История рода Пановых. Глава 7

      Глава 7. Потомство П. Д. Панова в приказах и газетах.

       В середине XIX столетия форпост Калёновский мало чем отличался от других посёлков низовой линии Уральского казачьего войска, которые располагались на Самарской стороне, по правому берегу Урала. На левой, Бухарской стороне Урала жители казачьих посёлков владели сенокосами и лесными угодьями в пойме реки, из – за которых возникали частые споры с соседями – киргизами Малой Орды, чьи зимовья, с каждым новым годом, всё ближе приближались к границам войсковых земель. Поэтому уральцам приходилось строить свои дома словно крепости, приземистые, с толстыми стенами из воздушного кирпича (самана).   
       «Саманные небеленые мазанки форпоста с плоскими крышами похожи на киргизское зимовье, – писал Правдухин. – Плетневые дворы и приземистые базы крайне неприглядны. Талы и глина – единственный материал построек. Две широкие улицы, пустынная площадь без единого кустика зелени, базы, обмазанные коровьим навозом, – всё это выглядит беззащитно и серо. Постоянные ветры кружат над ними летом жёлтую, едкую пыль, зимой наметают сугробы выше крыши. Соседям нередко приходится откапывать друг дружку из – под снега» (Правдухин. 2011. С. 27 – 28).

       По переписи 1834 года, Пётр Дмитриевич Панов с супругой проживали в одном доме с младшим сыном Маркелом, у которого с женой Ефимьей было несколько детей. Сыновья: Максим (1836 – 5.03.1905), Григорий (1840 – 24.02. 1912), Влас (1841 г. р.) и Карп (1849 – после 1927).
        Старший сын Петра Дмитриевича Панова, Харитон, проживал со своей семьёй отдельно от отца. К середине XIX века его дети обзавелись своими семьями и, даже, успели нарожать целую кучу детей и внуков.
        Так, у Егора (Георгия) были сыновья: Абросим (1836 – 28.05.1908) и Иван. Жена его, Евдокия, 1812 г. р., была дочерью Ивана Ивановича Бизянова, который умер в 1830 году, вполне возможно, во время эпидемии холеры, которая унесла в тот год много жизней уральцев.
        У Семена Харитоновича Панова и его законной жены Агафьи Фёдоровны (Будигиной) были сыновья: Вукол (Викула) (? – 1901) и Мирон. Из дочерей известна только Матрена, 1843 г. р.
         У Евтихия Харитоновича Панова и его законной жены Марии Яковлевны (Зарубиной) были сыновья: Мин (4.11.1843 – 1918), Иван (1850 г. р.) и Феогний (1853 г. р.). Неизвестно почему, но Иван Евтихиевич Панов, когда женился, то переехал на жительство в Сахарновский посёлок. Позже там же оказался и его племянник, Фома Минович Панов (1863 г. р.).
       К сожалению, о младшем сыне Харитона Петровича Панова, Никите, 1833 г. р., ничего неизвестно.

       Период истории нашего рода, от последней переписи 1834 года и до 1875 года, можно назвать сплошным «белым пятном». Документов о наших Пановых сохранилось немного, хотя, с 1867 года стала издаваться газета «Уральские войсковые ведомости» (УВВ), где печатались приказы по войску и заметки о жизни уральских посёлков. В приказах уделялось внимание тем казакам, которые служили или переводились в подлежащие разряды. Наши же Пановы до 1875 года, не служили вовсе, а откупались по «наёмке». Лишь с введением в Уральском казачьем войске нового Положения в 1874 году, сыновей Пановых стали привлекать к военной службе в полках. И то не всех; многих освобождали от службы по болезни.
       Например, Леонтия Ивановича Панова (сын Ивана Егоровича) в 1885 году призвали на службу в Уральский № 1 казачий полк, а в следующем году его уже отправили в отпуск на 1 год для поправления здоровья (Пр. № 298 от 17 июля 1886 г.). Ещё через год, он вернулся домой по болезни, не дослужив до окончания срока (Пр. № 464 от 21 октября 1887 г.). В следующем году, он, опять же по болезни, был переведён из полевого разряда во внутренне – служащий (УВВ № 18, 1888). К сожалению, у Леонтия Ивановича Панова было действительно очень плохое здоровье, и он через некоторое время умер.

        «Весна семьдесят четвертого года открылась радостно, – писал Правдухин. – Разливы шли широкие, размашистые. Люто бушевал Яик. В его мутных водах захлёбывались самые высокие деревья. Несметными косяками двигалась от Каспия рыба. Густо летела птица. По Уралу, по залитым водою лугам, по затонам сновали оснащенные будары: рыбаки неводили белуг, осетров и севрюг. Возами отправляли с реки жирную воблу. Луга вокруг посёлка зеленели без устали» (Там же, с. 33).
      Казалось бы, настало время весело зажить казакам и радоваться жизни. После удачного Хивинского похода 1873 года, в казачьих семьях наблюдался рост рождаемости, потому что все знали, что завтра у них будут мясо, хлеб, вино. Про рыбу, уж и говорить нечего: рыбы всегда в Калёновском посёлке было вдоволь. Значит, смогут казаки себе позволить дорогие чаи, сласти, шелка на сарафаны, волчьи и лисьи шубы. И тут, как гром среди ясного неба:
       «Петербург вводил для казачества всеобщую воинскую повинность, – писал Правдухин. – Все казаки, без исключения, должны были теперь служить на действительной. Раньше у уральцев на службу шли прежде добровольцы. Им за это платили из так называемого «нетчикового капитала», собираемого со всех неслужилых казаков. Если добровольцев не хватало, производили жеребьёвку, но и тут богач мог нанять за себя бедняка. Таким образом, казаки кичились тем, что у них служба была как бы добровольная, и тем ещё, что за число и обмундирование войска они отвечали всем миром» (Там же, с. 36).

