Сказка про наследство. Главы 7-9

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
*
Наша история продолжается ровно с того момента и с того места, на котором только что прервалась. Итак, двор дома по улице Коммунальной, 8А. Несчастный Федор Цуков, пострадавший физически (ягодицы крепко ныли, синяки появятся позже) и морально (был оскорблен в лучших чувствах) полусидел – полулежал на входе в подъезд Нифонтовых – его ноги выброшены через порог, а верхняя часть туловища задержалась внутри. Федор с ясностью, удивительной в его состоянии раздрая, осознавал, что в Утылве он человек конченный, и не делал попытки приподняться и завершить позорную сцену. Даже испытал нечто вроде мазохистского порыва: смотрите на меня все! пинайте! Нет справедливости, нет благодарности в мире…
Уже два человека с начала событий ощутили, на себе столь несправедливое, необъяснимое, жестокое обращение. Первый – племянник бабы Лиды Максим Елгоков, которому удалось спастись от преследования ворпаней и не удалось избежать побоев палкой от странного типа по имени Панька. И второй Федор Цуков – ничей не племянник и теперь ничей не жених. Федор даже не вспоминал свое утреннее радужное настроение, подбор галстука, грезы о невесте красавице. Все это было так давно – точнее, не было никогда. Водопад горечи извергался внутри Федора, но внешний мир, казалось, нисколько не сочувствовал ему. Небо чистейшей голубизны, ни единого белого перышка в вышине, расправленный красный свет, шелестящая сочная зелень. Краски праздничные, слишком яркие, лишенные переходов. И контраст – внутри подъезда полумрак, ободранные дверные косяки, выкрашенные темно-зеленой краской стены, бетонный пол. Пыль и грязь на лучшем костюме. Все как всегда, словно у человека сейчас не сгубили жизнь. И это тоже своеобразная насмешка. Мир жесток!
Зрачки Федора расширились - кто-то заслонил свет в дверном проеме. Человек возвышался над ним. Снизу вверх Федор последовательно разглядел стоптанные, но аккуратно зашнурованные ботинки, серые штанины, застиранную рабочую спецовку, белую бороду, розовые нос и щеки, белую шапку волос. Сказочная внешность! Федор прыснул.
Дед Мороз, Дед Мороз, он подарки нам принес!.. Спасибо, мне подарок уже подарили. Хоть и лето на дворе… Время подарков!..
Какой из меня Дед Мороз? Ты сильно ударился, парень?
Не Дед Мороз? Никогда бы не подумал… Ударишься тут… Это меня ударили! Вышвырнули – вот так, пинком под зад. А еще культурными людьми называются. Про высшее образование рассуждают. Дикие, необузданные тылки! Ты к ним с чистым сердцем, а тебя в ответ пнут…
Знаю, ты со второго этажа кувыркаешься. Там приличная семья живет. Женщины и юноша.
Приличная?! Посмотрите на меня э-э… дедушка. Я пострадал от той семейки. Абсолютно беспардонные, наглые, ни грамма приличий. А юноша – уже истинный бандит! Дружок гостиничного вора в черном. Да они вместе в Мару лазили, на госпожу Пятилетову покушались. Преступление, совершенное группой лиц… Ничего, я сообщу, кому следует. Впаяют срок обоим! Будут им тюремные университеты!
Чего кипишь, парень? Посмотри вокруг. Теплынь, запахи одуряют, лето разыгралось всласть. Один ты пузыришься от злобы. Вредно это. Кровь к голове прильет – и куда ей дальше?
Меня обидели! Говорю, ваши приличные женщины мне в душу наплевали, а приличный юноша с лестницы спустил.
Не со зла они…
Ах, не со зла?! С чего тогда? Со второго этажа? Больно так кувыркаться!
Ну, не то, чтобы очень… Кости целые, ничего не сломал – даже нос…
Нос – да. А щеки?! Я забыл про щеки. Негодяйка мне лицо расцарапала!
Эк тебя… Женщины сладко ранят. Раны на коже затянутся, а в сердце?.. Знавал я девушку, которая егозила и царапалась, и дралась, и русалкой притворялась. Мы с другом Грицаном шалели от нее. Но она выбрала не меня. Потерял я вперед девушку, потом друга. Давно, очень давно… Ты почто мою внучку обидел?
Кого?
Ну, правнучку. Они все трое – моя родная кровь.
Я?! Это я ее, а не она меня обидела? Я же и виноват?!
Не любишь ты мою внучку. Видно это. Из-за чего ты решил жениться? Из прихоти, из гордости, из выгоды неизвестно какой – из-за чего угодно, но не из-за любви. Да ты же не свататься пришел, а покупать. Вот и получил, что заслужил. А заслужил ты даже больше!
Эта стерва ненормальная, вообразившая себя Ирэн Адлер! кем-кем только? иностранкой, звездой? Килькиной подружкой? Гастарбайтерша! ездит батрачить по заграницам. Кто на нее, вообще, позарится?
Сказочный дед помрачнел, пошевелил белыми бровями и негромко предупредил.
Ты про женщин так не говори. Язык прикуси.
Почему? Вы кто такой, чтобы запрещать? Не Дед Мороз ведь? Вот кто?!
Конь в пальто. Или кот… Такой же как я – белый - пребелый… Но я-то просто очень старый.
Не понимаю. Что вам от меня надо?
Кто я? Могу сказать. Я – майор.
Кто-о? Это глупая шутка?
Ничуть не шучу. Я, действительно, майор бронетанковых войск. Агап Нифонтов. Слышал мою фамилию? Тех самых Нифонтовых!
Тогда почему вас все зовут Мобутя?
Почему тебя зовут… сам знаешь как? Молчишь?.. А я – настоящий майор. Звание получил за боевые, а не за кабинетные заслуги. Я с японцами на Хасане воевал! Полили мы кровушки за сопки на маньчжурской границе. И на Халхин-Голе в составе танковой бригады. Командовал батальоном. Тяжко пришлось. Сотни танков и бронемашин! артиллерия, самолеты! Жара адская. Снаружи, а внутри тем более... Как мы тогда вдарили! У меня награда – медаль «За отвагу».
За какую отвагу? Мы же Японию позже разбили…
Вы – никогда и никого. Неучи. А мой БТ при отражении атаки уничтожил два орудия, вражеский танк и несколько пулеметов. Меня наградили.
И тут – словно в подтверждении сказанных слов – что-то блеснуло на дедушкиной спецовке. Круглая металлическая пластинка нацеплена на нагрудном кармане. Феде померещилось – уж не медаль ли там? Он постарался лучше разглядеть – нет, не медаль. А что тогда? Бирка какая-то, на ней выбиты буквы и цифры – что-то вроде …ТЛ…9. Что значит? Да просто инвентарный номер. Спецовкой-то деда, наверняка, обеспечили в ЖЭКе, он время от времени ее отдавал постирать, и бирка служила для того, чтобы после стирки определить хозяина вещи. Все просто! Наши Деды Морозы не воинственны. Уфф…
Мобутя продолжал свои странные речи. Федя вслушивался и не мог понять, потирал ноющие ягодицы, вспоминал недавнее побоище в квартире. И волей – неволей закрадывалась мысль, что, похоже, вся семейка Нифонтовых коллективно помешалась... Что там бормочет этот дед?
Я много воевал. Треть жизни – ну, четверть, точно - в войнах, походах прошла… Убить могли – да запросто… Еще в самый первый раз – в тот день на Шайтан – горе. Помню, а сколько времени промчалось. Молодой был. Ничего не боялся. Сейчас себе же удивляюсь, но не боялся ведь. Друзьяки мои хуторские – такие же сумасшедшие. Жизнями жаждали пожертвовать за народное счастье. Оружия в том первом бою не дали. Отогнали нас подальше. И все равно Антошку Кулыйкина подстрелили – высунулся он… Ты вот взрослый, здоровый парень, костюм на твоих телесах лопается. В танк не поместишься. Развалился тут! стонешь как раненый! А когда-нибудь вдыхал пороховой дым? в атаку ходил? втыкал штык в податливое тело? Да откуда!.. После боя мы хоронили товарищей – много их набралось - лежали они хмурые, застылые, похожие между собой, а нам, живым, как бы чужие, и товарищ Солин там лежал. Смерть разделила отряд. Мы отступили из Утылвы… Но верили, что погибших будут вечно помнить. Ведь обещал наш комиссар Кирилл Солин, что непременно установят царство справедливости на земле!
Бред! Сказочный бред… Неужели вы верили? Не дети же…
Верили. Жизни не жалели. А ты… ты в армии служил, парень? Долг Родине отдал?
В какой армии? В казахской? Союз-то распался, и нам сказали: русские, уезжайте в Россию. Только Родине мы тоже не очень нужны… Мой отец – военный. Ну, ну майор… Служил на Семипалатинском полигоне. Не пожалел для Родины здоровья. Сестра – инвалид с рождения. Ваше царство справедливости нам досталось. Чего все так посыпалось, словно карточный домик? Если у нас танки, самолеты, артиллерия? доблестные майоры бронетанковых войск. Великий и могучий Советский Союз, огромная держава! Вы верили, и мы верили! Наша семья в Казахстане продала квартиру по дешевке – взяли, сколько предложили – могли бы не предлагать, мы бы все равно не остались. Приехал я сюда, в захолустье. Мать с сестрами к дальней родне подалась на север Урала. Начинали заново, не надеялись ни на кого… Хлебнули нищеты… Я жилы рвал! Лозунгам не верю. Насчет долгов Родине или кому-то еще. Сам я стараюсь в долги не влезать. Если влез, то своевременно расплачиваться. Я же не дурак.
Не дурак ты, верно.
На сказки не куплюсь. Даже про ваши воинские геройства. Можете не трясти передо мной своими медалями! Кстати, трясти нечем – у вас на груди не медаль, а номерная бирка. Где медаль-то? И где ваш паспорт? что вы – тот самый Агап Нифонтов? Где наградные документы? Где все?!.. Про Халхин-Гол в школе изучали. Там Жуков воевал! Если же правду говорите, сколько вам лет? Сил хватает дворником работать... И еще известно, что Васыр приглашал вас в свое ополчение против нынешнего мэра и Варвары? Экс-директор и дворник – это тоже сила. Или Васыр поверил, что вы – майор?
Тебе-то что? Ты уж точно не на нашей стороне – не за тылков.
Я на своей стороне. Представьте себе! И единственно моя сторона меня волнует. А вы, господин майор – или товарищ?.. Не вернется ваше время. Что предпримете? Задействуете славные приемчики из красноармейского прошлого – саблей пополам разрубите? Ой, простите, вы же на танке. Броня крепка, и танки наши быстры… Прохудилась броня. И потом, что значит царство справедливости на земле? Уничтожить один класс, а другой гегемоном поставить? Кто не согласен – порубать? Это все прошлый век. Хватит ужаса, дикости, классовой диктатуры. Мы живем в цивилизованном демократическом государстве. Быть богатым не стыдно. Войны закончились. Нельзя ради принципов уничтожать человека! Нельзя пинать, нельзя рубить! Нельзя с лестницы спускать! Кому я это говорю – вам, Нифонтовым! и другим тылкам...
Ради принципов нельзя, а ради денег можно? Что ты творишь в Утылве со своим ДеньДжином?
Я никого не уничтожаю!
Не рубишь саблей – ты цивилизованно, согласно договору займа.
Я сейчас ухожу. Бесполезно связываться с сумасшедшими. Но запомните – я не прощу издевательства. Драться и пинаться не буду. Стрелять тоже. Я воспитанный человек. Но Лариса Имбрякина возвратит заем ДеньДжину со всеми процентами. И с пени за просрочки. А они у нее накопились изрядные. Ни копейки я не уступлю. Согласно закону. Как расплачиваться – ее проблемы. Сынок может пойти работать – ему сил хватает избивать людей, куражиться над ними – вот пусть приложит силы-то. И младшая сестра – роковая красотка. Она пока молода (правда, недолго уж), и я уверен, знает, как красотой воспользоваться. Слишком опытная и слишком наглая. Ворпани на нее напали – ха! так и поверили. Вы, дедушка, тоже подметайте. Участок свой расширьте. Возьмите больше дворов в Кашкуке. Упорство и труд все перетрут. Всем семейством выплаты осилите. Успеха вам!
Эту тираду Федя выговорил с явным удовольствием. Растопыренной пухлой ладонью оперся о зеленую стену, приподнял затекшее тело. Оторвал ладонь – к ней прилипли частицы зеленой краски. Сперва Федя отряхнул руки, затем отряхнул пыль со своих брюк. Подобрал пиджак с пола, накинул на плечи – вид у пиджака совсем плачевный, но прореху на шве сзади на брюках он прикрывал. На Федины манипуляции лицо Мобути дрогнуло в ухмылке. Выходя из подъезда, Федя своим широким корпусом отодвинул старика и, уже очутившись на солнечном тротуаре, повернул голову назад, чтобы последнее слово осталось-таки за ним.
Главного я не сказал сестрам Нифонтовым. Отнеслись бы ко мне по-человечески, и я бы в ответ… Все над мальчиком своим трясутся, переживают насчет института. Особенно мамаша. А мальчик вырос давно – и что же из него выросло… Даже разумница Ирэн не прозревает. Ждет их неприятнейший сюрприз. Надо следить, с кем мальчик компанию водит – подходящая ли это компания. И добро бы там лишь шуры–муры, поцелуи да амуры – а там тако-ое… За другими замечать, обвинять и насмехаться, когда в твой собственный дом ворпани нору прорыли… Вот время придет, я посмеюсь... Эти ворпани не зря Ирэн на дороге поджидали – и напрасно она думает, что вырвалась. Ага! как же…
Погоди. Ты о чем?
О том, что под носом творится. Ну, или под балконом…
Федя сделал несколько шагов по двору прочь от Нифонтовского дома, когда раздались громкие звуки. Мужской голос – молодой, слегка картавый – произносил в громкоговоритель с веселым напором:
Раз! Раз-раз-раз! Вас-ис-дас! Слушаем меня! Щас..
Звуковые волны зависали в стоячем жарком воздухе, искажались треском и гудением.
Внимание! Состоится митинг! Все на площадь!..
Федя протянул указующий перст в направлении городской площади (в Кашкуке все было недалеко – в пределах пешей прогулки, даже мост переходить не надо) и злобно прошипел.
Это вот еще! Дурачки! попадутся ворпаням…
После всего случившегося и пережитого Федя мечтал лишь об одном – снова очутиться в Малыхани.
Через время после ухода Феди по двору промелькнула женская фигура – в другую сторону. Жизнь продолжалась.
**
События уже за два дня взбудоражили городок. Правда, последний день прошел мимо Максима Елгокова, получившего среди тылков прозвище племянник (или даже племянник в красных труселях). Он об этом не знал, а как про его странный сон узнали в Утылве? Ведь ничего такого не было в действительности, и Максим никогда не отличался экстравагантным вкусом, чтобы обогатить свой гардероб красными труселями – тут главное цвет. И уж не отправился бы он в эдаком скандальном виде на прогулку – он, правнук профессора И.П. Елгокова и сын профессора М.Г. Елгокова – авторитетных уральских ученых. Вероятно, что ему все приснилось. Злобный Панька с его палкой, взявшийся ниоткуда – тоже ночной кошмар. Но шея и плечи – куда пришлись удары палкой – болели нещадно. Полученные травмы гораздо серьезней, чем у других пострадавших – чем пустяковые царапины Феди Цукова или даже порезанный нос Тулузы.
Максим страдал больше. Первую ночь прошлявшись неизвестно где (пусть даже в красных труселях и пусть даже во сне), следующие сутки Максим провел в квартире бабы Лиды. Подлое и внезапное нападение во дворе бабушкиного дома лишило способности самостоятельно передвигаться. А даже если бы способность частично функционировала, Максима это не выручило бы – истерзанная нервная система впала в прострацию. Наверх по лестнице его тащила Дюша (очевидно, ей помогал сынок Костяня, поскольку женщина умеренная - отнюдь не кариатида). Племянник не помнил, как очутился в передней комнате на старом, еще крепком диване под синей обивкой. В спальню покойницы никто не осмелился войти – да если бы Максима попытались занести туда, он даже в отключке сумел бы выразить резкое несогласие. Это к слову – к тому, что в патриархальной (или в совковой – как хотите, называйте) провинции еще не потеряно сакральное отношение к смерти. Человек не просто умирает. И умирает не он один. За недолгое время после приезда Максим понял, что баба Лида – его родная тетка – была совсем не рядовой жительницей Утылвы. Дело не в формальном статусе – здесь искать нечего – всего лишь школьная учительница, незамужняя, бездетная и перед смертью старая – престарая. Однако с ней, с теткой – с ее семьей Чиросвиев – Решетниковых - много чего связано. Конечно, до подробностей у Максима руки не дошли, а теперь его руки висели как плети…. Мерзавец этот Панька! ни за что, ни про что, да как внезапно… Максим ворочался на синем диване, на Дюшиных простынях, стонал, страдальчески закатывал глаза к беленому потолку. За время своего лежания он подробно изучил извивы трещин в штукатурке, наблюдал за пауком и паутиной в углу, направлял внимание на зеленую ветку ирги, что вымахала аж до второго этажа и царапала стекло. К физическим мучениям добавлялась немочь иного рода – он не смог выяснить то, ради чего приехал в это несуразное место – про Грицана Решетникова или Гранита Решова, родного деда…
Утром заходила Дюша, принесла литровую банку с простоквашей, кусок свежеиспеченного манника и пару шоколадных сырков. Максим сделал вид, что спит. Дюша выложила еду на стол и тихо удалилась.
Максим рывком сел на диване и тут же вскрикнул от боли – спину словно огнем прожгло. Почему спину? Ведь Панька дубасил его по шее и по плечам – в тех местах боль была глубинная и не такая острая, а ближе к пояснице саднила кожа. Да что же там у него? на спине или где? Максим обнаружил на простыни засохшую кровь и догадался – ночью он не просто выпал из окна, его оттуда вытолкнули. Кто? Выходит, в доме Максим был не один. Вперед напрашивался ответ – Дюша. Она вернулась и выкинула фокус. Но сомнительно, чтобы у пожилой женщины хватило сил. И еще коварства. Да и зачем ей? Не хочется верить в Дюшину вину – значит, она не виновна. Кто же, кроме Дюши? Максим напряженно вспоминал свои ночные ощущения – тревога зашевелилась внутри, снаружи спина засаднила больнее. Незнакомая квартира недавно умершего человека. Максим один (он так себя успокаивает). Ночную тишину разорвала милицейская сирена. На гостинице Мара вспыхнула иллюминация точно на новогодней елке. Чтобы лучше разглядеть, Максим наклонился над подоконником. И в этот момент – да, именно в этот самый момент – раздался причудливый звук. Цок-цок-цок по полу, вслед за ним мягкое шуршание, затем порыв воздуха, как бы бросок – ну, да! бросок – бросили Максима.
Это покушение! Кто посмел?! Хотя, может, не покушались – просто посмеялись. Над ним здесь все смеются. Даже кличка племянник звучит точно насмешка. Они, тылки, думают, что он не знает – что он идиот… Расстроенный Максим встал с дивана – сколько еще валяться? второй день… Организм требовал пищи. Дюшино угощенье на столе смотрелось очень привлекательно. Откусил сразу от половины манника, начал жевать. Дюша готовит и печет великолепно – получается, правда, жирновато, но на мужской вкус это никак не недостаток. Зато жена Максима Тая не преминула бы сморщиться в осуждении и вдобавок прикинула бы чудовищное количество калорий. Готовка – не сильная сторона Таи. У нее вечно переваривалось, подгорало, было пересолено. Несмотря на героические усилия, современную кухонную технику Тае не удавалось укротить капризных духов семейного очага – они ей пакостили. И вот как сейчас свежий, воздушный, благоухающий корицей манник – на Елогоковской кухне сказочное чудо... Насытившись, Максим захотел подкислиться – выпить домашней простокваши. Из чего пить-то? Дюша не принесла ни чашек, ни стаканов. Можно позаимствовать у покойницы – они ей теперь не нужны. Так, посуда. Обычная чашка – даже, если баба Лида пила из нее перед смертью. Смерть не заразна. На кухне, на столе, покрытом опрятной клеенкой, стояла белая чашка – большая, гладкого фаянса, без ручки – не чашка, а пиала. Максим унес ее в комнату, налил простокваши на треть. Медленными глотками принялся прихлебывать. Холодная белая жидкость обволакивала пищевод, охлаждала его и все тело – даже кожу охлаждала. Максим облегченно вздохнул.
Вроде все приходит в норму. И он приходит в норму. Пользительная вещь по утрам – кисломолочный напиток. Вот выпьет простокваши и окончательно… В конце концов затея с начала была сомнительной. Еще когда объявился старикашка Порываев – в штаб-квартире Правого Блока в Кортубине и в жизни Максима. Только сейчас другая жизнь. Она сильно отличается от того, как жил даже отец Максима Марат Григорьевич Елгоков – единственный сын и наследник Гранита Решова. И даже у Марата не было никакого наследства! Кому надо что-то сейчас выяснять? Зачем? Ну, жили люди раньше – и умерли. Гранит тоже. Не то, что человек – камень не вечен. Да, Гранит не своей смертью умер. Ворошить прошлое… Люди знают историю своих семей до бабушек и дедушек – максимум до прабабушек, если их застали (прадедушки столько не живут). И семейная память столько не живет – умирает раньше. Дети не ведают, чего они лишились. А если Максим не хотел знать?! как его отец. Имеют же право! Узбагойтесь, в наше время все имеют права…
В итоге невеселых размышлений Максим уже в который раз (не в первый, точно) решил возвращаться домой в Кортубин. Он – взрослый, разумный, скептичный человек, обремененный многими проблемами. Живет в обыкновенном мире, а не в сказке. Ворпаней, вообще, нет на свете. Решов – реальная фигура, документально дед и одновременно фантастический злодей, палач. Что, действительно, необходимо в данной ситуации – избавиться от чертовщины. Да! Максим просмаковал последний глоток живительного напитка, опустил чашку на стол – фаянс негромко звякнул. И словно эхо отдалось в комнате – цок-цок… Максим так и закаменел с протянутой рукой. Он ослышался? Нет. Он в полном порядке. Цокали по полу за спиной, вновь взыгравшей болью. Резкий поворот в ожидании увидеть… что?
 Вот и перед вытаращенным глазами Максима предстало нечто. На полу у порога. Даже затруднительно сразу определить, что за чудо такое. Не корыльбун. Уже упоминали непременную принадлежность корыльбуна – стрекозиные крылья. Существо у порога тоже имело отношение к бурному полету фантазии. Вроде большого вздыбленного белого облака или почти круглого шара, состоящего из распушенных длинных шерстинок – они торчали, наэлектризовавшись, создавали объем и соблазн – взять и эдак руками сжать, чтобы превратить пушистый шар в густой комочек в разы меньше. Два круглых глаза словно два бриллианта чистой воды на белоснежной шерсти, розовый нос. Живое существо поразительной красоты. Кот – да не просто кот. Огромный. От земли вверх на полметра или даже больше. Серьезный котяра. Немигающий взгляд, крепкие когти – это они цокали по деревянному полу.
Максим не вымолвил ни слова. Кот тоже – хотя если бы сказал членораздельно, Максим не удивился бы. Человек и кот в упор смотрели друг на друга, и в тишине лицо Максима овеял ветерок – это хлопали его ресницы. А кот не моргал. Сколько длился этот поединок – неизвестно, но человек отшатнулся первым, прикрыл ладонью глаза. Его визави перемахнул хвостом из стороны в сторону, издал утробное рычание, повернулся задом. Белый шар не спеша покатился к двери, волоча хвостом. Опять цок-цок. Когда Максим открыл глаза, в комнате никого не было. Может, померещилось? Нет же – вот белая чашка на столе пуста – значит, простоквашу он выпил (он – это кто?). Интересно, какой процент алкоголя в кислом молоке? в простокваше больше, чем в кефире? Чисто теоретически…
Снова громкий звук. Не в квартире, а снаружи. Но это не цокание. Просто в дверь постучали. Зачем стучать? Дюша предложила ключ, но Максим из деликатности не стал запираться. Напрасно? Если бы закрыл дверь на замок, то и не проникали бы всякие существа – рыжие или белые. Однако воспроизводя в памяти наглое обличье кота, Максим засомневался – такого ничто не остановит, он сквозь стены пройдет.
Стук повторился. Смешные формальности в Утылве.
Да, да! Не заперто. Входите.
Первый посетитель. Вернее, посетительница. Неожиданно, потому что очень обыкновенно. Маленькая, тощая, угловатая девочка – подросток. Стриженные светло-русые волосы. Узкое бледное лицо. Веснушчатая кожа. Простой ситцевый сарафан ужасной расцветки – какой-то красно-коричнево-желтой. Под сарафаном плоское, неразвитое тело, худые руки, выпирающие ключицы. Лет тринадцать – четырнадцать. Возраст куколки – кокон еще не начал раскрываться. Красная юбка впереди.
Максим одернул себя за фривольные мысли – типичная провинциальная девочка – и нарочито сурово и кратко спросил.
Что надо?
Девочка подняла глаза. И сразу приковала внимание. Глаза странные (Максим уже устал употреблять этот эпитет здесь по каждому случаю), но в чем же заключалась странность? Девочка была светлокожей, с европейскими чертами лица. А ее глаза – не узкие, но удлиненные, раскосые, глубоко посаженные, и зрачки слишком большие – они занимают почти все пространство под веками, белки поблескивают лишь в уголках. Глаза всегда полуприкрыты. Спрятано их выражение. И еще они (глаза) были многоцветными: черные точки в центре, и дальше переходы на радужнице – коричнево-желтый (под сарафан или наоборот) и серо-зеленый до граничного темного ободка. Вероятно, что при разном освещении цвет глаз менялся – карий, зеленый или серый. Природный феномен. Странная девочка (опять!). Максим дивился и не замечал больше ничего – следов явной не ухоженности – давно отросших, потерявших форму волос, откусанных ногтей, пришитой небрежено, контрастной ниткой лямки на сарафане, пыльных стоптанных босоножек. Никаких ухищрений. Или украшательств, свойственных женскому полу. Еще раз странно.
Я… - девочка запнулась. - Я пришла к бабе Лиде… Ой, не к ней. Ее нет. Совсем нет… Мне надо покормить Кефирчика.
Кого покормить? Спасибо, я уже поел. Дюша угостила. И не кефиром, а простоквашей.
Кефирчик – бабылидин кот. Вы, наверное, его встречали. Большой, белый, гордый…
Ах, так это кот… Это был кот… Я чуть с ума не сошел, а это всего лишь кот…Тьфу, нечисть!
Зачем вы на Кефирчика? Он голодный. Я обещала заботиться о нем. Мама не разрешила мне взять Кефирчика домой. Но сейчас лето. А что будет зимой…
Да что с ним будет? Ваш кот не замерзнет – у него толстенная шкура. Наглость ему поможет.
Кефирчику нельзя одному. Он скучает без людей. Вы любите котов?
Я их обожаю! до дрожи в коленках…
Вы не против? Сбегаю к Дюше за молоком. Все-таки простоквашу он не ест. Батон в молоко накрошу.
Пожалуйста. Не стесняйтесь. Я, действительно, люблю животных. Я, вообще, за внесение в нашу Конституцию поправки о защите животных. Я, например, их всегда защищаю. Видите, как я радикален. Когда еще правящие политики додумаются… Кстати, представлюсь – племянник… Ох, простите, Максим Елгоков – кандидат от Правого Блока. Надеюсь на вашу поддержку на выборах… А вы можете избирать? по возрасту? да и баллотируюсь я от другого округа… Сколько вам лет?
Четырнадцать. Я уже взрослая. Меня зовут Маша. Маша Кулыйкина.
Очень приятно. Извините… Мария, зарапортовался я… Кормите вашего Кефирчика. Ха-ха! нальете молока – кефир будет… Запропастился куда-то бабушкин кот. Признаться, смотрел он на меня очень странно – не то, чтобы приветливо… Подозреваю я кота в нехороших пакостях. Кошачий нрав мстителен!
Неправда! Кефирчик – не злой. Просто он обиделся на вас. Просто вы…
Что я? Что я ему сделал? Не защитил? А он мне?
Конечно, вы не знали. И поэтому не нарочно…
В чем вы меня обвиняете? Осторожно, Мария!
Вы взяли его чашку. Кефирчик этого не терпит. Тем более, вы – чужой человек. Не сердитесь.
Я взял что? его чашку?.. Так я пил из кошачьей миски? или чашки? Бр-р…
Брезгливый Максим почувствовал легкий спазм – представил, как Кефирчик вылизал до блеска белую фаянсовую чашку и лапой пододвинул ему – держи, друг. Еще на память пришел когда-то прочитанный иностранный детектив про весьма экзотический способ убийства – в тарелку нарезали кусочками жестких тигриных усов, жертва поела и насмерть изранила себе пищевод. Ну, а из-за чего здесь будут строгать кошачьи усы? Да из-за бабушкиного наследства! Из-за квартиры!
И эта девочка в сарафане – на вид невинная, бесхитростная. Дивное русоволосое созданье с многоцветными глазами… За что его так ненавидят? Все в Утылве, даже кот… И тут бедного Максима словно прорвало.
Фу-ух, девушка… Я было подумал, что это кот… То есть, не кот, а бред у меня – натурально… С прошлой ночи. И с позапрошлой. В квартире покойницы. Кошмары беспрерывно. Я все никак в себя не приду… Что вполне объяснимо – опять переживал свою поездочку. Из Кортубина в Утылву – из цивилизации в дикость… И вот она, поездочка, меня изломала… Попалась на пути роковая красотка – Ирэн ваша в красной юбке, заморочила своими речами да предчувствиями. Не может так, чтобы через расстояние почувствовать, будто кто-то умирает – пусть даже близкий тебе. А старушка покойная – она мне тетка, а Ирэн – никто. Я в телепатию не верю. Невероятно. Ездил я в Карловы Вары – нормальное место, без мистики и выкрутасов. Как возвращусь домой из Утылвы, так снова в Чехию съезжу, подлечусь. Жене тоже надо, а то Тая в последнее время очень нервная… Короче, если во всем разбираться – голову сломишь или потеряешь – если вот так, все прямо и прямо – к вам в Утылву… При том я честно объявил, что не претендую на бабушкино – то есть, теткино – наследство. И все равно… Ну, что в первую ночь случилось – ни в сказке сказать, ни пером описать. Несправедливо! Не смейтесь, Мария. Не было никогда у меня красных труселей – даже в пионерлагере – красный галстук, да! А теперь каждый тылок дразнить станет… Жаловаться пойду! Я – член Правого Блока, политик, а тут такое… У вас в Утылве хулиганье от рук отбилось! Еле спасся. Меня даже как в детской сказке в лягушку превратили, чтобы я через колодец перепрыгнул – не в царевну лягушку, я же мужчина… Осталось одно - утро вечера мудренее. И я лег спать… Нет, нет, не в кровать покойницы – в ту, под голубым покрывалом – я же знаю, что бабушка там лежала и умирала… Я на диванчике пристроился. Дюша мне принесла простыни, одеяло. Заснул быстро, словно меня ребенком баюкали. На вторую ночь голос сказал – навроде напророчил.
Час полуночный придет –
Замяучит белый кот.
Если вышвырнуть готов
Ты кота или котов,
То найдется кто-то кроме –
Тишины не будет в доме.
Подсказать тебе могу –
Тихо только лишь в гробу.
Не такой же ты балда,
Что торопишься туда?
Я балда! Вот мне и приснился кот! Правда, правда! Настоящий, но я сомневался. Коты разве такие? Этот – огромный, белоснежный – ни единого темного волоска на нем нет – или рыжего… Вальяжный, наглый котяра – гулял по дому по-хозяйски. Вес немаленький при его-то габаритах, а прыгает легко – неслышно на мягких лапах. Только цок-цок… Запрыгнул на стол, начал там возиться. Прошелся по комнате, в каждом углу отметился. Двигал предметы, чихал… И все мне казалось, что кот в мою сторону косится и уши ко мне торчат. Хотя я спал, его не трогал… Наконец, коту надоело играть, он подошел к дивану и скакнул на одеяло. И надо же, что учудил зверюга – лег прямо на меня – возложил лапы свои на мою грудь и глазищами зелеными (или голубыми? многоцветными?) в лицо уставился… Представляешь сон – я сплю и вижу, что со мной, спящим, во сне происходит. Странные вещи происходят… Единственно разумное объяснение – если предположить, что диван, на котором я сплю – любимое лежбище кота, а я его занял, и кот обиделся. Но я же не знал здешних порядков! не знал, что белая чашка – кота... Нелегко эту тушу вытерпеть – стал я задыхаться, дергаться, кот меня совсем задавил, его шерсть даже в рот попала… Вот умрешь во сне и не охнешь… Раскормила бабушка монстра – может, он ее того… придушил. Неестественная смерть. Ну, я-то молодой, крепкий – сбросил зверя с дивана. И сразу полегчало, вздохнул и слушаю, что кот уже на кухне гремит – по кастрюлям, бандит, лазит, жрет чего-то… А чего? Там пусто. Кот от злости сильнее загремел – дескать, он голодный, а я не встал и еду ему не дал. Кто кого переупрямит – я или кот? Кот проиграл в тот раз. Сгрохотало что-то – упало со стола, кот зарычал злобно напоследок, и все стихло. Ушел на улицу – может, поохотится и мышь себе добудет или сало… Однако грохот этот меня с дивана поднял. Я уже давно не сплю. Думаю. Что мне дальше делать? Что скажете, Мария? посоветуете?
Девочка перенесла этот сумбурный словесный поток с прилежным молчанием – скорее всего, пропустила мимо ушей. Бледное личико не отразило ни усмешки, ни сочувствия – осталось непроницаемым. Глаза почти закрылись. Она лишь коротко вздохнула – очевидно, над тем, что ее сейчас волновало.
Похоже, Кефирчика нет. Он очень обидчив – почти как человек. И слова понимает. Вы его оттолкнули.
Вернется. Погуляет и вернется, как все коты. Если он размером больше – не значит, что у него больше достоинств. Обыкновенный кот. Никакой мистики!
Я тогда тоже пойду.
Девочка легко отворотилась от дверного косяка, прошлепала босоножками по полу.
Погодите, Мария. Вы ведь местная? Я хотел расспросить. Информация для начала. Например, про семью Решетниковых.
Про Решетниковых? Нет таких в Утылве… Никогда не знала про них.
Ну, нет – и не надо.
Максим решил от греха подальше закрыться на ключ и попутно проводить юную гостью. Он подоспел к двери, когда девочка уже прыгала по деревянным ступеньками, желтый подол колыхался в такт шагам, а старые рассохшиеся доски вздрагивали и скрипели. Спустившись на один пролет, девочка задержалась на площадке между этажами, задрала русоволосую головку – на таком расстоянии Максим не мог разглядеть и еще раз полюбоваться ее удивительными глазами.
Вот кстати. Петька Глаз велел передать, когда узнал, куда я иду. Ваши собираются на городской площади.
Кто такой Петька Глаз и кто эти ваши? – настороженно поинтересовался Максим – Будто мне одного кота не хватило…
Прежде ответа девочки грохнула дверь подъезда. Вопрос так и остался.
***
Максим повернул ключ в замке на два оборота – до упора, больше он не поворачивался. Ну, и так сойдет. Замок был старый, еще советский, дверь деревянная и такая же долгожительница. Квартира за все бабушкино проживание не подверглась модернизации ни в целом, ни в мелочах. Хотя, возможно, замок меняли, а вот дверь…
Тем не менее, замок в двери держался крепко. Дверь преграждала доступ. Никто не ворвется внутрь и не нанесет Максиму физического (да и душевного) урона. Никто не проникнет через тот таинственный портал, который уже несколько раз показался – впервые из темноты рядом с Юлиной кухней в Коммуздяках. Вот в связи с этим (и много с чем) душевное спокойствие Максима страдало. Но существует же предел! его надлежит охранять.
Максим возвратился в комнату для сбора вещей. Дело пяти минут - если, вообще, не спешить. Вещей мало. Покидать в сумку, дома разобрать. Свернуть и занести соседке использованную постель. Максим решил поблагодарить Дюшу и предложить ей денег. Не жалко. Сегодня же уехать и забыть. Успокоиться – сначала в Кортубине, а после махнуть в Карловы Вары – отдохнуть и подлечиться. Максим даже повеселел от новой перспективы, его губы напели:
Час полуночный придет,
Замяучит белый кот –
Наглый, толстый обормот.
Ну, а кто-то всех пошлет…
И этим кем-то буду я. Самым умным… - Максим совершенно удовлетворился.
В этот момент опять затарабанили в дверь. Максим дернулся: стучи, стучи! нет, какова наглость! в дверь уже не стучали, а ломились. Здесь наглые люди, наглые коты. Не открою!..
За дверью не желали отступаться. Нажим усилили. Принялись кричать. Женский голос.
Максим! Максим!
Даже имя его известно. Уже прозвище придумали, чтобы уязвить. Избили, покалечили. И все им мало!
Максим! Немедленно открой дверь! Я знаю, что ты там. Открывай, не то вышибу! А-а-а!..
С детства Максим помнил одну особенность своего характера – будучи воспитанным профессорским сынком, он всегда робел перед наглостью и ничего не мог с собой поделать. И сейчас инстинктивно испугавшись (непонятно чего), он поспешно отомкнул замок, распахнул дверь. И остановился как вкопанный.
Здрасьте!
Перед Максимом стояла его недавняя попутчица. Знаменитая красотка Ирэн Адлер – Нифонтова. Собственной персоной. Как все-таки может меняться женский пол – и по своему желанию, и вовсе не желая того. Победная красота Ирэн исчезла вместе с пресловутой красной юбкой. Милая, скромная девушка. Летнее платьице до середины колена. Выпитое усталостью, прозрачное лицо. Нахмуренные брови. Волосы стянуты в хвостик простой резинкой. Глядя на нынешнюю Ирэн, невероятно представить разъяренную тигрицу, что едва не изуродовала незадачливого жениха. Никакого макияжа. Яркий лак снят, кровь Феди Цукова с ногтей вымыта. Ирэн очень помолодела. Прям школьница – ну, не четырнадцатилетняя Машутка Кулыйкина – чуток постарше ее.
Максим смотрел во все глаза. Хмыкнул.
Ну, вы, девушки, блин, даете…
Ты здесь уже девушку завел? Времени зря не теряешь. Кобель!
Не ругайся, Ирэн. В моем положении…
Что в твоем положении? Что такого? Валяешься уже второй день, а Дюша жратву ведрами таскает. Надсадилась! Почему она добрая для тебя?
Ты еще спрашиваешь! Я пострадал…
Не ты один. Кое-кто пострадал больше.
И кто же? Ты на спину мою посмотри… А и вправду посмотри, пожалуйста – что у меня там? Я же не извернусь – голову не выкручу. Болит спина-то, саднит. Но ведь меня туда не били!
А куда? и кто тебя бил? Максим, во что ты вляпался? Хочешь? я отвечу про тебя и таких, как ты. Приезжаете и смотрите на тылков свысока – словно не люди в Утылве. Презираете здешних! Наживаетесь на наивности. Деньги под проценты даете, девчонок покупаете. Хозяева жизни! И ты тоже! На тетку, пока жила, плевать было.
Ни на кого я не смотрел и не презирал! У меня вопрос жизни и смерти стоял – если не перепрыгну через колодец…
Не смешно!
Не смешно, а больно. На меня напали! Бандюки ваши напали. Чуть не убили. Разве можно эдак – палкой с размаху…
Не ври, Максим. Компании ходят, драки случаются. Но не сгущай краски. У нас здесь тихое, спокойное, скучное местечко. Чужаков мало. Откуда бандиты? с Шайтанки спустились? Или приезжие? Из приезжих лишь один тип – так себе. Он же ваш – кортубинский. Живет в Утылве давно, женщину нашел в Малыхани, заработок. Зачем ему с палкой выходить? свою жизнь рушить?
Нет, нет. То был молодой бандит. Новичок, но уже отпетый. Я его имя слышал – Панька. Да, Панька… Наверное, надо в милицию заявить. Порядочки у вас!
Панька? Гм… Ну, так что ж… Не убил ведь. Про прочее забудь. Живой – и радуйся.
