Сказ. жена да муж, гадюка да уж

 ЖЕНА ДА МУЖ - ГАДЮКА ДА УЖ

   Вот бывает, живёт пара, муж да жена, и в любом случае в «одну дуду дуют», как говорится. Чем дольше живут, тем больше у них общего. Раз один сказал, другого супруга и спрашивать незачем. А иной ещё уточнит:
 - А моя-то как сказала, на это?- и, услышав, что в таком случае произнесла «половинка», тут же оборвёт расспросы фразой,- ну всё верно и я так же считаю.
 - Но надо признать, не всегда так выходит,- сказал дед Савватей и добавил,- вот вам история опровергающая утверждение, что «муж и жена - одна сатана».
   В деревне Копёшкино это происходило, в святочные дни, на Рождество. Морозы тогда знатные давили. Как-то возвращались с посиделок, которые ввиду отсутствия клуба происходили в избе одной одинокой бабы, два закадычных приятеля, Витька да Санёк, с малолетства дружбу вели. Зимой холодно по овинам да за сарайками отираться, девок тискать, вот и нашли выход. У Ковырёвой Дарьи, бабы немолодой да одинокой собиралась молодёжь. Установили натуральный расчёт, что бы её в наживе не заподозрили, обогащении, да «не прикрыли лавочку». Пустят ли куда ещё, деревенька-то не больно велика, избы тоже - грех один - что курятники!
   Когда председатель спрашивал:
 - Чаво ж, обогащаисси поди, наживаисси, на молоди-та?
   Ковырёва Дарья делалась удивлённой и с жаром отвечала, прибедняясь конечно:
 - Да вы чаво, напраслину возводитя на мене! Гостинчик кой-хто принясёть и то спасибочки. Сальца тама мал-маля, по разу куснуть, яичек можа пяток, куры-та не нясутца нонича в холодрыгу такуя, можа хлебца краюшачку, аль хто, гляди, можа пару полешков да и всё, вроде.
   И не стыдно ей было, а? Каждый что-то да нёс. По два полена все приносили, обязательно, а частенько парень и за подругу свою тоже, на протопку печи. А набивалось-то в избу человек до двадцати порой. И из еды что-то повкуснее несли. А яичек-то - одна пяток, другая, глядишь вот уж и десяточек, а через неделю опять. Объешься! Короче говоря - это выгодное дело молодёжь к себе пускать, хоть и колготно* с ними. Молодёжь - она ж шумная.
   Бывало бабам жаловалась Дарья:
 - Вота попрякаить предсядатель мене, стращаить всё как встренить, а взял ба да построил им тот клуб. Не-е! Кишка тонка! Не потянить он, средствов нету! Вота пущай и заткнёца тады, - и добавляла, поджав губы,- об ваших детЯх радею, неудобства терплю, не досыпаю, на пячи кувыркаюся, а у мене вить постеля имеица. Да я ж им не помеха, потерплю, пущай бунтують.
   В открытую конечно с властью не сталкивалась Дарья, помалкивала, да бедной овцой прикидывалась.
   Сама-то ещё зарабатывала тем, да и не плохо, что втихаря приторговывала мутненькой. Грешила этим, втюхивала, спаивала, можно сказать, молодёжь. А что ж, не захочешь да выпьешь.
 - Эй, как табе тама, Колькя, подь сюды, пс-пс,- манит, бывало, пальцем за печную занавеску кого-то, пока гармонь играет и все пляшут, и показывает гранёную стопку в сто граммов с ядрёным своим пойлом. Кое-кто не по разу за вечер «нырял» туда и принимал по сто. А в закуску совала Дарья всем куски ядрёного, раскисшего огурца - семенника. Собирала огромные, с лапоть, жёлтые да толстокорые переростки, в силу их возраста, короче говоря, залежалые, забытые на грядке и рассуждала:
 - Чаво добру-та пропадать, на гароде преть! Заквашу их, съяду-у-ть, сгрызу-у-ть поди, в закуску к маёй крепенькай, пойдё-ё-ё-ть.
