Глава 1. В начале конца

Трилогия "Пока не кончится вечность"

Смерть – самое могущественное оружие против всего.
Кроме наших снов и воспоминаний.

***

Книга первая. Хранитель снов

Перебирая воспоминания, мы все их облекаем в одни и те же скромные одежды,
и смерть предстаёт перед нами, как старая выцветшая декорация в глубине сцены.
Мы возвращаемся к самим себе. Ощущаем всю меру своей скорби, и она становится нам милее.
Да, быть может, грусть былых несчастий и есть счастье
Альбер Камю

***
Часть первая. Альт-Намэста

- Значит, рассказывать дальше? - Спросил он немного погодя.
- Если… если хотите… Но воспоминания мучительны для вас.
- А вы думаете, я забываю об этом, когда молчу? Тогда еще хуже.
Но меня мучают не сами воспоминания. Нет, страшно то,
что я потерял тогда всякую власть над собой
Этель Лилиан Войнич

***

Я нехотя приоткрыл глаза: утреннее весеннее солнце не только ослепляло, но еще и приятно грело после прохладной ночи. Да я еще и выбрал неудачное место для сна – лужайка, конечно же, была совершенно мокрой из-за росы. Но, боги! Ни один запах не сравнится с чарующим ароматом разгорающейся весны. Я позволил себе еще немного мгновений тишины, прежде чем заставил себя привстать, потянуться и начать собираться в путь.
Через несколько минут я выбрался из леса и попал на грязную, размытую вчерашним дождем, дорогу. Она, правда, быстро высыхала под лучами первого весеннего солнца, вслед за чем меня стали обгонять бесчисленные вереницы купеческих повозок.
- Кувшины из Песков Аламейны, статуи драконов из Долины Елеазара, навийские меха, - громко перечислял мне свои товары один из купцов, болтавший ногами со своей причудливо разукрашенной повозки, - покупай, дружище, не пожалеешь!
Пришлось развести руками: мол, какие деньги могут быть у бедного музыканта, путешествующего даже без инструмента, на котором он бы мог сыграть?
Вскоре и без того редкий лес сменили возделываемые крестьянами поля. У меня в горле застрял комок: я все не мог забыть родителей, хотя, казалось, уже прошло полтора года… Почему-то в этот раз яркой картинкой мне вспомнился момент, который впервые изменил для меня все: в нашей деревне побывал человек из столицы. Мне было шесть; но я до сих пор вижу перед глазами восторг, с которым он слушал мою игру на скрипке.
- Боги! Ты мог бы стать великим, - сказал он тогда, - но как же жаль, что крестьян не принимают в консерваторию, как же жаль...
Тогда я не придал значения его словам и упорно продолжал играть несмотря ни на что. Я играл и для себя, и для других, играл так, словно сами боги решили направлять меня. Так, во всяком случае, говорили люди. Но вряд ли хотя бы кто-то из них догадывался, насколько болезненно было год за годом оставлять детские надежды, что однажды этот человек вернется и заберет в столицу, чтобы я мог учиться музыке.
Он так и не вернулся, а в один ужасный момент все, что было хорошего, все, что я недостаточно ценил, просто кончилось. Один мудрец сказал, что все, что кончается, всегда приводит к новому началу… И правда: мечты наконец-то стали немного ближе в тот миг, когда мне стало нечего терять, и теперь у меня есть возможность получить право учиться в Консерватории. На пути в столицу я только и думал о том, что иного мне и не нужно. Как же я ошибался…
Ближе к вечеру я наконец-то достиг предместий Альт-Намэсты. Столицу Тордесской империи я видел впервые, и при ее виде единственной реакцией было утратить дар речи. Я бывал в паре крупных имперских городов, но ни один из них и близко не мог сравниться с Альт-Намэстой. Крупнейший город мира сиял тысячью огнями и выглядел очень нарядным и разноцветным, ведь его готовили к Великой Весне – празднованию начала нового года. Торговые площади были забиты суетящимися людьми, лошадьми и повозками, заполненными всевозможными товарами от статуэток и предметов мебели до весенних цветов, свежего мяса и рыбы, вина и пива.
Вслед за праздником начнется Императорское Прошение, на котором, по старинной традиции, представители тордесского дворянства обращались к Императору с различными просьбами. На Прошение я и направлялся, надеясь, что Император согласится выслушать бывшего крестьянина, направленного в столицу последними представителями одной из самых древних дворянских фамилий – лордов Гердер. Когда я лишился всего, они приютили меня, а потом написали прошение Императору. Они были уверены, что Император не откажет им в их просьбе, тем более, что их сыновья отдали свои жизни ради спасения страны во время Последней войны.
Меня приютили в остатках их состояния – в обветшалом поместье Хорнуэлл. Старинный дворянский род Гердеров постепенно разорялся в течение последних ста пятидесяти лет, а окончательным ударом по Гердерам стала битва на Гронтаунских полях, известная тем, что там полегли многие молодые наследники самых древних дворянских родов Тордессии, включая трех сыновей лорда Илранда Гердера.
«Тебе придётся трудно, Альвиан, но ты справишься. Помни всё, чему ты научился за этот год. Мы гордимся тобой, а совсем скоро будем гордиться ещё больше».
Дядя Илранд и тётя Мира (как я их называл) за тот год, что я провел с ними, научили меня читать и писать, рассказали историю Тордессии и Галейской династии. Дядя говорил мне, что они с Мириам хотят лишь спокойно дожить свои годы в Хорнуэлле, а в возвращении в свет они не нуждаются, но вот мне он хотел дать такой шанс. Для этого он обучил меня всем необходимым манерам и правилам дворцового этикета, ведь Император и его высочайшие сановники из Совета Трех рассматривали каждое прошение лично, а я обязан был не ударить в грязь лицом, чтобы воспользоваться малейшим шансом на успех.
Помимо хороших манер я надеялся на помощь ректора консерватории и самого Императора: говорили, что Себастьян Галейский любил всего две вещи в этом мире – войны и музыку, причём никто не знал, что он любил больше. Этот парадокс меня сразу заинтересовал: никогда бы не подумал, что кто-то может полюбить такие противоположности. Правда, тогда я еще не знал, что, несмотря на ощутимую разницу, война и музыка вполне способны породить схожие ощущения и эмоции.
Традиция предписывала Императорам во время празднования Великой Весны сначала отужинать в одной зале с просителями, а на следующий день удовлетворить едва ли не все их просьбы. Отклонение прошения было большой редкостью и чаще всего означало, что просителю и его фамилии можно попрощаться с положением (мне в таком случае терять было практически нечего). К тому же известнейший современный писатель Азарий К'Ардэни в книге «История Тордесского могущества» писал, что ещё ни разу не случалось, чтобы на одном Прошении отклонялись просьбы сразу двоих просителей, не говоря уже о том, что между отказами в прошении могла пройти пара десятков лет, а последний отказ, к счастью (если можно так говорить), случился два года назад.
Миновав переполненные людьми рыночные площади, длинные узкие улицы с красивейшими зданиями и сверкавшие золотом и алмазами торговые галереи, я, наконец, достиг ворот императорского дворца. Когда-то на его месте располагалась могучая твердыня, взять которую так и не удалось ни одному войску. В ходе осады Альт-Намэсты во время Последней войны замок был практически полностью разрушен, и лишь в последний момент войскам Тордессии удалось отбросить неприятеля сначала за стены города, а затем и вовсе к границам Песков Аламейны. После окончания войны на развалинах замка был построен ослепительный дворец, да и сам город после восстановления похорошел: повсюду были разбиты сады и парки; появились музеи, ремесленные школы и новый университет, а строить новые здания приглашали известнейших архитекторов со всех уголков мира.
Но дворец… Дворец был воистину сердцем и жемчужиной Альт-Намэсты! Он был тем чудом света, которое каждый должен увидеть хотя бы издалека, хотя бы раз в жизни. С восторгом я разглядывал величественные покрытые белым золотом врата, чарующие своими ароматом и красками весенние сады, сказочные дорожки из разноцветных камней, а также огромное множество ручейков, мостов, фонтанов и небольших тихих беседок.
А чего стоили статуи, к которым явно прикоснулись руки богов, а не смертных скульпторов! Я остановился около изваяния играющей на арфе женщины-друида, очевидно сделанного рукой искусного мастера, – тонкие, изящные черты лица, мягкие плавные контуры тела и мастерски «прорисованная» одежда – вплоть до каждой складочки. Голубые глаза-нефриты, в изготовлении которых участвовал не менее талантливый ювелир, смотрели настолько осмысленным взглядом, что с трудом верилось, что они всего лишь творение великого мастера из мира людей, а не самого Армина. Казалось, что лесная нимфа просто замерла во времени, но пройдёт мгновение и она стряхнет, словно пыль, этот каменный оттенок со своего лица, и оно незамедлительно покроется девичьим румянцем, а затем по саду разнесется её заливистый смех, под звуки которого изящные руки потянутся к арфе и начнут наигрывать какую-нибудь лиричную мелодию.
- Прошу прощения, господин, – от неожиданности, вырвавшей меня из оцепенения, я вздрогнул и, развернувшись, увидев невысокого человека в военной форме, – позвольте поинтересоваться, что за дело у вас во дворце?
- Я уже говорил городской страже. Прошение.
- Прошение, ясно! Какую фамилию вы представляете?
- Гердер. Но я…
- Гердер? Но ведь их сыновья погибли на войне, – он недоверчиво вгляделся в меня, – и вы не похожи на них.
- Разумеется. Моё имя Альвиан. Лорд Илранд Гердер приютил меня. – Я протянул ему письмо дяди с текстом прошения Императору. Остановивший меня человек пробежал письмо глазами, кивнул и представился:
- Капитан Ян Берг, глава дворцовой стражи. Император приказал останавливать Просителей у ворот.
- Простите, капитан. Я отошёл ненадолго посмотреть на эти великолепные статуи.
- Нет проблем. Пройдёмте.
Мы дошли до дворца, затем свернули налево в небольшую, обвитую плющом беседку, стоявшую под высоким деревом. Капитан сел за небольшой столик, жестом указав мне на стул, достал пергамент и перо с чернильницей и начал «допрос».
- Прошу повторить всё, что вы сказали мне до этого, в том числе то, что я мог прочесть в письме лорда Гердера, – я пожал плечами, - Ваше имя и фамилия?
- Альвиан.
- Фамилия?
- Я крестьянин.
- Кому из лордов вы принадлежали?
- Лордам Севери. В прошлом году все их владения в провинции Каммар были разгромлены, деревня Арнхольм, где я жил, - сожжена. Я сумел бежать на север и случайно добрался к Илранду и Мириам Гердер в поместье Хорнуэлл. Они были удивительно добры ко мне, приняли как собственного сына и помогли встать на ноги.
- Суть вашего прошения?
- Поступление в Императорскую Консерваторию. – С этими моими словами рука капитана дёрнулась, оставив на пергаменте жирную кляксу, он тут же перестал писать и схватился за голову.
- Вы в своём уме?! Крестьянин в Консерватории?! Вы в курсе отношения его величества к музыке?
- Да, конечно, капитан, – успокаивающим и себя, и его тоном сказал я, - и я готов взамен пройти все испытания, какие пожелает устроить мне ректор Консерватории, чтобы доказать, что я достоин музыки, достоин играть для его величества и…
- …и этого все равно может быть недостаточно.
- Помилуйте, капитан, но, при всем уважении, решать не вам. – Он сперва исподлобья посмотрел на меня, но, не успел я испугаться собственной дерзости, как эмоции на его лице быстро остыли, он вздрогнул, тряхнул головой, будто бы сбрасывая наваждение, и признал:
- Ладно, вы правы. Хотите рискнуть всем – рискуйте. Так… всем просителям на время Прошения выделены комнаты на первом, гостевом этаже дворца. Как зайдете, сразу после лестницы справа вы увидите кабинет майордома. Он распорядится вашим временным пребыванием во дворце.
- Спасибо, капитан, – с чувством ответил я, но он лишь безразлично кивнул и, похоже, потерял ко мне всяческий интерес.
Признаться, меня немного насторожила его реакция. Я занервничал; по пути к майордому несколько раз порывался повернуть назад и просто вернуться к Гердерам, наслаждаясь тем, что они совершенно просто так относятся ко мне как к сыну. Прочь самоистязание наивными надеждами? Но потом внутренний голос шепнул, что терять-то мне нечего, тогда как обрести я мог многое. Оправдав свой риск, я вошел во дворец.
Он состоял из трех этажей и небольшой мансарды. Император жил на втором этаже, где также располагалась тронная зала: там устраивали приемы и Прошения, принимали послов и заседал Совет Трех. Этажом выше жила императорская фамилия. Гостям предназначался первый этаж, здесь же располагались кухня, разнообразные мастерские, а также комнаты слуг и мелких чиновников, управлявших дворцовой жизнью, вроде майордома Хозила Беверена.
Это был упитанный мужчина с взъерошенными волосами, которому на вид было лет тридцать-тридцать пять. Он мрачно покачивался на скрипучем стуле и постоянно отдавал приказы своим подчинённым. Прошло минут десять, прежде чем он соизволил обратить своё внимание на меня, попросив повторить всё, что я несколькими минутами ранее сказал капитану. Я был удивлен и одновременно рад, что Беверен и бровью не повёл, услышав суть моего прошения. Терпеливо выслушав меня, он отправил меня в маленькую комнатушку с низким потолком, небольшим окном и настоящей кроватью, о которой я мечтал с тех пор, как отправился в столицу.
До начала празднования Великой Весны я решил прогуляться по городу и немного осмотреться. Солнце изрядно припекало, хоть и не жгло как знойным летом. В самом городе царил дух суеты, характерный для всех больших праздников, знакомый мне еще по Арнхольму. То тут, то там шныряли торговцы и простолюдины; дети с важным видом бегали от одной лавки к другой, зарабатывая медяки за доставку того или иного послания или вещи. Периодически на пути встречались кареты – огромные и шикарные, небольшие и скромные, но, казалось, что все они были перекосившимися от тяжести грузов. Все спешили подготовиться к празднику, так что я, праздно прогуливающийся по городу, даже в своих глазах выглядел странновато.
В самом центре города на площади Армина устанавливали сцену, около которой уже стояли дилижансы циркачей и фокусников. Жители Тордессии всегда обожали их волшебные представления, несмотря на настороженное отношение к этим «колдунам» со стороны жрецов Армина, тщательно насаждавших предубеждение перед магией.

