Трындец Курикше

   Свою фотографию, среди прочих, я увидел на стенде заводской проходной.
«Не проходите мимо!» – гласил суровый заголовок на кумачовой доске. А ниже,
мелким шрифтом: «Злостные нарушители пропускного режима». На каждом
снимке изумлённые лица злостных нарушителей, проникающих в док через дыру
в заборе.

   Начальство подрядило заводского фотографа дежурить возле пролома
и снимать злостных нарушителей. Дыру в заборе регулярно забивали толстыми
горбылями, но крепкие руки рабочих легко справлялись с этой преградой. «Туда
не зарастёт народная тропа!» – сказал наш старпом. А тропа вела прямиком
к хорошему заведению под названием Курикша. Что-то вроде местного пивного
бара.

   Деревянное строение Курикши было окрашено зелёной краской
и напоминало деревенский сарай. Внутри шесть высоких столов, прилавок
с бронзовым краном и большая кирпичная печь. Стулья в баре отсутствовали.
Была единственная табуретка, на которой восседала тётя Маша, необъятных
размеров женщина. Её задняя проекция смотрелась на табурете, как яблоко,
нанизанное на спичку. Тётя Маша топила печь, протирала столы ветошью
и убирала лишнюю посуду. На свою мощную грудь она легко ставила две кружки
пива. «Я этой грудью пятерых сыновей вырастила, – говорила она, – и все в люди
вышли!»

   После смены в Курикше отдыхали заводские рабочие. Крепкие парни
часто добавляли в «жигули» толику водки. Меня здесь знали и называли Федей.
И вот почему.
   Я приехал на судно, в ремонт и принял дела у своего однокашника, Саши
Кочнова. Вместе мы жили три дня – самолёт обещал прилететь только
в понедельник. Я кантовался на узком бугристом диване, Саша – на своей
законной кровати. Вечером он говорил:
– Пойду к Люське. Может быть, даст…
Однако, скоро возвращался:
– Не дала.

   Наконец, Саня улетел и я стал полновластным хозяином радиорубки.
Радиорубка была разгромлена. Ещё до меня заводские монтажники
изобразили рабочую обстановку – вскрыли подволоки, с потолка
свисали огрызки кабелей и обнажились шпангоуты. Потом бригаду перебросили
на другое «горящее» судно.

   Впервые я встретился с монтажниками через неделю. В радиорубку,
с мороза, ввалилось шесть человек. Один из них радостно заорал:
– О, Федя, здорово! А ты чего здесь? Слышал, ты на прииск подался. Когда
вернулся?
– Да я, вообще-то, не Федя, – говорю. – Я тут за начальника.
– Ёрш твою меть! Но как похож! – удивлённо сказал парень: – Ну прям одно
лицо!
– Точно, похож, – подтвердила остальная команда. – Только уши у Феди
меньше.
– Я же радист.

   По случаю я рассказал анекдот про Федю, которого знают все.
– Приходит иностранная делегация на завод. Директор показывает гостям
что и как. Внезапно один из мистеров подходит к слесарю Феде и восклицает:
«Вау, Федья, хэллоу!» Начальство в трансе. Федя говорит: «Что тут
удивительного? Меня все знают, даже папа римский». Потом поспорили
с директором и поехали в Ватикан. Федя говорит директору: «Ты постой здесь,
а я выйду на балкон с папой и ты поймёшь, что мы знакомы». Выходят, значит,
двое на балкон, дружески разговаривают. А директор папу и в глаза не видел,
спрашивает прохожего: «Френд, кто это на балконе?» Тот отвечает: «Слева – это
Федя, а что за хрен справа, я не знаю».
   Посмеялись.

   Второй раз меня спутали с Федей прямо на улице. Какой-то парень рванул
ко мне через дорогу:
– Федя, займи трояк до получки!

   Вероятно, Федю здесь уважали и он никому не сделал плохого. А то могли
бы и побить…

   В третий раз это случилось в Курикше. Нас было трое. Слава Курилов,
бригадир монтажников и ещё Иван, парень из корпусников. Я уже одолел кружку
пива и достал сигареты, когда открылась дверь и в облаке пара возник
мужичок лет пятидесяти. В пальто не по росту и кроличьей шапке
он выглядел школьником. Очки с толстыми линзами отражали блеск посуды.
– Буэнос диас, синьоры! – поздоровался он на испанском. И потом:
 – Налей-ка рюмку, Роза, ведь я с мороза!
– Двадцатый век, лакеев нет! – ответила ему тётя Маша. – У нас сегодня
самообслуживание.
Тётя Маша, не вставая с табурета, подбрасывала дрова в печь.