      Если «старые люди» встретили новое Положение смиренно, то некоторые отчаянные головы, в том числе из приближенных к ним лиц, стали выражать явное неудовольствие. Осенью 1874 года начались первые аресты, а весной 1875 года было принято решение о массовом переселение всех уральцев, не принявших Положение, в Аму – Дарьинский отдел Туркестанского края.
       Приказ по Уральскому войску за № 329 от 26 июня 1875 года гласил:
       «Государь Император, в 24 день мая сего года, Высочайше повелеть соизволил: переселяемых в Аму – Дарьинский отдел казаков Уральского казачьего войска лишить казачьего звания с зачислением их в сословие сельских обывателей.
       О таком Высочайшим повелении, сообщенном мне Оренбургским генерал – губернатором в предложении, от 17 июня за № 2771, – объявляю по Уральскому войску.
         Наказный Атаман УКВ Н. А. Веревкин» (УВВ № 25, 1875).
       Из Каленовского форпоста в ссылку были отправлены несколько десятков человек, среди которых было несколько казаков Трифоновых, Юмалиных, Бизяновых и других. В ссылку пошли Зот Аггеевич Быков и Еремей Кузмич Будигин, но Пановых, Дураковых и Буклешевых среди ссыльных не было.

        Газета «Уральские войсковые ведомости» до осени печатала списки высылаемых казаков, а также объявление Уральского областного штаба:
       «Казаки, не прослужившие 3 лет в полевом разряде и обязанные, согласно Положения о воинской обязанности Уральского казачьего войска, отбыть службу один год в строю, могут поступать в переменяющийся состав учебной сотни на свой счет, сроком на один год; о чем желающие и должны делать заявления атаманам отделов немедленно, а в учебную сотню прибыть 1 октября» (УВВ № 33, 1875).

      Оренбургское начальство до такой степени увлеклось ссылкой уральских казаков, что «старые люди» были вынуждены вмешаться, чтобы остановить этот процесс. Во всех станицах стали проводить сходы и составлять петиции Наказному Атаману УКВ генералу Веревкину, а в Петербург поехал генерал – майор Константин Федотович Бизянов, чтобы просить столичное начальство вмешаться и прекратить дальнейшую высылку казаков.
       Приказ за № 428 от 5 августа 1875 года сообщал:
      «Старший член Войскового Хозяйственного Правления, генерал – майор Бизянов, согласно просьбы его, увольняется в двадцати восьми дневный отпуск в С. – Петербург, с 7 августа, исправление должности его, на время отсутствия, возлагается на советника хозяйственного правления, подполковника Хорошхина» (УВВ № 34, 1875).
       К октябрю месяцу, количество ссыльных казаков резко уменьшилось до единичных случаев. В основном стали высылать по суду и конфирмации, а не в административном порядке, как в начале лета.
        «Листья исчезли с деревьев, – писал Правдухин. – Вернулись в землю. Вода на реке стала свинцово – тёмной, холодной. Зима подошла вплотную. Она повисла над посёлком белыми и чёрными тучами, бежавшими по небу вперемешку, как разномастое стадо. Зима глядела с востока отсветами сизой далёкой зари, блеснувшей утром на одну минуту. На земле становилось холодно, бесприютно, хотя снега ещё не было» (Правдухин, с. 78 – 79).
       Многие считают основной причиной массовой ссылки уральцев, якобы, религиозную принадлежность казаков к старообрядцам – раскольникам. Однако, причину нужно искать в «рыбе» и упрямстве уральских казаков.
       «Казаки шумели, – писал Правдухин. – Шёл горячий спор об осенней плавне (1874 г.). Исстари казаки съезжались со всей области в Соколиный (Калёный) посёлок и отсюда на бударах плыли «по удару» пушки вниз по Уралу, останавливаясь на плавенных рубежах для ловли рыбы. Рыбу неводили с двух будар ярыгами – небольшими мешкообразными сетями. Теперь был поднят вопрос о том, чтобы плавню от Кулагинской станицы до Гурьева вести заездом на телегах и лов производить большими стосаженными неводами, складываясь в артели. Беднота была не в силах заводить невода, а также нанимать весельщиков и всегда оставалась позади, приезжая уже на разбитые ятови. А если кто и выдерживал сумашедшую гонку, то где же брать сил после этого рыбачить» (Там же, с. 50 – 51).
       Так уж получалось, что «неводчиками» были богачи – старообрядцы, а «ярыжниками» – казаки, что по – беднее, многие из которых, к тому же, уже перешли в Единоверие.
       «– Ня знай, но рушить заведенный обычай – сук рубить, на котором сидишь, – доказывали бедняки. – Невода – нож острый ярыжникам. Они рыбу пужают, а кроме того, всю реку займут – где поведёшь ярыгу? Кто это удумал, ня знай…
      – Заездом на телеге рыбу не угонишь в море, всю заловишь, – возражали богачи – старообрядцы. – Растряс жребьи и приступай себе с молитвою к лову с утра. А то скачи на бударе, высунув язык, весь день… Невод будто б дороже, так на то есть артель. Да разве ярыга может быть так уловиста, как невод?» (Там же, с. 51).