Поздно вечером, отужинав, я решил немного прогуляться по дворцовому саду. Я уже возвращался обратно во дворец, когда услышал звуки клавесина, издававшиеся с третьего этажа дворца. За балконом была видна открытая дверь; сквозь плотные шторы было видно несколько силуэтов. Только я распознал мелодию, которую играл небесталанный музыкант, как звук вдруг прервался, после чего раздался возмущенный женский голос:
- Отец, пусть этот несчастный уберётся отсюда! И я умоляю тебя: прекрати уже попытки пробудить во мне любовь к этому скучному музицированию… – властный голос девушки звучал одновременно громко, вальяжно и утомлённо.
- Ох, сколько можно противиться этому, Лина? Ты даже не хочешь дать музыке шанс! Не хочешь просто попробовать… - Раздосадовано отвечал ей ещё более усталый мужской голос.
- Я бы скорее предпочла дать шанс занятиям с мечом, – сказала девушка, в ответ на что раздалось фырканье.
- О, Армин, что же ты прикажешь делать с тобой?!
- Спокойной ночи, папа. Не надо ничего со мной делать. Я в полном порядке, – на этом разговор стих. Говорившая девушка потушила свечи и вышла на балкон, вдохнула ночной воздух и, скрестив руки на груди, начала осматривать сад.
Забывшись, я уставился на нее, не в силах оторвать глаз от ее силуэта. Это была совсем еще молодая девушка с длинными вьющимися рыжими волосами и гордой осанкой особы королевских кровей. Она, видимо, почувствовала, что кто-то таращится на нее и посмотрела в мою сторону. Из моего неприличного оцепенения меня вырвал подошедший мужчина, которого я ранее уже видел за ужином среди других Просителей.
- Я бы не делал этого, – сказал он, ухмыляясь, и протянул мне руку. Я с чувством пожал её, – лорд Кристиан Кассар, к вашим услугам.
- Альвиан, - представился я и слегка поклонился, – но… я вроде бы ничего такого и не делал…
- Да ну? Неужели? – Кристиан весело подмигнул мне и едва заметным кивком указал на стоящую на балконе девушку: – только не говорите, что не знаете, что это наследная принцесса Эвелина Галейская собственной персоной… – он ухмыльнулся и предложил поговорить в располагавшейся неподалеку беседке. Пока мы шли, я ощущал, как принцесса смотрит нам вслед, и боролся с желанием еще раз самому взглянуть на нее. – Ваша скромность, лорд Альвиан, поражает. Но не надо бояться разговоров, а то мы оба умрём от скуки ещё до начала Прошения, – после его слов стало легче, я рассмеялся. Кристиан был старше меня лет на десять и сразу создавал ощущение, что он был настоящим дворянином (не то, что я!), хотя при этом относился ко всему происходящему с изрядной долей юмора.
- Вас не должно вводить в заблуждение моё нахождение среди Просителей. Никакой я не лорд.
- И что же, интересно, привело вас сюда? Только не говорите, что хотите стать лордом? Полноте. Не так это уж и приятно... – я снова рассмеялся и пересказал ему свою историю, – как всё запутанно и сложно! И необычно. Вы знаете, Альвиан, я рад, что вы будете Просителем после меня, а то, боюсь, после вашей истории Император не посчитает остальные нужными для рассмотрения.
- Вы шутите?
- Отчасти, – он широко улыбнулся и вдруг стал более серьёзным, – но почти все будут здесь просить денег и земли, власти и положения…скучно и не так ценно.
- А вы?
- А что я? Я точно такой же, как и все они. Обычный сын обычного разорившегося лорда, который когда-то служил в личной гвардии самого Императора. Так что я, как и все, иду выпрашивать денег, земли, работы – всего того, что позволит мне и дальше расточительно прожигать своё время. Понимаете, Альвиан, так сложно даже представить себе жизнь в другом ранге. Вы родились крестьянином и вряд ли думали о переходе в другой статус, не так ли? А я вот родился в богатстве, а жил в нищете, потому что когда умерла мама, отец стал нещадно пить и прожигать наше и без того не самое огромное состояние… – он вдруг остановился, помолчал несколько секунд и громко добавил, словно я оспаривал тот факт: – но ведь он любил её.
- Но это не…
- …не оправдывает его поступков? Почему же? Вот у вас есть благая цель, а у него была любовь. Это гораздо лучше зависимости от денег, ради которой некоторые готовы даже на такой позор, как Прошение, этот проклятый последний шанс для отчаявшихся опустившихся, но уверенных, что иначе уже нельзя.
- Неужели это вас так угнетает?
- На разговоры об этом хватает, – мы рассмеялись, – и вообще, можно на «ты», а то мы как на светском рауте! Время выкать ещё придёт, особенно в разговоре с Императором и его советниками, а сейчас можно просто поговорить.
Я рассмеялся, и мы продолжили разговаривать обо всем на свете до самой глубокой ночи.