Я-то живой. Еле живой. А что у меня на спине?
Закатай футболку. Давай.
Осторожно! Больно! Пальцы у тебя точно железные штыри…
Ох, ты, нежная девица…Так… Это, конечно, ужасно. Сочувствую, но... Доктор сказал: в морг – значит, в морг.
Тупая шутка!
Не злись. Видел бы ты свое лицо… Ничего страшного, Максим. Там раны – как красные дырочки. Я бы подумала, что острием нанесены. И глубоко.
У Паньки палка не острая. И не со спины он стоял. Он на меня лоб в лоб попер. В наглую!
А ты, когда испугался и побежал?
Не успел я убежать. Рухнул как подкошенный. Тогда уцелел чудом. Он мне череп не раскроил.
У тебя дырки не в черепе – там не проверяла. Дырки на спине. Может, ты с дырками – как есть – в Утылву приехал?
Это он! Не Панька, а кот! Следы его когтей! Не когти, а ножи – кинжалы. Он ими цокает. Мне в спину вонзил. Предательски, исподтишка. Когда я не ожидал даже. Не кот, а ворпань – ну и что? что не рыжий…
Максим, поверь. Кефирчик – это точно Кефирчик. Питомец бабы Лиды. Известен всей Утылве. Ошибки быть не может.
Он меня из окна вытолкнул. Я убежден.
Да заживет на тебе все быстрее, чем на собаке.
Хочешь сказать, что он обошелся со мной как кот с собакой? Остроумно сказано!
Максим, замечаешь, что за время, которое я здесь, ты говоришь только о себе. Беспрерывно. Я да я. Моя спина. Мои страдания. Все мое… Ау! Ты меня видишь? я тут! с тобой.
Я…вижу… Ирэн, наверное, я увлекся. Точнее, ситуация меня доконала. Прошу прощения. Ты же пришла ко мне, а я…
Плохо мне, Максим. С тем и пришла. Не прогонишь?
Нет, Ирэн. Ты изменилась. На себя не похожа. Что стряслось-то? Я уже ко всему готов.
Ты здесь при чем? Ох, от скромности не помрешь. Вообразить не способен ничего и никого, кроме своей драгоценной персоны… Замуж меня позвали.
Поздравляю… Э-э… И-и?
Отказала!!
Ты не хотела? или хотела, но просто так вышло? или совсем не вышло?.. Ты расстроилась? Запутался я, Ирэн.
Ничуть не хотела! И не расстроилась!
Но говоришь, что тебе плохо. И выглядишь не очень…
Я после расстроилась. Сначала выгнала, а после расстроилась – не из-за того, что выгнала. Я бы этого увальня еще раз выгнала! С лестницы кувырком спустила! Он меня обозвал!
Действительно… А как?
Не твое дело!
Я просто поинтересовался… Если не жалеешь, то в чем причина твоего состояния? Ты же страдаешь, Ирэн!
Будешь тут расстроена! Знаешь, кто ко мне приходил? Наш местный богатей – то есть, он совсем не местный, не тылок. Приезжий, как и ты. Лет десять в Утылве живет. Присосался. Всю кровь у людей выпил.
Я лишь позавчера приехал. И немедленно уезжаю.
Да поезжай, поезжай!
Любопытства ради – у вас здесь богатеи имеются? Вы ведь в Утылве в совке продолжаете жить. В счастливой раковине. Все равны! все нищие…
Пузырь этот выскочил на поверхность. Раздулся. Разбогател на металлоломе и на ростовщичестве. Частный предприниматель, ворюга!
Удачный пример первичного накопления капитала? Как зовут?
А кругом – сплошь неудачники. Целая Утылва. Обул Сукин сын!
Устарелые взгляды. Так кто это?
Уже ответила – Сукин сын! Сукин!! Вот кто!
Странная фамилия…
Ему идеально подходит. А я не подошла. Да плевать я хотела на Сукина!
Ну и наплюй. Не страдай.
Рада бы. Но сестра взяла кредит в ДеньДжине – в лавочке Сукина. Несколько месяцев не платила. Денег не было платить. С того времени ничего не изменилось – как не было, так и нет. И не будет! Сукин явился к нам – самодовольный, в новом костюме. Он меня купить собрался. Жмот! Даже не за деньги, а за долг – и даже не за долг, а только лишь проценты и пеню скостить. Знает, что Ларка в безвыходном положении! Протянул руку помощи, продемонстрировал благородство!
Ты права – редкостный сукин сын.
Вот я ему малость рожу подпортила. Племянник – не ты, а Лешка, мой племянник – вышвырнул из дома.
Ясно. Если вышвырнуть готов ты кота или котов… У вас тут в Утылве все живо, непосредственно. Одобряю. Жаль, что не довелось лицезреть сцену… Но окажись я там, тоже поддал бы…
Спасибо, защитничек. Удовлетворения я получила. Моральное и глубокое. Когда же он ушел – вернее, когда Сукина выставили…
Понятно. Денежный вопрос. Извини, Ирэн, что вмешиваюсь… О какой сумме идет речь? Не о миллионах ведь?
 Ирэн подскочила словно ее ужалили.
Прошу тебя! Деньги! Везде и всегда деньги! Не за этим я к тебе шла…
А зачем?
Ты не догадываешься?..
Ирэн сдернула резинку, взмах головы – и каштановая волны покрыла плечи. В комнате повис теплый запах ее вымытых волос. Платье сползло с одного плеча. Нежные руки обвили Максима. Ее мягкий профиль приблизился. Приблизился и стал огромным темный, влажный, часто мигающий глаз. Ирэн вытаращилась и издала горлом булькающий смешок. Мир покачнулся – наверное, как у бедного Феди Цукова, когда он кувыркался на лестнице в Нифонтовском подъезде. Сопротивляться бесполезно. Это же не кот, а настоящая ведьма! Соблазнительная ведьма Ирэн…
****
Парочка очнулась на диване – в постели, которую словно разметало бурей. Оба испытали приятную разрядку. Страдания тела и души Максима поутихли. Ирэн отодвинулась, нахлобучила подушку себе под голову, натянула простыню, чтобы прикрыться, оглядела непрезентабельную комнатную обстановку и вымолвила, как бы размышляя.
Вот где ты проводишь время. Да, не радушная картина. Не к этому ты привык, бедненький… Ну, а мы привыкли…
Ты же не торопилась прийти скрасить мои горести… Быт здесь спартанский. Но тетя жила…
Бабу Лиду мелочи не волновали. А напоследок совсем ничего не волновало. Мнение людей тоже. Она не обижалась – вообще не обижалась.
Кто-то же о ней заботился? Старый, больной человек...
Не ближняя родня. Не брат и не племянник. Кулыйкины заботились. Баба Лида была рада младшей Кулыйкиной – Машутке. Хотя какая от Машутки заботливость. Руки не из того места растут… Неловкая она, торопыга. Возьмется что-то делать – обязательно испортит, потеряет. Но баба Лида говорила, что с Машуткой она душой отдыхает. Искренняя она, Машутка-то. Ты, говорит, как вода в Виждае, незамутненная. И когда бабушка окончательно слегла, лишь Машутку к себе пускала.
Встретил я девочку. Оригинальная внешность – одни глаза чего стоят. Но у меня сложилось впечатление, что она… не очень, чтобы…
Не умна? Кто ж знает? и кто может знать? То есть, кто добр, кто зол – это понятно. А кто глуп или умен – это хорошо или плохо? Ты умен, Максим? И ты счастлив?
Я знаю – знал еще недавно. Мне казалось, что я достаточно знал о своей жизни, о своей семье. Нормальные вещи. Мне сорок лет. Я современный, образованный человек, кандидат наук – не дикий тылок! Не только в Карловых Варах побывал. Я старался, к чему-то стремился – учился, работал, теперь вот решил круто поменять деятельность. Я достоин большего! Однако в один прекрасный – нет, ужасный, чудесатый – миг оказалось, что все можно отбросить точно шелуху, и отходить палкой. Меня, кандидата наук, сына Марата Елгокова, внука… тоже Елгокова. Кандидата в депутаты от Правого Блока.
Ах, Максим, сейчас везде к людям отвратительно относятся. И в Утылве. Если думаешь, что ты – советская белая кость, так твои старики Елгоковы давно померли, СССР развалился. Тылков, значит, можно вышвыривать с завода, а тебя палкой нельзя? А почему? Все равны!
Чушь! Чушь, Ирэн, но ведь не объяснишь… Я за два последних дня устал больше, чем за всю избирательную компанию Правого Блока. И не покидает меня ощущение нелепости, бессмысленности, бесполезности происходящего. Два дня растянулись на два года. Я обещал Леньке Чигирову быстро уладить проблемы и вернуться.
Ленька Чигиров – это кто? Твой друг?
Уже сомневаться стал. Но мы знаемся с института. Ленька тогда был молодым провинциалом, хотя не столь безнадежным тылком. Шустрым, наглым, пробивным. Его родители – типичные трудяги. Ленька жил в общаге, подрабатывал. Стипендии взрослому парню не хватит – и Леньке не хватало. Итальянских рубашек не носил, но я не удивлюсь, если под простой майкой у него топорщилась особая рыжая шерсть ворпаней – может, родичи его, а может, нет… Ленька честолюбив сверх меры. Он – лидер Правого Блока. Я тоже там состою. В эту компанию мы засветились, заявили о себе как молодая перспективная сила. Осенью ввяжемся в драку с муниципальными выборами. До вас хоть что-нибудь доходит? Не в дыре же вы – не в норе…
В смысле? Хочешь сказать, что мы, тылки, как сурки в своих норах – или ворпани?
Есть здесь политическая активность? пусть минимальная?
А как же!.. Что ты спросил?
Ну, партии, общественные организации, клубы? Хоть что-нибудь булькает? Ваш мэр Колесников, между прочим – наш выдвиженец. Член Правого Блока. Мы тогда находились в стадии формирования и поддержать его действенно не могли. Он пошел на свой страх и риск. И победил. Однако с тех пор, как уехал в Утылву, все реже и реже давал о себе знать – и совсем прекратил. Теперь я не удивляюсь – мне двух дней хватило…
Ничего с Сережкой не стряслось. Жив, здоров и невредим. Мэрствует и жениться собрался – правда, он об этом еще не подозревает, но будущая теща уверена. Она молодым уже квартирку присмотрела. Ты в ней – в квартирке-то – сейчас развалился на чужом диване.
Кроме него политические фигуры в Утылве? Кто вес имеет?
Тебе зачем, Максим? Ты к родне приехал! Лежи, отдыхай…
Ирэн, я серьезно.
А я – нет. Сегодня я – несерьезная. Иначе тебе ничего бы не обломилось… Хорошо, не сердись. Расскажу. Только что?.. Политика, значит. Нет у нас политики… И секса у нас нет.
А у вас, вообще, какие партии пользуются влиянием?
Никакие.
Что, даже самые известные? Крупнейшие федеральные партии? их местные организации?
Утылва – медвежий угол, пусть медведи здесь и не водятся. Ни те, которые в лесу – ни те, которые на эмблеме Единой России. У нас тут степь и ни одного медведя. Тылки не интересуются политикой. Живем в своем мире – в Пятигорье. Ты спроси – народ даже инаугурацию президента не смотрел. Мы бабушку хоронили… Я опоздала…
Но на выборы же ходили? За кого голосовали?
Ходили. За кого нужно, за того и голосовали. За президента. Что ты как маленький. Но тогда же никто не умер. Баба Лида еще жива была…
Гм… да… Тяжело с вами. Не раскачаешь… Вот если бы случилось нечто грандиозное, ужасное – метеорит упал или пандемия, или кризис конституционный или экономический – пошли бы голосовать?
Или война? На войне наши мужики завсегда родину защищать готовы. Кризисы голосованием не разрешаются. Голоса – для подстраховки или оправдания. Ну, решили мы и проголосовали – давайте отныне платить достойную пенсию. Или решили, что будем лечить всех и никого не бросим без помощи. Отлично! Все проще пареной репы. Как раньше не додумались. В Утылве сто процентов против закрытия завода. Кто нас послушал?
Ясно. Или абсолютно безнадежно… Кто ваши местные политики? Им можно посочувствовать. При такой пассивности и нигилизме населения…
Имеется. Все, что надо – и кто надо – имеются. Бывшие коммунисты. У нас все бывшие. Васыр после краха СССР с политикой расстался – потом с ним расстались как с директором завода. Щапов Владимир Игнатьевич – с ним сложнее. Из КПСС не выходил и свои взгляды не пересматривал. Не поступился принципами. У него дома в Кашкуке в шкафу стоят тома Ленина и Маркса, и Гегеля – не просто стоят, он их читает. Цыбин – был профсоюзным секретарем на ТыМЗ – теперь рулит в совете ветеранов. Училка математики Агния – ярая общественница. Когда КПСС распустили, она на огороде долго не вытерпела – вступила в ЛДПР, но развернуться на новом поприще ей больные коленки помешали. Мой зять Имбрякин – тоже коммунист из последнего поколения – помер, хотя самый молодой из всех. Он-то как раз не смирился. Остальные мирно живут. Зять любил Высоцкого, который пел:
Мы не делали скандал – нам вождя недоставало.
Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков.
Что-то подсказывает – скандала в Утылве не избежать. Зато какой скандал разразится!.. Дикие тылки не проглотят столь цивилизованного обращения: неугоден – значит, пошел за ворота. Они же искренно считают себя тоже людьми, достойными счастья. Команда сколачивается разношерстная. Как в добрые старые времена соберут отряд и с шашками против танка. Уря-а-а!!..
Против кого? Против Танка Гранит Решов?
Смелые у тебя ассоциации, Максим. Наблюдаешь, сопоставляешь, мыслишь. Нетривиально. Да, примерно так. Только танк по имени холдинг. Желаешь поучаствовать? Пролить кровь за родину предков? Твой дед Гранит здесь принял боевое крещение – в отряде Кирилла Солина. Ты чем хуже? Нам вожаков недостает.
Э… не здоров я… Да ну тебя, Ирэн! насмехаешься…
Это же и есть политика в чистом виде. Вы в Правом Блоке победить хотите. За власть боретесь. За поддержку людей. У нас в Утылве поле непаханое. Пожалуйста! боритесь. Или струсите вы, старшие товарищи? молодняк пошлете за вас отдуваться? пацанов еще. Необстрелянных. Из местной тылвинской ячейки.
Кого? Откуда?!
У нас же тут молодежная ячейка вашего Правого Блока. Не комсомол, конечно. Просто взяли и самоорганизовались. Местные ребята. Старшеклассники и несколько парней с завода.
В центральном штабе ничего не известно. Ни о какой молодежной ячейке. Похоже на провокацию. Нет у нас ячеек. Все легально. Устав, регистрация. Документы и списки членов в свободном доступе.
Кого волнуют ваши списки. Мы в Утылве неграмотные… Но телевизор смотрим. Радио слушаем. Хотя тут проводное радио в домах обрезали, несмотря на ворчание стариков. Остались приемники. Слушаем. Все больше песенки. Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота…
Мы – серьезная партия. На власть претендуем, а не поем. И не мяучим.
Лидер ваш – Чигиров этот – молодой, энергичный. Выступает зажигательно. Кроет старые порядки. Говорит, пора выползать из нор. Дать дорогу прогрессу. Дорогу молодым! Тра-та-та…
Да, наша линия – опора на молодежь, на молодых лидеров. Даже в Утылве нашелся отклик…
И последователи нашлись.
Но в Правый Блок они не вступали. Существуют процедуры. У нас нет таких организаций – ячеек. Они самозванцы.
Нет, так будут. Или не будут. Катавасия с ячейкой длится уже несколько времени с последних выборов. На которых засветился ваш Блок. Потом все затихло – молодежь другим занялась. Холдинг собрался закрыть ТыМЗ и уволить родителей тех ребятишек. Все возмутились. Пока взрослые на что-то надеются – на чудо, наверное – молодежь легка на подъем и воспламеняется от одной спички. Наш тылвинский Чигиров – Петька Глаз. Он не самый старший в ячейке, но даже заводские парни за ним ходят. Когда возвратишься в Кортубин, можешь передать настоящему Чигирову, что смена растет и скоро подсидит его. Хотя встреча-то была. Наша ячейка выезжала в область – чего-то они там протестовали… Вернулся Петька Глаз со товарищи разочарованными. Среди них кто-то уже предлагал переименоваться – стать ячейкой ЛДПР и КПСС. Мнения разделились.
КПСС нет давно. А почему не Единая Россия?
Молодежи надо всегда против. По племяннику Лешке сужу.
Вы все тут ненормальные? с приветом?
Да. Приветливые. Ты оцени, какие мы к тебе…
Лишь скажу – если ваши юные донкихоты доставили Лешке Чигирову хотя бы часть от моих неприятностей, то… Петька Глаз – тот самый гостиничный вор? Он что, защиты искал? Не нарушал бы закон! Но у вас же здесь все перемешалось – и правый, и виноватый. Вот я в чем виноват?
А Петька в чем? Не зная, ты его сразу в воры записал?
Не записывал! Он у меня ничего не украл. Я не в претензии. Даже бесплатный совет дать могу. Ленька Чигиров не станет лоб расшибать ради всяких тылков. Не станет нож под нос подставлять – тьфу! наоборот… Ленька очень хорошо знает, чего хочет и чем готов пожертвовать. Ничем. В политике сейчас такая молодежь. Пусть наше поколение уже совсем не молодо… Петьке пора взрослеть.
О друге ты отзываешься… как-то…
Это меня в Утылве на откровенность прорывает. В других нормальных местах я тоже абсолютно нормален... А что такого в моих словах?
Осуждение. Неприязнь. Ты его судишь – правильно, у тебя же есть все с рожденья. Благодаря семье, благодаря деду…
От Гранита Решова наша семья дождалась лишь кошмарных неприятностей. И подлинной трагедии с бабушкой Марьяной. Даже старик Порываев этого не отрицал.
Ну, тогда благодаря другому деду… Вы получили неприятности? А что получила баба Лида? Она попала в детский дом. Твой отец рос в семье, у него были родственники, потом своя семья, сын – ты, Максим. У бабы Лиды вся родня – покойники. Те же, кто жив… Хуже покойников! Бесчувственные. Бросить ее одну! Не на год, не на два – не на два дня – на всю жизнь. Ты приехал после похорон. Ниче не свербит внутри? Эгоист! Не зря Панька на тебя с палкой, ох, не зря…
Ты его оправдываешь?
У меня про бабу Лиду душа болит. И все в Кашкуке огорчились, когда она умерла.
Я тоже не каменный. Разделяю ваши чувства.
Не надо разделять – чувства надо иметь. Не быть бесчувственным истуканом! Видно, Панька почувствовал, что нет ничего в тебе, и оскорбился…
Да кто он такой, чтобы судить? тем более осуждать?
Как – кто? Пойми, баба Лида – наша, тутошняя. Жизнь ее прошла на глазах у тылков. И да, мы вправе судить. Уж извини, такие мы – отсталые… Насчет же того, каменный ты или не каменный – или есть у кого рыжие волосы, или их нет – у друга твоего, например…
Я фигурально…
Строго говоря, ворпани – каменные звери.
Ну-ка, ну-ка, растолкуй мне про ваши местные чудесатости. Да вот про ворпаней…
Ворпани-то? Поминают их здесь часто. Чаще леших, оборотней, чертей и прочих страшилищ. Эти - все вместе. Ворпани – злой дух.
Я думал, что дикие звери…
Они принимают их обличье. Разное. Котов, корсаков, собак, шакалов и прочего степного зверья. Только до определенного роста. Правило – ворпань не может быть выше самого высокого травостоя – то, что выше, сожжет солнце. Самый распространенный вид – заяц, но крупнее гораздо, и уши у него короче, на конце ушей жесткий волос – по нему отличат ворпаней.
Но ты же говорила, что они как люди. В Лэнд Ровере сидели...
Не все ворпани могут быть людьми. Но могут. Самые сильные и опасные ворпани.
Откуда они взялись? Почему про них я никогда не слышал?
Откуда? Да из сказки. И не слышал ты потому, что никогда в Утылве не бывал, Максик. Везло тебе до недавнего времени. А тут попал!
Ирэн, я не понимаю, когда ты правду говоришь, а когда дурачишься.
Ну, и не понимай. Просто слушай. Существует местная легенда. Ей уже черти сколько веков – или даже не веков. Какого народа легенда – тоже неизвестно. В степи много народов жило... Есть гора, а в горе пещера – она вниз идет. Длинная пещера – на сотни сажен, и до конца никто не проходил – из людей, я имею в виду. В той большой пещере еще множество отдельных пещер, связанных трещинами и лазами. Целый лабиринт. А еще там имеются палаты широкие и высокие, и коридоры между ними, по которым только ползти… Масса чудес. Озера, провалы, застывшие известняки, гладкие скальные грани словно зеркала. Есть на что дивиться. Недалеко от нас та гора – Шайтанка…
Это, конечно, местный фольклор. Интересно. Но вы, похоже, верите…
А ты не спеши верить. Про ворпаней. По легенде под Шайтанкой расположен каменный дворец ворпаней. Сам ворпань – каменный зверь. Ворпани – воплощение древних духов. Возникли одновременно с нашим мирозданием, когда Кама Земля раскрыла первичный кокон жизни. До того были темнота и хаос. Богов не было, и коней у них тоже не было – все это после. Зато у Камы имелись крылья – прозрачные, навроде стрекозиных – или наоборот, после у стрекоз и корыльбунов появились крылья как у Камы… Боги и духи гораздо старше людей. Боги сначала приручили коней. Огненный бог подземного мира черного коня. Духи – их младшие помощники. Не злые и не добрые – просто исполняют старшую волю. Как сейчас подчиненные исполняют приказы начальства – даже самые дурацкие. Знакомо, Максим?
Дальше.
Дальше – больше. Уйма всевозможных духов. И обличий. Но лишь живых существ.
Как живых? Ты же говорила, что они каменные? Не стыкуется у тебя, Ирэн.
Ты больше слушай, что я говорю. Ведь я, по-твоему, сказки рассказываю… Продолжаю. Чтобы выбраться наружу из своего дворца – из-под горы, ворпани вырыли норы. Находились смельчаки, которые пытались измерить глубину таких нор – кидали туда веревки с бревнами, заточенными на концах, чтобы вонзились в дно – все падало с теми концами. Ворпани из нор на свет вылезали. Солнце обожгло, и они порыжели… Но ворпани предпочитают ночь. Если доведется тебе на Шайтан – горе огоньки углядеть – это ворпани снуют. Там – их территория, никто не лезет.
То есть на горе они в своем праве? А как ворпани сюда попадают?
У них норы под землей прорыты во всех направлениях. Не веришь? В Виждае как-то нашли хомут с лошади, украденный и утопленный в Негоди. Ясно, что источник и озеро между собой сообщаются под землей.
Погоди. Не пойму. Хомут? Чего хомут украли, а не лошадь? А зачем хомут топить было?
Наверное, лошадь не утопишь…
Логично… И все равно…
Тебе какое дело? Давно это было! Никто сейчас не ворует хомуты! Сейчас ворпани на Лэнд Роверах разъезжают… Они хозяйничали на земле задолго до людей – и людей-то от зверей не больно отличали – или от прочих предметов. Это как прошел и куст заломал – ну, как мы с тобой в волчавнике. Или, например, среди ворпаней встречались духи, способные управлять дождями – в степи это жизненно важно. Отвели дождевое облако, и земля пересохла, растрескалась, пересохли ручьи и лужи, а в лужах черви, моллюски, головастики – тоже сдохли… Кого волнует? Ты в детстве, Максим, не отрывал у стрекозы крылья?
Нет, что ты…
А ворпани отрывали. Не у стрекоз – у корыльбунов. И те, и те друг друга на дух не переносили. Кстати, самые прожорливые в луже – личинки стрекоз. Тогда какие корыльбуны были?.. Еще ворпани воровали людей. У нас до сих пор страшилки рассказывают. Утаскивали к себе в пещеру юных девушек – их-то понятно, зачем. Хотя, нет, непонятно… Я тоже тогда на дороге в Лэнд Ровере струхнула… Встречались совсем случаи – ну, совсем уж… Как-то раз двое маленьких, но злобных и сильных звереныша схватили взрослого мужика на сенокосе и потащили на Шайтанку. Мужик со страху оторопел. Опомнился лишь, когда они стали пихать его в нору. А он крупный, да еще начал упираться – локти, коленки расставил. Пихали его, пихали, один даже на голову мужика залез и попрыгал – ну, не пихается – застрял мужик. Из соседней норы высунулся третий ворпань и крикнул – Вы чего с этим жирным курдюком связались? Бросьте его! Похитители плюнули и бросили. Мужик после вылез и притопал домой. Такого страха натерпелся, что недолго потом прожил… Люди крепко обиделись на ворпаней и задумали их извести. Не получилось. Хотя получилось другое.
Любопытно.
Ах, любопытно? Любопытство привело тебя в Утылву. Любопытство же и погубит… Хорошо, слушай еще сказку. Один охотник притаился у такой норы, подготовился – сразу пять острых стрел приготовил – зажал в пальцах, зубах. Только ворпань высунулся, охотник стал пускать стрелы без передышки. Метко. Попадет стрела, и ворпань изменяет облик – был лисой, стал барсуком, волком. С пятого раза стал зайцем. Охотник принялся стегать ворпаня плетью – дал пятьдесят ударов, и тот испустил дух – дух-то от него пошел смрадный. Труп зайца почернел, и был выброшен обратно в нору. С тех пор ворпани могут обращаться только в зайцев и ни в кого кроме.
И что?
И все.
А мне что с зайцев-то? Мораль сей басни какова? Я уже не знаю, кого в Утылве больше опасаться – зайцев, котов, бандитов с палками или этих… корыльбунов? А может, тебя?
Всех бойся. Из квартиры не выходи. К окнам не приближайся.
Как не приближаться-то? Солнце нагревает стекла. В комнате уже чувствуется духота. Открою окно… Ф-фу!.. Пчела залетела. Все же цветет. Яблони в белом. Ирга. А вон и кустики, куда я позапрошлой ночью спланировал – они удар смягчили. Как раз то местечко, где пролом – это я своим весом… А дальше-то куда я попал? Ну, во сне или наяву? Здесь рядом дорога – ох, пылищи, пылищи… За дорогой опять зеленые насаждения. Там вроде поле…
Там когда-то давно – еще до нашего села – было древнее кладбище. Раскапывали черепа и кости. Мальчишки в футбол играли.
Сейчас что? Мемориал?
Ничего особенного. Поле и поле. Долго пустым стояло. По каким-то причинам (или приметам) не застраивали. Танцплощадка там располагалась – и сейчас по вечерам музыка гремит. Еще аллея – громкое слово – на самом деле обсаженная акацией дорожка с памятником из нержавейки. Три ракеты на столбах - знак космической эры. За памятником новая школа – трехэтажная, взамен старой н Железнодорожной улице. Заслуга Владимира Игнатьевича Щапова – он только начал руководить Утылвой, он за стройкой лично надзирал. А учителя в новой школе были старые – Агния Николаевна, Лидия Грицановна и другие. Школа получилась по высшему областному разряду. Спортзал. Даже бассейн – его потом закрыли – не до бассейна стало. Баба Лида уже на пенсию вышла, но ее часто звали в новую школу на подмену. Учитель от бога. По аллее с памятником она до школы шагала – зимой там тропинку протаптывали. Недалеко.
Да… Тихо, спокойно… Вольно дышится… Вроде ничего не происходит. Ритм жизни у вас – как в деревне. Народу на улицах мало – даже по утрам.
ТыМЗ закрыт. Идти некуда. И основной контингент в Новый Быт переселился – они на завод через мост ходят. На том мосту позапрошлой ночью одного уголовника порезали. А ты говоришь – ниче не происходит.
Как ты сама выражаешься – ну, не убили ведь… Одиозный у вас городишко, Ирэн. Что в нем хорошего? И ждать не стоит. Разве полной деградации. Умрет промышленность. Стада будут ходить, и табуны пастись – и то, и другое – возле памятника космической эры. Новая эра начнется!
Мы понимаем…
Понимаете? Смотрю я на тылков…В сущности, пленка цивилизации очень тонкая. Сдерешь, а под ней что? Вот ваши женщины. Тебя касаться не будем, Ирэн. Я уже любовался красоткой на телеге с бидонами – все у нее более чем… Или вон постарше тетка копотит – по середине дороги, конечно, тротуаров у вас нет…
Где?
Со стороны Проспекта космонавтов. Звучит это – Проспекта! да еще космического… А тетка – типичная деревенщина, хотя не старая. Платочек повязала… Интересный на ней наряд. Голубая блузка старинного пошива – еще советского...
Ты в женской моде разбираешься?
У вас здесь все совковое – исключая твою красную юбку. Хотя красный цвет – он-то как раз…
Я тут подумала… Точно бабушкина блузка! Ну, Людка – ну, подлая лиса! Прибрала у покойницы все ценные вещи. Голубую блузку. Это сейчас жара, а то она на себя пуховую шаль нацепила бы… Ты даже чай не можешь попить – нет синего чайника!
Благодарю, уже попил. Простокваши. Из кошачьей чашки. Больше не хочу.
Вот видишь. Чайник нужен! Пойди потребуй.
Что и у кого?
Вещи! Ты же наследник. Родной племянник. Имеешь полное право!
Кто она? Тетка в бабушкиной блузке? Уже к нашему окну подходит. А ты чего прячешься, Ирэн?
Это не тетка. Это Людка Кулыйкина. И блузка на ней – та самая… Лучше мне на людях не показываться. Не одета я…
Ирэн шустро юркнула вглубь комнаты. Дезертировала, покинув Максима на линии огня. Тот, ничего не подозревая, продолжил торчать в окне и наблюдать как незнакомка – похитительница ценных вещей из его наследства – подошла и остановилась как раз напротив пролома в кустах, сделанного во сне Максимом в красных труселях. Лицо у тетки взмокло от жары и явно не выражало приветливых эмоций. Жара совершенно измучила Кулыйкину. Она напряглась всем телом, желая скрыть волнение. Что-то коротко, отрывисто спросила.
Максим понял, что спрашивают именно его. Все в Утылве им интересовались – корыстно или нет?
Вы – тот самый племянник?
Ирэн что-то пискнула из глубины комнаты. Максим постарался ответить внушительно.
Тот самый или нет, а для вас абсолютно чужой человек. Мы не знакомы.
Тетка замялась.
Вы ведь из Кортубина приехали?
 В Утылве уже в курсе моих обстоятельств?
Выбранный способ диалога – вопросом на вопрос – приводил тетку в замешательство. Возникла пауза. Максим подумал, что тетка уйдет, но она не двигалась с места. То была лишь пристрелка.
*****
Непринужденный разговор (так Максим посчитал). Жизнь в маленьком городишке имеет свои удобные и приятные черты. Даже если человек тебе абсолютно не знаком, при малейшем толчке беседа завяжется с легкостью. Тетка внизу на дороге, а Максим в окне второго этажа. Очевидно, в Утылве подобный способ общения распространен – вспомнить только Лешу Нифонтова и его таинственную девушку с серебристым смехом под балконом. Но тетка в платке и в голубой блузке – не пассия Максима. Скорее уж Ирэн, но та не спешила показываться у всех на виду.
Зато снизу – с первого этажа – зашумели. Аккурат под окном Максима тоже распахнулось окно, и в незадавшийся диалог вклинилась соседка Дюша – как здесь принято, легко и непринужденно.
Людмила! Ты это зачем пришла? Что понадобилось?
Значит, нужно.
Ничего тебе не нужно. Похороны отвели. Поминки справили. Следующий раз на девятый день соберемся. Все как у людей. А ты и тогда слезу не выдавила. И сейчас не старайся. Домой иди.
Как я могу уйти? Я по делу пришла.
Догадываюсь. Дурная голова ногам покою не дает. Уходи. Не позорься!
Я не с вами разговариваю, Дюша. Рот мне не затыкайте.
Тебе заткнешь! Язык как помело. Да ты в Утылве все печи, дымоходы, норы выметешь – не то, что соринки – рыжего волоса не останется. Кому нос резать надо, а кому язык… Но ты никогда не заткнешься!
За что вы меня обижаете? Конечно, мы люди бедные – не богатеи. Должны молчать и молча обиды глотать. Меня, вообще, защитить некому. Мужик мой – пьяница. Вы к нему больше благосклонны. А то, что я дочерей на себе тяну, одна в семье работаю, и дом на мне…
Да, да, да. Ты одна в Утылве. Никто кроме тебя ни двоих, ни троих детей без мужа не растил. Только у тебя такое счастье. Сутками кожилишься на работе в Маре. Сразу за троих мужиков. И на ресепшене стоишь, кофе варишь, за вором гостиничным самолично гоняешься. Герой (или героиня) капиталистического труда! И что директорша-то? наградила? премию выписала? в должности повысила? Людка, говорят, что тебя прочат на место Поворотова, а его опять уволят. Он перед директоршей не сумел оправдаться, что вора не поймал – ну и что, что толстый, вор тоже не худенький. А ты его почти настигла в коридоре – вы оба упали…
Смеетесь, Галина Викентьевна. Очень страшно было.
Если страшно, чего сюда притащилась? Сиди дома, если с нервами отходняк. Нет, ноги понесли…
Не могу я дома. Не могу больше терпеть. Я дома, а он здесь – в квартире расположился как в своей собственной.
Кто же расположился?
Да вот он! Племянник…
Правильно. Племянник бабы Лиды. Ближайший родственник. Сын брата.
Это лишь прозвище ему дали – племянник. Где доказательства? Где документы? Нет документов! Ворпани сжевали. И никогда не было. Посмотрите на него – разуйте глаза. Он на Чиросвиев ничуть не смахивает. Чужая кровь. В моих дочерях больше от Чиросвиев! Мы наследники!
То есть, непутевый муженек Килька пригодился. Кровь Чиросвиев. Здесь я с тобой соглашусь – особенно по Машутке видать. Так что можете претендовать на наследство. Кое-чем ты уже пользуешься. Вырядилась в бабушкину блузку. Тебе не идет – цвет не твой.
Клянусь, моя это блузка!
Твоя. Я ее сдирать с тебя не собираюсь. Но поимей же совесть. Носильными вещами ты распорядилась, и никто не помешал. Насчет прочего – надо ждать шесть месяцев.
Зачем ждать? Вопрос бесспорный. Мы, Кулыйкины – единственные наследники. По закону и по справедливости. Этого подозрительного беспаспортного типа гнать отсюда! Короче, освободите квартиру! И ничего слышать не желаю. Немедля покиньте, иначе я милицию вызову. Немедля! позвоню лейтенанту Жадобину.
Максим хотел возмутиться – вполне справедливо, но Дюша не позволила ему слова вставить.
Эк, громко да страшно… Пять минут мужику дай на сборы…
Все шутите, а мне не до шуток. Это квартира моих дочерей. Им достанется!
 Достанется, достанется. Ты не мельтеши. Все твоим трем дочерям достанется. Или только одной.
Это уж как я решу. А я решила. Тамаре. Она замуж выходит, ей жилье нужно. Очень кстати.
Замужество – хорошо. За кого?
Будто не знаете? За мэра нашего – за Сергея Николаевича Колесникова. У них почти сговорено.
Почти? Если почти, то в порядке. Порадуюсь я за Тамару. Хорошая партия. Не только ей повезло, но и мэру. В последнее время у него что-то сплошное невезение – и с холдингом, и с работой. Пусть хоть с молодой женой утешится.
Что вы крутите, Дюша? Что не так у Сергея? Если завод закроют, он мэром быть не перестанет. И с холдингом он не сорился. Почему должно не везти-то?
Как бы сказать… Закрывают градообразующее предприятие, ставят на городе крест, а наш мэр в прекрасных отношениях с холдингом. Вась - вась с могильщиками Утылвы… Сдается мне, что чья-то политическая карьера может закончиться – сбулькать в Негоди.
Дюша, Колесников никому из начальства дорожку не перебегал. За что же его… булькать?
Естественно. Современный, ловкий молодой человек. Имеет свойство прислушиваться к нужным людям – не к тылкам. К директорше лоялен. Завидный зять.
Она же директорша! Власть! Против власти не попрешь. Если не дурак полный…
Прежде всего, власть – это наш мэр. Сдулся и лопнул пузырек. Он умный. А дураки полные – Васыр, Владимир Игнатьевич Щапов – они не пожелали прогнуться под холдинг. Им Утылва дороже.
Они старики, пенсионеры. Просто завидуют Колесникову. И моей дочери завидуют из-за такого жениха. Он далеко пойдет – в область, а как там себя покажет, то и в Москву.
Наполеоновская стратегия. В Москве жить будет, в соболиной шубе ходить… Но можно и не подняться, если в начале подножку получить.
Дюша, вы злая, язвительная. Своих детей, не считая Костяни, отправили в Кортубин. Почему они не остались в нашем раю? в земле довольства и счастья?
Нет, я не против. Если дети хотят, если стремятся… И я думаю, ты согласишься со мной – если Колесников с Тамарой полагают свое пребывание здесь временным, то и квартира им не понадобится. До того неминуемого момента, когда зятя твоего пригласят на должность областного министра, молодые перекантуются в Новом Быте – у старших Колесниковых. Или в служебном жилье Сережки. Ведь это недолго. А квартира отойдет Машутке. Так баба Лида хотела.
Ну, уж нет! Я не соглашусь. Доверять имущество упрямой девчонке! Она сейчас мать не слушает, а уж с квартирой-то…
Людка, тебя невозможно переслушать. У любого нервы сдадут. Машутка просто убегает.
Еще где бегает эта негодница! Она не воспринимает слова нет – совсем. Говорю: не смей тащить домой кота! Но ей же втемяшилось в голову. У нас тесная квартира, кот ее шерстью забьет. Здоровущий зверь – не поместится. Не прокормить такого – он же хищник, ему мяса или сала подавай. И потом, бывают ласковые, симпатичные котики, а Кефирчик - бандит!
(Точно! – пробормотал Максим и продолжил слушать внимательно. Непринужденная болтовня двух женщин оказалась насыщена полезной информацией. Например, касательно тылвинского мэра С.Н. Колесникова. К нему, как к соратнику по Правому Блоку, Максим намеревался обратиться со своей деликатной проблемой, но все вылетело из головы.)
Кулыйкина не замолкала, оправдывая собственную репутацию.
 Она меня не слушает. Причем нагло делает вид, что не слышит. Я ей говорю – ты взрослая, раньше в четырнадцать лет замуж выдавали. Как ты выглядишь? Пугало в драном сарафане! Лямки пришей! причешись. На старшую сестру посмотри. Выбирай себе друзей. С кем ты водишься? с уличным босяком Панькой? Нашла кавалера! Ты же девушка! В ответ опять недовольная рожа. И уверена я – продолжит шляться с Панькой даже назло мне…
Оставь Машутку в покое. Ты сама заявляешь, что в твоих дочерях кровь Чиросвиев, а в Машутке больше всего. Ты ее не выдрессируешь как кота. Да и Кефирчик – особенный кот. Ниче не сделаешь – не перевоспитаешь. Не глупая она. Да, упрямая…
Как она сарафан зашила! Надела и пошла. Стыдобище!
Тебе же не стыдно в бабушкиной блузке. Еще от много чего не стыдно. А Машутка больше Чиросвий, чем Кулыйкина. Даже в бабе Лиде Чиросвиевского меньше – она папина дочка. Дочь Гранита Решова. А вот этот племянник – его внук. Уж извини, но он поживет в квартире. Будет жить столько, сколько захочет. Так покойница решила.
Если я против?
Ты не Чиросвий. Спросим не у тебя, а у собственницы квартиры – у Машутки. Баба Лида написала на нее завещание. Это бабушкино право – кому хотела, тому и завещала.
Она несовершеннолетняя! и глупая…
Это не препятствие. И не основание забрать наследство у Машутки и передать Тамаре. Люда, твоя старшая дочь – не бедная овечка. Женит на себе Сережку Колесникова и прекрасно заживет. За Тамару не волнуйся.
Где завещание бабы Лиды? что все отписано Машутке?
Что все? Сундуки с золотом? сокровища подземного дворца ворпаней? Одна квартира, больше нет ничего. Ты даже синий чайник утащила… Завещание баба Лида попросила меня взять на хранение. Я его в любой момент предъявлю. И прослежу, чтобы исполнили волю покойной. Я обещала. Теперь ты все знаешь.