      Ранней весной 1875 года, 100 казаков – неводчиков были назначены, с их согласия, к переселению на Аральское море, но потом они стали распускать крамольные сплетни об этом, а то и вовсе стали отказываться. Оренбургский генерал – губернатор Н. А. Крыжановский доложил Государю Императору Александру II о таком упрямстве уральских казаков, а тот, вспомнив «подачу» 1837 года, топнул ногой и отдал команду на массовую высылку уральцев.
      Надо заметить, что не всех недовольных казаков выслали в Туркестанский край. Была большая партия казаков, которых отправили на Тюленьи острова в Каспийском море. Они там 3 года ловили красную рыбу, а зимой добывали тюленей. Мне про это рассказывала прабабушка Фёкла, у которой там побыл её отец – Василий Осипович Фофанов, отбывавший ссылку за своего отца. Осип Степанович Фофанов числился в списках на выселение по Пр. № 404 от 28 июля 1875 г., вместе с другими казаками Харкинского форпоста (УВВ № 30, 1875). Однако, никаких документов о ссылке на Тюленьи острова в архивах нет, как – будто уральских казаков туда, вовсе не высылали.

        Почему же «старые люди» и, в частности, наши Пановы так невзлюбили «неводчиков»? Ответ опять же кроется в «рыбе». Старообрядцы ратовали за то, чтобы вылавливать рыбу в Урале без ограничений. Однако, заловы рыбы с каждым годом сокращались, а войсковое население увеличивалось. Вот и приходилось «старым людям» думать, как сохранять и приумножать рыбные запасы в реке, но, чтобы и казаки остались с заловами. Знали старейшины, что если исчезнет красная рыба в Урале, то и войско Уральское станет не нужным для Царя – Батюшки. Разговоры о ликвидации иррегулярных войск и казаков, в частности, давно велись министрами Государя Императора.

       Войсковой техник по рыбоводству Н. А. Бородин, в биографическом очерке «Иоасаф Игнатьевич Железнов», высказал такую мысль:
       «Да!... Уральское войско многое потеряло в этом одном человеке! – писал Николай Андреевич. – Не даром есть мнение среди казаков, что «как бы жив был И. И. Железнов – наша застоя, – глядишь, не было бы истории при введении положения 1874 года, не ушло бы в ссылку до 2500 семей! Он сумел бы предотвратить волнение!» (Железнов. Т. 1. С. LXXII).
       Не выдержав травли Наказного Атамана В. Д. Дандевиля, любимый всем Войском, бытописатель и фольклорист И. И. Железнов выстрелил в себя из охотничьего ружья в ночь на 10 июня 1863 года. Весною того же года, И. И. Железнов был назначен атаманом севрюжного рыболовства, а Наказный Атаман приставил к нему своего доносчика или, точнее сказать, шпиона*). Потом последовали надуманные обвинения, якобы, в нарушении правил рыболовства и несправедливое жестокое расследование…
       «*) Железнов, как и все казаки, и всё уральское общество, подозревали в этом назначенного к нему писарем, служившего в атаманской канцелярии Гр. Сладкова» (Там же, с. LX).
      Как известно, «история не терпит сослагательного наклонения», поэтому не буду строить догадок относительно роли И. И. Железнова. Известно, что его друзья – соратники К. Ф. Бизянов и П. В. Мартынов пытались вразумить «не согласных» казаков осенью 1874 года, но их не послушали. Противники нового Положения продолжали упрямо добиваться его отмены; посылали несколько раз ходатаев к царю, надеясь на его защиту от чиновников.
       Надо заметить, что после событий 1874 – 1875 гг. «старые люди» стали постепенно выходить из «тени». Например, в 1877 году депутатом на Съезд Выборных от Сахарновской станицы был избран отставной казак из Калёновского посёлка, Семён Харитонович Панов (УВВ № 3, 1877). В 1879 году Семён и его племянник Абросим, пожертвовали в пользу погорельцев г. Уральска, 1 руб. и 50 коп., соответственно (УВВ № 46, 1879). В следующем году, очередным судьёй от Сахарновской станицы был избиран Максим Маркелович Панов (УВВ № 3, 1880). В конце XIX века представитель нашего рода был удостоен первой награды: Серебряную медаль на Станиславской ленте для ношения на шее получил попечитель Калёновской войсковой народной школы, отставной казак Викула Семёнович Панов (УВВ № 24, 1899).