***

Рано утром меня разбудил настойчивый стук в дверь. Рассеянно протирая глаза после короткого сна, я открыл дверь и увидел мальчишку-почтальона.
- Лорд Гердер?
- Н-нет…то есть да.
Мальчишка, помешкав, все же протянул мне запечатанный свиток.
- Вы будете отвечать, милорд?
- Ммм… да, пожалуй.
- Тогда я подожду здесь.
Я не возражал, предложив ему сесть в стоявшее рядом с кроватью кресло, а сам принялся спешно читать: на свитке стояла печать Гердеров с изображением стремительно пикирующей совы.

«Альвиан, дорогой, здравствуй!

Мы с дядей надеемся, что ты успешно добрался до столицы и ждем новостей о Прошении. Будь самим собой и все получится, вот увидишь.
У нас нет никаких новостей; но после твоего отъезда стало пусто и грустно, вновь как после… (здесь рука тети дернулась, и я понял, что она имела в виду смерть сыновей). Ждем тебя в гости, как только тебе удастся вырваться на несколько дней из Консерватории. Я, как ты уже видишь, уверена, что у тебя все получится, и все твои мечты сбудутся.
Илранд кричит там из своего кабинета, чтобы я написала, что он заболел; но, Альвиан, не бери в голову: он лишь немного кашляет и чихает, только и всего. Вы, мужчины, с годами требуете столько лишнего внимания…
Напиши хотя бы пару строк старикам.

С любовью,
Мириам.

PS: Альвиан, не забывай то, чему я учил тебя: манеры превыше всего! (это Илранд)».

Я рассмеялся, представив как чудесные старики писали это письмо, как Мириам аккуратно выводила букву за буквой своим причудливым почерком, а дядя ворчливо поучал ее советами из соседней комнаты. Признаться, мне их безумно не хватало, и я даже немного жалел о том, что не мог остаться у них еще на некоторое время…
- Кхм, милорд… - я вздрогнул и вдруг вспомнил о почтальоне.
- Секунду, дружище.
Хотелось написать как можно больше, однако я с трудом выдавил из себя несколько строк и, решив, что напишу побольше после Прошения, запечатал свиток и протянул его мальчишке. Тот задумчиво постоял несколько секунд, прежде чем до меня дошло, чего он ждет; я порылся в кармане и протянул ему пару медяков. На лице паренька мелькнуло что-то среднее между недоумением и жалостью, но он быстро взял себя в руки и отчеканил:
- Будет доставлено в самое ближайшее время, милорд.

