Ягода кулацкого дерева. Глава 11. Милые мои

Утром следующего дня бригадир, тётя Наташа, пришла  тоже к четырем часам. Её крупное красное лицо, будто сильно обветренное, нельзя не заметить издалека. Да и животик, дай ей, Бог, здоровья, давно перешагнул через границы тела. Дуня  говорила, что от обрата (веянного молока), который она очень любит, и которого  тут много. Да и возраст уже к полноте клонит. Пять  десятков! Она шла  по проходу и, как  армейский каптенармус, вращала вокруг указательного пальца руки  тряпочное «колечко», на котором нанизаны разные ключи: от дверей, где фураж, от дверей, где спецодежда, от дверей, где инвентарь. Да у неё этих дверей!

     Познакомились.

     -А мене вси звуть тьотей Наташей. Зви и ти так.

     Приветливая. Без диктаторских склонностей. Вере понравилась. «Во, коллектив подобрался! Как тут не стараться?» Пошли вместе, подобрали по размеру одежду. Потом разделили свиней. Шестьдесят пять оставили – слева, столько же – справа. Следили, чтоб свиноматок, хряков и малых поросят было поровну. Вере, по обоюдному согласию, досталась правая половина. Прикинула: навоз из помещения  вывозить ближе – за дверь, а там и куча. А вот подстилочная солома находится дальше, около другой торцевой двери. Но солома - не навоз. Она легче. Переоделась и принялась чистить  навоз, менять подстилку. Всё это, согласно расписанию, делается до «завтрака». Бригадир ушла, а свинарки стали пыхтеть каждая на своей половине.

     Свиньи совали «носы» и «носики» во все щели. Новизна! А крупные свиноматки расха- живали по загородке важно, как барыни: ох, ох! «Ничего, почистим, постелем соломки, ст- анет уютнее». Дуня чистила в своей загородке. Мурлыкала песню. Она любила - «про Га- лю». «Пидпалили Галю од гори до низу». А Вера слушала и думала: «Почему «од гори до   низу? Поджигают ведь от низу, а потом пламя идёт вверх». Так и работали. Но, поскольку Дуня – не новичок, всё-таки  шесть лет стажа, то она и закончила раньше. Нагрузила с го- рой бричку и стала  выезжать к воротам, чтоб выгрузить. А в это время наведался Мирон. О чём-то они там шептались, уединялись, а когда бричка тронулась ехать, зацепились св- оим колесом за колесо брички Веры.

     -Что там у тебя, Дуня? –спросила Вера, разогнувшись.

     За неё ответил Мирон:

     -Та так! Зачепилися!

     Вера вышла, помогла «разнять» колеса, и продолжила грузить. Бросала вилами и дум- ала: «Да, зацепились мы с тобой, подружка! На много лет зацепились! Дай Бог, чтоб мы в мире и дружбе работали!». И всё бросала, бросала навоз в бричку. Только успели  закончить чистку, тут тебе и «завтрак». Да, тут настоящий конвейер!

     Так и прошёл первый день. Начался второй, третий. А потом счёт вдруг потерялся.  Закрутилась карусель будней. Стала такой же свинаркой, как и Дуня. Кормила – чистила, чистила – кормила. Серое однообразие! А душа рвалась куда-то, чего-то хотела необычного или особенного. Но, чтоб обогнать Дуню, надо сначала у неё перенять то, чем она уже в совершенстве владеет. Присматривалась. Спрашивала. Внедряла. Дуня  оказалась  настоящей подругой, такой, которую и обгонять неудобно. Самое непривычное (и трудоемкое) для новичка – это ношение воды. Ну-ка, два ведра одновременно – от колодца к корытам. И опять, и опять! Это сколько пота надо пролить, пока наносишь! Тут у Дуни был козырь. Она опытная, закалённая! Но не хвасталась. Наоборот, помогала:

     -Видпочинь, --говорила. --а я виднесу. Не рви пупа.

     Сдружились – не разлей вода. Однажды, на воскресенье, Дуня пригласила домой: пос- идеть в семейном кругу, поговорить, поужинать. А что приезжему – ни родни, ни друзей! У подруги – хата, как хата, мебель богатая, от родителей. Отца в гражданскую войну  бандиты убили, а мать после этого на всю жизнь осталась заикой. Сидит теперь в дальней комнате и не показывается. Огород у неё большой, корова, поросёнок, коза. Во дворе – яблони, груши, орех, бузина, розы, других  цветов – не сосчитать. Настоящее  хозяйство! А Вера лишь начинает кое-чем обзаводиться.

