О фильме Аннетт

О фильме «Аннетт»

   «АННЕТТ»
(«Annette»)
Режиссер – Леос Каракс, 2021 г.

   Эта странная трагедия начинается как балаганный фарс: «Дамы и господа, просим вас сосредоточить все внимание... Дышать во время представления категорически запрещено...». Мы слышим заунывные звуки песни о Пьеро («Underneath the moonlight my good friend Pierrot...»). Весьма тревожное начало.
   Семейные драмы — это всегда немного трагедия и немного фарс. Мужчины стесняются говорить серьезно на эти темы. Они на эти темы обычно шутят, и часто это смех сквозь слезы...
   Здесь мы словно присутствуем на стендап-представлении самого автора фильма... («But where's the stage, you wonder. Is it outside or is it within? /Где сцена? Там, снаружи или здесь, внутри?»)

   И вот музыканты уже занимают свои места, актеры перевоплощаются в своих героев... «So, may we start? /Можем ли начать?/» — спрашивают они. «Don't try to start! /Даже не вздумайте начинать!/»  — словно бы отвечает им голос полицейского...
   Уж лучше бы эта история и не начиналась. Разве любовь может быть счастливой у людей настолько разных? 

   Почему главного героя зовут Генри МакГенри? Намек на английского короля Генри VIII, отрубившего голову своей жене Анне Болейн, матери его маленькой дочки — будущей королевы Елизаветы I?
   Наш Генри весьма грозен на вид. Он похож на гориллу, такие «брутальные» мужчины обычно нравятся женщинам. Но душа у него вполне человеческая — трепетная и ранимая.

   Генри – известный комик-стендапер. Его работа — смешить публику, обнажая и выворачивая наизнанку свою душу. А это дело неблагодарное («Мистер МакГенри обязуется не смешить публику до смерти...»).
   «Для чего ты стал комиком?» – спрашивают зрители.
   «Чтобы обезоруживать, чтобы смешить. Я не знаю, как иначе говорить правду, чтобы за это не убили.» – отвечает он.
   Его шоу называется «The Ape of God» /Обезьяна Бога/, он выходит на сцену в зеленом домашнем халате и тапочках — это символ доверительности, символ искренности.
   Он сообщает зрителям о своей помолвке с оперной дивой Энн Дефрасну. Зрители удивлены — трудно представить себе более странный союз, а сидящие в ложах господа вообще в шоке: «О, нет!». («Энн слишком совершенна? А я — помойный таракан?»).
   
   В этой паре непонятно, кто кого выбрал.
   Обычно выбирает мужчина, но Энн — звезда первой величины, она гораздо «звездее», чем ее жених. Она — дива /божество/, на сцене она каждый вечер «умирает, а потом... кланяется».
   «Я тоже умирать умею. А затем... кланяться.» – говорит Генри публике, немного ревниво. Ему на сцене не легче стоять, чем ей. 

   Если мужчина очарован, если женщина-звезда сама идет к нему в руки, может ли он отказаться от нее?
   Невеселая у них помолвка. Уж слишком они разные.
   Уже в самой первой арии Энн пела о своих сомнениях и страхах («Afraid... True love often goes astray /Боюсь... Истинная любовь часто сбивается с пути/»). Она выбрала мужчину для страсти, правильный ли это выбор?
   К сожалению, в вопросах любви логика не участвует. Как поется в одной французской опере: «У любви, как у пташки крылья...».
   У нее был мужчина «для жизни» — идеальный «мужчина-аккомпаниатор», но он не спасал ее от депрессии, и она предпочла ему брутального на вид «Примата Бога». Женщины всегда выбирают страсть. А мужчины всегда тянутся к женщинам-звездам.
   В одной французской опере молодой капрал Хозе увлекся Кармен, звездой табачной фабрики. Она его и погубила...

   Наш Генри предчувствует беду: «Меня бездна манит, поэтому мне не стоит даже мельком в бездну глядеть...».