С самого раннего утра дворец Императора бурлил последними приготовлениями к празднованию Великой весны. За завтраком я надеялся встретить Кристиана, но он так и не появился. Зато я случайно подслушал, как один из Просителей рассказывал про дальнюю часть дворцового сада, где на небольшой площади под открытым небом была складирована добыча тордесских императоров от различных военных кампаний, не нашедшая своего места в музеях и дворянских коллекциях. Стоило лишь посмотреть на троих императорских гвардейцев, охранявших площадь с откровенно скучающими лицами, как возникло ощущение, что это просто склад никому ненужных вещей. Я успел разглядеть статуи богов различных народов и племен, покорённых предшественниками Себастьяна, причудливые предметы быта, шикарные золотые клетки для птиц и прочие оказавшиеся ненужными императорской фамилии вещи, прежде чем увидел нечто, приковавшее мое внимание не меньше, чем Эвелина Галейская.
На высоком каменном постаменте лежали четыре браслета, закрепленных попарно словно звенья цепи. Я подошел ближе и внимательно рассмотрел их. Браслеты были широкими, изготовленными из неизвестного мне металла, инкрустированными пепельно-серым камнем с редкими синими вкраплениями. Поначалу я был удивлен, что такая красота пылится здесь, среди ненужных вещей; но уже в следующий миг мне казалось, что эти безделушки не стоят и минуты моего внимания; я чувствовал, что должен отвернуться от браслетов, что я не должен был так легко их найти, или, быть может, наоборот, именно я и должен был их найти? Затем мне уже хотелось поскорее забыть о существовании этих браслетов, как о нелепой случайности и вновь – хотелось протянуть руку и забрать их себе.
Я не понимал свои ощущения, подозревая, что они порождены магией (хотя что я знал тогда о магии?), но этим браслетам удалось сковать моё воображение, они притягивали, искушая прикоснуться к ним, забрать их с собой, чтобы изучить их; нет, чтобы спрятать; или чтобы показать всем, что они есть у меня; а лучше забросить их в самый труднодоступный ящик в мире. Я было потянулся к ним, но вдруг передумал, словно кто-то запретил мне. Я все ходил вокруг браслетов, разглядывая изображенную на них вязь и буквы на незнакомом мне языке, но так и не рискнул прикоснуться к ним. Я стоял около них несколько минут…или десятки минут? Или, быть может, несколько часов? Что-то в этих таинственных браслетах было не так, они были словно… живые, и мне померещилось, что я даже ощущаю биение сердца внутри этих браслетов. Но в следующий миг мне казалось, что это какая-то чушь и вздор!
Всё – и наваждение, и оцепенение – прекратилось также внезапно, как и началось. Окружающий мир неторопливо возвращался, вращаясь вокруг меня, все медленнее и медленнее, и, наконец, полностью остановился. Я отшатнулся. Солнце уже катилось к закату, а я едва понимал, где я и кто я. Похоже, минутное помешательство «пленило» меня едва ли не на весь день. О, Армин, не хватало еще опоздать на празднование Великой Весны!
К счастью, гости только-только начинали собираться. Я вошёл в залу и сразу увидел недлинный стол, за которым сидели Просители: некоторых из них я уже встречал за обедом или завтраком. Все как один они сидели молча во власти собственных мыслей. Я задумался было о словах Кристиана, что Прошение было не более чем «последним шансом для отчаявшихся», когда он наконец-то пришел.
- Я ничего не пропустил, Альвиан? – казалось, Кристиан был одиноким счастливцем за этим столом; его непринужденной снисходительной улыбки было достаточно, чтобы разбавить общее уныние.
- Нет, конечно. Пока все праздно собираются, – стремясь походить на него, лениво отмахнулся я.
- Ну и отлично. У меня новости, которые тебя могут заинтересовать, – он заговорщически подмигнул мне, так что пришлось сесть поближе к нему и подальше от чужих ушей, – утром повстречал старого знакомого моего отца. Он рассказал мне пару сплетен двора. Тебя, думаю, особо заинтересует его рассказ про ректора консерватории: всем, конечно, известно, что Эдвигус, входит в Совет Трёх , но если верить моему знакомому, то Эдвигус является едва ли не правой рукой Себастьяна, имеющим самое серьёзное влияние на политику, на двор и даже на самого Императора. А ещё он очень любит взятки и влиятельных людей. И именно он, скорее всего, будет решать твою судьбу на Прошении.
- И? Что думает этот твой знакомый про мои шансы?
- Он сказал, что предугадать сложно: Эдвигус – человек настроения. Но Армин с ним, лучше послушай про дочь Императора. Ну это та самая, на которую ты вчера положил глаз, – непринужденно сказал он, делая вид, что не замечает мой ироничный взгляд, – так вот: Эвелина это полный ужас. Когда она будет править Тордессией, миру будут угрожать жуткие бедствия. Женским увлечениям, как ты вчера уже убедился, она предпочитает мужские. Несмотря на внешнюю изящность и красоту, она вполне может одолеть в бое на мечах любого из тех, кто сегодня будет здесь в зале. Она избавлялась от всех учителей, которые, по ее мнению, пытались научить ее «женским делам». Последнего такого учителя она прогнала, попросив отца «больше никогда не приводить к ней этих бабоподобных существ», – я с внезапным чувством успокоения рассмеялся, – эй, смешного мало, друг мой, когда такое вот чудовище готовится стать правителем нашей страны. Ещё знаешь что? Император устраняет всех претендентов на её руку и сердце. Лорд Эббер таинственно погиб в своём имении. Говорят, его убили за письмо «другу», в котором он признавался, что хотел бы стать императором. Он писал, что хочет попросить её руки, а в итоге лишился жизни. То же, видимо, случилось и с бароном Кеврийским, который и вовсе бесследно пропал. Да и никто из Совета Трех так и не попытал счастье…
- Погоди… разве свататься – не право любого дворянина из числа Высоких ?
- Да… для вчерашнего крестьянина ты неплохо осведомлён, – я пожал плечами, – но вообще, говорят, что будущий Император уже выбран.
- И кто это, не томи?
- Принц Эль-Гран, наследник трона Песков Аламейны. Себастьян, похоже, задумал, в конце концов, присоединить эти непокорные земли к своей Империи, пусть и после своей смерти. Знакомый моего отца рассказал, что весь двор в «предвкушении», граничащим со страхом перед колдунами из этой страны. Трудно свыкнуться, что треклятая магия может стать частью этой страны.