     В передней комнате – большой  стол. Расселись  вокруг. Дуня, Вера, Саша – её муж. У него ещё  есть  неофициальное имя «Мухомор». Это «печать» от первой жены. У неё ещё сын общий остался - Кирилл, лет десяти. Он тоже  пришёл и уселся  рядом со взрослыми. Бегает постоянно к отцу. Что ты его выгонишь? Видимо, по  двум причинам. Мать вечно с сапкой в поле – раз, у отца есть что покушать – богаче живет. Мальчик в поведении очень активный, иногда – чересчур. Саша наполнил рюмки, провозгласил тост «за дружбу». Все, кроме Кирилла, выпили. Потом хлебали  украинский борщ, заедали пампушками с  чесноком. Говорили о работе, о дружбе, перебирали все хуторские новости, пересказывали всякие истории, анекдоты – Саша по этой части большой  специалист. Вера обратила внимание, что Саша, хоть и падок на выпивку, но ведёт  себя прилично, и взаимоотношения между супругами  ровные. Замечается, правда, незначительное  верховенство  её над  ним.

     Если  посмотрела  Дуня в его  сторону, умолкает. Но то – дела такие! В каждой семье есть свои особенности. После второй рюмки (а самогон крепкий) Дуню потянуло на песни. Затянула свою любимую «Галю». «Од гори до низу». Её поддержал Саша. И наполнилась весельем хата, а души – радостью. Правда, Вера лишь шевелила губами, потому, что не знала слов. Саша это быстро подметил:

     -Дуня, що ми спиваемо украинських писень? Ти що, не бачиш, що Вира ни одного    слова не знае? Давай цю, як ии…

     И затянул старинную русскую народную песню: «По Муромской дорожке стояли три  сосны». Да так увлекся, что и вторую  строку  куплета тянул сам: «Прощался со мной милый до следущей весны». Дуня умолкла, так  как не знала, то он делает или не то? Кириллу ни «Галя» не нравилась, ни «Муромская дорожка». Ему, главное, покушать! А потому  он, наевшись, встал и пошёл во двор. А Веру песня вообще  лишила дара речи. Одной лишь ей известно, что пережито с этой песней! И она тоже стала собираться, сославшись на самочувствие. Следует отдать должное, что хозяева не обиделись. Расставались, как родные. Провели за калитку, притронулись щекой к щеке, ещё по разу.

     -Заходь, Вира. Не соромся. Борщику поимо, посидимо…

     Ушла. Потом  ещё  была. Какие  могут быть  обиды! Песня – то её личная печаль. Надолго. На всю жизнь. А чтоб с этой «печалью» как можно  реже встречаться, начала обзаводиться  хозяйством. Накупила  кур, гусей. Интересно так, когда  стая  гусей, возглавляемая длинношеим и неугомонным гусаком, идёт в балку. А что! Балка  вообще  тут, как общественное место выгула. Выводят бычков, коров, привязывают, носят воду. Освоила  огород, доставшийся от хозяина. Он у неё до самой лесопосадки. Засадила весь двор кустами сирени, смородины, чорнобрывцами, петушками, мальвами, петуньями. Работала, точно  на   лесоповале. Как выражается Дуня: «Николи було и вгору глянути!» На  второй-третий  год жизни на хуторе её двор  мало  чем  отличался от иных. А ведь многие тут, как сами выражаются, живут с «хундамента». Познакомилась  с конторскими работниками. Соседи ведь. Подружилась с приезжими, что жили на втором  этаже  и  работали  по нарядам. Те день в день ходили на прополку. Лишь вечером можно было  поболтать. Интересно смотреть, когда они идут на работу. В легких  платьицах, в белых косынках. Сапки, вилы и грабли на  плече. Издали кажется, клин журавлей летит. И песня у них - на весь хутор.

