Ягода кулацкого дерева. Глава 17. Германия

Лишь через неделю Вера Васильевна заметила изменение в больном солдате. Жар прошёл. Начал разговаривать. Сначала назвал свое имя – Алексей. А позже  вспомнил отчество – Семёнович. Сказал, что из Курской области. Да оно и по  говору слышно. В деревне есть хата, жена. Детей нет. Местность очень красивая! Глубокая балка, обросшая, как дед щетиной, кленами, березами. В одном из её мест  роща  разрослась  вширь. Именно там и образовалась деревня. Хаты побежали  далеко  вдоль балки. Его хата, как и все, срублена из леса, и стояла на самом краешке балки. Это отец  для  него  построил. Жена умерла рано, и он хотел, чтоб за ним  ухаживала  невестка. Настоял, чтоб сын женился на перестарке Маньке. А он этого не желал. Тогда отец  начал  чинить  сыну всякие препятствия. Так и вынудил жениться. Прожили семь лет, а детей нет. А так хотелось  быть отцом! В деревне говорили: все ты, мол, умеешь, Алексей Семенович, руки у тебя золотые, а вот детей делать не магёшь. Не знал он, кто «не магёт» - он или жена, но критиковали его…

     Пока на дворе  было тепло. В соломе – тем более. Там и жил. А она работала, как и все хуторяне, на немца. Полола, косила, молотила, возила, скирдовала, пахала коровами, которые от голода чуть не падали. За работу не платили. Разве, что кнут да плётка коменданта или полицая проедутся по спине. А кушать  хотелось и ей, и ему. Ходила в соседние сёла, чтоб поменять некоторую  одежду на продукты. Так вот и жила. А что оставалось делать? И уже в который раз за жизнь приходила к выводу: все беды, которые творятся в народе, делает не власть, а её чересчур преданные «веснушчатые» да «извозчики». Они сами пишут историю, а когда приходит время отвечать, сворачивают всё на вождей.

     Всё пережили хуторяне: и свист  комендантской  тачанки вдоль ночной улицы – значит, кому-то пришёл смертный час, и свирепствование  полицаев – скольких они  необоснованно сдали коменданту, и унизительную поездку в Германию по дрова, будто  своих  нет. Но самое страшное началось с лета 1942 года. Тогда сверху  старосте предписали подготовить списки хуторян  для отправки в Германию. Ну, если ты, староста, добрый человек, как о тебе  отзываются  люди, то – кого отправишь? Всех жалко! Но – надо. Составлял, конечно, списки. А куда деваться! Но многие просьбы хуторян учитывал. Ведь это же принудительные работы! Одно слово Германия  убивало  наповал. Гер – это нечто возвышенное, и оно будет командовать, а МАНЯ – это наша  несчастная женщина. ГЕР-МАНИЯ! Попала в список и Вера Васильевна, и Алексей Семёнович, который в последнее время уже лечился не в соломе, а в хате. Сказала старосте, что, мол, брат  приехал из России – разве говор не режет слух (Верк, а Верк!), и приболел. Староста улыбнулся, но в список занёс.

     В один из июльских дней собрали всех, кого надо  отправлять в Германию, погрузили в брички и повезли. Провожали полицаи. И Кузьма, «Трутень», там  крутился. Тревожно так на душе. Куда от родного гнездышка? Оглядывалась. И думала, думала. Всё передумала.  В Синельниково тоже встречали полицаи. Обратила внимание, что брички  съезжались от всех сел и поселков. Люди с деревянными чемоданами, узлами, свертками. Руки  рвались от тяжести. Выстроили в колонну. Полицай  сверил по спискам. Потом  повели в баню. А в это время начал накрапывать дождь. Но это не мешало полицаям делать дело. Потом  дождь вдруг усилился. Шли в легких  платьицах. В мокрых, хоть выкручивай. Но не молчали. Кто-то с кем-то  обязательно  разговаривал, осуждая  режим. Одна из женщин, с виду, как городская, увлеченно рассказывала, как немцы поступили с евреями в Синельниково. Якобы, переписали их и собрали в СШ № 2. Сказали, что для  отправки  на  поселение. А на южной окраине города  стояло здание Машиностроительного техникума. Рядом с ним были глубокие подвалы. В них хранили  боеприпасы. Евреев перевели в тот техникум и держали двое  суток. Потом приказали  оставить  вещи и раздеться. После  этого  завели в те подвалы и расстреляли. Вход засыпали землей и забетонировали.

