Ягода кулацкого дерева. Глава 3. На свои хлеба

 А вот и Кадиевка, куда  ехала Вера. Вышла  нерешительно на перрон, огляделась. Думала, что тут такой большой  да красивый вокзал, а он – так себе: как на переезде – небольшой обособленный  кирпичный домик. Даже после хутора не скажешь, что тут что-то приличное. В городе, правда, «рассыпано» много частных домов, есть и многоэтажки, но мало. Согласно справочникам того времени, населения  числилось  около 40 тыс. Да шахт – около 2 десятков. Как бы, и город, но с  виду – деревня. Шахты, к сожалению, на одну из которых хотела устроиться работать, находились, как  выразился  местный житель, в упадочном состоянии. Революция! Гражданская война! Лишь кое-какие  успели восстановить, а до большинства так руки и не дошли. Подумала: «Ишь, Ванька, знал, куда  вербовался! Работы хватит и ему, и мне». По дороге  от  вокзала шла пешком. Остановилась. Окинула взглядом город. Большой, чёрт возьми! Особенно, после  хутора. Народ  снует, повозки стучат ободьями на выбоинах. Речка какая-то сверкнула, когда облако открыло солнце. Спросила женщину: как, мол, называется  речушка? Та остановилась, любезно  разъяснила, что речка называется Камышевахой, что в ней можно купаться и ловить  рыбу. Веру особенно любезность тронула. Но когда продолжила идти, то краем глаза  уловила, что та остановилась и посмотрела вслед. Некрасивая  черта! Подумала: наверное, мол, в этом городе много приезжих – уголёк ведь, как-никак! А все  приезжие  вечно спрашивают да расспрашивают. Как ты тут удержишься от соблазна глянуть вслед из любопытства: кто приехал, куда пошёл, к кому?

     Ванька  сестрицу, конечно, не  ожидал. Он как уехал, больше никого из родни не видел. Письма, правда, писал. Притом, регулярно. Отец отвечал. Но о её  приезде, как  думается, вряд ли успел бы сообщить. А разве  он знал, что  она  сюда  поехала? Может, догадался? Ведь никто, кроме  тётушки, не  знал – куда  едет. А та умела хранить тайны. Шла, думала, спрашивала адрес брата, засматривалась  на  приличные строения, представляла, как встретят её. Так незаметно  и  подошла к длинным баракам, которых тут настроили несчетное количество. Долго разбиралась в нумерации строений: тут так всё  запутано! Ведь  после революции и войны номеров почти нигде  не  осталось. Надо было останавливать людей и спрашивать. Благо, народ тут, как  показалось, очень  любезный. А жил брат, куда привёл адрес с конверта, в одном из тех бараков, которые  она  уже  прошла: старинный, дореволюционного покроя, длинный, деревянный  и  без окон. Стены, как  бросилось в глаза, завалены  с  боков  землей, чтоб тепло, наверное, держали  внутри. Собаки, к  счастью, не   беспокоили. Это вам не хутор! Постучала в дверь. На стук кто-то вышёл. Было видно и солнечно, и Вера узнала в этом человеке Ваньку. Господи, каким  он  стал мужественным да сильным! Настоящий шахтер! Правда, улыбка - двуякого смысла: то ли  он рад, что сестра приехала, то ли ругал в душе – какого хрена припёрлась? Годы, конечно! Человек изменился. А в какую сторону, это ещё предстоит понять.

