Последний день лета

- Как ты себя чувствуешь? Я принес тебе цветы, твои любимые - розы, - с трепетной нежностью произнес он, чуть ли не запрыгивая к ней в палату.

Девушка наблюдала, как осень, подобно серой извалянной кошке, сгоняющей надоедливых блох, стряхивает блеклые изнеможденные листья, а тучи то сгущаются, то расходятся, словно меха старой пыльной гармошки. Она ничего не ответила, и спустя пару долгих, чуть ли не мелодично звенящих пустотой минут, она медленно повернула голову, обессиленно перекатывая её по подушке. Слабо улыбнувшись, она тихо, но строго сказала:

- Не переигрывай! Я, конечно, больная, но не на голову.

Счастливо сияющие, словно звезды в ночи, глаза парня начали медленно затухать, губы тревожно дрогнули:

- Аль, ну что ты такое говоришь? Тебе нельзя, ты же...

- Ты же что! - дерзко отмахнулась она. Это звучало бы жестче, если б не её слабый голос, угасающий с каждым слогом, - Вообще, откуда это? Откуда пошел этот миф, что больным, умирающим...

- Аль!

- Нельзя врать! - грубо перебила она, - Да можно, только... правдоподобней. - последнее слово пролетело на грани слуха, но парень все равно услышал. Услышал и встревоженно прикусил губу.

- Что опять случилось-то? - вперемежку с усталостью и волнением в его голосе слышалось еле заметное возмущение, как у актера, изо дня в день повторяющего заезженную роль.

- Ничего, - процедила она сквозь зубы, - Просто ты плохо играешь. Я тебе не верю, - чуть ли не процитировав Станиславского, она снова отвернулась к окну и продолжила смотреть в голубые и солнечные глаза неба, лишь на мгновение продернутые из оков печального и темного плена. Мгновение - и оно снова разразиться тяжелыми, свинцовыми слезами, падающими на крыши больницы так же тяжело, как комья земли - на крышку гроба.

Когда страдает один человек, гораздо приятнее, чтоб страдал и другой. От ревности или стыда, от чувства вины или беспробудной тоски – не важно. Главное, чтоб он страдал, хотя бы секундочку! Это подобно пробежке с легкоатлетом. Ты бежишь, задыхаешься, у тебя болят ноги, а легкие словно выпрыгивают наружу. Бегуну же ничто, он просто бежит: без гримас боли на лице и постоянных ругательств. По воле какого-то злого умысла ты хочешь, чтобы он, этот беззаботный быстрый бегун почувствовал хоть частицу той боли, от которой мучаешься ты. «Да чтоб ты упал!» - мимолетом крутиться в голове, и в то же время ты не желаешь этому человеку ничего плохого. Если он упадет и сломает ногу, ты будешь страдать и беспокоиться о нём так же, как и он о тебе, в случае твоего падения, но, если он споткнется так, слегка, то ты тут же получишь облегчение. «У меня ноги болят, а у него – колено! Честно же!», – подумаешь ты. Только мы всегда забываем о том, что у этого легкоатлета тоже когда-то болели ноги и тоже легкие чуть не выпрыгивали наружу. Все это было до того, пока он не пробежал насколько много километров, что перестал чувствовать эту болезненную ломоту. Так может быть, и человек, который внешне спокоен и безразличен, уже не испытывает боли только потому, что слишком много настрадался?

Ей было очень больно от того, что она страдала от любви к нему, в то время как он ровным счётом ничего не чувствовал. Для него это ничего не значило. Её это злило настолько, что она решила ему отомстить – заставить играть такую роль, с которой справился бы либо влюбленный, либо человек, лишенный всяких чувств и помыслов: кукла, марионетка.

- Ты часто об этом думаешь, - прервав долгое молчание, неуверенно добавил он, — Это неправильно, тебе сейчас нельзя волноваться, а уж тем более...

- Волноваться? - глухо, словно сквозь призму откликнулась она, - Кто сказал, что я волнуюсь! Если ты забыл — это была моя идея.