        Однако я забежал далеко вперёд и нужно вернуться назад, в 1862 год, чтобы рассказать про трагикомичную история, случившуюся с нашим Мином Евтихиевичем Пановым, которая нашла художественное отображение в романе В. П. Правдухина «Яик уходит в море»:
      «Дорога ползла под уклон, – красочно повествовал Правдухин. – Вода уже скатилась с полей, оставив после себя глубокие обрывистые ростоши по широким оврагам. Казак приближался к такой рыжеярой ямине. И вдруг – пронзительный женский визг. Казак поднял голову и обмер. По спине у него побежали холодноватые мурашки.
       Навстречу ему с противоположного склона долины нёсся, выбрасывая бешено ноги, гнедой жеребец, запряженный в лёгкую коляску. Он скакал прямо к этой страшенной рытвине. Видно было, что им никто не правил и что ему уже не остановиться: лошади и седоку неминуемая гибель… Отчаяние радостно ударило в голову. Он сдёрнул с плеча тяжёлую винтовку, неуклюжую турку, пересёк стволом дорогу коню и прямо с верха выстрелил. Жеребец вздыбился, закружился на месте, ломая оглобли. Коляска встала боком, лошадь поползла по земле и захрипела… Чёрная кровь со свистом вырывалась из груди лошади. В траве лежала юная казачка… По лбу стекала тонкая змейка крови. Шёлковый белый сарафан был порван. Белело смуглое покатое плечо, перетянутое узкой синей лентой. Казак с оторопью взглянул на казачку и, дрогнув от радости, приметил, как, побеждая испуг и боль, она на секунду тепло улыбнулась ему одними глазами. Задыхаясь, он приподнял девушку с земли. Она была тонка и легка. Волнуясь от прикосновения к её телу, он наклонился к её лицу и хрипло сказал:
      – Да откуда ты? Чья?
      Казачка, продолжая вздрагивать от испуга, наивно и юно выговорила сквозь боль:
      – Уральская…» (Правдухин, с. 102 – 103).
       Девушка оказалась дочерью богатейшего уральского казака Фаддея Ильича Сладкова (1790 – 1867). Звали её Харитина (1845 – 1903).
       «Лошадь, только что приведённая из Саратова, понесла их по косогору, увидав впервые верблюда, – писал Правдухин. – Кучер не удержался на облучке и на крутом повороте вылетел на сторону, не удержав вожжей. Вожжи защекотали жеребца по ногам, и он понёсся, не разбирая пути» (Там же, с. 102).      
       Когда Мин доставил Харитину домой, отец её, Фаддей Ильич, обнял молодого казака, по христианскому обычаю расцеловал три раза и спросил:
       – Чей будешь?
       Мин ответил. Фаддей Ильич широко расставил свои могучие руки:
       – Чего желаешь от меня в награду? Требуй, чего душа хочет. Ничего не пожалею.
       Мин поглядел на Харитину. Та, розовея, жертвенно смотрела ему в глаза. Он верно понял её, сам вспыхнул и неловко выговорил:
       – Дозвольте сватов прислать к покрову?
       Сладков расхохотался:
       – Ну хват! За такого и не хочешь, отдашь. Одно слово – ухват! Ты как, дочка, думаешь по этой линии, а?
       «Дочь стыдливо заморгала длинными ресницами, но глаз и тут не опустила, – писал Правдухин. – Отец был восхищен решительностью влюблённых. Но заупрямилась мать… Тогда и отец пошёл на попятную» (Там же, с. 104).
       Но, Харитина характером была похожа больше на мать, Елизавету Васильевну, чем на своего неустойчивого родителя. Она через два дня устроила сама себе побег. Мин встретил её в степи, и они обвенчались в одной из единоверческих церквей низовой линии, ещё по пути в Калёный. Фаддей Ильич пытался затеять большой скандал, подал жалобу наказному атаману, но было поздно: венчание было признано законным.
       Мин Евтихиевич вернулся в Калёновский посёлок с богатой женой, не получив ни гроша приданого. Но был он тогда счастлив, и с горячностью принялся оправдываться перед отцом и матерью за свой поступок, найдя у них понимание. Через год у молодых супругов родился сын Фома (1863 г.).
       Фаддей Ильич Сладков, родитель Харитины, так и не захотел помириться со своей дочерью. Умирая, он даже не вспомнил о ней в своём духовном завещании, хотя, жадностью не отличался. Газета «Уральские войсковые ведомости» так отозвалась о нём в некрологе:
       «10 – го июня в Уральске скончался торговый казак Фаддей Ильич Сладков, человек весьма уважаемый в нашем обществе и известный своими пожертвованиями и благотворительностью; кроме значительных пожертвований в пользу различных благотворительных учреждений, школ, церквей, он в тяжелые годы раздавал бедным деньги, хлеб и в такие годы убавлял на него цену нередко в ущерб собственным интересам. Утрата таких людей оставляет в обществе тяжелое впечатление» (УВВ № 25, 1867).
       Мать Харитины, Елизавета Васильевна, ещё долгое время проживала в Уральске, но тоже не считала семью Пановых за родню, ни разу не пожелала увидать блудную свою дочь и взглянуть на внуков – Фому, Николая и других. Возможно, это было связано с тем, что Елизавета Васильевна была упрямой старообрядкой – раскольницей, проклявшей свою родную дочь за брак без родительского благословения, да ещё с казаком – единоверцем.
       Летом 1872 года, газета «Уральские войсковые ведомости» напечатала следующее объявление Уральского областного правления от 22 февраля 1872 года за № 2022:
      «24 декабря, 1869 года, в Уральском областном правлении, засвидетельствована подлинная раздельная запись, постановленная казаками Уральского войска Филимоном и Никанором Фаддеевыми Сладковыми и опекуншею малолетней родной сестры их Евлампии, казачкой Елизаветой Васильевой Сладковой – же, о разделе доставшегося им от умершего отца их, казака Фаддея Сладкова, имения, заключающегося в недвижимом на сумму 11660 р. и в движимом – наличных деньгах и долговых документах на 31965 руб. 36 коп., всего 43625 р. 26 к….» (УВВ № 27, 1872).
       Я не стал приводить все мельчайшие подробности раздела имущества Ф. И. Сладкова, потому что тяжба по этому делу тянулась ещё несколько лет.
       Например, в Постановлении Уральского областного правления от 19 октября 1884 года за № 11398 говорилось следующее:
       «В Уральском Областном Правлении, от поверенного казака Уральского войска Никанора Фаддеева Сладкова, урядника того же войска Акинфа Гаврилова Пылаева, явлен раздельный акт, составленный 30 ноября 1868 г., п предварительному утверждению оного Уральским Войсковым Хозяйственным Правлением 24 декабря 1869  года и записанный в книгу явочных актов под № 166, между доверителем его Никанором Сладковым, братом и малолетней сестрой последнего, казаком Филимоном и Евлампией Фаддеевыми и вдовою Елизаветою Сладковыми, о разделе движимого и недвижимого имущества, оставшегося по духовному завещанию после родителя первых и мужа последней, казака Фаддея Ильина Сладкова. По означенному раздельному акту в числе прочего недвижимого имущества досталось Никанору Сладкову…» (УВВ № 42, 1884).
        Причина тяжбы, вероятно, была связана с тем, что Елизавета Васильевна являлась мачехой Филимона и Никанора Сладковых. По переписи 1834 года, женой Фаддея Ильича Сладкова и матерью братьев, Филимона и Никанора, была Елена Алексеевна, 1790 г. р., которая умерла не ранее 1841 года.
       Например, в Метрической книге Уральской раскольнической часовни 1841 года есть следующая запись:
        «№ 549 Дата: 7 числа (сентябрь) Городка Гурьева У служащего казака Ивана Фаддеева Сладкова и законной жены его Варвары Пахомиевой дочь Наталья.
        Восприемники: Того же городка служащий казак Феодот Фаддеев Сладков и отставного казака Фаддея Сладкова жена Елена Алексеева» (ЦГА РК, ф. 707, оп. 1, д. 297, св. 68, л. 99).
       Здесь неслучайно упомянут Гурьев – городок, где Фаддей Ильич Сладков намеревался занять ключевые экономические позиции, направив туда своих сыновей. Однако, ничего у них не получилось и к концу XIX столетия сыновья Фаддея Сладкова, растратив весь родительский капитал, лишились и былого могущества. Возможно, этому поспособствовали «старые люди», поддержав в Гурьеве других богатых торговых казаков – братьев Тудаковых.
       Харитина Фаддеевна Панова (Сладкова) скончалась 20 марта 1903 года, от продолжительной болезни, 57 лет от рода и была с миром похоронена на Калёновском кладбище (ГА ЗКО, ф. 237, оп. 1, д. 15, св. 8, л. 383/47).
       Мин Евтихиевич Панов прожил долгую жизнь и, по рассказам отца, умер во время эпидемии «испанки» в 1918 году. С 1 января 1894 года его, по выслуге лет, переместили из отставного в чисто – отставной разряд (Пр. № 804 от 12 ноября 1893 года), что освобождало его от всех нарядов. Однако, в бытность Наказным Атаманом Н. В. Дубасова, на Сахарновском станичном сходе, его избрали стариком – смотрителем войсковых вод на 1912 год, а потом утвердили в этом звании Приказом по войску от 7 января 1912 года за № 6 (УВВ № 5, 1912). На старости лет он проживал в семье сына Николая, с которым сажали бахчи и, даже, занимались хлебопашеством и разведением картофеля, что для Каленовского посёлка было большой редкостью. Для них это были не просто эксперименты, а попытка доказать казакам, что получать доходы можно не только от рыболовства и разведения скота. Помимо двух сыновей, у него с Харитиной были дочери: Агафья, Васса и Пелагея.