   Ну, это всё присказка о нашей жизни в конце сороковых годов. А теперь сказ.
   Вот возвращались как-то два чуток пьяненьких дружка, слегка навеселе, да впрочем как и всегда, с посиделок тех возвращались они.
   Шли дружки по широкой, спящей уже улице, к своим домам. Снег взвизгивал, скрипел под сапогами, парни о чём-то со смехом разговаривали, сдабривая всё матерком, для связки слов, видать. Вдруг - глухой да громкий хлопок! Будто пробку вынесло из бутыли. Остановились, замерли. Где? Что это было?
 - Гля-гля,- взволнованно, указывая на дом старика Мишукова, прошептал Санька.
 - Да вижу, не слепой,- откликнулся, не сводя глаз с дома, Витька,- кажись, вылетело чёй-та из трубы!
   Действительно, в доме топили печь, вверх поднимался не спеша дым и вдруг что-то белое, напоминающее скатерть или простыню резко вылетело вместе с дымом, поднялось выше, изменилось, вытянулось, напоминая худую извивающуюся фигуру человека, с широко расставленными длиннющими ручищами, будто старались они, эти ручищи, кого-то схватить, шевелили огромными пальцами! Первыми растаяли эти кривые пальцы, а потом и всё видение растворилось в морозном воздухе.
 - У-у-жа-а-асть,- пробормотал Санёк,- привидение! Я, кажися, упустил в портки, боязно страсть как!
 - Ви-ви-ви-дал, ка-к-ка-к на самого Мишукова похоже-та-а-а,- качал головой заикаясь, Витька, - длиннющее и худю-дю-ю-ю-щее.
 - Да-а-а, будто и борода такая ж!- дрожащим голосом добавил Санёк, ощупывая свои замерзающие, подмокшие штанины,- пошли отседы быстрея, покуль я не отморозил свою хозяйство!
   Парни ринулись почти бегом, чтобы миновать это жуткое место и живо разбежались по своим домам, конечно, никому из домашних ничего не сказав об увиденном, да все уж спали тогда. Казалось бы и конец на этом истории с привидением, ан нет!
   Наутро новость по деревне! Ночью помер старик Мишуков! Вот те на!
   Он заслуженный был, тот старик, воевал ещё в империалистическую, в последствие ударник труда, потерявший, лет с десяток тому назад уж, супругу. Проживал, точно бирюк*, один-одинёшенек, так как детей и родных не имел.
   Витька встретился с Саньком и, чтобы не привлекать внимания, они зашли за угол бесхозной, брошенной развалюхи, закурили.
 - А может он с нечистью связался, тот дед, а?- предположил Витька.
 - Да не-е-е, он ведь партийный был, в сказки, надо думать, не верил, с бесовским отродьем не якшалси*, - засомневался Санёк.
 - А вдруг …, - Витька раздавил каблуком окурок,- что-то ж вылетело из его печной трубы!
   Наваждение прямо какое-то увидели парни! Загадка!
   Санёк и Витька прижукли, как-то сникли, стараясь не общаться ни с кем, чтобы не проговориться. Однако терпели-терпели, да не выдержали. Через неделю после похорон старика встретились и решились всё же сходить к одной местной ведунье. Слухи ходили о ней по Копёшкино, что эта тётка, Евфимия, разные непонятные, мистические даже события объяснить может. Значит к ней и надо идти.
   Муж и жена Чиликины проживали недалеко, короче говоря, через два дома от покойного ныне Мишукова. Вот к ней, Евфимии Чиликиной и направились в сумерках дружки. За свои услуги брала Евфимия деньги. Кого отшепчет, отведёт сглаз, снимет порчу, напророчит счастливый брак или ещё чего, услуг много бывало, главное не зевай, ведь имелась же и конкуренция в этом доходном, запрещённом промысле.
   Про эту парочку можно сказать так: «Муж возом не навозит, чего жена в горшках наносит», проворна больно, да расчётлива Евфимия та, а в муже её ни проворства, ни юркости - увалень*.
