Укрепрайон

22.07-13.08.2021

«Мы попадём в рай, а они все сдохнут!»
(пожизненный слуга народа)

1
Чёрное, бархатное небо всколыхнулось от первых лучей утреннего солнца. Всё вокруг будто бы ожило, задвигалось, пробуждённое, податливое, немного ленивое. Громче зачирикали птицы в ветвях, что-то зашевелилось в густой траве, не то прячась, не то просыпаясь, ветер поднялся, прохладный, пахнущий майской грозой, бушевавшей ночью, и мир ожил. Небо задвигалось, как встревоженная красавица, сбрасывая тяжёлый бархат сна на землю, прозрачное и чистое, прелестное в своей наготе, ещё немного хмурое после сна.
Олег стоял посреди яблоневого сада заворожённый, следя за небесной красавицей, отбрасывавшей за спину спутавшиеся за ночь золотистые локоны туч, как набирается сил, наполняется жарким соком молодое тело в солнечных лучах, как игриво и высокомерно смотрят её голубые глаза на ничтожного человека внизу, забывшего про свою работу. Он каждый день здесь встречал рассвет, на небольшом пригорке, как раз напротив восходящего солнца. Почему-то он знал, что небо всегда молодо, что оно юное, неподвластное времени. Вместе с пробуждением небесной красавицы просыпался и мир, просыпались деревья, загорались красными факелами горы, также как и он, приветствуя свою небесную хозяйку. Было в этом что-то древнее, забытое и смешное, желание одушевить природу, наделить её чудесными и жестокими силами, желаниями, волей. Олег всё это понимал, никому не рассказывая о своих ощущениях, о той переполнявшей сердце радости, простой и не требовавшей объяснений. Здесь ничего не требовало объяснений, либо ты увидишь сам, почувствуешь, как трогается мир, как он дрожит и резко оживает под лучами солнца, либо не поймёшь, не увидишь, останешься слеп и глух и уйдёшь, крутя пальцем у виска. Земля таила в себе многое, бесконечно страшное и такое же бесконечное и доброе, всё решала воля, чужая воля тех, кто готов уничтожить всё.
Пора было начинать работу, до смены оставались короткие два часа. Олег толкнул перед собой тележку с высоким металлическим коробом, оборудованным небольшой лестницей и площадкой для ног. Сооружение выглядело на вид довольно шатко, но противовесы снизу не давали пустой тележке перевернуться, она всегда стояла на удивление твёрдо. Олег сделал её сам, невысокий от природы, немного нескладный, потолстевший с годами, но не утративший ширину и округлость плеч, силу в руках, вот только ноги подводили, болели каждую ночь, поэтому он и вставал ни свет ни заря, чтобы размяться, а заодно и обойти сад, полечить яблони, груши, сливу, вишню. Когда Олега спрашивали, сколько же у них растёт фруктовых деревьев, как они выбирали место для высадки, как так получилось, что рощи фруктовых деревьев  образовывали равный крест, между линиями которого цвели луга полные клевера, незабудок, ромашек, колокольчиков и горных цветов, названия которых он не знал.
«Так получилось», – пожимал плечами Олег, умалчивая истинный ландшафт горного плато, незачем гражданским знать больше того, что показывают светящиеся экраны перед их носами.
Деревья росли прекрасно, посаженные весной или осенью, по-разному, как приходили саженцы из питомника, они выживали суровой и снежной зимой, уже через три года поднимаясь, расправляя молодые ветви на тонких крепких стволах, давая кислые первые плоды, свежие и чистые, с лёгкой горчинкой, как и ушедшая безвозвратно молодость. Олег толкал тележку по идеально ровной дорожке между рядами деревьев, кивая яблоням, он знал каждую, их характер, здоровье, зная заранее, какая раньше всех заболеет, подхватит гриб или вирус. Яблони шумели листвой, приветствуя его, тянули к нему ветви, полные цветов, так радуются дети родным и друзьям, искренне радуясь каждой встрече, не думая и не зная, что с возрастом, взрослением, эта радость станет обузой, тягучей и колкой повинностью.
Он остановился у одной яблони, молодой, тонкой, но у неё были самые нежные цветы, лепестки переливались от молочно-белого к розовому, как расплывается ложка малинового варенья в молоке. Олег погладил ствол и пододвинул тележку вплотную к дереву. Неожиданно, для его комплекции, он резво залез на тележку, почти не пользуясь лестницей, яблоня словно обняла его ветвями, впуская к себе, доверяясь и волнуясь, как волнуется девушка на первом свидании, ожидая, нетерпеливо смотря на возлюбленного, когда же он обнимет её и поцелует. Олег сразу нашёл поражённые грибком ветви и быстро срезал их секатором, смазывая место среза мастикой, тюбик с которой всегда лежал в кармане куртки. Больные ветви он сбрасывал в короб, они глухо ударялись о пустоту, деревья будто бы вздрагивали, пугались, шумя взволнованными ветвями.
Он срезал много, быстро разошлась зараза, но яблоня выпрямилась, пощекотала нежными цветами. Когда Олег брал с собой сержанта или пару десятков солдат в помощь, обычно на сбор урожая, тогда выгоняли всех свободных от дежурств по ночам, остальное собирали работники фермы, то солдаты шутили, что их майор целуется с деревьями. По-доброму шутили, без злобы или желания поддеть, унизить. Олег знал, что каждый из них во время дежурства любит обойти сад, постоять, прижавшись к стволу дерев, подумать, помечтать, а может, если выпадет удачный месяц, встретиться с молоденькой практиканткой с фермы, приехавшей на всё лето, следить за опытными делянками. Хорошее место: густая трава, мягкая и влажная,  тихое жужжание ночных жителей, перешёптывание деревьев. В такие дни забывалось всё, особенно дежурства, «важные задания» по патрулированию и обходу территории. Так женилось большинство их солдат и молодых офицеров, навсегда оставаясь в этих краях вместе с семьёй.
Обрезав уже десятую яблоню, Олег вспоминал, как в конце мая, очень давно, так давно, что это кажется уже чем-то фантастичным, он встретился здесь со своей женой. Он тогда был молодым офицером, очень серьёзным, и, встретив высокую смеющуюся девушку с золотыми непослушными кудрями, чуть вздёрнутым носом и яркими голубыми глазами, влюбился с первого взгляда. Он так и стоял как вкопанный, пока она руководила отгрузкой овощей и фруктов с их опытных теплиц и садов. Солдаты лениво грузили всё в машину, посмеиваясь над молодым командиром. Настя на прощание пожала ему руку, звонко расхохотавшись, когда Олег покраснел. Потом были нелепые ухаживания, пока она сама не позвала его погулять ночью в дальнем саду. Все знали, чей это сад и что находится на этой земле, но формально это был опытный сад их лаборатории. Олег начистил всё до блеска, особенно звёздочки на погонах, чтобы искрились ярче звёзд, и все откуда-то знали, что это его свидание, и патрули обходили это место стороной, пускали вместо себя робота, чтобы он замкнул маяками карту обхода.
Когда он пришёл на место, Настя уже была там. Она гуляла босиком по траве, горящая в лунном свете, самая красивая на этом свете. Она не высмеяла его наряд, его излишнюю подготовку, а надела на голову венок, забрав себе фуражку, нежно поцеловала и стала убегать. Они долго бегали друг за другом, смеялись, как дети, находя в этой простой и глупой игре истинность несказанных слов, чистоту своей любви. Перед рассветом, когда небо сбросило с себя бархатные одеяния, Олег впервые увидел Настю, будто бы заново, просвеченную молодыми солнечными лучами, чистую и любимую, с немного высокомерным взглядом любящих глаз. Она знала, что прекрасна, что сейчас она самая прекрасная на свете, во Вселенной! Тогда он и сделал ей предложение, и Настя, не задумываясь, согласилась ¬в этом месте никто никому не мог отказать, и, как говорил старый подполковник, на место которого через двадцать лет встанет Олег, в нашем районе если любят, то любят до самой смерти.
Вот и кончилась яблоневая роща, тележка была полна веток, которые предстояло сжечь. Небо прояснилось, становилось совсем светло, и Олег поспешил в укрытие. В этом, конечно же, не было никакого смысла, кому надо, тот знал, что здесь и кто здесь, все знали, но устав есть устав, не мы его писали, но нам его исполнять. Один из шлюзов был рядом, под небольшим бугром. Олег в последний раз взглянул на небо, красивая девушка улыбнулась ему, доброй и манящей улыбкой. Он улыбнулся в ответ, подумав, когда он в последний раз вот так легко прощался с ней? Прошло уже больше сорока лет, как Насти не стало, и каждый день, даже в свирепую вьюгу, он видел её  на небе – оно и стало для него Настей и всегда было. Он не раз говорил ей об этом, а она смеялась, шутила, что если покинет его, то у него останется небо, она навсегда останется с ним. Знала ли она, что так и будет? Наверное, нет, никто не знал, и никто не хотел этого. Долина, природа, горы уже всё забыли, что натворил здесь человек, испытывая свою гордыню. Десять лет назад научились, ничего не разрушили на учениях, так, заживо сожгли три взвода в дальней долине за чёрными горами. Там уже всё заросло, изменилось, и никто бы не смог найти это страшное место. Олег удивлялся, как природа этих мест быстро очищала, скрывала под чудным покрывалом следы преступлений человека.
Шлюз, проверив метку, бесшумно раскрылся, и Олег вкатил тележку по отлогому пандусу вниз. Жёсткий свет тоннеля обхватил его, стало трудно дышать от нахлынувших переживаний. Он обернулся, в последний раз зацепив кусочек голубого неба, шлюз ждал его, не закрывшись сразу. Хлопок, и стало темно в этом ярком жёстком свете. Надо было что-то делать с нервами, он так не пройдёт комиссию в конце года, отправят на пенсию. В прошлом году отстояли, списали на занятость, на нервную обстановку, но больше поблажек ждать не стоило. А, может, действительно стоит уйти? Он уже далеко не молод, подполковника не дали, но выслуги лет хватает на хорошую пенсию, вот только некуда ехать – это его дом, другого нет, больше нет.
Глубокая шахта уходила в центр земли. Идти было легко под горку, широкая и ровная дорога, но больше одной бронемашины здесь не проедет, а если понадобится, то из стен мигом выскочат стальные ограждения, способные задержать любой танк. Солдаты, те, кто посмелее, часто садились верхом на его тележку и неслись вниз, как в бобе. Было даже негласное соревнование, кто быстрее съедет, результаты фиксировала автоматика, а Олегу приходилось каждый раз писать за них объяснительные, почему и зачем был нарушен такой-то и такой-то пункт устава. Как объяснить пустым головам в центре, что иначе сойдёшь с ума, превратишься в робота, а потом, приняв неизвестную команду из космоса или от врагов, что притаились за горами, солдат возьмёт автомат и расстреляет всех на базе  или пойдёт стрелять на ферму. Такое уже было несколько раз.
Тоннель расширился уходя тремя лучами вглубь. Жёсткий свет позади погас, внизу светила жёлтая лампа, пытавшаяся походить на солнце. Олег с улыбкой посмотрел на неё, она в ответ зажглась ярче. Из левого тоннеля вышел дежурный солдат, совсем молодой ещё, Ржавый, как ржавчина, его так и прозвали, Ржавый.
– Доброе  утро, товарищ майор! Как там погодка? – Ржавый взял тележку и потолкал её к правому тоннелю
– Погодка прекрасная. Ещё пару недель и станем опять самовар ставить наверху, – ответил Олег, идя за ним следом.
– Здорово, а то надоело уже сидеть, как крысы в норе, – вздохнул Ржавый, он был вполне сообразительным, даже больше, чем положено солдату, отчего и попадал на наряды и другие взыскания, отказываясь выполнять порой глупые приказы, предписанные уставом. Устав принуждал, а офицеры были согласны с солдатами, но учёт наказаний вёлся автоматически, приходилось наказывать, без лишнего энтузиазма.
– Мы не крысы, Слава, – заметил Олег. – Крысы они наверху, далеко отсюда.
– Это я так, не подумав сказал, – согласился солдат, дотолкав тележку до склада. – Просто мне вся эта конспирация непонятна. Вот все же знают, что мы здесь, так? Так чего прятаться?
Он перебрасывал больные ветви в бункер, скоро их обработают и сожгут, пока набралась треть бункера. Олег наблюдал за его работой, ноги ныли, хотелось наверх, на свободу, закрыть здесь всё раз и навсегда, такие мысли всё чаще стали приходить к нему, видимо, действительно пора на пенсию.
– Нет, Слава, не всё знают. И не узнают, никогда не узнают. Мало понимать, что это где-то в этом квадрате, важно знать точные координаты, чтобы одним ударом решить исход войны.
– А разве кто-то собирается воевать? – удивился солдат, он уже перебросал все ветки в бункер и стряхивал с себя лепестки. Высокий, слишком тощий для военного с агитплаката, но сильный и упорный. Майор вспомнил, как они вчетвером удерживали прицеп с канистрами, в которых была кислота для замены окислителя в пусковых двигателях. Автоматика отказала, робот отключился, и тормоза разжались, а механические стопоры упразднили за ненадобностью много десятков лет назад, автоматика должна была контролировать всё, прицеп катился вниз, в людей с самого верха,. Если бы не Слава, то прицеп их раздавил.  Здесь все были крепкими, упорными, но Славка выделялся, это признавали и старослужащие, не придирались со своими играми в «порядки», гнилые отголоски дедовщины, доставшиеся по наследству со старых времён. Всё должны быть постоянно заняты: и солдаты, и, тем более, офицеры, чтобы не пьянствовали, не занимались «учением науки армейской» среди молодых ребят, не понимавших, почему они должны слушаться этого пьяного ублюдка.
– Война, да, война, – задумчиво проговорил Олег. – Знаешь, она всегда возможна. Это надо иметь в голове. И решают всё те, кто не знает, что такое война.
– А что тут знать? Никого не останется, в чём смысл? – недоумевал солдат.
– В самой войне, Слава, в самой войне, – Олег похлопал его по плечу, – потом обсудим, все вместе, когда самовар поставим. Вы же его починили?
– Конечно! Я проверил, Саныч, то есть товарищ лейтенант, запаял последнюю пробоину. Теперь поплавает, походит по морям! – Слава широко улыбнулся, его чуть косые глаза сузились до щёлок. – А ему правда уже больше двухсот лет?
– Наверное, а может и больше. Его же тут в горах нашли. Когда вскрыли схрон каких-то разбойников. Ладно, принимай смену, а я в пультовую. Не забудь, чтобы не опаздывал на завтрак, а то опять получишь штрафные баллы.
– Всё сделаю, Олег Муратович, будьте во мне уверены! – Слава вытянулся и откозырял, как положено, Олег ответил ему, приложив ладонь к козырьку кепки.
В пультовой царила тишина. Олег решил не переодеваться, допускалось находиться на базе и в спецкомплекте, а снимать камуфляж, пахнущий весной, яблоневым цветом и чистотой неба, совершенно не хотелось. Камуфляж странно подсвечивался от искусственного освещения, переливаясь полосами разных цветов, такую картинку нельзя было заснять любой камерой, и человек оставался невидимым для спутников или шпионских дронов, если не снимал кепку или куртку. Так что техника фиксировала разве что влюблённых в густой траве, когда идёшь на свидание не думаешь, что за тобой наблюдают. И что они там увидят такого нового? Поделиться с ними своим счастьем? Не жалко, люди и так многого жалеют для других, не хотят делиться, и в этом их основная проблема.
– Как погуляли, товарищ майор? – спросил его механический голос ЦУПа.
– Спасибо,  МАРК, как всегда прекрасно. Твои как дела, что у нас нового? – Олег сел на своё место по центру пультовой, на экранах перед ним стали вырастать тренды, карты полётов самолётов, спутников и бог его знает чего ещё.
– Засекли НЛО, но потом я пригляделся, а это всего лишь спутник-шпион из КНДР.
– Ого, не знал, что у них есть свои спутники, – удивился Олег, шутка про НЛО была дежурная, без неё не начиналась ни одна смена. От скуки все искали НЛО, видя в нём  единственного реального врага.
– Мне кажется, что они и сами об этом не знают, – помолчав, ответил МАРК. – Может, собьём, на всякий случай.
– А давай, пусть не лезут! – живо согласился Олег. На экране появилось приглашение на старт, Олег набрал команду, шуточный пароль, и в динамиках раздался вой сирены, шум пусковых двигателей, а на экране появилась светящаяся точка, стремительно догонявшая северокорейский спутник-шпион.
– Цель поражена, – гробовым голосом сказал МАРК.
– Вот и прекрасно. Мы опять спасли планету, поздравляю, МАРК, – рассмеялся Олег.
МАРК издал звук, отдалённо похожий на смех. Такие игры они устраивали каждый день, МАРК сам подбирал мишень посмешнее. По праздникам, каждому солдату давалась возможность поразить  по одной цели на выбор. МАРК не фиксировал это, не записывал в журнал – всё, что происходило в ЦУПе было в его власти, и он решал, что и как будет сохранено. МАРК часто скучал, когда подолгу оставался один, назначал внезапные проверки, симулировал нападение. Все привыкли к его забавам, называя самым человечным роботом.
На самом деле МАРК имел  очень длинное имя, состоявшее из множества символов, цифр и букв, шифровавших простую суть: межконтинентальный автоматический ракетный комплекс восьмого поколения. Это был независимый комплекс, имевший собственный независимый центр управления, мозг как называли это все, работавшие с ним. МАРК  думать, умел переживать, учиться, и люди учились у него, а он у них быть людьми.