Наконец, вышел герольд, возвестивший всех о прибытии его величества и наследницы престола. Все собравшиеся с шумом встали, оркестр прогремел торжественным приветствием.
- Дамы и господа, представляю вам его величество Себастьяна Галейского, Императора Тордессии, Князя Гренаты, Протектора Навии и Елеазара, Покровителя судеб мира. И его дочь, её высочество принцессу Эвелину Галейскую, Наследницу Империи.
Присутствующие склонили головы. Первым в залу вошёл Себастьян, а за ним – уже немного знакомая мне Эвелина. Император холодно осмотрел присутствующих и сел, затем сели принцесса и остальные собравшиеся. Я машинально повторил за всеми то, что требовал придворный этикет, лишь через несколько секунд заметив, что опять пялился на принцессу, которую наконец-то мог рассмотреть поближе. Она, наверное, была моего возраста; хотя на ее молодом лице, казалось, уже отразились все будущие тяготы королевской жизни. Грустная красота принцессы притягивала; мне казалось, что я давно знаком если не с ней самой, то с ее сестрой или братом, хотя вряд ли было возможно. Одно в этот вечер я понял точно: сказки не врали – внешне принцесса была именно такой, как их принято описывать.
Наконец-то оторвавшись от очередного неприличного разглядывания принцессы, я обратил внимание, что один из приближённых Императора нехотя, с плохо скрываемым неудовольствием, освободил место по левую руку от Себастьяна. Вскоре был объявлен ужин, во время которого играл оркестр, выступали различные фокусники и маги, шарлатаны и заклинатели змей.
Мы же с Кристианом успели познакомиться почти со всеми Просителями, правда, почти не вникая в подробности их Прошения и в истории их жизненных путей, которыми все стали делиться гораздо охотнее после нескольких бокалов елеазарского ежевичного вина. Я почему-то устал и страшно хотел спать, но уйти сейчас означало показать неуважение к Императору, что вряд ли бы увеличило шансы моего Прошения.
Я был даже немного рад, когда пришло время традиционной речи Императора. Себастьян встал, дождался полной тишины в зале и заговорил:
- Уважаемые лорды и бароны Тордессии, Просители и гости нашего Дома. Спасибо вам за ваше присутствие на этом празднике. Эта прекрасная тысячелетняя традиция чтилась нашими предками как один из краеугольных камней в фундаменте нашей Империи.
Прошел еще один год. Нам он принёс немало завоеваний: мы заключили новые союзы, полностью восстановили Семизвездные порты, возвели прекрасный монумент на Гронтаунских полях, где было пролито столько крови наших подданных и друзей. Наша Империя не только восстановилась, но и стала сильнее, чем когда-либо. При этом есть, как вы знаете, то, что ещё не покорилось нам. Это магия. Магия столетиями существовала в Тордессии, будучи не более чем фокусничеством или даже шарлатанством; а многие из вас, как мы знаем, до сих пор не доверяют ей и даже больше – боятся её. Но союз, который заключила наша Империя, поможет нам восторжествовать над всем миром, к чему мы все так стремимся.
Уважаемые лорды и бароны Тордессии, Просители и гости нашего Дома. Позвольте представить вам принца Песков Аламейны Арх’Зана Эль-Грана! – в зале повисла тишина, а затем что-то подсказало мне, что нужно встать. Судя по грохоту стульев, раздавшемуся по зале, не мне одному. Неведомая сила подняла на ноги всех присутствующих, демонстрируя некоторые возможности магии. Я быстро посмотрел на Кристиана, он ответил мне коротким мрачным взглядом.
Наконец, в залу вошел принц; это был высокий и худощавый человек с неярко выраженной восточной внешностью, у него были длинные запутанные волосы странного темно-фиолетового цвета. Эль-Гран низко поклонился Императору, тот кивнул, пожал ему руку и указал на стул по левую руку от себя, тот, который совсем недавно освободил кто-то из Совета Трёх. Как ни в чем ни бывало, Себастьян продолжил свою речь:
- Как всем известно, наша дочь Эвелина в конце этого года празднует своё восемнадцатилетие. В течение прошлого года у Высоких было время почтить традицию Галея Третьего, заявив о своих притязаниях на руку и сердце Наследницы трона. Печально осознавать, что никто из Высоких не был столь смел, чтобы взять на себя ответственность, выше которой в Империи нет ничего – занять Императорский трон, – Кристиан после этих слов чересчур громко прокашлялся, несколько человек посмотрели в нашу сторону. Я пнул его под столом, он ругнулся. Шум вокруг нас стал привлекать ненужное внимание (больше всего я занервничал, когда почувствовал на себе взгляд Эвелины), но, к счастью, Императору не было до нас дела, и он продолжал: – как мы все помним, древнейший обычай Галейской династии гласит: если никто из Высоких за год до восемнадцатилетия наследницы трона не заявит о своих притязаниях на трон, действующий Император или регент вправе выбрать наследника самостоятельно. Уважаемые лорды и бароны Тордессии, Просители и гости нашего Дома, прошу поприветствовать принца Эль-Грана, который с настоящего времени объявляется женихом нашей дочери и принцем-консортом Тордессии!
Собравшиеся начали шумно обсуждать свалившуюся с неба новость, и даже словно случайно прогремевший оркестр не смог заглушить взволнованные голоса гостей. Спустя полминуты в залу спешно вбежали императорские гвардейцы, вслед за чем гул потихоньку свелся к редкому шепоту. Я невзначай посмотрел на стол Императора. Эвелина Галейская выглядела теперь не так царственно и была очень задумчива. Внезапно она, как показалось, подняла глаза в мою сторону. Глупо, но мне померещилось еще и то, что она хотела что-то сказать мне: она на несколько секунд задержала взгляд, потом легонько тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение, и стала отвечать на вопросы человека, сидевшего справа. Я вдруг внимательно рассмотрел его и понял, что уже знал его! Я видел его прежде: это был Эдвигус, тот самый Эдвигус – ректор Консерватории, который приезжал к нам в деревню и восхищался моей игрой. Он постарел, но не настолько, чтобы я не узнал в нем того человека, которого я ждал все эти годы, наивно надеясь, что ради меня он изменит правила и вернётся, чтобы забрать меня в Консерваторию.
Дымка воспоминаний резко стерлась, когда главные врата залы отворились, и в них влетел всадник на бледном коне, из пасти которого сочилась молочно-белая пена; всадник выхватил из ножен меч, промчался через всю залу к Императору и, резко спрыгнув с коня, приставил меч к горлу принца. Все собравшиеся ахнули. Себастьян мгновенно встал и приветственно протянул руки всаднику. Тот просто плюнул на них и продолжил сверлить взглядом принца.
- Альберт Кеврийский! Какая встреча… - издевательски протянул Император, невозмутимо протирая руки о вовремя поднесенную слугой салфетку, – вы нас удивляете, ведь немногим прежде удавалось вернуться с того света! – все сидящие за столом Императора, кроме Эвелины и Эль-Грана, невесело засмеялись.
- Просто вам следовало бы научить ваших гвардейцев убивать, – процедил барон Кеврийский, после чего в зале снова поднялась волна гула.
- Прошу тишины! – поспешил успокоить собравшихся Император, – должно быть вы, уважаемый бывший барон, решили убедить наших гостей, что Император убивает своих же вассалов. Вы жаждете развязать войну между дворянами и захватить трон? Иначе зачем вы покушались на арест и убийство члена Совета Трёх? – и снова собравшиеся зашумели, и вновь затихли, стоило только гвардейцам беспокойно озираться в ожидании приказа Императора.
- Вот как создаётся история, оказывается! – сказал барон, расхохотавшись и покачивая головой немного более безумно, чем стоило, чтобы привлечь на свою сторону хоть каких-нибудь союзников.
- Увы, ваш голос, бывший барон, ничего не стоит. И если вы хотите, чтобы ваш сын не лишился своего титула, что должно было случиться, если бы наша светлость не была столь милосердна и сразу же предала бы огласке ваше вероломное преступление, то вы сейчас же сложите меч и сдадитесь нашей гвардии.
- Нет-нет-нет, ваша светлость. Я, как вы сказали, вернулся с того света. Я умер тогда, когда узнал о заговоре этих треклятых Эль-Гранов против вас, о том, что они магией связали ваши мысли, заставив любыми способами устроить эту помолвку. И хотя тогда уже было поздно, сейчас есть один лишь шанс исправить все… – барон на мгновение посмотрел на Эвелину, кивнул ей, а затем вонзил меч в шею принца.
Собравшиеся дружно ахнули. Принц с некоторым удивлением посмотрел на торчащий из его горла меч, на ярко-алую брызнувшую кровь. Гвардейцы мгновенно ринулись к барону, к принцу, к Императору, поднялась жуткая суматоха. Барон резко вырвал меч из горла принца, готовясь отбиваться от всех, кто хочет принести его голову Императору. Принц щелкнул пальцами, останавливая кровь, и резко встал. В этот миг всё остановилось.

***

Спустя мгновения я очнулся в какой-то безумной фиолетово-бурой дымке. Императорская зала была погружена в неконтролируемый переполох: люди сновали туда-сюда, явно в поисках самого короткого пути на свободу; Альберт Кеврийский покачивался на коленях словно рожь на ветру; а его отрубленную голову с застывшим недоумением на лице вертел в руках принц, разглядывавший ее с чувством то ли глубокого удовлетворения, то ли откровенной скуки. Принцессы не было, приближенные Императора тоже исчезли. Себастьян что-то говорил командиру гвардейцев.
Внезапно меня одёрнули: это был Кристиан, который, похоже, уже пришел в себя. Послушно выйдя из залы вслед за ним, я быстрым шагом пошел к комнатам. Вернувшись к себе, я немного посидел в тишине, наблюдая в окно за тем, как гости продолжали спешно покидать дворец, стараясь не оборачиваться, словно они подозревали, что свидетелям живучести принца и убийства барона Кеврийского уготована не менее страшная смерть.
Спал я как никогда отвратительно. Мне снился принц Эль-Гран, держащий в руках мою голову. Он с едва заметной усмешкой говорил со мной (ну, с моей головой), что мне не стоило замышлять заговор против него, что мы ведь вполне могли стать друзьями. Потом появился Кристиан, заявивший, что дружить будем мы с ним, а не с Эль-Граном, и нечего, мол, предпочитать его только потому, что однажды он станет править миром. Потом пришла принцесса, молчаливо протянувшая мне те браслеты, которые вчера едва не лишили меня праздника, и попросившая меня уйти вместе с ними, чтобы не давать ей ложные надежды. Все закружилось; я думал, что схожу с ума. Здесь были и мои родители, и дядя с тетей, и тот самый Эдвигус, разочаровано причитавший, что я – сын крестьянина, им всегда останусь и им умру. Затем Арнхольм горел фиолетово-бурым огнем; я просыпался в каком-то доме посреди леса; и что-то происходило вокруг, чего я никак не мог припомнить. Какие-то нити кружились вокруг меня, и я оказался в большой, бесконечно огромной ледяной комнате, которая вся была наполнена ими… Напротив меня стоял какой-то юноша, улыбавшийся и что-то довольно шепчущий. Я был рад, словно то, чего он мне сказал, я ждал ни один год.

