Лямин Александр Васильевич
То есть перемены случились бесконечные во всех структурах оркестра.
Завели нового директора. Им стал Г.Б. Хлынов, который вероятно когда-то имел отношение и к музыке даже, но главным его достоинством для работы в дамском оркестре послужило даже вовсе не его имя Геннадий, а элитное отчество Борисович, что и стало изначальным залогом его места в оркестре. Уж очень С.Б. Безродная трепетно относилась к Борисам в любом проявлении. Но это только вершина айсберга.вышла. Он стал старательно приводить все бумаги оркестра в порядок, которого в них не оказалось совсем, в приличном кабинете на четвертом этаже Министерства КУльтуры Республики. Но поскольку в хаосе оказались и все финансовые документы оркестра тоже. Для управления финансами он срочно приволок вскоре некую старушку-бухгалтера, которую запихнули для работы в каморку выше даже того шестого этажа, которые и были в здании Министерства по проекту постройки. До 6 этажа все же лифт поднимал. Зато еще. Можно было подняться еще чуть повыше, если забраться по лестничке вроде пожарной. Там и была оборудована комнатка с названием Бухгалтерия, где оркестру стали зарплату давать, если она появлялась.
Отыскали очередного шофера. Им ненадолго стал очень порядочный человек со сказочно-былинной фамилией Богоявленский по имени Иван и русским отчеством Васильевич. Он не возил из госпиталей раненных солдат и офицеров ко мне на квартиру. Как-то и это время уже тоже убежало в прошлое. Но один личный подвиг он успел совершить и для меня.
Он на казенной машине Безродной довез мою маму из частной больницы до дома, когда ей удалили катаракту. Тогда еще речь шла только про это, хотя там же позже пытались что-то произвести и с глаукомой. Но ничего не помогло. Да и началось там, как обычно это было, с заботы мамы о моих глазах. Потому и поехали. Это же были мои глаза. И для мамы не было и тогда ничего важнее этого. Приехали куда-то в Перово.Глазной доктор меня посмотрел. Подтвердил наличие у меня сильного астигматизма, но не слишком увлекся. А осмотрев потом и маму, сказал, что этим надо срочно заняться. И назначил для нее дату удаления катаракты. После операции этот И.В., которого почти сразу стали называть Возильевичем, и отвез нас с мамой домой, чтобы не пихаться в городском транспорте больше двух часов. Поплатился этот человек за свою добросовестность. Однажды он в выходной, наводя очередной марафет на хозяйский транспорт попутно и под капот заглянул. И увидел там много мелких огрехов, которые грозили ремонтом в скором будущем. Он и решил это быстро наладить, поскольку умелые руки были чаще при нем, нежели ждали дома его возвращения. Он все сменил, и затянул накрепко все нужные гайки. Так полетел он с работы на улицу за самоволие, что сделал все сам, а не поехал со средством передвижения руководительницы в дорогущий сервис.
Но кто-то должен был носить и чемоданы, а на сцену бодро таскать реквизит в быстром темпе. Признаюсь сразу, подобного дезертиру Ефимову уже не нашлось никого похожего на просторах столицы. Но и эту почетную должность занял очередной бедолага старательный. Откуда нашелся такой, я сказать не берусь. Но точно пришел все таскать на себе Александр Васильевич Лямин. Слабо ему было после дезертира выволочь на любую площадку весь реквизит для исполнения буквально в две ходки. Игорь-то умел этот фокус проделывать. Этот отставал, ему требовалось больше маршрутов в количестве, чтобы зарядить весь реквизит для исполнения программы или хоть пары номеров в сборном концерте. Но дело свое он тоже очень любил, и со страстью отдавался ношению в руках кучи пультов с концертными папками, потом три стула виолончелям, один стул контрабасу особого роста,огромную установку ударных для всех спецэффектов. И стул инструменту аккордеон, который тоже внезапно стал часто нужен для одного какого-то номера. Изредка, как встарь, и про клавесин тоже вспоминали еще.
А потом ему оставалось только ждать момента, когда все это можно и назад утащить под бурю оваций. Но сидеть и молча ждать не в его природе оказалось совсем. В минуты затишья, пока оркестр находился на сцене и усердно работал, он тихонько был совсем недалеко Вивальди-оркестра". Он находил и для себя уголок. И доставал из широких штанин. Нет! Не паспорт! Он не Маяковским родился на свет. Он баян доставал. И не из штанин, там баян не поместится. А просто где-то за спиной он возил и футляр с дорогим его сердцу инструментом. И тихонько наигрывал для себя самого близкую музыку, пока не наступал момент утаскивания всего, что на сцене было, обратно.
Не слишком долго и ему удалось выдержать режим этой работы. Даже с баяном в руках. Он бежал от Вивальди и женщин. Укрылся он от всех в Государственной Филармонии на аналогичной работе.
Свидетельство о публикации №222012801689