- Ну раз твоя, так чего ты так нервничаешь? - раздраженно спросил он, - Я же стараюсь - не видишь! Цветы тебе купил, последние две пары прогулял, чтобы к тебе успеть, да даже рубашку новую у брата выпросил — всё это ради...

- Спасибо за столь трепетные жертвы, - холодно перебила она, - Ничего, не долго осталось. Потерпи. Неделю. Ну, две. В худшем случае - две.

Его дыхание сбилось от собственного отвращения к самому себе. Он только сейчас понял, что ей сказал. Его глаза быстро опустились. Не из стыда, а из... Он ужасно хотел на неё взглянуть, но не мог. Не мог, потому что острая как спица мысль ясно давала понять, что Аля права, две недели — это максимум, не больше...

- Ты бы ко мне так никогда не пришел, - тихо, но уверенно сказала она, - Я имею в виду - при реальных обстоятельствах, - он захотел её переубедить, но она лишь слабо улыбнулась, - Нет, не надо мне возражать. Вспомни хоть раз - мы же даже гулять толком не ходили! А цветы - тем более...

- Но мы же...

- Знаю - друзья, - она грустно ухмыльнулась, - На самом деле - так обидно. Чертовски обидно умирать, не узнав даже, что такое любовь! Это не просто грустно, это...жестоко. А еще - стыдно. Стыдно просить своего лучшего друга сыграть роль парня, потому что понимаешь, что за месяц ты всё равно ничего не успеешь. А тебе остался всего месяц - жить. Даже меньше, - она лихорадочно улыбнулась. На глазах мелькнули слезы, - Знаешь, это очень смешно.

- Смешно? - спросил он с каким-то отвращением. Он сам еле сдерживался, чтобы не сорваться, не заплакать, не начать биться головой о стенку. Слово "смешно" окончательно выбило его из колеи.

- Да, смешно, - спокойно повторила она. Её это слово не смущало. Её теперь в принципе не смущали слова, - Смешно вспоминать, как ты ходил на свидания и как ты с них возвращался - радостный, красивый, окрыленный. Дарил букеты цветов, галантно улыбался, делал комплименты — это напрочь сводило всех девушек. Всех, кроме...меня. Потому что для меня этого не было. Да, мы часто сидели наедине, говорили, но...В какое-то мгновенье мне стало обидно за то, что ты никогда не смотрел на меня, как на девушку. Я, конечно, многое понимаю, но... Да даже сейчас - ты говорил вроде бы шаблонно: "твои любимые цветы" - но ты ведь даже не знаешь, какие мои любимые цветы!

- Какие? - внезапно спросил он.

- Пионы.

- Но где я найду пионы осенью? - он растерянно посмотрел на нее.

- Люди ничего не могут найти, кроме оправданий, - печально ответила она, - Да дело вовсе и не в цветах!

- А в чём?

- Ты разве не понимаешь?

Он опустил голову. Понимал. Он прекрасно понимал, о чем она говорит. С самого начала, с самой первой фразы, но только понимать и что-то делать с этим пониманием - совершенно разные вещи!

Она снова смотрела в окно. Следила за тем, как деревья ожесточенно, словно сгорая от удушья, срывают листья. Листья падают мертвыми, пятнистыми трупами. "С одной стороны, хорошо, что осень, - подумала она, - Всё подстать: и погода, и настроение, а с другой стороны, обидно, что уже никогда не увидишь лета. Никогда". Она не заметила, как прошептала это вслух. Тихо, еле заметно, но он всё равно это расслышал.

- Что врачи говорят? - задал он самый глупый вопрос на свете. Зная ответ заранее, он нервно теребил край рубашки. Ему не хотелось этого слышать, но это было необходимо. А вдруг...

- Не знаю. Я уже ни о чем у них не спрашиваю, - шелестящим, как листья за окном, голосом ответила она, - Только слышу обрывки их разговоров в коридоре, грустные кивки, вымученные улыбки... Честно? Мне уже всё равно - я не верю в чудо.