     Разобралась - кто, где живет, что за семья? В основном, тут живут труженики. Одни  пашут, другие полют, третьи ухаживают за скотиной. Есть, правда, такие, как «Мухомор». Ну, так, а что! Он, хоть и пьёт, но работает. Ну-ка, попробуй день  в день таскать мешки с мукой. Идёт домой, а мука - и в ушах, и в носу, и за  воротом. Как у комбайнера. К тому в любую дырочку загляни, и в каждой найдёшь солому, полову. Может, потому и выпивает. Может! Но есть ещё одна  категория. Те пьют, но не работают. Не далеко от Веры живёт такой. По документам он Кузьма, а в народе – «Трутень». Имеет  две  дочки, сына. Им-то от роду годик, два, три, а он – пьёт, буянит, гоняет жену, которой сапку с плеча некогда снять. Она и в Сельсовет обращалась, и гнала  из  дому – безрезультатно. Так и живут, страдают. Вера, когда узнала о нём, даже запоры  в  дверях усилила. Рядом с крючком начала вставлять веник. Черенок - в ручку и спит спокойно. Сосед, как-никак. Бывало, ночью залает собака, выглянет в окно - луна висит, тени от неё, тихо, страшно…

     На мужчин Вера не заглядывалась. Нельзя  сказать, что их тут нет. Есть. И женатые, от которых сыплются  комплементы, и разведенные, и убежденные  холостяки. Но она и мысли не допускала, чтоб кого-то подпустить. Всё равно, птичка, думала, пусть тебя и понимают тут, и ценят, но ты не из этой рощи. Каждый при жене, при девушке. Вмешайся, и пойдут склоки. До волос дело дойдёт. Хату подожгут. Проклятья наведут. Короче, жила по законам распустившегося весной цветка - не притронулась пчела, значит, осталась пустоцветом. Хотя, законы природы и соблазнительны. Цветочек для чего  раскрывается? Чтоб пчела опылила! А когда пчелка опылит, он должен дать плод. К сожалению, у неё обстоятельства отняли такие свойства.

     Говорят, самый лучший лекарь  от всех этих болезней – работа. А она у неё «от  подъема» до «отбоя». Вспомним выражение Дуни: «Николи и вгору глянути!». Когда тут думать о мужиках? Самое главное для неё – создать крепкое  стадо  свиней. Пусть они и местной породы! Пусть пока не  приобрели Украинскую  степную белую! Пусть! Но мясо и сало «нагора» выдавать надо. Иначе колхоз захиреет. А поэтому она  предложила бригадиру, тёте Наташе, выбраковать старых и слабых  свиноматок из числа основных. Основная свино- матка – это та, которая из года в год даёт хороший приплод. Тётя Наташа  поддержала её, так как любила инициативу, как говорят, снизу, а её на  ферме – ноль без палочки. И стали пополнять стадо разовыми свиноматками. Если та дала, скажем, приплод 3-5 поросят, то, как говорится, под зад её и «катись» с группы, если 10-12 – оставляла. А Дуня, в противовес этому методу, до сих пор считала, что только кормление может решить проблему. Отсюда и результат. Вера начала обгонять её по количеству рождённых поросят. Но это лишь скромное начало.

     Однажды Павел Петрович принёс ей потрепанную книжку и сказал:

     -Хочешь иметь успех, почитай.

     Взяла домой. По вечерам читала. И извлекла оттуда много полезного. Например, кормление – важно, создание крепкого стада – тоже. Но есть вопросы, которые всегда, ежедневно, ежечасно являются стержневыми. Там расписано, что надо делать во все фазы откормочного процесса: при подготовке к случке, при случке, при опоросе. О, да это не книжка, а институт! Дуня такое вряд ли читала. Вот, например, после опороса. В этот период свиньям надо больше быть на воздухе, на траве, на солнце. Ну, выводит она своих на прогулочную площадку. А какая разница между загородкой и площадкой? Почти никакой! Воздуха, правда, больше. Но ни в коем  случае не простора. А что, если в рощу  выводить? Вот там воздух! Вот там простор! Опять обратилась к бригадиру. И снова та её поддержала. Но предостерегла:

     -Тильки дивись, щоб не порозбигалися. –подумала и добавила: --Знаешь, давай,   мабуть, зробимо це удвох. Так надийнише.

     После «завтрака» выгнали всю группу: и опоросившихся свиноматок с малышней, и поросных, и хряков, и двух-трехмесячных  поросят. Целое стадо! Табун! Сначала  они шли неорганизованной «толпой», выскакивали с боков, но когда  строй стали «подправлять», они сбились в кучу. Так и шли. Дело было по весне, и в земле много всяких корешков, прошлогодних шишек, стручков, ягод. Но всё это - в земле. А свинья, как  известно, землю  любит. Вот и вынюхивали да рыли носами всё, что попадалось. А пока они гуляли, тётя  Наташа с Верой наговорились. Рассказали каждая о себе. Вера - в пределах дозволенного, а та черпанула кусочек из личной жизни. Самое главное состояло в том, что она никогда не была замужем. А причина такая. Юность проходила в дореволюционные годы. Полюбила парня из приличной семьи. Дело шло к венчанию. Уже закупили все атрибуты. Он поехал в Синельниково, чтоб подыскать ей подарок, но до сих пор так и не вернулся. Сколько ни искали, сколько ни ждали, а его нет. Так и не узнала, что с ним случилось, но верно ждала все годы. И сейчас ждёт.
 
