Тётя Нюся. Глава 7

      Шло время. Дни стали похожи один на другой — тяжёлые, гулкие, полные тревожных слухов.
Однажды председатель собрал всех в клубе и объявил, что немцы наступают. Их армия быстро продвигается, и есть вероятность, что вскоре захватят всю область.

По селу поползла паника. Люди спешно прятали зерно, муку, крупы — кто в погреб, кто в яму под сараем. Половину овец увели в лес, в загоны, спрятали от глаз. На улицах стояла тревожная тишина, нарушаемая только звоном вёдер и отдалённым лайем собак.

А потом — всё случилось.
В один из дней, как чёрная буря, в село вошли немцы. Пыль поднялась до неба, по улице катились мотоциклы, звенели каски, лязгали сапоги. Женщины поспешили запирать двери, детей прятали кто где.

Нюся с сестрой Надеждой укрылись в старом, заброшенном погребе за огородом. Сидели, затаив дыхание, слушали, как над землёй гремят голоса и топот. Сердце било так, что казалось — его услышат.
Когда всё стихло, они осторожно выбрались наружу. Село было неузнаваемо. Немцы хозяйничали всюду — на дворе, в хате, в амбаре.

А потом пришло страшное: пятнадцатилетнего сына Гришу увезли. Просто выволокли из дома, посадили на машину и увезли в неизвестность — в Германию. Мать бросилась вдогонку, но солдат грубо оттолкнул её прикладом.

Через несколько недель партизаны выгнали фашистов из села. Люди возвращали награбленное, пересчитывали овец, искали родных. Казалось, земля сама стонала от боли.

Теперь в семье остались только младший сын Гавриил и дочери — Нюся и Надежда.
Но спокойствия не было. Почтальон приходил всё чаще — и каждый раз с вестями, от которых останавливалось сердце.

Сначала пришла похоронка на мужей старших дочерей — Марии и Надежды.
Дом погрузился в безмолвие. Отец с матерью поседели за одну ночь.
Сергей становился на колени перед фотографиями сыновей и рыдал, как ребёнок. Ирина сидела рядом, гладя его по седой голове, и тихо шептала:
— Успокойся, старый… похоронки теперь почти в каждый дом приходят… почти в каждый…

А вскоре дошла весть и о Тоне — её увезли немцы, говорят, в Германию, в трудовой лагерь.
У Сергея с Ириной уже не было слёз. Только тяжёлая, неподвижная скорбь застыла на лицах. Казалось, в их доме навсегда поселилась тень. Ни свадеб, ни песен, ни смеха детей — только ветер да свеча перед иконой.

Анна (Нюся) чувствовала эту скорбь каждой клеточкой. Ей было жалко родителей — таких уставших, согбенных от боли, переживших больше, чем можно вынести.

Но и её ждала своя страшная весть.
В дом пришли родители Фёдора. С лица у них не сходила печать горя. Они долго стояли у калитки, не решаясь войти.
— Плохие у нас вести, — тихо сказал отец Фёдора. — Пришла похоронка… на нашего сына.

Сергей опустился на лавку.
— Не в добрый час мы с вами родились, — глухо произнёс он. — Сколько можно… Сколько ещё?
— Надо жить, — добавил после паузы. — Хоть как-то жить дальше.

Но Нюся всё это слышала. Она стояла за дверью, сжав ладони до боли. Слова отца Фёдора будто прошли сквозь неё.
Мир поплыл. Она не чувствовала, как вышла на крыльцо, как босиком побежала по тропинке, не видя дороги.

«Моё спасение — речка…» — мелькнуло в голове.
Ей казалось, что только там, где они с Фёдором встречались, можно перестать чувствовать эту боль.

Она бежала, захлёбываясь рыданиями, когда вдруг кто-то окликнул её.
— Нюся! — это был Василий, председатель. Он насторожился, понял, куда она направляется, и бросился вслед.
Догнал её у самой воды, схватил за руки.

— Не надо, слышишь? Не губи себя! — сказал он негромко, но твёрдо. — Что случилось? Чем я могу тебе помочь?
Она не ответила. Только плакала, пряча лицо, дрожала, как осиновый лист.

— Пойдём, — мягко сказал Василий. — Я провожу тебя домой.
— А родные? О них ты подумала? Если все женщины пойдут топить своё горе в реке, кто будет жить, кто будет землю держать?

Он довёл её до калитки, молча сжал плечо и ушёл.

На следующий вечер Василий снова пришёл.
В землянке пахло свежим хлебом и борщом.
— Хозяюшка, — улыбнулся он, — угости одинокого мужика борщом да хлебушком.
Анна вспыхнула, как девчонка. Впервые за долгое время её лицо залил живой румянец.

— Проходите, пожалуйста. Сейчас налью, — сказала она тихо. — А перца вам положить?
— Обязательно! — засмеялся он. — Люблю я перец… Сам не знаю, за что. Может, за то, что жизнь без остроты пресная.

Они ели молча. Только ложки звякали о глиняные миски.
— Так, Нюся, — сказал он, поднимаясь, — чтоб я тебя больше грустной не видел. А если уж к речке — то вместе пойдём. Там, у конца села, вода теплее и берег открытый. Договорились?
Она снова смутилась и ничего не ответила.

С тех пор председатель всё чаще заходил. Спрашивал, не нужна ли помощь, приносил новости, иногда просто сидел, молча слушая, как трещит огонь в печи.

И чем больше он узнавал Анну — её тихую стойкость, доброту, ту силу, что держала её, несмотря ни на что, — тем сильнее она его привлекала.

А когда он уходил, Нюся долго сидела в темноте. В груди боролись чувства — смятение, тревога, и странное, пугающее тепло.
Она впервые за долгое время почувствовала, что жива.


Продолжение http://proza.ru/2022/01/27/1778


Рецензии
Война несёт в себе только горе, и оно приходит почти в каждый дом.
Вот и Ваша героиня не избежала такой страшной судьбы.....

Галина Поливанова   15.06.2025 17:18     Заявить о нарушении
Спасибо за отзыв! У нас и сейчас идёт война. Всего хорошего!

Вера Мартиросян   17.06.2025 15:02   Заявить о нарушении
На это произведение написано 18 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.