Они улетели

Они улетели — я сам видел.

Они улетели по Русско-Понтийскому пути, выстроившись большим неровным клином.


Вначале они прошли над старым храмом, что стоит на холме, а дальше оставили слева арсенал, со всеми бомбами и ракетами, хранимыми глубоко в подземельях, а справа — сухой док.

Бухту с кораблями они миновали за минуту и вот уже полетели дальше — туда, где город заканчивается высоким обрывом и начинается море. И с обрыва по цвету воды можно легко определить где на дне песок, а где камни.

У диких лебедей Андерсена в море была скала на которой они отдыхали, а у наших журавлей никакой скалы нет. Километров триста по прямой строго на юг и значит, что часов через пять они уже будут в Турции.

Как раз к закату.

И там, наверное, какой-нибудь турок посмотрит вверх и, как и я, скажет:

— О! Они летят.



Когда меня мучит бессонница, я не считаю овец, а представляю ущелье. Говорят в Гималаях есть такое. Там горы такой высоты, что даже перелётные птицы не в силах подняться над ними и вот, когда приходят первые холода, все эти цапли, зарянки и зяблики стремятся в это ущелье, чтобы пробиться сквозь стену гор.

И в ущелье в это время просто-таки не протолкнуться от разных птиц.

Они, наверное, летят, смотрят, и сами удивляются как их много. И какие они все разные: с хохолками и без хохолков, с пышными хвостами и совсем куцыми, маленькие и большие, пёстрые и скромно окрашенные...

И все умеют летать.

Я надеюсь, что это ущелье труднодоступно и в него не забредают охотники.



Так что, граждане, от зимы нам не отвертеться.

Никак!

Потому что я сам видел как они улетели.
Когда я стоял, упираясь ногами в асфальт и задрав голову в небо.