   И вот уже репортеры окружили счастливую пару возле здания оперного театра, где Генри после своего концерта встречает Энн (действие происходит в Лос-Анжелесе).
   «Я убил их!» — говорит Генри про свою публику.
   «Я спасла их!» — говорит Энн о своих слушателях.

   Наши герои счастливы («We love each other so much...»), и на Генри красно-оранжевая рубашка. Это цвет страсти. Обычно, мы видим его в чем-нибудь зеленом — зеленый халат, зеленая куртка, зеленая шапочка. А Энн обычно в белом, желтом или в бело-желтом...
   Цвета в этом фильме, похоже, играют особую роль. Желто-зелено-оранжевая гамма соответствует здесь радостному настроению героев, а мрачная сине-черно-красная гамма символизирует шторм.

   И вот мы уже видим Генри в черном халате. Он щекочет ноги Энн, ей это неприятно, она впервые сталкивается с насилием по отношению к ней, насилием в реальности, а не на сцене. Сине-черно-красная гамма... Их постель напоминает штормящее море...
   В душу Энн закрадывается страх: возможно, Генри не такой, каким она его себе представляла...
   
   Тем не менее, вскоре репортеры сообщают о свадьбе наших героев.

   Мы видим Энн на сцене, она поет арию: «Где же луна, где же звезд свет? Сбились мы с пути... Мне страшно с тобой. Ты не такой, каким я тебя знала...», и при этом как будто погружается в свои собственные страхи. Она мысленно выходит за пределы сцены, выходит в тот зеленый лес, откуда пришел в ее жизнь Примат Бога. Там на ветвях висит большая паутина — ей кажется, что она попала в ловушку? У Генри под мягким зеленым халатом — черное исподнее...

   На оперной сцене доминируют холодные тона: вот радостный оранжевый занавес раздвигается, а там — синяя пустота, как в глубине моря...
   Генри приезжает за ней в театр, он смотрит из-за кулис концовку спектакля, и видит настоящий ад: сине-черно-красная гамма, какие-то инфернальные существа, умирающая героиня («Я — любовь, теперь я умираю!»). Генри словно заглянул в какую-то бездну, ему явно не по себе. Энн всегда играет жертв насилия — не принесет ли она с собой в обычную жизнь частичку этого ада, не утянет ли его в эту бездну? 
   
   Вскоре репортеры сообщают, что наша пара ждет ребенка. У них будет девочка.

   Девять месяцев ожидания дались Генри нелегко. Мы видим, как он переживает, постоянно вертится в кровати. Ему снятся тревожные сны — на свет должно появиться какое-то новое непонятное существо... Но Энн по ночам спит спокойно, большой живот не мешает ей «умирать на сцене».

   И вот сцена родов. Она окрашена в радостную желто-зелено-оранжевую гамму. Даже волны кардиограммы на мониторах желто-зелено-оранжевые («Breathe in, breathe out, breathe in... /Вдох, выдох, вдох.../»).   
   На свет появляется девочка — Аннетт. Видимо, ее назвали так в честь Энн (получается «Анна» и «Анечка»)? Почему авторы дали героиням именно эти имена? Намек на Анну Каренину, у которой тоже была дочь Анечка? Та Анна бросилась под поезд...

   Почему свет меркнет для Генри, когда появляется дочь?
   Он испытывает чувство вины за мучения Энн в родах. «Я все правильно делаю?» — спрашивает он доктора, который в этот момент инструктирует роженицу. Энн смеется, а Генри серьезен. Впрочем, он привык к тому, что люди смеются над его тревогами, он же комик.
   Но появление девочки на свет вызывает у него гораздо большую тревогу, большее чувство вины. В сцене родов, мы впервые видим темно-красные пятна на правой щеке Генри, видимо, аллергические. К концу фильма они станут очень заметными, а пока они похожи на точки кардиограммы. Это знак чувства вины?

