Один день 1946 года

 
Ст. Карши, Узбекистан.
 
 Зазвучал патефон в комнате у хозяина глинобитной кибитки, фельдшера Геннадия Агафоновича, которого мама с папой уговорили сдать нам вторую комнатку:
«Как родная мать меня
Провожала,
Как тут вся моя родня
Набежала:
«А куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты!
В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
 Обойдутся…»

 Значит, когда прозвучат слова:

«Будь такие все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?»
– дядя Геннадий захлопнет скрипучую наружную дверь и уйдёт на работу. В саманной кибитке останемся я (мне шесть лет), и жена хозяина. Она такая же старая, как и фельдшер. Её зовут тётя Роза.
Слышу, как она меняет пластинку и крутит ручку тёмно-синего ящика. Сейчас хор будет петь: «На закате ходит парень возле дома моего...»
И зачем он моргает и ничего не говорит?
Так всегда начинается моё утро.
Вновь скрипит дверь, её закрывают на замок, и я остаюсь в маленькой комнатке совсем одна. У стеночки стоит сундук, на котором я сплю, у окошка небольшой столик, почти рядом – железная кровать родителей. Под кроватью прячутся три чемодана – это всё наше имущество.
Папа самым первым уходит на службу. Следом мама уносит на рынок камышовую большую сумку со связанными ею кофточками.
Мне пора вставать, у меня есть обязанности, которые я не люблю. Пододвигаю тяжёлый табурет к кровати родителей, надо до прихода мамы заправить кровать, а это мучение. Стаскиваю подушки на табуретку. Много раз проползаю по кровати, чтобы красиво заправить покрывало, затем кулаками взбиваю подушки: «чтобы дышали», ставлю их углами на покрывало. Свою постельку на сундуке я быстро закручиваю в валик и прислоняю к стеночке. Теперь можно и поиграть на сундуке, но вначале – подмести пол.  Мои руки с трудом обхватывают веник, я чуть повыше него.
Пока занималась уборкой, некогда было скучать. Когда освободилась, знакомая тревога овладела мной. Вдруг про меня совсем забыли? А вдруг милиционер маму на рынке поймал? Он всегда придирается к маме, думает, что она спекулянтка.
Становиться жалко себя, маму. На стенке висит лист бумаги, на котором папа нарисовал себя вместе с мамой…  Я же тут совсем одна и голодная.
Начинаю вспоминать сказку, где: «… царь Кащей над златом чахнет, где русский дух и Русью пахнет». Потом: «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч...».
Мечтаю, как мама принесёт с базара муку, катык.  Может быть, купит и сладкий урюк, если продаст наши кофточки.
Мама их вяжет крючком. Нитки прядёт из верблюжьей шерсти, делает большие мотки, стирает их и сразу кладёт в бак с краской и уксусом. Как я не люблю этот кислый противный запах! Пока мама возится с нитками, я играю с Рашидом, с его сестрёнкой и маленьким братиком на улице.
Заскрипела наружная дверь, выбегаю навстречу, смотрю: кофточки торчат из сумки или нет? Мама сумела их продать? Ура, их нет! Спешу рассказать, что я всё сделала, и даже глиняный пол подмела.
Мама устало улыбается, ставит тяжёлую сумку на пол:
– Хорошо, Адочка. Мы с тобой не зря работали! Сегодня всё распродала, и даже мясо ягнёнка купила, вкусный обед отнесёшь папе на аэродром.
За нашими кибитками – железнодорожная насыпь. Там железнодорожный тупик, где разгружается шлак из паровозных топок. Мы вместе с другими мамами роемся в этих кучах и выискиваем не прогоревшие куски угля, чтобы печки топить. Если забежать за дом Рашида, то за ним тянется неширокая полоска начинающего спеть ячменя.  Рашид показал на усатые колоски, сорвал, и ещё неспелые зёрнышки стал очищать и кушать.  Попробовала – вот это да! Вкусно-то как!