   Парни здраво рассудили, что их вопрос ни о чём, так, любопытства ради, поэтому платить ей не за что будет, да у них и денег не было. А ежели станет требовать, то сговорились, пообещают якобы, что занесут плату позже, а там уж… как выйдет.
   Евфимия встретила парней настороженно:
 - Чего пожаловали,- спросила сухо, - аль девку какуя приворожить надоть?
 - Да не-е,- начал Витька,- дело у нас секретная.
 - О, как, секретная, - хмыкнула Евфимия и пригласила в комнатушку за плотную занавеску, - ну пошли тогда, в мой тайнай шатёр, для секретов,- она явно насмехалась, считая парней местными обалдуями*.
   Парни зашли и остолбенели! Да-а-а, всё по серьёзному! По стенам маленькой комнатки развешаны странные картинки с изображением непонятных фигур. Книжки все в чёрных обложках с какими-то звёздами, пучки трав источают запахи, дурманят головы. Свет только от толстой, сальной свечи, которую непомерно длинной спичкой засветила Евфимия.
   Там-то Санёк да Витька, млея до потери сознания, всё рассказали, да попросили тайну об их приходе сохранить и никому не рассказывать об увиденном ими. Ведунья, в знак согласия, мотнула головой, помолчала, подумала и присев за столик раскрыла толстенную, потрёпанную книгу. Полистала, поискала, прочла и выдала, заодно обдумав, какой будет плата за её труды:
 - Вы сподобились узреть, а ето не всем дано, как душа Мишукова вылетела из няво, да в трубу уняслася. Вот как раз в тот самай момент он и помер, беднай. Как сказывають - отдал Богу душу.
   Парни аж рты раскрыли от такой новости. Евфимия закрыла книгу, выпроводила парней в горницу и совсем уж было решила сказать сколько платить за услугу, как из кухни, с газетой под мышкой и с очками, пристроенными на лоб вышел муж её, дядька Спиридон.
 - Здорово, парни,- обратился он к посетителям и тут же к жене,- так говоришь, душа вылетела? Вот уж брехня-я-я!
   Лицо Евфимии покрылось красными пятнами:
 - Ты чаво в мои дяла лезишь, - сдвинув брови, она грозно и многозначительно посмотрела на мужа, мол не мешай, - к табе штоль пришли за советом, а?
 - Да ежели я знаю в чём тама дело, чаво ж не сказать-та? Никакой тайны здеся нету! Я был у яво накануне, у нонишнева упокойника-та. У няво возля печи большая стопка отсыревших газет, тетрадок и писем лежала, перевязанных бечёвочкой. Он чуял, что смертушка близко и решил всё сжечь, штоба, значить, чужия не читали посля. Тама письма с войны, для покойной таперя уж жаны, писаны им были. Вот, видать, он разом всё и запихнул в печку-та, дым клубом и вышел. Када отсыревшее сунишь, вот тады дым идёть бялёсай. Мороз сразу-та расползтися яму не дал, сжал, сгустил яво, дым тот. Вот хвигура и получилася, а уж в вышине растворилося всё,- и продолжил, вспомнив своё,- я, пацаном, помогал мамке отмачивать да сдирать старыя обои, переклеивали мы их. Тах-та скуляхтал большим свёртком да в печь, кочаргою ещё пропихнул, утолкал комок тот. А батя в то время, шёл к дому, да глядить - из трубы дым бялёсай, клубком прям выкатилси, а посля в крест вытянулси! В здоровай такой крест! А вскорости в вышине исчезнул! Батя вбежал в избу, с лица стух весь, трясёца: «Свят! Свят!Свят!»
 - Ну-у-у? А посля?- шёпотом спросил Санька, - было чаво, а!
 - Да чаво ж было-та, всё тихо,- засмеялся дядька Спиридон,- правда, от батьки затрещину схлопотал, чтоб враз много в печь не совал, могло весь дымоход разворотить, в стужу-та, без печи, каково б былО?!
   Парни облегчённо выдохнули и направились к двери.