     -Вирнисть, Вира, вище всього!

     Так гуляли часа полтора. Если какая из свиней увильнёт в сторону, плёточкой – р-раз, и она уже на месте. Хватит. Решили  гнать в загородку. А они не хотят. Носами крутят, норовят  вернуться. И всё жуют, всё жуют. Но подчинились. Загнали в загородку. Такое оживление почувствовалось, что и свинарке радостно! Закрыла. Начала считать и   пересчитывать, чтоб, не дай Бог, не пропала  какая. Действительно, так и вышло. Сколько ни пересчитывала, не хватает одной и всё. Надо искать. Пошли вдвоём. Долго ходили между толстыми стволами деревьев и произносили слова: «Маша» Маша!» Такое слово применялось к свиньям  любой  категории. Не отзывается. И вдруг (о, везение!) обнаружили. Свиноматка, оказывается, вырыла углубление, легла и родила 11 малышей. Когда подошли, то новорожденые как раз сосали материно вымя…

     Книга научила Веру подкармливать малышей. На ферме иногда применяли мел, древесный уголь. Но их, как правило, не хватало. Тогда  она  ходила в рощу, железнодорожную лесопосадку, собирала дрова, сжигала в печке, а уголь  накапливала. А потом в голову пришла такая мысль. Летом свиньи  гуляют в роще и едят её продукцию. А что, если те корешки да шишки собирать, приносить  домой, сушить, а зимой скармливать поросятам? И на этот раз у неё вышло. Всё это, конечно, делала тайком от Дуни, тёти  Наташи. И результат не заставил  себя ждать. Вскоре она Дуню обогнала по привесам. Кроме того, явно стало наблюдаться  такое  явление. Поросята после 2-месячного возраста, когда их отлучают от «детских привилегий», у неё получались крупнее, тяжелее, чем у Дуни. А это, как известно, и колхозу выгодно, и ей – премия.
     Тётя Наташа однажды подошла и сказала:

     -Спасиби, Вира. В контори за твою роботу дуже вдячни.

     Дуня не обиделась. Сказала так:

     -Все одно хтось з нас повинен бути першим: чи ти, чи я.

     И пригласила, уже в который раз, на ужин. Это  было  нечто, похожее на торжественное поздравление с победой. Звенели хмельные рюмки, провозглашались тосты, высказывались добрые пожелания. И вот однажды, после этого, читая книгу, промелькнула мысль: «Что я постоянно хожу к Дуне! А если мне пригласить их? Сколько можно  быть гостем на хуторе. Уже и в огороде кое-что есть, и в сарае – кукарекают, крякают». К воскресенью поймала гусака, отрубила голову, наварила украинского борща, как Дуня делает, и пригласила всё её семейство. Они с радостью  приняли  приглашение. У Веры, конечно, хата поменьше. Мебель не такая. Стол  наполовину короче. Скатерти и занавеси - простые. Но не беда, все вместились и были  довольны. Выпивки, правда, в хате не  было. Самогонку не гонит, а в город поехать некогда. Но этот недостаток устранил Саша. Он и гонит, и пьёт, и с собой носит. Профессионал! А вообще с  самогоноварением на хуторе такая об- становка. Гонят все. Даже в тот день, когда милиция проводит рейд: на одном краю улицы составляются протоколы, а на другом в это время ещё гонят.

     Так вот эту проблему Саша решил сам. Принёс бутылку и поставил на стол. Вера налила в тарелки горячего  борща. Поставила  посудину с ватрушками. Целая гора. Пряности и зелень - с собственного огорода. Кирилл пристроился так, чтоб удобно  было брать любой продукт. Везде рука достаёт. К борщу подано по увесистому куску мяса. Гусятина! Пальчики оближешь! Ели с аппетитом. А после второй рюмки захмелели, начали петь. Потом ещё по рюмочке. Шутки, анекдоты. Ох, нарвали животы!