Да как же… Что же это…
Иди домой, Люда. Никто на наследство твоей дочери не покушается. Поменьше болтай. Поверь, лучше будет всем.
Раздавленная Кулыйкина медленно побрела по дороге, вдруг обернулась, чтобы сказать, но Дюша прикрикнула на нее.
Иди! Иди домой!
Максим переваривал полученную информацию – затруднялся, куда ее пристроить – в какую ячейку мозга. Дюша снизу прервала интеллектуальный процесс и теперь обратилась уже непосредственно к нему.
Максим, ты не волнуйся из-за Людки. Она тут первая сплетница. Но пока замолчит. Ненадолго. Застопорит ее аккурат до обеда. Дальше опять пойдет языком мести…
Но я же сказал, что не претендую…
Да х… с Людкой. Я вот чего хотела… Прости, племянничек за беспокойство. Но странно как-то – не то, что утро, а и обед уже. Ты все признаков не подаешь. Ну, опять же несколько раз по лестнице в подъезде протопали – у меня стенка в прихожей ходуном ходит. К тебе шли – больше не к кому. Гостей принимаешь? Может, требуется чего?..
Спасибо, Дюша. Не требуется.
Обедать пора. Все наготовлено. Спустишься вниз? Я стол накрою. Суп с капустой и котлеты из ратана. Мобутя уловом снабжает. Это он на Сутайку ползал или дальше на север. Еще гречка сварена. Поешь, сразу повеселеешь.
Аппетит у меня не очень… Из ратана?
Рыбешка – головешка. Я ее чищу, через мясорубку пропускаю и котлеты делаю. Что осталось – Кефирчику. Он подметает. Всеяден. И рыбу, и мясо, и сало.
Мясо с кровью. Человечье. Монстр!
Нравный кот. Это он у тебя гремит?
Ага. От моей спины когтями куски отковыривает.
Максим, не надо было столько лежать. Обленился, сам себе нафантазировал. Сейчас врачи говорят, что чем раньше встанешь, тем лучше. Двигаться надо!
Я уже надвигался, набегался, напрыгался через колодец. Правда, по лестнице вниз не кувыркался. Но Ирэн уже предупредила, чтобы всего боялся и к окнам не подходил. Опасное место – Утылва. Ну, какой же я балда, что приехал к вам сюда!..
Ты? Кто? Ирэн предупредила? Ах, она… Я сейчас к тебе поднимусь.
За больной спиной Максима Ирэн всполошилась, заерзала на бабушкином диване. Торопливо намотала простынь на голое тело, пригладила взлохмаченные в пылу страсти волосы. Свела брови к морщинке на переносице.
Не пускай ее! Ты запер дверь?
Смысл запираться, если вы постоянно стучите? долбаете!.. Вот опять! Доброе утро, Галина Викентьевна. Или добрый день?
Посмотрим, какой добрый. Дай-ка пройти… И ты тут, вертихвостка! Еще припозднилась даже – сразу в первую ночь не осталась. Так я и знала! когда ты с ним за столом сидела и перемигивалась. Грудь выставляла, майкой едва соски прикрывала. Уже тогда!
Ну, знали – и знали. Фиолетово мне. Давайте мораль читать, как следует себя вести. Часа на два. Очень пригодится.
Одежка где твоя, бесстыдница?! Нечего телесами своими трясти. Знаем, что в порядке у тебя там – столько мужиков знает…
И сколько? Сосчитали?
С дивана слазь! Трусы надень – красные они у тебя или фиолетовые… Шмотье по комнате раскидано – подбирай! И-эх, ты…
Не кричите, подберу…
Смотреть отвратно! Баба Лида в гробу перевернется! Ты говоришь, что бабушку любила и уважала, что за границей почувствовала - умирает она, полетела домой. Сказки! Приехала затем, чтобы здесь у бабушки непотребством заниматься? Это твое уважение?!
Да, любила! Да, уважала! Но она же умерла… Ей теперь все равно. А родне бабы Лиды и при жизни ее все равно было. Что вы на меня кидаетесь? покусаете? Вон ее племянник стоит! Думаете, зачем он приехал? Долг родственный отдать? вину попытаться загладить? Ведь виноват он! Как бы нет так! Приехал он не потому, что совесть заела – просто его карьера накрывается. Не из-за бабы Лиды – не из-за тетки, а из-за родного деда, отца нашей бабушки – то есть, опять же из-за родни. Чиросвии да Решетниковы – его родня в Утылве. И он хотел выяснить – нельзя ли отказаться от деда… Это как раньше в дедовские – то бишь в сталинские - времена от родственников отказывались…
Неправда!! – Максим сам удивился своему оглушительному крику. Так в дому Елгоковых никогда не кричали – разговаривали всегда тихо, вежливо, хотя обыкновенный Юлин тон – язвительный, но тоже тихий.
Ирэн было нелегко смутить.
Правда, правда. А зачем тебе еще ехать? Что ты потерял в Утылве?.. Вы, Дюша, его кормить обедом собрались! На диете пусть посидит – может, совесть проснется…
Ирэн не смутилась, и ее отповедь не задержалась. Особа она нервная, чуткая, легко воспламеняющаяся и непоследовательная (ну, из эпизода с Ф. Цуковым уже понятно). Очаровательная особа. Из одного состояния в другое переходила без минимальной задержки. Точно корыльбун (или -бунка) порхала. Из Карловых Вар в Утылву прилетела, повинуясь неясному предчувствию. Ирэн и ее закидоны оправдывала только честная искренность, благодаря которой она никогда не оправдывалась. Но люди частенько попадали с ней в тупик.
Дюша, женщина рассудочная и в здоровом смысле циничная, помолчала, поморгала, прежде чем найтись, что ответить.
Сурово ты слишком. Совсем не есть? За два дня оголодаешь… Тогда уж не спать, а ты с ним спишь. Или чем вы тут на диване занимались? Родословную Решетниковых выясняли?.. Иринка, ты только вернулась и немедля взялась за свои фокусы – одного с лестницы кувыркнула, другому без лестницы голову вскружить норовишь. Когда ты успокоишься!
А вы их кормите! Раскормите до того, что треснут!
Одного кормлю. Потому, что так надо. Он же племянник бабы Лиды. А бабушка мне не чужая, пусть и не кровная родня – рядом жили, она мне детей помогала поднимать. Сама же говорила, что имеется у нее в Кортубине младший брат, а у брата сын – ее племянник. Дело нерешенное осталось у бабушки. Перед смертью предсказала, что приедет племянник в Утылву – просила принять, позаботиться. Тебя, Максим! О тебе… Мы ждали…
Дюша произнесла это с пафосом, в конце всплеснула руками - дескать, за приложенные старания благодарности не дождешься. И была права, но по другой несправедливой причине. Максим как стоял, так чуть не сел. Ирэн пискнула, моментально отползла в угол дивана, дальше перекатилась через боковину, отбежала за шкаф, по дороге подцепила с пола свою одежду. С того места – из-за шкафа – она спешно наряжалась и одновременно изучала лицо любовника, которое расцветало пятнами возбуждения. Дюша тоже обратила внимание и подумала, что насчет просьбы покойницы лучше бы промолчать – карты раскрывать рано. Но сколько можно?! да и зачем теперь молчать? Тетка и отец Максима – брат и сестра - оба уже умерли, замолчали навсегда. Чтобы для нынешнего поколения жизнь спокойней и удобней оказалась?! Так не поживется им!..
Дюша - старая и умная, но сейчас сглупила. Ирэн не такая умная, но чуткая. Они обе наблюдали за Максимом и, казалось, слышали, как в его голове ворочались невероятные мысли, словно лязгали тяжелые гусеницы танка. Подозрение проникало в душу. Наконец, Максим прервал затянувшееся молчание.
Так. Элементарной логикой я владею. Мозги мне здесь не отшибли – хотя теперь склоняюсь к мысли, что целились именно туда. Повезло. Давайте рассуждать.
Зачем? – опять пискнула Ирэн.
А ты надеялась меня совсем заморочить?
Ничего уже не помогло бы. Танк, впервые замеченный по дороге в Утылву, догнал Максима по улице Коммунальной, 6. Не БТ – быстроходный танк майора А. Нифонтова, а ГР - танк Гранит Решов. Ужасная железная машина с пушкой – и не менее ужасная правда. Кому нужна эта правда – и этот танк в мирное время? в другой реальности? В реальности нового века - краха советской империи и победы свободы и демократии. Танк совершенно чужд и невероятен. Но здесь, в Утылве, время словно застыло. Ничуть не страдающий из-за краха или победы (кого над чем или кем?) маленький тихий городишко в российской окраине, буйное цветение природы, жар, растекающийся в прозрачном воздухе. Тюльпаны и редивеи в Богутарской степи. Пыльные дороги. Простые недалекие люди. Тылки – совки. Румяные девицы на телегах. Старые саманные домики. Бетонные колодцы. Гопники с палками. Колоритные местные названия – Малыхань, Кашкук, Сутайка… Размеренная, заурядная жизнь. В чем же смысл? Ведь он был всегда! Вообще, в повествовании об Утылве и ее аборигенах очень часто употребляется словечко «всегда» (или «никогда», что одно и то же). Тылки приноравливаются к обстоятельствам и вполне удовлетворяются. Здешнюю жизнь нельзя охарактеризовать современным циничным языком – по выражению поэта алгеброй разъять первичную гармонию мира. Смысл здешней жизни не подвергается анализу – висит сладким цветочным ароматом в майском воздухе, прячется белым камешком на дне Виждая, цепляется легким пухом на крылах птиц, парящих над Пятигорьем. Точно во всем что-то было и есть.
Максим силился понять, что с ним происходит. И злился он не из-за непонимания – злость пришла, и пятна проступили на лице, когда он почти начал понимать, почти поймал кончик ниточки от того клубка, что привел его в Утылву. Он ощутил аромат детской сказки – наивной и ужасной, и ужасно притягательной. Та русоволосая девочка Маша с многоцветными глазами – с ней, очевидно, связана (или еще будет) чудесатая история. Красная юбка, обладающая магической силой, просигналила Максиму на дороге. Белый кот – странное существо – не поймешь, доброе или злое, но лучше держаться от него на расстоянии, не поворачиваться спиной.
Все, все, все – не то, чем кажется. Это из другой – укалаевской - сказки. Но сказочные законы везде одинаковы – чем страшней, тем чудесатей. И неважно – танк это или не танк. Важно – ты это или не ты. Ну, твой дед или не твой? Так твой, Максим?..
В сказке действуют силы зла - сказочные злодеи ворпани из подземного каменного дворца или даже родной дедушка Гранит – в точности как Темный Лорд Дарт Вейдер, тогда ты сам – как твой же любимый герой Люк Скайуокер; и вообще, наверное, круто иметь эдакого родственника, темная сторона силы очень притягательна Таинственная вершина Шайтантау словно всегда в тени среди других своих собратьев в Пятигорье. А в Максиме взыграло мальчишество – он почти протиснулся в тайную нору, почти угадал нечто важное… Бульк-бульк! погрузился в Негодь украденный хомут, и струи воды понесли его под землей к озеру Виждай. А Максим застрял на поверхности – не просунулся внутрь. Правильно говорила Ирэн Дюше: нечего его кормить. Посидит на диете – может, совесть проснется… Еще раз бульк! первые крупицы озарения потонули вслед за хомутом. Нормальность вернулась. Танка ГР (или БТ) не было. А была прежняя комната с деревянным полом, трещинами в беленом потолке, неказистой обстановкой, синим диваном. Сказка исчезла (сбулькала). Две женщины, молодая и старая, неотрывно смотрели на Максима. Он разозлился не на шутку.
Ах, вы все время знали! Делали из меня кортубинского дурака! Веселились за моей спиной! израненной, между прочим… Я верил вам, Дюша. Но тут целый заговор! Все, все…
Мысли Максима неслись по подземной реке прямиком в озеро Виждай – даже не булькали. Сомнений не возникало. Кругом враги. Дюшу тоже можно добавить в коварный список. Что-то список растянулся. Кто в нем? Родной дед Гранит, родная тетка, вредный старикашка (не Мобутя, он еще молодцом – майор! броня! с ним Максим просто не столкнулся, а старикашку, с которым столкнулся, звали Порываевым), рыжие ворпани, белый кот и теперь Дюша. У Максима никогда не было столько недоброжелателей. Была нормальная жизнь, но за пределами Утылвы.
В чем ты меня обвиняешь? Приютила, кормила, поила, заботилась… – это опять Дюша.
А вы откуда знаете? Откуда вы все про меня знаете? Подозрительно. Может, у вас имелся план с самого начала. И ты, Ирэн. Неужели наша встреча в волчавнике была случайна? Немедленно признавайтесь обе! Кому из вас родственником приходится мерзкий старикашка Порываев? Никому? Так я и поверил!
Порываев, Порываев… Слышала эту фамилию. Сноха Цыбиных тоже Порываева. Но у нее только мать жива, отец давно помер. Какой старикашка?
Какой – какой… Гераклид. Мой Порываев – Андрей Гераклидович. Стало быть, его отец – именно Гераклид. А отец Гераклида – Макарий. Я все вспомнил. У ваших сыновей тоже греческие имена, Дюша! Никандр, Стефан и Константин… Как ваша девичья фамилия?
Ой, напугал. Авдонина я. Сперва Авдонина, потом Имбрякина и снова Авдонина. Круговорот в природе… Она, сноха-то Цыбинская – Наталья Матвеевна. Не Гераклидовна... Про Макария Порываева – так он же служил в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, начинал молодым священником еще до революции. В тридцатые годы его с семьей определили в лишенцы и сослали на комбинатовскую стройку – к вам в Кортубин, там концы ищи… Церковь деревянная была – в войну сгорела… Да, тот самый Макарий. А насчет Гераклида ничего не скажем – не знаем.
Получается, Порываевы тоже из Утылвы! И это не заговор, нет?! И даже вы, Дюша, вы…
Брось меня стыдить. Я уже лет сорок не краснею.
Очень хотелось вам верить. А вы притворялись с первой минуты – когда знакомились, расспрашивали, поселили в квартире покойницы. Все продумано до мелочей… Это вы натравили на меня кота? Не удивлюсь!.. И еще, вы говорили, что у вас трое сыновей – а Панька кто? племянник? Яблоко от яблони недалеко падает. Вы очень хитрая, Дюша… Ирэн, ты никогда не была в Карловых Варах! Надела красную юбку и выскочила на дорогу перед моей машиной. Кругом обман, театр! Вы играли… Красавица Ирэн дальше продолжила план по моему охмурению… Даже сказку про ворпаней сочинили, чтобы я поверил, что это не вы, а ворпани.
Максим, тормози, а то несет тебя. Сейчас закувыркаешься. И треснешь!
Я не позволю себя оскорблять! Я не игрушка для ваших жестоких забав. Больше не поддамся. Разворошу ваш муравейник, который под Шайтанкой. Я вас разоблачу! И мне плевать! Да, мой дедушка Гранит Решов. Именно. Танк из гранита, и дым черный валит. Станешь насмехаться, Ирэн, я и в тебя плюну. Не посмотрю на красу твою. Да на всех тылков не посмотрю! Где тут городская площадь? Где Петька Глаз собирается? С кем он собирается? Ах, со мной… Он же через Машутку Кулыйкину передал. Я пойду!
Но как же обед? Я старалась, котлет из ратана нажарила… Максим, не бери ты все близко к сердцу… Давай пообедаем. Тебя, Ирэн, к столу не зову. Извини.
А чего? Я не прочь…
Верю. Ты с утра уже поскандалила, подралась, пробежалась к нам. И дело, за которым пришла, сделала. Засиделась или залежалась. Пора и честь знать. Выметайся! Думать не моги, чтобы на ночь остаться. Здесь приличный дом. Если бы я предвидела – хотя почему не предвидела, дура старая! – ни за что не разрешила бы тебе, Максим, ночевать в бабушкиной квартире. Но ты же сам про себя рассказывал – племянник, сын профессора. Я уши развесила…
Мой папа – профессор. Честно.
 Профессор или не профессор, а уважение надо проявлять. Так. Или вы уходите оба, или остаешься ты один. Без вариантов.
Я один буду? Без белого кота? Я с ним не согласен!
В таком случае располагайся во дворе. Ночи теплые. Вытащим матрас, и спи.
Если ненормальный Панька опять с палкой появится? Кот предпочтительней. Его цоканье я хотя бы услышу и подготовлюсь.
До ночи далеко. После обеда сходи. Прогуляйся. Пусть тебе голову ветерок обдует.
Прощайте! Не скоро вы меня увидите!
Полностью одетая, принявшая гордый облик Ирэн громко хлопнула дверью, в подъезде под ее шагами жалобно заскрипели деревянные ступеньки. Максим укорил Дюшу.
Вы с ней грубо.
Мы всегда так. Ты уже понял. Про меж собой разберемся – свои люди… Сожалеешь, что она больше не придет? Этого даже она сама не знает. Пташку Ирэн никто не окольцевал. Летает, где хочет и с кем хочет. А ты своим кольцом вроде уже обменялся? И давненько. Женатый ведь?
Биография моя известна? Анкетные данные, начиная с деда Гранита? Дюша, вы обладаете талантом шпиона. Хотя отдадим дань местной специфике. Ирэн говорила, что ворпани – отчасти родня зайцам. В природе есть семейства кошачьих, заячьих, мангустовых. Почему мангустовых? Потому, что у вас талант мангуста. По Киплингу девиз мангустов – пойди и узнай. Что вы узнали, Дюша? И каким способом? Куда сходили? Сюда, пока я спал?
Я не рылась в твоих вещах. Кольцо ты не носишь.
Это мое дело. Я жду объяснений.
Да получишь ты их, получишь. Только будешь ли рад… Сегодня утром подхожу к окну – к своему окну - не к твоему, то есть не к бабушкиному. Слышу звон. Выглядываю. В том месте, где ты … ну, пятой точкой приземлился и кусты поломал, лежит штучка и звенит. Телефон сотовый. Экран светится. Вызывает тебя.
Где мой телефон? Он мне нужен!
В кустах лежал твой телефон. Ты его ночью обронил, когда отправился искать неприятностей себе на голову или на что другое. И нашел!..
Вот, оказывается, что… Связь оборвалась, глухо. Тишина. Словно захлопнулся люк танка. Все два дня мне никто ни разу не позвонил. Я не сознавал, но чувствовал себя одиноким, беспомощным, совершенно оторванным…
От чего тебя оторвали, бедняга?
От нормальных людей! нормального мира… Где меня уважали, ценили! палкой не били…
Тогда я тебе расскажу, а ты порадуйся. Телефон я подобрала, посмотрела – вызов от Таи.
Тая! Жена моя.
Максим, у меня случайно получилось на кнопку нажать. Короче, вызов я приняла.
Вы за меня с моей женой разговаривали? Это… это… все границы переходит! Наглость!.. Что вы ей напели? Сдали меня?
Ни Боже мой. Совсем ничего. Просто объяснила, кто я. Про тебя – в каком положении ты очутился. Из окна выпал, травмировался и лежишь. Но без серьезных последствий – переломов нет. Жена твоя взволновалась.
Конечно. Представляю! Вы умеете живописать…
Я постаралась. Теперь жди. Жена собирается приехать. Как положено, ухаживать за больным мужем. Полагаю, ты согласишься – Ирэн здесь совершенно ни к чему.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
*
Действие перемещается дальше – как уже сказано – на городскую площадь.
Краткое пояснение (отчасти уже давалось). Свой нынешний вид Утылва начала приобретать после войны. Опять же начали с Кашкука – больше не с чего начинать. Строго в соответствии с идеологическими постулатами в 50-ые годы планировалось снести частный сектор – наследство села Утылва – и возвести советский город. Это не удалось сделать даже в Кортубине, а там первичная деревенька Батя объединяла лишь несколько дворов. Казалось бы, сноси и возводи цеха, ТЭЦ, железнодорожные пути и подстанции, административные корпуса, жилые бараки (в том числе и лагерные); и вот он, прообраз города будущего – царства справедливости на земле. Ан нет, образовались Коммуздяки и другие поселки, облепившие КМК. Люди не могли обойтись без своего угла. В Утылве же не велось масштабного строительства. Да, частный сектор обкорнали, но тылки так и не стали городскими жителями в полном смысле. Много сохранилось от патриархальных сельских устоев. И даже те, кто обретался ныне в современных многоквартирниках в Новом Быте, от дедов и прадедов получили в наследство дома и огороды в Кашкуке, Малыхани, Оторванке. Родину с собой при переезде не унесешь.
Городская площадь сформировалась позднее - уже в 60-ые годы. Тогда страна преодолела последствия войны, и результаты социалистического строительства оказалось возможным предъявить даже в таком степном захолустье, как Утылва – и в десятках тысячах городков и поселков. В Утылве ничуть не хуже, чем у соседей. Городская площадь с властной резиденцией, чугунным памятником, заасфальтированным пространством вокруг – так называемый must have каждого советского населенного пункта.
Насчет тылвинского памятника. В чугуне (главном материале Кортубинской области – как говорится, да смогли мы – мы стали крепче рельсовой стали – ну, и чугуна…), покрытый серебряной краской, но не В.И. Ленин – другая персона. Бюст красноармейца в будёновке на кирпичной тумбе. Сама тумба на железобетонном постаменте. На четырех гранях тумбы барельефы с красным знаменем, красными звездами, гербом СССР и надписью «Герой» - лаконично и просто до гениальности. Чугунный герой привлекателен – красивое, крупное лицо, насупленные брови, напор внутренней силы, убедительность. Старики вспомнят послевоенный фильм «Коммунист» и красавца Евгения Урбанского в главной роли – и здесь тот же яркий мужской типаж. Однако, черты какого реального человека из Утылвы воплощены в памятнике? Сперва напрашивался традиционный ответ – Аристарха Кортубина, областного советского патриарха (конечно, еще молодого во время гражданской войны). Но памятник поставили в хрущёвскую эпоху, и репутация А. Кортубина как сталинского деятеля уже не бесспорна, да и всем в области хорошо известна его внешность и в молодости, и в старости – Кортубин никогда не был атлетическим красавцем. Тогда памятник – это не он в буденовке. В Утылве распространено мнение, что изображен забытый герой – первый комиссар Кирилл Солин. О нем сохранилось мало сведений, фотографий и описаний не сохранилось, то есть скульптор воплотил в чугуне свою фантазию – как выглядел бы герой-коммунист, отдавший свою жизнь за торжество справедливости. Такой человек по определению красив – вот как памятник. Вообще, получилось оригинально. Памятник включен в реестр культурных объектов Кортубинской области. Своим видом оживляет городскую площадь. В последний раз (перед президентским выборами) бюст красноармейца отремонтировали и заново выкрасили серебрянкой на средства гранта от АО Наше Железо. Проверяющим из высших инстанций мэр С.Н. Колесников предъявил блестящий памятник на площади, план мероприятий по предвыборной компании, исчерпывающую информацию по умонастроениям тылков. Проверка была пройдена – полный порядок, население собиралось поголовно голосовать за нынешнего президента (которого 7 мая инаугурировали (?) по телевизору). Мэра похлопали по плечу: нормально, пока работай дальше, а то ты сам не пойми откуда – из Правого Блока – да понятно, что вы тоже за власть и стабильность. А после выборы прошли, кого надо выбрали, и про Утылву окончательно забыли. Хорошо, хоть памятник покрасили…
Городская площадь с памятником продолжила стоять. Играла важную роль в тылвинской истории. Здесь ежегодно проводились первомайские демонстрации (когда по асфальту вышагивали колонны трудовых коллективов - ТыМЗ, совхоза имени К. Солина, станции Утылва Южно-Уральской ж/д, районной потребкооперации, городских медиков, ветеранов и пр.), торжества в честь Великой Победы (недавно состоялись); различные мероприятия патриотического, просветительского значения – марши юнармейцев, митинги в защиту мира во всем мире и против НАТОвской военщины, пионерские слеты, спортивные состязания. Сколько всего состоялось! асфальт на площади плотно утрамбован тысячами ног. В воздухе навсегда горько-сладкий привкус СССРовской ностальгии. Искренние моменты единения общества. В наивной Утылве это на полном серьезе.
Из праздников свергнутого режима уцелело только 9 мая. Его позавчера отпраздновали. Исключительно с заботой о народе и его моральном самочувствии в России щедро объявляются новые праздники – инаугурация президента (но это же в Москве и по телевизору), День герба, флага и гимна, День России, День единения народов, День молодежи, День семьи, любви и верности, День знаний, День пожилых людей, День матери и т.д. Идей тьма. Мы, вообще, сколько дней в году отдыхаем и празднуем? Тылки – как все в стране. Мы все ЗА!!
И сейчас ведь свобода. Полная, демократическая, окончательная. Только бумага чтобы на нее была дадена. Чтобы власти разрешили, санкционировали. Как профессор Преображенский требовал бумажку – окончательную. Фактическую. Настоящую. Броню!! Профессор требовал бумажку не на свободу и полную вседозволенность – он был достаточно умен. Квартира – это не свобода (да, да, да!). Хотя квартира важна и для столичного профессора, и для провинциалки Людмилы Кулыйкиной. Они – пожилые и не наивные. А молодые тылки непрошибаемо наивны – что в гражданскую войну, что сейчас. Молодежь никакой бумажкой прикрываться не собирается. Собственно, об этом речь.
Сегодняшний день 10 мая 2008 года (время-то летит в Утылве – просвистывает между Негодью и Виждаем – Максим теперь знает, как) – войдет в историю из-за проведенного первого несанкционированного мероприятия на городской площади. Только почему первого? спросите вы. Неужели раньше не случалось ничего подобного? А как же! Митинг, собранный почти девяносто лет назад именно на том же месте – за станцией, на пустыре, когда перед сколоченным наспех отрядом из солдат и железнодорожных рабочих выступили комиссар Солин и командир Кортубин. Разве митинг в прошлом веке был санкционирован? Кем же? Да и времени на соблюдение формальностей не имелось совсем. По сведениям добровольных разведчиков – хуторских парнишек Грицана, Агапа, Антона и Сашки – белоказаки намеревались напасть на Утылву. Не у кого спрашивать санкций – действовать надо. Отряд подготовился к встрече с врагом на Шайтан – горе. А перед боем слова командира и комиссар вселили в бойцов уверенность в справедливой и великой цели – в праве на счастье всех людей (и нас, ныне живущих, тоже! и нам счастье…). Первый несанкционированный митинг в Кашкуке на пустыре (ставшем спустя полвека городской площадью) представлял суровое, краткое, напряженное действо. Это как решающий момент, поворот на развилке, после которого жизнь пошла в выбранном направлении, обходясь без всяких разрешений и санкций. Удивительно, не правда ли?
Для сегодняшнего мероприятия на площади исторические аналогии напрашивались сами собой, пусть участники не обряжены как тогда, в начале прошлого века, в солдатские шинели. И хорошо. Хорошо, что 21-ое столетие в Утылве и – берем шире – в России начиналось без войны или хотя бы без ее видимых признаков. Тем не менее, не спокойно – и в умах, и в сердцах людей. Это был первый открытый решительный бой в нашей истории! Вперед ринулась лучшая часть Утылвы – юная, бескомпромиссна и азартная. Молодежная ячейка – уже слышали, что непонятно какой принадлежности. Да плевать! если их это не волнует, то почему должно волновать нас? А вдруг завтра они назовутся ячейкой КПСС, фракцией Народной Воли, детьми капитана Гранта, Молодой Гвардией, ансамблем песни и пляски из заключенных ИТЛ№9? Как угодно пусть назовутся. Они – наши дети, которых не обманешь. Они чувствуют, что совершается несправедливость. Значит, в бой!
Раз! Раз-раз-раз! Вас-ис-дас! Слушаем меня! Щас..
В сказанном не было смысла – обычный треп, но пробормотали его через громкоговоритель и услышали в Кашкуке. Возможности технического устройства опробовал семнадцатилетний пацан. Упитанный, круглоголовый, лобастый, светлоглазый. Настоящий блондин. Происхождением – потомственный интеллигент (были такие в советской провинции – и даже в Утылве – скоро не будет, выведутся как динозавры или корыльбуны), но наш-то – не корыльбун, а ботан в шортах и приличной рубашке поло, очков только не хватало (очки имелись, но не для постоянной носки). Пора познакомиться с известным Петькой Глазом. Что добавить? Второй по успеваемости после Леши Имбрякина ученик тылвинской школы. Умница, хвастун, болтун и толстун – сразу в одном целом. Обаятельный, заводной, честный. Смесь серы, угля и селитры. Все вместе – ба-ба-ах!! правильно, порох. Откуда что взялось, чтобы бабахнуть? оттуда! в Кортубинской области крупнейший кластер еще советской металлургической промышленности. Теперь лишь его ржавые обломки – особенно по маленьким городкам типа Утылвы. Заводы бахают, а работники еще живы – старые управленцы, инженеры, конструктора, мастера. Люди неглупые – смогли же они создать эту махину. Дети и внуки их тоже не глупы. Найдется внукам место в жизни по своим способностям и по заслугам предков? не на личные миллионы (-арды) ведь претендуют. Деды сделали историю Кортубина, Утылвы и др. Касательно Петьки Глаза совсем запамятовали, он же настоящий немец – или дедушка его был немцем? Это точно – или то, или другое. Сам Петька по-немецки ни в зуб ногой – в школе учил английский. У него есть родня в Германии – такие же уральские немцы (недоразумение!) уехали в перестройку из соседнего Оренбуржья, а Петькины родители не думали уезжать – в Утылве их привычно звали Анютиными – да русские они! пусть и немецкий дедушка затесался… И дед какой-то перекрашенный – сначала нерядовой коммунист, потом враг народа и, наконец, невинно убиенный. Ради справедливости Петька (вместе с семейством) стал не Анютиным, как его тылвинские предки по материнской линии, а Глазом. Хрен редьки не слаще. Главное – есть ли в Утылве будущее у Петьки Глаза, его прежнего лучшего друга Лешки Имбрякина, прочих умных, упрямых мальчишек? У Лешки не заладилось с областным лицеем – и не только с лицеем, с поступлением в институт, с материальным будущим – не заладилось с идеальным. В России это катастрофа. М-да, судя по всему:
Наше дело будет швах… (наше – не только Лешкино).
За всеми рассуждениями блондинистый пацан продолжал баловаться со своей громкой штуковиной. Звуковые волны зависали в стоячем жарком воздухе, искажались треском и гудением.
Внимание! Состоится митинг! Все на площадь!..
Дождались призывов и героев. Петька Глаз – герой последнего происшествия в Утылве – не менее громкого. Правда, громкоговоритель ему тогда с успехом заменили милицейские сирены. Да, герой! Пусть нынешнее время, словно никудышное зеркало, искажает искренний поступок, что он предстает в ином свете – даже дурацком.
А вот взрослые тылки (не дураки!) думали, судили – рядили, прикидывали, как им быть в теперешней ситуации – в заднице, то есть. Ну, в самом деле?! Не может быть! Нельзя, чтобы из-за какого-то невидимого и всесильного рынка (ничуть не похожего на базар в Кашкуке, где споро и весело торговали местными продуктами – очень неплохими и натуральными) обрушилось существование небольшого городка, который начинался с хутора, вырос до села, затем до рабочего поселка, удостоился городского звания (с натяжкой) и уже двести лет живет, дышит, пашет и куролесит на степных просторах – в отдельной особой точке, именно в сказочном Пятигорье. Откуда, вообще, взялась напасть – кризис этот мировой? Кто-то баловался с долгами (своими и чужими), кто-то выбросил из головы, что жилье – для того, чтобы жить в нем, а не наживаться, и хоть корень у этих двух слов один, смысл совершенно разный. Кто-то в чаянии затушить костер подбрасывал полешки – эдакие полновесные миллиарды (откель столько бумаги для печатания?). Разразилось бедствие – глобальный кризис. И всемогущее божество по имени рынок решило, что Утылва – захудалая, малоэффективная – недостойна жить?! Тогда рынок сильнее огненного бога Энгру – властителя подземного мира, прародителя Камы. Утылва на этом свете, а не на том. Энгру так не вмешивался, чтобы все и всех под корень. Даже против Энгру люди восставали.
Пока же тылки возмущались, что холдинг и его эмиссар Варвара Пятилетова слишком самонадеянны и равнодушны. Пока искали, что им противопоставить, спрашивали между собой.
А ты тоже пойдешь? Не отсидишься в стороне? Васыр ополчение созывает. Терпеть дальше нельзя. У разбитого корыта окажемся. Точнее, с завода даже металлолом вывезут…
Пацан Петька не согласился ждать. Рискнул и залез в Мару – резиденцию заводского начальства. Руководствовался благородными мотивами. Лез не за деньгами в гостиничном сейфе, не для того, чтобы напугать Варвару. Но что-то же вор утащил. Слишком страшно кричала директорша. И ворпани гнались по пятам. Испугался Петька до ужаса. Николай Рванов спас его – вывез на своей буханке на белую гору Кашиху. Две ночи наш благородный вор, трясясь, высидел на верху, пытался спать в полуразрушенной хижине – по ночам снаружи зависала прохладная свежесть, черный костюм на Петьке хорош для маскарада, но не для ночевки в спартанских условиях. В темноте и одиночестве становилось жутко, слышались подозрительные звуки – ступание мягких лап, шуршание и треск вздыбленной рыжей шерсти. Чудились звериные морды. И это еще не самое страшное. Когда с Шайтанки вместе с порывом ветра доносился едкий кислый запах, внутренности скручивало, ужас лизал изнутри, и Петька понимал – вот оно! теперь все… Почему-то запах вызывал такие ассоциации. Петька гнал сон, опасаясь во сне вспомнить – что? только не это!..
Здесь оказывается пища для размышлений – странная реакция у двух персонажей. Оба пережили невероятные ночные события. Максим страдал телесно, а у Петьки смутилась душа. Он лежал на жесткой лавке, ворочался, вздыхал. Когда становилось совсем невмоготу, поднимался и выходил наружу. Величественная картина представала перед ним.
С Казятау видно хорошо. Сверху звездные россыпи как блестки на глубоком синем бархате ночи. С одной стороны – темный неровный массив с редкими беспорядочными огоньками – Утылва. Если встать лицом к ней, по правую руку как раз Кашиха, Шайтанка и далее Пятибок–гора. Степь засыпает неглубоко; темнота колышется, постоянно меняет оттенки - ветер шевелит ковыли. Восточная городская черта обозначена дорогой – более темная полоса. По ней (по дороге, мимо статуи раскинутыми руками) ездили на кладбище хоронить бабушку. В город с севера заворачивает серебряная лента – река Кляна – там, на мосту в Кашкуке, Петька от страха чуть не окочурился. Река течет через Пятигорье в Виждай – это опять же справа от Кашихи.
Наибольшее успокоение приносило зрелище Виждая. Голубой дар – дивье зеркало, что поместилось в чаше за пятью вершинами – Пятибок-горой, Шайтанкой, Кашихой, Казятау и Мараем. Главное чудо Пятигорья. Побывать в Утылве и не увидеть Виждая – это хуже, чем увидеть Париж и не умереть. Или не увидеть Париж и умереть. Ну, вы меня поняли…
Виждай. Вижда-ай! а-а-ай!!.. Таинственный, окутанный древним туманом. Кто он? что он? Наследник исчезнувшей эпохи. Сколько эпох – столько и наследников (а правда, сколько??). Когда-то здесь, в южноуральской степи, было древнее море. Что невероятно. Сейчас пустынная холмистая местность. Крупная водная артерия - река Мара - огибает Утылву гораздо южнее. Солнце высушивает почву. Ветра обнажают и разрушают скальные породы. В степи встречается каменный известняк – многие камни разломаны так, что показывается интересный рельеф – на срезах словно проступают очертания морских раковин. Это ли не доказательств? но чего же?
Выражаясь обыкновенно, Виждай – пресноводный карстовый водоем, куда впадает река Кляна, еще с окрестных холмов струятся пресные и соленые родники. Соленая вода заживляет кожные раны. Пресная вода считается святой – может годы храниться в закрытой емкости. По форме озеро – почти правильная круглая чаша. Дно каменистое. Опять же попадаются очень интересные камни – эти, как их, белемниты и аммониты. Пятигорье довольно близко подходит к озеру – остается зеленая полоска и берег. В Виждае в изобилии водится рыба – карась, сазан, язь, плотва. Для рыбаков азарт, удовольствие и отдых. Для Петьки в его нынешней ситуации швах – спасение. Днем Петька спускался в Утылву. Не угомонился наш герой. Митинг на городской площади – свидетельство тому.
Петька – чистый гуманитарий. У него мышление восприимчивое, гибкое, быстрое. Очень подвержен эмоциям. Однако прикладывая усилия, оказывается способен своими эмоциями рулить и даже навязать их окружающим. Пока молод – ровесник Лешки Имбрякина, и учатся они в одном (десятом) классе. Ему бы, Петьке, подрасти, подтянуть мозги к эмоциональной сфере, а то там, в чувствах, он подобно корыльбуну в полете. Уже ясно, что формируется любопытный экземпляр человеческой породы – экстраверт, лидер и – чего скрывать – способный манипулятор. Качества политика. У Петьки сейчас руки чешутся поиграться с толпой, поточить крепнущие коготки. Нужна устойчивость, зрелость, когда природные задатки просто золотые.
Для Петьки в Утылве идеальные условия. Он резвился как молодой щуренок в Виждае, пока не вымахал, что его заметили крупные хищники - Варвара и братья Клобы. После ночи с иллюминацией в Маре госпожа Пятилетова ощутила себя униженной наглым мальчишкой. Она это выразила неосознанно – чисто по-женски – издала протяжный вопль. На следующий день (после праздника Победы) Варвара отправилась в Кортубин, где помимо конторы Стальинвеста посетила модный салон и постриглась. Конечно, не налысо – не стоит такой жертвы каждый попавшийся придурок. Куафер в салоне сделал ей смелую ассиметричную прическу – с одного бока волосы коротко, а с другого длинно – Варвара выглядела эффектно, но не радовалась. Дурной знак для Петьки – даже если он спрятался на Казятау, его хитрость не спасет. Недаром старая мудрая Юлия в Коммуздяках растолковывала непонимающему внуку Максиму – если женщина (тем более, жена - Тая) сменила прическу…
Но уже поздно. Для кого поздно? Для Петьки, Варвары, Максима, Юлии, покойной бабушки? ТыМЗ, Утылвы, всех нас? ПОЗДНО! в нашей истории с наследством – с ним выяснилось, покойница завещала квартиру русой девочке в сарафане, вопрос разрешился. А для остальных? Для всей страны? Слишком поздно, чтобы сделать, как должно? или поздно, чтобы держать и не пущать? Не удержишь ведь – пузырьки беспрерывно булькают. Подрастают новые мальчики. Яркие, талантливые, шебутные. Не будут они пустыми пузырьками – послушными рекрутами созданной системы. Пока пробуют – булькают. Желаете послушать?
Кого Петька привлек к сегодняшней авантюре? Двоюродных братовьев – Анютиных. Свою верную свиту. Они – все Анютины – белесые как горошины из одного стручка. Загорелые до красноты, волосы и брови на майском солнце успели превратиться в солому. Среднего роста, поджарые, крепкие в плечах. Юные мужички. Твердые лица, привычка морщить лоб. Петька среди братовьев – кругляшок. Анютины не слишком словоохотливы – высказываться предоставили Петьке, а уж тот при каждом случае разливается соловьем. С яслей командир в семейной команде. Братья везде шли за ним – пришли и на площадь. То есть Петька не одинок и не полностью беззащитен, поэтому показывал зубы – а вот возьмите! попробуйте! Не выйдет.
Итак, силовое обеспечение – Матвей и Денис Анютины. Лучший друг Леша Имбрякин не явился. Увы. Разошлись стежки–дорожки – точнее, общая дорога разветвилась, одна колея свернула в волчавник к ворпаням, а другая – неизвестно куда. Петька никогда не знал, чем обернутся его авантюры – и вообще, полегче бы ему на поворотах. Дружба забыта – Петька отправился на площадь митинговать, а Лешка занялся амурами с черноволосой незнакомкой, прятавшей свое лицо. Между ними встала стена. И значит, силы тылков ослаблены. Кому выгодно?