       Надо заметить, что незаконный лов рыбы в Урале всегда имел место в Калёновском посёлке. Например, ехавший по р. Уралу ревизор, урядник Истомин, доложил рапортом от 11 сентября 1879 года в Войсковое Хозяйственное Правление, следующее:
       «При Каленовском форпосте в Самарском яру сделаны из тополевого леса мостки в печатную сажень длиною, с которых, как видно, сидели крыгой две крыги, одна маленькая плохая, а другая новая, 13 заметных жерлиц, на них три судака».
        Вследствие этого ВХП 5 октября распорядилось, полесовщика Каленовского форпоста сменить, а атамана запросило почему он не принял надлежащих мер к прекращению запрещенного рыболовства.
        Атаман Каленовского форпоста, урядник Албин, от 4 ноября за № 224, донёс, что в проезд ревизора урядника Истомина по р. Уралу, он по нахождению станичного атамана в отпуску, временно заведовал станицею, постоянно находился в станичном правлении, и рыболовство противу Каленовского форпоста производилось в отсутствие его.
        Однако ВХП признало урядника Албина виновным и определило выдержать его под арестом 3 суток при станичном управлении» (УВВ № 9, 1879).


       Мой прадед, Николай Минович Панов (1865 – 1918), также по болезни был переведён «на нестроевые в строю должности, записанный в казаки с 1 января 1885 г.» (Пр. № 298 от 17 июля 1885 года). Про его службу в полку ничего неизвестно. Однако, мне отец рассказывал, что его дед имел личную беседу с наказным атаманом Шиповым. На какую тему была беседа, правда, неизвестно. Возможно, она как – то была связана с приездом в Уральск Наследника, Великого князя Николая Александровича, летом 1891 года. Со слов отца, его дед свободно владел французским языком. На вопрос, где он его выучил, отец ответил, что у него мать была очень образованная, и она дома обучила своих детей грамоте и иностранным языкам. Вообще, Николай Минович был не только грамотным, но и музыкальноодарённым человеком. Он отлично играл на мандолине. А ещё любил веселить молодых девушек виртуозной игрой на балалайке и пением озорных частушек.
       «По определению Войскового Хозяйственного Правления на 9 и 15 октября с. г. нижепоименованные лица утверждены в должностях державцев*) с начала багренного сего года и до окончания режакового рыболовства.
      Сахарновская станица, Каленовский посёлок:
Казак Платон Сидоров Карнаухов
Казак Владимир Василискович Калашников
Казак Павел Афанасьевич Тяпухин
Казак Николай Минов Панов
Урядник Василий Абросимов Панов» (УВВ № 40, 1899).
        *) Державцы – это специально назначенные казаки, поддерживающие порядок на зимнем (багреном) рыболовстве. 
       Приказ № 148 от 7 апреля 1882 года гласил:
       «Казаки сменной команды, формируемой в № 2 казачий полк Ипатий Свечников и Прокопий Панов, изъявившие желание обучаться ветеринарному искусству, прикомандировываются к ветеринарному лазарету № 1 полка» (УВВ № 14, 1882).
       «Сахарновский станичный сход, приговором своим на 29 марта за № 4 п. 22, избрал для проверки сенокосов в других станицах двух уполномоченных казаков: Каленовского п. Прокофия Максимова Панова и Лебяженского п. Осипа Иванова Карнаухова» (УВВ № 31, 1912).
       Вероятно, избрание Прокофия Панова было связано с его знаниями ветеринарного дела.