     Потом вышли во двор. Прошли к калитке. Оттуда хорошо видно весь хутор. Долго стояли, разговаривали, шутили, любовались  местными  пейзажами. А глядеть  тут есть на что. Особенно летом, когда  всё  стоит в зеленом  одеянии. Идешь, к примеру, по улице, а навстречу – акации, клены, сирень, бузина. Тихо так, свободно, просторно. Люди  ведь  все на работе, а дети и старики - в хатах. Жара такая! На небе - ни облачка. При земле – ни ветерка. Дождей в такую  пору, как  правило, не бывает. Глянешь в небо с надеждой, а там, кроме песни жаворонка да приглашения перепелки «Пить пойдем? Пить пойдем?», абсолютный покой. Во дворах  наливаются  соком плоды малины, клубники, ореха, сливы, винограда, абрикоса, груши. На фермах, в сараях, каптерках  стоят в  полной «боевой готовности» брички, кони, волы, сбруя, косы, серпы. Вот-вот поступит команда – убирать  урожай, и всё это вмиг зашевелится. Вон, ближе к колодцу, дядя  Вася (отец Гриши) повёз  на тачке к полю подсолнечника два пчелиных улья. А вон Павел Петрович идёт с поезда. Опять привёз кого-то с вокзала. А если жара  покажется  нестерпимой, можно «нырнуть» в лесопосадку. Ощутишь себя в полной прохладе и в абсолютной тишине. У птиц  ведь – конец сезона размножения. Молчат. Обдумывают завтрашний день. Скоро птенцы  станут на крыло и разлетятся в чужие края, как в своё время случилось с Верой…

     Когда расставались, Дуня  предупредила, чтоб на  следующий выходной Вера их не искала, так как они с Сашей будут в Мариуполе. Они, впрочем, постоянно туда ездят. Там, говорят, славный базар.

     -Визьмемо по дви курици, --размечталась. --продамо, накупимо махорки, а тут продамо дорожче. А що! Якось жити треба?

     И Кирилл «обрадовал»:

     -Я, тьотя Вира, ще до вас прийду!

     Приняли  заявление  за  шутку. Оказывается, не шутка то. На следующий  выходной, когда на хозяйстве Дуни никого не было, а желудок – орган  пунктуальный, явился к Вере. Стал на пороге, насупился и говорит:

     -Тьотя Вира, я хочу мяса!

     Вера растерялась. Как-никак, сын друзей. А она не  готова его обслужить: не ждала, не варила. И вообще, совесть надо иметь.

     -Кирилл, у меня нет мяса. Я сегодня огородом занималась.

     А он как закричит:

     -Мяса хочу! Мяса!

     И, как бы в истерике, начал  падать. Вера испугалась. Успокоила. Сбегала в курятник и принесла два куриных яйца. Ушел…

     Пейзажи на хуторе и зимой не хуже. Снега тут, как  правило, не глубокие. Раструсит по боковинам балки ветер снежную пыль и – вся картина. Получается, где впадина – снежок, где выпуклость – земля. Пока дойдешь до фермы, насмотришься в полутьме всяких   нерукотворных рисунков, узоров, зигзагов. Привыкла  уже  Вера. Полюбила местность, работу. И если б кто сейчас насоветовал  бросить то чертовое захолустье, как тут некоторые выражаются, и переехать, скажем, в город, не согласилась бы. Ответ был бы таким: «Не нужны мне ваши города, с их шумом и толкотней, оставьте меня в моём  родном хуторе, с его грязью по колени, с предрассветными голосами крикливых петухов, с горшками на жердинах заборов, с блеянием коз и мычанием коров, с хрюканьем  поросят, к которым уже прикипела. Милые мои! Знали б вы, как я уже не могу без вас!»

     Именно в такую снежную  пору 1937 года свиноматка «Маша» опоросилась  раньше времени. На соломе ползали слабенькие, еле живые, 9 комочков. А за фермой    свирепствовал ветер, несло позёмку. Печная труба гудела, но печь не грела. Комочки уткнулись носиками в солому. Вздрагивают. Попискивают. Что делать? Оставить так, как есть, значит, погубить малышей. А какой ещё вариант? Никакого! Так тут спокон веков ведётся. Не выжил – списали. Но она выбрала иной путь. Пригласила бригадира, Дуню, подогнала бричку.

     -Помогите погрузить. Во имя спасения малышей.

     -Куди ти их?

     -Домой!

     -Чим ти их там будеш кормити?

     -А я и свиноматку возьму!