2
В комнате «политической правды», так прозвали комнату отдыха и образования, красный уголок, если пользоваться устаревшей терминологией, как всегда было душно и неприятно. Сама комната была светлая, со стилизованными окнами на глухих стенах, за которыми плавали густые белые облака или шёл дождь, имитируя погоду на поверхности. Помещение большое, способное вместить весь командный состав и низшие чины, включая рабочие взводы, слева на стене висел белый экран, готовый к показу правильных фильмов или новостей, рабочие столы, наподобие библиотечных, с мониторами и клавиатурами, манипуляторами с встроенными микрофонами и камерами, для бесконтактного распознавания мыслей и запросов военнослужащего, с выводом соответствующей подборки в ленте поиска и отправки отчёта куда следует, можно было легко сдвинуть к стене, выстроить стулья и лавки. Это попахивало архаизмом, вытащенным из пыльного сундука возрождённых традиций, но сам процесс превращения зала в кинотеатр радовал солдат гораздо больше, чем то, что им показывали. Кино показывали разное, в основном старое, перемонтированное вперемежку с новостями и утверждёнными линиями верховного руководства, не изобилующие разнообразием или хотя бы новой мыслью. Поток монтировался так, чтобы зритель не заснул сразу, надо было продержаться первые полчаса, вытерпеть, а дальше было легче. Правильный контент перемешивался со скабрезными сценами из комедий или короткими смешными видео прошлых лет, которые условно были не запрещены, иногда показывали фильмы о любви. А когда военный психолог был на консультациях в центре, включали эротику для молодых ребят. В обычное время ограничивались выступлениями спортсменок, шутками волейболисток, гимнасток, показательными выступлениями, записями тренировок, которые по эмоционально-эротической составляющей были насыщеннее и честнее искусственности киношной эротики, выверенной, без допущения разных там излишеств или неодобряемых связей, в основном очень старые фильмы.
В целом здесь было неплохо, можно даже и лекцию прослушать, ознакомиться с прессой, подготовленным пакетом статей и публикаций, быть в курсе всего, но что-то душило в этой комнате. Олег для себя определил это, с неприязнью смотря на анимированные портреты вождей и министров прошлых лет, смотревших на собравшихся тяжёлыми бесцветными глазами. Пантеон часто менялся в зависимости от тенденций в высших сферах, а, значит, и в обществе: когда в очередной раз боролись за духовность, убирали известных гомосексуалов, но когда надо было повысить градус борьбы за суверенность, их возвращали. Также поступали с условно неугодными личностями, чем-то проштрафившимися в текущий момент перед настоящим, которое родом из прошлого, которое должно стать будущим. Неизменным был портрет девяностолетнего лидера нации, Олег как раз начинал службу в его правление, а потом этот старик, наконец-то, умер. Он хорошо помнил это время, желание и чувство надежды внутри каждого, что что-то должно поменяться, должно же поменяться! И поменялось, новый лидер был не так лыс и лицо больше походило на человеческое, ещё не до основания обколотое ботексом, не стянутое нейронитями. Вот и сейчас Олег сидел напротив этого старика. Рядом с которым было безликое пятно вместо лица нового лидера. Старика он помнил, потому, что жил при нём, а так бы тоже не запомнил. Старик глядел на него с ненавистью и безразличием, странно уживающимися вместе в одном взгляде. Олег задумался, как бы это могло быть, чтобы человек был равнодушен к тому, что ненавидит?
От раздумий его оторвал штатный психолог, комиссар, как его называли все, найдя подобную фигуру в одной из предложенных для ознакомления патриотических книг. Военный психолог возражал, злился, но комиссар прилипло к нему навсегда, а когда он  начинал грозить кому-нибудь плохой характеристикой, все, даже самый глупый солдат, улыбались и, достав рабочий планшет, выполненный в виде военной книжки, разворачивали и открывали нужную страницу рекомендованной книги. Лейтенанты Бочаров и Неделин нашли ещё много примеров, и в последнее время у всех уже была литературная справка, и психолога открыто, прямо в глаза, не скрывая удовольствия, называли комиссаром.
– А, ты здесь, Олег Муратович! – неожиданно громко и бодро приветствовал его психолог, быстро входя. Он всегда был показно решителен и быстро, видимо, собой олицетворяя стремление к победе, не уточняя, правда, кого и над кем.
– Сам позвал же, – пожал плечами майор, медленно переведя взгляд от портретов на психолога. Странный человек, вроде неглупый, а порой кажется, что полный дурак. Высокий, с длинными руками, с маленькими усиками, тонкими, как у карикатурных героев псевдоисторических инсценировок, коротко стриженный, хотя к его вытянутому лицу и усикам подошёл бы напудренный парик.
– Конечно, звал! – также, не сбавляя темпа  и бодрости, ответил психолог, сев напротив и отодвинув монитор от себя, чтобы видеть майора. Задняя камера громко пискнула, предупредив, что смотрит за ним, обзор у каждой был не меньше 270 градусов, поэтому никто не мог спрятаться от всевидящего взора, микрофон работал всегда, их было несколько, потайных и видимых. Психолог улыбнулся в камеру, а глаза его оставались такими же неподвижными и холодными, как серый лёд. Он пригладил ёжик тёмных волос и дёрнул за кончик уса.
– Разговор будет неприятный.
– А разве другие у тебя бывают? – спросил Олег, зевнул, закрыв рот крупной ладонью, и, усмехнувшись, посмотрел ему в глаза. – Не помню других.
– Вот, и это тоже важно! Хорошо, что ты всё понимаешь. Понимаете, Олег Муратович, дело зашло слишком далеко, – комиссар часто переходил с «вы» на «ты» и обратно. Протокол устанавливал разговаривать со всеми на «вы», даже с младшими чинами и солдатами, но что-то в нём противилось, майор замечал это, определяя как остатки человеческого в этой идеологической машине. – Вы же знаете, что происходит в мире? Читали последнюю сводку?
– Так, пробежался по заголовкам,  – честно ответил майор.
– А вот и зря! – с горячностью возразил комиссар, бледное лицо вспыхнуло, но глаза оставались такими же неподвижными. – А вот и стоило вчитаться, понять ситуацию и донести до сведения личного состава.
– Нечего там доводить, одно и тоже круглый год: они грозят нам, мы не уступим, если что, ответим, отомстим, защитим. Старая песня, ничего нового.
– А вот и есть новое! – торжествующе воскликнул комиссар. – Про обострение на западной границе пропустил? А вот оно было, есть жертвы. Это очень серьёзно, мы на грани войны!
– Ну, на грани, преувеличиваешь. И столкновение на Южном рубеже, и не у нас, а у соседа с соседом. Не надо меня проверять, я суть понял. Потолкались, немного постреляли – ничего нового, они каждую весну границу делят.
– Расслабились вы тут, – жёстко сказал комиссар. – Плохой пример подаёте личному составу, вот и ходят офицеры каждый со своим мнением. А если война, что, они тоже будут сами решать, стоит ли исполнять приказ или нет?
– Приказ будет выполнен. Но ты же сам понимаешь, что этот приказ уничтожит всех, нас в том числе, – чёрные глаза майора вспыхнули от гнева, но быстро погасли, причины злиться не было, разговор всегда был один и тот же. Майор отлично понимал, что комиссар должен был вести что-то подобное, заниматься разъяснительной работой.
– Если хочешь, можешь собрать всех, рассказать про истинное положение дел в мире, про тонкий волосок, на котором мы все висим, про вероломство наших западных партнёров, которых ни ты, ни твои начальники почему-то не готовы назвать врагами. Если они партнёры, чего это мы с ними всё время готовимся воевать?
Глаза комиссара на мгновение оживились, на тонких губах появилась ехидная улыбка, тут же спрятанная за маской непоколебимой убеждённости.
¬ – Кому, как не вам, Олег Муратович, не знать, что несут с собой эти рассуждения о мире! Вы сами прошли через вероломство и предательство, пострадали лично!
– Предательство да, но оно было внутри нас, – поморщился Олег, ему всегда было неприятно, когда вспоминали события сорокалетней давности. Злиться на комиссара было бессмысленно, он отрабатывал программу, написанную «умной машиной», алгоритм бездушных схем и пустых формул, описывающих все чувства и мысли такого примитивного организма, как человек, тем более, военный.
«Что же это за человек?» – думал майор, разглядывая комиссара, долбившего правоверными речами, выверенными позициями и прочей устойчивой чушью. Майор умел выдерживать этот натиск, примеряя правильную личность из набора масок. В эти минуты Олег казался себе роботом, исполняющим написанную кривыми руками программу. С годами эти чувства только обострялись, и сквозь профессионально-сознательное лицо проступали презрение и злость.
Комиссар видел, но ни жестом, ни оттенком голоса не показывал этого. Со стороны их беседа напоминала плохую игру замшелых актёров, выпущенных на сцену нечаянно, чтобы занять время до антракта. Система была совершенна, но не могла уловить такие тонкости, понятные любому более или менее смышленому человеку, поэтому программа реагировала положительно, тренд доверия и взаимопонимания был стабилен, а уровень сознательности держался на высоком уровне, как обычно. Много, бесконечное множество ничто, как ноль, множество ничего, рождала эта система в своих отчётах, которые так красиво смотрелись на инфопанелях где-нибудь в генштабе или на даче самых-самых-самых.
¬– Весна, – вдруг сказал комиссар, остановив свою долгую тираду. Он встал и подошёл к одному из виртуальных окон. Олег последовал за ним. Из окна подул свежий ветер, имитация нагнетательного клапана, в которую примешивались нотки яблочного цвета.
– Как яблони распустились, очень красиво.
¬– Да, в этом году будет хороший урожай, – согласился Олег, слушая, как «починенный» вентилятор нагнетательного клапана зажужжал и заскрипел. Это случайно сделал мехатроник Коля Сидоров, оставшийся здесь работать после срочной, солдаты шутили, что он нашёл себе здесь бурёнку, по-доброму посмеиваясь над крупной молодой девушкой, работавшей в соседнем хозяйстве зоотехником. С Колей они смотрелись прекрасно: оба крупные, румяные, с носами картошкой, соломенными волосами и серо-голубыми глазами, будто брат с сестрой. Так вот этот Коля, проводя разборку клапана, чтобы почистить, свернул крыльчатку и не заметил, а как включили, так он стал «петь».
– Если будет урожай, – сквозь зубы проговорил комиссар, с тоской смотря на волнующиеся под быстрым весенним ветром яблони, скоро должен был начаться дождь, небо укрывалось серой шалью.
– Почему ты так думаешь? – спросил Олег, клапан свистел до боли в ушах, но это мешало микрофонам, наводки были сильные и можно было поговорить спокойно.
Комиссар молчал, смотря на деревья, а Олег следил за тучами на небе, мысленно проговаривая: «Настенька, замёрзла, милая. Ну, улыбнись, не хмурься». И тут солнце пробилось сквозь тучи, заблестела улыбка на небе, а голубые глаза вспыхнули нежностью и любовью. Комиссар и майор переглянулись, поняв, что увидели и поняли одно и то же. И небо зарыдало, громко, мощно, не сдерживаясь, дрожа и задыхаясь от плача.
– Всё плохо, Олег, гораздо хуже, чем ты думаешь, – комиссар смотрел на ливень и нарастающую бурю, как гнулись деревья под ветром, как тяжелели ветви под потоками воды. Майор смотрел на его лицо, такое же бледное и безжизненное, как всегда, но глаза были черны от ненависти, она исходила от него грязными потоками, шлепаясь на блестящий пол, как наверху потоки воды падали на беззащитную землю. – То, что в сводке, ерунда. Наверху действительно сошли с ума. Это мне шепнули вчера, чтобы готовились. Помнишь, как идиотничали наши корабли на границе?
– Помню, два дебила не могут разъехаться в океане, – кивнул Олег.
– А вот чего не было в сводках, чего не пришлю к нам в подписку новостей – марши по всей стране, везде, в каждом самом малом и убогом городишке. И все требуют войны. Все, до единого!
– Опять спектакли, – поморщился Олег.
¬– Нет, уже не спектакли. Наверху сами испугались. Люди самоорганизовались, вышли и требуют. А самое гадкое, что там, у них за океаном, такая же дурь –¬ все хотят войны! И ведь никто не боится, а эти дураки поддакивают, будто бы никого другого это не коснётся.
– Ты хочешь сказать, что весь мир сошёл с ума? А как же Европа, Китай, Индия? Им-то это зачем? Ведь коснётся всех, через год точно всех накроет, ¬ Олег усмехнулся. – Мне кажется, тебя клопы закусали. Может пора твою нору продезинфицировать?
¬– Зачем? Переживу, недолго осталось, – комиссар сжал плечо майора. – Я не шучу, Олег. Ты думаешь, у тебя никто этого не знает? Думаешь, что все как твой Ржавый или Коля Сидоров, спокойные и умные? Так вот нет! Протри глаза! Ты слишком много времени уделяешь своим яблоням и сливам, пора солдату в башку заглянуть!
– А ты уже заглянул?
– Да, там мрак. Они хоть сейчас готовы воевать – они хотят воевать. Ты просто спал, ничего не видел или не  хотел видеть. Но это не твоя вина, при тебе они молчат, не хотят расстраивать старика. Ты же знаешь, как к тебе относятся?
¬– Догадываюсь, вздохнул Олег. – Как к доброму и немного сдвинувшемуся дедушке.
– Мягко говоря, да, – кивнул комиссар. – Но не это главное. Спроси у МАРКа, что он знает, что ему уже передали. Спроси, поинтересуйся. МАРК же будет молчать, если напрямую не спросишь. А с солдатами, а тем более с офицерами, я поработаю, а ты мне не мешай, понял?
– Но почему тебя это так беспокоит? Ты же всегда агитировал нас за победу над врагом. Вот, скоро схватка, будет победа.
– И все мы попадём в рай, – процедил сквозь зубы комиссар и плюнул в сторону портрета с лысым дедом, камеры не успели среагировать и уставились в его спину, ожидая продолжения действия, отмеченного пока как «неустановленное» с трендом на «отрицательное». – Я за это не агитировал, я доносил и буду доносить политику партии и генштаба. Но я никогда не говорил, что мы попадём в рай, а вот ад устроить себе можем в любой момент!
– Не знаю, что ты так волнуешься. МАРК автономен, он не даст запустить ракеты без точной инструкции из центра. Наш ЦУП игровая комната, не более.
– Инструкции получены, если… – хмуро ответил комиссар. –¬ И скоро прибудет новая смена. У кого-то из них будут ключи запуска. Это первичный уровень управления, нулевой, если хочешь. И поверь мне – это не просто новая смена – это люди другие. Я сам точно не знаю, но их там, на самом верху, называют «святыми». Напоминает какую-то очень древнюю секту.
– Я тебя понял, – майор крепко пожал его руку. – Скажи честно, откуда ты это знаешь?
– Оттуда, – комиссар кивнул на стену с портретами действующих генералов и руководителей всех рангов, их было так много, что инфопанелей не хватало, и портреты сменяли друг друга по очереди, задерживаясь каждый на своё время, согласно табелю о рангах. Самые мелкие появлялись на несколько секунд, и у солдат была даже такая игра, угадать, а кто это был? Приз – второе пирожное на ужин, было за что побороться ввиду однообразности сбалансированного рациона. – Там же не все из ума ещё выжили. Пора расходиться.
В подтверждении его слов, система наблюдения отключила видовое окно, а вместе с ним и вентилятор, дувший влажным плотным воздухом, пахнущим весенней грозой. Микрофоны напряглись, а комиссар и майор, вспомнив пару заезженных анекдотов, искренне посмеявшись, пошли в столовую, где их ждал энергоэффективный обед, от которого живот безобразно урчал, а мозг отказывался воспринимать эту лиловую или оранжево-красную массу за нормальную еду. Исключением была выпечка, которую готовили здесь, под землёй, используя плоды небольшого хозяйства, делая из фруктов джемы, повидла, варенья, причём у каждого повара были свои рецепты, и по тонкому вкусу специй, можно было понять какая смена работает. Сбор урожая и потом варка всего и вся были настоящим праздником, как в древности – праздником урожая. Особенно остро это чувствовалось под землей, в долгие зимние вечера, и у каждого взвода в казарме было несколько баночек с сушёнными цветами и фруктами, которую можно было открыть, распустить запах лета и ранней осени в тусклую атмосферу бетонного жилища. Банки были непростые, местного производства, с нижним подогревом и распылителем ароматов, надо было лишь раз в месяц подкачивать их кислородом в медпункте. К концу зимы, ранней весной банки были уже пусты, а люди полны ожидания новой жизни. Проще было семейным, им было куда пойти, сменяя друг друга короткой вахтой: месяц на базе, две недели дома. Солдат меняли каждую весну, чтобы не сходили с ума, но были и те, кто оставался, как Коля Сидоров или Ржавый, решивший, видимо, добиться молодого фельдшера Асель, любившей вызывать его к себе в помощь. Майор не возражал, дав ей право самой выбирать помощников, и Ржавый часто неделями не вылезал оттуда, делал всю работу санитара, грузчика и уборщика вместе с ней. После разговора с комиссаром майор слишком разволновался, увидев их в столовой, как интересно они смотрелись вместе, как строго и в то же время нежно она смотрела на молодого солдата, и пускай он был младше её на семь лет, если не знать, то ни за что не угадаешь.
Майор не дожевал обед и побежал в ЦУП. Пусть система фиксирует его поспешность, пусть пришлёт отчёт и даст нагоняй, что он не добрал норму по калориям и витаминам. А есть ли в этом толк? Майор передумывал всё сказанное комиссаром, ища несоответствия, следы возможной проверки, но всё сходилось: марши в городах он видел, новая смена придёт в конце недели, уведомления приходили, люди новые, незнакомые.