Пойдем дальше по головам Петькиных сторонников. Юный Юлий – сын Натальи Матвеевны Порываевой, в замужестве Цыбиной, отпрыск рода Цыбиных. Худосочный, с птичьим личиком. Вредный, злопамятный. Копия деда. Скромная стройная девушка Устина. Пепельные волосы расчесаны на прямой пробор и распущены по спине. Связанная ажурно кофточка. На круглом носике очки с толстыми стеклами, за которыми зрачки расплывались, и девушка смахивала на инопланетянку. Устина уже не в школе – год как закончила, и родня пристроила ее в городскую библиотеку. Вездесущая Людка Кулыйкина тогда возмущалась и обижалась – она хотела, чтобы дочь Тамара попала на это теплое местечко, но Тамара училась неважнецки, а Устина с приличным аттестатом поступила в Оренбургский колледж культуры и искусств по специальности библиотековедение, на заочное отделение – вот ей работа по будущему профессиональному профилю. Людка в сердцах выдала: зато моя Тамарочка быстрей замуж выскочит, а ваша тихоня зачахнет в бумажной пыли. Устина и впрямь пугливая мышка, но нечто таится за линзами очков, всегдашним непроницаемым выражением – словно прекрасная царевна за лягушачьей кожей. Девушка умела держать на расстоянии. И как съязвила Кулыйкина – замужество не наклевывалось, пеленки, распашонки, стирка, готовка не отнимали сил и времени. Свободна пока. В том числе и для подобных мероприятий.
Ячейка добросовестно готовилась к митингу. Готовилась поразить Утылву. Отыскали на просторах интернета коллекцию довоенных пропагандистских СССРовских плакатов, выбрали подходящие для нашего случая. Распечатать помог Килька Кулыйкин - на техотделовском принтере, предназначенном для больших чертежей. Килька же помог видоизменить плакаты – приспособить их на злобу дня.
 К примеру, на одном плакате паровоз взбирался вверх, выдыхая клубы дыма – к светлому будущему, на паровозе прикреплено красное знамя. Актуальная подпись:
Наш паровоз вперед летит! От станции Социализм К станции Капитализм (минуя станцию Коммунизм). Народ НА (НЕ) ПАРОВОЗ!
Или еще плакат. Карикатурный. Холдинг АО Наше Железо изображен в виде толстого американского буржуина в черном фраке, цилиндре и с сигарой в зубах. Под руку с холдингом презрительная брюнетка в шикарном синем туалете – угадывалась госпожа Пятилетова. В качестве тылков фигурировали униженные рабочие времен американской великой депрессии. И это еще ничего – изобретательный Петька Глаз предлагал сделать из холдинга вампира, который кровь сосет из Утылвы. Ну, как вам? это, вообще, допустимо? САНКЦИОНИРОВАННО?
Плакаты прибили к листам фанеры, к фанере приделали палки. По телевизору много раз наблюдали, как митингуют в других странах. У нас молодые люди условились, взяли в руки по плакату, образовали возле памятника герою красноармейцу хоровод (понятный универсальный ритуал) – правда, за руки не брались (по телевизору такого не показывали). Ну, и пошли митинговать. По кругу.
Памятуя, чем заканчиваются несанкционированные акции протеста, участники бросали настороженные взгляды – вот сейчас подкатят автозаки, прилетит омон с автоматами, набегут журналисты с микрофонами и камерами. Членов ячейки кинутся разгонять – они же против властей. Единственная девочка Устина пришла в джинсах, не осмелившись надеть короткую юбку – мало ли какой конфуз приключится, когда арестуют и поволокут за решетку, стыда не оберешься! Парни гордо выпячивали грудь – готовились пострадать за правое дело. Молодежь кайфовала.
Кто бы в Утылве тронул протестантов? Непосредственно в круге собрались человек пять (ну, плюс-минус - они менялись – уходили, приходили), а зрителей толкалось в разы больше. Очень неравнодушных, болеющих зрителей. Взрослых тылков. Бабушек, дедушек, мам и пап, теть, дядь, младших отпрысков – все родня начинающих политиков. Переминался с ноги на ногу старик Цыбин, кривился и без того кривым лицом. Ему все очень не нравилось, но он не комментировал – ведь дело касалось его внука. Эта многочисленная группа поддержки была гораздо активней, воинственней, готовой к отпору – если их деточек кто попробует пальцем тронуть. А кто попробует? Смешно. В круге шагала девушка Устина – падчерица начальника РЭО ГИБДД МО МВД РФ «Тылвинский» лейтенанта К.Г. Жадобина. Сам Петька Глаз и братовья – тоже местных голубых кровей - Анютинских. Большинство членов ячейки – несовершеннолетние. Накануне митинга ветеран тылвинского образования А.Н. Кулыйкина звонила директору школы и спрашивала, что он будет делать? Директор авторитетно ответил, что придет на площадь и своим телом закроет любого ученика. Не понадобилось.
Самая шумная и бесцеремонная компания – Серега Рванов и его кашкукские кореша. Они притопали на обещанный спектакль во всеоружии – с пивом. Веселиться начали задолго и независимо от происходящего. Сереге нужно отвлечься – его (и его брата Женьки) давняя симпатия Тамара Кулыйкина хороводилась теперь с другим. Натурально Серега расстраивался, и друзья предложили попить пива – мало ли красивых девчонок? свет клином на Тамаре не сошелся. Среди толчеи на площади Тамару не видно. Серега покрывался красной краской. Цыбин влез было с замечаниями насчет вреда алкоголизма и испорченности нынешней молодежи, но присмотрелся к парням и махнул рукой. А парни-то пригодились в дальнейшем.
Вроде все сказано. О начале митинга и о том, что предшествовало его началу. Ничего не пропустили, что может повлиять? А! Вон еще любопытная группа.
Поодаль, на границе асфальта, возле здорового, развесистого карагача (возраст его старше площади и самого города – боюсь, даже старше села Утылва) притулилась троица. Разношерстная – в буквальном смысле. Девочка подросток с бледной тонкой кожей и спутанными русыми волосами. Желто-коричневый сарафан как яркое пятно на фоне растительной зелени. Та самая Машутка Кулыйкина – недавняя гостья Максима Елгокова. Ах, нет! Не гостья – хозяйка квартиры по Коммунальной, 6 – покойная бабушка ведь ей завещала. Рядом стоял взрослый тип - некрасивый, желтокожий. Он постоянно гримасничал – слишком резко, нарочито – словно переигрывает. Одет простецки – треники, футболка с вытянутой горловиной – все мятое, пыльное. И тело прямое и не гибкое, отнюдь не спортивного силуэта. Грудь впалая, живот напоминает мягкое брюшко, а не накачанный пресс. И прочие мускулы тоже не бугрились под кожей. Сама кожа желтая, с корявинами, как задубевшая. Цвет глаз непонятен. Брови и ресницы сливаются с кожей. Когда раздвигаются губы, то зубы не блестят – они все в наличие, крепкие, твердые, но тоже желтые. Вообще, лицо без возраста, без эмоций – да, его искажают гримасы, но (уже упоминалось) чересчур нарочито – когда чувств не испытываешь, хотя силишься их продемонстрировать. Максим подтвердит - ночью у подъезда исказилось лицо Паньки прежде, чем он замахнулся палкой. Все впечаталось в мозг племянника – опять прежде, чем тот отключился.
Панька! Мерзавец эдакий! – Дюшин вопль.
Сейчас тип по имени Панька (странное имечко среди прочих местных странностей) стоял рядом с девочкой в сарафане и беседовал миролюбиво. Машутка его не боялась.
Последний – и самый колоритный - член компании. Язык не поворачивается назвать его как-то приниженно, потому что – да, это был кот, но не совсем обыкновенный. И даже совсем не…
**
К бабылидиному коту тылки всегда относились… ну, с настороженностью, что ли. Удивительное, почти сказочное существо. Непонятно каковской породы. Именно из-за размера. Конечно, не максимального среди кошачьих – вот ашера достигает почти метра в холке, но ее вывели искусственно. А Кефирчик сам по себе огромный, природный, тутошний. Красавец кот. Мягкий, вальяжный. У тылков – закоснелого народа - предрассудков хватает. К котам отношение смешанное – как к чистым и нечистым. Обладающим сильной аурой. Особенно сильны животные белой и рыжей окраски. Не обязательно коты – можно и зайцы. Но зайца в доме не посадишь – сбежит в дикую степь. А Кефирчик у бабы Лиды прижился. Все не спроста было, что подтвердила наша история.
В 21 веке тылки продолжали верить в колдовство, в магию. Советское атеистическое прошлое не становилось препятствием. Не смущали противоречия – чугунный красноармеец в буденовке и гнездо злобных ворпаней под Шайтанкой, производство кривошипных ножниц и пронзительная любовь дивьей девочки Калинки, покойная баба Лида – всеобщая добрая бабушка и ее отец – палач Гранит Решов, тоже покойный – расстрелянный. Жизнь полна противоречий и неочевидных вещей – даже если ты их можешь видеть, то что? правильно, не верь глазам своим – это все только кажется…. Например, пресловутая любовная магия. Для соблазнения нужна белая шерсть, для отвращения рыжая. Ладонь трут о белую шерсть, пока шерсть не согреется и не начнет потрескивать – этим клочком надо коснуться обнаженной кожи того, кого вожделеешь. Рыжую шерсть не надо гладить – просто пощекотать. Не подвергался сомнению кошачий дар целительства. Коты – проводники своей магии и «громоотводы» против чужой, поэтому в каждом доме в Кашкуке имелись кот или кошка. Но Кефирчик – уникум.
Сколько помнят тылки – Кефирчик всегда жил в доме бабы Лиды. Ну, жил – слишком сказано. Кефирчик – не домашний кот, утеха старой девы, мягкая игрушка. Он – вполне себе самостоятельное, вольное животное. Его территория – вся Утылва. Кефирчик знал каждый закоулок, и его все знали – иллюзий не испытывали. Откуда же в Утылве появилось эдакое чудо? Белоснежное взбитое облако с голубыми глазами и розовым носом – своенравное, обидчивое облако. Такое ощущение, что Кефирчик был всегда. Но коты ведь столько не живут. Лида Чиросвий вернулась на родину своих предков по достижении двадцатилетия, закончив обучаться в Орском педагогическом институте – немало времени истекло. Кот должен состариться и помереть, а Кефирчик пережил хозяйку, сохранил бодрость и упрямство. Чертовщина полная. Но внешне Кефирчик не напоминал черта – он напоминал ангельское существо, что легко было обмануться. Да уж, пакостил он с невинными голубыми глазами. И с Максимом Елгоковым поступил не лучшим образом в его первую же ночь в квартире бабы Лиды. Это как раз можно объяснить ревностью, что на месте покойной хозяйки вдруг очутился неизвестный мужик – вот Кефирчик и подтолкнул незваного (он, кот-то, его не звал!) гостя к окошку, а дальше Максим выпал сам. Характерный прием Кефирчика. Рассказывают, что в молодости кот проделывал фокусы еще похлеще – будто бы именно он явился виновником того, что баба Лида не вышла замуж, а ведь наклевывалась партия! Нет, не за носатого старшеклассника Борьку Васыра, что смешно и глупо. У Лидочки Чиросвий завелся настоящий жених. Не местный. Откуда – неизвестно. Он приезжал специально в Утылву, чтобы навестить Лидочку. Взрослый рыжий парень. Лидочка никому его не представляла, на расспросы отмалчивалась, но гость иногда ночевал у нее – наверное, неудобно в один день приехать и уехать. Соседи блюли приличия. Гостю стелили на полу в кухне. Лиду пытали – кто он тебе? сводный брат? друг? может, жених? дядя? Лида молчала. Она в молодости очень молчаливой была, так в ней красноречие и в старости не прорезалось. Девушка хмурая и гордая. Всех отталкивала. И парня, наверное, тоже оттолкнула своей неприветливостью. Стал он приезжать все реже и реже. А Лида встречать его холодней. В душе уже распрощалась, смирилась. Чтобы не скучать, кота завела в квартире – да вот Кефирчика. Не котенка, а сразу здорового, белого кота. Соседи жаловались, что покою от него нет – даже ночью он цокает в коридоре. Только кот решил, что это он в доме хозяин, а не девушка. И жениха встретил в штыки. Случилось между ними – между обоими самцами – нечто вроде поединка. Нет, не безобразная драка. Противостояние – в буквальном смысле. Стояние напротив друг друга. Но не друзья они, а заклятые враги. Жених хотел пройти в комнату, а Кефирчик преградил ему дорогу. Так они застыли. Лишь на первый взгляд ничего не происходило – на второй уже показалось нечто. Напряжение, как электрический разряд вспыхнуло между ними. Шерсть у Кефирчика вздыбилась, он превратился в шар – ну, не в шаровую молнию. Голубые глаза чуть не вытекли. По воздуху от парня к Кефирчику как волна пробежала – хотя там прозрачный, сухой воздух, без пузырьков. А Кефирчик раздувался угрожающе. Чем закончилось? Не дракой, но не менее скандально – девушка выбрала кота. Жениху указали на дверь, несмотря на его протесты. А Кефирчик с тех пор утвердился в правах на свою территорию. И стали они жить – поживать – баба Лида (тогда еще не бабушка, а девушка) и ее кот. Вот такая сказка.
Час полуночный придет
Замяучит белый кот.
Тогда еще никто не слышал, как он мяучит. Кефирчик осваивал новую территорию, притворялся милым котиком и молчал как рыба – как Дюшина рыбешка – головешка. А Кефирчик – умный кот, голова… Наконец, раздался его властный голос. Феноменально. Не высокие, мягкие звуки – мяу, мяу – а громкое, настырное, сиплое – МА-АУ! МАУ! У-У… Совсем не по-кошачьи.
Затем кот обнаглел, сбросил милую голубоглазую маску. Среди его свойств обнаружилось одно огромное, чрезмерное – во весь горизонт, что гору Марай собой закроет, и четыре других горы не понадобятся. Кот очень злопамятен. Кефирчик помнил все. Как ребенок во дворе шутки ради запустил ему на хвост горсть репья. Или молодая мамаша, совершив постирушки на улке и вывесив детское белье на веревку, выплеснула тазик в кусты и окатила водой спящего кота. Пьяный мужик тащил в авоське сырую рыбу, поводил перед носом Кефирчика рыбьим хвостом, но ничего не дал и даже усы хотел обрезать. Шутникам Кефирчик отомстил. Больше никому неповадно было. У той тетки с тазиком дождик постоянно мочил свежевыстиранное белье – у всех во дворе не мочил, а у нее мочил. У мужика несколько раз авоська оказывалась дырявой – когда он нес не продукты, а водку; мужик ругался и чуть не плакал – пришлось ему для снятия проклятия выложить коту жирную рыбину. А ребенок – что ребенок? девочка – шутить с репьем на ее прическе вздумалось подружкам, придравшимся к чему-то и потом даже не вспомнившим, к чему (а Кефирчик помнил!). Необычный кот.
С бабой Лидой Кефирчик не ссорился. За годы у них сложилось некое согласие. Он относился к ней не как к хозяйке, а она к нему не как к коту. И они, безусловно, понимали друг друга. Все же в поведении Кефирчика чувствовался взгляд свысока – холодный голубой немигающий взгляд: дескать, она, баба Лида – женщина, а я – кот, самец, и я здесь хозяин. Дошло до наглости – днем Кефирчик укладывался на бабушкину кровать, вытягивался на голубом покрывале. Но надо отдать ему должное – когда старушка утомлялась и хотела отдохнуть, он сразу уступал ей. А ночи кот проводил вне дома. Рыскал всюду. Кашкук, Малыхань, Оторванка, Новый Быт и даже Негодь, Пятигорье – это все его угодья для охоты и гулянок. На кого он охотился? Тайна. Баба Лида не заботилась кормежкой Кефирчика – даже если бы она всю свою скромную пенсию ухнула на кошачьи потребности, этого не хватило бы, да и самой тогда что? зубы на полку? Кефирчик благородно не объедал бабушку и всегда был сыт и независим. Дикий зверь найдет пропитание. Хотя бы сало в чужом доме, курицу в чужом дворе. Зазевавшуюся ворону или голубя. Мышь в поле. Не пойман – не вор. Не нашелся еще тот, кто поймал бы Кефирчика.
С потомством у Кефирчика не получалось. Сила имелась, и страстность; мартовские крики МАУ-МАУ-МАУ раздирали уши бабушкиных соседей, но никто кощунственно не советовал кастрировать кота. Испоганить такую красоту! Подружки Кефирчика котились, но потомство – крупноголовое и, как правило, не чисто белое – не выживало. Вот такой Кефирчик оставался в Кашкуке один – единственный. Баба Лида тоже коротала свой век в одиночестве. И теперь она умерла. Заботы о бабушкином питомце взяла Машутка Кулыйкина. Четырнадцатилетняя девчонка о себе не умеет позаботиться. Но Кефирчик ее не отвергал, приготовился манипулировать. По крайней мере, есть квартира – пристанище. А дальше посмотрим.
Сейчас на площади Машутка не особо смотрела по сторонам – присела, подоткнув подол сарафана, и гладила кота. Панька оперся плечом о дерево, засунул руки в карманы треников и демонстрировал независимый, дерзкий вид. Насчет занятия Кефирчика – позже. Компания как бы существовала отдельно от толпы, что возникал резонный вопрос – а зачем они-то сюда пришли? Ну, зачем, зачем… Все пришли – вот и они. И даже кот, которому суждено стать одним из главных героев сегодняшнего сборища. Это коту?!..
К троице под карагачем приблизилась девушка Леся – средняя из сестер Кулыйкиных. Самая незаметная из них. Старшая сестра Тамара – цветущая провинциальная роза совсем не с розовым характером. В чем-то похожа на Ирэн, хотя до ее уровня не дотягивает - это уже на придирчивый взгляд. Младшая Машутка еще ребенок, и уже сейчас ясно, что второй (или вернее, третьей) Тамары не вырастет. Леся между ними. Ее затмевает каждая из сестер в своей манере. Леся привыкла находиться в тени, когда Тамара уже была, а Машутки еще не было. Вообще, сестры Кулыйкины не дружны. Из них Леся – самая отзывчивая, послушная. И блеклая, невзрачная она – ничто взгляд не притягивается. Не унаследовала ничего от Чиросвиевской родни – ни красы Фаины, ни особости Калинки. Как в сказке сказано (не про девиц):
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Так вот, среди трех сестер Леся – и так, и сяк. Но без всякого скрытого смысла. В семье Лесин голосок почти не слышен – она всегда смотрела в рот матери и Тамаре, не противоречила им. Хлопот не доставляла – в отличие от Машутки. Тамарины вещи Лесе большеваты, но она донашивала их. А в Лесе все было мельче – грудь не так высока, осанка не хороша (врожденный сколиоз, и ногу малость подволакивала), талия не тонка, бедра не круты. Людмила порой досадовала на дочь – непутеха – ни скрыть свои недостатки, ни блеснуть достоинствами (какими именно?). Безнадежно. Девочка чувствовала недовольство, и в ней с детства образовалась тревожность – вечно чего-то ждала и пугалась. Угождала матери. Но Людмила досадовала сильнее. Никто ничего поменять не мог (главу семейства Кильку даже не брали в расчет) – Кулыйкины бегали по кругу. Надежда на прорыв – на выгодное замужество Тамары.
Сейчас Леся – мягкая шатеночка с напряженным лицом и уклончивым взглядом – одета явно не в свое платье невероятной, ляпистой расцветки. Какие-то желтые горошины, зеленые стручки на синей клетке. Даже Ирэн не рискнула бы нарядиться. Но Ирэн – не Тамара Кулыйкина – класс повыше. А Лесю никто не спрашивал.
Вот ты где. Если мама узнает? – обратилась Леся к Машутке. Разговаривала только с сестрой, типа по имени Панька старательно игнорировала. Впрочем, Панька не отрывался от дерева и не вмешивался в беседу.
Откуда она узнает? – не поднимая чудных глаз, поинтересовалась Машутка. – Ты ей донесешь? Пойдешь, Леська?
Я не пойду. Но мама все узнает. И я боюсь…
Да ты вечно боишься. Зачем тогда на площадь пришла? Слышала, что говорят? Сейчас разгон начнется. И всех в тюрягу… Беги быстрей. Не оглядывайся.
Да, да… А ты как же? Страшно ведь…
Бояться – это совсем не жить. Я не одна. С Панькой.
Вот – вот. Мама говорила…
Пожалуйста, не говори мне, что мама говорила. Всегда одно и то же…
Машутка, мама зла на тебя. Из-за квартиры. Баба Лида квартиру тебе завещала.
Я слышала. Не помню, когда. Зимой. Баба Лида предложила – переезжай ко мне, попривыкнешь тут жить и совсем останешься. Я подумала, хоть кричать мать не будет. Я не просила мне квартиру завещать. Я, вообще, ничего не просила. Не хотела, чтобы баба Лида умерла… Хорошо, что не при мне она это сделала…
Ой, Машутка, ты же ее мертвой нашла. В квартире с тех пор черти что творится. С бабылидиным племянником. Он жалуется.
Не его дело. Не его квартира. Жадный племянник. Он у Кефирчика его чашку отобрал и не отдает. Бедный Кефирчик. Мама его к нам не пускает.
Ты же просила и тебе ответили. Смирись. Вырастешь и переселишься к бабе Лиде – там хозяйкой станешь. Приютишь, кого хочешь…
Когда это случится… Мама твердит, что я – маленькая, и не мне решать. Ничего не позволяется! Томке, значит, можно, а мне…
Ну, и что Тамара? Сравнила!
Тамара сейчас за женишком побежала. За мэром.
Куда? За кем?
В мэрию за мэром. Я видела. В его кабинете на втором этаже окно распахнуто. Там Томка показалась со своим Сережкой… На это матери плевать!
Машутка, они поженятся. Кольца наденут. У тебя же дружок – вот рядом…
Жениться – ф-фу, глупо. Вот еще! Мы просто дружим.
С кем дружите? С Панькой? Он палкой с размаху бьет… Или еще с котом? С ума сошла! Глянь, что твой друг вытворяет…
И че? Он же кот…
Пока сестры Кулыйкина разговаривали, Кефирчик времени даром не терял – ворон не считал. Он их ловил. И поймал-таки одну. Черная стая слетела с карагача на тротуар. Кефирчик замер, следя мерцающим взглядом за ходячей тушкой в перьях. Неосторожная ворона приблизилась на расстояние прыжка.
Раз! Раз!..
Объявленное на площади действо прервало все разговоры и привлекло общее внимание. Главный протестант Петька Глаз с рупором занял позицию спиной к памятнику и лицом к толпе. Его круглая фигура раскачивалась на носках и выдавала явно нервозное состояние. Все-таки митинг в Утылве не каждый день! Поехали?
Петька обозрел (оборзел!) толпу, подобрал живот, с всхлипом втянул в себя воздух, чтобы начать речь, и запнулся на первом же слове.
Това… э… гос-с… ой, гра-а…
Кефирчик, не спеша, со знанием дела, наступил лапой на одно крыло, облизнулся розовым язычком. Несчастная ворона в состоянии полной беспомощности издала душераздирающе:
Кра-кра-кра!..
Петька с вороной, не сговариваясь, попали в унисон – гра-кра. Звуковые волны слились, треск динамика послужил аккомпанементом.
Люди на площади посмотрели под карагач - что там происходит? Кефирчик ничуть не смутился и не ослаблял хватку.
Разбойник какой! – Леся подбежала к коту и пнула носком туфли под хвост. – Отпусти птицу, троглодит! Ишь, вцепился и зубами, и когтями…
Кефирчик мазнул девчонку голубым плотоядным взглядом и негромко рыкнул: дура, что ли? вороне конец один… Как оказалось, другой – не суждено сегодня закончить. Вообще-то, вороны триста лет живут… И в этот миг кошачьи когти слегка разжались, ворона вырвала свое крыло, заковыляла на птичьих лапах, подпрыгнула, распласталась в воздухе и взмыла вверх.
Кра-кра-кра! – сделала неуверенный круг над памятником Герою. Людской интерес сосредоточился на добыче, которая сегодня изловчилась и не стала добычей – сказочно повезло ей. А тылкам повезет? В толпе булькнули ехидные смешки.
Петька впал в крайнее недовольство из-за нарушения задуманного сценария – и все из-за кого? из-за птицы! Юный оратор тут же вскинул рупор ко рту:
Кра… – насмешки отмел напрочь. – Г-ра.. Граждане!! М-мы, неравнодушные жители, пришли с-сюда…
Пришли, пришли. А как было не прийти? Вы такой шухер подняли. Ты в этом деле мастер… Че надо, Петька?
Об-бращаюсь от имени молодежной ячейки Правого Блока. Мы намерены огласить свое гражданскую позицию. Гр-ра… Сограждане Утылвы! чтобы быть услышанными и увиденными… Наша жизнь в наших руках!
И увидели вас, не сомневайтесь. Плакатики-то противоправительственные. Или против кого?.. Петька, вообще, ты за кого? за большевиков али за коммунистов? Не выбрал? Тогда – гражданин. Под следствием. В Мару-то милицию вызывали!..
Гражданин Глаз, вы зачем устраиваете балаган? Цирк с воронами! Что и кому хотите доказать? Власти нашей? Так мэр Колесников сам холдингу обязан. Ворон ворону глаз не выклюет. А тебе директорша обещала хвоста накрутить – вот как сейчас Кефирчик вороне. Спекся ты, Глазик…
Мы не должны молчать! Иначе с нами как с той безмозглой вороной…
Я и говорю – наплевать на нас в верхах!
Люди на площади переговаривались и переругивались, но достаточно лениво. Выпитое пиво разморило парней. Везучая ворона улетела. Молодые члены ячейки утомились шагать по кругу, солнце напекло им на головы. Огонек общего воодушевления гаснул. Поддержать его у Петьки не хватило опыта. Митинг протеста грозил закончиться не просто полным провалом – тихо раствориться в звенящем от жары воздухе, словно до этого ничего не булькало. Петька огорчился и ощутил, как эмоциональные качели двинулись сверху вниз. Фиаско!
Внезапно пришла подмога, которую не ждали. Лишенный лакомства Кефирчик покрутил башкой и, заинтересовавшись, неторопливо процокал по асфальту (не так громко, как по деревянному полу в бабылидиной квартире) к кругу протестантов. Юноши и девушки приветствовали кота возгласами:
Кефирчик! кис-кис… или кусь-кусь. Сала нет ни у кого?
Он дикое мясо предпочитает. Воронье. Но не падаль.
Мы же на митинге – у нас плакаты. И палки. Ха, палки у Паньки! Не хошь?
Становись в строй, Кефирчик! Нам вожаков недостает. Петька, не обижайся! Что-то у тебя сегодня не складывается – гра да кра… Конечно, когда две ночи протрясешься на горе… А кругом ворпани – это как мертвые с косами стоят… Рыжие зайцы – ужас, ужас…
Директорша Петькиного фортеля не простит. Только помянули ее – и вон… Подвинься, Демидка!
Долго будет жить госпожа Пятилетова – может статься, что дольше триста вороньих лет. Дольше Утылвы. На площадь выехал изящный белый Мерседес. За ним показалась черная громада Лэнд Ровера. Автомобили директорши и ее рыжих клевретов. Знали ли хозяева о митинге под окнами городской администрации? И если знали, то чего поперлись? вызвать еще большее раздражение и гнев у тылков? Нет, директорша – не дура – и тем более, не романтическая дура как Петька Глаз. Представители холдинга, очевидно, направлялись в мэрию по важному делу. Конечно, они что-то слышали про сборище – непонятно чье и по какому поводу - но поскольку оно, сборище-то, не санкционировано, то его и не должно быть. Железная логика!
Уже вырулив на площадь, что-то делать поздно. Из-за толпы не развернешься, никто начальству угодничать не желал. Автомобили встали и засигналили, требуя освободить дорогу. У юных протестантов круг слегка покривился – его часть непосредственно перед Мерседесом принялась втягиваться внутрь. Кое-кто отошел, чтобы не быть задавленным колесами. Здесь модная забава, флешмоб с плакатами, а не жертвование во имя Утылвы. Взревел мотор, и Мерседес чуть подвинулся с места. Народ загалдел.
Люди! Не надо бояться!– крикнул Петька. - Послушайте же!
Наша жизнь в наших руках!
МАУ-МАУ! МАУ-МАВ!!
На призыв откликнулся Кефирчик – не замяучил, а прорыдал оглушительно, с хриплой надсадой. Получилось даже без громкоговорителя – всех перекрыл.
Петька с оторопью взирал на кота – тот расположился перед Мерседесом, восстановив магический круг. Кефирчик протянул пухлую лапу к невидимым за тонированными стеклами пассажирам.
МАУ!..
Петька зачастил, пытаясь донести свою мысль:
В конце концов, полагаться мы можем только на себя. В создавшейся ситуации. Глупо рассчитывать на Кортубин или Москву. Им-то что?
Наплевать на нас в верхах!
МАУ-МАУ! МАУ-МАВ!!
Теперь Петька убедился, что все происходящее реально. Реально круто. И креативно. Первый в новой истории Утылвы несанкционированный митинг надолго запомнят.
Надувшиеся пивом парни заржали. Швырнули бутылку над головами – она пролетела, никому не причинив вреда, и со звоном упала под карагачем. Панька словно очнулся, вздрогнул и вытаращил глаза – кота рядом не было.
Дверцы Лэнд Ровера распахнулись с двух сторон. Из салона спрыгнули представители холдинга – уже прославившиеся в Утылве братья Клобы. Среди простецкой толпы они вырядились как на парад – в дорогих костюмах от Армани (опять итальянских), белых рубашках, шелковых галстуках. Цивильные европейцы – не то, что из Карловых Вар, а покруче бери – из Берлина, Рима, Лондона или Парижа. Эффективные менеджеры, бл..! Вся Утылва от них стонет. И дух звериный от братьев не ощущается – пахнет дорогим итальянским парфюмом. Крепкий древесный аромат с легким цитрусовым привкусом. Ну, волчьи ягоды тоже благоухают - ядовито.
Клобы совершили несколько шагов от Лэнд Ровера, как бы слегка разминая затекшие ноги - или лапы? – нет, ноги. В дорогих туфлях ручной работы когтями не цокают. У обоих Клобов острый прищур исподлобья нацелился на толпу – особенно на Серегу Рванова и парней. Так сказать, братья в любой миг готовы к стрельбе (или они кинжалами орудуют? по сусалам – особенно, по носам). Готовы к труду и обороне. Перетрудились они на закрытии единственного местного завода. Памятник надо поставить – наравне с героями гражданской войны. Младший Клоб замер в той же позе, что и Кефирчик перед вороной – его лицо (брата, а не Кефирчика) выкристаллизовалось, побледнело. Он безотчетно облизал губы, бросил взгляд на старшего, который, повинуясь поданному знаку (опущенному стеклу в Мерседесе), направился к шефу – вернее, к шефине. Подойдя, наклонился, приложил ухо. Младший в это время страховал от всяких действий горячих голов – приятели Сереги Рванова напились изрядно. Опасаться было чего.
Зато Петьке Глазу страх, очевидно, неведом. Его встряхнул внезапный прилив энтузиазма – словно тысячи иголок (как рыжих шерстинок) воткнулись ему в кожу, и сейчас опять же черт (рыжий!) тянул его за язык.
Пожаловали! наши новые хозяева! От них зависит, жить нам или помереть – взять и всей Утылвой сдохнуть. Почему бы и нет? Мы же терпим – как стадо баранов, что гонят на убой. Нас эвон сколько – и это не лишь на площади, а их? Да пусть они ворпани (если это правда), но мы же просто числом затопчем. Затопать! утопить! бултыхнуть в Негодь! Воздух в Утылве очистится. Кислым вонять не будет. Ну! чего вы стоите как бараны?! Наша ячейка с вами! Ответственно заявляем…
После таких безобразных слов вся площадь, что называется, выпала в осадок. Нарушился круг из ближайших Петькиных соратников. Меланхоличная Устина Жадобина разинула ротик. Белобрысые Матвей и Демид Анютины стояли и пялились, не зная, что предпринять – драться, что ли? с кем, с ворпанями? Юлий Цыбин знал - он испарился раньше - когда Кефирчик начал мавкать. Тут следует отметить обстоятельство, на первый взгляд случайное, но повлиявшее на ход событий – если эти события куда-то развивались, а не нагромождались хаотично. Пусть митинг несанкционированный, но для чего-то же он собирался? Хотя теперь Петька не смог бы ответить. Ему недоставало друга Лешки Имбрякина – Лешкиного организованного мышления, методичности, выдержки – и Лешкиных ясных ответов на вопросы. Есть повод отчаяться, а дальше – хуже. Как хуже? по порядку.
Что за обстоятельство связано с пронырливым Юликом? Когда автомобиль лютых врагов Утылвы заблокировали на площади, Юлик потихоньку, незаметно покинул круг и очутился рядом с Мерседесом с опущенным стеклом. Именно Юлик мог видеть сидящих в салоне. Узкое лицо Цыбинского наследника еще больше вытянулось, острая челюсть затряслась, и Юлик прижал ее рукой. Про увиденное необходимо кому-то рассказать, но не сразу удалось вклиниться в течение событий, что драматически обострилось.
Старший Клоб шустро разогнулся от окна Мерседеса – конец Петькиного бреда он успел прослушать (а вот понять что?). Слегка нахмурившись, поймал взгляд брата. Младший кивнул на распоясавшегося лидера молодежной ячейки Правого Блока и тоже шевельнул бровью. Завершив безмолвный сговор, Клобы демонстративно медленно двинулись к Петьке.
Толпа мавкнула в один момент – именно так, с интонацией Кефирчика. Возглас, выдох, стон из всех грудей. Предостережение. По площади прошла волна. Серега Рванов с приятелями бесшабашно ломанулся вперед – между рыжими ворпанями и наивным белобрысым идеалистом. Скандальному оратору гаркнули : иди-ка ты отсюда… Струхнувший было Петька за широкими спинами защитников отчебучил – это когда ноги несли его прочь, а язык молотил.
Нас ничто не испугает! Нет таких вещей. Грудью дорогу. Что угодно выставите. Да хоть…
Рыжий ужас Шайтан – тау!
МАВ-МАУ, МАВ-МАУ!
Кефирчик уже не мавкал и не рыдал – громко рыкал. Всех ужасно нервировало. Лица Клобов исказились злостью. Но что же делать? Никто не знал. Митинг – демократическое мероприятие (санкционированное? то-то и оно!), а здесь грозило проявиться какое дикое зверство. Просто наружу лезло. Не по-людски это. Не пузырьками булькать.
Кефирчик! Кефирчик! Нет…
Единственный человек на площади не испугался – или испугался не за себя. Машутка кинулась к коту и обхватила его.
Идем отсюда, Кефирчик. Идем быстрее. Дурдом творится... Эй! не смейте трогать Кефирчика! Гадкие вы!..
Худенькая, слабая девчонка тащила, буквально волокла на себе здорового кота. Как ей это удалось? В Машутке до сорока килограммов, в коте – больше половины от хозяйки. Что она – спортсмен – тяжеловес? Удивительно. Ответ на вопрос заключается в особом состоянии Кефирчика. Он превратился в раздутый шар, почти невесомый. Вообще, неоднократно Кефирчика вот эдак раздувает. Наверное, какой-то особый прием. И с ворпанями сгодится. Кошачьи шерстинки – проводники сильной внешней энергии. Внутренний заряд иссяк, остался большой белый шар. Впечатление призрачности, уловки – белого пушистого облака, тоже невесомого. Из облака можно слепить что угодно – например, кота. Силуэт плавный, зыбкий. Пушистый хвост бесчувственно распластался. Форма, лишенная содержания. Глаза как две голубые капли вытеки и застекленели. Вместо кота нечто вроде его неодушевленного чучела. Машутка легко подняла большущую игрушку и потащила. Панька следовал за ней, помогая нести хвост. Компания спешно скрылась за карагачем, в зеленых зарослях.
Поле битвы осталось за Клобами. Старший сел за руль Лэнд Ровера, младший пошел вперед, жестом показывая, что надо очистить проезд, разойтись. Воспользовавшись минуткой замешательства, автомобили осторожно, но неуклонно преодолели путь к мэрской резиденции.
И только тут атмосфера на площади разрядилась. Словно сообща выдохнули. Легким ветерком повеяло и остудило страсти. Юные протестанты сложили плакаты - целую гору их поволокли Матвей и Демид Анютины. Как водится, уже к шапочному разбору появилась патрульная машина, из нее окликнули девушку Устину – она побежала на зов отчима – лейтенанта полиции К.Г. Жадобина.
Мероприятие закончилось столь непонятно, скомкано. Молодежная ячейка Правого Блока в Утылве отмитинговалась. Об этой ячейке кортубинское руководство слыхом не слыхивало. Известно, что первый блин всегда комом. Петьке не удалось исполнить, что он задумал. Теперь первым провалом воспользуются враги.
Где же сам Петька Глаз? ранняя звезда тылвинского политического небосклона. За углом мэрии его поймал за край рубашки потрясенный Юлик Цыбин. Он что-то быстро протараторил, чем в свою очередь потряс своего товарища (и гра-жданина).
Говорю же, Лешка там – в Мерседесе… Нет, мне не привидилось!..
Уже по дороге домой Петька повторял, не больно вникая в смысл слов:
Вот оно что… Да как же…
Наше дело точно швах
МАУ-МАВ, МАУ-МАВ…
***
Митинг на площади привлек не только простых зрителей, что толпились и комментировали движение с плакатами по кругу членов ячейки Правого Блока. Наблюдатели стояли в окнах тылвинской администрации.
Трехэтажное здание возведено на пустыре в 60 годы – тогда в стране уже отказывались от сталинских масштабов, а в Утылву они так и не дошли. Построено по типовому проекту, то есть по своему историческому значению и архитектурным достоинствам даже близко не сравнится с первым Кортубинским памятником конструктивизму – Заводоуправлению КМК на Площади Труда (охраняется государством). Да, в Утылве далеко не те масштабы – и не те претензии. В трехэтажке изначально размещались все вместе взятые – тылвинский горком КПСС, горсовет, горисполком и его отделы. С тех пор многое изменилось, но официальная резиденция городской власти сохранилась здесь. По-теперешнему мэрия.
Кабинет мэра находился на втором этаже – дался этот второй этаж! только сейчас никто оттуда не выпадет – ни из окна наружу, ни по лестнице, пересчитав ступеньки, оба пути уже испробованы. Почти два десятилетия назад состоялось знаменитое бюро горкома – смотрины тогдашнего кандидата на должность городского головы Владимира Игнатьевича Щапова. Промелькнули годы в дивьем зеркале. Сейчас в кабинете – на фоне модного светлого современного интерьера – тихо и спокойно. Хозяин кабинета Сергей Николаевич Колесников. Краткая информация о нем: двадцати восьми лет, уроженец Утылвы, прописан в родительской квартире в Новом Быте, родители – пенсионеры, бывшие работники ТыМЗ. Холост, образование высшее – металлургический факультет Кортубинского политеха. Прошлое не содержит ничего выдающегося. Будущее не ясно, что подтверждается несколькими последними днями в Утылве, и особенно зрелищем нынешнего митинга на городской площади. Как бы это выразить? Ох, ясней не станет…
Сергей – мужчина сильный, рослый, под метр восемьдесят, сложен как атлет – широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра. У Колесникова европейская внешность – прямой, правильный профиль, выступающий подбородок. Ощущается мужественная грубоватость, избыток тестостерона. Густой, жесткий черный волос неожиданно в последнее время (именно проведенное на мэрском посту в Утылве) начал седеть – в нем извились серебряные ниточки. Стрижка подчеркивала удлиненный крутой затылок идеальной формы, его обладатель где-то в другом месте (не на Урале) считался бы истинным арийцем. А может, тылки и есть те самые легендарные арии – шли, шли в Европу и не дошли, осели в Пятигорье? Нельзя отвергать ни одну гипотезу, пусть она и сумасшедшая, и чудесатая. Вообще, среди тылков немало красавцев – признаков вырождения не проявляется. Зато разнообразие типажей – яркие блондины Анютины, рыжие Чиросвии, шатены Кулыйкины, брюнеты Решетниковы. Не только арии жили в городе – русские, башкиры, татары, казахи, немцы, украинцы. Еще ворпани попадали. Степной и даже сказочный интернационал. Национальных конфликтов не было – на почве чудесатости случались.