…Во время завтрака и обеда за столом Просителей было тихо, но неспокойно: чувствовалось, что все нервничают, даже Кристиан, непохожий сам на себя. Про произошедшее вчера никто не вспоминал или делал вид, что не вспоминает. Наоборот, все мысли были направлены на Прошение, ведь на нем решалось их будущее… наше будущее. Я успокаивал себя тем, что мне-то терять было нечего: я никогда не был дворянином, да и просил то, что по праву мне не принадлежало.
- Что ж, Империи потребуются бравые солдаты! – вдруг с нервным хохотком прервал всеобщее тягостное молчание один из Просителей, представившийся Франком. Я вопросительно посмотрел на него, и он пояснил: - если мне откажут, пойду в армию, куда деваться. По крайней мере, кров и пища будут обеспечены.
- Как считаешь, он точно дворянин? – закатив глаза шепнул мне Кристиан. Я прыснул в ответ.
За час до начала Прошения в зале стали передвигать столы; стол Просителей оттащили ко входу как можно дальше от трона. Я почему-то во всех красках представил, как встану и, борясь с волнением, дойду-таки до трона Императора, чтобы в последний момент все-таки запутаться в ногах и пасть ниц. Но, быть может, меня в таком случае пригласят стать хотя бы шутом?
- Ты что-то больно спокоен, – внимательно рассматривая меня, пробормотал Кристиан, – я вот места не нахожу от ожидания.
- А кто был больше всех уверен, что всё решится в твою пользу?
- Я же сказал «от ожидания», а не от отчаяния, - отмахнулся Кристиан.
- Ну если прошение отклонят, действительно придется ехать на войну, – усмехнулся я, вспоминая нервно-ироничного Франка.
- К Гемелловым отродиям эту войну. Я знаешь, что подумал? Я бы мог стать негоциантом. Начать своё дело. Открыть лавку, не знаю…договориться с ремесленниками, с пришлыми торговцами, продавать их продукцию, оставляя часть денег себе. Или что-нибудь в таком духе. Как думаешь? – неуверенно поглаживая подбородок, спросил он.
- Если ты так будешь нервничать, когда придёт твоя очередь, то я самолично отправлю тебя на войну! – закатил глаза я, – и не буду обещать, что куплю у тебя что-нибудь, но заходить в гости буду обязательно. Если, конечно, меня пустят учиться.
- Пустят, куда денутся. Хотя я, конечно, не слышал твоей игры, так что мало ли: вдруг ты играешь так же отвратно, как я.
- А разве ты умеешь играть? – удивился было я.
- Как стадо жирных троллей, мой друг, – мы выдохнули и рассмеялись.
В этот же миг двери в залу с шумом отворились. В неё влетел раскрасневшийся Хозил Беверен, а за ним – какой-то взъерошенный веснушчатый юноша с кипой скомканных бумаг, со свитками папируса, перьями и бутылём чернил колоссального размера. Они быстро дошли до небольшого столика, стоявшего рядом с троном, и вывалили весь свой скарб на него. Потом Беверен достал из кармана платок, вытер пот и что-то сказал мальчишке, который, видимо, был его пажом. Немного подумав, он начал что-то записывать.
Юноша вскоре вернулся со стаканом воды, майордом нервно осушил его и пошёл к нам.
- Почтенные Просители, прошу вас выслушать несколько необременительных правил. Я буду вызывать вас к Императору по списку. После действительных дворян пойдут те, у кого нет титула – иностранцы и крестьяне. Всё понятно? – дождавшись не особо дружных кивков, он продолжил: – я изъясню Императору и его советникам цель вашего прошения. Вы не заговариваете с Императором, пока он вас не спросит. Если спросит – отвечаете коротко, четко и громко. После Императора вам могут задать вопросы его советники. Отвечайте вежливо. Затем будет вынесено решение. Каким бы оно ни было, вы должны с честью его принять. То есть не прыгайте на стол целовать Императора в случае положительного решения и не хватайтесь за меч, если вам откажут. Я сейчас не шучу: такие случаи были и, поверьте, дальнейшей судьбе ваших эмоциональных предшественников можно было лишь посочувствовать. Думаю, не надо напоминать, что скоро возобновятся военные кампании, и Империи потребуются добровольцы, которые станут лёгкой добычей для вражеской кавалерии... Короче говоря, очень надеюсь, что вы прекрасно меня поняли. Не хочу проблем из-за ваших действий, – немного дёргано завершил он, развернулся и ушёл.
- И зачем им бояться нападения на Императора, когда рядом будет это чудовище? – шепнул мне Кристиан.
- Постой… Эль-Гран будет присутствовать?! Час от часу не легче… Итого что? – стал я считать на пальцах, - за меня могут высказаться Император и Эдвигус, против – все остальные…
- Знаешь что, - возмутился вдруг Кристиан, - ты почаще разглядывай Принцессу, тогда тебя попросту выбросят вон из дворца! – я прыснул, – или нет, лучше так: поставят в барабаны бить во время очередной войны, раз уж ты такой весь из себя музыкант. Альвиан, честно, помяни моё слово, она ещё станет причиной твоей смерти.
- Ладно-ладно, я постараюсь, хотя…
- Это сложно? – прищурился Кристиан, - брось... Она и ты это…
- Да, да, знаю я, – отмахнулся я, - я и не думал ни о чем таком.
- Не переживай, - Кристиан все не унимался, - станешь великим музыкантом, да еще и лордом, и найдем мы тебе настоящую принцессу, – он расплылся в улыбке, видимо, представляя эту картину.
Тут наконец-то вышел герольд и возвестил:
- Его величество Себастьян Галейский, Император Тордессии, Князь Гренаты, Протектор Навии и Елеазара, Покровитель судеб мира. Его дочь, принцесса Тордессии Эвелина Галейская. И наследный принц Песков Аламейны, принц-консорт Тордессии Арх’Зан Эль-Гран.
Они вошли и уселись, вслед за ними вошли имперские советники. Увидав их, Хозил воскликнул на всю залу: «Ах ты тьфу ты, точно, забыл совсем!» Через пару мгновений оказавшись рядом с просителями и, с трудом пытаясь отдышаться, он стал объяснять:
- С-с-совет Трёх. Обращайтесь к ним, начиная со слов «Светлейший милорд». Справа от принцессы сидит Эдвигус Севери, – я поднял брови: мне стало понятно, почему именно он некогда посещал нашу деревню – наверное, наш лорд, Этиальден Севери, был его братом или другим близким родственником. Он был хорошим человеком, этот Этиальден, и если кто-то и виноват в разгроме его владений, то он – в самой меньшей степени.
- Справа от него, - продолжал Хозил, - сидит Виктор Асгейр, финансовых дел мастер, а слева от принца – молодой генерал Халдор Дориац. Талантливый полководец, но не стоит думать, что в делах гражданских он смыслит мало. Так что не забывайтесь. И не путайте имена Светлейших милордов, прошу вас. От этого и моя карьера зависит тоже, – он виновато улыбнулся, – что же, удачи вам всем, – чувствовалось, что он говорил от всего сердца, хоть и нервничал, похоже, даже больше Просителей.
Итак, всё началось. Поначалу мне было интересно послушать, что рассказывает о прошениях Беверен, о чем их спрашивают Император и его сановники, что просители отвечают, и – главное – что в итоге решает Император. Вскоре я понял, что можно было и не прислушиваться – все прошения одобряли, по крайней мере, никто из просителей не подавал виду об ином.
На каждого просителя отводили не более пяти минут, так что совсем скоро Хозил дошел до буквы «к». Кристиан отрешенно кивнул мне, я пожелал ему удачи. Император и его советники «пытали» его недолго, может минут на пять дольше других. Хозил делал записи в протокол. Наконец, Кристиан встал, поклонился Императору и остальным и вышел из залы, незаметно показав мне большой палец.
Теперь ожидание и скука начали томить меня. Радовало, что после Кристиана оставалось немного просителей, а среди «иностранцев и крестьян» я был единственным на этом прошении. Когда к трону отправился последний проситель из дворян, я вдруг начал немного нервничать.
