Последний жрец забытого бога

Мне столько тысяч лет, что я не помню, когда рождён.


Я был человеком, но потом перестал быть им.


Мне строили алтари и пускали стрелы в грозовое небо, чтобы приветствовать меня, мне приносили человеческие жертвы и не было высшей чести у людей моего народа — умереть мне во славу.
В суровых горах и на берегах морей мне поклонялись задолго до вычурных римских богов. Я жил в каждом из своих жрецов и живу поныне в последнем из них.


Но рассказ ведь не обо мне, а о ведьме, которую я полюбил.


Тысячу лет назад христианство уже почти убило память обо мне. Лишь тайно в седых горах ещё собирались на капищах последние верные люди. Они не звались уже последователями моего имени, а всего лишь колдунами.


Сильными и страшными, отмеченными с раннего детства серповидными шрамами на руках, способные наслать и остановить разрушительную бурю.


И я был молодым жрецом поверженного, но не сломленного бога.


Но я был и человеком. Почти…
Ибо жрец избирается людьми, но становится богом.


Получает бессмертие, пока не явится новый бог. Так продолжается вечно, пока стоят горы, гремит гром и кровь льётся на алтари.


Она… Новая жена моего сводного брата, который не родился ни колдуном, ни жрецом, ни особо выдающимся человеком. Но однозначно родился безумным.


Он помешался на христианской вере и нёс ее по жизни — самую жестокую и нетерпимую ко всему, что имело смелость жить по своим правилам, неподвластному никому, кроме загадочной мощи нашей земли.


Она приехала к нам из далеких древлянских лесов, княжна…
Брат был тщеславен и жаждал улучшить свою самую обычную родословную.


Она оказалась несчастлива в этом союзе да и брат ее не любил. А позже — возненавидел. За стать, за княжескую кровь, за непокорность.


В ней жила сила, стихийная и наполовину спящая, предки-волхвы уже не сумели научить, но лишь передали по крови бурлящее зло и обжигающее добро.
В ваше время ее назвали бы двурушницей. Свет и тьма подвластны таким.


Я не хотел и не мог никого любить, но судьба иногда смеётся даже над жрецом или богом.


Она меня не любила. Просто желала спастись от жестокости и сумасшествия моего помешанного брата.


Но мне это было неважно. Я жаждал ее всю, навсегда, к своим алтарям, в свои горы, соединить руки над древними священными камнями и пролить несколько капель нашей крови на них. Так у нас скреплялись супружеские узы.


Вместе мы стали бы непобедимы для всего живого, мертвого, нерожденного, что ходит меж миров. Правили бы вместе вечность…


Но брат ее убил. А она при смерти прокляла его и пообещала вернуться. Любой ценой. Ибо на земле остался наш с ней новорожденный сын.


Когда она умерла в морозную декабрьскую ночь, разыгралась гроза и молнии резали чёрные небеса от гнева.


Жрецы бывают слепы и слабы. Я узнал слишком поздно.


Моя магия не помогла воскресить ее, но удержала где-то рядом.
Я знал: она возвратится.


И вот мы встретились спустя тысячу лет. Я все ещё жив и я уже только бог, а не жрец, ведь не нашлось никого, кто заменил бы меня, ведь я не мог уйти, пока она не придёт.


Я мстил за неё всем потомкам брата и снова ждал.


Я остался ей должен. Хотя сначала думал: ее вернули, чтобы мы воссоединились. Нет.
Она, как и раньше, не любила меня.


Ведьма с киевских круч. С моим знаком на запястье. Избранная. Как поразительно играют с нами Те, кто выше богов…


Сначала она не знала, что может, почему темнеет небо и гремит гневно гром, если она рассердилась или заплакала.


Но я шёл рядом. Всегда.


Я спасал ее из всех передряг, в которые умудряется попасть лишь отчаянная юная ворожея.
Убивал ее врагов и ждал, когда проявится в ней сила.


Потом она «отключилась» от меня, устав от странных снов и мистических событий, выбрав жизнь смертной и смертную любовь.


Прошло двадцать лет, миг для меня, вечность — для неё. Я услышал, как она зовёт меня и это уже не слабый зов, неуверенной нитью тянущийся через невидимое пространство меж чужих снов.


Она называла меня по имени! По имени божества, а не тем обычным, серым, незаметным, как я представился ей раньше, в этой жизни.


Она уверенно возносила молитву.
Мне молитву!


Тому, кого забыли уже все на земле, кроме горстки шизофренических сектантов, что пытались возродить мой культ, не зная о нем ничего. Конечно, я не собирался им отвечать.
Но не ей.


«Ты стала ведьмой, как я и предсказывал».
«Я умею останавливать дождь» — скупо улыбнулась она.
«Зачем ты позвала жреца поверженного бога?»
«Я позвала самого бога. Ты — давно не просто жрец. Мне нужна твоя помощь».


Вокруг неё клубилась магия. Иная, не похожая на мою — чёрную и плотную, как горная ночь.
Магия глухих лесов и вольных полей, пыльных перекрёстков и мрачных погостов, земного ласкового огня и хищных подземных вод, магия простоволосой и босой деревенской ведьмы и городской рафинированной колдуньи, творившей чары в шелках и жемчужных бусах.
Это пришло с ней ОТТУДА, это дали ей предки.


Какая счастливая и одновременно ужасная доля переродиться в одном роду: князей, волхвов, колдунов и ведьм.


«Могу ли я молить тебя, как твоя бывшая возлюбленная? Или ты уже сделал для меня все, что хотел?»


Что я мог сказать? Я ей должен. Где-то в глубине моего забывшего мир естества ещё живет подобие той любви. Сумасшедшей и… живой. Я слабо помню, что такое жизнь, но искра ее во мне ещё тлеет, пока есть она.


«На тебе мой знак, дочь волхвов и князей, проси, что хочешь!»


(Записала Октябрина Жемчужина в зимней ночи, прорезаемой громом и молниями, со слов поверженного, но не сломленного божества).