Тяжелое молчание нависло над ними плотной свинцовой тучей. Такой же, как и за окном. Только та была другой, из воды и ветра, эта же была соткана из реальности. Жестокой, сжигающей заживо реальности.

- Слушай, я давно хотел сказать тебе - ты мне нравишься, то есть...Да, ты мне нравишься. Как девушка!

Услышав этот глухой, вынутый откуда-то из глубины души ответ, она металлически, наигранно засмеялась.

- Я же только что сказала - я не верю в чудо! - болезненно воскликнула она, - Зачем продолжать играть, когда тебя не просят?

- Но это правда! - обиженным тоном ответил он, - Ты мне нравилась всегда, сразу, как только я тебя увидел, и все эти истории, которые я рассказывал тебе — это же только потому, что я тебе доверяю! Разве этого мало?

- Да, мало. Очень мало, - они снисходительно улыбнулась и тяжело вздохнула, - Если это правда, то почему ты тогда молчал?

- Ну, я же не знал! - привел он универсальный, самый сильный аргумент из всех существовавших в мире.

- Не знал даже тогда, когда я тебе сказала об этом прямо? - насмешливо спросила она, хотя ей было не смешно. Совершенно. Ей было больно. Больнее даже, чем от болезни, высасывающей её последние силы.

- Мне надо было подумать! - перешел он ко второму сильнейшему аргументу.
Она снова издевательски улыбнулась. "Полгода ты думал!".

- Подумал? - спокойно спросила она, - Ты не переживай - подумай еще, время есть. У тебя, - безразличным тоном закончила она, и, отвернувшись к окну, бросила, - Когда люди любят, они так долго не думают.

- Что я должен был сделать? Любить тебя по принуждению? - не выдержал он.
Серьёзно, какова логика? Если ты не любишь, то нечего и пытаться - он придерживался этого всегда. Ему казалось это правильным и честным. Зачем обманывать человека ложными надеждами?

- Как сейчас? - болезненная ухмылка прорезала её лицо, - Ты не обязан был любить, но ты мог поинтересоваться мной, хотя бы попытаться! Как я тобой... Я знаю о тебе всё: твои увлечения, повадки. Я знаю, что ты никогда не разбавляешь чай, а когда готовишь - тихо напеваешь себе под нос. Ты мне рассказывал о своих планах на жизнь, о том, где хочешь работать и кем, какие девушки тебе нравятся, а какие - нет. Но у меня ты не спросил ничего, ты не знаешь ни моих интересов, ни моих любимых книг... Иногда мне казалось, что я для тебя пустой диктофон. Казалось, а потом, я поняла, что это нормально. Нормально для парня, который в принципе не видит перед собой человека, девушки, живого существа. Ты не виноват. Ты просто слеп, но ты - не виноват.

Они долго сидели в молчании. Он постепенно начал понимать, какой же он дурак. Ведь, действительно. Но... Он же не виноват! Наверное...

Он посмотрел на неё сквозь пелену переплетенных пальцев и только что сказанных слов. Ему было стыдно. Да, он многое понимал еще давно, тогда, в тот вечер, когда они говорили и она внезапно выбежала из комнаты, под предлогом того, что звонит телефон и ей надо ответить. Он понимал еще тогда, даже раньше, но...Он не думал о том, насколько сильно ей было больно. Сейчас он почувствовал её боль, увидел в покрасневших от усталости глазах и бледной коже. Увидел и... Он вдруг быстро пролистал все воспоминания, связанные с ней. Вспомнил их разговоры, шутки. Вспомнил её, когда он приходил к ней расстроенным и уставшим. Она никогда не отказывалась от него, от того, чтобы посидеть с ним и просто поговорить, и в то же время он сам часто игнорировал её звонки и не приходил к ней, занятый делами или очередной девушкой. Он её просто не замечал. До сегодняшнего дня.