     Обнялись, порадовались  встрече. Вышла жена, Люда. Повторили этикет. Вместе, в обнимку вошли в квартиру: сени  с  утварью, прихожая-кухня, где и обувь снимали, и кушали,  и предметы быта развешивали на  стенах – корыто, рубель-качалка, прядка, и гостей встречали-провожали. Дальше – спальня: маленькая  комнатушка, но, как  видится свежему глазу, с большими обязанностями. Вот  всё  жилище. А Вера думала, что тут – хоромы! Брат предложил сесть на кухне. Тут – стол. Всё равно  угощать  сестру надо. Да и идти-то больше некуда. Начались расспросы: как дома, как  отец, как  матушка? Вера охотно отвечала,   а потом вдруг раз и - остановилась. Что такое? А вот что! Она  не любила слушать формальные вопросы и формально отвечать. Ведь, наверняка, подумала, в этой  квартире больше всего хотят знать причину её приезда, а заговаривают  зубы. Взяла  инициативу в свои руки и пошла в «контрнаступление».

     -Вобщем так, родственники! Я знаю, что  вас интересует вопрос: что случилось и почему я приехала. Знайте, я не люблю играть в кошки-мышки. Пролью свет  на  больной вопрос сразу, а потом будем говорить о том, о сём…

     Нескладно, косо-криво, но  получился «отчёт». Пока рассказывала, глаза увидели интересную деталь быта. И изнутри квартиры, оказывается, отсутствуют  окна. А как же дневной свет? Без него ни человеку, ни растению жить нельзя. А оно вот что: чтоб свет всё-таки попадал во внутрь, как разъяснил брат, на крыше установено  закрывающуюся  застекленную раму. О, «новинка» века! И подумала гостья: Господи, да  тут, мол, хуже, чем  на хуторе! Как же они живут? Шахтеры называется! Рабочий класс!

     Ванька поймал её мысли:

     -Не смотри, сестрица, что мы  живём в трущобах. Это дело поправимое. А для тебя пока и тут угол найдём. Правда, Люд? – застыл в двусмысленной улыбке.

     С Людой Вера  знакома с детства. Вместе ходили в лес по грибы. Вместе однажды убегали домой, когда набросилась гадюка. Так что знают друг друга. И теперь вряд ли старшая подруга возразит.

     -Что вы! Что вы! – воскликнула Люда. – Живи, Верочка, сколько тебе вздумается. Наша  хата – твоя хата. Мы даже рады. А то, что ты убежала от сватанья, на мой взгляд, всё верно. Времена старых порядков кончаются. Революция принесла и в семейные вопросы новые веяния. У нас, на шахте, многие так  поступают. Ну, может, у вас на хуторе и стыдновато ещё так делать, ничего, скоро и хутор «проснётся».

     -Да, Верочка, - заключил  Ванька, - сейчас «жисть» иная. Мы  не  обязаны подчиняться  родительским рассуждениям. – опять та же улыбка.

     Люда метнулась по шкафам и ящикам, собрала  продукты, накрыла стол. А стол тот самодельный, большой. На него уместились миски и тарелки с вареным картофелем, селёдкой, квашеной капустой, сухариками, сахаром-рафинадом и прочим. Пока ели, Вера, неудовлетворенная, на первый взгляд, бытом брата, всё  расспрашивала о бараках. Почему их так много, например, кто в них живёт? А Ванька, уминая  крупные картофелины, рассказывал. С его слов, в бараках ещё до дореволюции  жили  шахтеры. Тогда им платили мало, и они жили  в  нищете. Забойщик, например, получал 20 рублей 50 копеек. А саночник (теперь это коногон) – 16 рублей 40 копеек. А сейчас  шахтёр и работает с удовольствием, и получает – дай Бог! И выбор таков: либо живи в захолустье, а деньги трать на дело, либо купи себе нормальное жилье, но денег на прочее останется мало. Вот он  и выбрал. А со временем, мол, съедем на другую квартиру.

     Он отложил вилку в сторону:

     -Ну, Верочка, раз уж приехала работать в шахте, то признавайся: кем бы хотела быть?

     Он по-своему улыбнулся, она – по-своему покраснела.

     -Да я откуда знаю? Я тут вообще впервые. Спросил, называется, Ванька! А ты вот кем, например, работаешь?

     -Я? Я обычный забойщик. Видишь, руки, как  дышло на телеге, истёртые. То-то же! Да, насколько я знаю, женщин в забой не берут. Так, что тут надо подумать.