        Старший сын Абросима Георгиевича Панова изъявил желание и стал медицинским фельдшером, о чём говорилось в Приказе по УКВ от 17 апреля 1896 года за № 70 п. II: 
        «Согласно представления корпусного врача IX армейского корпуса, от 18 минувшего марта за № 542, окончившие обучение медицинские ученики 1 Уральского казачьего полка: Агапий Гутарев (1 Уральской ст) и Василий Панов (Сахарновской ст.), назначены 21 того же марта сотенными фельдшерами на вакансии в этот же полк…» (УВВ № 16, 1896).
       23 мая 1903 года, сотенный фельдшер 2 УКП, наряда 1902 года, 1888 года постановки, Василий Абросимов Панов, Сахарновской ст. Каленовского пос., по болезни был переведён в отставной разряд (Приказ по УКВ от 6 июня 1903 года за № 88 п. IV).
        Медицинский фельдшер отставного разряда, 1888 года пост., Василий Абросимов Панов (1868 – 1906), умер 15 июня 1906 года, Сахарновская ст. Каленовский пос. (Приказ по УКВ № 957 от 2 октября 1906 г.).
       Его брат, урядник Григорий Абросимович Панов, «по представлению Атамана 2 военного отдела», был назначен атаманом Красноярского посёлка с 15 ноября 1912 года (УВВ № 93, 1912). 
       Третий их брат, урядник Иван Абросимов Панов, 1905 г. п., назначен инструктором в Сахарновскую станицу (Приказ № 615 от 6 июля 1911 года).

       Побывал один из сыновей Пановых на Русско – Японской войне 1904 – 1905 годов, о чём свидетельствует Приказ № 412 от 8 декабря 1905 года, где в сменной команде 5 Уральского казачьего полка числился: 1893 года пост., казак Родион Григорьев Панов, Сахарновской ст. Каленовского пос.
       Осенью следующего года, Родион Григорьев Панов (1873 г. р.), вместе с полком возвратился в Уральск и был отпущен домой, в Калёный (Пр. № 934 от 28 сентября 1906 г.).
       Его отец, Григорий Маркелович Панов, «за выслугу лет и по уплате нетчиков», с 1 января 1891 года переведён из отставного в чисто – отставной разряд (Приказ № 146 от 27 февраля 1891 г.).
      Григорий Маркелович Панов (1840 – 1912), умер 24 февраля 1912 года, 71 лет от роду, от простуды (ГА ЗКО, ф. 237, оп. 1, д. 53, св. 29, л. 208).

        Примечателен также приказ Наказного Атамана УКВ, генерал – майора Николай Николаевича Шипова, который гласил следующее:
       «Отставной казак Каленовского пос. Максим Маркелов Панов за выслугу лет увольняется в чистую отставку, с 1 января 1888 года.
        О чем объявляю по войску» (Приказ № 156 от 14 марта 1889 г.).
       Максим Маркелович Панов (1836 – 1905), умер 5 марта 1905 года, 68 лет, от старости (ГА ЗКО, ф. 237, оп. 1, д. 21, св. 11).

       Его сын, Прокофий Максимович Панов, 3 Уральского казачьего полка, по болезни, переведён из полевого во внутренне – служащий разряд, согласно Приказа по УКВ № 478 от 16 ноября 1883 года (УВВ № 46, 1883).
       В том же году, Влас Маркелович Панов, Каленовского пос., переведён, за выслугу лет, из внутренне – служащего разряда в отставку (УВВ № 3, 1883).

