Нездешний

Еще не погашены фонари и дремлет ночь, когда я выхожу к морю.
В этот час чернильная тьма постепенно сползает в бездну.
Плавно и тихо набегают волны. Источают дурманящий аромат цветы.
И кажется, что духи неба, моря и земли сошлись в священном танце - легком, как дыхание роз.
              Иду завороженная этим таинством. И вот, пьянея от ночных ароматов исчезает за оливковой рощей луна. Звезды, что еще мгновение назад  ярко серебрились покидают небо. Затихают цикады.
             Из моря начинает медленно подниматься день. Сначала тонким красным кружевом, а затем пышной цветущей розой, и вдруг превращается в многоцветную палитру великого Художника. Дают о себе знать первые птицы. Окрестности оглашаются пением петухов и лаем собак.
              Мгновенье, и  уже величественно поднимается золотой сверкающий шар, теряя свои алые оттенки и обретая силу на бездонно-ясном небе. Всплывают отражения зубчатой башни и руин замка. Серебрится море.
            На стекла прибрежных домов ложатся яркие отсветы, и на их фоне уже маячат силуэты первых прохожих.
           Сажусь на ствол сухого дерева, который принесло море во время недавнего шторма. Рядом старая лодка. Обсыхают рыбацкие сети, а в песок вонзился старый, ржавый якорь. По мокрым веслам прыгают капризные блики. Их сияние завораживает своей призрачностью.
          В тишину врывается крик мальчишек, что дружной оравой высыпали на берег.
Среди лодок носится чумазый пёс, пугая чаек и стрижей. Он вплотную подбегает к моим ногам, опасливо нюхает ладони, и лизнув их убегает в сторону рощи.
Смотрю, как замирает парус на безветренном море, своим верхним углом подцепив солнце, увенчанное легким облачком. Пока  любуюсь этой картиной облачко растворяется, как клочок ваты.
              Вдруг мой взгляд притягивает идущий со стороны бухты  немолодой одинокий человек. В рубашке цвета холодной морской синевы, и потрепанной соломенной шляпе, из под которой выглядывает пышная седина.
           Он останавливается в нескольких шагах от меня. Сняв с плеча котомку, достает из нее какой-то предмет. И взяв его в руку начинает двигать им туда-сюда, вспугнув чаек, которые белой стаей закружились над водой, и  долго не унимались в своём птичьем крике.
            Удается разглядеть привязанный к нитке маятник. В его руке он то вздрагивает то замирает, обнажая потаённую надежду отыскать сокровище.
            Как грустно  смотрится этот человек. Природная красота еще не покинула его,  но смуглое, худое лицо пронизано усталостью и каким-то непередаваемым ощущением тягостного полузабытья. Во взгляде грусть одинокого странника, присутствие чего- то призрачного. Словно болезненные чары держат его в темнице раздумий, и кажется, что завороженный  движением маятника он никого не видит.
           Вдруг он ловит мой взгляд, и настораживается. Когда он подходит ближе я улыбаюсь,  и говорю:
                - Доброе утро.
Странник пристально и недоверчиво на меня смотрит, и ничего не отвечает.   Безвременье застыло в его огромных зеленых глазах.
Однако тень настороженности постепенно стекает с усталого лица. Взгляд делается доверчивым. И в глазах начинают играть искорки, словно зажигается солнечное сияние. Словно только сейчас он  и возвращается из запредельной реальности.
          И с этой, немного грустной лучезарностью, он достает из котомки горсть ракушек, и так ласково протягивает мне одну их них - цвета нежного перламутра, как будто дарит свои сокровенные цветы, доверяя секрет скрытый в сердце.
Я с благодарностью принимаю подарок.  Атмосфера его души, его присутствие кажется мне благостным.
          В это время ударяет колокол  старой часовни, отдаваясь эхом в утреннем небе.  Мужчина вздрагивает. Почтительно опускает голову, тем самым благодаря за эту встречу душ. И снова, отпав от мира двигается в путь, погружаясь в свое утреннее одиночество.
         Неожиданно он оглядывается. Взгляд наполнен светом какой-то потаенной нежности, но теперь это, скорее  лунное свечение — нездешнее и магическое. Заколдованное одиночество души.
Выражение его глаз впечатывается в душу, как отпечатки пальцев гончара на мокрой глине.
         Он  снова останавливается, и так долго и пристально смотрит в морскую даль, словно скользит глазами по дальним мирам, и  понимает язык моря, как поэт понимает язык цветов. Словно видит сквозь стекло воздуха, сохраняя  воспоминания, и открывая сердце чему-то отжившему.  И  опять пускается в путь.
           - Какие печальные раздумья держат его в своем плену? Быть может, где-то там, в отблесках рассвета осталась его лодка? Быть может его ранила любовь или предал друг?
Поток моих размышлений прерывают детские крики, летящие ему вдогонку:
               - Чудак! Помешанный!
Он не оглядывается, лишь прячет в карман свой маятник, и прибавляет ходу, но я вижу, как дрогнули его сутулые плечи. 
С  глубокой тоской  вглядываюсь в этот отдаляющийся силуэт. И внутри поднимается фонтан безусловной любви и сострадания, который пробудило это случайное соприкосновение,   
Дети безудержно дурачась,  продолжают кричать, показывая пальцем в сторону отшельника.
              -Чудак! Чудак!
 Поднимаюсь, чтобы подойти к этой своре, как вдруг рядом со мной, словно ниоткуда вырастает пожилая рыбачка. Она смотрит на меня внимательно, угадывая намерение и ощущая трепет души, и говорит охрипшим от курения трубки голосом:
               - Нездешний он.
               - Откуда пришел?
               - Никто не знает. Он немой, и здешние рыбаки обходят его стороной.  - отвечает женщина, и исчезает, прежде чем я успеваю спросить почему этот человек не пришелся к их двору.
        Детская орава, галдя и смеясь  убегает в сторону городка. Становится душно. Возвращаются с моря рыбаки, напевая вполголоса знакомые песни. Пахнет смолой и рыбой. Возле дверей своих домов на маленьких стульчиках уже расселись их жены, готовясь  заняться утренним уловом.
          Ничего не изменилось в жизни приморского городка. Исчез  в дрожащем мареве силуэт отшельника. А мне, заглянувшей в его глаза всё еще видится магнетизм души приносящей Бога на землю.
           Рядом, на дне старой лодки образовались лужицы воды и в них, как в разбитом зеркале отражаются осколки высокого солнца, напоминая разбитое стекло надежды на то, что дух единства и гармонии обретет признание и победит дух соперничества, ревности и разрушения, и я нежно глажу перламутровую ракушку на своей ладони.
 
 Как часто, когда  что-то меня ранит в мирской жизни, встает перед глазами  этот удаляющийся в дымку силуэт, раздавленный холодностью мира и несущий на себе груз насмешек, и сердце сжимается в гнетущем ощущении жестокости бытия.