     Закончила она рассказ так:

     -А що, з нами инакше зроблять?

     К ней подключилась еще одна женщина:

     -Думаете, на цьому и все? Э-э! Писля цього вчинку нимци объявили добровильну    видправку в Нимеччину. И що ви думаете, не знайшлись добровольци? Знайшлись! Чи вид - страху, чи вирили в краще життя? Проводили в Нимеччину, ой, як урочисто!

     Вера Васильевна сорвалась:

     -Как в 35-м возвращали незаконно раскулаченных: и музыка, и внимание, и забота. Но стоило лишь попрощаться с ними, так они тебя и забыли…

     Одежда, узлы и всё прочее уже были мокрыми. Но все до последней  минуты надеялись, что дождь, дескать, помешает, и их не отправят. Но не тут-то было. Прошли баню. Прошли медицинскую комиссию. Хотя многие и растирались всякими там травами, не помогло. Немецкий врач лишь смеялся и говорил: в Германии, мол, все болезни быстро пройдут. И вот уже Вера Васильевна и Алексей Семенович сидят в 2-осном товарном вагоне. А рядом – еще человек 50. Формировали состав на старом  вокзале  станции Синельниково 1. На полу – голые доски. Со щелями. Слышны  разговоры, плач. Сидели  так  долго, и никто не говорил, когда отправка. Вера Васильевна больше беспокоилась об Алексее Семёновиче, чем о себе. У него ведь, кроме  ранений, ещё  рожа  приключилась. Его отходила,  и сейчас  надо  чаще  кормить, нужен покой, чтоб восстановиться. А тут – суета, шум, сто- ны. Вынула из мешочка  картофелину, яйцо, которые заготовила ещё дома, и стала готов- ить еду. Вдруг кто-то сел рядом по большой  нужде. Завонял всё  пространство! А сказать нельзя, так как туалета нет, а из вагона не выпускают. И тебя может приспичить! Пришлось терпеть. Когда съели по полкартофелины, над вагонами вдруг послышался рёв самолетов. Будто на таран идут. Чьи они были (наши, не наши), не видно. Но ощутили смертел- ьную дрожь, когда одна из бомб попала в соседний вагон. Видели (и передавали  друг другу), как из того вагона стали разбегаться люди. Прыгали через трупы, переступали через раненных. Крики. Стоны. А группа самолетов ещё  раз зашла да как начала поливать пул- еметными очередями. Кончилось всё тем, что пришедшие в негодность вагоны отцепили, пригнали другие и, ввиду постоянных налётов, держали весь этот люд на станции ещё не- сколько суток.

     И вот, наконец, уехали. Синельниково 2, Нижне-Днепровск. Дальше  поезд неумолимо, неудержимо   бежал на запад. Дни, ночи, степи, рощи, равнины, овраги. Говорили, что  Знаменка промелькнула, Шепетовка, а  вскоре и - польская  граница. Колеса так и выбивали дробь: рабов везём, рабов везём! И что тут  самое  интересное, так это то, что после бомбёжек, охрану  выставили  не из полицаев, а из солдат и офицеров рейха, ехавших домой в отпуск. Вряд ли, мол, «рус» осмелится бомбить вагоны, где свои. А раз «нестандартная» охрана, то и порядки такие, то и быт такой. Рабов везём! Рабов везём!

     После пересечения польской границы, на одной  из станций «груз» передали в   карантинный пункт. Вещи немцы сожгли. Потом прошли баню, дезинфекцию. Когда выходили из бани, каждому на руке ставили «печать»: синюю, например, зеленую. Вызывали на собеседование по цвету «печати». Но случилось так, что «отпускники»  расслабились. Вера Васильевна и Алексей Семёнович прихватили  висевший в вагоне  котелок и сбежали. Думали – всё, выкрутились. Но их тут же и поймали. Так что Германского «счастья» не удалось избежать. Бросили в вагон и увезли.

     А там, как  и  всем, до 1945 года пришлось гнуть спину на немецком секретном заводе. Но поскольку сказали, что они муж и жена, то их не разъединили, а поселили в барак  семейного типа. Спали  на  деревянных  нарах. А на работу ходили в деревянных колодках, в робе, на рукаве которой была нашивка «ОСТ», то есть – остарбайтер…