     -Думай, Ванька. Я верю в твои способности. И - в возможности.

     -Я, как шахтер, - продолжал Ванька, - обстановкой  на шахте владею. К тому же, есть у меня дружки-товарищи. Те всегда готовы помочь. Но тут есть  одно «но». Как я сказал, женщин в забой не берут, на иные работы «вниз» тоже не  пускают, к тому же – тебе лишь 16 лет, а «наверху» зарплата маленькая. Что за  смысл  связываться? Так, что надо думать и решать. Например, в связи с дефицитом  коногонов, можно  уговорить начальство и пойти туда. Там будешь получать прилично.

     -Коногоном? – с удивлением переспросила.

     -Да, сестрица, коногоном. Ты ведь из сельской местности. С конями дело имела. А шахта задыхается от нехватки таких  специалистов. Вчера, например, цыгана  приняли. А что делать, если уголёк возить надо?

     -Ладно, оставим на завтра. А то я забью голову новыми названиями и буду ворочаться всю ночь. Скажи мне: в этих бараках только семейные живут?

     -В основном, одинокие. Ведь  их  по  вербовке  приезжает много. Вот их и расселяют – по 20-30 чел. Но приезжают и семейные, как я, например. Для таких есть специальный барак, на 8 семей, где мы сейчас с Людой и живём.

     Из дальней комнаты  послышался  детский  плачь. Просился к источнику  молока грудной ребёнок Женечка. Он у них единственный, а потому – дороже всех на свете. Когда родители бросились к нему, Вера обратила внимание, что Люда  растолстела, как  колобок, и всё также хромает. Помнится, когда-то вместе  лазали по чужим  деревьям, крали абрикосы. А хозяин застал. Попадали с дерева, и она подвернула ногу. А у Ваньки на руках – такие жилы! Настоящий шахтёр! Готовился! Когда-то таскал, было, большими вилами навоз от коров к дворовой куче. Поплелась и сама следом. Идёт и приговаривает: «Моё ты маленькое! Расплакалось! Заслюнявилось! Агу! Агу!»

     -Вот и вся наша семья, Верочка. Будешь  четвёртой. Пока, конечно. Я ведь говорил тебе, что хотим съехать. К этому и стремимся…

     -Значит, всё-таки тут плохо?

     -Не сказал бы. Но с моей зарплатой можно и лучшее жилье найти. Скажу тебе по секрету, сестрица. Есть у меня тут  знакомый. Из соседнего села. Правда, это оно когда-то было селом, а теперь - окраина Кадиевки. Живёт там один зажиточный крестьянин. Дом у него комнат на 6-7, хозяйство немалое. Жена умерла, а дети разъехались. Так он уже несколько лет просит: переезжайте, Ванька, поселяйтесь, живите. А я всё никак.

     -А на работу как добираться? Далеко ведь?

     -Во-первых, та окраина от шахты  близко. Во-вторых, он такой  добрый, что, если надо, то и отвезёт, и привезёт. Повозок полон двор, коней – тоже.

     Еще раз скользнула  взглядом по квартирному убранству. Что сказать: скромная жизнь, хоть и зарплата приличная. Менять надо. Время требует. Печь вон какая старенькая, поч- ти на ладан дышит, мебель  самодельная, утварь всякая валяется не там, где ей надо  было бы быть, водичка из  рукомойника  капает в ведро, зеркальце  на стене, бритва опасная  рядом, уголь – прямо на полу. А что лучшего  ожидать, если над  шахтерским гнездом пронёсся смерч революции. Шахты прежние хозяева затопили. Шахтеры подались в села, лишь бы найти «угол» да прокормить семью. И подумала Вера: «Вот почему вербовали? Народ нужен, рабочая сила. Вот почему Ванька  стремглав полетел сюда? Потому, что он такой с детства. Любит всегда быть на переднем крае. Вот как теперь. Приехал, поработал и уже с гордостью хвалится, что часть  шахт «с ребятами» восстановили, в некоторых откачали воду из забоев, заготовили крепежный материал. И власть много помогает, что и говорить. Технику присылают, оборудование, продовольствие, всякие товары…

     Утром следующего дня  Ванька уже был у директора. А Вера сидела в приемной. Ожидала и волновалась. Тут такие кабинеты, что далеко хутору Балашову! После долгого отсутствия, брат вышел и, со свойственной ему улыбкой, сказал:

     -Заходи, сестрица!