- Альвиан! – прокричал мое имя Беверен, как мне показалось, громче, чем имена остальных.
Я сглотнул и неуверенно встал. Дорога к Императору была, казалось, длиннее моего пути в столицу – так тяжелы были мои ноги, да еще и сердце тяжелейшим молотом стучало им в такт. Вот, наконец, Император, наследники и Совет Трех передо мной. Я порадовался, что умудрился не упасть на глазах у высшей элиты Тордессии. «Зато вошёл бы в историю, ничего не сделав», – подумал было я и от осознания этого глупо улыбнулся едва ли не в лицо моим «судьям».
Тем временем, Хозил уже разъяснил Императору и остальным моё Прошение. Краем глаза я увидел, что Эдвигус впервые за весь вечер стал смотреть с заинтересованным лицом: он выпрямился и устремил свой внимательный взгляд на меня. Неужели вспомнил?
Принцесса, наоборот, демонстративно зевнула и стала разглядывать потолок. Почему-то меня это покоробило: я заскрипел зубами, немного громче, чем стоило. Но она хотя бы сразу показала свое отношение, когда остальные просто сидели с отсутствующими взглядами, видимо, ожидая реакции Императора, который то подолгу смотрел на меня и хмурился, то как-то странно косился на дочь. Наконец, он заговорил:
- Ваше Прошение, Альвиан, достойно и трогательно. И правда, дети Гердеров очень помогли Империи, внесли неоценимый вклад. Мы хотели бы хоть как-то отплатить людям, родившим на свет героев. Людей, которых мы долгие годы будем ставить в пример нашим воинам, правда, Халдор?
- Никаких сомнений, ваше величество, – кивнул генерал Дориац, глядя на меня, – еще, я думаю, стоит назвать награду в честь братьев Гердер, сир.
- Хорошая мысль, Хозил, запишите, – Беверен закивал и мгновенно сделал несколько записей в протокол, – итак, настоящим мы признаём ваши права на фамилию Гердер и дворянский титул. Отныне ваше полное имя будет звучать как лорд Альвиан Гердер, – моё сердце небрежно застучало в груди, я немного неуверенно кивнул, пытаясь придумать слова благодарности, но Себастьян между тем уже продолжал: - теперь перейдем ко второй части вашего Прошения. Говорите, однажды ваши таланты оценил сам Эдвигус Севери, не так ли?
- Да, ваше величество. Он был…
- Это правда, Эдвигус? – посмотрев на ректора, спросил Император.
- Не знаю, ваше величество. Вернее, не помню. Это было так давно, – наигранно с ленцой протянул он. Эдвигус обладал раздражающе ленивой манерой говорить и напоминал мне вальяжную черепаху. Я напрягся. Вспомни же меня, Эдвигус, Гемелл тебя побери!
- Тогда как мы можем это проверить? – задумчиво спросил Император у всех, ни к кому напрямую не обращаясь. И тут я, отринув предупреждения Хозила об этикете на Прошении, нервно ответил Императору:
- Я же сказал капитану Бергу, что принадлежал когда-то лордам Севери, – Хозил в страхе округлил глаза, возмущенно фыркнул и до конца Прошения смотрел на меня волком.
- Могло ли случиться, что вы просто узнали фамилию ректора консерватории и понадеялись на совпадение, юный лорд Гердер?
Я не сразу сообразил, какого лорда Гердера он имеет в виду, но взяв себя в руки, ответил:
- Господин Беверен, должно быть, подтвердит, что он сообщил просителям фамилии Ваших советников только перед самым началом Прошения. Раньше я слышал только имя Светлейшего лорда Севери и не знал, что он родственник лорда Этиальдена.
- Все это неважно: у нас, увы, совершенно нет времени выяснять, правду ли говорит этот молодой человек или лжёт. Решить его вопрос нужно сегодня или никогда. Пусть Эдвигус сам решит, действительно ли юный лорд Гердер достоин учиться в Консерватории, – я было обрадовался этому предложению и поклонился Императору. Но тут Эдвигус прокашлялся и заговорил довольно-таки брюзгливым тоном:
- Вообще-то, ваше величество, лорд он может и юный, но для учёбы в Консерватории он немного староват, сир, – сухо, по-канцелярски заявил он.
- Неважно, Эдвигус, ведь он Проситель, для которого можно сделать исключение, – поморщился Император, Эдвигус явно хотел возразить, но быстро передумал и недовольно пробурчал:
- Но я совсем его не помню и слабо представляю, чтобы я стал слушать, как играют крестьянские дети. Разве что он был бы гением, каких не бывало в истории музыки, но таких талантов среди крестьян нет, не было и не будет. А если бы и были, то я сразу бы пригласил их учиться в столицу. Но раз уважаемый Проситель теперь стал лордом, то я могу предложить решить весь спор просто: расспросить Просителя о его познаниях в музыкальной области. Вы согласны? – обратился он к Императору, принцессе, Совету Трёх и принцу, на что они лишь немного равнодушно кивнули, – а что думаете вы, лорд Гердер?
- При всём уважении, Светлейший милорд, но я мало знаком с теорией музыки.
- И как же вы собираетесь учиться? – деланно удивился Эдвигус, как бы невзначай выразительно посмотрев на Императора. От меня, правда, не ускользнуло лёгкое движение уголков его губ.
- Я догоню. За год у Гердеров я многому научился. Так что и музыкальную теорию я выучу, даю Вам слово, милорд Севери.
- Думаете, что обещания красят новоиспечённых лордов? – упрямо гнул свою линию Эдвигус.
- Что ж, назначьте справедливый срок для того, чтобы устроить мне экзамен, – продолжал цепляться за свой шанс я, повторяя про себя: «Терпение. Главное - терпение. Не сдавайся».
Эдвигус хотел было возразить, но Император остановил его:
- У меня другая мысль, – медленно, словно сомневаясь, проговорил он, – она появилась сразу же, как только Беверен рассказал о вашем Прошении. Известно ли вам, лорд Гердер, что я очень люблю музыку?
- Да, ваше величество, - закивал я.
- Но, увы, я не всегда могу отличить плохое произведение от хорошего, отвратительную игру от вдохновляющего таланта, – он усмехнулся, его советники вяло улыбнулись в такт своему Императору, – поэтому я не буду просить вас играть для меня. Ваш, возможно, будущий ректор страдает излишней придирчивостью, в особенности в отношении крестьян, поэтому играть для него также нет смысла.
Эдвигус совсем раскраснелся и шумно запыхтел, едва сдерживаясь от того, чтобы не ляпнуть ничего лишнего; я же начинал понимать, к чему клонит этот хитрец. И меня, признаться, это не радовало.
– А вот моя дочь с детства ненавидела музыку. Презирала. Странно, ведь и я, и её покойная мать всегда были без ума от музыки, но Эвелина… Почему она постоянно прогоняет всех учителей музыки, которых я присылаю ей? Даже Эдвигус так и не смог заинтересовать её своей игрой, – в этот миг на лицо ректора было страшно смотреть, – но если вы сможете, то заслужите право учиться в Консерватории. Это же будет справедливо, как вы думаете? – он вдруг стал очень жизнерадостным и активным, – ну же, Эдвигус, Виктор, Халдор! Арх’Зан? – последние трое лишь неуверенно пожимали плечами, пока Эдвигус уже совсем откровенно вскипал.
- Я не думаю, что это хорошая идея, папа, – вмешалась, наконец, Эвелина. У принцессы был очень красивый голос, мягкий, но при этом глубокий и зачаровывавший. «Тьфу ты, – сказал я себе, - о чём ты, идиот, думаешь?»
- Эвелина, дочь моя, прошу тебя, - мягко начал Император, - уверен, мама была бы очень рада, если ты позволишь этому, надеюсь, талантливому молодому человеку найти путь к твоему сердцу. То есть его музыке, конечно, – спешно поправился Себастьян, аккуратно покосившись в сторону Эль-Грана, который, правда, и глазом не моргнул, – ну что же ты молчишь?
- Хорошо, папа, пусть будет по-твоему, - закатила глаза принцесса, - но если ничего хорошего из этого не выйдет, то поклянись, что ты оставишь свои жалкие попытки влюбить меня в это скучное «искусство»!
- Вот и отлично, клянусь! Это последняя моя попытка! – оживившийся вмиг Император приложил руку к сердцу, – какой инструмент вы предпочитаете, лорд Гердер?
