Самое дорогое

От ить безобразие какое деется! Эх, че ж это я говорю-то, сейчас еще ладно. Вот при царе Петре, царствия ему небесного, совсем худо было. Слухи тогда ходили у нас в деревне, мол царь-то указ подписал, дескать теперь трон передавать будет, кому захочет. Народ говорил, дескать Петр престол антихристу передаст, али он самый-то и есть антихрист... Вон че делалось... Воевод какими-то... дай Бог памяти... губернаторами заменили. Ну форменное же безобразие! Бороды брить велел, говорили, скоро до всех дойдет... А какой мужик, знамо дело, без бороды...
Ну, все-то до нас не дошло, а чего дошло - больше половины враками оказалось. Ну, про антихриста-то. Просто царю нашему, Господи прости, дурь какая-то в голову ударила. Ну, на то он и царь, нам его не понять. Но на заводах-то шороха навелось, ажно вспоминать стыдно.
У нас, слышь-ко, первые два завода при Михаиле Федоровиче появились: железный и медный. А до него мелкие были, кустарные: одна печь у семьи, сами же и обслуживали. Зимой, знамо дело, не летом: летом других дел полно. Эх, да что говорить...
Но вот чего никогда не забуду, так это как на наш завод новый управляющий приехал, из неметчины. Все словечками мудреными сыплет, поди выговори... тьфу, погань. А нас, рабочих, в оборот взял... одно слово - позорище. Старый управляющий уж на что всю душу вымет, но хоть по-русски говорил. А этот и слова русского не знал... Ну это уж я отвлекся.

Было это, говорю, при Петре. У крестьянина одного дочка была, Анастасия - таких Настеньками называют, а эту Таской прозвали. Все камушки таскала домой, вот отсюда прозвище и пошло.
И, главное, в кого уродилась такая? Батя землю копал, хлеб сеял, мать за скотиной ухаживала, а тут поди-ка... Никто у нее в семье камни не добывал, а эта все камушки тащила домой да под крыльцо прятала, чтоб не отобрали.
Значит, так дело было: повадилась Таска с мужиками в забои бегать... Кроха совсем, от горшка два вершка, пяток годков - а вот поди ты... Там еще парнишка был, Аникей, постарше чутка, лет двенадцать было. Неприметный он был, но сильный - жилистый, значит. Угрюмый, неприветливый - с ним здороваешься, а он буркнет чего-то, да дальше идет... И вот заботился шибко Аникей о Таске, хоть и не родня ему. То хлеба кусок ей сунет, то на руках носит. У нас одни шутили, мол, невесту себе нашел, другие - как брат с сестренкой возится. Эх, да что говорить...
В общем, не понравился Аникей немцу-управляющему, и велел тот Аникея высечь. Прицепился, знамо дело, ни за что: дескать, чего грубишь. Да какое там грубить, просто не ответил, когда к нему обращались. А тут - сто плетей! Мальчонке-то...
Таска услышала, аж сжалась вся... К управляющему кинулась, камушки ему сует, кричит - все забирай, только Анику не трожьте! Тот ее оттолкнул, а приказчик егойный присмотрелся: камушки-то - малахит!
Давай Таску расспрашивать, где взяла, а она и говорит: зовут они меня, слышу и иду к ним. Отобрали камушки, что она домой несла, а они тоже ценные оказались... Таска плакала, мол, не трожьте, это же я нашла... Парочку ей оставили, самые бросовые. А она возьми да брякни: еще найду. Тут немец сообразил, что ему, может, жила золотая открылась, и велел Таску вместе с рабочими в забои пускать. Бывают, значит, парни - рудознатцы, а у нас вон девка... Чего только не бывает...
И рассказала Таска однажды, что странный сон видела: девку каменну, у которой платье из малахиту да коса черная. И спрашивала ее та девка:
- Что же ты, Таска, камни мои забираешь?
- Разве твои? Они же меня зовут, стало быть, сами ко мне хотят.
- Дерзкая ты, нехорошо. Вот смотри, а то заберу у тебя самое дорогое, да будешь знать...
- У меня уже отбирали. Новые найду.
А было это, когда Таске уже шестнадцатый годок пошел - невеста совсем... А все с артелью бегала, камни находила исправно. Немец ее со свинкой сравнивал, что труфеля ищет... вот пакость! Таска плевалась, но немец ее крепко держал, мол, не найдешь камни - высеку. А то не только тебя, но и Аникея.
И вот случилось так, что вечор Таска свой сон рассказала, а следующим днем в забое обвал случился, Аникея и завалило. Таска тогда встрепенулась, побежала к обвалу рыдать. Вдруг глядим - кивает, будто разговаривает с кем. Мы уж подумали, с глузду девка съехала от горя - с ящерицей разговаривает... И откуда ящерица взялась - они же сбегают от обвалов, а тут поди-ка... Поднялась Таска и говорит:
- Жив Аникей. Там копать надо.
И место указывает. Подивились мы, но товарища не бросили: копать начали. А там и вправду Аникей, живой...
Тем же днем велел немец Таске камни искать, а та и говорит:
- Нет у меня больше дара, отдала я его.
- Кому?
- Хозяйке горы.
Раскричался немец, я, дескать, хозяин этой горы... А гора как задрожит, и все камни, что в ней были, вопить начали. Убежал куда-то немец, так и не нашли его. Умом, видать, тронулся.
А дар у Таски остался, только другой: раньше она камни слышала, теперь - людей. И повелось у нас - если кого завалило, бежали к Таске, она указывала, где человека искать. Таска-то за Аникея вскорости замуж вышла... Такая, значит, история.