     Как любой хуторянин, впервые  в  городе, вошла несмело  и  увидела в начале длинного и крепкого стола немолодого уже, видно, прошедшего огонь и воду, директора. Полный. Лысый. Всё почесывает плешь ладонью. И уже после  первых фраз поняла: либо он по жизни человек добрый, либо тут Ванькино влияние.

     -Так, так! Хороша девочка! Присаживайся. Одета, конечно, прилично. А как насчёт тяжелой или грязной работы? У нас тут не пряники перебирают…

     -Я выросла  на земле. С детства - серп, сапка, кони, повозки. Так что, не волнуйтесь за меня. Если надо, оденусь в шахтерскую робу и буду работать.


     -А вот насчёт коней подробнее. Ты как с ними была связана?

     -Что за селянин, если он с конём не дружит? У отца на хозяйстве, например, десятка с два коней. Я и пахала, и сеяла, и возила, и ухаживала за ними.

     -Ладно. Убедили. С братцем  вдвоём. Только знай, девочка: работа  исключительно тяжелая. – помолчал, погладив  ладонью  лысину. - Хотя, по теперешним  меркам, наоборот, легче, чем была  до  революции. Хочу предложить  тебе  должность коногона. Знаешь, что это? Нет? Это, когда коня гоняешь по шахте с вагонетками  туда-сюда. Ну, может, не гоняешь, а водишь. Но всё  равно: управляешь конём. Эта профессия на шахте - новая. Очень тяжёлая. Но не тяжелее той, которая ей  предшествовала. Раньше ведь как было? Руками уголёк  таскали. Санками. А людей называли саночниками. От забоя к стволу тащит, бедняга, деревянные  сани  два  пуда весом да, плюс, 10 пудов угля. Было, девочка! Было! Так, что не  надо  пугаться  трудностей. А берись  за  коня и – вперёд. – и, как бы  под завязку, - Саночники, я тебе должен сказать, умирали все, как правило, от грыжи. А тебе это, к счастью, не грозит. До сих пор  они у меня в глазах. А, да  что  говорить! Беру, короче, на работу. – погладил  ладонью лысину. - Оформляйся, девочка, получай  инструктаж и – быстро к делу. Коноводов позарез не хватает…

     В тот же день получила спецодежду, робу, как говорила директору, прошла серию инструктажей, из которых  почти поняла, что за работа - коногон. Если честно, раньше думала, что это просто куда-то  гонять (что ли) коней. А, оказывается, тут такая сложная и серьезная система, что теперь  мнение изменилось. Коногон – это работник шахты, за которым закреплён конь. Конь этот находится в шахтной конюшне, на глубине. За коногоном закреплено несколько вагонеток. Они стоят  на узкоколейке. Впрягаешь в них коня и возишь в забой лес, а оттуда к стволу - уголь. Рассказывали, как  новичку, что узкоколейка тут дряхлая, ведёт то вверх, то вниз, шпалы - гнилые, а поэтому, дескать, надо  быть предельно внимательным и осторожным. Получается, что надо не просто коня  водить, а управлять  целым эшелоном, как поездом: конь, вагонетки, плюс, в её штат  дают ещё  одного человека – провожатого. Тот сидит не на первой  вагонетке, как коногон, а там, где в тот или иной момент считает нужным: исходит из того, чтоб  удобно было сразу, при необходимости, вставить в колесо нужной вагонетки тормозной шкворень. Тут, оказывается, целая наука, а не то, что просто коня водить.

