Иван Иванович

Иван Иванович умирал. И вспоминал, с чего началось всё, что теперь существует.
По-прежнему снуют люди по улицам, хотя людьми их трудно назвать, скорее они живые роботы из органики.
Что послужило толчком к наличествующему ныне? Что? Иван Иванович тёр виски, морщился, и вдруг воспоминания, которые он и от себя старался спрятать, нахлынули водопадом.
Прочь голубей! Прочь разносчиков бактерий! Прочь ворон! Прочь! Прочь! Вначале всё было почти невинно. Протестов не возникало. А если и возникали, то о них не писали газеты, не говорили по радио.
Что-то очень знакомое, едва коснувшись сосредоточенной мысли Ивана Ивановича, ушло, но нагрянуло вновь. Он ахнул, как будто обжёгся, фашизм ведь это, в другом обличии. Точно так, уверившись в точности своей мысли, Иван Иванович закряхтел.
Боже, обратился он, глядя в потолок палаты, помоги оставшимся, не допусти гибели человечества! Спаси людей! Ну ведь не все же они роботы. Некоторые просто не показывают своё истинное лицо. Чревато палатой. Точь-в-точь такой, в которой нынче оказался Иван Иванович.

Эти бесконечные "прочь" касались вначале птиц, потом животных, а потом уж перешли на людей.
Сколько лет-то уж минуло после последней войны? Дак триста, нет, наверное всё же побольше. Но опять люди решили, что есть на Земле лишние твари, от которых ни толку, ни красоты, ни пользы. И вот тогда случилось это.
"Это" Иван Иванович называл болезнь. Свою болезнь, так её обозначили в карте личности. Всех, квадратноголовых, всех ромбоголовых, кто так или иначе отличался от большинства, клеймили словом "иной". То есть инородный, а инородный представлял опасность для окружающих. Такие нуждались в форматировании. Иван Иванович попал в списки случайно, но не жалел об этом. Есть ли смысл продолжать жить без надежды на просвет? Иван Иванович вздохнул с горечью.

- Петров, - послышался голос из коридора, - пройдите на форматирование в пятый кабинет.
Иван Иванович не пошевелился.
Через несколько минут зов повторился.
Петров лишь крепче стиснул зубы. И сам себе сказал: выдержки мне не занимать, выдюжу, рано умирать собрался.
И одним рывком спрыгнул с кровати.
Что уж происходило в кабинете номер пять, умолчу, но в палату вернулся инвалид. С идеальной круглой головой. Вернулся сам, а не на каталке. Тишина в палате стояла звенящая. Но буквально через пять минут раздался скрип. Скрип застаревших петель железной двери. Так, именно так появлялись "шишечки" - углы на голове Ивана Ивановича.
Он лежал покрытый потом, холодный и безжизненный. Скрип снова и снова раздавался в палате. Но никому не было дела до происходящего, кроме разве что мухи, которая, примостившись на подоконнике, наблюдала за Иваном Ивановичем.
К вечеру принесли макароны с сыром. Петров не пошевелился. Хотя он всё видел и слышал.
- Ну что ж, сказал он, обращаясь к мухе, - будем жить в другом обличии. Раз дело не пошло путём мира и любви между людьми, значит пока надо переждать время. Ничего, выживем. Но нам ведь главнее не выжить, а сохранить знания и любовь, данную нам свыше, верно? - спросил он у мухи, сидящей на подоконнике.
Муха утвердительно кивнула головой.
Через мгновение палата опустела.