Как же угораздило С. Колесникова очутиться в такой ж… - простите, в должности главы муниципального образования Город Утылва и Тылвинский район? Естественно, из благих побуждений. Ес-с-стественно, из самых благих…
В Утылве президентской компании предшествовали местные выборы. Интересно получилось. Конкурентная борьба между старым и новым в духе времени. Победила молодость, и мэром стал энергичный Сергей Колесников. Пожилой Владимир Игнатьевич Щапов из мэрского статуса перешел в пенсионерский. Все разрешилось по демократической процедуре. Область не диктовала – среди кандидатов не фигурировал ее фаворит, выдвиженец главной федеральной партии – нет такого в Утылве. Колесников – член оппозиционного Правого Блока. Говорилось, что это шанс для депрессивной территории – старые методы исчерпали себя, советское наследство проедено, нужен рывок – куда рвать и чего? когти? Угу, тогда ворпани впервые спустились с Шайтантау в Утылву – дурной знак.
Нет, Колесников – не дурной человек – не совсем циничный. Его воцарение в Утылве само по себе не сулило ничего дурного. Сергей не рассматривал свою должность исключительно как передержку перед рывком к заветным высотам. Собирался что-то сделать для земляков. Но даже ворпани не выползают из своих нор просто так – всегда есть причина и повод, которые по логике нас осчастливят или погубят (да?). А вот наша современная образованная продвинутая молодежь! ничего-то не понимает – слишком далеко продвинулась от исходного смысла. Хотя даже сорокалетний Максим Елгоков может утверждать, что смутное понимание посетило его лишь недавно – ну, так молодому Колесникову еще набираться и набираться жизненного опыта. С другой стороны, он родился в Утылве, последние месяцы еще и мэрствовал здесь, и хлебал этого опыта и чудесатости по самое не хочу. Да хотеть-то мэру как? по порядку, установленному в нашем царстве – государстве. Продолжать рассказ не хочется – не то, что хлебать…
Цинично? по отношению к кому? К Колесникову? ах, ко всем? Сергей молод, неопытен, но чего его жалеть? Те четверо хуторских парнишек Грицан, Агап, Антон и Сашка были моложе и наивнее, и время страшнее. Их никто не щадил, и они никого не щадили. Не то важно, что Колесникову до сорока лет далеко – он доживет и переживет, вот Гранита Решова до сорокалетия расстреляли. Колесников из другого поколения. Сформировался сознательно в другом времени, и его противоречия не резали глаза (ну, и нос). Колесников по рождению тылок, а по воспитанию уже не совок – ни в хорошем, ни в плохом смысле. Преемственность прервалась. Родители благодаря работе на ТыМЗ дали сыну образование, вырастили такого видного, умного, самоуверенного человека. После института Сергей не горел желанием вернуться в Утылву, но сообразил, что путь к высотам целесообразно начинать там – надо вернуться на ступеньку ниже для разгона. И опять же ум подсказал – в депрессивном тылвинском районе лучше пойдет политическая карьера от оппозиции. В областном центре и в Правом Блоке конкуренция велика. Кортубин – это провинция, но это и собственное царство. Царство чернины. Металлургический комбинат, возведенный в степи за двадцать лет. Здесь выросла советская элита – потомки тех, кто отличился на строительстве КМК. Семьи Сатаровых, Елгоковых, Тубаевых, Пивых и других. Союза не стало, а они сохранились в руководстве частного холдинга, в областном правительстве, в политических сферах. Правый Блок – местный проект, и решал он местные задачи, под них получал финансирование от холдинга. Все повязаны. Чужаку (вдобавок тылку!) Колесникову не светило пролезть на первые роли в Блоке, поэтому он возвратился на родину и попробовал там. Если честно, то Леонида Чигирова и его команду не очень интересовали успехи в Утылве – а где это? и зачем? Что может сделать мэр из степного захолустья? ресурсами располагает? Марионетка. Скажут – и спляшет как миленький, а уж направо он будет выкидывать коленца или налево не суть важно.
Колесников попробовал. Хлебнул прелестей здешней жизни. Утылва, как уже говорилось – нищая окраина Кортубинской области, центр сельского района. Сама область – отнюдь не российское нефтегазовое или золотое Эльдорадо (нефть, газ, золото, алмазы у нас добываются в Москве). Что же здесь? Предприятия, доставшиеся по советскому наследству. ТыМЗ, железнодорожная станция Утылва. Бывшему совхозу имени К. Солина тоже посчастливилось уцелеть благодаря старому директору (а ныне владельцу – эксплуататору) Г. Сыродю, но дела далеко не блестящи, совхозная инфраструктура съежилась практически до Малыхани, обезлюдили прочие сельские поселения, люди перешли на натуральное хозяйство. Малыхань как бы отгородилась от Утылвы, а Утылва в свою очередь от области. Сыродю малоинтересен тылвинский мэр – город ничем не поможет району, а теперь сам нуждается в помощи. Только Сыродь – в отличие от наивных тылков – ничуть не верил, что Утылве из центра помогут – кинут сухую кость, чтобы обглодать, а помочь – нет, просто кинут…
Наплевать на нас в верхах!
МАУ–МАВ, МАУ-МАВ!
Колесников попал в трудное положение. Он наивно думал, что не несет старых обязательств – и стереотипов, и предрассудков – что начнет с чистого листа. Начнет правильно, грамотно, строго в соответствии с экономической наукой. Законы внеэкономического принуждения отвергнуты вместе с тоталитарным прошлым. Законы рынка универсальны – надо ими воспользоваться. Ну, не дураки же здесь – должны понять. Не дураки… Колесников убежден, что он – из разряда очень умных. Зато экс-глава Утылвы В. И. Щапов зациклен на всем советском, не желает воспринимать новое. Когда-то был неглупым человеком, достойным руководителем (даже и коммунистом), но закончился. Коммунизма не будет (и не могло быть). Мечта человечества, сбулькнув, утопла. Не зря же ворпани теперь хозяйничают. Пора нам жить цивилизованно. И толерантно – ко всем. Умничка, Сергей! Цивилизованно, ага. Начинай. С правильного названия – Утылва вместо Тылва. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Правильно! Переименование почти состоялось. Город Утылва и Тылвинский район. Чрезвычайно важный вопрос. Тут требуется уточнение. Процедура переименования официально не доведена до конца. Тылки проголосовали «за» (они всегда ЗА!), результаты голосования направлены в областной парламент, там подготовка документов уже в Государственную Думу затянулась – очень понятно, сперва президентская компания, а потом мировой экономический кризис. Тылва (или Утылва) подождет. Не смертельно. Даже для Колесникова – его тоже избрали. На въезде в город красуется знак – треугольник из труб и на нем буквы УТЫЛВА. На камне – указателе тоже, наверное, буквы магически начертались – УТЫЛВА. Никто не задумался насчет последующей чехарды – ведь жителям придется перерегистрировать свои паспорта, ставить туда новые штампы. Юридические лица должны обновить реквизиты, учредительные документы, гербовые печати, вывески, внести изменения в карты и атласы и т.д. И даже «Межрайонный отдел по ветеринарному и фитосанитарному контролю Управления Россельхознадзора по Кортубинской области… качества зерна и семенного контроля…» должен исправить свои входную табличку и бланки (не Тылва – Утылва!).Охр…ть! Кто за все это выложит деньги? Главный плательщик в бюджет Кортубинской области – АО Наше железо? Уже тогда холдинг задумался, как избавиться от балласта – среди прочих убыточных производств закрыть Тылвинский механический завод. А зачем топить деньги вслед за хомутами в Негоди? толку-то?
Цинично. Зато строго по экономической науке. Теперь рулят не антикоммунисты, не либералы, не русофилы и не русофобы - не идеалисты, а чистые прагматики. Откуда взялись? из какой Шайтан – горы? Они не свергали тоталитарный строй и не устанавливали демократию. Даже если иметь в виду более сложные вещи – те, что глубоко в норах, а не на поверхности – не горячие дебаты в Верховном Совете, не уличные акции против ГКЧП и танков на московских улицах. Или против персонального танка Гранит Решов на пыльной грунтовке в Пятигорье – сила этого мифического танка не в его броне. И у нас же не идет война! Враг не топчет нашу землю, не бомбит с воздуха наши большие города типа Кортубина или крохотные типа Утылвы. Почему же везде зияют воронки, мы терпим огромный урон? Признаки разрухи – встают предприятия, пустеют окраинные территории. Что, здесь прошел огненный бог Энгру и его подручные – армия ворпаней? Может быть. Получается, что к нам ломится враг, а наши отцы – командиры – власти, новые капиталисты, банкиры, политики – борются с агрессией – сами закрывают фабрики и заводы, выжимают ресурсы из провинции, бросают таких как тылки на произвол судьбы. Маленькие городки и поселки загибаются. А по форме приличия соблюдены: ворпани щеголяют в итальянских костюмах, действуют законы и стандарты, функционируют государственные ведомства, отделения федеральных партий, органы самоуправления. Колоссальная машина крутится, Россия встает с колен.
Это в России, а что в Утылве? Конфетно-букетный период на руководящей должности для Сергея Колесникова завершился быстро. Поначалу поздравления отовсюду – местных структур, кортубинских властей, холдинга Наше Железо (в состав которого входил ТыМЗ), соратников по Правому Блоку. Для Сергея Николаевича приготовили приятный сюрприз – полностью сменили обстановку в кабинете, чтобы следа не осталось от советских вкусов и привычек предшественника. Все для комфортной и плодотворной работы на благо Утылвы. Интервью с молодым мэром показали по телевизору, сообщили о его планах. Пожелали удачи. Бульк!..
Мэры российских городов – не политики и даже не будущие политики – это правильно. Не для того их избирают. Неправильно, что они не могут сделать то, зачем их выбрали. Не для величия России, не ради торжества определенной политической линии (в поддержку или против), хотя выбирая, избиратели думали, черкая в бюллетенях. Но уже на следующий день к мэру пристают с другими вопросами. Свобода – хорошо. Возвращение к исконному названию Утылва еще лучше. Острые выпады против центра – ух!! как смело… Но все это было вчера, а сегодня грузят проблемами. Накопившиеся долги за ЖКХ в Малыхани – там же деньгами надо платить, а не продуктами. Оборудование малыханского ФАПа. Хотя бы частичная замена магистрального трубопровода по Проспекту Космонавтов – иначе ждать фонтанов. За сезон надо успеть с ремонтом заводской котельной, что обогревала многоквартирники в Кашкуке – сложный и дорогой вопрос перешел по наследству от прежнего мэра и теперь увязывался с кошмарным, глобальным вопросом – градообразующее предприятие закрывается, шах и мат. Еще хохма – не хохма, а дорога – вернее, одно и то же. Дорога на въезде в Утылву с нестандартным ремонтом, проведенным по инициативе В.И. Щапова. Вскрытый асфальт измельчили и высыпали обратно на дорогу, выровняв ямы. Как тылвинского мэра потом полоскали СМИ, выражали неудовольствие областные чиновники. Щапов больше не несет ответственности. И че теперь? с дорогой? на танке ездить или на телеге?
Думайте, Сергей Николаевич, что делать. Через какой колодец прыгать, растопырив лягушачьи лапы? Кстати, недавно жители улицы Коммунальной возмущались, что канализационные колодцы не чистятся и не ремонтируются – конечно, это обязанность ЖКХ, но первый же несчастный случай повысит уровень адресата претензии. Уже! один приезжий – племянник кого-то из местных – ночью споткнулся о сдвинутую крышку колодца и чуть голову себе не разбил. А если бы разбил? Где власти? где мэр? Ау-у! МАУ-У-У-У!!..
Что может мэр маленького городка? Колесников быстро уяснил, что формальная власть у него – резиденция с развивающимся триколором и памятником герою К. Солину, кабинет в модных светлых тонах, служебное удостоверение – все, что надо для личного счастья. Как же общественное благо? Подлинная власть сосредоточилась даже не в заводоуправлении, а в гостинице Мара, где проживала странная троица – директорша и Клобы. В географическом смысле не слишком большое расстояние. За несколько месяцев мэрского стажа Колесников преодолел в душевном настрое путь от самоуверенности, бодрости, молодого оптимизма до обиды и полного раздрая. Внутренне и внешне он изменился.
Утылва лишила Колесникова иллюзий (как это иначе называется?). Он чувствовал себя загнанным в угол. Есть ли выход? Пусть не для карьеры – для самоуважения. Ну, не при сталинской диктатуре живем, когда все под топором ходят, и даже таких матерых палачей как Гранит Решов другие палачи расстреливают. Не надо нам столь ужасного наследства! Сейчас свобода, и человек свободен уйти, если сталкивается с чем-то, противным его взглядам и пониманию. Утылва – не весь мир. И пуп Земли не находится между пятью горами. Где-то шумят большие города и целые мировые мегаполисы, действуют разумные порядки. Мэр Утылвы – не гибельная карма, он тоже свободный человек, который срок по некоему приговору не отбывает. Демократия. Уйти демократично? Как? я устал, я ухожу? Колесников, исконный тылок, понимал: не по-человечески это, не по-мужски. Он же сам заварил кашу. Сам пищал да лез в руководящее кресло и выталкивал оттуда коммуниста – пенсионера. Сам переименовывал Утылву, теперь вспоминал свою затею с краской стыда. Колесников отлично знал, что тылки наградили его прозвищем утырок – даже не утылок – это гораздо обиднее, чем Максима Елгокова прозвали племянником, верно?
Да, Колесников был уже далеко не тот, что в начале славной карьеры. И чувства его терзали самые противные, и сны того хуже.
Вот со снами вовсе швах.
МАУ-МАВ, МАУ-МАВ!
Снилось Сергею (повторялось много ночей), что провалился он в дыру – вроде глубокую темную нору, и кто-то тащит его дальше и глубже. Исчезает надежда спастись. Шутить шуточки с утопленным хомутом неуместно, если жизни суждено пропасть. Стоит ли надеяться? Вдруг впереди в темноте прорезалась щель – расширилась, впустив поток красных лучей. Длинный красный свет достал всюду – даже глаза под прижатыми веками, и картина мира обрела красноватый оттенок (как у Максима Елгокова, когда на лобовое стекло его Форда Фокуса бросили красную юбку). Сергей Колесников как бы проснулся, взмахнул ресницами и, озираясь, обнаружил, что находится уже не под землей, а на поверхности. Не заметил, как вылез из норы. Место представляло собой возвышенность – довольно заметный склон, земля в неровных кочках. И не ночь – то ли утро, то ли вечер. В воздухе туманная пленка, сквозь которую проступают очертания других вершин – вон самая большая, разлапистая Пятибок–гора, скромная Казятау, зацветающая Кашиха. А дальше диво дивное - чистое, прохладное зеркало Виждая. Сказочный мир перед его взором. Душа (дивор) на крылах летит к Виждаю, а ноги оперлись на Шайтан-гору – да так, что стали вдавливаться в землю. Сергей испуганно ойкнул, начал поочередно вытаскивать и отрясать ступни – он не хотел обратно в нору. Перешагнул туда, где трава гуще – не провалишься. Среди зарослей самые высокие и стойкие – ковыли. Жесткие листочки напоминают скрученную проволоку. С ночной прохладой и выпадением росы ковыли ложатся на землю; днем красный свет высушивает росу и распрямляет ковыль. На горе тень неизвестно откуда, и в тени кусты вымахивают до полутора метров – древовидные стебли с зеленой листвой и синими соцветиями, глянцевые ягоды появятся позже. Опять же попадаются участки, лишенные растительности – только какие-то торчащие сухие охвостья, переломанные ветви, камни и комья земли. Своеобразные гнездовья – в них распускались особые цветы, в простонародье называемые ядкой. На всей горе лишь пара подобных гнездовий, в каждом цветок распускался в гордом одиночестве. На толстом кривом стебле с щетинками, и щетинки имелись на каждом лепестке темно-синего цвета – всего два, плотно захлопывающихся лепестка. Запах резкий, кислый, что насекомые от него дохли.
Цветок ядки – еще большая редкость здесь, чем редивей. Тот походит на красный шар из атласных лепестков. По древней легенде редивей – копия первичного кокона жизни, что принесла в Пятигорье крылатая богиня Кама. Эти красные цветы называли счастливым даром – раньше они были прямо огромными, с голову младенца – после измельчали. И снова по легенде опылять их могли только корыльбуны – гигантские стрекозы – у них сил хватало отогнуть красные лепестки. Кама баюкала в редивеях детей точно в колыбелях. Очень красивая легенда.
Редивеи встречаются в сказках Пятигорья, но они вполне реальны. Родственник пенсионера В.И. Щапова из заповедника Богутарская степь привез к себе на участок в Коммуздяках такой редивей. А вот ядку не находил никогда – лишь слышал от тылков. И поражался, заключив из рассказов, что это редкое гетеротрофное растение, сумевшее закрепиться в здешней экосистеме. Ядка встречалась только на Шайтан-горе, и даже там огромная удача увидеть раскрывшийся в полную силу синий цветок – все больше пустые, сухие гнездовья.
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
На горе, вдали от сада
Вовсе будет чудесато.
Колесников видел ядку собственными глазами – правда, во сне. Когда творятся чудесатые вещи. Между прочим, скверная примета. Ничего необычного – то есть, такого, что не могло быть. И все же явственно не так, как должно быть. Знак – и видимый, и ощущаемый. Синий цвет. Резкий кислый запах. Сергей аж закашлялся, задохнувшись, в горле прорезались ранки – наподобие тех, от кошачьих когтей на спине. Внутри с болью возник страх – резкий, безотчетный – когда не понимаешь, чего боишься, но боишься до ужаса. Хищный цветок вел себя как живое существо – наклонил стебель в его сторону. Это сон. Ну, вообще-то, цветы – живые. Мы живем, и все вокруг нас живет, дышит. Приходит срок – умирает. Что же мы тогда жить-то друг другу не даем? Завидуем, кляузничаем, интригуем, лишаем, оскорбляем, расстреливаем, разбиваем сердца и плюем в души? Ну, зачем, зачем же так? Оно того стоит?
Сергей не осмеливался думать и ни с кем делиться. Единственный человек вызывал подобное чувство опасности – и тем обиднее для мужского самолюбия, что это была женщина. Варвара Пятилетова. Синеглазая брюнетка – стройная, но не худая, ростом почти вровень с Сергеем. Сильное, мускулистое тело. Властная, гипнотическая красота.
Знакомство – отнюдь не из личной симпатии – состоялось в Кортубине, в штаб-квартире Правого Блока по улице Гвардейцев Труда. Новая демократическая сила в области только формировалась и выдвигала оппозиционные лозунги, которые предстояло обкатать на выборах. Тем удивительней присутствие в штаб-квартире посланца врага – одиозного олигарха, владельца Стальинвеста господина Сатарова. Посланца, обладающего колдовскими чарами. Варвара снизошла до беседы с незначительной фигурой – кандидатом на пост главы МО Утылва и Тылвинский район. У холдинга в Утылве имелся интерес – механический завод, так что разумно посадить в городишко своего мэра. Мальчику обещали поддержку, подарили знаки внимания и снарядили на подвиг – взять приступом Пятигорье. И Сергей его взял! Ну, он так самонадеянно считал…
Варвара появилась в Утылве не сразу, а после окончательного решения о закрытии ТыМЗ. Ее статус – исполнительный директор – последний директор, как тылки уверились. Спутников Варвары – молодых парней Клобов – сначала приняли за телохранителей, но вскоре обнаружили, что их функции более широкие и сложные. Это контроль за ситуацией на заводе – во всеобъемлющем смысле. Непосредственно производства (пресс-ножниц и др.) они не касались, а вот вопросы финансов, договоров, кадров, безопасности (применительно к поставленным перед Клобами задачам) – это все их епархия. Братья вполне компетентны, в курсе местной специфики – растолковывать им ничего не требовалось. Бывшим Васыровским сподвижникам (которые обрадовались или же нет отставке Бориса Сергеевича) выпало горько разочароваться в том, что власть троицы чужаков останется лишь декоративной. Варвара с Клобами быстро взнуздали заводскую лошадь, однако ехать и тащить было некуда и нечего. Померла – так померла!..
Про Клобов. Еще до того, как Ирэн Нифонтова догадалась и огласила в городе, что братья, оказывается, ворпани – те самые, с Шайтанки – еще до этого открытия догадки булькали. Чужеродны Клобы среди мужской половины Утылвы. Посудите сами. Тихие, корректные (как то ночью на мосту бедняге Тулузе нос порезали без матюгальников – прям хирургически). Всегда в костюмчиках, прилизанные, сосредоточенные. Отличались изрядной работоспособностью – в заводоуправлении их видели, начиная с раннего утра, и, случалось, за полночь. Ни одно распоряжение, бумажка – баланс, бюджет, ведомость, фактура, инвойс и пр. – не ускользали от внимания братьев, прилежно вникавших во все. Официальных должностей в штате ТыМЗ Клобы не занимали, числились в Стальинвесте, но с первого дня их слова (не приказы!) сделались обязательными для исполнения. Попробовали бы заводчане не то, что возразить, а даже не понять или замешкаться. Пример с Поворотовым научил тылков – да, уволила его Варвара, но именно Клобы тихо, без криков заставили этого медведя прыгать со скакалкой – пройти через унижения, чтобы вернуться на работу. Клобы не обнаруживали человеческих качеств – никаких слабостей. Не замешаны в мужских пороках – в пьянках, в драках; и местные девушки не привлекали их повышенный интерес (странно, но Ирэн – первый случай). У братьев не завелось ни друзей, ни врагов. Они не злились, не раздражались – твердокаменные какие-то. Каменные звери ворпани. Сегодня на площади произошло невероятное: Петька Глаз своим бредом почти спровоцировал Клобов, а обыкновенно они действуют очень рассудочно.
Если подчиненные столь неординарны, то каково же начальство? Варвара Ядизовна Пятилетова. Топ-менеджер Стальинвеста и – даже поговаривают – доверенное лицо и пассия самого господина Сатарова. Верно, госпожа Пятилетова – уникум. Что с блеском продемонстрировала на практике, совмещая деятельность в Стальинвесте с обязанностями исполнительного директора ТыМЗ. Хотя за нее везде успевали Клобы. Варвара на работе костьми не ложилась – благодаря уму, осуществляла общее руководство. Проводила в жизнь генеральную линию партии – то бишь, холдинга – по закрытию завода в Утылве. Прискорбный, упрямый факт. И можно не сомневаться (слышите? Васыр, Щапов! эй!), если Варвара за что бралась, то добивалась успеха. Да Утылва для нее – так, детская забава, легкая добыча. Надо лишь дождаться, когда ситуация созреет. Это обязательно произойдет. По рыночным, а не по сказочным законам.
Госпожа Пятилетова действовала спокойно, методично. Появлялась она в Утылве на несколько дней в неделю – в зависимости от конкретных обстоятельств. Приезжему начальству выделена заводская гостиница Мара. Варвара с Клобами расположились на втором этаже. Бытом не заморачивались. Личная жизнь директорши протекала вдали от зорких глаз тылков – при всем усердии они не разнюхали ничего, облажалась даже первая в городе сплетница Людмила Кулыйкина, а она землю носом рыла и вынюхала лишь аромат любимого Варвариного кофе. Волны любопытства разбивались в запертые наглухо двери гостиничного номера. Утылва вынужденно терпела – ровно до того момента, как определилась ее, Утылвы, незавидная судьба. Тогда отбросили все приличные, благоразумные вещи (не то, что хомут); да плевать тылки хотели на приличия! Директорше был нанесен бесцеремонный ночной визит. Петька Глаз докопался до самых нечеловечески невозмутимых фигур в Утылве – достал и Клобов, и Варвару. Тем хуже для него! Как Варвара кричала! это она-то, от которой тылки ни разу не дождались хотя бы слегка повышения голоса. Варвара выдерживала как скала – ни малейшей трещины не образовывалось на гладкой грани гранита. Каждый раз она приезжала в Утылву на белом Мерседесе, привозила в черной папке директивы Стальинвеста, останавливалась в Маре, и по коридору разливался аромат кофе. Опять же Мерседес по утрам подбрасывал директоршу к заводоуправлению, она выходила – изящная, гордая, на каблуках. Вежливые, неторопливые манеры. Официальная улыбка. Неприступная крепость (ворпаней, что ли?). Варвара против всех тылков. Впрочем, до недавнего вечера с иллюминацией никто явного сопротивления не оказывал. И никто не испытал, что значит разозлить госпожу Пятилетову всерьез.
Варвара виртуозно обращалась с тылками – кого-то поощряла и приближала к себе, кого-то подвергала опале, другим намекала насчет той или иной возможности. Яркие примеры – начальник службы безопасности ТыМЗ Поворотов и менеджер Виктор Пятнашков. Последний особенно вызывал интерес. Ну, не согласится же красивая женщина скучать в одиночестве в такой дыре, как Утылва. Из своей свиты именно к молодому начальнику коммерческого отдела ТыМЗ Варвара благоволила, нередко устраивала совещания тет-а-тет в кабинете, поила кофе. Видели Пятнашкова и в белом директорском Мерседесе. Витькино поведение эти слухи подкрепило – он начал откровенно борзеть и даже подворовывать акционерную собственность. Ну и че? объяснимо. Лавочку-то закрывают – надо успеть свое урвать. Утылве все равно ничего не достанется. Витька мог думать, что угодно, и ловчить, но Клобы знали совершенно точно – с циферками до какой нужно запятой. Ведь поговаривали, что Варвара протежировала кандидатуру Пятнашкова в Стальинвесте – что он с подачи любовницы далеко пойдет, если стыд запрячет. И то ли рыжие братья донесли Варваре про Витькину самодеятельность, то ли она охладела к фавориту – а если в последнее время у нее нашлось что-то (или кто-то) получше? Вожделенный приз. Так или иначе, но Пятнашков стушевался. Повянул цветок жгучей страсти.
Но мы не запамятовали, где сейчас находимся? Не на Шайтанке, не в гостинице Мара и не в заводоуправлении ТыМЗ – даже не на городской площади на скандальном митинге с этими невразумительными МАУ-МАУ-МАУ!..
Кабинет мэра Утылвы. Сергей Николаевич Коренев стоит возле окна. К дверям администрации припарковался белый мерседес с директоршей.
****
Сергей Колесников, находясь в своем кабинете, просмотрел весь митинг от начала до финала. Рядом с ним – его единственная радость за последние месяцы – за нелегкий период мэрства. Молодая девушка из Кашкука Тамара Кулыйкина.
Самая красивая из трех сестер Кулыйкиных. О ней уже упоминалось – по необходимости и случайно. Год назад Тамара закончила учебу, но дальше никуда не поступила. У семьи не имелось средств, а жажда познаний не терзала старшую дочь Кирилла Кулыйкина. Спокойная, уравновешенная, благоразумная девочка – член пассивного большинства в классе. Долго Тамара ничем не отличалась в школьной толпе, пока в девичестве не расцвела ее красота (от прабабки Фаины Чиросвий унаследовала). И она прекратила стесняться, хотя не звездила подобно Ирэн Нифонтовой, за которой бегал ее отец в юности. За Тамарой парни бегали тоже, но она не влюблялась. Да, дочка такого папы не интеллектуалка, но вполне здравомыслящая – не заблуждалась ни в своих способностях, ни в возможностях – на что вправе претендовать. Это разумное свойство есть огромное благо – позволяет избежать множества ошибок. Хотя почему-то мужчины сходят с ума по женщинам, что вольно или невольно делают ошибки (как сумасбродка Ирэн или даже Калинка), и испытывают колебание (если не недоверие) к правильным, рассудочным особам вроде Тамары. Это про ее отношения с Колесниковым еще не сказано.
В начинающейся взрослой жизни Тамара составляла для себя реальные планы. Пример родителей девушку не прельщал. Не вышло гармоничного союза между Кириллом Кулыйкиным – единственным сыном школьного завуча Агнии Кулыйкиной, умником, инженером, зам. начальника техотдела ТыМЗ – и простой, недалекой Людмилой. Вздорная жена оказалась – закатывала скандалы, а муж терпел. Свекровь тоже терпела ради трех внучек. Вообще, Кильке не суждено личное счастье; если перечислять его пассий – Ирэн, затем московская подруга студентка и, наконец, Людка – ни с одной не угадал. Что остается? Правильно, терпеть. Но Килька ведь не из гранита. И не из кортубинской рельсовой стали. Процесс терпежа рано или поздно иссякает – вот он и иссякал с каждой рюмкой. Килька сперва принимал от случая к случаю, после начал пить часто, хотя процесс удерживался в рамках, пока Кирилл Яковлевич исполнял обязанности заместителя Имбрякина – утром надо встать, собрать себя в кучу, прийти на работу и на работе мозгами ворочать – работа-то шибко ответственная, техотдел отвечал за бесперебойное функционирование всего оборудования на ТыМЗ. За чужие спины или за красивые коммунистические лозунги не спрячешься: специалисты в техотделе – В. Имбрякин и К. Кулыйкин, еще добавился Ф. Цуков – три чудо-богатыря. Мужики в отделе не трезвенники – да и на заводе тоже, и партбилет Имбрякину не мешал хорошо прикладываться, а с замом и с бутылкой у него находились темы и для задушевных разговоров, и для философских диспутов. Имбрякин помер. На Кильку махнули рукой – кто он теперь? без работы, шваль подзаборная… Жена Людка очутилась права, ну и что? бездну удовольствия испытала? У них семья, три дочери. Что делать?
Тамара – старший и самый удачный ребенок Кулыйкиных. Беременность у Людмилы протекала легко, девочка родилась здоровенькой. Не трудно ее полюбить. Это хроменькая, пугливая Леся требовала куда больше забот и волнений. Машутка появилась внезапно – ее не ждали и особо не радовались. Отношение матери к дочерям сильно различалось. Старшая словно свет в окошке.
В мыслях Тамары не было места сомнениям. Ее картина мира не слишком изощренная, но зато стройная и правильная, когда через возможные отступления, ошибки, случайности (а где их нет?) все движется к лучшему результату. Вообще, мы живем в лучшем из миров. Правда, правда, а про фокусы с дивьим зеркалом – обман, сказки Пятигорья. Вокруг все реально, железобетонно, гранитно. Отражение философии позднего совка, при котором мы из классового общества превратились в единый народ. Тамара еще успела на краю этой радостной эпохи родиться. Противоречия изжиты, почвы для конфликтов не имеется – ворпани позабыты в глубоких темных норах нашего подсознания. Утопленные хомуты не всплывали в Виждае. Тени исчезли в полдень. Странно неподвижный красный диск освещал небо над головами тылков. К чему бы это? к чему мы пришли? У большинства людей заурядные способности – они не думают, они просто живут. Всегда жили в Утылве такие спокойные, бестрепетные девушки, как Фаина Чиросвий или ее правнучка Тамара. Они ни в чем не сомневались – уж тем более в том, что у них все сложится хорошо – счастливо. Не взирая в дивье зеркало. Даже если разразится катаклизм. Сопьется родной отец. Закроется завод, и тылки лишатся работы и средств к существованию. Рыжие звери пройдут по улицам, ступая мягкими лапами. Или даже сам бог Энгру покажется на поверхности земли и явит ужасное зрелище из легенды – воткнет и вытащит палку (уж не Щаповскую ли?); и из пробитой дыры вылезут его слуги ворпани, еще не утратившие дар перевоплощения – сперва невероятно огромная, прямо гигантская, лохматая слепая крыса со скошенным носом, и крыса схватит палку острыми зубами, за крысиный хвост уцепится змея, за змеей – лягушка и мерзкий червяк. Эти существа принесут болезни, несчастья, страдания… Подсознание способно нарисовать картину в жутких подробностях. И судя по всему, тяжелая пора сейчас наступает. Но простая девушка Тамара Кулыйкина не может похвастать бурной фантазией. Ничего подобного ее не коснется – ничего ужасного, странного, необъяснимого. В жизни Тамары все по накатанной, без сказочных вывертов – влюбиться в хорошего парня, выйти замуж, завести семью, дом – полную чашу. Благополучие – материальное и моральное – есть Тамарин стержень. У нее должно получиться как у прабабки Фаины.
В Пятигорье исстари творились чудеса. Даже буквально под носом. Совсем жестоко – это когда под носом у Тулузы. Но к счастью большинство жителей (в их числе Тамара) абсолютно нормально, здорово и незатейливо. Жизнь обыкновенная, наполненная рутиной. Вправе и так выбирать. Осуждения никто не заслуживает. Везде люди – и в Пятигорье тоже. Не все девочки – дивьи. Не все парни – будущие Граниты Решовы. Многие проживут, ни разу не увидев Марай, не провалившись в нору на Шайтанке. Таких посчитать – и выйдет Утылва. Или город, где живут наши читатели. Или нет?..
Тамара к сказкам относилась как взрослый человек. Она рано повзрослела. Без потрясений. Ее планы прямые и ясные. Участь лучше, чем в родительском доме, можно получить через правильное замужество. Честно. Тамара приступила к поискам мужа, рассудив, что решение задачи с имевшимися в Утылве вводными затруднительно. Где здесь олигархи или начальники? хоть и женатые – ничего, разведутся. У Васыра отпрыски в Германии, а у Щапова в Кортубине учатся, пока Тамарина несравненная красота в захолустье пропадает. Детки местной богатеихи Дюши опять же в область перебрались, лишь дурачок Костяня задержался – нет, его не надо. Федя Цуков – хороший кандидат, но его успели захомутать малыханские доярки. Райка Веселкина – девка глупая, дикая, невоспитанная, и за Феденьку нос не то, что порежет – оторвет с корнем. Тамара лишь разочек в облегающей маечке прогулялась мимо Сукиного коммерсанта, а Райка ее догнала и эдак локтем шибанула – драться с ней, что ли? Все же Федя не был отвергнут напрочь – числился в запасе. И тут судьба преподнесла подарок. Только Тамара не считала это подарком – ей положено самое лучшее. Просто потому что. Утылву возглавил молодой перспективный мэр – холостой мужчина Сергей Колесников. Тамарин полноценный шанс – даже больше, чем она надеялась. Ясно, что Колесников высоко продвинется – из Утылвы и даже с высокой Пятибок-горы до туда не видать - и жена рядом с таким мужем.
Не мешкая, Тамара развернула охоту на выбранный объект. Девушка была не только симпатична, но и по-житейски сметлива. Колесникову нравилась его новая знакомая, он не прочь пообщаться и даже пойти дальше. А что? Тамара ведь совершеннолетняя. Очень скоро Тамарины вещи появились в служебной квартире Колесникова. Ситуация достигла такой степени открытости и непринужденности, что Тамара захаживала к Сергею на работу – прямиком проходила в кабинет. Отношений развивались, и Сергею льстило, что у него видная спутница. Однако видны в ней и другие качества – девица слишком провинциальна. Да, молода, свежа, красива, но и вульгарность тоже присутствует – в привычных бесцеремонных манерах, в излюбленных коротких, обтягивающих нарядах – все слишком блестяще и дешево. Ирэн Нифонтова тоже носила короткие юбки, но впечатление совершенно иное. Колесников не мог не понимать, что его подруга не идеальна, хотя женщина умеет привязать к себе мужчину, существуют особые приемы – не слишком умные, зато эффективные. Сумела же мать Тамары Людмила выйти замуж за наследника семейства Кулыйкиных – тогда Килька еще не пил и работал на ответственной должности на ТыМЗ. И Тамара устроит свою судьбу. Исподволь, не мытьем, так катаньем. Колесников не подозревал, а в Утылве его с Тамарой уже поженили, и Людмила мэра иначе как дорогим зятем не называла. Пусть так – это не единственная, зато самая приятная для Колесникова ловушка в Утылве. Про ловушки из ночных кошмаров Сергей не рассказывал никому.
Сегодня мэр и его девушка простояли у окна кабинета на протяжении митинга. Тамара пробовала комментировать, что это полное безобразие, бедлам, хулиганство. Колесников не проронил ни слова, только больше мрачнел, даже эскапада Кефирчика его не расшевелила. Заметив негативный настрой своего Сереженьки, Тамара прикусила язычок. Она хотела после митинга немного поболтать, разрядить атмосферу, но из окна было великолепно видно, как подъехали белый Мерседес госпожи Пятилетовой и черный Лэнд Ровер, оттуда вышло заводское начальство. Тамара в подсказках не нуждалась – пока Варварины шпильки со стальными набойками хищно вонзались в бетонные ступени, она поспешно ретировалась из кабинета. И вот что обидно для Тамары – Колесников словно не заметил ее ухода.
Действие развивалось дальше. За исполнительным директором ТыМЗ Варварой Ядизовной Пятилетовой как верные оруженосцы шагали братья Клобы, что приехали на Лэнд Ровере. За ними отдувался и обмахивался шляпой толстяк Поворотов, прибывший неизвестно на чем – судя по его измученному, потному виду, то вероятно, и пешком, на своих ногах. Это свита, которую госпожа Пятилетова захватила с собой для визита к тылвинской власти. Процессия, не задерживаясь, проследовала к кабинету мэра. После скандального митинга на красивом лице директорши нельзя было заметить ничего, кроме скупой холодной улыбки. Сопровождающие тормознули в приемной. Клобы истуканами застыли по бокам мэрской двери. Поворотов, намаявшись на конечностях, что перетащили его солидный вес, обратил жалобный взгляд на телохранителей – те стояли и издевательски ухмылялись. Начальник СБ ТыМЗ как-то сник, сутулился (рост все равно даже до среднего не уменьшился), пробормотал «да, да, конечно…» и задом отступил к стенке, там пристроил собственные габариты на стул и затих. Свита принялась ждать.
Варвара выглядела великолепно, как всегда. Свежее, словно умытое утренней росой лицо. Идеально гладкая кожа без единого пятнышка, морщинки – даже некая неестественность в превосходном результате косметических процедур – масок, пилингов, массажей, инъекций. Искусный макияж. Слегка подкорректированные брови – самые подвижные на Варварином лице. Подкрашенные и подкрученные ресницы создавали эффект распахнутого бархатистого взгляда – ощутимый эффект от щетинок словно от бархатного ворса. Красный свет тонул в загадочных Варвариных глазах, не отражаясь. Крупный, красивый чувственный нос. Обозначенная презрительно носогубная складка. Лицо широкое, но не круглое, не кукольное. Широкая белозубая улыбка Варваре не присуща. Она лишь покривит губы – это называется, улыбнулась. Оригинальная ассиметричная стрижка, которая ей очень идет. Впрочем, у Варвара богатый волос – густой, волнистый, черный. Коса точно была толщиной с кулак, но ее отрезали – с одного конца очень коротко, обнажив ухо с брильянтовой серьгой. Ладони большие, мягкие, холеные, пальцы сплошь в кольцах и перстнях. Длинные выпуклые акриловые ногти примечательного цвета – какого-то серо-синего, насыщенного. Естественно, маникюр делался не здесь, а в Кортубине, и естественно, подобный маникюр не для домашней работы. Варвара никому не подавала руки, чем сперва создавала неловкость – все же заняла мужскую должность директора, а между мужиками приняты свои условности. Но директорша проявила ум – не прогнулась под правила, а вынудила правила приладить под себя. Тылки согласились – они тоже не дураки.
Варвару нельзя отнести к красивым самонадеянным особам – стереотипы она мудро учитывала. Гардероб подбирала со здравым смыслом – никаких инфантильных прозрачных нарядов, откровенных декольте, коротких подолов. Никакой розовой девочки. Строгие брючные костюмы, яркие шелковые блузы – чаще синего цвета. Стиль успешной бизнес-леди. Несколько однообразно, но все сплошь дорогие европейские бренды. Птицу видно по полету. Варвара – явно не захолустного тылвинского уровня. То есть, она – не та ворона, которую Кефирчик может запросто сцапать. Голос ровный, приглушенный – говорит всегда законченными фразами и не считает зазорным отмолчаться. Бурные диспуты, исповедальные порывы не любит – вызывают ее подозрение. В теле соблазнительной сирены заключен не женский ум – жесткий, последовательный, и цинизм – не его недостаток, а присущее качество. Про женщин говорят, что они должны слушаться сердца. Ага, Варвара поступала как типичный мужик, не сюсюкала. При ее изящном гламуре это сбивало с толку, происходили недоразумения – даже досадные. Но тылки присмотрелись к директорше, приспособились. Шероховатости потихоньку сглаживались.