Да, именно сейчас он понял всё окончательно. Сопоставив пару картинок в своей голове: одинаково напомаженные лица красоток, слившие со временем в одно единое марево смутных нечетких воспоминаний и её бледное худое лицо, их наигранный металлический смех и её искренний сверкающий взгляд, их беспробудное нескончаемое появление и исчезновение в его жизни и её непоколебимое постоянство, он вдруг понял то, что нужно было понять уже давно. Да он и понимал это давно, просто... Всё это было так сложно. Он не мог этого объяснить самому себе, но... Среди всей толпы раскрашенных с ног до головы, точно индейцев в засаде, девушек, он действительно всегда возвращался к ней. Почему? Потому что она одна умела его слушать, потому что она любила его, искренне, а он...

- Я только сейчас заметил, - тихо, стараясь не смотреть ей в глаза, прошептал он, - Как... сильно ты мне дорога.

- Правда? - насмешливо спросила она, но, оглянувшись и увидев его опущенные глаза и сомкнутые на коленях ладони, ей стало его... Жалко. Так жалко, словно умирает не она, а он.

- Почему так? - она неловко привстала с кровати и наклонилась к нему, - Почему мы замечаем всё только в последний момент? Рождаемся, проживаем целую жизнь, но самое важное, самое ценное мы осознаем только в конце, - она смотрела на него. Изучала каждую его черту, словно боялась забыть. Лихорадочно пробегала глазами по его лицу, длинным, изящным рукам, коленям... - Если честно, то и я тебя начала любить по-настоящему только сейчас. Сейчас, когда из целого мира для меня остался только ты. Я жду тебя уже с того момента, как только ты закрываешь дверь. Мне страшно в этом одиночестве. Холодно. Я хочу быть с тобой сейчас, в эти последние дни, и пусть всё это неправда, всё это игра, сон, миф, но я хочу этого. Хочу, хоть и понимаю, что ты меня не любишь.

Он судорожно схватил её за руку. Они так и сидели, скованные обстоятельством, временем, стенами больницы. Им уже было всё равно. Любовь, дружба, смерть - всё смешалось в какой-то глупый, непонятный ком. Им было хорошо, приятно, спокойно... Только сейчас и по-настоящему.


Он вышел из палаты, не оборачиваясь, стараясь не оборачиваться. Его голова была опущена настолько, что казалось, его тянули к земле. Его действительно тянуло, но только душевно.

В эту минуту он пожалел о том, что не курит. "Если б я курил - выкурил бы три пачки залпом", - подумал он, глядя в глаза нависшему, угрюмому осеннему небу. Холодный ветер пронизывал всё тело. Только сейчас он понял, что забыл в палате куртку. "Вернуться? - спросил он себя, - Нет, надо было возвращаться раньше. Намного раньше...". Он вдруг понял, насколько это глупо и больно - делать что-то в последнюю минуту, наполнять эту минуту тем, что ты хотел сделать, но не успел по каким-то глупым, неестественным причинам. Да, когда-то они казались важными, резонными, но сейчас, именно в предсмертной агонии этих последних секунд, ты понимаешь, что уже поздно. Ты не успеешь. А даже если и успеешь - какой же ты дурак! Дурак, потому что это можно было сделать раньше. Намного раньше. И дело даже и не в куртке...

Он уже давно подошел к своему дому. На улице было темно, точно в кармане у дьявола. Холодные пальцы не могли даже с первого раза разблокировать экран телефона. С окна третьего этажа его окликнул брат, но он даже не повернулся в его сторону. Он стоял, всё вглядываясь и вглядываясь в небо, словно пытаясь найти в нем ответ. Он вдруг четко осознал одно - лета больше не будет. Никогда. Сегодня последний день лета. Завтра будет осень, и послезавтра - тоже, но лета уже не будет. Почему? "Потому что нужно было действовать раньше", - судорожно подумал он и побежал обратно в больницу под холодными, режущими насквозь, струями дождя.