   Генри — хороший отец. Он сидит с ребенком, пока его звездная супруга блистает на сцене в своих темно-синих трагических нарядах: «Tonight, while she's singing and dying, I'm baby... sitting.» /Сегодня вечером, пока она поет и умирает, я сижу с ребенком (или «сижу на ребенке»)/. Он похож на большую мягкую гориллу, которая нянчит младенца...

   «Что-то вот-вот поломается...».
   Мы видим Энн, которую водитель везет с гастролей домой. На ней тревожное красное платье, по радио передают жуткие новости о пожарах в Калифорнии. Ей вдруг привиделись шесть женщин, обвиняющих ее мужа в жестокости — интервью в стиле современных ток-шоу («МакГенри не такой, каким кажется!»).
   Все эти «свидетельницы гнева Генри» боятся за Энн — и юная азиатка, и невинная блондинка, и умная «женщина с чутьем» /«a woman with sense»/...

   Генри приезжает домой и находит свою жену лежащей на кровати лицом вниз, ноги в разные стороны... Постель похожа на море с кровавыми волнами, а Энн — на жертву насилия. Видимо, она так «накрутила» себя своими страхами. Все-таки принесла свой жуткий театр домой?

   Мы видим как Генри едет ночью на мотоцикле (в Лас-Вегас?), и его преследуют призраки шести жертв абьюза: умная «с чутьем» Норма, невинная блондинка Дездемона, непокорная Кармен, юная азиатка Чио-Чио-сан, сбившаяся с пути «traviata» Виолетта и... его малышка Аннетт.
   Причем тут Аннетт?
   Все эти призраки — оперные героини. Это роли, в которых блистает Энн.
   Норму сожгли в костре, Дездемону задушили, Кармен зарезали, Чио-Чио-сан довели до самоубийства (харакири), Виолетту довели до смерти...
   Впрочем, Аннетт тоже жертва всей этой трагической истории.

   Крошка Аннетт, видимо, заменяет здесь еще одного персонажа, который появится позднее — Русалку из оперы А. Дворжака, мстящую русалку, увлекающую любимого в бездну (таков финал оперы «Русалка»). Там, как мы помним, принц влюбился в таинственную девушку из леса. Не зная, что она из водной среды, он задумал жениться на ней и привез ее в свой дворец... Мораль той драмы проста: жениться надо на человеке из своей среды!
 
   Если подходить с оперных позиций, то один персонаж в этой шестерке явно лишний. И это не Аннетт, и не Русалка. У Аннетт голос, как у ее матери, «Русалка» тоже партия для сопрано. А вот Кармен — это меццо-сопрано.

   В Лас-Вегасе у Генри случается провал — публика больше не хочет его видеть на сцене («Sick!»).
   Он, как обычно, начал раскрывать перед ними свою душу, но такая откровенность оказалась зрителям не по вкусу.
   А он рассказывал как раз о том, что именно приняла за «насилие» его жена.
   «Для меня любовь как болезнь» — говорит он.
   Для мужчин секс это больше агрессия, чем ласка. Нежные чувства ослабляют желание. «Чтобы замять этот мерзкий момент отказа» Генри начал щекотать жене ноги... Она восприняла это как насилие и отвернулась от него совсем.

   Мы видим Энн в домашнем бассейне. Она в красном купальнике, ей тревожно. Она вспоминает свою прежнюю жизнь и приходит к выводу, что одной жить лучше: «Не должно королеве лететь на пламя, как мотыльку. У меня есть чудесный дар и прекрасный ребенок, люди обожают меня, а я обожаю этого мужчину. Но что-то пошло не так...».
   Пока она в доме одна, без мужа — там полный покой. Заправленная кровать радует глаз желто-зелено-оранжевыми оттенками...

   Генри в это время, чертыхаясь, летит домой на своем мотоцикле, взбешенный неблагодарностью публики...

