Дворовые и дворяне Глава 2

               Глава 2.
 
ТАМ ЖЕ,  У ДОРОГИ НА СУЧКОВО. -  Детство, отрочество и юность легавки Муськи. -  Охота в Берендеевом лесу.

Она отчетливо помнит ненастный осенний день. Громадный, грохочущий грузовик, в кабине которого рядом с мрачноватым шофером лежала Муська, долго мчал по мокрой бетонке. Замкнутое пространство кабины угнетающе действовало на нее своими звуками и резкими, неприятными запахами. Но вот грузовик остановился, и шофер, грубо подхватив Муську под живот, и, оглянувшись вокруг, бросил ее в хрустнувший придорожный бурьян.   Машина, выпустив клубы  сизовато-синего, вонючего дыма, развернулась и уехала. Муська же, будучи тогда двухмесячным щенком-несмысленышем, сначала даже обрадовалась тому, что вокруг тишина, свежий воздух и необозримый простор. Однако усилившийся дождь и холодный ветер постепенно довели ее до того, что она уже думала о неуютной кабине,ткак о райском месте. Скуля от холода и голода, она выбралась на бетонную дорогу и подумала: "Может, у выбросившего ее шофера проснется сострадание, он вернется и отвезет ее опять в конуру, к ее ласковой собаке-мамке и к погнутой чашке с холодным молоком?"

Будто отозвавшись на ее мысли, в отдалении послышался гул. Он рос, ширился и превратился сначала в рев, а затем - в нарастающий непрекращающийся гром.   Через мгновения Муська увидела промчавшуюся над нею гигантскую, стремительных очертаний серебристую птицу. За первой взмыла вторая птица, потом -третья... Бьющие из хвостов птиц тугие огненные факелы, удаляясь, исчезали в лиловато-черных тучах. Через какое-то время птицы начали поочередно приземляться. Гром то нарастал, то ослабевал, а затем все стихло. Напуганная и удивленная Муська опять вернулась к самой себе и своему щенячьему горю. От обиды и отчаяния она залаяла. Муська призывала на помощь. И помощь к ней пришла, но не в виде страшного грузовика, а в образе элегантной, поблескивающей лаком и никелем машины под названием "Волга".

Открылась дверь, и из "Волги" высвободилась массивная фигура человека в темно-синем пальто, с нашитыми на нем в два ряда блестящими пуговицами, с погонами на плечах и в фуражке, с золотыми крылышками над кокардой. Фигура распрямилась, двинулась вперед и остановилась в шаге от оторопелой Муськи. Теперь этот человек казался ей особенно громадным. Кто-то со стороны мог бы назвать его богатырем, кто-то великаном, кто-то мог даже назвать высокопарно - исполином... Муська же сразу, подсознательно, почувствовала в нем своего спасителя. Перестав скулить и приняв достойную стойку, она тявкнула и приветливо замахала хвостом.
-Гриша! - обернулся "спаситель" к водителю.
-Слушаю, товарищ генерал!
-Щенка обтереть и - в машину!
-Есть!...

            *    *    *

Ох, до чего же сладкая жизнь началась у легавки с той поры. В богатырском, крепком и красивом теле нового ее хозяина, Ивана Лукича, жила такая же соразмерная ему щедрая и добрая душа, а в испещренной сединами голове - большой, светлый ум. И хотя в его серых, с отблесками стали глазах крылась иногда строгость, Муська знала: подойди к нему, ткнись осторожно носом в его колено, и глаза хозяина сразу потеплеют, складка меж густых, жестких бровей разгладится, а широкая, как крестьянская лопата, рука погладит ее по спине, пальцы приятно почешут за ухом.

Что касаемо хозяйки - стройной, чернобровой и светловолосой Натальи Сергеевны, то от нее неизменно веяло ласковым теплом, а от пронзительно синих глаз, кроткого, редкой красоты  лица исходило какое-то тихое, успокаивающее сияние.

В просторной, трехкомнатной квартире, с холлом, кухней и прочими известными местами, блестели натертые пахучей мастикой паркетные полы. Сияли  тисненные позолотой корешки книг на полках. Мебели немного: подобрана она по строгой необходимости и по вкусу. На стенах картины с великолепными видами русской природы и сценами охоты. А в комнате хозяйки еще и небольшой киот, со старинными иконами и хрустальной лампадкой, в начищенной бронзе. Муське отвели угол рядом с кожаным диваном Ивана Лукича, где она, сытая и ухоженная, чаще всего и отдыхала. Положив голову на передние лапы, Муська часами наблюдала за тем, как за столом, напротив, Иван Лукич что-то пишет, чертит, читает, разговаривает по телефону, беседует с гостями. Сегодня он один. Позвякивает ложка о стакан, в серебряном подстаканнике. Хозяин пьет чай и о чем-то глубоко и долго думает. На большом, мелкоузорчатом ковре, позади дивана, скрестившись, покоятся два охотничьих ружья. Ниже - большой нож в чехле, с тисненным рисунком. Наверху - портреты Натальи Сергеевны и двух их сыновей - тоже военных.
-Наташа... А Наташа! - зовет хозяин.
-Что, Ваня?
-Вот планирую с Муськой на охоту сходить. Жаль, такая  славная собачка подолгу от своего главного дела оторвана.
-Да уж охота - пуще неволи, - смеется хозяйка,
А хозяин, чуточку погрустнев, говорит, что вот, когда его спрашивают, почему он стал летчиком, ответить ему не трудно. В памяти сразу возникает образ его мамы - самой умной, самой ласковой, самой красивой... Она гладит его по стриженным детским волосам и не то что рассказывает, а вяжет из слов волшебное сказочное кружево, из которого ему особенно запомнилась сказка о гусях-лебедях, уносящих какого-то мальчика на своих крыльях. Ну а вот кто разбудил в нем страсть к охоте, сам не знает. Может, отец - таежный лесник? "И чего тут гадать, - смотрит на хозяина Муська. - Известно охота - лучшее, что есть в этой жизни".
 