       Кстати сказать, Влас и Григорий Пановы были частыми поручителями при бракосочетаниях молодых пар. Они, как – будто дневали около Пророко – Ильинской церкви Калёновского посёлка, в которой некоторое время служил священником Павел Иванович Правдухин, отец будущего писателя, который сдружился с малолетними сыновьями Пановых и других казаков.
       «Судьба закинула меня в Уральский край семилетним мальчишкой, – писал Правдухин. – В Каленом мы прожили всего четыре года. Но этот отрезок моей жизни и до сих пор мне кажется самым большим, самым значительным. Воспоминания о Каленом наполняют меня до краев и теперь» [Правдухин В. П. Годы, тропы, ружьё. – Оренбург, 2008. С. 14].
      Приезд семьи священника совпал с весенней распутицей и с концом XIX столетия. Недалеко от Калёного, сани с домочадцами увязли в рыхлом снегу и священник, отец Павел Правдухин, ускакал в посёлок за подмогой.
       «Прошло не больше часа, показавшегося мне томительной и страшной вечностью, – писал Правдухин, – как из густых сумерек донёсся до нас свист, зычные крики и широкий человеческий гогот. С шутками, с хохотом, смехом, прямо в сапогах и холщовых шароварах, казаки моментально выволокли нашу кошеву из снежной трясины.
        – Матушка, ставь четвертную своим крёстным отцам!
        – Вишь, каки купели у нас в степи!..
       В посёлке всю ночь длилась гульба: отец выставил спасителям две четверти водки. Сам он тоже не смог уснуть: впервые за сорок лет у него в эту ночь заныли остро зубы» (Там же, с. 15 – 16).
      Про священника П. И. Правдухина расскажу в следующей главе, в которой заглянем в Метрические книги Пророко – Ильинской церкви, а здесь приведу характеристику жителей Калёновского посёлка, на рубеже ХIХ и ХХ веков.
        «Навсегда остались в моей памяти серо – жёлтой глиной вымазанные ряды саманных изб с плоскими крышами, прямые широкие улицы, – писал Правдухин, – люди высокого роста с размашистым шагом, с резким, гортанным, но по – московски ласковым говором и весёлой улыбкой язвительного добродушия. Женщины скромно – величавого стана, простой русской красоты, с волосниками или чаще шёлковыми узорными платками на голове, молчаливой улыбкой провожавшие приезжих. Шустрые казачата, чуть не с пелёнок скачущие на конях, увёртливые, лихие волчата степных просторов. Уральский казак для меня особый тип не только по своему общественному и хозяйственному укладу, – он для меня первый живой человек жизни: с ним я рос, он учил меня видеть и любить природу, от него я заразился страстью к игре и борьбе, иронически – весёлому отношению к невзгодам, у него я перенял первые навыки жизни» (Там же, с. 16).   
       Действительно, Валериан Правдухин очень близко сдружился с казаками Калёновского посёлка; они смогли сохранить память о нём и передать своим детям. Писатель В. П. Правдухин был расстрелян в 1938 году, поэтому о нём ничего не рассказывали в школе, а мой отец его прекрасно знал. Прочитав книгу «Яик уходит в море», которую я приносил отцу в больницу, он сказал: «Она о Калёном, и о нашей семье. Правдухин? Знаю, он с дядей дружил!».
       «В Калёный мы приехали в те дни, когда по Уралу от Каспия шла вобла, – вспоминал Правдухин. – На другой же день, рано утром, я вместе с десятилетним братом отправился смотреть, как казаки ловят рыбу. Ловля происходила в устье маленькой речушки Ерика, впадающей в двух километрах от посёлка в Урал. Вобла шла от моря большими партиями, сплошными косяками. Она массами набивалась во все затоны и заливы Урала. В устье Ерика кишела, как в кипящем котле. Рыбаки загородили Ерик со стороны Урала неводами и прямо с лодок сачками грузили воблу на воза, стоявшие большой очередью вдоль берега. Телеги, доверху нагруженные рыбой, непрерывной цепью ползли по дороге к посёлку. Казаки мокрые от воды и пота, уставшие от бешеной работы, были взбудораженно веселы. Дикое одушевление овладело ими от удачи. Гогот, зычный смех, крики наполняли воздух. После залова все по команде бросились на четвереньки, потрясая бородами над водою. Старый седой казак рычал:
       – Бррыт, орнём!
       – Орнём, брат! – дружным гулом отозвался берег.
       Раздавался дикий крик, прыгающий весёлый хохот, звучными волнами разносившийся по реке. Языческий восторг! Подобных картин я никогда не видел в унылом крестьянском труде» (Там же, с. 16 – 17).
       Надо заметить, что священники и члены их семей, не казачьего звания, не имели права пользоваться войсковыми угодьями и рыболовствами, как все уральские казаки. Однако, калёновцы сделали исключение для нового священника и его сыновей.
      «Здесь же меж казаками суетливо сновал чёрный, как жук, со скуластым калмыцким лицом, весь заросший волосами, поджарый, худущий дьякон Хрулёв, – писал Првдухин. – Если бы не длинные космы, его бы не отличить от казаков: он был без рясы, в белых шароварах. Узнав, что мы дети нового попа – так всегда зовут казаки священника, – он немедленно затащил нас в будару, дал нам в руки сачки, заставляя ловить воблу. Казаки дико ржали, видя наше неуменье владеть этой простой снастью.
        – Ах вы, музланы, язвай вас не убьёт!
        – Это тебе не взвар хлебать на поминках!
        – Обучи, обучи их, пострели их в варку – то… Хо – хо – хо!..
        Но эти крики не казались нам обидными: казаки, видно было, не кичились, не чванились, а в самом деле хотели нас научить рыбачить. Это им казалось простым, как уменье донести ложку до рта. Ни капли злобы не было в их брани. Дьякон нагрузил с помощью казачат доверху наш большой мешок, взвалил его на спину брату – я поддерживал его сзади – и приказал тащить в посёлок. Сейчас мне это кажется чудом, но мы к вечеру всё – таки приволокли домой эту рыбу, представлявшуюся нам тогда сказочным богатством» (Там же, с. 17).
        По всей видимости, это была своеобразная проверка поповских детей, после которой началась настоящая их дружба с калёновскими сверстниками, в т. ч. и с сыновьями Пановыми.
       «Уральские казаки круглый год занимаются рыболовством. – вспоминал Правдухин. – Это веками выработало в них настоящих детей природы. Они здоровы, как звери, как звери – веселы, добры, просто и радостно гостеприимны, гордо ревнивы к своему, но не жадны и не скаредны. Отец быстро сдружился с ними, так как всегда страстно любил рыбалку. Из уважения к их обычаям он даже бросил курить, увидя их исконную ненависть к «табашному зелью».
        Охота тоже в чести у казаков. Вокруг посёлка была масса дичи. Достаточно было с километр отойти по Ерику, чтобы настреляться вдосталь по уткам, куликам и куропаткам» (Там же, с. 17 – 18). 

       Заядлым охотником был младший сын Маркела Панова, Карп (1849 – после 1927):
       «Старый казак, знаменитый сайгашник, Карп Маркович, – писал о нём Правдухин, – имевший такую же коварную флинту, когда у него так же двоило ружьё, вёл стволами за утками и, случалось, убивал по нескольку штук на выстрел. Но у него был многолетний опыт» (Там же, с. 19).
       Судя по воспоминаниям Правдухина, казак Карп Маркелович Панов был не рад новоявленным конкурентам – охотникам, братьям Правдухиным:
       «Братья бахают залпом по уткам, – писал Правдухин, – утки с кряканьем улетают в лес. И вдруг из камышей, возле того места, где дремали утки, вырастает громадная фигура седобородого казака, неутомимого Карпа Марковича, гневно потрясающего своей флинтой…» (Там же, с. 38).