   Энн играет с малышкой Аннетт. Она кружит девочку — та смеется. От радости ли смеется? Может быть, она от страха смеется?
   Когда люди от щекотки смеются, весело ли им?
   Маленький ребенок — марионетка в руках взрослых. Он бесправен. Энн целует малышку, та пытается уклониться. Видимо, воспринимает ласки матери как насилие.

   Генри приезжает домой мрачнее тучи...
   Репортеры сообщают, что наши герои собираются на морскую прогулку. И не забывают добавить, что Энн становится все успешнее, а концерты Генри все чаще отменяются... Публика ждет скорого развода?

   Прогулка на яхте по штормящему морю заканчивается трагедией — супруги ссорятся на палубе, пьяный Генри ведет себя буйно, подвергая опасности и себя и жену. Энн оказывается за бортом и гибнет.
   А ведь она обещала дочке усмирить бурю («Абра-кадабра — я изменю реальность, смотри, танцует счастливая семья...»). Почему же не усмирила? Мы слышим от нее только упреки в адрес мужа. Она тревожится за свой голос, а Генри злится все сильнее — он ревнует Энн к ее успеху, к ее голосу («Умираешь на сцене, а потом раскланиваешься и цветы принимаешь...»). В этой семье нет взаимопонимания.
   И Энн погружается в бездну...

   Она выйдет из моря уже в образе Русалки, чтобы сказать Генри, что она будет мстить ему через Аннетт («Я буду преследовать тебя, Генри... я доберусь до тебя через Аннетт. Ее голос станет моим призраком. Отныне я — месть!»).

   Полиция допрашивает Генри после возвращения. Он пытается выкрутиться.
   Красное пятно на его правой щеке уже бросается в глаза, оно повторяет форму пятна на лампе следователя... Генри нервно расцарапывает его, давая не совсем правдивые показания («Я спасал Аннетт...»).
   А у самой Аннетт после той жуткой ночи появляется пятно на лбу.

   Убийства, как такового, в общем-то не было. Но Генри есть за что себя винить.
   Гибель Энн полицейские признают несчастным случаем, его отпускают. Но люди за его спиной недоверчиво шепчутся...

   Только одно оправдание осталось у Генри: «I'm a good father... /Я хороший отец/».
   Он присматривает в магазине игрушек подарок для дочки — «волшебную» лампу. Эта лампа испускает свет звезд — белый, желтый, голубоватый... Как мы помним, Энн обычно была одета в одежды таких тонов. Она же была звездой!   
   Свет звезд пробуждает в девочке дивный дар — она начинает петь голосом своей матери. Причем, повторяя мелодию той самой арии: «Где же луна, где же звезд свет? Сбились мы с пути... Мне страшно с тобой...».

   Чудный голос Аннетт — это еще одно искушение для нашего героя. Он ловится на эту «приманку» и начинает дальше погружаться в пучину греха. Он задумал использовать дар своей девочки для получения славы и денег.
   Демоны способны затащить человека в ад только через его собственные грехи.
   За свою вину перед Энн Генри не раз покаялся («Мне снится каждую ночь: среди бушующего моря во вспышке дикой ярости, от скудоумия, я убиваю ту, которую люблю. Энн, прости меня...»).
   Но источником греха для него теперь становится Аннетт. Именно через нее будет мстить демонический призрак. А нашему герою предстоит сделать выбор: если поступит верно — спасет душу, если поддастся искушению — погибнет.
   Он сделал неправильный выбор.

   Наш «хороший отец» зовет в помощники аккомпаниатора Энн, который уже успел стать дирижером лучшего в городе оркестра. Генри завлекает его перспективами успеха: «Тебе это тоже прибавит славы, на 200%...».
   Друг-дирижер хоть и против «эксплуатации» ребенка, но соглашается помочь. Почему соглашается? Это корысть или желание быть поближе к Аннетт, которую бывший аккомпаниатор втайне считает своей дочерью?
   