 - Хотя погодьтя! Ох, запамятовал я, бабаня померла тогда, чрез пару дён, да-да, точно. Морозы тады жали, вот как ноня. Поклали бабаню в домовинку* да вынесли в сарай. Мужики поломали заступы*, не было мочи могилку вырыть, оттепели пришлося ждать, да-а, точно, так и былО.
   Санёк услышав такое прямо застонал.
 - Правда,- хозяин в раздумье поскрёб затылок, - она ж с нами не проживала, на другом конце деревни её изба была. Как схоронили, ближе уж к весне, тама посля и поминали, сердешнаю, в её избе, да-а.
   Парни выскочили за дверь не зная, уж кому и верить теперь.
 - Мене спокойнее не стало, право слово,- расстроился Витька.
 - Час от часу не легше,- грустно добавил Санёк.
   После скорого ухода парней, в доме Чиликиных произошёл скандалец.
 - Вот какая ж ты зараза, а? Чаво влез не в свои дяла, а? Мене подставил гад,
денег лишил,- захныкала Евфимия,- и так завсягда-а-а, умнай больно нашёлси, гляжу. Кажнай раз, кажнай раз умничаить он! Вдарилси в воспоминанию, вредитель! Ня можишь с собою совладать, язык свой прищамить, так пошёл ба, да хоть на дворе вона, снег отгрёб ба, штоль. Сяди-и-и-ть, прислухваица, вставляить свой пятак, боров!
   Муж решил, что пора от греха подальше ретироваться побыстрее, и живо вышел в кухню, прежде бросив через плечо:
 - Во-во, давай, пошипи, казюля*!
   Потом напялил ушанку, надел телогрейку, всунул ноги в большие серые валенки и прихватив рукавицы «вывалился» из избы прочь от греха, чистить двор пошёл, предоставив жене время полютовать от души.
   Но это был не один такой случай у них в семье, когда поперёк слов жены влипал и портил ей всю «малину» дядька Спиридон, говорил всегда вразрез её утверждениям и гаданиям. Опровергал! А это, ой как обидно! До кого не доведись.
   Вот вам и пожалуйста! Не-е-е-т, муж и жена не одна сатана, а две сатаны!
   Да, а ещё кто-то ж из них, Чиликиных тех, растряс по деревне о том, что Витька да Санёк видали. Парням после проходу не давали с неделю, поди, люди. Как где встретят, так всё выпытывают и уточняют. И чем дальше от события, тем жутче  и не правдоподобнее их предположения.
   Раз попались на глаза парни и Ковырёвой Дарье:
 - Робяты! Подитя-ка сюды, пс-пс! Чаво спрошу-та. Неужта так и было, што с трубы бяльё с постели полятело, а?
   Витька и Санёк, устав от бестолковых вопросов, молча закивали головами, да скоренько удалились, а им вдогонку:
 - Вот жа страстя! И куды мы котимси? Чаво ж и подушки и пярина, штоль? И как тока протиснулися, в ум не войдёть мене,- удивлялась, рассуждала стоя посередь дороги, Дарья.
   А интересно всё ж, кто проболтался - Евфимия или Спиридон? Непоня-я-я-тно!
 - Думаю,- усмехнулся дед Савватей,- уж в следующих сказах, ещё узнаете о выходках дядьки Спиридона - правдоруба, а пока и этого с лихвой.
   В послевоенную пору много появилось ведуний, гадалок, предсказательниц, типа Евфимии и ловких бабёнок, вроде Дарьи. Дурили людям головы. Пользовались случаем, что больше некуда людям податься.
   А в небольшой, местной церкви, закрытой на огромный амбарный замок, в полуистлевших мешках, хранились удобрения для полей.

Словарь южно-великорусских слов:
колготно - суетно
якшался - (заимств. в тюркском) дружил, водился
обалдуй - (оскорбительно) глуповатый болтун, брехун
домовина - гроб
заступ - устаревшее название лопаты, мотыги, скребка
казюля - (региональный) змея, гадюка
увалень - нерасторопный
бирюк - волк-одиночка