Вот совершенно циничная и вместе с тем резонная мысль. Если бы Варвара приехала в Утылву с целью руководить деятельностью ТыМЗ – пусть даже кризисным менеджером вытаскивать завод из дерьма, прибегая к суровым мерам – У НЕЕ БЫ ПОЛУЧИЛОСЬ. И еще циничней, что тылки сработались бы с ней. Ключевое понятие здесь – если бы завод функционировал и давал работу людям. Варвара – талантливый, компетентный управленец. Народ в Утылве тоже ни умом, ни талантами не обижен. Стороны притерлись бы друг к другу. ЕСЛИ БЫ ЗАВОД РАБОТАЛ. Но Варвара приехала разрушить все под корень – предприятие, город. Ее блестящие достоинства превратились в серьезную угрозу. Тылки поздно поняли.
На шум открываемых дверей Колесников не повернулся – продолжал стоять у окна, хотя там, внизу на площади все интересное закончилось, и только у края тротуара валялась брошенная пивная бутылка, а к постаменту героя гражданской войны ветер принес горсть черных вороньих перьев. Пусто и тихо. Колесников своим видом – спиной и крутым затылком – демонстрировал нарочитое безразличие. Это было даже невежливо.
Однако Варвару нелегко задеть – она не чувствительная девица. Кинув синий взгляд на мэра с порога, прошествовала через кабинет и без приглашения уселась в кресло. Спина прямая, подбородок вздернут вверх, с лица не исчезла опасная холодная улыбка. Руки в перстнях лежат на подлокотниках. Нога на ногу, на выставленной над брючиной лакированной шпильке бликовал красный луч. Эффектное зрелище! Но Колесников и тогда не обернулся и не посмотрел. Очень старался не принюхиваться.
Приветствую, Сергей Николаевич. Как провели утро? Сегодня разнообразней прочих будней? Смотрели бесплатное представление? Жаль, концовка скомкана…
Ничего особенного, - проворчал Колесников.
Ах, так? У вас на всех этажах окна облепили. Гроздья. Подчиненные не работали, а стояли. С дисциплиной не очень. Распустились.
Мне их уволить? По какой статье ТК? Вы там, на заводе, эксперты по увольнениям.
При желании отыщете.
Настрой слишком кровожадный, Варвара Ядизовна. Обиделись из-за случившегося на площади? Грубый народ, конечно...
А что случилось на площади? Ничего. Парни – они все такие в их возрасте – пока недополовозрелом. Прыщавость, усы под носом растут, глупости выговариваются басом, поллюция настигает в неподходящий момент. Силушка гуляет – жаль не в мозгах. И жажда справедливости на подвиги подталкивает. Все через край хлещет.
Рассуждаете со знанием дела. Будто у вас самой дети.
Взрослые должны сдерживать юнцов. Внушать законопослушные вещи. Не устраивать публичную клоунаду, тем более не кривляться с котом. Герои! в черном и с животами… Не подозревают, куда это может завести.
Просветите. Не их – меня.
Нельзя покушаться на чужую собственность. Нельзя лазить в чужой дом. Нельзя провоцировать беспорядки. И считать оправданием какие-то высшие мотивы. Да зачем вам это говорить? Ведь вы же мэр! Что творится у вас в городе? Вы в курсе?
А что творится у нас в городе?
Повторяетесь за мной? Заклинило, господин Колесников?
Почему? Со мной порядок. Вот вас хотел бы спросить. Что творится? Что нас ожидает? Судьба Утылвы в ваших прекрасных руках.
У нас продолжение дурацкого митинга? Неужели мало? Считаете, что контролируете ситуацию? С типами, подобными горлопану с матюгальником? В рубашечку переоделся с отложным воротничком – думает, не узнают его! Он, вообще, кто? и что за вздор нес? мавкал! а с ним кто? Плакаты оскорбительны! Кому, скажите, приписывают сравнение народа с паровозом? Я вас спрашиваю! Ведь это подстрекательство!
Мальчики и девочки пошутили… ОНИЖЕДЕТИ!
Наверное, стоит позвонить в Кортубин, вашему лидеру в Правом Блоке – Леониду Чигирову - и спросить, что за ячейка у него здесь отжигает. И куда смотрят старшие товарищи. Вы, например, Сергей Николаевич.
Я давно отошел от политики. Мое дело маленькое – дороги, сады, школы, канализация, колодцы…
Разве только это? Напомните, кто изрек мудрую мысль – если вы не занимаетесь политикой, то политика займется вами?
Не знаю. Ниче не знаю, техничкой роблю…
Смешно. Или совсем не смешно. Хотелось бы услышать отношение мэра. Вас избрали, и вы ответственны за город. Конечно, это нелепость. Жалкие брожения. Кучка недовольных. Все бывшие. Им бы пенсией наслаждаться, свободным временем. Кому-то даже в Германии. А у них взыграло. Посчитали, что очень даже в силах. И в умах. Однако их время истекло. Я не про тыкву и карету – про танк. Подбили его – валяется гусеницами кверху. Старая, бесполезная ржавая железяка. На Хасане, может, и стреляла – не станем подвергать сомнению слова нашего славного бронетанкового майора. Зато теперь на металлолом! Васыру еще можно посочувствовать – жена умерла, а теперь и первая любовь его жизни. В голове от горя помутилось, ехал бы к детям! А Щапов-то Владимир Игнатьевич – я его на вашем месте не застала – может, много потеряла, кто знает? Кто же теперь на замене? Вы, Сергей Николаевич? Это же вы теперь мэр. Про Владимира Игнатьевича только превосходно отзываются. Совестливый человек, опытный хозяйственник, администратор. Жаль, что в прошлом. Не вернуть. Щапов понимать должен. А он не понимает. Обидно предположить, что сразу многим заслуженным людям в Утылве мозги отказали.
Вы сегодня в ударе, Варвара Ядизовна. Красноречие ваше… булькает. Надо было взять у пацана его рупор и на митинге народ вдохновлять. Чем? Светлым капиталистическим будущим!
Оставьте в покое мое красноречие. Слова – всего лишь слова, хотя за отдельные речи можно по отдельной статье схлопотать – и не малый срок. А ваш толстопузый оратор - помимо слов - аки тать в нощи рыщет. То есть, он думал, что незаметно – и такой трах-тарарах учинить!
Вот-вот. Идиотская выходка, но и только. Варвара Ядизовна, а вообще, странно, из-за чего вы ополчились на Петьку? Какие потери у вас, кроме горшка с монстерой? Деньги же целы, сейф не взломан. Все заинтригованы.
Ваш Петька взял то, что не должен был. И не подозревает назначение взятого… э… предмета. Куда он его девал? Как собирается использовать? Дурья башка!
Чего проще – спросите Петьку. Прижмите его.
Не проще, а гораздо хуже. Как идиоту дать кнопку и предупредить, чтобы ни в коем случае не нажимал. Да вашему Петьке заикнись только!.. Но это не я – это он заикает! еще как заикает!..
Ничего не понимаю. Тайны. Напишите заявление в милицию, что он украл – или нет, лучше не пишите…
Жаловаться не стану. Слезы не стану лить. Я не маленькая девочка.
Наверное, здесь что-то личное. Петька – обормот. Выкинул фортель на площади – то, как он с котом на пару… Я видел. И все видели и подивились немало. Особенно концерту Кефирчика. Феноменальный бабушкин кот. Но вас не смущает, что несуразная сцена явилась результатом последних событий в Утылве, которые связаны с заводом?
Вы хотите переложить ответственность? Без оснований!
Нет, нет, я без всякой задней мысли. Однако же… Прогнило что-то в датском королевстве. Кефирчик – он как призрак отца Гамлета. Фантастично. Но ведь правда…
Сергей Николаевич, не будем про призраков. Поговорим о настоящих реалиях. Мы – легальное предприятие на территории Тылвинского округа. С многодесятилетней историей. И деятельность ведем в соответствии с российским законодательством. Не переступаем, ни один пункт не нарушаем. Перечисляем исправно и в налоговую, и во все фонды (черти сколько их!). Честны перед государством. Зарплаты работников ТыМЗ – самые высокие в городе.
Верно. Но как бы сказать… Еще бы на главном производстве в Утылве зарплаты были бы ниже. С кем вам здесь меряться? с частниками? с торговцами, фермерами?
Формально мы – тоже частное предприятие. Акционерное общество. По уставу.
Формально – да. Однако есть равные, а есть те, кто равнее. Вы – бывший советский завод. Гигант по местным меркам. Ничего, равного вам, в Утылве не возникнет. Сейчас второй индустриализацией в стране не пахнет. Это ж государство должно вкладываться.
Глупость вы изрекаете, Сергей Николаевич. Прошу прощения. Советское расточительство и игнорирование экономических законов, по которым весь мир живет. Втыкать в каждую дыру по фабрике или заводу, чтобы населению было где работать…
Ага. Как иначе? Воткнул бог Энгру палку в землю, и из дыры вылезла – кто? крыса. Вот и нам, тылкам, крысу подложили.
Сказочное коварство!.. Интересно, вы себя тылком называете? Полное единение с народом. Нет, когда публично – это хорошо, но в мыслительных процессах надо бы дистанцироваться.
В каких-каких процессах?..
Я полагала, что вы преодолели архаичное наследство – образовались, цивилизовались, приподнялись личностно… Например, почерпнули пользу из школы лидерства. На заводских специалистов положительно влияет…
Ой, куда в итоге-то? Ну, и че? ну, компрометируют меня тылвинские родичи, но они ж – родня, я не могу от деда отказаться! как тот негодяй – племянник покойной бабушки.
Который племянник? Ах, этот, в красных труселях? Очень любопытно. Но мы про вас говорим, Сергей Николаевич. Неважно, чей вы племянник – конечно, если вы не внук Гранита – тогда наследство у вас одиозное… А с вами нормально. Перспективы хорошие. Зарекомендуете себя ответственным руководителем – откроются новые горизонты. Сейчас вы – капитан корабля.
Утлого суденышка! Утлой Утылвы…
Пусть так. Вы должны в нынешних сложных условиях провести корабль правильным курсом, минуя водовороты и камни на реке. Серьезное испытание. Опасность-то под водой грозит!
Под водой прячется. Курс – от Негоди до Виждая. Попадешь тут в каменную ловушку ворпаней. Это когда твою совесть поймают.
Сергей Николаевич, вы не ребенок. Как толстопузый выступальщик на площади. Он и его друзья скоро повзрослеют, бросят играть с плакатиками, обнаружат признаки ума. Что в наше время решают на подобных сборищах? Пришли, пошумели, выпустили пар. У этих же совсем фантастично получилось…
Здесь вынужден согласиться. Люди не подозревают, что за них уже все решили. Вы в холдинге. Ваш вердикт - ТыМЗ не нужен. Последние шестьдесят лет псу под хвост. Или коту.
Вы еще помавкайте! Прекрасно! Тылки – такие хорошие, честные, справедливые. Белые и пушистые. А другая сторона – чудовища, ворпани… Не понимаете, что производство убыточно. Кто покроет убытки? У холдинга нет сейчас возможности. Кризис настал. Мы не закрываем завод – лишь предпринимаем меры по оптимизации. Здесь не металлургические цеха непрерывного цикла. Остановка не повлечет катастрофических последствий. Если ситуация выправится, пойдут заказы – ТыМЗ заработает вновь.
Верится с трудом. Простите, но другая информация ушей достигает…
Поверьте. Специалисты Стальинвеста просчитали конъюнктуру рынка применительно к ТыМЗ, их прогноз вполне обнадеживает. Продукция завода будет востребована. Снова начнутся продажи кривошипных ножниц, дайте срок. Ну, не сможет мир обойтись без ножниц. И даже вы, как приспичит, резать начнете или расстре… Упс! оговорилась нечаянно… Сергей Николаевич, все будет хорошо. Но сейчас надо потерпеть. И главное – надо вразумить население. Крики, возмущения, митинги, мавканья бессмысленны – ничего не решают. Холдинг исполнит, что полагается по закону и по колдоговору - все выплаты при увольнении. Списки в центр занятости начали подавать. Все будет цивилизованно. Со своей стороны мы готовы предложить местным жителям – кто заинтересован – работу вахтовым методом в городах области, на предприятиях холдинга. Чем можем…
Не выход. Во-первых, зарплата у вас там не выше, чем в Утылве – то есть, лишь на прокорм, а не на проезд. Во-вторых, тылки к этому не привыкли. Они не перекати-поле.
Придется привыкать. Не до жиру… Мы сообщили в ГКУ ЦЗН перечень профессий для бесплатного обучения. Надеюсь, ваши тылки смирят гордыню… Еще вот что. Холдинг не бросает город. Мы гарантируем, что ни один из объявленных здесь гуманитарных проектов не прекратится. Финансирование поступит в полном объеме. Что там значится? Проект «Добрые лавочки» - как и планировалось, лавочки установят в Кашкуке, покрасят. Общегородское мероприятие – День соседей. Проект «Тылвинская Ривьера» - наведение силами волонтеров порядка на участках с заброшками в Оторванке. То есть, холдинг не отказывается от своих обязательств ни в коей мере!
Тылки искренне вас отблагодарят… Позвольте и мне выразить…
Не стоит благодарности. Как видите, мы поступаем ответственно, а кто-то разжигает страсти. Пострадает ваша репутация мэра…
Ох, да…
Не мы виноваты в кризисе – не мы одни не сумели предугадать. Вообще, глупо искать виноватых.
Значит, пострадают невиновные. А те, кто извлекал прибыль – что ж, прибыль не извлекут – точнее, не в таком количестве. Нормально все! Зато мы с лавочками будем…
Сергей Николаевич, в ваших речах мне слышится ирония. Бросьте изображать себя над схваткой. Давайте уже примыкайте к тем или этим. Вам оказали поддержку. В ответ тоже рассчитывали получить.
Рассчитывали, что я поддержу закрытие завода? Купили меня с потрохами? За хорошие перспективы? Спасибо, поварился я в здешнем котле.
Вас никто насильно в мэры не тащил. Вы сами.
Да. Сам. Полез сам. И нахлебался. Сам решать буду.
Вы что сказать хотите? Детский сад, честное слово. Пожалуйста, решайте! Напомню, я – наемный менеджер. Да, называюсь исполнительным директором, но я не собственник завода. Исполняю строго ограниченный круг обязанностей, а еще имеется масса ограничений – законов, актов, регламентов, распоряжений. Не я и даже не Стальинвест определяем, на каких условиях функционирует холдинг – что мы можем и что должны. И в какой ситуации можем временно остановить завод. У нас все по закону. Законы не мы сочинили – их утверждают люди, которые для того избираются – политики, депутаты. И персонально вы – пусть на нижнем уровне – из их числа. Потрудитесь в Утылве на благо общества и шагнете вверх на ступеньку. И затем все вверх и вверх. Станете президентом – или царем, по-нашенски. Вот тогда издадите свои указы, в коих запретите заводы закрывать, а людям велите нигде не работать, лишь прохлаждаться... Вздор! сказки! Лучше тех ОНИЖЕДЕТЕЙ с площади на работу выгоните. Пусть грузят чугуний или режут гранит. Ножницами. Все польза от молодых лоботрясов. Неплохая идея для таких – трудовые лагеря. Конечно, без перегибов, без зверств…
Ужасные вещи. Вы серьезно?
А вы? Что вы тут недовольство выражаете? Попробовали по-другому – свободно и демократично. Не нравится? Хотите и дудочку, и кувшинчик? Или ни то, ни то не хотите? Чтобы без сталинских лагерей и без мирового кризиса, последствия от которого не слабее, чем от расстрелов?.. Эк, лицо у вас вытянулось, Сергей Николаевич. Шучу я, шучу… Заканчиваем философствовать. Вернемся к нашим баранам. К ножницам. Важно позаботиться о сохранении порядка и спокойствия в Утылве. Мы в одной лодке.
Ничего я не обещал и ни под чем не подписывался. Даже во сне.
Не ошибись, Сережа. Второго шанса не представится. Покумекай чуток. Васыр и Щапов – старики. Отработанный материал. А ты молод и на что-то нацелился – лезешь вот. Лишишься нашей поддержки и в лучшем случае как Щапов отведешь мэрский срок – ну, не двадцать лет, у нас же действуют демократические нормы... Застрянешь в разлюбезной Утылве. Не позовут никуда. Конечно, если тебя устраивает – женишься, обрастешь добром – дом, огород, скотинка. Из твоей невесты Тамарки хорошая хозяйка получится. И ломовая лошадь. Живите счастливо. А так, все, о чем ты мечтал – все бульк…
Вы обрисовали мое будущее? Премного благодарен, Варвара Ядизовна.
Тьфу, не благодари! Какие-то вы… бесхребетные… Твердой сердцевины нет, не говоря уже о гранитном основании… Вроде все знаете, но сделать чего-то… Кто принуждал тебя хлебать в Утылве? пихал кто? Ты бесправный, бессловесный – ты заключенный из лагеря?
Что я мог сделать?
Ничего. Успокойся. Хлебай дальше. И напрасны твои трепыханья. Тебя как корыльбуна уже насадили.
Чего-о?
У племянника вашей покойницы спроси – у внука Гранита Решова. Вот Гранит решал сам. Не ныл, что за него решили.
Как вы можете знать за мифического Гранита?
Неважно. Это в прошлом. И нынешняя история Утылвы тоже окажется в прошлом. Даже если вы против. За вас уже все решили. Потому говорю – хватит трепыхать крылышками… Займите правильную позицию, господин мэр. Давайте будем если не друзьями – действительно, какие мы друзья? – хотя бы партнерами. Каждый в собственных интересах, естественно. Мы готовы учитывать ваши. Еще раз – подумайте, Сергей Николаевич.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
*
Слова Дюши о скором приезде жены против вероятных ожиданий не обрадовали Максима. Почему так? Он любил (любит) Таю – женился в пору студенческой юности, прожил с ней почти двадцать лет, в браке родилось двое детей – тоже любимых, разумеется. Сын Иван и дочь Влада. Так и было – Максим в этом уверен… был. До Утылвы и здешних пертурбаций. Зато теперь Максим ни в чем не уверен. Ни в том, что видел своими глазами, ни в том, что слышал своими ушами. Прошлая жизнь осталась за красной чертой, которую он пересек, въезжая в Пятигорье. М-м-м… Красная черта, красная юбка Ирэн, красные ягодки на кустах волчавника. Ну, кусты пока лишь в цветочках (синеньких), а красные волчьи ягодки еще впереди. Лучше не думать об этом вообще. Не анализировать, не пытаться вникнуть. Пусть все идет, как идет. А как же?..
Жена Таисья. Высокая, статная, гордая. После родов сохранившая девичью фигуру. Упругая грудь, красиво подкачанные руки, плоских живот, стройные бедра без следов целлюлита. До замужества Таисья занималась спортом профессионально, дотянула до кандидата в мастера. Ходила в лыжную секцию в Стальконе. Бегала на соревнованиях за сборную института. И с учебой успевала – золотая медаль за школу, красный диплом Кортубинского политеха. Инженер – металлург, специальность Литейное производство черных металлов. Ого! Образцово-показательная девушка. Прямо на плакат эпохи развитого социализма.
Так получилось, что Максим выбрал Таисью очень заранее – еще подростком. В семье Тубаевых – Елгоковых в памяти и в документах сохраняются романтические истории. Есть старые раны, их избегают трогать – и правильно. Вот недавно потревожили рану Марьяны Елгоковой – слегка коснулись, и ожглись от боли, а ведь сколько лет пролетело, главные герои – Марьяна и Гранит – мертвы, давно ушли, но семья вновь истерзалась. Живая эта рана. История Максима и Таисьи из нового времени – счастливая. Первое знакомство не вспомнить – они знакомы всю жизнь. Родня с двух сторон – Елгоковы и Пивых – принадлежала к сливкам Кортубинского общества. Марат Григорьевич Елгоков – директор КорИСа, института стали. Родители Таисьи числились там нерядовыми сотрудниками – имели ученые звания, заведовали лабораториями. Советская элита. Хорошо знались деды, потом отцы – настала очередь детей. Таисья и Максим посещали садик для детей институтских сотрудников. Потом учились в старой кортубинской школе по улице Социалистической. Взрослели. И всегда симпатизировали друг другу. Вот уж кого не зря Герка Сатаров (брат Максима) в детстве дразнил: тили-тили-тесто! жених и невеста!..
У Таисьи Пивых – Елгоковой выразительная славянская внешность. Широкие, точеные скулы, фарфоровая кожа, красивое кукольное лицо – круглые, пристальные серо-зеленые глаза, вздернутый нос, маленький треугольный рот. И главная краса Таисьи – длинные пушистые темно-коричневые волосы. У нее с детства были косы, еще недавно Таисья ни за что не согласилась бы на стрижку. Таина бабушка – бывшая крестьянка, родная сестра Натальи Пивых (ставшей женой Прова Сатарова - первого Прова, не директора КМК) – внушила внучке, что волосы – это богатство женщины. Бабушка заплетала малышке косы, а когда та подросла, то убедилась: верно, подруги ее не затмевали. Таисья держалась гордо – словно королева, а косы вокруг ее головки образовывали корону. Ну, и исключительное положение Таисьи среди первокурсниц на металлургическом факультете подчеркивалось наличием жениха.
Родичи фактически сговорили их еще с детства. С того смешного эпизода с первым признанием, что обязательно войдет в число семейных преданий. Нельзя же помнить только трагедии – нужна, очень нужна счастливая сказка. Например, сказка про Аленький цветочек. Однажды в Коммуздяках два брата Максим и Генрих сорвали в саду у соседа самый красивый цветок – роскошный красный редивей. Пунцовый – в тон цветку – Максим преподнес редивей девочке с длинными густыми косами, не решившись на слова. Тая взяла. Молчаливый уговор состоялся. Поженились они рано – на втором курсе института. Да, рано – это же не крестьянская пара из деревни Батя. Верхний кортубинский круг. Молодые опирались на крепкое родственное плечо. Немало родственников Тубаевых, Пивых, Елгоковых, Сатаровых было из руководящего состава КМК – из начальников цехов, директората. Много чего Максим получал на блюдечке с голубой каемочкой. Сначала молодожены свили гнездышко в просторной однушке, а когда благоразумная Тая, дождавшись диплома инженера, родила первенца, то – о чудо! – появилась трехкомнатная сталинка в престижном доме на Социалитической (аналог Тверской улицы в Москве). Быт совершенно не заморачивал Таисью – она могла нанимать нянек, также имелись бабушки и дедушки, ставшие персональными областными пенсионерами и готовые опекать внуков. Иван и Влада – конечно, благодаря своей природной одаренности – очутились в элитарной гимназии имени Г. Шульце. После гимназии Иван пошел по стопам отца и деда – поступил в Кортубинский политех. Все складывалось удачно, а если копнуть глубже?
Иван Елгоков внешне напоминал отца, но эти схожие черты были в нем даже преувеличены. Физические данные очень хорошие. В восемнадцать лет Иван опередил папу Максима в росте и по-мужски сформировался окончательно: тело прямое, крепко сбитое, пропорциональные мускулы, широкий торс. Много мяса и нет жира на костях. Волос жесткий, черный, волнистый. После стрижки обрастал в момент. Уже брился. Открытое лицо, твердый взгляд, трепетные ресницы. Суровые брови. Ничего от кукольной красоты матери нет в Иване. В детстве эдакий сердитый мужичок, а теперь уже мужчина. Властный, вспыльчивый, упрямый. Иван рос, не чувствуя над собой в семье ничьей власти. Когда эмоции захлестывали мальчика, он делался неуправляемым – таращился, кричал, дрался, случалось, что пена выступала на губах, кровь приливала к голове, в глазах от напряга лопались сосудики. Родители пугались диких выходок сына. Однажды малыш зубами разодрал постельное белье, игрушки тоже нередко оказывались жертвами вандализма. Причина протестного поведения – не неспособность к самоконтролю, а категорическое нежелание подчиняться контролю других (неважно кого). Родители возили ребенка по врачам. Вердикт – никаких отклонений, мальчик великолепно знает и добивается, чего хочет, воюет за место вожака стаи. Максим и Таисья принуждены договариваться с сыном – и зачастую на его условиях. В семье противостоять Ивану способна только бабушка Юлия, ей же удавалось его успокоить: она садилась рядом и, не обращая внимания на ребенкино буйство, говорила, говорила тихим монотонным голосом – зубы заговаривала, одновременно старая сморщенная рука ритмично хлопала по детскому тельцу – малыш не быстро, но успокаивался. И в дальнейшем Юлия была последним авторитетом, к которому обращались, если на Ивана уже ничего не действовало. Но Юлия по каким-то своим соображениям редко вмешивалась – заняла странную позицию, озвученную кратко и грубо: ты мужик, ты сам решай! Возмутительные вещи внушать детсадовцу! что он решать вправе? Зато другим правнукам, Дэну и Владе, она подобные перлы не выдавала. Трое правнуков у Юлии: Иван и Влада – дети Максима, а Дэн – сын Генриха Сатарова. После развода жена Генриха увезла Дэна в Москву, но мальчик часто приезжал к отцу и бабушку навещал.
Сейчас пришла пора серьезно тревожиться насчет Юлиных потомков. Как говорится, маленькие детки – маленькие бедки, но они же растут – и дети, и проблемы.
Ивану исполнилось восемнадцать. При его взрослении случилась перемена в лучшую сторону. Окрепла психика, исчезли буйные повадки – словно в нору ворпаней провалились, и подземный поток унес все от Негоди в Виждай. На поверхности ничего не видно и не слышно – и это обманчиво, бурлит где-то глубоко. Внешне Иван – красивый, умный, скрытный парень. Ловкий, сильный, мужественный. В одежде предпочитает удобство, привык к дорогим, брендовым вещам (отчего ж не привыкнуть, если мама с папой покупают?). Креативная прическа – на шее и затылке коротко выстрижено, а надо лбом оставлен широкий вихор. Тем не менее, фанатом моды никогда не был. Еще в гимназии Иван прослыл кумиром девушек, перспективным молодым человеком. В институте продолжил. Все у него впереди. Кортубин – своя вотчина для отпрысков высокопоставленных фамилий Сатаровых, Елгоковых, Тубаевых и др. Но не нужно спешить с выводами. Многое узнается, и откроется истинная натура. Предки же наших деток сказали и доказали:
Да, смогли мы – мы стали
Крепче рельсовой стали.
А у Ивана Елгокова генный материал не только из стали – там гранит. Иван научился сдерживать себя, но когда сам пожелал. Когда его ум начал властвовать над телом. Окружающие – даже Юлия – на этот процесс не влияли. Скажем честно. И всегда надо говорить честно – с мужчинами по-мужски. Не один Иван, но и другие примечательные мальчики в нашей истории – Леша Имбрякин, Петька Глаз – всегда предпочитали честность. Родительского влияния было мало, старые традиции разрушены, а у Леши даже отец давно умер. Свои категоричные суждения мальчики вырабатывали, руководствуясь внутренним чутьем – неплохо, пусть это способ ворпаней, которые чуяли звериным чутьем из-под земли. Тут скорее не ошибешься, а если ошибешься, то не пожалеешь, следуя Юлиной логике – ты мужик! сам решай.
Так с мальчиками можно. С девочками нельзя. Влада – младшая дочь Елгоковых и достойная сестра своего брата. Худенькая, вертлявая и вредная девочка тинэйджер. Сейчас ей уже пятнадцать (ой-ой-ой!). Пубертат цветет ярким цветом. Избалована, дерзка, своевольна, никто ей не указ. Красива – в мать, только косы не носила никогда. Владу наряжали как куколку, ее гардероб не уступал Таисиному. Первая модница и гордячка в классе. От внимания мальчиков головку Влады уже начало сносить. Успешно осваивались женские штучки. Обнаружился талант к интриганству, но не в смысле подлости, а театральщины. Прирожденная артистка. И всегда у нее находились защитники мужчины – отец, брат, теперь вот влюбленные кавалеры. Влада выпрягалась все заметнее – учеба побоку, домашние дела и родительские наставления туда же. Тая жаловалась на дочкины выкрутасы, искала поддержки у родни – и нашла, у кого не ожидала. Если Юлия не хотела притеснять старшего правнука (мужик ведь растет!), то про Владу говорила Максиму: держи ее в ежовых рукавицах (для ее же пользы!). Однако сама опять же избегала подобных жестких воспитательных приемов – очевидно, не верила в них. Что же Максим? а ничего. Каково это очутиться между трех умных, гордых женщин – Юлии, Таисьи и Влады? Не позавидуешь. Вообще, в роду Елгоковых властвовали не императоры, а императрицы. Тут кстати вспомнить Агриппину Ивановну – пусть Таисья из семьи Пивых, но Влада – прямая кровная наследница своей прапрабабки.
М-да… До приезда в Утылву Максим не сомневался, что у него счастливый брак. Любящая жена, талантливое, немного шустрое потомство. Все именно так складывалось в жизни до определенной черты - до тех чертовых кустов волчавника… Годы, когда дети были беспомощны и нуждались в матери, прошли. Дальше Тая стала жить в свое удовольствие. Материальный достаток семьи позволял удовлетворять потребности куда выше среднего. Тая не работала – зачем? Хотя Юлия со своими старыми совковыми предрассудками ворчала, что работают не ради денег. Тая не скучала. Сразу масса дел. День расписан. Контрастный душ, утренний кофе. До обеда спорт – пилатес, йога, аэробика, тренажеры, бассейн – что душе угодно. Тренировки с персональным инструктором в элитном фитнес-центре. Процедуры по уходу за лицом и телом. Систематические усилия давали результат – Тая выглядела гораздо моложе своих лет. Не тушевалась в самых смелых нарядах. Увлекалась шопингом в дорогих бутиках областной столицы, общалась с подругами – женами друзей Максима. Вместе с мужем посещала публичные мероприятия. После многочисленных заграничных вояжей Таисья приобрела европейские привычки. Едва заметный макияж, максимум естественности, главное внимание – состоянию кожи. Ограниченное число драгоценностей. Правило лучшего вкуса – ничего лишнего. Таисина славянская красота ничуть не страдала. Ее обстоятельства могли стать предметом жгучей зависти других женщин, которым так не повезло ни с мужем, ни с родней. Взять неискушенную провинциалку Тамару Кулыйкину – она не меньше красива, но почему юбка одинаковой длины и глубокое декольте на Тамаре смотрится иначе, чем на даме кортубинского света? Дело даже не в цене, не в брендах. В стереотипах. Везде несправедливость. Богатые пользуются своими привилегиями.
Ничего не предвещало беды. Казалось бы, живи и радуйся – это относится ко всему семейству Елгоковых. Кроме старой мудрой Юлии, что с упорством ворпаней рыла, рыла – расшатывала стенки самодовольства. Максим не подозревал, что в жизни его и близких грядут перемены – как движение по заранее выбранной единственной дороге должно пройти развилку – свернуть туда или не туда. Например, при въезде в Утылву. Фигурально. Никто ведь туда не собирался ехать! Хотя еще до Утылвы у Елгоковых назревала дружная неудовлетворенность (кем? и чем?). Это уже не бульканье, и не звон сладких струй Кляны долетал. Бурление заворачивалось. Происходили странные метаморфозы. Даже в лампочках в квартирных светильниках нити накаливания раскалились докрасна и стали испускать особый красный свет. Осторожно! нечто приготовилось войти через дивье зеркало – таинственный портал. Кто там? Эй!! нет никого, только слышался шорох мягких рыжих лап – добрались проклятые ворпани!.. Тому много явных признаков.
Про планы Максима уже говорилось. После сорока лет он решил свернуть с намеченной колеи. Покинуть КорИС, отказаться от перспектив директорства – а ведь это место должно перейти к нему по наследству. Без вариантов. И Генрих Прович Сатаров, глава холдинга, в который входил институт, обнадежил: станешь ты директором, Макс, да хоть завтра. Старики – коллеги покойного Марата Григорьевича – уходили. Естественный порядок вещей. Внезапно Максим осознал (бульк-бульк!), что не хочет быть директором – то есть, он хочет попробовать нечто новое, а в институте среди заслуженных пенсионеров начинаешь мхом обрастать, мозгами опухать. Хочется в жизни драйва. Политика – очень подходяще. Про ядовитый волчавник на одной из сторон развилки Максим не задумывался. А надо бы! Незамедлительно появился старик Порываев с компроматом на дедушку Гранита. И Юлия неожиданно легко и быстро согласилась раскрыть страшную семейную тайну. Бедный Максим попал в затруднение. Юлия подсказала решение – надо ехать. Хорошо. Налево поедешь – коня потеряешь, направо – головы лишишься (или наоборот, или совсем не так). А если прямо? Прямо – это в Утылву. Ни проехать, ни свернуть. И Максим выбрал прямо! Он впервые совершил серьезный выбор.
Удача Максима – встреча с Ирэн. Но жена про девицу в красной юбке не знает (и тогда они еще не встретились) – что же происходит с Таисьей? Почему Юлия все чаще в последнее время заводит речь о невестке, и в старческом голосе булькают тревожные нотки? У Таи все по-прежнему – тишь да гладь, ни одного пузырька не выскочило. На коже ни морщинки, ни прыщика, макияж идеален, новые наряды, развлечения. Ну, постриглась она – без жалости рассталась со своими косами. Пустяки, тем более со стрижкой ей ничуть не хуже (если не лучше). Женские фокусы – и поймет их лишь женщина. А может, зряшны Юлины подозрения и попреки на невнимание мужа к жене? В конце концов, у Максима наметились серьезные дела: у него не прическа – жизнь меняется. И жизни не шутейно угрожают ворпани, корыльбуны, коты, красные юбки, Панька с палкой, хитрая соседка Дюша, прочие странные тылвинские обитатели. Враги. Но родная семья-то должна поддерживать Максима! или нет? или как?
Вот теперь дошла очередь до Ивана. Возмужавший сын, наследник, надежда. С ним тревожно потому, что внешне все хорошо. Опять же неугомонная Юлия прочищала мозги Максиму в их последний вечер в Коммуздяках: ТАК НЕ БЫВАЕТ. Иван завершал первый курс политеха. С успеваемостью накладок нет – лекции, семинары посещал, тесты сдавал, задания выполнял, долги не копил. Да и Максиму сообщили бы – институтские преподы ему лично знакомы. Неприятностей следовало ожидать не из-за учебы. Тогда откуда? Где ворпани нору прорыли и скалят рыжие морды? Нет, пустая мнительность. Иван быстро приспособился к студенческим порядкам, завел новых друзей, посещал молодежные тусовки, постригся креативно, выкрасил челку в синий цвет. Он уже не школьник, а взрослый парень – он сам решает. Нет причин для беспокойства. Зато по Юлиному убеждению это и есть главная причина! Вот такая проницательная бабушка. Все не то, чем кажется. Тьфу, надоела Максиму глупая присказка. А Юлия долбит и долбит!!..
Уж сыновний возраст подоспел – восемнадцать лет. Детство и отрочество пролетели комфортно, безмятежно – под заботливым крылышком кортубинской родни (это не крылья корыльбуна). Жизнь ни разу пыльным мешком по голове не ударила, мысли не перемешала. Все дороги открыты. Силенки есть, и притязания, апломб – ощущение, что знаешь, как надо, и можешь. Жажда изменить мир. Это главное для мужчины. Поступив в институт, Иван ощутил себя самостоятельным, независимым – эдаким молодым корыльбуном с отросшими крыльями. Оторвался от семьи. Уходил утром на занятия, возвращался вечером – с каждым разом позднее. Наконец, случились ночи, когда он вовсе не пришел. Наверное, появилась девушка (и даже не одна). Современные толерантные родители отнеслись с пониманием. Но это были именно отношения – не любовь. Иван наслаждался свободой. И интересным, насыщенным студенчеством.
Институты в России сейчас демократическими стали – даже в глубинке. Не сталинские кузницы кадров. Предоставляют образовательные услуги и услуги по внеучебной деятельности. Мило и ненавязчиво. Все для формирования свободной, творческой личности – что для этой личности особенно не хватает. Адаптивные тренинги для первокурсников, фестивали и проекты, вокальная, хореографическая, театральная студии, ЛИТО, спортивный клуб, профсоюзы, студенческий совет, волонтерские, патриотические организации. Драмкружок, кружок по фото, мне еще и петь охота… От сессии до сессии живут студенты весело. Вот выучатся и направятся работать на металлургический комбинат – на рудники, в цеха. Или не направятся? Если не захотят примерить участь наемных работников при капитализме? Тяжело, грубо, скучно, непрестижно. Ведь мужчина рожден, чтобы изменить мир. Только способы изменить его изменились.
Мы живем в цивилизованных условиях. Приветствуем перемены и убеждены, что они к лучшему. Мир, дружба, жвачка. Гражданское общество, идеалы демократии, бла-бла-бла… Можно запустить флешмоб, провести референдум, поучаствовать в выборах и даже – страшно подумать – поменять персонажи у власти. Точно в изуверском сталинском анекдоте: сегодня смена белья в ИТЛ №9 – один барак меняется с другим бараком. Мирно, законно, санкционированно. Без ужасных последствий. Сейчас не надо ради убеждений напяливать серую солдатскую шинель и буденовку и укрываться от свистящих пуль за камнями на Шайтан-горе, валяться на грязной земле. Страх не холодит изнутри, сердце не сжимается с острой болью. Случайная пуля не раздробит коленку и не сделает инвалидом. И все это – страшно, но еще не пахнет резко и кисло. Самое страшное, когда ты будешь лежать там, среди трупов на горе – холодный и бездыханный, всем чужой. Рядом с мертвым комиссаром Солиным. Нет! страшно, неэстетично, и ничего, кроме деревянной звезды с лучами на могиле, в награду не полагается. А жизнь-то одна! И человек достоин счастья! или вот такого ужаса достоин? Жестоко? глупо? несправедливо? ИЛИ СЛАБО;?
Восемнадцатилетний Иван Елгоков ТАК НЕ ДУМАЛ – наверное, потому, что был молод, наивен, категоричен, честен. Готов жертвовать. Схожесть с четверкой хуторских парнишек - с Грицаном, Агапом, Антоном и Сашкой. И не одни парнишки были – целое поколение нашей страны. Первый Пров Сатаров с ударной бригадой бетонщиков, Василий Тубаев и его жена Юлия, братья Игнат и Сава Щаповы, Иван Глайзер, Аристарх Кортубин – они тоже верили, горели энтузиазмом. Строители справедливого общества - сейчас смешно звучит. А что такого глобального строите вы? Где смысл, который освещает вашу жизнь? делает ее счастливой - и не только у вас.
Счастья всем должно хватить!
Только тогда личное счастье станет абсолютным, безмерным. Быль превзойдет сказки Пятигорья про ворпаней и корыльбунов. Кто откажется от подобного счастья? Если нужно пожертвовать чем-то – да всем!!.. И ведь жертвовали. Потом огонечек начал потихоньку затухать. Борис Васыр, Владимир Щапов, Вениамин Имбрякин, Кирилл Кулыйкин, Максим Елгоков и даже Генрих Сатаров - уже не такие. И дела их не такие. Мир стал другим – терпимым, разумным. Фанатизм, жестокость, расстрелы – это дикий атавизм из прошлого. Да, да. Или погодите. Интересно, а планы холдинга по закрытию убыточных производств в Кортубинской области – разве не что иное, как составление расстрельных списков? Значит, чекист Гранит Решов – чудовище, палач. Тогда кто вы, господа из Стальинвеста? Нащупайте рыжую шерсть под своими итальянскими рубашками. Больно колется?..
Вообще, откуда все берется? Ужасы нашей истории – войны, лишения, несправедливости, лагеря, расстрелы, нынешний разгул демократии. Даже в сказках бог Энгру не столь изобретателен. Последствия людской чудесатости:
Разольется кругом море –
Столько жертв и столько горя!
Лишь капля в этом море – трагедия одинокой бабушки Лидии Грицановны Чиросвий, которую она унесла с собой в могилу. Внукам теперь придется разбираться – есть же они, пусть не родные, так дети брата – двоюродные. Кровные наследники Гранита Решова. Не отвертятся! они слишком молоды, не опытны, чтобы отодвинуть и забыть, оправдаться, пожав плечами – что ж, так получилось, а наше дело – сторона, внуки за дедов не отвечают… Не только внуки – племянник тоже должен понять, даже если для этого понадобится бить Панькиной палкой не раз и не два. Готовься, Максим! по справедливости…
Мальчики в России всегда справедливые, хорошие, с честными намерениями и бескорыстием. Вот такой непуганый, несломанный Иван Елгоков. Пока его родители поглощены личными проблемами, они теряют из вида сына. А Юлия хватается за седую голову.