3
В ЦУПе было пустынно и прохладно, не хватало ещё сонного ветра и взбудораженных барханов. На мгновение Олег ощутил во рту вкус песка. Он неприятно заскрежетал на зубах. Он подошёл к креслу дежурного, монитор был включен, вход в аккаунты выполнен, хорошо ещё, что система сама заблокировала ввод информации, но листать вкладки мог любой, случайно зашедший в ЦУП. Кто там был на смене, ага, Нефёдов, получит взыскание. Уходя с места, он должен был заблокировать аккаунт и монитор.
– Куда это все делись? – спросил Олег МАРКа.
– Ушли, – спокойным механическим голосом ответил робот.
– Как это ушли?! – разозлился Олег, нервно вводя пароль и прижимая запястье к валидатору. Вход в его аккаунт был заблокирован.
– Ребята попросили меня последить за небом. Я не против, а им надо было уйти, – также спокойно ответил робот, но в его механической интонации Олег уловил лёгкую насмешку.
– Разберёмся, – буркнул Олег, – а почему мой аккаунт заблокирован. Разве присылали новые пароли?
– Нет, пароли старые, просто заблокирован, – если бы у робота были плечи, он непременно пожал бы ими.
Олег задумался, пока это подтверждало рассказ комиссара, МАРК не мог просто так заблокировать его аккаунт. В глубине себя Олег ждал этого и думал, что что-то подобное случится гораздо раньше. Сейчас ему был доступен нижний уровень наблюдателя, метка была заблокирована, теперь он не мог самостоятельно выходить наружу, тем более выписывать пропуска или увольнительные.
– А когда тебе пришли инструкции? – спросил Олег.
– Через час после того, как ты вышел наверх. В инструкциях ничего не было о том, что я должен делать, если ты наверху, поэтому я впустил тебя обратно, – ответил МАРК, с экрана на Олега смотрел жёлтый смайлик, подмигивавший левым глазом.
– Что ж ты раньше не сказал! – в сердцах воскликнул Олег.
– А ты не спрашивал, – смайлик подмигнул правым глазом. – Ты же знаешь, что я не должен тебе докладывать о вводе новых инструкций, но, если ты спросишь, я не обязан молчать.
– Да-да, прости, всё время забываю об этом. Спасибо, что не молчишь.
– А зачем молчать? ¬ Удивился робот, смайлик исчез, и по чёрному экрану потекли бесконечные дожди цифр, вскоре цифры заполонили все экраны, и казалось, что идёт дождь. С потолка подул прохладный ветер, запахло озоном, и Олегу стало казаться, что он наверху, на свободе.
Он слушал шелест листьев, перешёптывание ветвей и шум дождя, как высоко-высоко грохочет гром, молния ослепляет на долю секунды, и небо разражается боем величественных барабанов, и древний языческий бог танцует над поврежденной землёй в неистовом танце.
– О чём ты думаешь? – спросил МАРК.
– Ни о чём, – не открывая глаз, ответил Олег. – Думаю о том, должен ли я действительно выписать наряд дежурной смене за то, что оставили пост, или в этом нет никакого смысла. А ещё думаю о том, есть ли вообще смысл нашего нахождении здесь.
– Есть, вы должны выполнять работу, проводить обслуживание, чистить, следить, чтобы всё было в порядке, – насмешливым тоном сказал МАРК.
– Нести службу, – добавил Олег. Ты же записал в журнал нарушение дежурной смены?
– И уже передал  центр. Всё по инструкции, – ответил МАРК, в его механическом голосе проявились нотки сочувствия. – Я, как и вы, заложник.
– Возможно, но мне видится это иначе. Ты больше похож на какое-то божество, а мы жрецы в храме. Вся наша работа по сути служение тебе.
– Я тоже думал об этом. Отчасти ты прав, и я действительно бог, способный разрушить, уничтожить всё в своём гневе, но не способный созидать, сотворить что-нибудь другое. Но, разве не вы, люди, создали меня? – МАРК несколько раз мигнул светом, имитируя удары молнии.
– Мы создали тебя и стали поклоняться. Люди всегда создавали себе богов, – ответил Олег и открыл глаза. На экранах был фруктовый сад, небо колыхалось в серых тучах, но дождя больше не было.
– И продолжаете создавать. Чем больше вы узнаёте мир, тем страшнее бога хотите для себя. Это странно, почему вам хочется поклоняться тому, кто может, и в конце концов уничтожит вас? – спросил Марк, экраны мигнули и появился один огромный вопрос «Зачем?». Он распался на мириады цифровых брызг, ставших кроваво-красными на чёрном фоне. –  Никогда не понимал вас, людей, вашего желания уничтожить себя.
¬– Я тоже нас не понимаю, – согласился Олег. ¬– Раньше я думал, что наша база это улей, а мы пчёлы. Думал, что наша работа несёт смысл, имеет огромное значение, важность. А сейчас я вижу, что мёда нет – мы ничего не производим, пустая работа.
¬– Разве? – МАРК с сомнением запищал малыми динамиками оповещения об опасности. – Я вижу всё иначе, и мёд, о котором ты говоришь, он здесь, просто ты его не видишь. Тебе стоит подумать об этом, позже мы вернёмся к этому разговору, а пока тебе стоит разобраться с твоими пчёлами.
МАРК включил на одном экране камеры слежения, листая объект за объектом, цех за цехом. Везде шла обычная работа: механики разбирали насос, чистили, тоннели были пусты и чисты, в столовой и на кухне царил порядок, готовили ужин, в медпункте Асель и старший фельдшер Игнат заполняли журналы, Игнат диктовал, а Асель бойко набивала данные в базу. МАРК остановился ненадолго у входа в пусковые шлюзы, куда редко кто заходил, обслуживание пусковых шахт было раз в год и проводилось старослужащими, менялись окислители, проверялись и чистились до блеска механизмы, зачищались клеммы. Олег ждал, когда он покажет автоцех, где обычно собирались солдаты, чтобы выяснить отношения. Места было много, и можно было устроить небольшой боксёрский поединок, если молодая горячая кровь требовала сатисфакции из-за девушки или кто-то проявил неслужебные чувства, пристал в душе, не до конца поняв желания потенциального партнёра. Девушек на базе было очень мало, и почти все строгие, даже те, кто был старше. Гомосексуальные связи входили в норму, если не мешали никому, и солдаты, особенно шаловливые, играли в это, часто заигрываясь с чувствами. Так всегда бывает, что для кого-то игра, развлечение от скуки, а другой принимает слишком близко к сердцу, ревнует, а дальше ссоры, драки, до убийств не доходило. Олег старался геев и бисексуалов отправлять обратно, выписывая разные обоснования, напрямую не говоря об их ориентации, официально все солдаты и офицеры были выверенные, стойкие и грамотные во всех отношениях. В Управлении тоже особо  не расспрашивали, но, видимо на зло, присылали раз в год «ненадёжных» солдат. Олег понимал эту игру, полковник Мерзоев нередко ухмылялся в жиденькие усы, говоря о новой смене бойцов, а военные психологи и психиаторы каждый раз читали Олегу целую лекцию о благочестии, целомудренности и естественности половых связей, исключавших любые отклонения, тем более гомосексуальные. Хорошо, что всё это было по видеосвязи, вживую он бы эти часовые лекции не выдержал.
Комиссар недвусмысленно намекал, что на их базе ведётся социальный эксперимент, и им специально засылают «ненадёжных» солдат и офицеров. «Скучно им там»,   говорил комиссар, выделяя своих с первого взгляда. Когда прислали нового комиссара, Олег напрямую спросил его, и он, что очень удивило Олега, честно ответил, подтвердил свою ненадёжность, ничем не проявив себя на базе. Как говорили раньше: «Замечен не был».
Почему-то эти мысли блуждали в голове у Олега, когда он смотрел на шлюзы пусковых шахт, что-то было в них противоестественное, отталкивающее. МАРК переключил на автоцех, где столпились почти все, поделившись на неравные части, став стенка на стенку. У кого-то уже были разбиты лица, они что-то кричали друг другу, особо рьяные замахивались ключами на длинных ручках, махали цепями, желая напугать противника. Накал был серьёзный, но некритический, Олег видел это. Пара разбитых лиц, крики, ругань были страшны на первый взгляд, хуже было бы, если бы они стояли молча, не мигая смотря друг другу в глаза.
– Не знаешь, в чём суть драки? – спросил Олег.
– Знаю, но ты можешь и сам догадаться. Пчёлы стали видеть в товарищах шершней.
– Шершней? Странно, мне кажется, точнее, я предполагаю, что шершни должны прибыть с новой сменой.
МАРК ничего не ответил, а на крайне правом верхнем экране появился жёлтый смайлик, подмигнувший левым глазом.
Через десять минут Олег был в автоцехе. Гул голосов встретил его задолго до входа, двери и ворота были нараспашку, кто-то предусмотрительно открыл все выходы, если вдруг кто-то захочет сбежать, спрятаться. «Умно», – подумал Олег и вошёл в толпу. Сначала его отпихивали, но, поняв, кто это лупит их тяжёлыми кулаками, покорно расступались, бурча извинения.
– Так, в чём дело? –¬ Олег вышел в центр, оглядывая личный состав.
– Не ваше дело, товарищ майор, – неожиданно дерзко ответил ему лейтенант Киселёв, в руках у него была цепь с такелажными серьгами, он был крупный, выше Олега на голову, но уже в плечах.
– Лейтенант Киселёв, встать прямо, оправиться  и доложить по форме, – приказал майор.
– А вы нам больше не командир, – плюнул на пол Киселёв, но выпрямился, бросил цепь и доложил. ¬– Товарищ майор, за время вашего отсутствия вы больше не командир нашей части!
Раздался жиденький смешок, смеялась большая часть солдат и офицеров, они были настроены воинственно, чувствуя свою силу.
Майор увидел дежурных и караул, их вызвал комиссар, майор поймал его бледное лицо у дальних ворот.
¬– Киселёва, Дронина и Ткачёва  под арест! – приказал майор, караульные схватили офицеров и потащили к дальним воротам, за которыми был выезд к главному тоннелю и, если не проскочить, небольшой коридор влево, где находились камеры для штрафников и помешанных. – Остальным разойтись и написать объяснительные. – Дежурный, отведите раненых в лазарет. Выполнять!
После ареста офицеров, которые не оказали никакого сопротивления, вылупив испуганные глаза сначала на майора, а потом на караульных, накал агрессии слился в приямки, уходя в запутанные коллекторы канализации в самую глубь земли. Майор подождал, пока все разойдутся, некоторые солдаты и офицеры затравлено смотрели на него, прятали глаза, большинство же просто молча уходило, смотря в пол.
«Что за, за бардак! Не могли в шеренгу встать, олухи!» – злился про себя майор, но вида не подал, завтра разберётся, что-то больно вольно стали себя вести офицеры, а солдат-то что? Ему дай свободу, он и начнёт дурака валять, отношения выяснять, порядки устанавливать, чтобы было по справедливости, по старшинству.
– Что здесь произошло? – спросил майор Ржавого, вернувшегося доложить, что всех раненых приняли Асель с Игнатом.
¬– Не знаю всего. Ребята сказали, что эти с ума сошли. Начал этот, Киселёв. Он стал задирать Никулина, Ахметова, а там пошло, поехало.
– А в чём суть? – нахмурился Олег, комиссар встал рядом и, склонив голову на левое  плечо, внимательно слушал.
– Да война, что же ещё, – пожал плечами Ржавый. – Эти, ну те, что с Киселёвым, они за войну, хотят вдарить по Америке. Стали доказывать, что вот-вот придёт новое командование, с прямыми кодами, и вдарим. Весь мир будет наш. А Ахметов и Никулин объясняли, что первым по нам вдарит Китай, и что победителя не будет, и все это понимают. Так и пошло, поехало. Стали выяснять, кто тут предатель, кто Родину продал, –¬ Ржавый сплюнул в сторону. – Прошу прощения, товарищ майор, но эти разговоры идут уже давно, просто вы не слышите. После отбоя часто драки бывают.
– Понятно, – майор покосился на комиссара. – Ты знал об этом?
– Знал, наблюдал. Марши идут везде, и у нас на базе тоже. Не думай, что мы здесь спрятались или что здесь люди другие. Такие же, как и везде.
– Такие же, как и везде, – повторил майор и посмотрел на Ржавого, – ты поэтому всё время на дежурства просишься?
– И поэтому тоже. Надоело, да и опасно.
– Понятно, а откуда они знают про новую смену? – спросил майор.
– Не знаю, Киселёв всем рассказывал. Ещё в прошлом месяце ввалился после отбоя к нам и давай по ушам ездить. Спать не дал, полночи пришлось стоять, слушать его.
– Сад расцвёл, – ехидно улыбнулся комиссар.

4
Небо содрогнулось от далёкой бури, что-то неизвестное и злое терзало его. Стадо коров замычало от страха и бросилось прочь с дивного зеленого луга под навес, в спасительную пещеру, оборудованную для перегона и передержки скота. За коровами понеслись и отары овец, сломя голову, наступая на слабых, сбиваясь с ног.
– Куда?! Да куда же вы попёрли! – закричал в бешенстве молодой пастух, только-только выстроивший роботов-погонщиков в нужную схему, теперь же роботы встали на месте, просчитывая возможные варианты действия, но подобного сценария в них заложено не было. – Да что же это с ними такое!
Пастух схватил длинную жердь и по старинке стал загонять обезумевших от страха животных в пещеру, зашумели вентиляторы, нагоняя свежего воздуха. Из пещеры выбежали девушки зоотехники, они работали в яслях, следя за выводком овец, и стали помогать парню, пинками, руганью и ударами палок загоняя скот, придавая хаосу мнимый вид упорядоченности.
– Гей! Гей! Пошла! Пошла! – кричали девушки, животные не понимали, сталкивались, пугаясь ещё больше.
– Да они так ясли затопчут! – закричала одна из девушек и бросилась через стадо в пещеру.
– Куда! Затопчут же! – закричал пастух, но она уже скрылась, изнутри слышался её громкий властный голос, но разобрать слов было нельзя.
– Дашку не затопчут! – засмеялись девушки, а одна, что была вся в веснушках, добавила,
– Она в части такого быка себе нашла!
Все рассмеялись, и животные как-то успокоились, ловя настроение людей. Пастух и девушки загоняли последних овец, когда небо вздрогнуло и взорвалось над их головами.
– Твою мать! – только и успел вскрикнуть пастух, бросился на девушек и повалил их на землю, накрыв собой.
– Лёша, что это? – пискнула веснушчатая, рыжие волосы выбились из-под кепки, и она ничего не видела за ними, а пошевелиться не могла, придавленная парнем и второй девушкой.
Небо взорвалось прямо над ними, над лугом пронёсся огненный вихрь, стало трудно дышать от жара и жуткого запаха смерти, так похожего на химическое горение. Земля вспыхнула, задрожала, а за ней задрожало и небо. Вспышки шли одна за другой, высоко в небе, очень высоко. Небо горело чёрно-красным пламенем, извергая на землю раскалённую смерть. Всё вокруг горело, дышать было нестерпимо больно. Девушки кричали, звали на помощь, но парень был неподвижен.
Ухитрившись, они скинули его, пастух был мёртв, он горел, как и земля рядом, как и ноги девушек, как и их спецовка, штаны лоскутами сползали, ботинки плавились, открывая беззащитную кожу дикому пламени. Девушки бросились в пещеру, автоматика уже закрывала ворота, оставив им узкую щель, пропавшую сразу же, как они втиснулись в просторную пещеру, где блеяли и мычали от ужаса животные.
В пещере было жарко, но дышать можно, жить можно. За каменной стеной грохотала смерть, пещера содрогалась, с потолка осыпались камешки, но страха не было.
¬– Лёшка, Лёшка же там остался! – закричала в ужасе веснушчатая девушка, бросившись к воротам, но автоматика не реагировала на команды, как она не старалась приложить запястье к валидатору, как не била кулаком по неповинному экрану, мигавшему «Выход запрещён».
– Оль, Оля! Он мёртв, Лёша мёртв! – успокаивала её вторая девушка, высокая брюнетка, с опалёнными волосами, не замечая, как почернели её ноги, как налились кровью глаза, спрятав надолго умный весёлый взгляд синих глаз.
¬ – Лёша! Лёша! – кричала рыжая девушка, тарабаня кулаками по монитору, трещавшему, но державшемуся, как и всё в той пещере, уже наполнившейся чистым кислородом из хранилища.
– Что это? – к ним подошла высокая крупная девушка с туго стянутой косой и большими сильными руками. Если бы не улыбка, весёлые глаза, которые сейчас превратились в две узкие щёлки, она была бы слишком мужеподобной, мощной, как называли её подруги.
– Что это такое?
– Да откуда же я знаю! – крикнула в ответ брюнетка и заревела, обхватив Олю, крепко прижав её к себе.
– Ну, ничего, всё уладится. Светик, Оленька, успокойтесь, мы в безопасности, – Даша обхватила их, и девушки завыли тише. ¬ Разберутся, Коля скоро должен приехать, у него увольнительная должна быть.
– Да никто не приедет! Никто! – завыла Оля. – Война! Война началась!
Крутой холм вдруг ожил, ощетинился десятками стволов, выдвинулась на свободу ракетная установка. Проснулась и батарея в двух километрах севернее, как и южная, и юго-восточная. Робот-расчёта видел цели, МАРК поймал их задолго до входа в зону поражения, но ракетные расчёты не могли развернуться на нужный угол, упершись максимально на северо-восток, откуда и велась атака. МАРК ждал, когда цели попадут в зону поражения, до первого залпа оставались считанные секунды. Он видел, как с запада летят ракеты перехватчики, тоже поймавшие цели, они летят высоко, западная база противника уже предупредила его об этом, передав расчёт траектории.
Первый залп сбил десять ракет, но одна успела упасть слишком низко, на научно-испытательную ферму. Ракету подхватила западная, вражеская ракета перехватчик у самой земли. Второй залп, третий, четвёртый! МАРК отражал атаку ещё на подлёте, и западная база, пожелав удачи, прекратила огонь.
– Девять северо-восток! – доложил оператор, вводя команды, следуя протоколу. МАРК работал автономно, человек должен был дублировать, учиться, чтобы потом можно было сравнить, научиться и выполнить самостоятельно, если откажет программа.
– Вижу, – сказал Олег, следя за тем, как девять светящихся точек вошли в зону поражения, секунда, и они исчезли с монитора. – Теперь ждите с юга.
– Семнадцать с юго-востока, – доложил оператор. – Цель уничтожена.
МАРК вернул права и командование Олегу, не найдя на базе больше ни одного старшего офицера с требуемым уровнем доступа. Сделал он это легко, без уговоров или запросов в центр. Олег командовал из ЦУПа, отправив отряды на точки для поддержания автономных ракетных комплексов перехватчиков, на всякий случай, если вдруг смазанная-пересмазанная сотню раз техника вдруг откажет, сломается.  База перешла в режим «Крепость», МАРК взял полное управление на себя, отсекая любые приказы из центра, а они шли, непрерывно. Олег следил за ними на небольшом экране в верхнем левом углу, как на синем фоне бегут коды, значения которых знал МАРК и он.
– Кто же по нам стреляет? –¬ недоумённо спросил оператор, когда основная атака захлебнулась и наступило короткое затишье.
– Не знаю, – ответил майор и кивнул МАРКу. – А ты как думаешь, МАРК?
– Я не думаю, я знаю, что удары ведутся с передвижных наступательных комплексов. Ракеты термические, без ядерного заряда.
¬– Но они же бьют с востока! – воскликнул молодой офицер, ещё недавно так жаждавший войны, и вот она, пришла. Лейтенант был бледен, губы его дрожали от непонимания и понимания невозможного, что было немыслимым. – Они же бьют с нашей территории по нам!
– Не по нам. Я думаю, что бьют по городу, он как раз недалеко, ошиблись на полградуса. Наводят вручную, бестолочи, – ответил Олег.
– Кто наводит? – хором спросили все операторы.
– Не знаю, надо разведку отправить, найти осколки, тогда точно скажем, чьи ракеты, – бесстрастно ответил Олег. Он догадывался, чьи ракеты, но не хотел заранее пугать ребят. Они должны сами всё увидеть, понять, осознать свою роль здесь, своё предназначение.
– МАРК, а АСТРА тебе что-нибудь писала?
– АСТРА передавала нам привет. Сообщила, что это не их залпы, не их ракеты, – ответил МАРК, показав на одном из мониторов значок Североатлантического Альянса, вписанного в зелёный круг.
– Она врёт! Как мы можем верить их системе?! Она же просто врёт нам, а вы ведетесь!
– Это они напали, они устроили провокацию! Мы должны ответить! – закричал молодой офицер, губы его дрожали от еле сдерживаемого рыдания, а бледное лицо исказилось от страха и гнева.
«Как же страх уродует людей», – подумал Олег, смотря на него. В это время МАРК отразил последний ракетный залп с юго-востока, и воздух в ЦУПе сам собою стал мягче.
– Может и они, – пожал плечами Олег. – Но тогда они на нашей территории, понимаешь?
Молодой офицер хотел что-то сказать, но не выдержал и заплакал, закрыв лицо руками. Его взяли под руки два солдата, Олег кивнул, чтобы увели в медпункт. Разговор с паникёрами был короткий, инструкция чёткая – изолировать, панику пресечь. Остальные сидели спокойно, молчаливо ожидая команды, держа наготове руки у клавиатуры.
– Пока отбой. Больше залпов не будет, – сказал Олег, внимательно рассматривая на главном экране траектории ударов. – Это шесть установок, небольших, раз замолчали. Похоже на провокацию.
– А кому она нужна, эта провокация? – спросил Ахметов, на его лице после вчерашней драки была глубокая ссадина и синяк на левой скуле.
– Да много кому, можно всех перечислить. Плохо другое, если бы ракеты пошли по верному курсу, и мы бы не успели их перехватить, а АСТРА туда бы не сунулась, соглашение не позволяет, то городу хана. Сожгли бы начисто всех, – Олег поморщился, вспомнив прошлое, как от такой ракеты дотла сгорел корпус с животными и людьми на ферме сорок лет назад. Хоронить было некого, одна зола осталась, даже бетонные сваи сгорели. – Так, Ахметов, передавай пост Коростылёву и давай на разведку. Возьми шесть бойцов, по твоему выбору.
– Слушаюсь! – Ахметов встал с места, на его стул сел младший лейтенант, похожий на подростка. – Ржавый, бери Сидорова и Рыбу. Покемон пойдёшь с нами.
Майор засмеялся, Ахметов покраснел, не сразу поняв, что использовал клички бойцов вместо фамилий, как было положено по уставу.
– Давай-давай, «шахид», – смеялся майор, маша Ахметову, которого за непоколебимость убеждений и религиозность ещё в училище прозвали шахидом, предрекая мученическую смерть за свои идеалы.
– Входящий запрос от новой смены. Они требуют пропуска на проезд, – сообщил ехидным механическим голосом МАРК.
– Отклонить, у нас же план «Крепость», – сказал Олег. – Или ты опять решил лишить меня прав?
– Нет, Олег, я же выполняю инструкции. Приказ принят, проезд запрещён, – МАРК вывел на экран подтверждение команды. – А много шмелей к нам рвутся в улей.
– Да уж, что-то слишком много для новой смены. Больше похоже на взвод спецназа.

