Келья на двоих

Из цикла "Матушка Лень и другие сказки Энского монастыря"

Жили-были в одной келье две послушницы. Одну звали Чревоугода, другую – Деликатесса. Жили они немирно. До драки дело, конечно, не доходило. Но обижали друг дружку часто. Ещё чаще обижались друг на дружку.

Однажды так рассорились, что целую седмицу не разговаривали. И молились в разные стороны: Чревоугода  - на север, Деликатесса – на юг.

Застукала их в такой мизансцене мать Суета и посоветовала к игумении Смирене сходить. Мол, только она сможет положить конец этим перманентным конфликтам. Скорее всего, придётся ей развести Чревоугоду и Деликатессу по разным углам монастыря. Ведь вместе послушниц поселила старенькая игумения, не разглядев сослепу, что характерами они не сходятся. Да и воспитания разного.

Чревоугода Сытобрюхова из простых крестьян. Деликатесса Бон-Аппетитова – из графьёв. Правда, только по материнской линии. А отец отца Деликатессы (то есть её дед) был крепостным поваром у князя Широпузова. Князь купил его по случаю у разоряющегося графа Долгобрюхова, а потом, начитавшись разбуженного декабристами Герцена, отпустил повара на волю и наградил его на прощанье звучной фамилией. А сам вскорости помер от заворота кишок.

Сын раскрепощённого повара Бон-Аппетитова женился на дочери вконец разорившегося графа Долгобрюхова и уехал с ней на заработки во Францию. А тут 1914 год случился. А потом и 1917-й окончательно путь домой обрубил. Так и превратились Бон-Аппетитовы из гастрабайтеров в эмигрантов.

Деликатесса у них – поздний ребёнок. Уже после войны родилась. В Россию впервые приехала после Перестройки. Сопровождала гуманитарную помощь: эшелон со «Сникерсами» и «Марсами». Была она тогда совсем невоцерковлённой настороженной тётенькой. Храмы Московского Патриархата обходила стороной. Боялась, что там её сразу завербуют в КГБ.

За то безбоязненно отведала каких-то вскусняшек у кришнаитов на Арбате.  И сама не поняла, как оказалась на Лубянке. Там ей вежливый человек в штатском объяснил, что в новой России ничего против парижской школы богословия не имеют. И Деликатесса впервые узнала о существовании… парижской богословской школы.

Словом, новая Россия её поразила, и француженка решила здесь остаться навсегда. Но если бы Деликатессе тогда сказали, что ей придётся делить одну келью со Чревоугодой, всё могло быть иначе.

Чревоугода, несмотря на то, что всегда читала много и всё подряд, могла легко перепутать Шмемана с Мейендорфом. Как, скажите, жить в одной келье с таким человеком?!

К тому же Чревоугода последовательно прошла октябрятское детство, пионерское отрочество, комсомольскую юность и даже была кандидатом в партию, пока в красном уголке на её голову не обрушилась полка с полным собранием сочинений вождя мирового пролетариата. Получив всего лишь лёгкое сотрясение мозга, Чревоугода поняла, что это было явное чудо, и сделала первый шаг к вере.

Духовный путь её был извилист и тернист. Недаром она настолько лет задержалась в послушницах. Искушений хватало. И соседство с «этой французской штучкой» - одно из самых невыносимых. Чревоугода была настроена решительно и готовилась к серьёзному повороту. Вплоть до смены монастыря. Не менее решительно была настроена и Деликатесса. Но в кабинете игумении Смирены обе присмирели.

- Сёстры мои, а мне кажется, у вас много общего, - легко произнесла игумения, словно не замечая в каком состоянии находятся послушницы. – Вот у Вас дедушка был поваром, - сказала мать Смирена, обращаясь к Деликатессе. – И у Вас мама в колхозной столовой работала.

- Она там только посуду мыла, - вставила Чревоугода.

- Это не так важно. Всё равно помогала людей кормить, - уверенно продолжила игумения. – Обе вы, я заметила, любите молиться перед едой.

Это была сущая правда. Однако, Чревоугода любила молиться чаще, но маленькими молитовками. Даже молитва «Отче наш» ей казалась длинноватой. Деликатесса, наоборот, молилась долго. Целые акафисты читала перед вкушением мизерного щупальца кальмара или недозревшего плода авокадо. Словно ждала, что за время молитвы щупальце подрастёт, а авокадо дозреет.

- И обе вы, сёстры, любите трапезничать в своей келье в неустановленное время, - заметила игумения.

- Нас прослушивают! – хором возмутились послушницы. И одновременно подумали, что за их кельей, возможно, ведётся и видеонаблюдение с прямой трансляцией в кабинет игумении.

- Девочки! – мать Смирена не смогла сдержать своей обезоруживающей улыбки. – Вы так усердно молитесь перед едой, а потом так громко с ней расправляетесь, что слышно на весь монастырь без всякой прослушки.

Послушницы поняли, что у них действительно много общих точек соприкосновения. И когда игумения, испытывая установившийся мир на прочность, предложила одной из них переехать в пустующую келью на другом конце корпуса, обе отказались. Ведь они обе жили в Энском монастыре под одним девизом: «Поближе к трапезной, подальше от священноначалия».

После беседы с игуменией Чревоугода и Деликатесса, не сговариваясь, отправились к монастырскому духовнику отцу Акривилу на исповедь. Но их опередила монахиня Сластёна. Эта всегда приходила на покаяние с толстой тетрадкой, исписанной мелким почерком.

Через полтора часа отец Акривил, устав слушать монотонное перечисление наименований конфет, предложил сам дочитать тетрадку. Быстро пролистав исповедь матери Сластёны, он перед разрешительной молитвой сделал только одно замечание: «Уже не первый раз тебе говорю, «монашеские обеты» пишется через букву «т», а не через «д»».