     Потом в сопровождении  бригадира Вера спустилась в шахту. Ох, первый раз, страшно! Дух захватывает, коленки дрожат. Это тебе, девочка, не  хутор! Бригадир ознакомил с конюшней, в которой  дежурил  молодой, симпатичный  цыган. Наверное, тот, которого недавно приняли? Подвёл  к  высокой скирде  сена, к ящику с овсом. Рассказал, как, когда и чем кормить коней. Ознакомил с комнатой, которая  находилась недалеко от конюшни и называлась «гурьба». Смешно так! В ней коногоны и  провожатые переодеваются, берут и кладут упряжь, кнуты, колокольчики, тормозные шкворни. Теперь - самое главное: закрепление за коногоном коня. Цыган, сверкая  верхним рядом золотых зубов, почему-то выбрал гнедого, с черным хвостом  и  гривой. Назвал «Рыжиком». Толстый, неповоротливый. А копыта ставит, будто печати. Но красивый. Глаза  большие, карие, очень живые. Работать, сказал бригадир, «туточки» придётся посменно.

     Тут же представил провожатого. Симпатичный  парнишка, чуть старше её, по имени Коля. Бросилась в глаза буйная шевелюра. Очень  вежливый и  обходительный, но, как показалось, чересчур стеснительный. Но ведь это хорошо!  А то будет  приставать. Чуть позже познакомились ближе. Вера рассказала о себе, он - о себе. У него  семья на Сумщине. Приехал по вербовке. Дома, якобы, есть девушка, и он горит  желанием  заработать денег на свадьбу. Взаимоотношения у них с первых дней сложились  не стандартно. Везде и всюду ходили вместе. В то время, как остальные «пары» постоянно конфликтовали. И не «пары»  в том виноваты. Таков на шахте обычай, что коногон считается  как бы  на голову выше от провожатого. А раз так, то «наверху» они держались подальше друг  от друга. Коногон, поскольку «рангом выше», одевался модно и пестро. А провожатый – так себе. И лишь в шахте они становились членами одного и того же «объекта»…

     Отработав вместе с Колей год, потом  второй, третий, Вера с уверенностью могла сказать, что он хороший человек. А трудяга! Как  конь «Рыжик». Их взаимоотношения поднялись до уровня полного доверия. Правда, со стороны  на них неофициально «давили»: упрекали, завидовали. А они, всё вдвоем, ходили дружно и  с улыбкой. Ну, разве что за руки не держались. Кто знает, может, именно это, а, может, что-то иное, постоянно несло им трудовые успехи. То месячную норму перевыполнят по количеству перевезенного груза, то больше оборотов сделают «поездом», чем другие. Их ставили в пример. Часто стали поощрять. Короче, оба уже почувствовали, что где-то тут находится  пик их славы. И именно где-то в этом месте их взаимоотношения стали переходить в иное качество.

     Как-то после смены Коля сказал:

     -Вера, может, я тебя сегодня провёл бы? На дворе темно, а идти  не  близко. – улыбнулся и добавил: - Коль уж такая у меня профессия – провожатый…

     Шутник, оказывается, Коля! Она, конечно, не  ответила  сразу, как и любая  девушка, но глаза её подсказали: если  есть, дескать, желание, я не  стану  бить в колокола. Так и пошли в тот вечер вдвоём. Несмело, конечно. Каждый из них  сомневался  в  правильности своих поступков  и слов. Долго  бродили вокруг барака под полной молочной луной. А потом, как часто это бывает, «подвиг»  повторился. И через  два-три месяца их личные взаимоотношения стали такими, как и на работе. Правда, Вера  однажды  спросила: а как, мол, девушка, на свадьбу которой  зарабатываешь деньги? Понятно, зачем  она  спросила. Но ещё больше понятно, что в таких  случаях отвечают. Так и встречались. Молодые, жизнерадостные, ни о дружбе, ни, тем более, о  любви, разговор  не  затевали. Просто, встречались, и им было хорошо. А раз им хорошо, то и на работе – порядок.