  С наступлением прохладного вечера дедушка (бабай) и папа (ота) моего друга разожгли во дворе костёр, вокруг него уселись дети с нашей небольшой улицы, появилась миска распаренного ячменя, с замиранием сердца следим за тенями, которые оживают на саманной стене. Дедушка и отец Рашида, умело манипулируя руками, показывают нам, как орёл гонится за петухом.  Сопереживая петуху, забыв, что это только переплетённые пальцы – кричим! Но вдруг откуда-то возникает добрая собака, она отбирает у орла поникшего Петю. (К нам подошёл незнакомый мне бабай и создал ладонью тень лающей на орла собаки).
Мама зовёт домой. Уставший папа ест надоевшую пшённую кашу. Оставленные у порога пыльные сапоги ждут, когда я их начищу до блеска. Чтобы на гимнастёрке и погонах не тускнели пуговицы, я их чищу мелом или зубным порошком.
Пока на улице начищаю сапоги, смотрю на такое близкое небо. Жёлтым светом сияет большой серп луны. Размытый, с брызгами ярких звёзд, пересекая всё небо, тянется Млечный Путь, о нём мне папа рассказывал. Нахожу Большую Медведицу… Звёздочки подмигивают, они и цветными бывают.
Начинают светиться окошки в кибитках, скоро все будут ложиться спать. А пока керосиновые лампы горят для наших мам. Если мама прядёт, то меня рано положат спать, если же крашеные нитки высохли, то я встану напротив мамы, на вытянутые руки надену моток ниток и, двигая руками то в одну, то в другую сторону, помогу быстро перемотать их в клубки. Бывает, что нитки запутываются. Я устаю стоять и ждать, пока мама разберётся с ними, хочется спать. Мама хвалит меня, называет помощницей: «И что бы я без тебя делала?» Осознаю свою значимость и не жалуюсь на усталость, не дёргаюсь, жду, пока мама распутает нитки.
Случалось, мама будила меня ночью:
– Доченька, не успеваю сделать бубенчики к завязкам для воротничков, поднимайся!
Не знаю, когда мама спит. Очень люблю и жалею её. Поднимаюсь и наматываю разноцветные шерстяные нитки на фанерный кружочек с дыркой посередине. Потом мама ножницами разрезает нитки по краю кружка, стягивает изнутри суровой ниткой, и получившийся цветной ёжик обстригает до маленького твёрдого шарика. Как они украшают воротнички! Людям нравились тёплые, «звёздочками» связанные мамины кофты. 
Длинный вечер переходит в ночь. С работы возвращается наш хозяин, у него хорошее настроение, звучит песня, и слова-то какие! Хорошо бы и на нашей улице так было:
– Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;
Загудели, заиграли провода, –
Мы такого не видали никогда;
Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне.
Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого – звезда под потолком.
Папа решил выйти на улицу, взял меня с собой. Мы при свете луны поднялись на ближний холм. За ним прячутся огромные высокие, наполненные нефтью, чёрные ёмкости. Это место огорожено колючей проволокой и охраняется часовыми на вышках.
Вокруг тишина и даже не слышно воя шакалов. Папа запел, у него сильный, красивый голос:
– Не слышно шуму городского
  В заневских башнях тишина!
  И на штыке у часового
  Горит полночная луна!
 Внимательно всматриваюсь в окутывающую нас темноту. Вижу силуэт часового, у которого на винтовке блестит штык.
 Пора идти домой. Папа тянет меня за руку, я же уходить не хочу, мне надо увидеть, как на штык часового заберётся «полночная луна» …
------
Катык – густое квашенное молоко.

 

 


Рецензии
Здравствуйте, Ада!
И мне очень понравился Ваш рассказ. Сколько в нём тепла и любви к родителям!
Всё дальше уходит от нас этот день, о котором Вы написали.
Я родилась намного позже, но многие из тех песен, что Вы упоминаете в рассказе
пели мои родители и я их помню. Встретила и незнакомые, например про часового.
Просто тогда все жили, трудно, но очень дружно.
Спасибо Вам! Получила настоящее удовольствие от чтения.
С уважением,

Мила Стояновская   19.03.2024 12:24     Заявить о нарушении
За прочтение и отзыв благодарна!Спасибо большое!

Ада Бабич   19.03.2024 16:30   Заявить о нарушении
На это произведение написано 20 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.