Сила жизни

Сквозь муть плохого утреннего сна доносится  стук аллюминиевых ложек о металлические миски и крик дневального: "Отряд номер два, подъём!". Ночь под ледником была отвратительной, я натянул на себя всё что только можно было, но никак не мог заснуть от мокрого холода и лишь под утро задремал. Открыв глаза, увидел вместо корешков любимых книг на полке дома в Подольске грубый брезент палатки. "Ах как не хочется вставать!" Но и оставаться в спальнике мёрзнуть тоже не великое удовольствие. Вылезаю из палатки, прихватив с собой полотенце. Вчерашний туман рассеялся, открыв западный склон Эльбруса, напоминающий руины древних городов. Доплёлся до  ручья, плеснул себе в лицо ледяной воды, и в голове начало проясняться. "Группа Божуна уже вышла час назад", – сказали рядом. Божун всегда нас немного опережал, но наш инструктор Коля относился к этому спокойно, хотя солнце сияло уже вовсю из-за чего, может быть, придётся идти по снежной каше. Коля рослый мужик лет сорока со спокойным лицом, в миру мастер краснодеревщик, стоял уже у костра. "В горах торопиться нельзя, торопливые здесь сгорают!" – говаривал. В одном кане кипела гречневая каша, а в другом какао. "Пусть прокипиться подольше, а то недоварится, здесь вода кипеть начинает при 80 градусах – сказал Коля. "А сколько здесь над уровнем моря?" – спросила Ленка гитаристка. Коля сощурился, глядя на западную вершину Эльбруса: "Три тысячи будет."
       Ребята и девчонки с мисками и кружками подтянулись к костру. Я сходил к своей палатке, прихватил миску, ложку, кружку и горсть чёрных сухарей, наготовленных на поход дома.
Дневальные уже раздавали кашу. Им, видно, совсем несладко пришлось с разведением затухшего ночью костра и готовкой завтрака, совсем не спали, но никто не жаловался – все улыбались, мне стало совестно за свою кислую морду и я улыбнулся тоже.
     Через час группа двигалась вверх, извиваясь серпантином. Всего 18 человек, да двое к нам присоединились:  бывалый альпинист с молодой женой – у них что-то вроде свадебного путешествия. Ритм обычный – 15 минут ходьбы и "минутка", когда можно перевести дух, стоя, опираясь на альпеншток и глядя на горы. Уже через десять минут хода все разогрелись до пота. Коля шёл впереди с предметом зависти для остальных – ледорубом, хотя альпенштока здесь вполне хватало для подстраховки и удержания на склоне.
     Разрушенные города западного склона были тут и там присыпаны снегом, на каменных карнизах белели сугробы, свешивались вниз, будто гигантские белые сосцы. Время от времени уши закладывало от перемены высоты и приходилось сглатывать, время от времени мы пересекали узкие полоски мелких снежников, оставляя чёткие следы ребристых подошв туристских ботинок.
     В общем до самого перевала ничего не случилось – лишь работа, работа и работа, и заливающий глаза пот. Кто сказал, что горы это увлекательно? Да это сплошное однообразие и скука, когда всё внимание под ноги (как там у Высоцкого :"В горах ненадёжен ни камень, ни лёд, ни скала"!) и видишь перед собой лишь рюкзак, ляжки и ноги впереди идущего, обтянутые тренировочными, которые к середине дня начинают тебя серьёзно и безосновательно раздражать. Кстати, насчёт песен – Высоцкий здесь почему-то не идёт: у костра после перехода всё больше лирический Висбор: "Лыжи у печки стоят", "Стал тяжелей на мгновенье рюкзак".. и т.д. Раскатистый Высоцкий хорош лишь внизу, лишь для разгона после стакана водки, как протест окружающему однообразию пятиэтажек, заводским трубам и ежевечернему телебубнежу впадающего на глазах у всей страны в старческий маразм генсека про "светлое будущее".
     На перевал взошли около 12 дня. Он был бесснежный, усыпанный ржавыми гильзами снарядов от немецких горных пушек, кое где белели овечьи кости. Здесь был привал с перекусом перед большим переходом через лежащее  впереди снежное поле Хотю-Тау и ледник Азау. Отсюда открывался прекрасный вид на обе вершины Эльбруса: западная, меньшая – скалистая, а восточная белая и округлая, как грудь юной девы. а справа белели зубья вершин Большого Кавказского хребта. "Сколько здесь?"- спросила Ленка у Коли. "3500". Посреди перевала небольшой обелиск с табличкой: "Здесь сражалась конная бригада..." "Конная!?" – да как же можно былопускать конницу по леднику да ещё по открытому месту!? Я, конечно, не Наполеон, но даже мне было ясно, что конницу бросали под расстрел. Лошади вместе со всадниками, конечно, проваливались в трещины, гибли от снарядов... Но кто у нас и когда считал людей? Зато, говорят, до сих пор ледник выносит к Терсколу трупы  вмерзших в ледник десятки лет назад солдат. Судя по огромному количеству снарядных гильз, немцы здесь поработали вволю!
     Сбросили рюкзаки, перекусили галетами с шоколадом, запили холодным какао из фляжек, стали фотографироваться на фоне Эльбруса. Кругом – сплошные битые камни, ни травинки и вдруг – хилая трубочка одуванчика с зелёной, прошедшей стадию желтизны, головкой. Стеблю нет сил поддерживать головку и зелёная трубочка червячком извившись лежит на холодном камне. Откуда она растёт? -  попытался увидеть, но так и не нашёл даже щёлочки в камнях! На этой стадии  у нас одуванчики бывают в июне перед тем как превратиться в белый пуховый бутон из сотни крохотных парашютиков, а сейчас август! И как он выживает здесь, где по сути зима не заканчивается- днём-то тепло, а ночью минусы... И что примечательно: первое желание сорвать! Зачем, для чего – сам не знаю. Неужто его героическая борьба с громилой Эльбрусом закончится из моей прихоти: и что мне делать с ним дальше,  даме подарить, той же Ленке, из куража  – но уж слишком его вид скромен, а рука всё ж так и тянется - сорвать, сорвать! Но что за человеческий инстинкт такой: если видишь нечто беззащитное, слабейшее – сразу желание  сорвать, уничтожить, а особенно если это ещё посмело быть красивым!.. Вспомнилась соседка наша, тётя Галя с первого этажа. Она на участке земли напротив своего окна рядом с подъездом каждое лето цветы пыталась разводить, но как только бутоны раскрывались, так обязательно какой-нибудь прохожий мальчишка или мужик пьяный сорвёт! "Ну что за люди, что за скифы! – жаловалась. – Ведь не нужен им мой гладиолус, ведь через минуту выкинут!" 
     Не стал я срывать этот чудом выживающий здесь цветочек, ведь жизненной силы у него больше, чем у меня!