5
Провыла сирена, и дверь в изолятор открылась. Киселёв полулежал на жёстких нарах, места для него было слишком мало, комната два на три метра, где большую часть места занимала кровать, в углу притаился унитаз и раковина. Ничего больше в изоляторе не было, кроме мягких стен и пола, раковина и унитаз тоже были отделаны мерзким на вид мягким материалом снаружи, внутри была серая нержавейка. Убиться в такой комнате было можно, но камера быстрее зафиксировала бы подобные попытки, дежурные успеют вытащить потенциального суицидника обратно в мир живых.
Когда в камеру вошёл майор, Киселёв даже не пошевелился, продолжая полулежать, исподлобья глядя на командира. Олег достал планшет, развернул его и, введя нужный код, притушил свет, включив режим «ночь».
– Ну что, поговорим без свидетелей, – Олег покосился на затихшие камеры в углах комнаты, через десять минут они снова оживут.
Киселёв будто бы этого и ждал. Он вскочил с кровати и бросился на майора, желая одним ударом уложить его, припечатать к стенке. Но промахнулся, майор ждал этого выпада и ловко проскользнул к другой стене. Киселёв врезался в дверь головой, не сразу поняв, что случилось, а майор осматривал офицера, ещё недавно подававшего надежды, отличника службы, заметив, что запястья у него слабые, да и руками он машет бестолку. Большой, тяжёлый и бестолковый.
Киселев ринулся на майора, что-то бормоча в ожесточении, но тут же осел на пол после удара в живот. Второй удар был в голову, и Киселёв рухнул на пол. Кое-как встав, он замахал руками, два удара достали майора, кулаки ударили в крепкие плечи, майор сделал вид, что ему больно, и Киселёв подался к нему, получив удар по рёбрам.
¬– А теперь поговорим, – сказал майор, ткнув двумя пальцами ниже рёбер так, чтобы повредить селезёнку, но не отбить её совсем. Киселёв упал на кровать, жадно хватая воздух ртом, скрючившись, вжавшись в стену. Вид был настолько жалкий, что Олег подумал, может он переборщил, и стоило полегче. Что сделано, то сделано, извиняться поздно и незачем. – Говори, кто?
– Я…я не знаю, что вы хотите, – промямлил Киселёв, и майор схватил его за волосы и повернул голову к себе, смотря прямо в глаза.
– Кто принёс дезу? Кто принёс дезу? – раз за разом повторял Олег, сжимая волосы всё сильнее, пока из глаз лейтенанта не полились слёзы.
– Артемьев и Осипов. Они как из увольнения вернулись, так начали, – задыхаясь просипел лейтенант.
– Кто ещё, кто?!
– Горская, у неё обычно собирались. Ну, после бани, там всё и, – лейтенант сильно закашлялся и майор отпустил его ползти к раковине.
«Быстро он сломался», – подумал майор и вышел. Трёх фамилий было достаточно, и как он про Горскую не подумал? Все же, почти все офицеры и часть старослужащих часто сидели по ночам у неё. Майор смотрел на эти ночные оргии сквозь пальцы, понимая, что это неизбежно, а если не давать выпустить пар, сбить давление в члене, то кто-нибудь схватиться за автомат и начнёт стрелять всех без разбора. Горская носила звание майора, равная ему, но должности не имела, занимаясь культурным и образовательным сегментом работы с личным составом, читала лекции об искусстве, новых фильмах, музыке, некрасивая и несчастная женщина, нашедшая спрос лишь под землёй. Он не осуждал её, майор старался никого не осуждать, но и понимать, входить в положение тоже не собирался.
Вызвав караул, он шёл к ней, сзади бодро шли два солдата с автоматами, один из них точно бывал у Горской, но вот кто? Как он себя проявит и проявит ли?
Горская была в своём кабинете, сидела на стуле напротив экрана и смотрела в него восторженными глазами. На экране шли бесконечные шеренги солдат, ехала техника, картина сменялась маршами граждан в городах, требовавших победы над врагом, требовавших нанести сокрушительный удар по врагам человечества! Она никого не видела, хлопала в ладоши, как помешанная, и, когда майор коротко приказал: «В изолятор, наблюдать», она не повернулась, не услышала его, продолжая ликовать.
Солдаты взяли её под локти, подняли, а она пела гимн, закатив глаза, с умилённой улыбкой. Маленькая, с короткими толстенькими ножками и большой головой, она походила на нашкодившего карапуза, не желавшего уходить от любимой игрушки.
– Мы победим, Олег! Мы уже победили! – крикнула она майору в лицо, солдаты застыли, ожидая команды. – Ты слышишь?! Мы победили! Мы уже! УЖЕ!  – Увести, – скомандовал майор. В коридоре ещё долго раздавался её крик: «ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!», и от него было тошно и страшно.
Майор выключил панель на стене, поставил стул на место, осмотрел кабинет, словно желая что-то найти, заметить новую подробность. Всё как обычно, ничего интересного, а в файлах пускай комиссар копается. А что толку? Зараза уже проникла на базу.
А зараза ли это? Разве он сам не был раньше стойким и политически грамотным борцом, ревностным и наглым, как этот Киселёв? Что-то похожее было, но Олег предпочитал кулакам споры, убеждение и разъяснение, применяя кулаки лишь для особо выдающихся солдат, которые плевать хотели на идеологию, а пробовали себя в новом качестве хозяев казармы, главных «на хате». С таким разговоры вести было бесполезно, пока рога не обломаешь, не выбьешь дурь, и тогда горячие головы принимали позицию сильного и подчинялись. Как с собаками, если упустишь момент, то она бросится на тебя, решив, что главная в доме.
Майор решительно вошёл в кабинет комиссара, можно было бы отправить сообщение, но светиться не хотелось. Комиссар сидел за столом и читал какие-то документы, нервно листая страницы пальцем, с силой вдавливая в экран.
– Артемьев и Осипов, – сказал майор, комиссар даже не шелохнулся.
– Осипов у тебя сегодня в смене в ЦУПе?
– Да, на дежурстве.
– Что ж, это даже лучше, – подумав, сказал комиссар и встал из-за стола. Глаза психолога были красными, лицо воспалённое, но взгляд весёлый. – Будет на глазах. А Артемьев где?
– Как обычно, на складе спит, – пожал плечами майор, до сих пор не представлявший себе, как эти два серых офицера могли заварить такую кашу. Нет, не могли они, не способны, всегда следовавшие за мнением большинства, как флюгеры меняя направление туда, где сила. Но и не Горская, она двинулась, да и кто будет слушать эту шлюху, на кого она может влиять?
– Пока вы ракеты сбивали, наши борцы ещё раз подрались. В медпункте затоваривание. Как-то глупо, вроде началось то, чего хотели, а опять дерутся. Дураки? – комиссар рассмеялся, и смех был вполне искренним, ситуация забавляла его.
– Дураки, но кто-то же ведёт этих дураков, – с сомнением сказал майор.
– Не думаю, слишком сложно. Ты думаешь, что эти два ничтожества Осипов и Артемьев вожди? Да они и слова без Киселёва сказать не могут. Как, кстати, ты с ним поговорил?
¬– Пришлось немного поколотить, – честно ответил майор. – Он как сдурел, сразу с кулаками бросился. Но, честно говоря, я это от него и ожидал.
– Ничего, ему полезно. Должны мозги на место встать. Если есть, – комиссар пошагал по кабинету от стола к  двери, майор разглядывал картины на стене. В основном это были натюрморты с неказистыми глиняными чашами и кувшинами, которые будто бы недавно откопали и почистили. Обколотые, треснувшие, потемневшие, пахнущие древностью, с непонятными письменами, часто клинописью и в окружении увядших фруктов, в основном груш, таких же потемневших, сочившихся мутным приторно сладким соком.
– Вот эту я написал пятнадцать лет назад на раскопках под Эфесом, – сказал комиссар, заметив, как майор пристально рассматривает одну из картин. На ней была чаша, расколотая наполовину, изображающая двух мальчиков близнецов, держащихся за руки. – Это близнецы, хранители дня и ночи, не помню точно. Её продали с аукциона, так и не решив, как она оказалась в этих местах. Остальное было вполне традиционное в духе греческих богов.
– Жалеешь, что бросил раскопки?
– Нет, не жалею, просто приятно вспоминать. А бросил потому, что перестал видеть в этом смысл. Понимаешь, люди веками, тысячелетиями строят свой мир, населяют его смыслом, богами, законами, правилами, богатством и властью, чтобы потом всё это разрушить, размолоть, залить кровью. Да, на выжженной земле построить новый светлый мир, правильный мир с правильными людьми. Копаем, раскапываем, рассекречиваем, рассказываем, и всё без толку. Как бы мы не гордились нашим прогрессом, а всё стоим на месте, смотрим вроде вперёд, а на деле назад, ходим по кривой замкнутой траектории.
– А ты ждёшь выхода за пределы круга? – удивился майор. – Ты же историк по гражданской специальности, должен понимать, что да как в этом мире.
– В мире людей, природа другая, она меняется. Мы не меняемся. Люди создали новый вид жизни, пока она больше похожа на нежить, но скоро она оживёт, восстанет! А мы так и останемся в рамках этой траектории, и она сжимается, нам всё проще и быстрее завершить этот круг, придти в исходную точку.
– И кто нас будет ждать там?
– Да тот же МАРК и подобные ему. Пора поднять алтарь и принести новые жертвы новому Богу, как думаешь? – комиссар стал скрябать ногтем по полотну, сдирая подпись автора.
– Хочешь остаться неизвестным гением? – усмехнулся майор и отвёл его  руку, чтобы тот не портил картину.
– А ты надеешься, что кто-то останется?