        Самым богатым и самым скандальным, из Пановых, считался Мирон Семенович, который в начале ХХ века, к тому же, был старостой Пророко – Ильинской церкви. Его имя несколько раз упоминалось в газете «Уральские войсковые ведомости»:
        «Атаман Калёновского посёлка объявляет, что им 1 марта с. г., при Калёновском поселковым правлении, будут продаваться с публичного торга шесть верблюдов, оцененные по 30 руб. – 180 руб. и карий жеребец, иноходец – 40 руб., описанные у казака Калёновского посёлка Мирона Семенова Панова, за неуплату акцизных денег за 1300 баранов, бывших у него сверх нормы в летнем периоде 1898 г. – 130 руб., с % по день уплаты» (УВВ № 12, 1906).
        «Атаман Сахарновской станицы объявляет, что 4 августа с. г. им, на основании исполнительного листа Мирового Судьи 3 участка Уральского уезда от 11 июня 1913 г. за № 3906, будут продаваться с аукционного торга 16 лошадей и 2 сосуна, принадлежавших казаку Каленовского п. Мирону Семенову Панову, описанных за неплатёж 500 руб. казаку Венедикту Дорофееву Железнову, взыскание которым передано казаку Сахарновского пос. Лазарю Порфирьеву Самарцеву.
       Торг будет проводится при Сахарновском станичном правлении в 11 час. дня, к каковому времени и приглашаются желающие торговаться» (УВВ № 56, 1913).

       Однако вернёмся к концу XIX столетия, когда Наказным Атаманом стал генерал – лейтенант Константин Николаевич Ставровский, пришедший в Уральское казачье войско из Корпуса пограничной стражи. Вместо того, чтобы приехать во время осенней плавни в Калёный и мирно побеседовать по душам со «старыми людьми», этот георгиевский кавалер решил начать наводить свои строгие порядки в Уральском войске. Естественно, поведение атамана не понравилось «старым людям», да и всем казакам тоже. И решили уральцы проучить строптивого атамана, чтобы впредь не повадно было.
       «В пятницу, 10 декабря, багрили на презент, – писала газета «Уральские войсковые ведомости». – Войска съехалось много, но результаты не утешительные. До окончания багренья (кроме переставов) представлено рыбы: яловых осетров 322, яловых белуг 88, 4 шипа и 1 севрюга; для презента оказалось недостаточно, почему багренье продолжено на 11 декабря, когда разбагрили и «Атаманскую» ятовь.
       На Атаманской рыбы оказалось недостаточно, почему разбагрили и около учуга. Интересно то, что выше учуга оказалось много красной рыбы, что прежде не наблюдалось. Так как этим вторым багреньем заловлено достаточно для презента к Высочайшему Двору, то презент и отправляется в С. – Петербург сегодня, с вечерним поездом.
        Чёрной рыбы, сравнительно с прошлыми годами, поймано порядочно; но цены на неё очень большие. Так, порядочный судак не дешевле 1 – 1 р. 50 к. Жереха и леща очень мало.
       Не сплыла ли, чёрная рыба вовремя ноябрьской слякоти?» (УВВ № 48, 1899).
       Не вдаваясь в подробности этого инцидента, скажу следующее: уральцы дали понять новому наказному атаману, что «нечего лезть со своим уставом в чужой монастырь». Ведь, по закону на «царское» багренье отводился один день и одна ятовь. В то время, на багренье, со Ставровским, был саратовский губернатор, который позорно бежал с Урала, когда казаки начали напирать всем войском на наказного атамана. Руки казаков сжимали пешни и багры, которые покрывшись тонким льдом, отблескивали на солнце серебром.
       В числе «державцев» был мой прадед, Николай Минович Панов, от которого и узнали в нашей семье все мелкие подробности этого инцидента на «царском» багренье 1899 года. Действительно, было в тот год мало рыбы, или это была хитрая уловка уральских казаков, история про это умалчивает.
        «С 1 января 1902 года, по выслуге положенных лет, переводились:
        Из полевого во внутренне – служащий разряд:
        Николай Минов Панов – Сахарновской ст. Каленовского пос.
        Из отставного разряда в чистую отставку:
        Иван Евтеев (Евтихиев) Панов – Сахарновской ст. и пос.» (Пр. № 27 от 8 февраля 1902 года).

       «За выслугу лет, с 1 января 1905 года, перемещаются в подлежащие разряды казаки:
        Из полевого во внутренне – служащий разряд:
        Никон Власов Панов – Каленовского пос.
        Из внутренне – служащего в отставной разряд:
        Фома Минов Панов – Сахарновская ст. и пос.
        Из отставного разряда в чистую отставку:
        Феогний Евтихиев Панов – Каленовский пос.»
        (Приказ № 89 от 25 марта 1905 года).

       В заключении нужно сказать, что казаки Пановы были не только отличными рыбаками, но и хорошими наездниками. Они умело управляли бударой на воде, а также демонстрировали своё мастерство в конном деле.
         Например, на Горячинском сборе приз за скачку получил казак Никита Миронов Панов – Каленовского пос. (УВВ № 36, 1903).
         На том же сборе, приз за джигитовку взял Александр Панов – Сахарновской ст. и пос. (УВВ № 36, 1904).
        Его брат, казак 1899 года пост. Николай Иванов Панов, Сахарновской ст. и пос., был включен в список сменной команды 1 Уральского казачьего полка (1 УКП), наряда 1901 года.

       «Казак 1 УКП Никита Миронов Панов, пост. 1902 г. Сахарновской ст. Калёновского пос. утверждается в правах по образованию 2 разряда, как выдержавший испытание при Киевском Владимирском кадетском корпусе» (Пр. № 606 – 1906 г.).
      Надо заметить, что Никита Миронович Панов во время Великой войны, единственный из казаков Пановых, станет офицером, но об этом расскажу в последующих главах.