В институте Иван увлекся модным движением - волонтерством. Душа жаждала подвига (вот опять! вот зачем!!). Там, где наибольшая нужда – в больницах и хосписе, в домах для сирот и престарелых. Чем помочь? Немногим - физической силой. Таскать, убирать, штукатурить, прибивать, ухаживать за близлежащей территорией и др. Это для Ивана - не приученного к работе, холеного, балованного мальчика? Да! Он пыжился от гордости, прилагал максимум усилий. Несколько месяцев трудился почти регулярно. А в ответ получил удар под дых. В хосписе видел тягостное зрелище умирающих больных, в приюте – никому не нужных детей. Что могли волонтеры? Привезти подарки, развлечь (спеть, сплясать, рассказать сказку, сопли вытереть), выполнить мелкий ремонт, выволочь из кухни бачки с отходами, покрасить стены в палате, вымыть окна, сделать красивые фотографии для отчета. Нельзя изменить главного. Старик–инсультник со смешным имечком Бабай, с трудом ворочавший языком, все равно умрет после нового удара. Его жизнь состоялась из тюремных сроков, руки и плечи испещрены синими наколками. И к полуслепой бабке сын не придет проведать, и бабка назовет Ивана сыновним именем – он же молодой, похожий. Вихрастый мальчишка, чью мать-пьяницу лишили родительских прав, конечно, возьмет от волонтера подарок, но он уже не несмышленыш – скорчит пренебрежительную гримасу и безмолвно спросит глазами: что, откупаешься, чувак? Вероятно, кто-то в казенном учреждении обрадуется приходу волонтеров – любому разнообразию в жизни. Но так хочется осчастливить не кого-то одного, а всех! Счастья всем должно хватить! И не получается осчастливить… Иван пережевывал свой горький опыт и давился жесткими кусками, думал, мучился и в результате сорвался. Перессорился с друзьями - волонтерами из зоозащитников, заявив, что нельзя распыляться – если ты не в силах помочь человеку, что страдает рядом, то уж кошки, собачки, зайчики, стрекозы… ну, понятно. К горечи и разочарованию Иван осознал: да, не в силах помочь. Напоследок он ходил только в хоспис – и все выходил. Умер его подопечный – бывший уголовник Бабай из спального района Кортубина. С тех пор как отрезало. Иван не пошел на новогоднее мероприятие в институте, отказался получать личную книжку волонтера. Мысли подчинились депрессивному настрою. Чернота застила мир. Иван замкнулся молча, не делился ужасным знанием ни с кем. Но прошло время – дни, месяцы - и вместе с тьмой и холодом закончилась зима, на далеком озере Виждай истаял и заструился голубым блеском лед, сладко пахнуло весной. В неведомой Утылве умирала бабушка Лидия Грицановна Чиросвий, а сам Иван вдруг пошевелился, воспрянул к жизни. Но теперь было решено идти другим путем. Проклюнулся новый интерес – политика. Для молодости привлекательно тотальное ниспровергательство и самоутверждение за его счет. Угу, помним по российской истории честных мальчиков с горящими глазами. Собственно, про них вся эта книга. О политической деятельности Иван не распространялся – куда он ходил, с кем водил компанию. Точно не к отцу в Правый Блок – не имелось там молодежных ячеек. Недавнее разочарование ожесточило Ивана, к семье у него возникло отчужденность, недоверие. В неудаче Иван обвинил не только себя, родных, но и весь мир. Максим тут не спохватился, а зря! То есть, Иван должен был вляпаться – и он вляпался, пока родня не догадывалась, куда и почему. Одна лишь старая умная Юлия предвидела. Накаркала ворона! Правильно Кефирчик хотел другой вороне перья разодрать, чтобы не исполнялось пророческое карканье.
Недавно Иван спросил отца:
Вы утверждаете, что против власти, но берете деньги от дяди Германа. Выходит, власти – ширма, и ваш Правый Блок тоже ширма. А главный в Кортубине – дядя Герман?
Максим не сразу нашел ответ: - Ну, почему же так?..
А как? Не так? Вы придете к власти и вышвырнете дядю Германа? Он же главный олигарх!
Иван, ты наивен!
А ты нет?
**
После нечаянной супружеской измены и разговора на повышенных тонах с соседкой Дюшей Максим выскочил из дома по улице Коммунальной. Во дворе он не притормозил, а кинулся неизвестно куда и неизвестно зачем – хорошо хоть не в лягушачьем прыжке через бетонный колодец. Тут его окликнули.
Привет!
Всего лишь одно слово. Максим точно натолкнулся на невидимое препятствие. Точно воздух, не изменив цвета (а у воздуха есть цвет? лишь отражение от красного светила?), сгустился и затвердел – нет, не в подобие гранита, но в нечто такое, что тоже могло послужить препятствием. Максим дернулся – раз, другой, третий? – действительно, уперся…
А? Что за черт…
Посреди двора на лавочке (доске поверх двух пней) расположился любопытный субъект. Немолодой мужчина. Шевелюра как у Эйнштейна – серо-седые волосы поднимаются от черепа и удерживаются стоймя. Полностью открытое – от подбородка до лба - лицо. Узкое, как бы распределенное вдоль одной линии. Выступающий нос, широкий и округлый на конце, служит центральным элементом симметрии. Прочие черты равняются (и искажаются) относительно него – глаза опущены к носу внутренними углами, и зрачки сведены к переносице, от которой отчеркнуты буквой V короткие седые щетки бровей. Тонкие, в вялых складках веки. Близорукие темные глаза – какие-то робкие, беззащитные (наверняка привыкшие к очкам с сильными диоптриями). Лоб непропорционально высокий, с развитыми лобными долями и заметными залысинами. Глубокие поперечные морщины. Две узкие, бесцветные, длинные полоски – губы. Они постоянно кривятся – всегда больше с одного конца. Вдавленный детский подбородок – почти нет его. Крупные, завернутые ушные раковины.
Диковинная внешность. Вроде каждая из черт обыкновенна – нос как нос, и губы как губы, глаза, брови – а вот их совокупность создает некую странность. Вполне человеческое обличье – однако же, не человек, а гуманоид. Как говорится, Федот да не тот.
Максим дальше разбирал незнакомца по полочкам. Старомодный, видавший виды костюм – скорее всего, с чужого плеча, или родной хозяин изрядно похудел – утонул в брюках как в мешке, пиджак болтался. Костюм раньше был очень приличен, пошит фабрично и продан недешево. Материя добротная, гостовская – нитки из нее не вылезли, только в местах подгиба рукавов и брючин разлохматились. Но лучшие времена для костюма давно в прошлом – как и для его владельца. Под костюмом ничего, кроме застиранной майки, из нее выглядывало белое тело. На голых ногах суконные тапочки. Красавец! А еще предательские следы застарелого алкоголизма: подрагивание складок век в синих прожилках (как хитиновых трубочек в гиподермовом слое стрекозиного крыла), нездоровая желтизна белков и уточненная фатальность, что старила глубже возраста и переживаний. Максим невольно задержался взглядом на странном субъекте. Под ворохом неряшливых тряпок и духом упадничества угадывалась внутренняя интеллигентность – как печать на лбу стояла. Следы мыслительных процессов избороздили когда-то ясное чело. Кривые губы выражали мудрый скепсис. Если в глазах исчезала апатия, то они светились умом.
Максим, нахватавшись здешних словечек, определил для себя незнакомца диковинно – КОРЫЛЬБУН. Почем корыльбун? Максим никогда не наблюдал корыльбуна в натуре – с крыльями или без. Разве что корыльбун привиделся ему в ночном кошмаре (и это недалеко от истины, хотя совсем фантастично). Но с незнакомцем Максим столкнулся впервые – прямо уперся в него. И сразу поверил, что корыльбуны выглядят именно так. Выходит, они кто? гуманоиды или insectum (насекомые - класс беспозвоночных членистоногих животных)? Или сказочные существа с крылышками? типа эльфов. Но эльфы маленькие, а корыльбуны – гигантские стрекозы. Размером со стрекозиную клумбу из цветов в бабылидином дворе. Если корыльбун раскинет свои крылья… Возможно, этому субъекту на лавочке крылья уже насадили – пришпилили чем-то – вот он, бедный, не способен летать.
Привет! Простите, что вмешиваюсь…
Максим жалобно сморщился – простить?!!
Ой, не надо так… Я только поинтересовался…
Что вам надо? Что вам всем понадобилось от меня?! До смерти уходить решили? Кто палкой, а кто чем похуже… Хотя что может быть хуже?!
Я ничего такого… Пожалуйста, идите себе…
И пойду! Ни у кого не спрошусь! Не ваше собач… гм… корыльбунье дело! Вот спросить – да, хотел спросить… Где эта ваша площадь? И кто такой Петька Глаз? Поймите, я не должен пренебрегать разумной осторожностью. После всего, с чем мне пришлось столкнуться и пострадать… Нехорошие у меня ассоциации. Петька – Панька, Панька – Петька, Пенька – Патька…
Зачем вам на площадь?
Уже сказал – не ваше дело!.. Там сегодня состоится митинг. Правый Блок организует. Я как член избирательного штаба…
Но ведь выборы прошли. И нашего мэра, и президента.
Одни прошли, другие начнутся. Слава Богу, у нас демократия. Вы против?!
Я?!!
Вы?.. Именно вы! И кто же вы будете? Мне тоже интересно.
Представлюсь. Кулыйкин Кирилл Яковлевич, тылвинский абориген. По-простому – тылок. Рад знакомству. Всегда рад умному, культурному человеку. В нашем диком углу редко кого новенького встретишь…
А почему вы так решили?
Что решил? Что вы умный и культурный? Извините…
Не так!.. Тьфу! я умный и культурный. Несомненно. Вы же здесь – абсолютные, безнадежные тылки!
Печально. Но суть вы ухватили. Я не отказываюсь…
Только начал ухватывать, постигать. Но меня же нарочно запутывают… Я в ловушку ворпаней не попаду! Не дурак!
Конечно, не дурак. Известно кто. Вы – племянник.
Чей?! Ваш, что ли? Да я бы давно повесился от эдакого дяди!.. Сколько вам лет… господин Кулыйкин?
Четвертый десяток отмотал и не заметил.
Оно и видно. Мы ровесники, дядя.
И мне приятно, племянничек.
Диалог наметился. И Максим не отказался продолжить. Настолько благожелательно и глубокомысленно выглядел господин Кулыйкин: тело растеклось в удобной позе, ступни в тапочках отставлены далеко от лавки и мерно покачивались – носками туда – сюда; руки прижаты к груди точно лапки насекомого – да того же корыльбуна; физиономия расслаблена, глаза полуприкрыты веками. Субъект явно был не агрессивен. Максим улыбнулся – корыльбуны добрые существа? они не мавкают?
Говорите, митинг закончился? Досадно… Меня же персонально пригласили.
Может, оно к лучшему. Никто не пострадал. Кроме Кефирчика – его дочка с приятелем уже пронесли. Грустное зрелище – чучело кота…
?!! Из Кефирчика чучело сделали? Его что, убили? Я убедился – у вас в Утылве не шутят…
Ну, для Петьки Глаза опасность не миновала. Зря он с горы спустился и на глаза директорши попался.
Петька – это местный лидер Правого Блока? Он подвергается преследованиям? Властей? Но как же Колесников? Ваш мэр тоже член Правого Блока.
Мы все тут члены. Но сами по себе.
Тогда идти на площадь не стоит? Тогда я не пойду?
Разве вороньи перья подобрать. Если хочется…
Повинуясь внезапному порыву, Максим присел на лавочку. Потекла спонтанная беседа с бескрылым корыльбуном. На первый взгляд ничего важного. Однако в который раз Утылва увлекла, затянула в свои сети.
Про меня все в Утылве знают – чей я племянник и чей внук. Я же не знаю ничего. Вернее, когда сюда ехал, знал только имя тети – Лидия Грицановна Чиросвий. Предвижу реакцию. Может, лучше спросить, а не обвинять в черствости, бездушии, беспамятстве? В корысти, что я на наследство бабушки позарился?
Хм… А если бы спросили?
Я бы ответил! Начну с того, моя семья – не Чиросвии. Родня мы через деда. Но я интересовался – нет Решетниковых в Утылве.
Это да. Хуторские земли – Бузаковки и других - вошли в совхоз Солина. Обобществили все. Часть хуторян уехала – в ту же Батю, на строительство комбината. Еще до войны.
Ничего не уцелело?
Чего ожидаешь увидеть? Музей крестьянского быта? Бедный хутор. Мой дед Антон дружил с бузаковским парнишкой Грицаном, они вместе ушли в Красную Армию. Дед вернулся, а Грицан нет.
И его больше не видели? Зачем я тогда здесь…
Приезжал. Зазноба у него тут имелась. Бабушка моя Фаина Чиросвий. Грицан – видный парень, и бабушка – красотка. Думали, поженятся они…
Из того, что мне известно – и из твоих слов – Грицан был хуторским босяком, а она из богатого семейства Чиросвиев. Не ровня. Как же возможен ихний брак?
Бабушкины родители умерли. Один дед Калина Егорович остался. Мудрый старик. Из местных патриархов. На ком Утылва поднималась. Мельница у него была на Кляне. Первый каменный дом. До сих пор стоит в Кашкуке. Там сейчас аптека с одного крыльца, а с другого помещение пустует, окна досками заколочены – что-то нет арендаторов. Хороший, крепкий дом – иначе развалился бы без хозяина. Калины нет, а дом стоит. Правда, как там жить? Вместо центрального отопления – печи. И переделывать ничего нельзя – памятник. У нас в Утылве два памятника – или даже три: дореволюционный Чиросвиевский дом, памятник герою гражданской войны и статуя с руками на горе.
Дом Чиросвиев? Если дом сохранился, то наследники могут претендовать. Ты, например. Как внук своей бабушки Фаины.
Спасибо. Туда деньжищ надо ввалить… Бабушка ушла из дома, выйдя замуж за деда Антона. От Чиросвиевского наследства ничего не осталось. Мельницу национализировали.
Печально.
Ах, ты, Боже мой… Бабушка могла стать женой Грицана, и тогда мы, Кулыйкины, очутились бы не Кулыйкиными, а потомками Гранита Решова. И вся жизнь сложилась бы иначе. И ваше кортубинское семейство не участвовало бы – никакого груза наследственности. Так лучше?
Кому лучше?
Твой отец не знал своего отца Гранита. А баба Лида помнила. У нее память до смерти острая была – нисколько не ослабела. В шестьдесят назубок знала всю школьную программу – грамматику, тексты, стихи. Помнила самое раннее детство, как до пяти лет жила в Утылве у тетки Фаины – у Кулыйкиных, то есть. Потом отец, Гранит Решов, забрал дочь, доверил ее молодой мачехе – вашей бабушке. Оттуда баба Лида – уже в силу определенных обстоятельств – попала в детдом. Дальше жила без родителей, родственников, мужа. Без детей. Если не считать кучи ребятишек, которых выучила в школе. Вот всю жизнь одна… Она мало откровенничала, но с моей матерью общалась – и я так понял, что своего отца любила.
А мать?
Калинку-то? Младшую сестру Фаины. Калинка – прозвище, имя ее Божана. Она умерла еще раньше. Баба Лида с пяти или с шести лет – круглая сирота. Повторила судьбу матери.
Печально. Печально, что я опоздал. Я бы хотел узнать больше о тылвинской родне. Как меня палкой ударили, так я сразу захотел…
Тебе лучше расспросить мою мать. Ты ее не знаешь. Хотя если ты о родной тетке не ведал, то о чужих тетках тем более…
Я попросил бы! Хватит уже упреков. Я скоро вас покину. Не стану обременять. Вот только бы жены дождаться…
Жены? У вас сюда все семейство слетается? Оккупируете бабылидину квартиру. Вас тогда не выселишь. Ниче, Людка выселит…
Слушай, ты со своей женой, а я со своей. Мы не пересекаемся.
Заметано. Я даже со своей женой стремлюсь реже пересекаться. Утомляет ее дробеметная очередь. В моих бедных мозгах одни дыры – одни норы…
Понимаю. После стольких лет семейной жизни у меня тоже дыры в голове. Или норы… Неважно, как назвать, но совсем уж муторно стало. Сон ни к черту, и чувствую я себя… Паршиво чувствую. Подумал даже, что здоровье пошаливает. В сорок лет у мужчин вылезают болячки…
Вот верно. По себе сужу. Паршиво, потому и пью.
Ты запил, а я по врачам пошел. По совету Таисьи. От нее и пошел.
Как и я от моей…
Обследовался, просветился насквозь. Натерпелся на консультациях профессоров – там проблема, а там патология, уже там синдром нарисовался. Я, вообще, жив? Кучу рецептов выписали. И ничего конкретного. Лишь один старый советский врач невролог сказал разумную вещь.
Какую?
Максим замолчал, вспоминая тот странный случай. Что ему пришлось выслушать. Слова врача.
Это, конечно, не мое дело. Но вы совершенно здоровы. Вас хоть в космос посылай. И тем не менее…
Что со мной, доктор?
Повторюсь, с вами все хорошо. Благополучно. И сдается, это ваша проблема. Вы живете хорошо, размеренно, предсказуемо. Нет нужды ничего менять. Но посмотрите же, к чему это вас привело. Проанализируйте свои реакции, чувства. Когда в последний раз ваш желудок схватывало от голода, что простой черных хлеб с луком показался бы вам пищей богов? Когда вы терзались из-за невозможности достичь того, что жаждет все ваше существо? Вы, вообще, чего-то хотите? Вот самого нелепого, случайного или даже стыдного?.. Когда ваша жена пилила вас и довела до белого каления, и вы ее чуть не ударили?
 Вы, доктор, полагаете, мне не хватает подобных ужасов? Для полного, значит, счастья?
Извините. Это не мое дело. Но вас не от чего лечить… Хотя если пожелаете, выпишу рецепты – успокоительное, витамины, сердечное, для простаты – все в прок пойдет. Давайте, Максим Маратович, попьем для начала…
Объясните! не про простату…
Что ж… Ваш организм здоров. Тело здорового сорокалетнего мужчины жаждет активности – физической, эмоциональной. Спорт нужен, конечно. Но ведь человек не только тело, мускулы, но и другое. Я бы сказал, что вам не хватает стресса – нет, не того стресса, за которым современные горожане лезут в горы, сплавляются на байдарках. Не стресса от интриг в вашем институте. Организм не обманешь – вас тоже. Мужчина рождается для борьбы, для свершений. Сейчас нет того сильного императива, что направляет, организует нашу жизнь – служение обществу, торжество справедливости, светлое будущее – все глупые сказки. Но почему-то нынешний человек, получив гораздо больше возможностей для личного удовлетворения, становится больше несчастлив из-за этих забытых сказок. Хочется верить, что ты живешь не зря... Мы потеряли шанс словить кайф от сверхзадачи – именно от сверх - как выражаются мои нестарые пациенты. Когда ты строишь не просто железную дорогу из пункта А в пункт Б – а когда это стройка века, дорога будущего. Вы в комсомоле состояли, Максим Маратович? По возрасту должны были. Помните песню?
Мы пойдем по чащам, по таежным рекам,
Мы построим новый Самотлор.
И не зря, наверное, эстафету века
Нам с тобой доверил комсомол.
Не помните? не пели?.. Все пустяки, Максим Маратович. Пожалуйста, витаминчики…
Эй! эй! Ты чего завис? – собеседник теребил Максима за плечо.
Не отчаивайся, брат! Я тоже почувствовал. Под ногами земля оседает. Смысл распадается. Например, распался наш техотдел на ТыМЗ. Начальник раньше всех понял, еще завод работал. Васыр разгромные оперативки устраивал, хотя не было никаких пятилетних, квартальных и декадных планов – даже планов дальше собственного носа… Пустота и пока лишь редкие бульк-бульк… Я при Союзе начинал работать и ощутил, словно прежняя гранитная толща – скала, в которую ты зажат - треснула и поползла. Без тисков, без давления ты выпал на свободу. Это как водоплавающего кинули на сухую землю. Или вверх подбросили бескрылого корыльбуна – тогда просто человека…
А такие бывают? Вообще, какие бывают?
Бывай! управляйся со свободой, как хочешь... И многие того… Васыр воспрянул – без нагоняев сверху, без директив, инспекций, совещаний. Проживем! сами с усами – с рыжими ушами и лапами. Возгордился и даже на друга Щапова Владимира Игнатьевича свысока взирал – дескать, КПСС распустили, ты кто теперь? Рано Васыр распушил рыжую шерсть. Помощь Щапова заводу потребовалась. Случалось, Владимир Игнатьевич очень выручал. В качестве не секретаря горкома – главы нашей администрации. Если ты умный человек, то на любой должности умный… Что действительно важно – над тем мой начальник Вениамин Игоревич размышлял на слишком грустный лад. И мне пытался втолковать. Жаль, я не прислушался. Имбрякин же прирожденный технарь – логика и чутье закономерностей срабатывало. Он говорил:
Как же так? У нас в стране единый народохозяйственный механизм. Звенья сцеплены жестоко. Если выбить одно, то танк встанет – не поедут гусеницы дальше.
Что за танк? – спрашиваю. – Ты чего, Вениамин Игоревич? Мир у нас – танков не надо. Мы сейчас со всеми попробуем договориться. Повинимся и попросим принять нас в компанию. Пообещаем хорошо себя вести.
Дурачок ты, Килька! – это я, значит. – Мы представляли собой отдельную немалую силу. И отдельную страну. Весь соцлагерь – ракушки на теле кита. Мы сами возникли, сами развивались и огромную цену заплатили. Свои заводы и фабрики, целые города построили – сначала даже руками и лопатами. Колоссальная работа сделана. Произведена настройка системы – и даже тонкая. Система работала, кормила страну – точнее, мы себя кормили. Зато теперь все рушим как позорное тоталитарное наследство. Какой смысл? Кому прекрасными показаться хотим, что эдакие подарки дарим? Для кого подарки, а для нас нажито тяжким трудом – потом и кровью – буквально кровью! На гору путь труден – эвон заберись на Пятибок-гору! – вниз же покатиться легче легкого…
Бедняга Имбрякин насквозь видел – под землей ворпаней. Он говорил:
Наша система создана под наши нужды. Не роскошные, но жизненно необходимые. Если смотреть под другим углом, то многое не нужно, даже чрезмерно. Совершенно ненужный и дорогой ресурсный запас. Цель нашего производства может быть различной – даже волюнтаристской, прекраснодушной или впрямь общественно полезной – что угодно, но не извлечение прибыли. В другой ситуации, сколько заводов и фабрик станут лишними, масса народа ненужной. Это бесчеловечно, жестоко. Чуждо. Это даже не по-ворпаньи... Возьмем тылвинские пресс-ножницы. Да, не инклюзивный продукт. Маленький завод встроен в систему. Мы делаем свои ножницы, поставляем смежникам, зарабатываем себе и всей Утылве. Естественно, на мировом рынке найдутся лучшие предложения – дешевле, современней, с превосходными характеристиками. Законы рынка! Но функционально те же ножницы. Назначение – резать… Да, выгодней закупать извне, а ТыМЗ закрыть. Для КМК, вероятно, выгодней. А если дальше выгоду поискать? Закупать сталь в Индии, Китае, Японии – везде, а КМК закрыть. Вернуться к началу прошлого века – еще до тоталитарного строя. Степь да степь, и хутора, деревеньки в степи – Батя, Бузаковка, Сафрин, Чагино… Одно село – Утылва…
Ты слишком пессимистичен, друг. В нашей области солидная промышленная база. И все есть, чтобы так оставалось в дальнейшем. Запасы сырья, предприятия, квалифицированные кадры.
Я сужу по Утылве. Люди, именно люди. Главное – люди.
Что с людьми? Я сам близок к системе высшего образования. Наш кортубинский политех жив - выпускает молодых специалистов каждый год.
Да? Кому выпускает? У нас нет обновления кадров. В Утылве только бывшее ПТУ – сейчас колледж. Бухгалтерские курсы. Давно не приезжают полноценные инженеры. Последний – Федор Цуков, парень башковитый. Мы бы с ним сработались – Имбрякин тоже так считал. Но Федька же в бизнес подался. А бизнес его – воровство да ростовщичество. Кто сейчас на заводе на инженерных должностях сидит? Люди с дипломами менеджеров, архивистов, финансистов, лингвистов, юристов. Не важно, лишь бы диплом – и диплом неважно какого института. Все платное – заплатили и получили образование. Не догадываюсь, как сейчас техотдел работает. Хотя не работает он. Без инженеров пилят станки на металлом. Нынешней директорше плевать, она всех уволит. А я раньше ушел. Изловчился. Я от дедушки ушел, я от бабушки – и от ворпаней – ушел, убежал… Это мое право. Свобода же! Человек свободен решать, как жить, кем быть. Никто не вправе давить…
И кем же быть? Следуя твоей логике, можно и никем. Извини… Но позволь заметить, что при этом своем начальнике ты как-то втискивался в рамки. Сам рассказывал, что работал. Не думал же ты тогда…
Нет, в Имбрякинские умозаключения я не углублялся. Тогда время мое не пришло. Уже потом… Говорят, что это со мной из-за водки. Пью и с катушек слетаю. Неправильная последовательность. Водка была в конце. Покойничек Имбрякин тоже пил. И не водка здесь по-настоящему гибельна. Ты понимаешь? Ну, хоть кивни для вида…
Друг, и со мной…
 Почему я пью? Меня мать пытает: что тебе в жизни не хватает, что ты водкой заливаешь? Ведь точно по мозгам колотишь – ну, как тебя Панька палкой – чтобы отключиться.
Нелюдь ваш Панька. Целые сутки промелькнули в отключке. Ничего не помню. Это по-людски, да?!
Все как у людей и даже лучше – место инженера на заводе, зарплата, квартира, семья. Начальник ценит – гм, ценил, пока не помер… Мать долбит: жизнь – не развлечение, и тяжело и грустно бывает, и беспросветно. Все так живут, оглянись – не увидишь радостных идиотов… Мать умеет долбить – точно двоечникам в школе таблицу умножения… Верно говорит, ну и что? Пусть я не радостный идиот – пусть грустный… Выпью и повеселею чуток. А она бороться вздумала. Мать же. Идиотство. Покупала таблетки даже без моего ведома. Позовет домой, угостит чем-нибудь, и я замечаю странный кислый привкус в супе, чае, кефире. Проблевался один раз… Сказал: нет толку в твоих снадобьях, нельзя человека против его воли вылечить. Я себя больным не ощущаю – просто плохо мне, а ты еще хуже сделать норовишь. Не стану у тебя ничего есть и пить! в рот не возьму… Поклялась, что прекратит подливать и подсыпать. С этим угомонилась, так к сознательности моей воззвала. Надо идти кодироваться! Деньги собрала. Эффект потрясающий. Не хочешь, но излечишься. Задолбала! день, и ночь… Ну, сходил я. Закодировался. Врач предупредил – если выпью теперь, то могу помереть. Я и выпил – интересно и нисколько не страшно. Помереть – это судьба... Не так, чтобы больно или противно, лишь во рту резкий кислый вкус… Я матери объяснил – не поддаюсь кодированию, такой организм, не трать деньги напрасно. Она заплакала и с тех пор плачет – не кричит, не спорит, а плачет. Жалко ее. Понимаю, я – мерзавец, но… Собственно, почему «но»? Почему я чего-то кому-то должен? Неважно, кому… Да, конечно, мать. Да, мерзавец…
Все так ужасно?
Ничего ужасного. И не надо сочувствовать.
Ты сейчас нигде не работаешь? А на что живешь? Положеньице…
Скоро в Утылве многие прекратят работать. И будут выживать. Всем нелегко. Жена выгнала меня. Отправила к матери. Но для матери это унижение. Я не пошел. Май месяц, ночи теплые… Отыскал место, куда приткнуться. К Мобуте. Он – старинный друг нашей семьи, еще деда моего Антона Кулыйкина знал. Мобутя принял неплохо – не привязывается, нотаций не читает, даже не сочувствует. Просто не трогает. Я сплю на полу, на матраце, надо мной не каплет. Вправду ночи теплые…
В чем же дело?
А с чего ты взял, что есть что-то? Никому нет дела… Единственно, Мобутя предупредил, чтобы водку не носил и не пил у него. Сам дедок – трезвенник. Удивительно при его-то передрягах… Дело же вот в чем. Долго там не смогу оставаться. Хозяин рано поднимается и топает на работу. Дворник он в ЖЭКе. Двужильный старик. Но не без конца же ему кормить меня задарма. Мерзавец я…
Позвал бы тебя к себе, но это не моя квартира. Я живу временно. После моей тети квартира отойдет не ко мне, а к одной девочке с переливчатыми глазами. Соседка Дюша брякнула, что видела завещание.
К Машутке? Чудеса. Дочь моя.
Чудесно. Она тебя любит? Значит, не бросит на улице.
Не бросит, не беспокойся. Слушай, а ты ничего мужик. Мы вроде как нормально поговорили… Пить будешь?
Я? М-м-м… Буду!
Лады. Но сначала в магазин. Ты же все равно куда-то шел. Ах, на площадь! Это ближе. В киоск на Проспекте. Он круглосуточно открыт. Водка дешевая, самопальная. Но я брал и не отравился. Деньги есть?.. Еще лучше. Тогда пойдем, что ли?
Куда вы потопали на пару? – раздался сзади надтреснутый голос.
А! Мобутя! С митинга? Набили чучело Кефирчика?
Какого митинга? Какое чучело? Мне некогда баклуши бить. И набивать чегой-то. Я работаю. На баловство не ведусь… На настоящем митинге народ зажигают, воодушевляют, после винтовку дают - и в бой. Или в танк сажают… Тьфу! сажают… Вот комиссар в нашей бригаде собирал бойцов и агитировал. Потом мы в наступлении пошли, а громкоговорители с машин «Интернационал» передавали. Только на Хасане это было или на Халхин-Голе?.. У горы Баин-Цаган? не на Кашихе же… Но было ведь! Погиб комиссар – сгорел в танке… А тут на площади кто геройствовал?
Ну, Мобутя, нас же захватили. Холдинг захватил. Теперь попусту трепыхаться…
Э-эх, Килька, слышал бы тебя твой дед!
Мерзавец я. Помню.
Да не мерзавец. Обессиленный, безнадежный человек. Опять напиться и облегчиться?
Гм… чего?
В смысле, чтобы тебе легче стало? Чтобы вредные мысли отогнать. Отгонишь, а они вернутся.
Тогда мы снова в киоск сходим. Все по плану. Дедушка, я взрослый сорокалетний мужик. Ниче мне не запретишь.
Другана для компании нашел? Уже уговорил за бутылкой сгонять? У тебя же ни копья. Карманы дырявые. А ты… а тебе…э…
Племянник я - неожиданно подсказал Максим.
Мобутя аж поперхнулся.
Тебе, племянник, заняться нечем? Иди вещи собирать. Ты же криком кричишь, что уезжаешь, что тебе в Утылве невмоготу.
Я бы уже… Но соседка Дюша позвонила моей жене в Кортубин и наговорила ужасов. Что меня избили до полусмерти, что я лежу…
А ты не лежишь. Очень даже бегаешь. Хоть сейчас в киоск за бутылкой… Но кто-то не способен себя в руках держать. Кому-то уже все равно…
Я не хотел. Если не стоит, то не стоит…
Максим попытался оправдаться, но Килька встрял с горячностью:
Как не стоит? Как не стоит?
Я понимаю, что если ты не выпьешь, то и с места не сдвинешься? Килька, ты неисправим. Хотел позвать вас – да, вас обоих – на рыбалку. Тебя тоже, племянник. Дюша просила присматривать за тобой, чтобы дров не наломал… Сходим порыбачить? На Виждай.
Далековато… До вечера топать.
Разумеется, дальше, чем до киоска. И ты пешком не дойдешь. Квелый ты, Килька. Что с бутылкой, что без бутылки. Ишь, растекся квашней на лавке… Не пешком. Колька Рванов сейчас поедет в курортный комплекс. Обещал нас захватить. Где двоих – там и троих в буханку вместит.
Я слышал про Виждай. Это озеро? местная достопримечательность.
Рыбалка на Виждае замечательная. Поехали, не пожалеете.
У меня же ничего нет. Все, в чем из дому вышел. Надо вернуться в квартиру.
Не надо. Удочки я захвачу. Порыбачим, отдохнем, переночуем. Мозги проветрим.
С ночевкой не договаривались! – это опять Килька.
А я хочу! хочу! Но как же Тая… Если она приедет, а меня нет…
***
Через несколько часов ночь накрыла землю. Зеркальная гладь Виждая слилась с синей мглой, исчезли с вида пять загадочных вершин – или вернее, четыре, пятая, Марай, так и пребывала в неизвестности. Зыбкий сон навеяли крылья гигантского корыльбуна. Сказочную таинственность обрело все, чему и кому свойственны ночная активность. Шелест, тонкое свистание, плеск, протяжные вздохи, махи и крадучести в темноте остались где-то там, на грани восприятия. Началось время зыбкостей, неопределенностей. Время чудесатых историй.
На берегу разложен небольшой костер. Круглые языки пламени бросают отблески на темную воду. Предварительно натаскали камней, дерна, наломали сухих веток. На жердях подвесили закопченный котелок, в котором булькала уха.
У опытного рыбака Мобути все предусмотрено – крючки, грузила, поплавки, дощечки с намотанными лесками, ржавые ножницы открывать щучью пасть, береста и бумага для розжига. Еще непосредственно перед тем, как рыбаки загрузились в Рвановскую буханку, появилась Дюша и сунула Мобуте объемистый мешок – раскрыв по прибытии, обнаружили там одеяла, пару старых свитеров, резиновые калоши. Дюша также положила две буханки серого хлеба, соль, лук, сало. Килька настоял, чтобы заехали по дороге за водкой. К рыбалке приготовились во всеоружии. Николай Рванов рулил и цокал языком, расстраиваясь, что должен ехать по делам и не может присоединиться, зато в следующий раз непременно… Он подвез рыбаков к берегу, выждал, пока вытащили поклажу, развернулся и, газанув на прощание, уехал.
У Мобути здесь берег изучен. Место для ночлега давно выбрано – возле зарослей кустарника, прикрывающих от ветра. И костер разожгли на старом пепелище. Рыбалку закончили до темноты. Улов – ведро хороших окуньков и довольно упитанные двухкилограммовые щуки. Килька не проявил интереса к самому процессу ловли. И купаться он тоже не пошел. Троица расположилась у костра – Максим и Килька на свернутых Дюшиных одеялах, а Мобутя – отвергнув удобства, на охапке веток, постлав сверху свой плащ. Плотно поужинали, выпили, чтобы согреться. Кильку разморило, и очень скоро он посапывал носом в складки одеяла. Вот Максиму не спалось – волнительный рыбацкий азарт так не улегся. Поэтому он лежал с открытыми глазами и слушал Мобутю – если находил такой стих, тот был весьма словоохотлив.
Голос у старика сухой, дребезжащий – не неприятный. Что он говорил?
…Мы же в Чагино жили. В степи, южнее Утылвы. Ну, мои родители и Грицана – голь перекатная. Хутор - это два, три дома. Дом – сильно сказано. Саманки низкие, тесные, крытые соломой. На семью – взрослых и детей. Где люди жили, а где скотина – телята, куры, поросята – ничем не отличается. В хуторах все бедные. Случалось, лето пересыхало, посевы сгорали на корню. А в Утылве земля лучше, там, в долине, влажно, и деревья росли. В Утылве потому богатеи появились - Чиросвии, Щаповы. В Чагино одни босяки – в буквальном смысле. Нас у матери трое – я, Покор и Горгин. Мальцами бегали в одних рубахах, без портов, голоногие. А нам и хорошо – как запустишь по траве, только пятки сверкают. Везде бегали, на рыбалку ходили, землянику собирали. Хорошо жили… Однажды Горгин ушел и пропал – вот как сквозь дыру в земле провалился. Его плохо помню. Горгин – вот ведь имечко. Священник тылвинской церкви своих детей называл на греческий манер – и Горгина назвал тоже.
Греческими? А сам священник уж не Гераклид ли? Совпадение…
Отец Макарий. Молодой, интеллигентный. Бывший семинарист, языки знал… и мифы.
Он! Порываев!!..
Помню, Горгин злонравным был - вечно насмехался, а мы, младшие, обижались. Колотили его вдвоем – набросимся и исколотим, а он насмешки не прекращал. Я средний среди братьев. Младший Покор – это уже не по-гречески - единственный остался на хуторе, после в совхозе работал, дети его уже в Утылву переселились. Нынешние Нифонтовы – две сестры и парень – его потомки… М-да, двое сынов моей матери наследников не оставили, младший только… А мать… Что мать? Тоже плохо помню. Но уже в сорок лет старуха. Седые волосы на прямой пробор, платок. Кофтенка выцветшая, реденькая. Грудь сухая и острая. Натруженные руки. Голоса не помню. И работа, работа – выпила до капли… Я в семнадцать лет в Красную Армию ушел потому, что некуда больше идти. И возвращаться незачем.
Ты, племянник, про кого интересовался? У Решетниковых в Бузаковке один сын родился. Грицан. На голову выше своих ровесников, и тех, кто постарше. Крепкий, громогласный, могутный. Волос темный. Бегал быстрее всех, плавал, с берега сигал в речку. И задорный, нахрапистый – заводила у нас. Ребята его слушали. Еще девчонки сохли по нему. Он подружек легко находил – в Утылве тоже. Богатые девки попадались. Но у Грицана в голове тогда один ветер свистел – о женитьбе да корысти не думал. Хотя первая тылвинская невеста Фаина Чиросвий надеялась… Надежде не суждено исполниться. Смешная история с Грицаном стряслась – он мне сам по секрету рассказывал. Но такое в секрете не утаишь. Однажды на Кляне увидел девчонку – она плыла и смеялась над ним, рукой махала, волосы русые по воде стелились. Голая – белые плечи наверху. Глаза чудные, переливчатые… Он подошел к берегу и завел разговор. А это очутилась русалка – я словам Грицана поверил, он же никогда не врал. Она ему и хвост рыбий показала. Чешуя переливалась… Понравился ей Грицан – она потому и смеялась, и махала, чтоб заманить его. Вот они стали беседовать – Грицан шагал по берегу, а русалка плыла. Побеседовав, после разлучались. Грицан же не знал, что русалок не бывает на свете. Поведал лишь мне, но как-то разнеслось всюду – начали над ним шутить, про приданое невесты расспрашивать. Грицан догадался, что девчонка его обманула, и решил проучить ее. Несколько раз вызывал к одному месту на свиданку – русалка из воды не выходила, а он говорил, что дальше сам идти не может. Потом перестал являться. Девчонка приплывала, звала его. Не утерпев, вышла на берег – нет у нее никакого хвоста в рыбьей чешуе – ножками побежала туда, где обыкновенно Грицан встречал, а там между корягами мешок, в мешке что-то завязано – развязала кости. Якобы человеческие. Испугалась, закричала истошно и подрала в село – в Утылву. Именно так было. Грицан говорил. Только я сомневаюсь. Прежде всего, как он мог углядеть ее рыбий хвост на первых свиданках? чтобы утверждать про русалку – она же им, хвостом-то, должна по воде бить, плыть – откуда достать эдакую диковину. И еще – где он взял кости? Хотя в степи встретишь старые могилы – столбики обозначают… С Грицаном вечно что-то происходило. Собирал на себя чудесатости. Но с ним не соскучишься. Не унывал, не трусил.
На сказку похоже.
И то верно. Только один в сказке – Грицан, дружок мой закадычный. И девчонка известна. Калинка – сестра Фаины. Таковская она – дивья… Запросто могла русалкой притвориться. Это ж надо удумать, чтобы парня охмурить… Вот и охмурила…
Погоди… Калинка? Та самая?
В Утылве одна – единственная Калинка – другой уже не будет. Любимица деда Калины Егоровича. Мать тетки твоей – бабы Лиды. Я ж говорю – охмурила парня. Родила от него.