- Я не знаю, ваше величество. В нашей деревне…
- Вы больше не в вашей деревне… Хозил, принесите нам скрипку, думаю, этого будет вполне достаточно! – Хозил кивнул и вышел, чтобы спустя пару минут вернуться с прекрасным инструментом, подобных которому я и издалека никогда не видывал.
- Я могу задать её высочеству несколько вопросов? – изрядно нервничая, спросил я. Эвелина изобразила на своём лице удивление, но всё же кивнула, – о чём бы вы хотели послушать, ваше высочество?
- А разве музыка бывает «о чём-то»? – нехотя спросила она.
- Конечно! О весне и зиме, лете и осени. О людях. Об Армине. О реках, озёрах, лесах. О сказочных великанах и драконах, о гномьих царствах и горах троллей. О древних рыцарях и принцессах из древних сказаний, - я, помедлив, все-таки добавил: - о любви.
- Любовь, – возмущённо процедила она, – но это же не более чем подчинение. О власти и силе музыка может быть?
- Конечно. Но это ведь… не так интересно, – пожал я плечами.
- Подумаешь! Главное, помните: от этого ведь зависит ваше будущее, лорд Гердер. Сыграйте про то, что интересно мне, чтобы я услышала власть и силу, войну и могущество, ощутила их сквозь музыку, и тогда, быть может, я и соблаговолю утвердить ваше Прошение.
- Хорошо, ваше высочество, – поклонился я, взял скрипку и начал играть… о любви. Щепотка импровизации, разбавленной кусочками моих юношеских сочинений про мою первую любовь, Таисию. Я вдруг вспомнил свой последний сон, потому что она тоже была там. Она улыбалась и что-то говорила мне, но я видел в ней что-то таинственное. Ее тайна всегда интересовала меня, но я боялся задавать ей вопросы. Я думал, что это оттолкнет ее от меня, разрушит ту скромную идиллию, которую мы лишь начали создавать.
Я вспомнил последние мгновения, когда она еще была жива. Я поцеловал ее в лоб и сказал, что скоро буду. Но я вымотался за целый день, мне почему-то стало дурно. Я ходил по лесу от дерева к дереву, пока ноги совсем не отказались подчиняться мне, после чего я рухнул без сил. Очнувшись утром, я побрел назад в Арнхольм, но его больше не существовало, а всюду рыскали солдаты…
…Я был в ужасе, я бежал вместо того, чтобы искать моих родителей, деда и Таисию. А они могли быть еще живы.
Я никогда не прощу себе этого.
Я все еще играл. Самозабвенно, безо всякой оглядки, больше всего для себя, да и совсем не то, что просила Эвелина. Необычайный подъем, который я ощущал, затмил страх перед тем, что мой обман, мое неповиновение не сойдут мне с рук, ведь Принцесса наверняка поймет то, о чем я играл. Я приоткрыл глаза и быстро осмотрел собравшихся: на лице Эдвигуса причудливо сочеталось торжество от того, что я играл совсем не о власти, силе или войне, и ненависть от зависти к моей игре. Императора, похоже, напротив, был очень доволен моей игрой. Лица принца и двоих других членов Совета Трёх так и оставались безразличными масками. Принцесса слушала с закрытыми глазами, нервно сжав кулаки. Нравилось ли ей или она вне себя от гнева от того, что я не послушал ее?
Я видел этих ублюдков. Это были наемники, которые не щадили никого. Я струсил. Потом Гердеры пытались убедить меня, что я бы все равно ничего не мог изменить, что я бы погиб. Они говорили, что никому не стало бы лучше от этого, а я спрашивал: «А мне?»
Я постоянно спрашивал себя, что я бы сделал, сунувшись к наемникам; и у меня не было ответа.
Старая жизнь проносилась у меня перед глазами. Порой мне не хватало ее; не хватало близких мне людей, тишины и изнурительного труда. Я бы очень многое отдал, чтобы никогда ничего не менялось. Я бы предпочел остаться там, в Арнхольме, какая бы жизнь не ожидала меня в дальнейшем…
Эх, если бы не эти проклятые бандиты, напавшие на нашу деревню, побрал бы Гемелл этих варваров!
Должно быть, эта кратковременная волна гневных мыслей отразилась на музыке, потому что мои слушатели нервно заёрзали на своих местах, а принцесса посмотрела на меня как-то по-другому, как-то… понимающе?
Я сделал неожиданную паузу, неловко улыбнулся ей и продолжил уже в более спокойном тоне, ожидая, что вот-вот меня попросят остановиться. Но пока только Эдвигус все хмурился и краснел, краснел и снова хмурился, все больше напоминая переспелый помидор. Я согрешу против истины, если скажу, что мне надоело играть, и что я остановился из-за опасения за здоровье и душевное спокойствие ректора. Но все же я достаточно неожиданно резко сыграл финальный эпизод своего «рассказа», своей оды, пестрой от эмоций любви. Любви, которой Эвелине еще предстояло познать: почему-то я был уверен, что за этой царственной маской скрывалось такое желание.
Первое, что я услышал, была тишина. Эдвигус наигранно отвернулся и проявил прямо-таки неожиданный интерес к канделябрам. Император довольно улыбался, на несколько секунд превратившись из правителя всего цивилизованного мира в простого благодарного слушателя. Я низко поклонился. Распрямился. С опаской посмотрел на Принцессу. Та молчала, внимательно меня разглядывая.
- Альвиан… я могу вас так называть? – я, конечно же, кивнул, - но ведь разве это была песня о власти и силе? О могуществе и воле к победе в войне?
- Нет, ваше высочество, но я…
- …но вы нарушили мой приказ.
- Приказать вышвырнуть его вон, моя принцесса? – довольно взвизгнул Эдвигус, но его радостное выражение лица вмиг исчезло, когда Эвелина одарила его наипрезрительнейшим взглядом из всех существующих.
- Помолчите, пожалуйста, лорд Севери, - процедила она, - итак, Альвиан, о чем же вы сыграли? Нет-нет! Дайте угадаю. О любви? – я удивленно кивнул, – это было…
- Чудесно, не так ли, дочь моя? – подсказал ей Себастьян.
- Да, – вздохнула она, – не признать это значило бы расписаться в собственной глупости. Я не слышала ничего трогательнее и вдохновеннее, чем игра этого молодого человека, – она искренне улыбнулась; а у меня перехватило дыхание: её улыбка по-настоящему обжигала, согревая, как ничто прежде. С трудом отогнав покалывающее ощущение, пробежавшее по моему телу, я с благодарностью поклонился ей.
- Значит, решено! – удовлетворенно воскликнул Император, усталость которого сменилась радостью, – Эдвигус, примите лорда Гердера в Консерваторию, но не давайте ему никаких поблажек в сравнении с остальными: пусть научится музыкальной грамоте наравне со всеми, – тот кивнул и злобно оскалился, глядя на меня.
- Эдвигус! – обратилась к ректору Эвелина, – но если до меня дойдут слухи, что вы неподобающим образом обращаетесь с лордом Гердером, я лично прослежу, чтобы вас лишили должности ректора, места в Совете Трёх и дворянского титула, – прищурившись процедила она. Ректор пожал плечами так, словно его это совершенно не обеспокоило, и сдержанно кивнул, а Эвелина продолжала: – Альвиан, могу ли я попросить вас об услуге?
- Все, что пожелаете, ваше высочество.
- Вот и чудно, - она вновь заулыбалась, - я бы хотела, чтобы вы играли для меня несколько раз в неделю. Я буду приглашать вас через Беверена или кого-нибудь из его помощников, - Себастьян слушал все это с откровенно открытым ртом, - так что скажете? Сможете уделить мне немного внимания?
- Большей чести не существует во всём мире, - не найдя лучшего ответа, сказал я.
Я низко поклонился Эвелине и остальным «экзаменаторам», сделал вид, что не заметил ядовитый взгляд Эдвигуса, которым он исподлобья одарил меня напоследок, и, поблагодарив присутствующих, вышел из залы.
- Ну наконец-то! – воскликнул Кристиан, – что-то ты совсем долго: я уже хотел лечь спать прямо тут, – я расхохотался, представив подобную картину, – говори давай, не томи: что они решили?
- Всё очень неожиданно. Пойдём, по пути я всё тебе расскажу.