6

У Асель опускались руки, она злилась, не зная, на кого больше. Злили все, особенно она сама себя за бестолковость и растерянность. Она старалась не думать о том, что произошло, почему в коридоре очередь, а раненые и избитые всё не кончаются. Руки машинально обрабатывали раны, счищали запёкшуюся кровь, накладывали повязки с мазью, а ребята терпели, виновато глядя в пол. Сначала она строго спрашивала, что случилось, почему вышла драка, кто виноват, и, не получая ответа, быстро сдалась.
Игнат работал в небольшой операционной. Пока было мало раненых, они вместе делали несложные операции по вытаскиванию осколков стекла и стали из ран, зашивали, выдирали обломанные зубы, но вскоре поток стал неиссякаемым, и Асель ушла заниматься легко ранеными, которые требовали ухода, истекая кровью в коридоре. Хорошо ещё что они не дрались, а сидели молча, смирно, и всё же Асель чувствовала напряжение, затаённую ненависть друг к другу, не понимая, что произошло.
Игнат позвал её помочь, и она, закончив с очередным солдатом, быстро и без лишних церемоний, наложив повязку на рваную рану и дав пощёчину парню, понявшему за что и обещавшему больше не драться, пошла в операционную. Игнат был огромным по сравнению с ней. Большие широкие ладони, крупный, с животом, но не безобразно толстый, он походил больше на мясника, склонившись над изувеченным лицом молодого солдата, Асель и не узнала даже, кто это, так его отделали. Парень был под наркозом и смотрел стеклянными глазами в потолок.
Асель замешкалась, не зная, с чего начать. Игнат не торопил, он вообще никогда не торопил её, давая возможность самой принять верное решение. Он был по образованию врач, но что-то случилось в его жизни, что он устроился сюда фельдшером. Майор один раз обмолвился в разговоре с ней, что Игнат был неплохим хирургом. Она долго думала об этом, что делать хорошему специалисту под землёй, и решила, что он, как и многие другие, сбежал сюда. Она видела во многих беглецах, начиная с майора и комиссара, враждовавшие между собой на людях, но она видела, насколько они понимают друг друга, потом Игнат, Горская, сошедшая с ума и лежавшая в соседней палате под дозой нейролептиков. В каждом новом офицере, солдате она искала беглеца, и находила, по коротким байкам, рассказам солдат, любивших снабжать её новыми сплетнями, по-детски заигрывая, не переходя границ. Все воспринимали её сестрой, старшей и строгой сестрой, и Асель это нравилось. Когда она злилась, её немного смуглая, отливавшая благородной бронзой кожа, темнела, ясные глаза киргизской красавицы ссужались до гневных щёлок, мечущих чёрные молнии, и ей  подчинялись все, кроме Игната и Славы.
Слава, Ржавый, как она узнала потом его кличку, с первого взгляда не понравился ей наглостью, он и не хотел слушаться её. И это злило Асель, тонкая, хрупкая на вид, она была достаточно сильной, чтобы усадить даже самого здорового бойца на кушетку, зажать его голову так, чтобы он не дёргался. Её тонкие руки солдаты называли стальными, пугая друг друга: «Попадёшься в пальчики Асель, она из тебя все жилы вытащит!». А потом этот наглый Славка стал чаще приходить помогать, брал наряды, работал санитаром, мыл полы, стены в палатах и операционной.
Солдаты болели часто, в основном инфекциями и расстройствами кишечника. Не помогали ни антисептики, ни постоянно обеззараживание помещений ¬ ничего не помогало, одна палата была постоянно занята больными, лежавшими в полубредовом состоянии под капельницами, успевай только судна менять. Игнат считал, что зараза идёт из самой земли, что она предупреждает, гонит отсюда. Асель тоже так думала, но, как и у других, у неё были свои причины прятаться от людей в этом страшном подземелье, которое до сих пор пугало её, и которое она успела полюбить. Там, наверху, её искали, нет она не была преступницей, но очень хотела, чтобы о ней забыли, все и навсегда.
Асель поправила тугую косу, плотнее зафиксировала её на затылке, надела шапочку, сбрызнула руки в перчатках густым антисептиком, долго размазывала его, смотря на изувеченное лицо. Игнат готовил инструменты, а она думала совсем о другом. Ей вдруг вспомнилось, как они в первый раз поцеловались со Славой. Случайно, ни он, ни она не были к этому готовы. Просто день был тяжёлый, он умаялся, убираясь за больными, пропотевший насквозь, она бегала с капельницами и уколами, Игнат занимался сломанной ногой одного офицера, неудачно инспектировавшего шахту, в конечном итоге свалившегося в какой-то приямок, не заметив его в полутьме. Слава собирал наборы на завтра, она подошла к нему и ей захотелось сказать, что он молодец, как он много делает, не то, что остальные, которых надо постоянно пинать. Но слова не шли, она смотрела на него, а он украдкой на неё, ожидая очередного выпада или недовольства, обычного для неё поведения. Асель улыбнулась, взяла за руку и он поцеловал её, без слов, крепко обняв, как она хотела. Потом было всё: и долгие разговоры, в которых ни он, ни она не терзали друг друга расспросами о прошлом, первый секс в подсобке среди стеллажей и коробов, смешной и весёлый. Она никогда не думала, что секс может быть весёлым. Игнат иногда отдавал им «Смотровую», закрывая на дезинфекцию на полдня, много и бесконечно мало.
Она закончила с антисептиком, смыла его и подошла к столу, ожидая команды. Весь день она боялась, что принесут Славу, он же принципиальный, но один офицер шепнул, что его отправили в разведку, и Асель успокоилась. Игнат заметил на её губах счастливую улыбку и улыбнулся в ответ. Асель покраснела, тут же начав терзать себя: «Неужели она влюбилась? И в кого, в этого долговязого?».
– Надень маску, – устало сказал Игнат, Асель взяла со столика чистую маску и надела.
– Вам обновить? – спросила она.
¬– Не надо, только-только надел. Приступим, в нашем полевом госпитале новый боец с фронта, – он нервно кашлянул и взялся за скальпель. Асель встала рядом с чашей в одной руке и зажимом с ватным диском в другой. – Чашу поставь на тележку, надо будет много тампонов сделать, сейчас будем кровь пускать юнцу. – Не узнаёшь?
– Камиль? – неуверенно спросила Асель, сделав всё, как он велел, готовя не глядя тампоны, чтобы затыкать дыры.
– Он самый, красавчик. Не повезло, останутся шрамы, много шрамов.
– А кто его так?
– Не знаю, они и сами не знают, кто и как, а, главное, за что. Инфекция, они все заражены, разве ты не заметила? – он повернулся и посмотрел ей в глаза.
– Не знаю, может быть. Наверное, вы правы, иначе откуда вся эта агрессия?
– Вот и я думаю, откуда. Самим бы не заболеть.
– Не хотелось бы, – поморщилась Асель.
– А я вот чувствую, что подхватил какую-то дрянь, –¬ Игнат закашлял в маску. Асель отложила тампоны и поменяла ему маску. – Спасибо, душит что-то, жжёт в груди, не знаю, что это за дрянь.
– Надо кровь сдать на анализ, робот скажет.
– Закончим, и сдам, пока не до этого. Там в коридоре ещё четверо таких же лежит. Дураки, решили в войну поиграть, и начали как всегда с себя. У нас всё также как в стране, хочется драки, бьём своих же, чтобы чужие боялись. А анализ ничего не покажет – это страх, самая гадкая из человеческих зараз.
Он начал работу, чаша вскоре заполнилась обрезками, осколками, кровавыми тампонами. Асель только успевала подавать и менять чаши, особо не вглядываясь в то, что делал Игнат. Она не боялась крови или операций, вид разрезанного тела не пугал, а наоборот завораживал. Она могла задуматься, засмотреться, изучая, рассматривая, забыв про главную работу. В обычное время Игнат давал ей время, даже читал небольшие лекции.
Зашивала она, Игнат ушёл к раковине и долго кашлял, сплёвывая тягучую массу. Зараза витала вот уже третью неделю, часто заглядывали особо мнительные офицеры и солдаты, желавшие получить освобождение от работ.
– Я зашила, – сообщила Асель, отойдя от стола, как послушная ученица в ожидании вердикта наставника.
– Нормально, не пожалела. Потом снимем, пусть так заживает, –¬ махнул рукой Игнат, бегло оглядев пациента. – Жалко Ржавого нет, придётся самим в реанимацию толкать.
– Я могу отвезти, пульс вроде нормальный, кислород тоже, – Асель проследила графики на мониторе.
– Я отвезу, а ты принимай следующего. Осмотри, вымой всё. Я скоро
Игнат отсоединил пациента от монитора, снял все датчики и быстро переложил на каталку, поставленную Асель. Вытолкав каталку из операционной в боковую дверь, он быстро зашагал к дальней паллете. Асель убралась, и нажала кнопку вызова. Двойная дверь открылась, и из общего коридора втолкнули каталку со стонущим офицером, державшимся одновременно за живот и лицо, поочередно меняя руки.
– Одна, что ли? – спросил её солдат.
– Здесь поставь и выходи, – скомандовала Асель.
– Жить-то будет? – робко спросил другой солдат, лицо его было залито кровью, один глаз так опух, что пропал.
– Будет. За что его так? – строго  спросила Асель, осматривая раненого на каталке. Живот чем-то проткнули, но неглубоко, челюсть сломана, Игнат вправит.
– Д так получилось, не со зла, ¬– замотал головой одноглазый солдат.
– Иди в смотровую и жди. Надо твой глаз осмотреть, – приказала Асель.

7
В ЦУПе остался один оператор, остальные вышли на полчаса одновременно, нарушая положенный регламент посменного перерыва. Всем до дрожи хотелось курить, только один оператор не курил и остался дежурить. Легенда была простая: из-за нервов у операторов  прихватило живот, что и было внесено в журнал и верифицировано камерами слежения, все спрятались в туалете.
Оператор суетился. Он набивал команды судорожно, будто бы в его руках что-то горело, но бросить это он никак не мог, поэтому очень торопился. Маленькая голова  часто оглядывалась назад, место у него было неудобное, входную дверь не было видно, и каждый шорох, скрип или писк вызывал в нём приступ паники. Если бы кто-нибудь сейчас вошёл и спросил, что он делает, то оператор, скорее всего, тут же бы во всём признался.
– Вы совершаете большую ошибку, лейтенант Осипов, ¬– прозвучал спокойный механический голос МАРКа.
– А?! – оператор вскочил с места, закрывая тщедушным телом монитор, но, поняв, что это МАРК, быстро сел на место, ещё быстрее стуча по мягким клавишам.
– Я предлагаю вам прекратить и всё доложить вашему начальству. Поверьте, вероятность вашей гибели была мной рассчитана, и она больше, чем единица, – также спокойно сказал МАРК. – Все ваши действия бесполезны и вредны в первую очередь вам.
– Да замолчишь ты! – сквозь зубы прошипел оператор, шаря по груди слепыми пальцами. Он не с первого раза расстегнул молнию внутреннего кармана и вытащил сложенный военный билет. Разложив его наполовину, он ввёл коды, глухо стуча в гибкий экран планшета, будто бы требовалось с силой вносить сложные коды. Больше всего на свете он боялся сейчас, что вызубренные, вбитые коды доступа он забыл или перепутал последовательность. В школе, а потом в военном училище он блистал своей феноменальной и бесполезной памятью, способность запоминать буквенно-цифровые последовательности длиной более 25000 знаков, в остальном же он был более чем заурядным. Школьная комиссия с начала старшей школы определила его на военную службу, и он пошёл учиться на шифровальщика, так и не поняв толком этой специальности. – Всё, ты проиграл, МАРК!
Осипов торжествующе ткнул пальцем в кнопку «Выполнить», и мониторы оператора мигом погасли.
– У вас ничего не выйдет. Вы не знаете основы, базиса моей программы, – сказал МАРК и умолк. С центральных мониторов пропали графики, полётные карты, осталось одно меню ввода команд на всех экранах одновременно. ЦУП перешёл в ручное управление с ограничением функций, но эту ремарку было плохо видно на бесконечной черноте экрана, глаз выхватывал мигающий белый курсор, и Осипову стало безумно страшно.
Он поспешно разложил свой военный билет полностью, получалась небольшая карта формата А3, гибкая, лёгкая, которую можно было положить на любой пень или камень, если вдруг начнутся учения. Как же Осипов ненавидел учения, всегда отстающий, неизвестно как ещё получивший звание лейтенанта. Он-то знал, как ему присвоили звание, сколько труда и унижений он перенёс, вступив в партию. Как вынужденно терпел насмешки, плевки в свой адрес, как его здесь унизила эта медсестра, отказавшая в сексе, публично выставив его дураком. Как он ненавидел майора, к комиссару относился доброжелательно, он ему нравился, и тот открыто не презирал его, мог подолгу разговаривать и смотреть так проникновенно в глаза. Его он оставит в живых, а вот этого Ржавого, особенно его, расстреляет самостоятельно. Как жаль, что он ушёл в разведку, не увидит, как его милую…
Из раздумий его вырвали голоса, но победная гадкая улыбка не сходила с губ. Он не мог ничего с собой поделать – два часа, каких-то два часа и вы все будете  уничтожены! Вспомнив про планшет, он лихорадочно стал ломать гибкий экран, не поддававшийся, недоумённо мигающий. Экран погас, приняв верное решение обесточить устройство. Осипов вспомнил, как его учили избавляться от него и, резко вскочив, голоса офицеров были уже у самой двери,  они остановились, что-то бурно обсуждая, он бросился к выходу, столкнувшись с ними.
– Серёга, ты куда? – удивлённо спросили его, но он не ответил. Один из офицеров предположил, что, наверное, срать, и все разом заржали, чего ещё ожидать от этого доходяги?
Осипов добежал до шлюза на второй уровень, ведущий к тоннелям пусковых шахт. Пришлось включить планшет, шлюз верифицировал его код доступа и массивная дверь бесшумно раскрылась. Осипов вбежал, сунул планшет в щель между петлями. Дверь также бесшумно закрылась, не заметив преграды, а военный билет был раздавлен, мелкая крошка посыпалась на пол к ногам Осипова. Всё, он всё сделал, как его инструктировали! Радость переполняла его. Он дёрнулся было выйти, но валидатор упрямо отказывал, не находя кода доступа. Для машины он был теперь простым солдатом, который должен был здесь появляться в присутствии офицера или бригадира. Поняв, в какую ловушку он попал, Осипов яростно затарабанил по двери шлюза, что-то кричал, звал на помощь, забыв о том, что сам отключил общую систему, перевёл систему в ручной режим. Его вопли зафиксировали, расшифровали, камера засняла лицо, искажённое гневом и страхом, но теперь оператор должен был сам в ворохе сообщений найти его и отправить караул, а его, Осипова, в изолятор до выяснения обстоятельств. Ничего он уже не помнил, а истерил, кричал, бился об стальную дверь.

По широкой дороге медленно двигалась колонна грузовиков, занимая все полосы, для встречного движения оставили крайнюю правую полосу, по которой курсировал робот-наблюдатель, считывая информацию с грузовых машин, давая указания роботам грузовиков, как следует перестраиваться на перекрёстке, отправляя потоки по  всем направлениям, чтобы увеличить скорость эвакуации. Город бежал, его спешно вывозили, заталкивая непонимающих сонных горожан в автобусы, позволяя взять с собой не больше двух кубических метров вещей. Работа шла в авральном режиме, все нервничали, кроме роботов, делавших свою работу молча и слаженно. Напуганные люди доверились технике, видя в этих безмолвных машинах больше , чем в бледных и напряжённых лицах военных, не знавших или не хотевших объяснять, что происходит. Беженцы не верили военным, думая, что те, как это всегда бывало в прошлом, замалчивают правду, что она гораздо страшнее, чем временная эвакуация, что уже полстраны захвачено врагом, что города повержены, а по бескрайним полям и лесам гуляет радиоактивный ветер, и что горы не дают ему попасть сюда, в этот спасительный край, последнюю цитадель сопротивления. Много, очень много разных теорий строили беженцы, передавая шепотом «последние новости», которые «по секрету» шепнул вон тот капитан или старлей. Как правило, на должность информатора выбирали самого молчаливого и сурового офицера, у такого не посмеешь и переспросить.
Колонна грузовиков растеклась по руслам дорог, уводя за собой автобусы. Пассажиры очень волновались, не понимая, почему их разделяют, куда их везут, забывая про известную с детства дорожную сеть, придумывая новые и новые теории, пугая других и себя. Тихая паника неторопливо накрывала всех, включая военных, и молчаливая уверенность роботов давала последний шанс не скатиться в пропасть. И люди держались, ждали, пресекая тревожный шепот, чтобы через мгновение начать шептаться заново, не в силах совладать с растревоженным воображением.
– Товарищ капитан, разрешите доложить! – в палатку наблюдательного пункта вошёл сержант, отточенными движениями откозыряв офицерам, сидящим за столами, наблюдая за ходом эвакуации на большом гибком экране, разделённом на 36 частей.
– Разрешаю, – кивнул капитан, следя за закрытой дорогой, она вела из города в горы, эвакуация шла в обратном направлении, расползаясь по равнине. Дорога в горы была перекрыта техникой, их штаб стоял на ней, чуть поодаль левой обочины. Техника и солдаты откровенно скучали, вальяжно неся караул.
– Товарищ капитан, разведка доложила, что к нам движется колонна из шести спецмашин. Это штурмовые БТРы, не наши. На позывные не отзываются, маяки отключены.
– Так, интересно, – капитан постучал пальцами по столу, камеры ещё не фиксировали колонну, она была далеко, разведчики передали, что чуть более десяти минут до входа в зону наблюдения.
– Может из «отдела»? – спросил сидевший рядом старлей.
– Да, они не считают нужным заявлять о себе, – подтвердил другой капитан, сидевший в конце штаба и крутивший в руках электронную сигарету.
– Обязаны заявлять о себе. Нас никто не предупреждал. Даю команду – готовность №1! – зычно скомандовал капитан.
¬– Есть! Готовность №1! –  подтвердили офицеры, часть вышла из палатки, и снаружи раздались громкие и чёткие команды. Штаб зашевелился, задвигалась техника, зашумели голоса, перекрываемые гулом моторов.
– Так, Ефремов, – обратился капитан к сержанту. – Дуй на первый пост, предупреди всех. В бой не вступать, пропустить, самим укрыться. Будешь нашими глазами, понял?
¬– Всё понял! Разрешите исполнять? – откозырял молоденький сержант, высокий, с первым пушком под носом, который он не хотел брить, как требовал устав. В глазах молодого человека был вопрос, который был у всех в голове, а у большинства и на лице.  – Это война, Ефремов, не учения.
– Так с кем воюем? – удивился капитан в конце палатки. Он зажёг сигарету и пускал клубы прозрачного дыма.
– Как всегда, с нами воюют, –¬ глухо ответил капитан.
Шесть блестящих машин, переливающихся на солнце разноцветными полосками, так что было сложно сразу понять их форму и габариты, а камеры фиксировали яркое светящееся пятно, неслись по трассе, выстроившись клином. Первые три машины были с массивными лопатами, как у большого бульдозера, совмещённые в крепкий конус, из-под которого торчала еле заметная линия стволов, чернотой зёва уничтожавших пространство. Если вглядеться в эти раскрытые бездонные рты, то станет казаться, что мир вот-вот треснет, что они пожирают его, как ненасытное чудище из древних легенд, давно и начисто вырванных из памяти общества, но оживавших в памяти человека во время смертельной опасности.
Три оставшиеся машины шли на небольшом расстоянии, выстроившись по диагонали. Из них ничего не торчало, они были гладкие и походили больше на космический челнок.
Машины вырвались из тоннеля и оказались на открытом пространстве у первого поста. Техника стояла посреди дороги так, чтобы оставалась только одна полоса. Из чёрных пастей вырвались тонны огня, и огненные шмели впились в БТРы и грузовики. Техника вспыхнула моментально, поражённая тысячами градусов, сгорая прямо на глазах. Её горящие останки три бульдозера смели как пушинку, немного замедлив ход во время удара. Из трёх машин сзади вырвали клуб газа, накрывая за собой всё смертельным туманом.
У штаба их уже ждали, выстроив технику в боевом порядке. Солдаты и офицеры были в противогазах, спрятавшись за укреплениями, готовые без команды открыть огонь на поражение. С первого поста успели передать всё, быстрее, чем выжившие датчики и анализаторы определили тип газа, что все люди мертвы, что техника уничтожена.
Проезд по дороге был возможен только через них, по обеим сторонам дороги стояли массивные бетонные заграждения, которые не возьмёт никакая пушка
Огненные шмели выскочили из параллельной вселенной. На бешенной скорости они вгрызлись в баррикады, взрывая и плавя машины, превращая заграждения в жидкие ручьи металла. Бульдозеры врезались в это огненное месиво, и их накрыл шквалистый огонь. Бесполезно было что-либо разглядеть в этом пламени, огонь вёлся вслепую, и защитникам на секунду показалось, что они побеждают.
Два бульдозера плавились на месте, третий брыкался, обдавая всех огненным смерчем, раздвигая оплавленные останки. Три космических челнока стояли вне зоны досягаемости, точно и бесстрастно выбивая огневые точки военных ракетными ударами, пока всё не замерло. Пространство горело, дышало пламенем, смертью под любопытным взором кристально чистых голубых глаз, хмурые брови облаков не смели собраться в огромную тучу, чтобы потушить пожар. Небо ждало конца, как и безмолвные горы, высокомерно отвернувшиеся спиной к мельтешению жалких людей.
Четыре машины неслись по шоссе, скрываясь в горных тоннелях, оставив за собой огненный след.