     Те удивились. Но не возразили. Вера ведь  хозяйка в группе. Наклали в бричку соломы, с трудом, с помощью досок, погрузили  свиноматку. Потом  носили каждого малыша. Осторожно так. Заботливо. Дома  выгрузили, завели-занесли в хату. Ухаживала  не хуже, как за женщиной-роженицей. Через неделю они уже сосали  матку да бегали по хате. И - хорошо. Таким образом, по окончании года она опять  победила Дуню. 12 поросят от каждой свиноматки! А у подруги – 11…

     Так в колхозе водилось, что каждый год, на день 7 ноября, правление проводило  торжественное собрание. На нём называли имена  передовиков, вручали премии, ценные под- арки, объявляли благодарность. Каждый колхозник, колхозница надевали всё лучшее, что хранилось в их сундуках, чисто брились, подводили сажей  брови и шли в клуб, что располагался не далеко от конторы в старенькой хатке. А тётя Наташа, Дуня и Вера  приезжали на бричке. От фермы – в балку, наверх, на  улицу и – тут. Поставят, бывало, коней на клубном дворе (кажется, что из Райкома кто-то приехал), привяжут  к бортам, где сено лежит, те жуют да фыркают, а они сидят в накуренном зале, щелкают семечки вместе со всеми и слушают выступления председателя, парторга, бухгалтера. Самым  ценным докладчиком всегда считался бухгалтер. Он награждал колхозников деньгами, килограммами мяса, це- нными подарками. На этот раз  упомянул и Веру. Только не сказал - Вера, а - Вера Васил- ьевна. Пришлось вставать, идти по  проходу к сцене (шутка ли: на глазах у всех!) и получ- ать из рук Павла Петровича подарок. Настенные часы! Колхозники  рукоплескали, а также подшучивали:

     -Щоб ранише приходила на роботу!

     А вслед:

     -И пизнише уходила!

     Официальная часть закончилась. Но никто не расходился. Ещё был концерт. Приезжали из района. А когда и те уехали, а начальство разошлось, все вышли во двор, воодушевленные, возбужденные, стали в круг и начали  соревноваться в знании частушек. Выходит, например, кто-то из круга, делая шаг вперед, и – поёт, что знает: «Хорошо  тому живётся, кто записан в бедноту; хлеб на печку подается, как  ленивому коту». Смех, рукоплескания. Выходит другой: «У колхози добре жить; один  робить, сим – лежить». Третий: «Говорят, в колхозе плохо, а в колхозе хорошо; до обеда ищут сбрую, а с обеда - колесо!»…

     Гулянье продолжалось. Тётя Наташа и Дуня пошли  запрягать коней, а Вера отпросил- ась постоять ещё минут пять. Стояла, слушала. Вдруг, откуда ни возьмись, подошёл     Павел Петрович. «Откуда он взялся? Вроде, уходил?». Поздравил с  поощрением. Помолчали, пока закончилась частушка. Потом она его поздравила с тем, что у него такой уже взрослый сын…

     -Недавно встречала. Вылитый отец.

     -А вы знаете, что он уже в Ремесленном училище учится?

     -Хорошо! Радоваться надо, Павел Петрович! А у вас, я вижу, что-то настроение не ахти. Устали, наверное?

     -Признаться, есть на душе  камень. Недавно  ездил в район на совещание. Знаете, кого я там встретил? Лучшего друга. С ним я служил в отряде Дмитрия Жлобы.

     -Как замечательно!

     -Замечательно. Только не совсем. Он мне поведал  убийственную  новость?  Дмитрия Жлобу в этом году арестовали. По доносу. Будто бы, за то, что  тот являлся «главным
организатором и командиром восстания на Кубани». Разве это может  соответствовать действительности? Да я его… как свои пять пальцев… Что ж это такое творится!?

     А частушки  льются. «Сидить баба  на  рядни та й рахуе трудодни; трудодень, трудодень, дай нам хлиба хоч на день». «С неба звездочка  упала  бригадиру на ремень; не пойду  в колхоз работать за несчастный трудодень!» «Ноги боси, штани в клитку – виконуем пятилитку»…

     -Слышите, какие частушки поют? Вот! А всё  потому, что, оказывается, воевали за одно, а строим другое. Народ злобствует, что на даче у секретаря Обкома (Хатаевича), в Никольском, лампочки горят, аж на  левый  берег  Днепра видно, а мы в клубе и на ферме не можем поставить. Забыли, за что воевали! Им там наверху не видно. А у нас тут процветают и голод, и нищета…

     И рассказал, что недавно  в  контору приходила колхозница Троль. Это жена пьянчужки «Трутня». Упала на колени и слезно  просит  выписать, как  аванс, хоть полкилограмма муки. Дети ведь впроголодь сидят, так как  лишь  на её трудодни не прокормить семью из пяти едоков. Но бухгалтер отказал. Не положено выписывать наперёд! Что касается вопроса соблюдения закона, тут он прав. Но надо как-то (рисковать, что ли?) помогать  бедным, но добросовестным, колхозникам. Тогда она  пришла к Павлу Петровичу. Ну, как тут не помочь! Повёл в амбар и лично уговорил кладовщика – выдать.