   И вот шоу-проект Генри осуществляется.
   Зеленый занавес (цвета «обезьяньего» халата) раздвигается: мы видим на сцене малышку Аннетт с большой игрушечной обезьяной...
   Эта обезьяна помчит ее над большими городами...
   Голос погибшей Энн будет звучать со сцены, но только кланяться и принимать цветы от публики будет ее дочка. А папочка будет губить этой славой свою душу.
   (Здесь почему-то вспомнилась одна из шести жертв абьюза — та, которая в зеленом...)

   Шоу с Аннетт приносит нашей троице мировую известность. Но Генри несчастлив, он чувствует себя одиноким койотом в ночи... («Стану ли я когда-нибудь снова достоин любви?»)

   Узнав, что друг-дирижер претендует на отцовство и может отнять у него дочь, Генри убивает конкурента, снова будучи пьяным. Мы видим утопленника в водах бассейна — обмякшее тело, ноги в разные стороны... Генри повторяет за ним его последние слова: «Ну почему же я не сумел сделать так, чтобы Энн любила меня сильней...».

   Мужчины предпочитают все проблемы решать силой, особенно если они сильны. Есть во французской литературной классике новелла «Кармен» (П. Мериме). Там главный герой, амбициозный и упрямый Хосе (не путать с юным оперным Хозе), хотел во всех делах быть генералом, хозяином положения. Он везде был первым, и в игре, и в драке, он даже стал самым знаменитым бандитом в Испании... Но любовь силой завоевать не смог. Ведь у любви «как у пташки крылья»... Кармен сказала ему: «Любить тебя — я не могу. Жить с тобой — я не хочу». И он убил Кармен, свою жену. Там, в новелле не было никаких тореадоров, просто Кармен устала от несвободы, от жесткого диктата, и ее любовь прошла.
   А Хосе за убийство казнили...
   
   Во время прощального концерта Аннетт рассказывает публике о злодеяниях отца: «Daddy killed people. /Папа убивал людей./».
   И вот Генри уже перед лицом судьи — это его последнее выступление на публике, его последние шутки («Клянетесь ли Вы говорить правду?» — «Нет, вы убьете меня тогда...»)
   Он полон раскаяния, его преследует призрак любимой («Мы не смогли стать теми, кем могли...»).

   В эпилоге нам показывают встречу отца с дочерью в тюрьме через несколько лет после всех событий.
   Сначала мы видим, как марионетка припадает к груди... своей большой игрушечной обезьяны.
   Потом девочка начинает говорить, и кукла исчезает, вместо нее мы видим живую Аннетт. И она уже не марионетка в руках взрослых.

   Генри изменился. Его красное пятно теперь стало огромным, во всю щеку. Оно напоминает по форме труп с ногами в разные стороны...
   «Здесь убивать нельзя, верно?» — мрачно шутит девочка.
   Отец исповедуется перед ней, рассказывает, как однажды не удержался и заглянул в бездну... Зачем рассказывает? Надеется на сострадание, на прощение?
    Но этого ребенка никто не научил прощать («Почему я должна простить?»).
   Мать использовала дочку для мести, отец — для достижения славы. И теперь Аннетт не выносит пение, не выносит свет («Обхожу стороной все фонари... бью все лампы... Буду жить в темноте!»).
   Ее заставляли играть ангела — она стала вампиром.

   Генри потерял дочь («Тебе нечего больше любить!»).
   Ему остались только марионетка и обезьяна.

   Режиссер посвятил этот фильм дочери Насте. Мы уже видели эту девочку Настю в первых кадрах фильма. Ее мать погибла (то ли бросилась под поезд метро, то ли прыгнула с моста)...

   Почему публике так нужно было, чтобы Энн «умирала за них»?
   Наверное, потому, что они после всех этих трагедий становились лучше.