, 84.
Квартира 32 на 5-м этаже.

Кто там живет сейчас - я не знаю.
А мне бы хотелось зайти туда хоть на пару минут.
Думаю, у меня бы восстановилась картина нашей тогдашней жизни.

...Лето 1968 года и далее - еще года два-три вперед.
Из тех времен я помню только бабушку Марию.
Деда не помню совершенно, родителей - тоже.
Словно их и не было там тогда.
Бабушка рассказывала мне кое-что о тех временах дома.
Но мои ощущения были совершенно иными.
То я по Ангаре на лодочке иду, то к нам приезжает Александр Галич.

Да и Юрий Визбор поет на кухне:
Спокойно, дружище, спокойно,
у нас еще всё впереди.
Пусть шпилем ночной колокольни
беда ковыряет в груди.
Не путай конец и кончину,
рассветы, как прежде, трубят.
Кручина твоя не причина,
а только ступень для тебя...

А когда мы с бабушкой выходили во двор, мне явственно звучали "Корабли" Владимира Высоцкого.
Я с младенчества был окружен песнями великих бардов.

Галич исполнял вот это:
Всё снежком январским припорошено.
Стали ночи долгие лютей.
Только потому, что так положено,
я прошу прощенья у людей.
Воробьи попрятались в скворешники.
Улетели зА море скворцы.
Грешного меня простите, грешники.
Подлого простите, подлецы...

При этом магнитофона у нас не было.
Это НЕВИДИМЫЙ МИР вторгался тогда к нам.
Ангелы на крылах приносили всё это.
И лица, и песни.

А потом, лет с 6-ти, я открывал всё это заново.

Какую-то запредельную писательскую задачу дал мне Бог в рождении.
Я всё никак не мог понять - какую именно.
Бился о стены, а понять не мог.

Моя писательская задача была совершенно "не от мира сего".
Какая-то необъятная, что ли.
ВСЕОХВАТНАЯ.
Тут тебе и "Библейский цикл", "Великопостная тетрадь", "Эхо райской реки";
тут тебе и "Эротический цикл", "Энциклопедия Высоцкого", "Светильник женского убора".

Если издать меня в полном объеме - башня поедет у вас.
Вавилонская башня современной официальной литературы наклонится и рухнет, погребая под собою авторов и их издателей.

Объем этот, правда, уже не соберешь воедино: многое утеряно, выброшено и сожжено мною самим.
От меня осталось сейчас томов 7 всего.
А было - много больше.
Томов примерно 15.

При этом - Господь словно бы изъял меня из мира.
Вроде бы и в миру я живу, но вроде бы и нет.
Все связи с этим миром разорваны.
Я ни с кем практически не общаюсь годами.
Только за продуктами ходим со Вжиком да в храм.

Бывая иногда в Иркутске, я еду в Студгородок.
Посмотреть на наш дом и двор.
Прикоснуться к кирпичам хрущевской пятиэтажки, начертать на них православный крест.


2020