     А частушки «пляшут». «Бабы сеют и боронят, огороды  городят; мужики сидят в правленье, папиросами чадят». «Мы с милёнком  расставались, в это воскресеньице; меня приняли в колхоз, его – на выселеньице». Сплошная критика власти! Павел Петрович не дослушал, извинился и ушел. А у Веры всё  внутри  взбунтовалось. Всплыли в сознании картины прожитого: лесоповал, НКВД…

     И она ушла. Приехали на ферму, выпрягли  коней, стали готовить свиньям «ужин». Вера мечется, нервничает. То мешок не на месте, то инструмент разбросан.

     -Где ведро? –спрашивает Дуню.

     -Ну, де воно може бути? Там и визьми…

     -Да нет его тут. Всё уже пересмотрела.

     А речь идёт о ведре  отца Павла Петровича – помятом, но из хорошей стали. Оно в период дележки  инструмента  досталось ей. Им так удобно  носить  крупу! Всё пересмотрела. Нет. Пошла к конюху. Тот часто  сюда наведывается. Поклялся, что, пока они отсутствовали, в свинарнике не был, ничего  не  знает. Но вспомнил, что час назад туда ходил Саша Дуни - «Мухомор». А он такой! Если  трезвый, то спокойнее человека не найти, но если уж выпил, руки становятся чуть ли  не «золотыми»: и поработать не против, и украсть, ежели что-то не так лежит. «Ладно! Сейчас  некогда расследование проводить. Как-нибудь разберусь потом».

     А «потом» наступило  через неделю. Как известно, с водой на хуторе – не мёд. Для   питья и еды принесёшь ведро, а если  коромыслом, то два. Представляете – от края хутора! А если надо живность поить, как Саше, то приходится несколько раз бегать. И он бегает с коромыслом – туда-сюда, туда-сюда. А Вере  много  воды не надо. Ну, ведро. Ну, два. Вот она и ходит к колодцу в свободное от работы время. После того, как  пропало ведро, дней пять не ходила. Беда приключилась. Любимый поросёнок «Хрюша», из числа тех, кого отогревала зимой дома, ел с ладони  порезанное на ломтики  яблоко, и по ошибке укусил за средний палец правой руки. А как же теперь рукоятку колодца вращать? Вот и отсиживалась без воды. А сейчас вот припекло. Вода  позарез нужна. Пошла. Думала, что левой попробует. А когда опустила ведро в колодец, и оно  ударилось о воду, забыла о  болезни, и крутит - правой. Цепь наматывается на барабан. Так интересно  смотреть. Но когда ведро поднялось под барабан и его надо брать рукой, вспомнила о пальце. Господи, как разболелся! Не могла поднять ведро. А тут Саша подошёл, как всегда «заправленный» и с шутками. Помог. Взяла ведро левой рукой и только хотела нести, как вдруг  увидела в его руке  своё ведро с работы. Как расходилась, как начала гоняться за ним вокруг колодца, что он тут же и отнес его на ферму…

     Шла осень 1938 года. На дворе  ещё тепло, но северный ветер уже пытался господствать в воздухе. Поэтому  Вера  стала  надевать сверх платья кофту. Вышла однажды утром из дому, глянула в небо, а там – крупные  темные облака. «Хотя бы дождь не пошёл, а то и кофта не поможет!». В это  время и Павел Петрович  вышел  во  двор. «Куда он так рано? Ещё даже петухи не пели». Набралась смелости – спросила. Он ответил, что боится  опоздать на ранний поезд. Но по лицу  было  видно, что в его действиях есть что-то от тайны.

     И губы, и глаза выдают. И он вдруг сознался.

     -Только для вас, Вера. Для остальных – тайна. Еду в район получить  поросёнка новой породы. Помните, я говорил вам? Украинская степная белая! Теперь мы, Вера, обгоним с вами всех!