   Новый посетитель двинулся к прилавку.
– Пятьсот в один бокал! – заявил он и налил себе из крана. – Марья, запиши
на меня, потом отдам.
– Это Кулибин, – сказал Слава, – с него обхохочешься.

   Кулибин подошёл к нам, поставил свою кружку на стол:
 – Гутен морган, Федя!

   Я не стал возражать.

   Кулибин достал из кармана горсть сушеной корюшки.
– Угощайтесь, сэры!
– Инкубаторская? – серьёзно спросил его Иван.
– Не, на самодур ловил, – в тон ответил Кулибин.
– Вы что, корюшку в инкубаторе выращиваете? – наивно спросил я.

   За Кулибина ответил Слава:
– Кулибин – от скуки на все руки. Самогонный аппарат, например, или
домашний инкубатор.
– На дюжину яиц! – гордо сказал Кулибин. – Правда вылупилось всего
десять. Два яйца оказались порчеными.
– И всех ощипали? – спросил Иван со смехом.
– Тут целая история вышла, – сказал Кулибин, обращаясь ко мне.
– Однажды, моя Лизавета выплеснула на дворе ягоду клюкву из-под
настойки. Ну, куры и нажрались. Запьянели и, натурально, попадали кверху
лапами. С виду, как передохли все. Видя такой урон, говорю Лизавете: «Ты хотя
бы ощипай их для пользы». Ну и понятно, когда жена начала куру щипать,
та очухалась и заорала нечеловеческим голосом. Тут и остальные проснулись…
– И как они без опохмелки? – спросил Иван.
– Три дня отходили, не неслись. А потом ничего…

   Кулибин вытащил из кармана мятую пачку «Примы» и заправил сигарету
в мундштук.
– Двойной фильтр, – пояснил изобретатель. – Древесный уголь
и целлюлоза. А ещё круче – можно заправить щипачём.
– Чем-чем?
– Щипачём. Это моё последнее ноу-хау.
– Поделись.
– Никак нельзя, – ответил умелец, – принцип действия понятен,
а последствия ещё не совсем.

   Он вынул из кармана железную коробку из-под цейлонского чая. Под
крышкой оказался мелкий порошок, похожий на жёлтые древесные опилки.
– Это и есть «Щипач», – сказал Кулибин, – субстанция на молекулярном
уровне.
– Его что, на хлеб мазать? – спросил Курилов. – Или с пивом?
– Шутки в сторону! – оборвал его Кулибин. И неожиданно: – Ты видел
муравейник?
– Кто ж его не видел?
– Не всё так просто. Возьмём, к примеру, одного муравья…
– И что?
– И ничего! Один муравей будет натурально сачковать, ничего не делать.
А когда наберётся толпа с критической массой, возникает коллективный разум,
муравьи начинают строить жилище и активно размножаться. По этому алгоритму
работает и щипач.
– Ну ты сравнил, Кулибин! Муравьи, они же живые! – скептически заметил
Иван.
– В природе всё живое. Даже камень. А щипач, это большая молекула,
её можно увидеть в микроскоп. Кстати… Кстати, Федя, угостил бы пивком.

   Я молча пошёл к прилавку. Тётя Маша, наливая пиво, сказала:
–  Ты ему не очень-то верь. Кулибин такого наговорит – семь вёрст
до небес! А у самого три класса образования, а четвёртый – коридор.

   Кулибин сдул пену с кружки, сделал несколько глотков и продолжал:
– Одна молекула, как муравей, абсолютно безвредна. А если их наберётся
больше миллиона, начинается цепная реакция. Молекула отщипывает кусочки из
подходящего материала и строит себе подобную. Следующая делает то же
самое. В результате мы имеет вот такую субстанцию.

   Кулибин ткнул пальцем в свою коробочку.
Иван сделал большие глаза, Курилов незаметно покрутил пальцем у виска.

– И, что характерно, щипач жрёт только дерево. И только, которое не живое.
– Нобелевская премия тебе обеспечена! – сказал Курилов. – Не забудь
застолбить своё ноу, как там его?
– Хау, – подсказал я.
– И готовь речь на шведском языке, когда будут вручать. – добавил Иван,
икая от смеха, – иначе обидишь королеву.

Иван потянулся за кружкой и нечаянно смахнул чайную коробку на пол.
Жёлтый порошок рассыпался по некрашеным щелястым доскам.
– Трындец Курикше, – печально сказал Кулибин перед тем, как уйти.

                ***
   Год спустя, перед поляркой, наше судно снова поставили в док.
По знакомой тропинке я пошёл к Курикше. Дыра в заборе была на месте.
А на месте Курикши высилась только деревенская печь в груде мелких жёлтых опилок.