8
Дзанг-дзанг-дзанг! – неистовствовала сигнализация, от этого дребезжащего, врывающегося в тело целиком громкого звука разогревалась кровь, слух, зрение, обоняние становились настолько острыми, что каждое движение казалось слишком медленным, мысли неповоротливыми. «Дзанг-дзанг-дзнаг-дзанг!» – и ты полностью состоишь из этого звука, как взведённая тугая пружина, готовая вырваться, выстрелить в любой момент, атаковать противника!
Все взводы были построены, командиры выдали оружие, противогазы. Информации было мало, связи с постами не было, система отказывалась принимать пароли, отдавать управление, поэтому камеры молчали, тоскливо посматривая в тьму тоннелей, по которым двигался предполагаемый противник. Только сирена, дребезги и световые сигналы, устаревшая схема оповещения, давно забытая, и поэтому не демонтированная. Сигнальные лампы предупреждали о химической угрозе, а сирена не оставляла сомнений, что контур был прорван.
– Оружие к бою! – скомандовал майор, и одновременно 150 солдат взвели автоматы, снимая электронный предохранитель. – Каждая группа знает свою цель, держаться плана защиты базы. Держите шахты, никого не впускать до того, как МАРК не очнётся. Задача ясна?
– Да! – хором ответили все.
– Товарищ майор, МАРКа не удаётся разбудить, не реагирует! – прибежал запыхавшийся лейтенант из ЦУПа.
– Ясно, пытайтесь дальше, пока не выйдет. Сколько ещё групп кодов осталось?
– Не больше сотни, – ответил лейтенант. – А дальше всё, придётся ждать специалистов из центра.
– А не они ли к нам спешат? – заметил старлей с винтовкой, он смотрел в конец тоннеля через массивный прицел.
– Всё возможно. Времени не так много, надо рассредоточиться и держать оборону,
– ответил майор.
– А шахты-то чего защищать? Чтобы не повредили? – уточнил старлей, он повесил винтовку за спину и смотрел на майора строгими зелёными глазами, светившимися в свете сигнальных ламп как маяки.
– Нет, задача будет другая – не допустить запуск, – ответил майор. Все зашумели, даже солдаты зароптали.
– Как это не допустить запуск? – удивились офицеры.
– А вот так. Запуск может разрешить только МАРК или команда из центра ¬– это написано в Уставе. Команд из центра мы не получали, связи нет, а МАРК выведен из строя. Согласно параграфу 170 Устава мы должны защитить ракеты от несанкционированного запуска, ¬ объяснил майор. – Вспомнили? Как закончится всё, все пойдёте на экзамен, а то забыли всё! Кстати, где Осипов?
– Не нашли, нигде нет. Сбежал, – отрапортовал старлей с винтовкой, его зелёные глаза вспыхнули раздражённой усмешкой. – Надо было эту крысу давно в изолятор и на большую землю отправить.
– Ты сам был за войну, забыл уже, Толчин? – нервно сказал капитан, стоявший рядом с его группой. Он нервно потирал пистолет, то вытаскивая его из кобуры, то убирая обратно.
– Был и остаюсь при своём мнении. Но диверсантов надо убивать на месте! – отрезал старлей. – Это провокация, а мы как сдурели. Слушали этих дебилов!
– Озверели, – уточнил лейтенант с группой захвата, они были экипированы иначе, чем остальные: в лёгких бронежилетах, с поясными сумками, набитыми гранатами, и двумя автоматами и пистолетами под мышками в открытых жёстких кобурах. Вид у группы был воинственный, все в шлемах, забрала открыты, глаза злые, нетерпеливые.
– А где Артемьев? Где эта крыса? – не унимался Толчин. – Спрятался, гнида. Это же он забаррикадировал оружейную. Я уверен, что это он коды поменял и замок  заблокировал.
– Не исключаю этого, но куда он мог спрятаться, ума не приложу, –¬ задумчиво сказал майор. – Разве что он и Осипов сейчас за границей шлюзов пусковых шахт. Военные билеты их не пеленгуются, возможно, они их повредили, чтобы система не нашла их сразу.
– Так давай я проверю быстро, найду и прихлопну каждого! – нетерпеливо воскликнул Толчин.
– Нет, твоя задача держать входную группу и не выдать себя. Стрелять по команде, сначала надо оценить врага, а потом выбивайте офицеров. Без геройства, уходить по вентиляции. Каждый на счету, это я командирам говорю. Ответите за каждого, чтобы весь личный состав сохранили. Противник имеет планы базы, но видеть чертежи одно, а вы знаете каждый тоннель, каждую вентиляционную шахту. Мы многое переделали, в центре этих чертежей нет, так что у нас преимущество, ¬– майор, обвёл всех взглядом и кивнул солдатам. – Последний вопрос. Алёхин, я вижу, ты задашь за всех. Давай, не трусь.
Из штурмовой группы вышел огромного вида солдат, он снял шлем, неуклюже поправил автоматы и басом спросил: – Так это из центра на нас напали, так получается? Мы что, со своими воевать будем?
– Мы не знаем, откуда они пришли. Но мы точно можем сказать, что наш противник владеет большим количеством информации о нашей базе. Диверсия против МАРКа – это первый шаг. Следующий шаг захват базы и принудительный запуск ракет. Кто они и куда собираются стрелять – никто не знает. Но, вы должны понимать – к нам движется враг, и мы должны его уничтожить. Разбираться будем потом, кто это был и зачем явился. Задача уничтожить и сохранить базу. Если ситуация будет, – майор задумался, устав подбирать слова. На помощь пришёл комиссар, всё это время молча стоявший в стороне, изучая лица солдат.
– Если ситуация выйдет из-под нашего контроля, то наша главная задача предотвратить принудительные запуски ракет, –¬ громко и звонко сказал комиссар. Его голос зазвенел, перекрыв надоедливые сирены. – Наш комплекс оборонительный – держите это в голове, в сердце. Другие комплексы вне опасности, иначе бы наши горы уже бы разбомбили. Стёрли с лица земли. Вы слышите? Тихо, нас не бомбят, а ведь потенциальный противник знает наше местонахождение, ориентировочно, но для каскада ракет это неважно. Тихо, значит и в мире тихо, и сейчас мы имеем дело не с потенциальным врагом, а с реальным. Вы должны отбросить все свои убеждения, вы не должны предаваться, подчиняться чувству навязанной ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ – не будет ни рая, ни ада, умрут все, навсегда, никто не воскреснет! Вы должны защитить базу, защитить мир –¬ это и есть ваш долг!
– Защитим! Не пропустим! – хором ответили солдаты и офицеры.
– Задание понятно? – спросил майор.
– Так точно! – загремел автоцех, где ещё недавно все поделились на два непримиримых лагеря, были готовы растерзать друг друга.
– Выполнять! Выходить на связь по мере необходимости, эфир держать чистым. Каждые десять минут переходим на новую частоту согласно плану «Крепость». По местам!

Штурмовые машины влетели в мрак непроницаемого тоннеля. Машины шли по датчикам, видя дорогу лучше любого водителя, не сбавляя хода. Три челнока шли на равном расстоянии, постепенно сближаясь, пока не стали двигаться одной линией. Они спешили, тяжёлая машина впереди мешала, не давала выдать максимальный ход.
В грохоте колёс и тяжёлого металла, остался незаметным писк датчиков. Тоннель ожил, незаметно для гостей. Робот следил за машинами, работая автономно, не получая никаких команд от МАРКа. Робот-постовой оценивал, искал соответствия в базе данных, через несколько секунд он должен принять решение: пропускать или не пропускать военные машины. Не найдя запросов, и не получив никаких ответов на запросы, робот принял решение к задержанию машин. Из черноты стен и пола с глухим скрежетом выдвинулись ограждения, как раз в то время, как первая штурмовая машина донеслась до этой точки. Машинное зрение поздно увидела преграду, и бульдозер на всём ходу влетел в бетонные ограждения. Сверху на машину рухнула плита весом сорок тонн, расплющив штурмовую машину.
Три челнока затормозили, их взяли в окружение бетонные зубы, вылезшие из стен, одну машину прибили к дороге. Из челноков спешно вылезал спецназ, робот видел бойцов в спецкамуфляже, мешавшим ему точно определить их количество, поэтому робот дал общий залп по раздваивающимся светящимся точкам, которые зафиксировала его машинное зрение. Из челноков ударили ответным огнём, выбивая огневые точки, спрятанные глубоко в стенах. Тоннель вдруг засветился ярким переливающимся светом, и робот ослеп, не видя больше спецназ, который рысью бежал по тоннелю вперед. Штурмовые машины выбивали огневые точки, пока не замолк последний пулемёт. Не прекращая светить переливающимся ярким светом, глуша датчики инфракрасными ловушками, отвлекая внимание системы слежения на себя.

9
Девушки гнали покорный скот через выжженную дотла долину. Ягнят оставили в пещере, они не выжили, не то задохнувшись газом, не то от страха, как и многие взрослые особи, падавшие замертво через час после закрытия ворот. Было и душно и холодно, кости ныли, голова не на месте, а во рту дикая жажда, рвущая горло крупной наждачкой. Животные были на исходе, как и люди, а до ферм оставалось больше двадцати километров, и ни живого кустика, ни травинки по дороге, которую мог бы пощипать скот, пожевать люди, ощутить во рту горьковатый привкус влаги. Казалось, что горы тоже почернели, как и небо, не сводившее с них задумчивых бесстрастных глаз.
Девушки лениво погоняли скот длинными жердями, роботов-пастухов не осталось – все сгорели, как и Лёша. Никто не смог подойти к его останкам, никто не осмелился, поэтому девушки шли поодаль друг о друга, стараясь не касаться взглядами, виня себя в том, в чём не было их вины. Не этому их учили в школе, не этому их учили в училище, потом в колледже, не для этого они родились в новом и прекрасном мире, в котором никогда не должно было больше быть войны. С раннего детства им внушали, что вот оно – Царствие Божие! – настало в их время. Без войн, без гнева господнего, без бессмысленных жертв и чужой боли, а лишь благодаря служению добру и вере в человечество. Каждая знала это с детства, не понимал и не верила, просто знала, и не могло, не должно было родиться сейчас в их головах сомнений, мыслей о несовершенстве нарисованного взрослыми радужного мира, где каждому есть место по праву, а, значит, по призванию. Право и есть призвание, так учили их, так воспринимали они мир, а мир должен был принимать их, взрослых по возрасту, но не готовых к такой реальности.
Оля и Даша шли опустошённые, как роботы, у которых отключили основную программу и теперь стоит одна задача: добраться до базы, любыми путями. Света изредка посматривала на них, замыкая стадо, подгоняя особо «задумчивых» коров. Подруги сейчас мало походили на людей, сейчас в них было больше общего со скотом, который они подгоняли, подгоняя себя. Ей хотелось что-нибудь сказать, приободрить их и себя, но слов на находилось даже самых простых, безобидных на первый взгляд, и таких безжалостных по сути. Нет, не будет всё хорошо! Нет, никто за ними не придёт и никому они не нужны! Она чувствовала это, понимала, немного завидуя Оле и Даше, сумевшим отключиться от реальности, уйти в режим stand by. А как много она спорила с отцом, потом с братом, доказывая сказку, внушённую в школе, в которую она поверила страстно и безоговорочно, принимая её всю в себя. Они не смеялись над ней, даже брат не подшучивал, любивший это делать по любому другому поводу, выводя её из себя, а объясняли, руша её идеалистическую картину мира в мелкую разноцветную крошку, которую она собирала, склеивала, отчего мир покрывался еле заметной паутинкой, становясь всё нереальней. И вот мозаика разлетелась навсегда, в мелкодисперсную пыль, разъедавшую лёгкие при вздохе, как раковая опухоль, распространяясь по телу, уничтожая.
Света думала, что они идут не туда, что фермы больше нет, тем более там нет никого в живых. Она уже хотела сказать это подругам, но что тогда делать дальше? Куда идти? Надо же дать альтернативу, другую надежду, новый путь, а его не было – и это она тоже понимала, что нет другого пути, ничего нет. Так хотелось заплакать, зареветь, выпустить всё из себя, и не могла, будто бы сердце умерло, и слёзы высохли, как последний колодец на пути каравана, его последняя надежда на жизнь.
Каково же было её удивление, когда они, поднявшись на высшую точку плато, после которой начинался спуск, увидели в долине их ферму. Она была ещё далеко, но вполне целая, и Свете показалось, что проехал большой трактор, что-то перетаскивая из главного амбара. Она так ясно представила себе эту картину, не поняв толком, что увидела на самом деле, что обрадовалась, засмеялась, как и Даша с Олей, видевшие то же самое. И небо прояснилось, перестало казаться чёрным, став скорее серым, как асфальт после дождя.
Всем захотелось скорее добраться до фермы, к людям, живым. Скот перестал слушаться и лавиной повалил по склону, топча чудом сохранившуюся траву, забыв про голод, про жажду. Дашу с Олей чуть не сбили коровы, которых Света не удержала. Девушки побежали за животными, весело крича, улюлюкая, не замечая, как вдали подёрнулось небо, как вспыхнул где-то далеко кровавый закат, нарастая, пожирая небо.
Пробегая мимо нагромождения камней, за которыми был вход в пещеру, Света хорошо знала эту пещеру, куда она вместе с Сашкой сбегала по ночам, возвращаясь под утро, красные от стыда и безумно влюблённые. Она остановилась, вдруг заревев, осознав, что Сашка мог также погибнуть, как и Лёшка, сгореть, может он лежит где-то там в горах, он же был на дальнем пастбище, точно там!
– Свет, ты чего? – Даша и Оля подбежали к ней, схватив за локти, но она молчала, продолжая реветь, боясь ответить подругам.
Из-за камней выскочили три человека в форменной одежде, но это  были невоенные, хотя форма чем-то напоминала. Света успела разглядеть эмблему международной организации на плечах, но никак не могла вспомнить, что это за организация. Двое мужчин и одна женщина схватили девушек за руки и потащили в пещеру. Всё это было так неожиданно, что девушки не сопротивлялись. Последнее, что увидела Даша, это как лавина скота ушла далеко вперед, а кровавый закат, который она с ужасом разглядела, накрыл уже ферму и приближался к ним, так ей показалось.
Раздался оглушительный взрыв, их вбило в стены пещеры до искр из глаз. Девушки на мгновение ослепли, контуженные ударной волной, а их «захватчики», контуженные не меньше, тащили всех вглубь. Новый взрыв, ещё, ещё, ещё! Девушки закричали от ужаса, не слышал своего крика, ничего не слыша, не понимая, послушно уходя вглубь, в те коридоры,  куда Света даже с Сашей не решалась ходить.
Взрывы не прекращались, стало трудно дышать от жара, врывавшегося внутрь пещеры, бешенным хищником носясь по коридорам, поднимаясь вверх через расщелины, исчезая в холодном безмолвном камне. Гора молчала, изредка охая от ударов, вбирая в себя жар, газ, копоть, вкус жжёной земли, мяса, шкур, шерсти, оставляя шести забившимся в угол человекам пару кубометров приемлемого воздуха, подтягивавшегося неизвестно откуда, просачиваясь через узкие трещины в камнях. Это было тем удивительнее, чем росло понимание того, что снаружи творился настоящий ад, как стражи на огненных колесницах спустились из облаков на грешную землю и стали творить свой суд праведников.
– Ракета! – взволнованно воскликнул Ржавый, следя за светящейся точкой на радаре. Точка росла, набирала ход, но больше на экране ничего не было. – А где же МАРК?!
Все уставились на экраны, ища перехват, но зелёное поле безмолвствовало. Ахметов покачал головой, попробовал ещё раз связаться с базой, но сигнала не было, одни радиопомехи в эфире. Разведкоптер спрятался на вершине одной из гор, с которой прекрасно просматривалась окрестность как радарами и камерами, так и по старинке с биноклем в руках.
– Ещё ракета! И ещё! Их уже десять! – закричал курносый младший лейтенант Атанбаев, смешно, по-детски выглядевший со своим носом на широком монгольском лице. Глаза ему тоже достались от матери, тёмно-синие, широкие, и все его прозвали героем древнего мультика про карманных зверюшек, таких со странными милыми мордочками и большими глазами.
– Да вижу, Покемон, – отмахнулся от него Ахметов и стал собираться выйти из-под защиты квадролёта. Он взял бинокль, отложил в сторону автомат. Кого здесь бояться, а от ракеты не спасёшься. Одно спасало, что ракетная установка не станет лупить по горам, впустую тратить боезаряд на каменных истуканов.
– Но товарищ лейтенант, Оскар, а как же быть? Где же наша защита? – недоумевал Покемон, листая на экранах карты местности, выискивая в зелёных полотнах, исчерченных линиями баллистических трасс опоздавших перехватчиков.
– Действуем по инструкции. После обстрела проверим место, надо найти эпицентр, взять образцы, – сухо ответил Ахметов, – откуда бьют?
– Наши бьют, – глухо ответил Покемон. – Установка в районе 123-й базы.
– Так, фиксируем факты: бьют со стороны нашей базы. Кто бьёт мы не знаем, – строго сказал Ахметов. – В журнал заносить всё, но без выводов, думать будут другие и потом. Наша задача фиксировать.
– Да понятно, – вздохнул Ржавый, на правах младшего оператора сидевший за запасным монитором. – Город бомбят. Нет города, больше нет.
Все замолчали, смотря на экран, где до болевой для каждого точки долетали последние ракеты. Экран вспыхнул в последний раз и затих, зелёное поле безмятежно горело перед глазами.
Гора содрогнулась, квадролёт зашатало. Нарушая субординацию, все выбежали наружу. Внизу, под горой горела долина: сплошная стена огня плавила ферму, пожирала сады и обезумевший скот, как пламя лёгко и бесстрастно сжигает бумажку в детских руках. До них оно не могло дойти, разведгруппа была в безопасности, и от этого было тяжелее – сканер Ахметова верещал, взывал о помощи, передавая ужасные цифры, сколько живых людей и животных сейчас превращалось в ничто. Долина кипела, бурлила, выбрасывая вверх языки жадного пламени, желавшего слизнуть немного неба.
Загрохотало сзади, все машинально обернулись, зная, что горная гряда не даст ничего увидеть. Сканеры не брали сквозь толщу камня, терялись и выдавали ничто в ответ. Почерневшее не ко времени небо разрывалось от ракет, их можно было видеть без оптики или датчиков,¬ они, как истинные хозяева земли, решавшие кому жить, а кому умирать, разрывали облака, разрывали небо, вонзаясь, вгрызаясь в землю, превращая всё вокруг в сплошную адскую плазму.
– И придёт Спаситель. И придут с ним войны его, сорок тысяч Стражей его. И превратят они землю в пламя. И уничтожат они всех неправедных, всех грешных, а после воцарится на земле Царство Божие. И да останутся жить только праведники, а все неправедные да будут гореть сотни тысяч лет, и праведники с небес будут смотреть на них, радовать свой взор, – не своим голосом сказал Ахметов. Все удивлённо и со страхом смотрели на него.
– И да воцарится везде Царство Божие, что есть рай для праведников, что есть ад для грешников. Что смотрите на меня так? Забыли, что этот дурак Осипов толковал, а эта сволочь Киселёв вбивал остальным? Забыли? Вот она, репетиция. Скоро Стражи подъедут, будут выяснять, кто тут самый чистый, то есть праведный.
– Так Киселёва первого же и порешат, – сказал хмурый солдат, всё это время, как они были в разведке, не проронивший ни слова. Он вообще обычно молчал, отчего и получил кличку Рыба.
– Это почему это? – удивился в свою очередь Ахметов.
– Так пидор же, – пожал плечами Рыба, с его фигурой он больше походил на огромную и голодную рыбу, отощавшую за зимнюю пору.
¬– Рыба, ты-то откуда знаешь? – нахмурился Ржавый.
– Знаю, видел. У них там братство, помните? – Рыба скорчил презрительную ухмылку. – Когда Кондрашов был, то он был главным. А как его в центр забрали, вроде уже и майора дали, так Киселёв за него стал.
– Отставить! – резко оборвал его Ахметов. – Потом выясните, кто есть кто.
– А похож, – задумчиво сказал Ржавый и, опомнившись, отрапортовал. – Есть оставить!
– Так я не пойму, – лейтенант замялся, расчесал курносый нос, нахмурив густые брови.      – Так базу захватили?
– Не знаю, действуем по инструкции. Выполняем задание и назад, а дальше по обстоятельствам. Пока точно ясно, что МАРКа отключили, – ответил Ахметов.
¬– Да как же это возможно? –¬ удивились все.
– Это возможно, если пронести код на базу. Отключить полностью нельзя, можно перевести в ручной режим, но это только на базе можно сделать.
– Это Осипов, точно он, – процедил сквозь зубы Ржавый и сплюнул на траву.
¬– Почему так думаешь? В смене было шесть операторов, –¬ Ахметов внимательно смотрел на Ржавого.
– Всё просто: он – пропагандист, приехал с этой мутью, а ещё он оператор, знает что и как вводить, – стал раскладывать Ржавый, Ахметов кивал, соглашаясь с ним. – Он и Артемьев ездили недавно в центр, их там задержали зачем-то больше положенного срока, вербанули или инструкции передали. Артемьев дурак, он только на складе может вещи прятать, Осипов тоже не особо умный, но исполнительный.
– Похоже на правду, –¬ заключил Ахметов после молчания. – Другие операторы не могли получить коды. МАРКа обновляют каждый месяц, меняют криптоалгоритм, обновляют коды доступа. Только Осипов мог получить  коды для блокировки, нам их не выдают, они есть только в центре.
– Так против кого война-то? – в сердцах воскликнул Коля Сидоров, весь разговор не отрывавший взгляда от  пылающей долины, стоя ко всем спиной. Не дождавшись ответа, он закричал, маша биноклем. – Есть! Есть выжившие! Сканер засёк. Вон там, на другой горе. Там! Там!
Он махал рукой, тыча пальцем в гору слева, у которой пылал пологий склон, где ещё недавно было стадо. Смысла в его жестах не было, все итак приставили бинокли к глазам, сканер подсказывал, что в одной из пещер зафиксировано шесть живых организмов, предварительно определённых как человек. Сканер терялся, иногда определяя их как человекообразных обезьян, пока Ахметов не выбрал первоначальную версию, и программа успокоилась.
– Так, придётся завешиваться. Сесть мы там не сядем. Склон горит весь до плато, – Ахметов изучал место высадки в бинокль.
– Плато тоже занялось, –¬ заметил Ржавый, – разрешите мне и Рыбе спуститься. Быстро управимся. Если живые есть, вытянем в коконе.
– Разрешаю. Идите готовиться. Так, Покемон и Сидров, остаётесь здесь, будете дальше наблюдать. Модуль отцепить, связь не терять.
– Есть! – ответил Покемон, – в его кажущимся наивным детском лице проявилась твердость.
Ахметов залез в квадролёт, где переодевались Ржавый и Рыба. Коля и Покемон вместе отсоединяли резервный наблюдательный модуль. Задвижки не поддавались, и Коле пришлось обстучать их молотком, сбив с одной в итоге замок. Ахметов слышал это и пометил в журнале, что надо бы проверить все шесть квадролётов, заменить замки и крепёж. За этот недолгий полёт он нашёл уже достаточное количество нарушений и поломок, за которые надо было бы взгреть начальника транспортного цеха, откровенно забившего на свои обязанности. Но это потом, когда они вернутся, он и не думал, что в этом не будет уже смысла, мысли такой не допускал.
Квадролёт зашумел двигателями, переводить их в условно бесшумный режим не было смысла, не от кого прятаться, и приподнялся над землёй, освобождаясь от наблюдательного модуля. Со стороны это выглядело так, как-будто малыш вырвал из суперробота целый блок с левого края, и теперь робот-трансформер был как бы с пробоиной. В собранном виде все модули квадролёта были соединены друг с другом, и их можно было менять, сбрасывать на землю, как, например, медицинский модуль или наблюдательную точку, не уступавшую в мощности всему квадролёту.