     И расстались. А в обеденный перерыв прибежала  домой. Надо было вынести на просушку собранные в роще корешки, шишки, стручки. Смотрит, а у конторы стоит милицейский «воронок», а вокруг – дюжина  милиционеров. Они ходят и рассматривают окно Павла Петровича, фотографируют, что-то записывают. Побывав на лесоповале, Вера разбиралась в милицейских  званиях. Этот - капитан. Те – сержанты. Стала и смотрит, что они там делают?

     А капитан увидел и окликнул:

     -Идите сюда, женщина. Вы здесь живёте?

     -В этой хате. – указала.

     -Ваша фамилия?

     -Балашенко. А что?

     Стал записывать:

     -Балашенко. Имя? Отчество? Так. Так. Хорошо. Будете понятой.

     -А что случилось?

     -Обыск проводим. Вы что, не видите? –и добавил: --У вашего председателя.

     «Как у председателя? Что случилось? Я ж с ним  сегодня  виделась!» Капитан завёл её и работника конторы в комнату Павла Петровича. Хозяина  дома  не было. Она знала, что тот уехал в район. Сказал, чтоб смотрели, а сам  начал  составлять протокол. Окинула взглядом жилище. Маленькая комнатушка, топчан, накрытый  старенькой  скатертью, стол и три самодельных табуретки. А капитан всё пишет, пишет. Дошёл до фотографии, которая висела на стене против  топчана. Её Павел Петрович, видимо, увеличил, аккуратно вставил в рамку и надеялся, что  она останется  на память сыну, внукам, которые когда-нибудь появятся. Он на ней такой молодой, с красивыми  чертами лица, с огоньком в глазах. Рядом жена – прижалась плечом к его плечу. Глаза у неё  большие, лазоревые. Подходят друг другу. Очень приятная пара!

     Капитан снял фотографию со стены и бросил на пол. А сержант, видно, не знал, что к чему, да спросил:

     -А за что его?

     Капитан ответил:

     -Будет знать, как транжирить колхозное добро!

     Вера поняла, что это - за Троль.

     -Не правда! Он ей помог. Чтоб дети не умерли от голода.

     Капитан:

     -Не переживайте, гражданка Балашенко. Он причастен еще и к шпионской    деятельности, и к повстанческо-диверсионной работе…

     Господи! Такие формулировки, что она не только их не слышала, но и выговорить   нормально не может. «Значит, по образцу  Дмитрия Жлобы? Он чувствовал, что за ним приедут. Не знал только – когда. И вот она, эта  длинная, всемогущая  рука! Она – безжалостная, бесчеловечная! Она любого схватит и бросит на нары, а какой-нибудь сержант скажет твоим защитникам: «Женщина, вы все  такие  интересные! Какая  вам  разница, когда  его расстреляют - сегодня, завтра? Всё равно расстреляют!».

     Забрали всё  имущество. Какое? Стол, табуретки, топчан. И фотографию. Погрузили на машину. Собрались ехать. А тут вдруг  Павел Петрович  явился. На спине у него – мешок, который держал одной рукой, а в нём издавал голос маленький поросёнок.

     Капитан:

     -Взять его!

     Не успел и слово сказать. Схватили, скрутили одну единственную руку, бросили, вместе с поросёнком, в «воронок». И увезли. Куда? Зачем? Объяснений  не было.  Лишь пыль, как дурная слава, что «враг народа», разнеслась по хутору. Узнав об этом, сын его, Иван, больше на хутор не появлялся. Говорят, скрывался от стыда в городских  канализационных люках, страдал, голодал, поскольку детей «врагов народа» на работу не берут…

     А след от «врага  народа» на хуторе  остался. К 1939 году уже достроили  заложенный в его председательствование  клуб, ездила из района кинопередвижка, стала работать 4-летняя школа. Благодаря ему, Вера стала передовицей, и её стали хвалить уже на рай- онном уровне. И долго хвалили, даже при  новом председателе, которого прислали из ра- йона. Но ведь она заслуживала того…

     Как-то подошла бригадир, тетя Наташа:

     -Вира Василивна, загляни в контору. Там тебе премия чекае.

     Та вытаращила глаза. «Премия – это одно дело, схожу и получу, а вот почему тётя Наташа стала называть меня Верой Васильевной, это вопрос?»

     Спросила.

     -Сама не знаю. – ответила  бригадир. -- В Райкоми тебе так называють. И в контори. А я що, дольжна - якось по-другому?