Да, история… Как выражаются, сказка – ложь…
Чистая правда! И все, что я тебе рассказываю – правда. Понятно, что Грицан в Бузаковке жить не собирался. Тут бедность не избыть, в люди не выбиться.
Но ведь Чиросвии – богатеи в Утылве. Женился бы на Фаине и как сыр в масле катался.
Унизительно для такого парня соглашаться. Да и не хотел тогда Грицан жениться – молодой еще, не нагулялся. Калинка его привлекла, сердце оцарапала. Но и она еще девчонка была – в таком возрасте не венчали. Ей годков тринадцать. Как Килькиной Машутке. А тут и времена настали, что у Грицана мысли о женитьбе напрочь отшибло. Старую власть свергли. Неразбериха. В Утылве объявилось много чужого народа – солдаты, среди них и дезертиры, и те, кого командиры бросили. Вожак выдвинулся – большевик Кирилл Солин. На железной дороге работал. Он выступал и агитировал. Мы с Грицаном и парнями ходили на митинги, слушали. Вообще-то, мы еще раньше хотели в армию уйти – лишь бы из хутора подальше – на войну воевать. Но по молодости не взяли. А тут набор в Красную Армию – мы очень просились, и нас записали. Ни винтовок, ни обмундирования не выдали. В том бою на Шайтанке, в котором часть отряда погибла, нам посчастливилось… гм... Избежали смерти. Потом ушли с отрядом из Утылвы. Включились в борьбу за всеобщее счастье.
Любопытно. Вы так рассказываете. Сразу себе представляешь… Только когда это случилось? Сколько вам лет?
Сколько? Не упомню. Старый я.
А по паспорту?
Что вы всегда про паспорт… Нет у меня паспорта. Беспаспортный.
Так не бывает.
Почему? Ну, нет у меня паспорта. И рогов, и копыт тоже нет. И рыбьего хвоста не имею. Ничем не отличаюсь от других людей… Вот так и живу. Хожу по земле, хлеб жую, пью, на ночь укрываюсь… Даже выпиваю…
Вы живете в одном доме с бабой Лидой? Вход с другого торца? Как вы туда вселились?
По соседству, в брошенном бараке. Прежние жильцы выехали – им квартиры дали в Новом Быте. Баба Лида не поехала – как чуяла, что скоро помирать. А если бы с насиженного места тронулась, то может, и раньше…
То есть, комнату вам власти Утылвы не давали?
Я сам взял. Никому же не нужно... Но не бездельничаю. Тружусь дворником, в ЖЭКе зарплату получаю. Мне хватает.
Сколько вы здесь живете?
Не считал. Бухгалтерия в ЖЭКе точно скажет… Я тебе лучше другую историю поведаю, племянник. Тоже удивительную, но совсем жуткую. И как жизнь мою эта история предопределила. Не веришь, а зря!
Пугаете? В Утылве есть такие истории? Мы же не в средневековом монастыре – готика, призраки…
Самое время послушать. Обстановка соответствует. Темно, тихо. Мы одни. Кругом пусто. Или нет? Эй, паря! Килька, рот не разевай – корыльбун клюнет… Носом воздух втягивай.
Ой! Мобутя! разберусь без тебя-а… ать-тя-а… - Килька не в силах сдержать зевоту.
Дрыхнет. А ты не спи, племянник. Не то ворпани близко.
Какие ворпани? Враки ваши местные. Идиотов пугаете. Меня здесь в Утылве сильно пытались запугать…
А я слышал. Очень хорошо слышал. И видел. Как тебя сейчас. Передам рассказ… Вот мы с тобой рыбачим сегодня на Виждае. Еще встречаются рыбные места. На Сутайке – за брошенным карьерным поселком. Ну, конечно – где меньше народу, там рыбы больше. Мы сегодня туда не попали бы. Килька исстонался, что далеко идти.
На машине доехали бы.
Да. Ты не безлошадный. На своем автомобиле прикатил. Дорогой, небось? Синяя иномарка. Ну, мне-то без разницы… Я везде пешком хожу и не опаздываю. Это вы вечно спешите – куда только?.. Есть здесь озеро – не озеро даже, а запруда в бывшей карьерной выработке. Там карасей хоть ковшом черпай. Однако нехорошо, что рыбаки, уходившие туда рыбачить, порой не возвращались. А и дорога на Сутайку заброшена. Раньше карьер работал. Еще раньше туда ездили на телегах, а после не к кому ездить стало. Запустение. Даже ручей пересох. Через степь идти надо. Пятибок-гору оставить по правую руку. Кладбище пройти. И затем попадешь в дикие места. Там красиво. В озере рыбы уйма. Но не рыбачит никто.
А вы откуда знаете, если не рыбачили?
Так давно это произошло. Мы тогда молодыми были. Хоть и верили, но страху не выказывали. И без Грицана все случилось… Понесла нас нелегкая на Сутайку. Ради предосторожности уговорились мы выйти утром, чтобы при дневном свете добраться до места, и обратно еще до ночи Пятибок-гору обогнуть… Решить-то мы решили, но вышло не так. Как всегда бывает.
В степи идти весело – петляешь по просвету в траве, где как бы земля притоптана. И никого кругом. Птицы поют, трава шуршит, иногда под ногами гнездо попадется, также смотреть внимательно надо – на змею не наступить. Хотя бы Шайтанка с ядкиным гнездовьем далеко… Воздух голубой, прозрачный. Пахнет сладко. Жужжат пчелы, стрекозы. Бабочки порхают. Со стеблей сок капает. Высоко вверху – крылатая точка – то ли орел парит, то ли корыльбун... А мы шагаем и шагаем без устали. Радуемся, дураки – безлюдно, значит, и рыбы в озере много. Порыбачим!.. Издалека хутор увидали – а можа, и не хутор. Не должно тут ничего быть... Однако глаза не обманывают. Старые глиняные стены, и те обвалились. Заборов нет, дикой вишней все заросло. Собаки не лают. И мы прямо подходим к дому. Удивились страшно. Не домик и не дом, а домище. Столбы от ворот торчат. Можно сказать, что когда были окна, то до них, если рядом встать, рукой не дотянешься. Но окон нет. И крыльца, и дверей. Руины. И от них нежилым веет – я даже подумал, что нежитью… В общем, кило пахнет…Послышалось как бы шуршание. Чуть не обмерли со страху.
Видно, долго мы шли, но заметили лишь сейчас. Фокусы разные. Отраженья в дивьем зеркале. В начале пути солнце перед нами было, затем поднималось выше – и сейчас, к вечеру, должно оказаться за спиной, а оно снова нам в глаза светит. Значит, мы Пятибок-гору вдругорядь опоясали, и она сзади, а перед нами Шайтанка… Лучи прямо в глаза падают – солнечная завеса, за ней словно тень – ничего не различить на самом ярком свету. Но кто-то или что-то – там, в тени, шевелилось и нас напугало. Вертели головами, вертели, все силились разглядеть. Наконец прорисовался силуэт: будто бы человек стоит. Женщина – широкое одеяние, платок повязан, и сгорбилась она по-старушечьи. Старуха и есть! Стало нам еще более зловеще… Место заброшено, а теперь выходит, что в нем живут… Да и как может старуха жить одна – одинешенька? Почему-то мы сразу почувствовали, что кроме старухи никого здесь нет. Только мы и старуха. Ужас! Перемигнулись – надо что-то сказать, хотя бы поздороваться… Здравствуйте, бабушка. Слова застыли на губах. Бабушка вроде старая – престарая, платок низко повязан, а в тени от глубоких глазниц эдак синий взор резанул – гм, по носу… А лица мы ее не увидали. Почти побежали прочь. Обитаемый, выходит, хутор-то! И никто нас приветливо не встречает.
Вроде пронесло. Миновали мы развалины – вот последний домишко, самый маленький – чтобы в дверь войти, пригибаться надо. За домишком уже березки склоняются, зеленая трава на солнце глянцем отливает. Все мирно, безмятежно дышит… Мы бегом к березке, боковым зрением опять уловили шевеление, всмотрелись внимательней – опять бабка в платке стоит – как она сюда поспела? И не запыхалась даже. Стоит опять же против солнца – лицо в тени. И пока мы к деревьям не добежали, чувствовали спиной покалывание – странный синий-синий бабкин взгляд… Третий раз добил окончательно – как поравнялись с деревьями, голос внутри шепнул – не оборачивайся! Не оборачивайся – ох, не к добру… - но все же обернулись. Бабка стоит под березой – этот платок ее, силуэт… Мы аж закрестились.
Впереди небольшой колок – стайка берез и осин. На их фоне что-то темнеет. Ближе разглядели – могилы – хуторских, наверное, своих хоронили. Был же здесь хутор… Высокая густая трава, из нее покосившиеся кресты торчат. Сверху деревья волнуются – жалобно так. И тут резко наступил вечер. Синие тени вытянулись, до нас достали. Ветер налетел – и ну, одежду рвать. Мы поежились. Даже мысль мелькнула – может, вернуться? Но мысль отвергли – возвращаться придется через развалины, а там бабка… Да и зачем возвращаться, когда озеро совсем близко – вот оно. В траве заблестело серебро, послышался тихий плеск. Мы вышли на берег. Какая красота! Размотали удочки в ожидании удачного клева. Страхи отогнали, глубоко в мыслях спрятали.
Рыбалка и впрямь удалась. Надергали мы огромных карасей, прыгали от восторга и спохватились, когда солнце уже опускалось за пять вершин – иль не пять... Ночевать на берегу нам не хотелось – до проклятого хутора близко, а бабка легко передвигается, преодолевает расстояния. На метле летает… Шутки на бабкину тему не смешили. Все равно надо утра ждать. Утро вечера мудренее… Мы решили снова пройти через заброшенный хутор, обогнуть Пятибок-гору и заночевать уже в степи. Всех рыбин с собой не утащить – взяли только самых крупных, завернули в тряпье, остальных выпустили в озеро. Как мы бежали, надеясь миновать странные места, пока ночь не накрыла. Между могилами я споткнулся, и узел с уловом выпал из рук. Мне почудилось, что рядом что-то встрепенулось – что-то, доходящее ростом до моего бедра, мягкое, пушистое и как бы ушастое – и споткнулся я потому, что кто-то встрял мне на пути, слово наперерез бросился. Узел сполз по склону, я за ним – жалко, наловили рыбу… Угодил ногой в какие-то сухие ветки – колко… Гнездовье там. Клянусь! И не пустое – в середке что-то синеет, цветок навроде… Рыбу я искать не стал – мы как припустили! По горе бежали во весь дух. Немного успокоились внизу, отдышались.
Сзади послышался голос – не мужской и не старухин – голос молодой женщины, не было в нем трескучих звуков – напевно так, не спеша, серебристо:
Ты кое-что забыл, Агап (откуда она имя мое знала?). Среди могил осталось. Непорядок. Забрать должен. А когда вернешься, то и останешься насовсем. На Шайтанке. Ты сам так сделал. Не исправить теперь уж.
Давно это было. Я над смыслом слов не задумался, но в память они намертво впечатались (типа воинского устава) – через годы женский голос слышу. И понимать начал только годы спустя. Как вернулся я сюда – почему, неважно – жил в Оторванке, в разрушенном доме. Долго жил. Я тогда стены подпер, крышу поправил – все равно затапливало в сильный дождь, и зимой промерзал дом – топи – не топи… Печка худая, топить нечем. Время от времени трудился в совхозе – что-то платили. У меня еще плотником получалось. И работа всегда находилась не для приверед. Долго я так прожил. По людям особо не скучал – надоели мне люди-то. Они суетятся, говорят что-то, а мне неинтересно, даже раздражение берет… С людьми я не сходился – пришел, спросил, что работать, после деньги получил и ушел. Больше ничего. Возвращался к себе. На деньги на зиму продуктов купишь – муку, сахар, соль – ну, еще водку, как без нее. Огород держал, свиней тоже. Прокормиться хватало. Зимой все снегом засыпало, ко мне никто не шлялся, не тревожил. Был доволен... Но потом успокоился я. Расправилось что-то внутри. Душа помягчела. Начал я при встрече с людьми беседовать. И в Утылву тоже начал ходить – сперва для работы. И даже ночевать оставался. В совхоз меня звали, жилье обещали в Малыхани. Но я не соглашался. А лет пять назад зимой меня вдруг тоска взяла. Тогда снегу много вывалилось, дом до крыши засыпало. Тишина или буран – ветер свистит, а мне хоть волком вой – никто не услышит. Дотерпел я зиму, а весной перебрался в Утылву. Поближе к людям. Плохие они или хорошие – а с ними лучше. Лучше, чем с белыми котами… Нет, это не белая горячка, хотя я уже с собой разговаривал и заговаривался... С тех пор живу здесь.
Вы ведь на пенсии? По вашим годам выходит так.
Какая пенсия? Не заработал я. Никогда нигде не числился. На вольных хлебах. Да мне много не надо. Одежонка у меня вся есть – штаны, рубахи, спецовка, плащ, тулуп - а при нужде люди дают. Мне лишь бы крепкое, пусть и старое, а фасон там… Обувку покупать приходится. Так я подрабатываю. Вот сапоги резиновые – не промокают. А за еду вообще не беспокоюсь. Огород на берегу Кляны. Сараюшку сколотил, там свинки. Режу сам. Коза Нюська. Молоко жирное. Летом и зимой на рыбалку. Рыба хорошая. Грибы, ягоды собираю. С голоду не помрешь – и даже очень… И никто надо мной в командирах не стоит, не указывает мне – сам себе хозяин…
А старуха?
Когда вернулся я в Пятигорье, то смысл старухиных слов стал доходить – прожить мне оставшуюся жизнь здесь, здесь и помереть суждено. Судьба. Помру, и на старом кладбище похоронят. А что? Я не против. Когда помру – что хотите, то и делайте.
Грустно и поэтично… Я лишь не понял, уважаемый Мобутя – что сказать хотели?
То и сказал. Что хотел. Смешной ты. Все смысл ищешь. В Утылву вот приехал – конечно, не за смыслом, а за суетой погнался. И не понял, что смысл жизни – сама жизнь. Веселая или грустная. Или другая. Может, совсем не такая, как ты рассчитывал или мечтал. Что если ты не о том мечтаешь, племянник?.. Но ты живешь. И я живу. Пусть не стал я генералом – между прочим, когда-то мечтал. После Хасана майора дали. Майор бронетанковых войск! Дальнейшая карьера – бульк… И Гранит не стал генералом – хотя по его ведомству чины по-другому считались. Старший майор госбезопасности к войсковому комдиву приравнивался – то есть, к генералу? Запутался я…
Фееричный рассказ. Все перепуталось. Ваши мысли несутся вскачь – не угнаться. Какой генерал? Зачем? Кем в глуши, в Оторванке, командовать? Вашими зловещими ворпанями? Представляю это войско!
Смеешься? Я не в обиде.
Килька заерзал под своим одеялом. Сморщил нос, обернувшись к Максиму.
Ты веришь в эти россказни? Поражаешь меня! Взрослый, умный человек – даже кандидат. Только куда именно кандидат? В депутаты от своего Правого Блока? Если бы не Петька Глаз и его охламоны, никто про твой Блок слыхом бы не слыхивал у нас… А-а, ты же кандидат наук? Коллега! Хотя я диссертаций не писал. В Утылве все больше конкретные вещи. Ножницы – они для того, чтобы ими резать. И никакой политики! Правильно, Мобутя?
Политика? В мое время политика – самая страшная статья. Лучше уголовником быть – отсидишь и выйдешь. Политиков сажали и расстреливали. Вон Гранит тоже под раздачу попал. А уж он-то был несгибаемым чекистом. Испытанным в боях. Преданным беззаветно партии.
Угу, беспощадным к врагам рейха!
Килька! сейчас бултыхну тебя в воду. Освежишься. Язык, конечно, без костей…
И че мне будет, дед? В лагерь отправят? или в твое загадочное место сошлют? Сочинять ты горазд. Ишь, как складно – узел, старуха, могилы – ужас какой… инфернальный… Из-за чего все? из-за рыбы? А уха-то наваристая получилась!..
Ты почти не ел. Только бутылку опрокидывал. Вот язык развязался – мелешь абы что…
Откуда могилы с крестами? Правда, тылвинское кладбище в той же стороне… Да, на Шайтанке пропадали и люди, и скотина. Случалось. Тот мужик с хомутом из легенды. Но он же выплыл в Виждае? или утонул? Ах, нет – это хомут утонул…
Извините, я здесь человек неосведомленный. Мне сказывали, что на горе похоронены бойцы из отряда комиссара Солина. Есть там могилы…
На горе памятник - звезда, а не крест. Мобутя нафантазировал. А ты, племянник, уши развесил!
Я не соврал! как помнил... За целую жизнь кое-что забылось, но не кресты, точно.
Ты подтвердил, что семью свою плохо помнишь – мать, братьев, другую родню. Одного Горгина называл. Еще младшего – Покора. Родных забыл, а чужих помнишь?
Память – вещь заковыристая. Но кресты точно из травы виднелись. И старухин голос слышал.
Да, да, да. Как она говорила? Ты рыбу забыл, Агап. Вернись, я все прощу!
Доиграешься, остряк! Главное, чего ты осмелел? Шайтанка – вот она, рядышком. Заткнись, пожалуйста.
Виноваты истории твои. Одна другой чудесатей. Раззадорил ты меня. Я же спал, а теперь… Осталось выпить?
Все вылакали. Пустые посудины подальше лежат. И довольно будет!
Ничего нет? Х-хэ… Ты, племянник, правильно озираешься – со спины неприятностей ждешь. Тылки стараются на Шайтанку не ходить. Не дружелюбно там. Солин с товарищами именно на той горе смерть принял. Страшные вещи там случались. Порой необъяснимые. Но старуха с рыбой – перебор…
Где эта Шайтанка?
В ночи не слишком видать. Вон вырисовывается темная громада – над верхушкой ней воздух чуть светлее, и силуэт четкий. Пятибок-гора. Самая большая из четырех вершин в Пятигорье. Железо в ней много, оттого магнитная стрелка компаса с ума сходит… Шайтанка – дальше. Еще черней она.
Это про Шайтанку зловещие легенды? про ядку да про ворпаней? Они оттуда вылезают? и людей утаскивают?
Оттуда. Ты пристально не вглядывайся. Ворпани – чувствительные звери. Милые рыжие ушастики. Привлечешь внимание…
Где вы жили, Мобутя?
Где, где… Где-то должен был…
И я теряюсь в догадках, где, - подковырнул Килька. - Если хочешь, как утром рассветет, прогуляемся на гору, племянник. Там никогда ничего не строили. Мобутя приукрасил, чтобы напугать. Жил он не здесь, а наверняка, в бывшем карьерном поселке. Дома и ворота в поселке – все, как он описывал. Может, и старуху он себе там нашел – вместе веселей.
А мне понравилась легенда. Оригинально.
У нас не одна легенда. Хочешь узнать – сходи в городскую библиотеку, возьми сборник Сказки Пятигорья – почитай, подивись. Как здесь все образовалось, и откуда пошло... Сказки любят дети да про все на свете. Вот про все в Пятигорье…
Спасибо. Уже вышел я из детского возраста.
Почитаешь сказки, сон наладится, кошмары уйдут. И не так ужасно покажется в нашем городишке. Дюша тебя откормит. Растолстеешь, жизнь довольной будет. Вон Мобутя живет, дворы метет…
Ах, если жить под тыщу лет
Довольно и богато,
Но так не будет круто – нет,
Совсем не чудесато.
Кильке не стоило насчет чужой толщины ехидно прохаживаться. Из всей рыбацкой компании у Максима самая солидная комплекция. Мобутя, несмотря на преклонный возраст, прям и строен – офицерская выправка, что тут скажешь. Килька, может, и не столь худой, сколько вялый, измученный. Зато Максим от природы отличался коренастым сложением, и живот у него выпирал. Работа всегда сидячая, кабинетная, не помогали тренажеры, бассейн, диета – живот никуда не девался. Сейчас Максим даже хотел обидеться. Кто-то спортом занимается, а кто-то пьет и ехидничает (и не толстеет!!). Несправедливо. И скоро еще предстоит несправедливо пострадать, хотя он не толстый, а просто от природы такой уродился.
****
Мобутя поднялся и подбросил сухих веток в костер. Языки пламени заплясали веселей. Зато Мобутя был грустный, молчаливый. В отблесках костра его борода и волосы обрели серебристое сияние – вокруг головы словно образовался сказочный нимб. В последовавшем странном разговоре дед, вообще, не принимал участия. Очевидно, успел выговориться, устал. Уселся снова на свой плащ и предался глубоким мыслям. Зато Килькой овладел философский настрой. Хотя толчок к уже второму раунду интеллектуальной дискуссии подал Максим. Что ж, побеседуем за жизнь…
Кирилл, ты упоминал, что баба Лида дружила с твоей матерью?
Дружила – сильно сказано. Слишком они разные, хотя в старости многое сгладилось.
Буду благодарен, если от тебя хоть что-то узнаю. Я здесь уже несколько дней, а воз и ныне там…
Мама моя Аглая Николаевна не местная. Она в Утылву попала по распределению, как и баба Лида. Обе учительствовали в школе с самого начала и до пенсии. Ну, заурядная биографии в провинции…
Я это уже слышал. И что? Баба Лида или твоя мама больше ничем не занимались? Как ты ничего сейчас не делаешь? И гордишься этим.
Полегче. Это ведь не мне, а тебе понадобилось… Хочешь послушать? Ну, слушай. Я из самой что ни на есть правоверной по советским меркам семьи. Кхм, подозреваю, ты тоже. Вы – Елгоковы? кхм, пусть так… А мы – Кулыйкины. Наш родоначальник в Утылве Антон Кулыйкин по происхождению из хуторской бедноты. Герой гражданской войны. Кхм, герой единственного боя, когда стал инвалидом. Белоснежная анкета – точнее, не белая, а красная. Из первых членов местной партийной организации. Незабвенной ВКП(б). Вступил в массовую компанию по расширению партийных рядов. В Утылве мало было достойных кандидатов. Народ больше невежественный, патриархальный - сказочники. Вот карьера у деда как по рельсам споро покатилась. Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка… Кхм, сегодня молодежь на площади использовала старые плакаты – народ не паровоз!.. Мне почему-то кажется, что народ всегда в качестве паровоза… Дед Антон и его хуторские приятели – выходцы из народных низов. Антону тридцати не исполнилось, а он уже возглавил тылвинский сельсовет. А вначале председателем революционного Совета был легендарный Аристарх Кортубин. Антон – второй или третий… ну, или... Должность – не синекура – хлопотная, ответственная и опасная. На ней продержался почти два десятилетия – или дольше. На войну его не взяли и во второй раз – из-за хромоты. Того боя на Шайтан-горе очутилось достаточно. Мирная работа на износ – после пятидесяти сердце пошаливало, шагал хуже… Из четверых друзей лишь Антон жизнь провел в Утылве – он сам не хотел уезжать, и возможности уехать у него не возникло. Пригодился на своем месте. Очень многое здесь связано с дедом. Хотя нет улицы Антона Кулыйкина – или клуба, или еще чего. Дед пережил развенчание сталинского культа, но не узнал, что главную улицу А. Кортубина переименовали в Проспект космонавтов, а уж прочих тогдашних деятелей совсем задвинули в плане исторической памяти. Дед в старости замкнулся. Про Сталина ничего не говорил – ни за, ни против – тем паче не защищал с пеной у рта. Имел право на свое отношение, подкрепленное реальными историями его друзей детства. Сашка Анютин сидел – досидел немалый срок и вышел, вернулся умирать на родину. Мобутя не сидел, но всю жизнь бегал. Не поймали его, в Утылву вести не доходили, где он, что с ним – жив или помер, награжден или расстрелян… Объявился здесь уже во время свободы и демократии, и законопатился на загадочном хуторе. Дед Антон тогда помер – не встретились они.
Да, никто не дожил.
Ты зато долгожитель, Мобутя. А почему? Потому, что бегал. Подальше от власти – от ее соблазнов. Баба Лида учила нас русской классике. Из Грибоедова цитата:
Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.
Подобные мудрые мысли меня не отягощали. Я больше налегке… - пробормотал Мобутя.
Ты мудрый, Мобутя. И до сих пор живой. Седой весь – белый-белый… Мой дед работал добросовестно, не кичился должностью, тылков не притеснял. В Утылве бедно жили. Пахали в совхозе за трудодни, но и в поселке не лучше. Дед с бабкой, конечно, богаче, но с теперешними порядками не сравнить – как власти и олигархи живут, и как простой народ. Бабушка Фаина, хоть из Чиросвиев, однако не барствовала. Обыкновенная женщина – работала, сына Якова вырастила, с хозяйством управлялась. Мой отец успехов деда не достиг – и уж никак не переплюнул. Он и я – мы звезд с неба не хватали. До пенсии отец оттрубил главным бухгалтером на ТыМЗ (понятно, что начинал не главным). Женился как все. Вот жена его – моя мама – далеко не эти все… Я нисколько не преувеличиваю. Есть у нее черты, которые я, к сожалению, не унаследовал. Иначе не сидел бы тут с вами, не рассказывал сказки…
Мать моя – убежденная коммунистка. Была и есть. Хоть сейчас в ЛДПР числится. Правда, ее членство номинально. Здоровье не позволяет. А если бы позволило, то я боюсь представить… Детки на митинге на площади позабавились. Нет, они искренние. Но и наше поколение, и дети – стрекозы в сравнении с корыльбунами. С дедами. Вот мы с тобой не племянники – мы родные братья – братья по упадку.
Я бы так не сказал… - задумался Максим.
Так, брат. Абсолютно так. Мы повзрослели, когда страна… ну, кувыркнулась через колодец. Понимаешь?
Очень понимаю! Кувыркаюсь тут и кувыркаюсь!
Ниче. Кости целы… Мы живем в состоянии упадка. Если у вас в Кортубине все завуалировано, спрятано за рекламными огнями и торговыми центрами, то у нас обнажено. Перед кем представляться-то? перед тылками? Про меня ты знаешь. Да, мерзавец я…
Нет у меня черного пессимизма. Конечно, есть проблемы… - Максим не желал соглашаться.
Нет? А что про здоровье врач тебе говорил? Лечить бесполезно, потому что безнадежен? У моей матери с коленками непорядок, а не с отношением к жизни. Их не так воспитывали, и они не так поступали.
Они хуже жили, чем мы сейчас живем. Не будем спорить о свободе, о Сталине, о коммунизме – вот просто чисто по-человечески. Мы никогда так хорошо не жили.
Ах, чисто по-человечески? В России карма такая. Всегда по-человечески нам лишь в будущем предстоит жить. Когда ориентир – будущее, то все нормально… В настоящем же – только мы покрываем самые простые человеческие потребности, как мозги завихряются. И приходит понимание, что потре****ствуем мы, а по-простому - свинячим. Да, да! Сразу возникают чисто человеческие вопросы – духа, а не брюха. Сейчас мы даже припозднились. Обжираловка с голодухи – после коммунизма-то. Но ведь попрет обратно – человек живет не ради жрачки, тряпок, поездок, гаджетов…
Азбучные истины. Прости.
И они больно бьют. Каково терпишь, племянник? Прыгаешь через колодец? Витаминки пьешь?
Плохо мне. Так плохо, как здесь, еще никогда не было. Но нельзя идеализировать прошлое. Не до идеалов. Совковый быт известен – наши порядки, наши товары. Бесконечные анекдоты. Я помню свое детство, что мы могли себе позволить. И это с учетом того, что родители отдавали нам лучшее. Юлия рассказывала, как у них с сестрой – с моей родной бабкой – было. Елгоковы – нерядовое семейство. Материально мы были обеспечены лучше многих.
Да, благословенная цивилизации потре****ства, наконец-то, пришла даже к нам, в Пятигорье. И расцвела пуще красного редивея. Вот оно, счастье!
Пожалуйста, не обвиняй меня в меркантильности. И я способен задуматься…
Хорошо, задумался. А что-то сделать, исправить? на что-то повлиять?
Будто раньше по-другому? Тоталитарный строй всегда решает за людей.
Когда общество нацелено на созидание… Весь советский период был устремленным. Что в Утылве создано за время свободы и демократии? Что глобального у вас в Кортубине?
Много чего!
Чего-о-о?? Живете благодаря тоталитарному наследству – доходам с комбината. Без коммунистов – деревня Батя в три двора и ветер... Моя мать коммунистка жила с твердым и наивным убеждением, что выполняла крайне важную миссию – для государства, для общества. Даже в Утылве! воспитывала и образовывала новое поколение, которому суждены великие дела – коммунизм построить… Ну, и учитель математики она от бога. Свой предмет в головы оболтусов вколачивала – хочешь-не хочешь, а придется… гм… потребить. Сколько ее учеников поступило в столичные вузы. И я поступил, но не оправдал ее надежд. Ума хватило, а вот материнского характера… Последний и самый талантливый ученик – Леша Имбрякин. Действительно, последний. Еще непонятно, как у Лешки сложится – в лицей при институте прошел, но если нет денег… Будь ты даже семи пядей во лбу, а у Лешки никак не меньше десяти. Его мать Лариса Имбрякина – простая табельщица, ей не потянуть содержание сына в областном центре.
Ситуация неоднозначная… Несправедливо…
Ее, ситуации-то, не должно быть с точки зрения моей матери – такой отсталой, зашоренной, тоталитарной. Для совкового менталитета несправедливость ужасна. Да и всегда во все времена в России.
Так и раньше несправедливость была!
…нетерпимой! да! Сейчас же как бы естественной – люди не равны от природы, ничего нельзя сделать, никто не виноват… А наши деды преодолели. Ужасными методами.
Не ужасные методы, а преступления. Насилие, репрессии…
Ты про что? и про кого? про родного деда?
Почему именно про деда? Я вообще… История все расставила по местам.
И ты соглашаешься? Я, например, не считаю Гранита исчадием ада.
Ты первый такой мне встретился. Спасибо, конечно. Однако старикашка Порываев в ином духе вещал. Потрясал трагедией своей семьи. В ИТЛ№9 помер священник отец Макарий. И многие в лагере…
Еще один дед – Мобутя – тоже не считает. Верно, Мобутя?
Гранит – мой друг. Самый лучший из нас. Не мне судить. Я за социалистическое отечество воевал. Кровь проливал – свою и чужую. И странно мне, что внук Гранита стыдится…
Послушайте, я не отрицаю… Мой дед был неординарным человеком. Но из песни слов не выкинешь. Он не ангел и не сказочный корыльбун…
Зато теперь ангелы пришли и нами управляют? демократически? Давай споем старую песню!
Это как же?
Не будем слова выкидывать – все, какие есть. Поставь себя на место Гранита и тех людей. Без скидок. Встань же!.. Тьфу, да лежи ты на боку. Просто рассуждай... Комбинат должен быть построен. Или завод, или город, или канал. Другой результат не рассматривается. Это необходимо для страны, поэтому массу людей согнали на стройку в голой степи. Нет машин, нет механизмов – есть руки и лопаты, и люди загнутся на непосильном труде. Вместо паровоза. Нет денег – есть энтузиазм. Ничего нет – а действительно, ничего не было - чтобы не разбежались, нужно посадить их за колючую проволоку, приставить жестоких охранников, применять наказания. Иначе не станут жертвовать здоровьем, жизнью… Ты бы добровольно после своего кабинета пошел бы в землекопы, бетонщики?.. Комбинат должен быть построен (лозунг КДБП!). Допустимо многое, если не все, для достижения цели. Жестоко. Несправедливо. КДБП!! Промышленная база страны – залог ее выживания. Выживания ВСЕХ – и живущих, и их потомков. Война нам предстояла. Для танков, пушек, самолетов нужна сталь. Море стали.
Комбинат запустили после войны. Уже в пятидесятые.
Но планировали раньше! С другими комбинатами поспели.
Я никогда не думал о деде в таком плане.
А ты подумай. Это же твой родной дед. И жил он в жестокое время. Не отрицается, что в человеческом обществе всегда существовали садисты, циники, мерзавцы, властолюбцы. Последние – еще симпатичные и даже харизматичные... Власть – сильнейший соблазн. Гранит не исключителен. Но для такой колоссальной системы всех садистов на свете не хватит, а не только в отдельно взятой стране – единственной стране, строящей социализм в капиталистическом окружении. Строительство на огромных просторах, на пустынных землях – в вечной мерзлоте, в степи, в горах и т.д. Строилось ДЛЯ ВСЕХ – только не для конкретных лагерных узников. Для их детей точно! И еще для тебя, для меня. Мы пользуемся результатами тех усилий и жертв. Никто не говорит, что мы должны оправдывать все – но уж не нам лишать наших дедов возможности оправдаться.
Ночь тихо колыхалась над Пятигорьем. Мобутя вместе с Виждаем – оба старые и умные - помалкивали, не вмешиваясь. А Килька, должно быть, всегда любил пофилософствовать. И несло его безудержно во все степи. Казалось, он способен любой аргумент вывернуть наизнанку и прийти к противоположному заключению. Развлекался. В итоге Максим даже смутился из-за связанной цепочки рассуждений. Что в итоге-то? Каким был его дед? Покойная баба Лида, наверняка, привела бы из русской литературы цитату на его состояние:
… Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Ну, Максим – не Евгений – лежал, а не стоял. И его ощущение не было результатом любовной драмы. Нынешнее время не так, чтобы более циничное или рациональное – оно просто какое-то отстраненное, не всамделишное – уж не чудесатое. Как и прежняя жизнь Максима. Близость с Ирэн никогда не явилась бы причиной краха брака четы Елгоковых – смешно, случайный эпизод. Однако Максима терзало, что его словно вывернули наизнанку. Насадили точно корыльбуна? И что теперь?
…Тылок Николай Рванов сдержал слово забрать рыбаков с озера в свою следующую ездку в комплекс «Редивей». Еще до рассвета он погнал туда со свежими продуктами и молоком для курортной кухни, а на обратной дороге завернул к берегу. Мобутя растолкал сонных компаньонов, залил водой из Виждая остатки костра. Спешно покидали вещи в Рвановскую буханку. Хвастаться богатым уловом не приходилось – на троих же было. Максим с Килькой – помятые и слегка обалдевшие – взгромоздились на сиденье, Мобутя, подобрав полы плаща, устроился спереди. Они молчали – все силы убиты на предыдущие разговоры. Если что-то трогало Максима, то это дума о Тае.
Буханка трещала, подпрыгивала и продвигалась в намеченном направлении – по двум серым полосам на ровной рыже-зеленой местности. Проехали Пятибок-гору, Шайтанку, Кашиху с Казятау. Оставили позади белую статую с руками. Скоро показались бы убогие домишки Оторванки, а там уже и Утылва. Никто не жаждал новых приключений.
Ай! - буханка резко тормознула, и Максим смаху влепился в выступающий острый угол. Из глаз посыпались красные искры. - А-ай-я-а-яй!..
Попутчик Килька слетел со своего места вниз – очевидно, отбил себе седалище крепко. Килькины руки вытянулись как из глубокой норы ворпаней – худые, исцарапанные, с грязными ногтями – и вцепились в старые покрышки.
Пилять!.. Я-а… счас… - Килька даже закряхтел от натуги и съехал обратно с верхней покрышкой.
А за рулем стопорнувшей буханки Николай Рванов в свою очередь впал в ступор. Перед ним на дороге – в снопах света от фар - стоял человек. По виду высокий парень в обычной одежде – не в черном костюме Зорро. Лицо не скрывала черная маска, и парень не отворачивался. Рванов сощурился, крутанул головой – странные чувства сейчас раздирали его изнутри – даже затруднительно определиться. Мудреное словечко ДЕЖАВЮ не знакомо простому шоферу, но здесь именно оно. Рванов поморгал, ощущая в себе затейливые симптомы дежавю (Килька знал, что это такое): сейчас же тормознули не на мосту на Проспекте космонавтов, и не Петька Глаз в дурацком черном одеянии сейчас стоит перед его буханкой. Нет, не Петька, а Петькин лучший друг.
Лешка?! Вы, пацаны, оборзели, что ли? В игры играете? Как надаю по носу! Жди, я…
Леша Имбрякин – это был он, Рванов разглядел хорошо – стоял неподвижно и не проявлял волнения.
Ну, все! Терпежу больше нет. Я человек или кто?! Ты напросился на трепку…
Однако, если трепка намечалась, то не здесь и не с этим составом участников - дальнейшие события моментально сместились на противоположный конец от буханки. Рванов просто не успел среагировать. Впрочем, не успели среагировать и другие герои нашей истории. Задние дверцы распахнулись на обе стороны. На светлеющем рассветном фоне возникли две темные мужские фигуры. Они негромко переговаривались.
Который?
Тот, потолще. Хватай!
Максим не успел двинуться, защититься - его выволокли из машины. Вот угодил в переплет! И так легко не отделаться – не спасет Дюша от Паньки с палкой. Но что же собрались делать эти двое? бить?.. Максим беспомощно и беззвучно разевал рот точно пойманная рыба. Злодеи тащили его подальше в кусты (волчавника?). Здесь они остановились и повернули жертву лицом вверх.
Да это не тот!
Как не тот? Он же самый толстый из них. Ты говорил…
Толстый. Однако тот – молодой пацан. А этот кто?
Да, да, да, - Максим зачастил, ощутив слабую надежду спастись. – Я не молодой, а уже старый. Я не пацан – у меня сын взрослый…
Дался нам твой сын! Оболтус еще тебе подгадит… подпалит…
Оболтус, оболтус точно… Но они все сейчас такие. Иван хоть как ваш пацан Петька… того… не куролесит, не мавкает… Он хорошо учится…
Вот именно! Где Глаз? Говори! Он же с вами должен ехать. Буханка его каждое утро с горы в Утылву подвозила. Нас не проведешь!
Почем я знаю, где ваш глаз? Мой глаз – оба глаза – при мне. Только не бейте! Пощадите…
Ты прав, не тот. Обмишулились мы…
Да, да, ошиблись. Я не тот, кто вам нужен. Мы раньше не встречались. С кем не бывает. Ничего, в следующий раз повезет…
Из Максима прямо изливался словесный поток. Его трясло от страха. Избегал смотреть в темные лица похитителей – только бы у них не зародилось подозрение, что Максим потом сможет их опознать – в таком случае запросто в глаз схлопочешь, или даже глаза лишишься. Но было еще кисло и противно во рту. Максим гнал из своего воображения звериные физиономии, покрытые рыжей шерстью – небритые, что ли?
Один злодей усмехнулся:
Чего трясешься? Зассал, чувак?
Брось племянника!.. А ты на тетку не похож. Тем более на дедку… Пацанчик! иди подштанники стирай – красные труселя…
Незнакомцы заржали оскорбительно.
Давай! может, успеем перехватить другого пузанчика.
Максим закрыл и открыл глаза – оба глаза. Он лежал на земле – брошенный, закоченевший, жалкий. Ни одной живой души рядом. Интересно, у ворпаней есть души? И куда они исчезли, те ворпани? Дематериализовались вмиг. Провалились на месте. Только ветки еще покачивались. И на фоне ночной мглы добавился новый оттенок – как бы светловатые прожилки, подчеркнувшие синюю глубину – то ли причудливая фактура крыльев корыльбуна, то ли струйки пара, звериного духа. Фу-ух!!.. Максим попытался подняться, опираясь на руки – локти ходили ходуном. Сел. Убедился, что его оставили одного. В поясницу впился острый камешек. Вытащил его и зашвырнул. Бульк!
Максим! Эй! Племянник! Ты где? – с дороги доносились крики, громче всех рокотал Рвановский бас. – Ты живой? Отзовись!
Попутчики не на шутку встревожены. В груди Максима вдруг разрослось тепло – сильное ощущение - его не кинули в беде, ищут. Даже если похитители – ужасные ворпани. Выходит, здешние тылки - добрые и отзывчивые люди. Как же он сам мог быть таким бесчувственным?! Тут его словно прорвало. Слезы хлынули соленым потоком. Максим сгорбился и заплакал, как давно в детстве. Ему было больно, горько, обидно. Безнадежно одиноко. Нашлась причина для обильных слез – умерла его любимая тетя Лидия Грицановна. Утрату понесла вся Утылва, но именно Максим лишился родного человека. Почему, ну, почему мир устроен несправедливо, и люди умирают?!..