     А тут вскоре Ванька объявил:

     -Всё, девочки! Как и договаривались, в субботу переезжаем в село.

     На его лице мелькнула всё  та же двойственная улыбка. А поскольку она при нём – постоянно, то Вера и не стала на неё  обращать  внимание. Привычка, наверное. К бараку нашло много друзей-товарищей. Погрузили на  повозку вещи: матрацы и одежду, кастрюли и посуду. На самый верх, вместо Жени (мальчику захотелось пройтись; ему уже, слава Богу,   миновало пять), посадили темно-серого кота  с белым треугольником на лбу. Позже кто-то всё-таки усадил мальчишку на повозку. Ехали  не долго. За крайними хатами города стоял старый, но крепкий дом с жестяными петухами  на крыше, на карнизах, с ухоженным земельным участком. В доме много окон. Значит, места хватит всем.

     Вышел хозяин. Кряжистый. Жилистый. Вера сразу заключила: похож на её отца. Видно, укалывал всю жизнь, а потому на интеллигента не  смахивает. Ванька назвал хозяина Петром Николаевичем. И добавил, что в этом доме, дескать, человек, вырос  и жизнь прожил. А тот ответил каким-то штампом: «Да, все мы под Богом ходим!» Потом  навалились вместе на повозку, быстро разгрузили, занесли всё в дом, опрокинули по четверти стакана водочки, загрызли кислыми огурцами и разошлись.

     А «квартиранты» принялись  заполнять комнаты «хламом». Ваньке с семьей досталась та, что с южной стороны. Это, чтоб Женя не мёрз. Вера заняла – западнее. Если даже будет прохладно, не беда, она жару  не  переносит. Понравилось всем. Особенно Вере. Теперь - в отдельной комнате, и  поваляться можно, и личные вещи сложить, не боясь, что кто-то уберёт, поменяет  местами, как было в бараке. Петр Николаевич занимал самый северный и, наверное, холодный угол. Сам  распорядился. Чтоб к  нему попасть, надо пройти по общему коридору две не занятые, «буферные», комнаты.

     Как только «квартиранты» обустроились, он подошёл.

     -Денег мне  никаких не надо. Живите и радуйтесь. Если потребуется подвезти к шахте, обратно, не стесняйтесь. Есть у меня и повозки, и кони. Я человек бескорыстный. Да и меня, старика, освободите от скуки.

     Так началась новая жизнь. Каждый проживал её по-своему. У одного ночной график работы, у другого – дневной. А Женя, как эстафета, постоянно переходил из рук в руки. Бывало, что и Петр Николаевич часок-другой поиграет с ребёнком, пока кто-то вернётся со смены. Мягкое у него сердце! Доброе! Вере даже неловко стало оттого, что он категорически отказывался брать за квартиру. Что она мало получает? А раз так, то она решила угощать его продуктами (масло, мясо, сахар), которые получала на шахте. Тут он - не отказывался. Говорил так: «Оно мне не надо, но ради уважения к вам возьму». Это  намного  облегчило её участь  вечного  должника. Плюс, после этого, у них сложились искренние, доверительные отношения. А что касается повозки, то она  ею  так и не пользовалась. Дорога к шахте не длинная. Утром по солнышку пройдётся, а вечерком Коля проведёт.

     Так и текли месяцы, годы. Работа  и устраивала, и очень успешно шла. Уважение появилось. Так трогательно поначалу было, когда  вместо обычного «Здрасьте», стали говори- ть «Здрасьте, Вера Васильевна». На собраниях и планерках не только присутствовала, но и выступала. Как-то даже подумала: вот и получился, мол, из тебя, хуторянка, рабочий класс. А то б сидела в степи…