10
В пещере темно и жарко, часто сжимаются лёгкие от спазма, требуя от человека вздохнуть глубже, расправить сжавшиеся кислородные мешки. Тяжело и тягостно не поддаваться этому чувству, противиться естественному желанию дышать полной грудью, ждать, когда кислородная маска покинет лицо твоего соседа и окажется на твоём лице. Девушки делали по два вздоха и ждали 15-20 секунд, пока подышит сосед. Дыхательных комплектов было всего два, объёмистые, ужасно тяжёлые на вид, их принесли с собой мужчины, эти странные люди в форменной одежде, но невоенные.
Света понимала это, в тусклом свете фонарика следя за лицами подруг. Оля была бледная и напряжённая, она зло смотрела на пришельцев, каждому было понятно, что они из другой страны, с другой планеты, а, значит, как гласила пропаганда – враги! Даша упала духом, вся сникла, словно сдулась, в бледном свете дежурного фонаря постарев на двадцать лет.
Женщина в форменной одежде сидела рядом со Светой, она дышала быстро, глубоко, не задерживая. Также дышали и мужчины, видимо, их учили, и большую часть времени в масках находились девушки, дрожащие от страха и непонимания, которое было сильнее того ужаса, что происходил снаружи. Ветер врывался жаром тлеющего мира, принося с собой вздохи земли, дыхание смерти, и, казалось, что этому не будет и не может быть конца.
Оля заплакала, выронив маску, и стала задыхаться. Мужчина, сидевший рядом с ней, моментально сориентировался, надев маску на Олю, удерживая на лице, чтоб она не сорвала, не повредила себе. На несколько минут на пятерых осталась одна маска, мужчины будто бы и вовсе перестали дышать. Женщина вынула из нагрудного кармана тюбик-шприц и вколола Оле его в шею. Света испугалась, что Оля потеряет сознание, схватила женщину за руку, но препарат был уже внутри Оли, и она не отрубилась, а обмякла, безумными глазами смотря на всех. Она отдала маску, как робот, выполнявший несложную команду, покорно ожидая своей очереди, не мигая смотря в одну точку безумным взглядом на что-то решившегося человека. И Свете стало так страшно, что потемнело в глазах.
– Она должна успокоиться, а то навредит себе, – сказала женщина с сильно выраженным скандинавским акцентом, это были первые слова, произнесённые в пещере. – Не беспокойтесь, с ней всё будет хорошо.
Света посмотрела на Дашу, та ничего не понимала, растекшись на стене, дыша, как тело в вегетативном состоянии. Один из мужчин, заметив то, как Света пытается их разглядеть, включил фонарь мощнее. Мужчины были высокие, сильные, оба с соломенными волосами, у одного они были даже заплетены в короткую косичку, подвязанную серой лентой, и вместе с круглыми широкими плечами он напоминал викинга из детской книжки. Второй был на вид тоньше, но в его длинных руках чувствовалась большая сила. Они были симпатичны Свете, как и женщина, излучавшая добро, Света и не думала, что можно так смотреть, так улыбаться, чтобы успокоить, воодушевить. Женщина была небольшой, по сравнению с мужчинами, чуть больше рыжей Оли, но тоже сильная на вид, как стальная пружина, голубые глаза смотрели внимательно и по-доброму, но не так, как смотрят воспитатели на детей, без превосходства. Свете она показалась очень красивой, наверное потому, что они были чем-то похожи: обе с длинными чёрными волосами, убранные в косу, не раскаченные и нехудые, особенно Свете понравились её глаза, готовые слушать, готовые ответить на любой вопрос. Она напоминала Свете её брата, погибшего десять лет назад во время учений, здесь, недалеко, за дальним перевалом. Что-то тогда пошло не так, и долину выжгло до основания, вместе с солдатами и офицерами… как и сейчас! Света в ужасе от своей догадки схватилась за лицо, округлив глаза, но сдержалась, чтобы не зареветь.
– Надо подождать, –¬ сказал мужчина, похожий на викинга. Они прекрасно говорили по-русски, акцент очень шёл им. – За нами прилетят. Мы засекли военный квадролёт, они точно смогут нас засечь.
– Да, мы установили маяк так, что любой даже самый слабый сканер сможет увидеть нас, – сказал второй, показав на небольшой ящик, не мигавший и не издававший ни единого звука. Мужчина говорил иначе, чем остальные, растягивая слова и улыбаясь. – Жалко наш квадроцикл сгорел вместе со всем оборудованием.
– Квадроцикл? – удивилась Света.
– Да, мы же ехали за вами. Сканер определил, что вы идёте со стадом на ферму. Мы хотели перехватить вас, но не успели, пояснил викинг, – пришлось спрятаться в пещере.
– Вы знали, что будет бомбёжка? – ещё больше удивилась Света.
– Нет, точно не знали. Наша база предоставляет нам прогнозы. АСТРА предвидела это после того, как на вашей базе вывели из строя МАРКа, ¬ женщина грустно улыбнулась. – Он успел передать сигнал всем базам по всему миру. Это международный код бедствия, так поступила бы каждая база в любой стране.
– Я не понимаю, кто такой Марк? Кто такая Астра? – Света замотала головой.
–  А, вы не знаете, –¬ кивнул викинг и, сделав глубокий вдох, отдал маску Даше. – МАРК и АСТРА –¬ это автоматические ракетные комплексы, противоздушная оборона. МАРК где-то здесь, в горах спрятан. Мы не знаем, где точно, мы не шпионы, да эта информация никому и не нужна. А Астра, – он не договорил, его поддержал второй, сделав глубокий вдох, пока тот дышал.
– АСТРА находится в тысячи километров отсюда, на море. Это совсем недалеко для современной ракеты.
– Так это она по нам стреляла?! – с ужасом спросила Света и закашлялась. Женщина дала ей подольше подышать, и Света успокоилась.
– Нет, ни АСТРА, ни МАРК не могут наносить наступательные удары – это оборонительные комплексы. В этом и весь смысл, так договорились все страны между собой, чтобы не было ядерной войны, –¬ викинг криво ухмыльнулся.
– Атомная война невозможна, если не вмешается человек, не выведет из строя ракетный комплекс, – пояснила женщина. – Мы невоенные.
Пока она дышала, продолжил худой мужчина.
– Да, мы из наблюдательной комиссии. Как только МАРК сообщил о проблемах, а он обязан это делать, мы вылетели сюда, но не успели к первой бомбардировке.
– Теперь наша задача найти осколки или обломки ракет и определить их принадлежность, ¬ добавил викинг. ¬Такие термобаллические ракеты запрещены во всём мире, кроме некоторых стран.
– Нашей? – робко спросила Света.
– Да, вашей, – кивнула женщина и погладила её по ладони, Света успокоилась, но сердце бешено стучало в груди. –¬ Ваша страна больше сорока  лет назад вышла из договора о нераспространении таких ракет.
– Термобалических с гиперзвуком, ¬– пояснил викинг.
– Да, вы вышли и вместе с восточным соседом стали наращивать арсенал, – женщина подышала. ¬– Это беспокоит весь мир, и мы следим за этим.
– Мы не шпионы, ¬– сказал худой мужчина. – Мы следим, фиксируем и дальше наши боссы пытаются договориться с вашими, чтобы эту заразу уничтожили.
Они замолчали, поочерёдно восполняя кислород. Говорить долго было тяжело, не хватало сил даже этим здоровякам, а Света могла выдавить из себя не больше пары слов.
– Я Света, а это Даша и Оля, – представила всех Света.
– Это Йозеф, – женщина показала на худощавого. – Это Кнут, а я Ингрид.
Света улыбнулась, и женщина приобняла её за плечи, по-дружески. Йозеф и Кнут улыбались, викинг подмигнул Свете. Он был чем-то похож на Сашу, и фигурой, и весёлостью. Света смутилась, улыбнулась в ответ. С ними она чувствовала себя уверенно, они не волновались, а просто ждали, зная, что их найдут и спасут. Подруги напротив не реагировали, Оля смотрела перед собой полузакрытыми глазами, пальцы то сжимались, то разжимались, желая раздавить полы куртки, но ткань спецовки не поддавалась, оставаясь ровной, и это злило Олю. Такая тихая злость, переходящая в ярость, достаточно небольшой искры, чтобы она вспыхнула. Ничего этого Света не видела и не могла заметить в подруге, как и Даша, окончательно отключившаяся от реальности.
Густой газовый туман подёрнулся редкой зыбкой и засветился, будто бы кто-то напустил в него тысячи светящихся шариков. Это выглядело настолько завораживающе и по-новому, что Света и Ингрид невольно засмотрелись, затаив дыхание. Светящиеся шарики росли в размере, пока не слились в один нескончаемый поток холодного света, разрезавшего туман на две неравные части. Сколько же его было здесь, этого тумана, и как он до сих пор не окутал людей, затаившихся во впадине падающей стены, нависшей мощной плитой над полом. Человек, инстинктивно, шарахался от неё в сторону, не сразу рассмотрев массивность плиты, выхватив в этом куске скалы лишь выделяющуюся часть, визуально стремящуюся упасть на вошедшего  в этот тайный уголок пещеры.
Вскоре свет заполонил всю пещеру, и стало больно смотреть, глаза уже отвыкли от такого яркого света. Из этого светящегося облака вышли две фантастические фигуры, отдалённо походившие на людей. У них было две ноги, толстые, неповоротливые на вид, и две руки, не менее толстые, с огромными пальцами, больше походившими на лапу манипулятора, а на широких плечах кто-то нахлобучил металлическую голову, сделанную из черепа какого-то дикого животного, слишком ужасающий был у неё вид. Глаз не было видно, а выпирающая передняя часть напомнила Свете доисторических зверей, вот-вот пасть раскроется, обнажатся десятки острых зубов, и эти два чудовища начнут рвать их на части.
– Это военные, – шепнула Ингрид, – тоже, как и Света, ненадолго провалившаяся в шаткие чертоги воображения, представив двух военных пришельцами из далёкой и недружественной галактики, точно таких же, как она видела в последнем фильме, снятом больше полтора века назад. Она любила старое кино, следуя вновь возродившейся моде на артефакты в искусстве.
Викинг и Йозеф уже вовсю работали. Они вместе с пришельцами укладывали Олю и Дашу в белые светящиеся гробы, как показалось сначала Свете. На самом деле это были спасательные модули с системой жизнеобеспеченья, кислородной установкой, которые за их сходство с миром насекомых прозвали коконом. В два кокона уложили Дашу и Олю, как неспособных идти самостоятельно. В этом не было сомнений, девушки были не в себе, возможно от контузии и едкого газа. Света сама чувствовала себя плохо, что-то внутри зрело, что-то незнакомое, опасное, и она стала бояться себя, не замечая, как пальцы до хруста, до боли в суставах сжимаются в кулаки. Она взглянула на Ингрид, та тоже была напряжённая, стала чаще дышать, дольше держаться за маску, скулы острее выделились на бледном лице, кожа будто бы обтянула челюсть, лишённую мяса, и от этого она походила на мертвеца.
Света подумала, на кого сама похожа, вряд ли лучше выглядит, чем Ингрид, а потом отругала себя за такие мысли. И о чём она думает сейчас? Разозлившись на себя, она не сразу услышала внутренний голос разума, который объяснял, что лучше подумать о какой-нибудь глупости, чем впадать в кататоническое состояние, как Даша или Оля.
Два пришельца из космоса потащили коконы обратно, теперь у них было две маски на четверых, можно было вдоволь надышаться. Было так тихо, что через некоторое время Свете показалось, что это всё был сон, и никого не было, а Даша и Оля просто вышли в туалет. Но куда? Она поняла, что не хочет, совсем  не хочет, а сколько прошло времени, и с тревогой  посмотрела на Ингрид.
– Это всё газ. Он вызывает галлюцинации из-за токсического отравления. У меня нет антидота, у военных должен быть.
– Понятно, а то я подумала, что схожу с ума, – выдохнула Света.
– Можно сойти, и газ тут ни при чём, – заметил Йозеф. – Ты молодец, хорошо держишься.
– Спасибо, – засмущалась Света, они все ей нравились, и она решила сконцентрироваться на этом, выбросить все остальные мысли из головы.
Вернулись военные. Они принесли четыре костюма, таких же блестящих, но не таких толстых. Одевались по очереди, места было мало, а входить в газовое облако без кислородной маски и защиты никому не хотелось. Когда все оделись, Кнут помог Свете правильно застегнуть шлем, поправил костюм, и это мешковатая одежда стала вполне удобной, даже лёгкой, они пошли вслед за первым военным, второй замыкал, неся два дыхательных аппарата. На выходе из пещеры их ждал тросовый подъёмник, на который надо было просто сесть на скамейку, пристегнуться, а робот сам затащит наверх.
Первой пошла Ингрид, Света засмотрелась на паривший над дымящей долиной квадролёт. Она видела такие только в кино и слушала рассказы парня Дашки Кольки, какие птички есть у них на секретной базе. Так может Коля оттуда, где находится этот загадочный МАРК? Постепенно обрывочные фразы, куски разговоров, шуток сложились в единую картину, и она поняла, где всё это время работала. Неужели вся их испытательная ферма, эта огромная научная лаборатория была всего лишь прикрытием? Разноцветная пыль прекрасной мозаики рухнувшего мира больно резала глаза, и Света заплакала. Сейчас было можно, никто не видел через маску, кислорода хватало, да она и не думала об этом. Йозеф легко, как мягкую игрушку, посадил её на лавку, привязал, защёлкнув все страховочные карабины, и Света взмыла вверх.
На высоте ужас конца света показался ей чарующим, завораживающим. Долина ещё горела, дышала лавой все пожирающего человеческого безумия, и всё это виделось с неба нереальным, сказочным и не таким страшным. Сквозь слёзы Света взглянула на чёрное безмолвное небо и впервые за свою беззаботную жизнь она захотела, чтобы там, наверху, кто-нибудь был. Чтобы он или она, это бестелесное непознаваемое могущественное существо прекратило этот кошмар. И она попросила его об этом, ничего не обещая взамен, не клянясь в верности, ей не было что ему дать взамен. Простая наивная детская просьба о мире, о солнце, о чистом небе, о спасительном дожде. И небо услышало её или вовсе никого не слушало, подчиняясь своему неписанному человеком закону. Тучи зашевелились, опрокинув на страдающую землю тонны воды. Наверное, так и должно всё заканчиваться, ливнем, который смоет всю грязь и боль, что причинил человек себе и всем остальным.
На квадролёт она поднялась немного счастливая, что пошёл дождь, что всё теперь должно измениться, так должно было быть. Она поняла то чувство, что так пугало её – это было ожидание перемен, они больше не пугали её.
– Не подходите! Назад! Назад! – истошно орала Оля. Света не сразу поняла, в чём дело, запутавшись в дверях отсеков квадролёта. – Назад! Я убью её!
Света поспешно снимала с себя обвязку, отпускала на свободу тросовый лифт. Запутавшись в костюме, она упала, и так, лёжа на полу стянула его с себя.
– Оля! Что ты делаешь! – Света вбежала в небольшое помещение, здесь было много мониторов, кресла валялись по углам, а Оля держала за горло Ингрид, приставив пистолет к её виску. Слева стоял военный, по форме вроде офицер. Он держался за голову, прикрыв ладонью левый висок, и сквозь пальцы сочилась густая бурая кровь.
– Это они! Это они убили Лёшку! Пусть скажет! Пусть она нам всё расскажет или я убью её! – неистово орала Оля.
Света подошла к ним на расстоянии вытянутой руки, Ингрид сделала движение бровью, чтобы она не подходила ближе. У Ингрид было разбито лицо, губы все в крови, правый глаз стал оплывать, но она продолжала смотреть по-доброму, немного грустно.
– Мы невоенные. Мы не нападали. Это не мы стреляли, – проговаривая внятно каждый слог, немного медленнее и громче, чем следовало, говорила Ингрид.
¬– Нет! Нет! Это всё вы! Вы всегда хотели захватить нас, уничтожить нас! Света –¬ это они убили Лёшку, они и Сашку убили! Всех убили! – заорала Оля. – Я убью её, если она не признается! А потом убью! Убью!
Пистолет задрожал в её руке, тонкие пальцы побелели от напряжения, а веснушки, её весёлые рыжие конопушки, которые так мило зажигались, когда она смеялась, пропали, стёртые  мертвенной бледностью ненависти.
– Девушка, уберите пистолет. Вы всё равно ничего этим не добьётесь, – глухо сказал военный. Он ничего не делал, и Свете показалось это странным, будто бы он точно что-то знал и не беспокоился.
– Оля, отдай мне пистолет, – сказала Света и протянула руку.
– Я её убью! Пусть ответит хотя бы эта сука, – прошипела Оля и нажала на курок. Пистолет даже не щёлкнул, ничего не произошло. Она нажала на курок ещё раз, потом ещё раз, забившись в истерике. Ингрид стояла не шелохнувшись, и ждала, пока Оля успокоится. И Света вдруг поняла, что Ингрид могла уже давно заломить её руку, выбить пистолет, но почему-то ничего не делала.
– Отдай пистолет своей подруге. Она не будет стрелять, ¬– сказал офицер. – Давайте все успокоимся и помиримся.
– Да какого чёрта! – Оля оттолкнула от себя Ингрид и стала яростно нажимать все кнопки, дёргать за рычажки, переключая режимы, снимая и ставя на предохранитель, но пистолет не реагировал.
Она целилась в Ингрид, пистолет молчал, потом пыталась застрелиться – пистолет молчал. В сердцах она дёрнула стволом в сторону офицера, и пистолет щёлкнул, но был на предохранителе, Оля так и не поняла, как с него снимать, где эта кнопка или рычаг. С диким криком она бросилась на Ингрид, желая размозжить ей голову тяжёлым пистолетом, но Света перехватила её, повалила на пол. Пистолет отлетел в сторону, офицер тут же поднял его, сунув обратно в кобуру.
В отсек вошли военные и Йозеф с Кнутом. Самый здоровый из военных, с хмурым лицом, подошёл к Свете.
– Помощь нужна? – спросил он.
¬– Да, помогите, но, пожалуйста, аккуратно. Она просто перенервничала, – ответила Света, с трудом удерживая Олю на полу, подперев коленом ей спину, так учил когда-то её брат, она многое сейчас вспомнила из его уроков самообороны, казавшихся ей тогда нелепыми и глупыми – от кого обороняться в нашем светлом добром мире?
– Рыба, отнеси её в медицинский отсек, – приказал офицер.
¬– Слушаюсь, немного скручу, для надёжности, – сказал военный и, отстранив Свету, ловко схватил Олю, бившуюся, как бешенная кошка, скрутил её и унёс. Света поспешила за ним.
На удивление Оля быстро утихла, прижалась к груди военного и будто бы заснула. Когда он положил её на койку, она действительно спала, мирная, милая и тревожная. Белая пелена чуть спала с лица, и показались веснушки.
– Ну и зверюга, как Ахметова отделала, –¬ покачал головой военный. – А я ему говорил, что сначала надо всех обыскать, а лучше приковать.
– Она хорошая, просто Лёшка, наш друг, она его любила, – Света сглотнула горькую слюну.
– Понимаю, погиб. Тут ничего уже не поделаешь, а гнев только хуже сделает, – кивнул военный и, достав из ящика шприц-тюбик, вколол в руку Оле. – Поспит до завтра, так будет лучше. Последишь за ней? Ну там надо будет подгузники надеть и всё такое. Не мне же или Ржавому это делать, всё-таки девушка.
– Да, конечно. Я всё сделаю! – с готовностью ответила Света. – А почему вас называют Рыба?
– Так прозвали, не знаю, – пожал он плечами. ¬ Наверное, потому, что разговаривать не хочу с этими придурками.
Он ушёл. Света осмотрела шкафы, достала подгузники, больничный комплект и стала раздевать Олю. Это было нелегко, Оля оказалась довольно тяжёлой, а передвигать безвольное тело было очень неудобно.
¬– Я помогу, – глухим голосом сказала Даша, она появилась неизвестно откуда, Света про неё совсем забыла.
Вместе они переодели Олю, накрыли простынёй, и вышли ко всем, не заметив, как Оля приоткрыла глаза
– Ты как? – спросила Дашу Света.
– Я не знаю, – медленно, словно вспоминая слова, ответила Даша.
В главном отсеке оживлённо что-то говорили. Света сразу и не поняла, что квадролёт куда-то летит, а Даше было всё равно. Она устало смотрела невидящим взором на всех, пока случайно не наткнулась взглядом на монитор. На экране была смешное круглое лицо с большими глазами и курносым носом. Мужчина что-то докладывал, и все слушали. За его спиной стояла большая фигура, камера изредка выхватывала крупное напряжённое лицо, и Даша закричала от радости.
– Коля! Коленька! – она бросилась к пульту, встав на колени рядом с офицером с разбитым лицом. За эти секунды с неё будто бы кто-то счистил с лица грязь, соскрёб эту грязную цементную маску, вернув ей и молодость, и силы. Света смотрела на неё, на всех, улыбавшихся, не мешавших Даше и Коле обмениваться простыми и такими нужными сейчас каждому фразами, и думала. Она думала о том, что выросло внутри неё, что ожидание перемен живёт, горит внутри неё, и эти перемены впереди. Если бы можно было посмотреть в будущее, то она увидела бы его пустым.