Убаюкивая себя мыслями об охоте, она мечтательно закрывает глаза. В ее памяти всплывают то цветущий, крапчатый луг, то малахитово-зеленый лес, то покрытое солнечными блестками озеро... Это ни с чем не сравнимо, когда по команде своего повелителя, Муська начинает поиск. Ноги сами несут ее по прохладному, серебристо-матовому и тяжелому от росы разнотравью. Тонкий легавкин нюх из сотен запахов выбирает только ее интересующие. Стоп!... Муська замирает в грациозной стойке. Ступающий следом хозяин останавливается, поднимает ружье. Мгновение - и уже с умыслом вспугнутая легавкой крупная птица, фырча, взлетает и тут же тяжело падает от меткого выстрела.

Иван Лукич охотник, надо сказать, разносторонний. Такую же разносторонность постепенно привил и собаке. Он берет ее не только для охоты на пернатую дичь, но при каждом  выезде в лес, на поля, реку или озеро. Благодаря ему, Муська очень по¬любила коллективную охоту на крупного зверя. И это не беда, что  нет сигнального пения  охотничьих рожков, что кроме породистых гончих или борзых в облавах и преследовании зверя участвуют иногда даже самые обычные дворняги. Зато сколько горячего задора, азарта и отчаянной бесшабашности! Вот идущая в облаве ватага, с криками, свистом   и лаем поднимает лося. Могучий зверь выбегает на покрытую  первым снегом поляну и, закинув на спину ветвистые рога, выбрасывая далеко вперед ноги, пытается уйти в дремучую глушь, называемую охотниками Берендеевым лесом. Собаки, заливаясь лаем, берут его в полукруг. Злой, тощий донельзя кобель, прозванный в шутку Доберманом Спичкой, сдуру бросается на сохатого сзади. И тут же, получив страшный удар копытом, скуля, откатывается в сторону. Лось упорно пытается изменить направление бега, а значит -обойти засевших впереди стрелков-охотников. Опекаемая шофером Гришею легавка визжит и стонет от переполняющего ее духа соперничества. Легкая, стремительная, она отрывается от Гриши и выравнивается в беге с сохатым. Напружинившись, делает мгновенный бросок, бьет лося передними зубами в серый, заиндевевший бок и мячиком отскакивает от него. Лось уворачивается и бежит теперь прямо на засаду...

А еще были облавы на пугливых оленей, погони за пронырливыми лисицами, за длинноухими зайцами и прочим зверем. Рассказывая теперь дворняжке Куське о себе, Муська будто наяву видит предвечерний, наполненный сиреневой дымкою лес, небольшую поляну и золотисто-оранжевые огни разведенных костров. До чего же приятно ощущать тепло танцующего пламени, наслаждаться царящими в лесу звуками и запахами! Неподалеку, над самым большим костром, с ворохом малиново-красных, стреляющих искрами углей, дожаривается пахучая, с подрумяненной коркой туша молодого оленя. Гриша время от времени поворачивает ее. Он сам весь уже прокопченный. Синий дым ест ему глаза. Гриша трет их ладонью, отвернувшись от костра. Других добытых зверей охотники еще только свежуют. Собакам то и дело бросают вырубленные из мясной мякоти кости и косточки, куски самого мяса и потрохов. После каждой такой подачки слышится хруст перемалываемых зубами костей, чавканье, а иногда и предупредительное  рыканье. Поев, псы жадно лижут искровавленый местами белый до голубизны снег. Муська, сытая и довольная, лежит на душистом еловом лапнике и наблюдает,как у огромной, красновато-розовой туши сохатого ловко орудует ножом ее хозяин. Горбоносая голова лося, с его тяжелыми, великолепными рогами неестественно откинута далеко назад. В черно-фиолетовом выпуклом глазу неживой отблеск костра.

После разделки и укладки добычи, у охотников оживленный ужин до самой ночи. Все поднимают кружки и, прежде чем приложиться к ним, говорят по очереди много хороших слов Ивану Лукичу. Он широко улыбается, благодарит и тоже говорит товарищам хорошие слова. Наконец, раздвигая лучами фар чернильную темноту, машины с охотниками, добычей и собаками направляются в сторону города.
(Продолжение следует)