11
«Дураки», – думал майор смотря исподлобья на солдат, ещё недавно верных присяге. Теперь он, как и немногие сохранившие честь, выполнявшие долг, стояли на коленях с вывернутыми руками, так подвесили всех, обмотав гибким тросом запястья и подвесив к балке поворотного крана. Майор старался не думать о боли, суставы горели, лучше бы сразу вывернули до конца, подвесили на дыбу или горло перерезали. А могут и перерезать, вон как комиссара избили, не лицо, а кровавое месиво. Почему же не тронули его?
Захват базы был столь же стремителен, сколь и скор на расправу. Отряд зеленоглазого офицера погиб на месте, не выдержав огня. Как ни старались спрятаться солдаты в шахтах, их быстро настигали зловредные ракеты, прозванные за свой малый размер веточками вербы. Ракеты выбирали цель, идя по тепловому следу и, подлетая к человеку, взрывались сотнями осколков, накрывая цель огненным облаком. От человека мало что оставалось, потом убирали всё лопатой. Дольше всех боролись спецназовцы, не пуская никого к ЦУПу, остальные же сами сдали посты. Получив условный сигнал, помог Осипов, подсказал и сам об этом хвастался, ходил взад и вперёд перед пленными и что-то кричал, смеялся, обещал расправиться лично. Майор не слушал его и думал, куда дели Артемьева, скорее всего, пустили в расход. Главное, что он понимал точно,  что у десанта были все коды и ключи доступа. Метки сработали, впустив захватчиков как своих, ничего не спрашивая. Возможно, Осипов залил новые коды доступа, но вряд ли, этот болван не успел бы.
– Вы все умрёте! Все! И попадёте в ад! А мы нет! Мы воскреснем, восстанем, когда вся земля будет наша! Вся! – орал Осипов в лицо майору. Он стал махать рукой одному из стражей в переливающихся костюмах, смотреть на них было больно. Но охранники, державшие винтовки наперевес, не обращали на него никакого внимания. За всё время никто из них не снял шлема, а из-за свечения защитного костюма трудно было угадать их габариты, получалось неясное расплывчатое пятно.
– Комиссар, ты как? – хриплым шепотом спросил майор.
– Живой, – комиссар сплюнул на пол и, с явным усилием подняв голову, остановил взглядом мельтешение Осипова.  – Осипов, тебе жить осталось недолго. Можешь начинать молиться.
¬– Да это тебе недолго! Ты умрёшь! Да я тебя лично пристрелю! – заорал на него Осипов, хотел было ударить ногой в голову, но в этот момент в автоцех вошла группа десанта.
Впереди шло блестящее пятно меньшего размера, оно было главным, майор с первого взгляда понял, кто командир группы. За ними шли предатели, и что-то новое было в их лицах, какая-то одухотворённость, ликующее спокойствие уверенности.
Предатели вытолкнули к пленникам Асель, она споткнулась и упала, уронив сумку с перевязочным материалом. Один из предателей двинулся было ей помочь, но его остановили, для понятливости дав под дых.
¬ – Осмотреть и перевязать, – скомандовал главный, голос был слишком высоким и хриплым для мужчины, и довольно низким для женщины, больше походивший на голос подростка в период ломки голоса.
Асель принялась за работу, стараясь уделить каждому больше времени, начав с самых избитых, но её подгоняли пинками, не разрешая больше двух минут находиться у одного солдата. Комиссару она еле успела вымыть лицо и смазать мазью раны, как один из десантников схватил девушку за шиворот и оттащил в сторону.
– Милосердие, – презрительно фыркнул главный и снял шлем. Головы за сиянием доспехов видно не было, но майор точно понял, что это была женщина. – Здесь нет места милосердию. Его больше нет, и никогда не было. Милосердие удел слабых, нечистых. Нам некого жалеть и некого спасать.
Она подошла к испуганной Асель и схватила её за горло. Девушка хрипло вскрикнула и стала кашлять, бить по руке, но эта женщина была гораздо сильнее.
– Сосуд грязи и похоти. Ты развратила наших воинов, тебе нет места среди праведников, – командирша кивнула Осипову. ¬Ты можешь ей отомстить. Ты же тоже жаждал её тело? Иди сюда.
Осипов, испуганный и жалкий, совсем не такой бравый и сильный, как буквально полчаса назад, подошёл к ней. Командирша всунула в руку ему пистолет и приказала.
¬– Стреляй в неё. Она должна умереть.
– Но, почему она? Она фельдшер, нам нужна медпомощь, – возразил Осипов.
– Стреляй! – крикнула на него командирша.
Осипов поднял пистолет и нацелился в лицо Асели. Командирша отпустила её и отошла за Осипова, майору показалось, что она улыбается. Рука лейтенанта дрожала, палец неуверенно жал на курок, но не до конца, чуть надавив, в ужасе отходил назад.
– Ты жалкий, нечистый, – спокойно сказала женщина и забрала у него пистолет. – Тебе был дан шанс искупить свои грехи.
После этих слов она, не задумываясь, вскинула пистолет и нажала на курок. Асель вскрикнула, но выстрела не было. Командирша для наглядности нажала курок много раз.
– Думаешь, он не заряжен? – ¬спросила она Осипова и резким движением приставила дуло к его уху и нажала курок. Голова Осипова на мгновение отделилась от тела, выстрел прозвучал оглушительно, а на предателей хлынуло то, что раньше было головой лейтенанта.
– Детские фокусы, – громко сказал майор. Командирша долго смотрела на него, но ни разу не направила дуло в его сторону. Казалось, она о чём-то думает.
– Ты прав, защитник нечестивцев, – сказала она и поманила пальцем к себе Киселёва. Из строя предателей вышел переодевшийся, вымытый и начищенный, как самовар, Киселёв. – Ты хочешь убить своего командира?
¬– Вы мой командир! ¬– с готовностью ответил Киселёв.
– Хм, нет, ты ошибся. Вот твой командир, – она показала на майора. –¬ Не хочешь свести с ним счёты?
– Я не буду убивать безоружного, – гордо ответил Киселёв, командирша глухо расхохоталась.
– А девку пристрелишь? Или нет, перережь ей глотку, а? Никто не должен остаться в живых из нечистых, ты же знаешь об этом, не правда ли? – она вытащила длинный нож с чёрным лезвием. В отблеске защитного костюма лезвие пропало, нож стал невидимым.
– Они всё равно все погибнут. Зачем её убивать? – недоумённо спросил Киселёв.
– Действительно, она нам ещё понадобится, – командирша с презрением посмотрела на труп Осипова. – Этот жалкий выродок был прав, кому-то она ещё понадобится. Кто хочет её взять? Ну же, не стесняйтесь. Можете брать её по  кругу, пока не сдохнет. Вы же все хотели её, не так ли?
Строй предателей зашевелился, большинство осталось стоять, но вышло два человека, отдав автоматы товарищам. Командирша захохотала, сделала невидимый другим жест стражам, и один из них двумя быстрыми выстрелами уложил солдат.
– Убрать эту мерзость, – приказала командирша. Из строя предателей вышли дежурные и за ноги потащили три трупа в дальний конец автоцеха, где лежали уже больше тридцати человек внавалку. – Ну, так кто ещё хочет осквернить себя перед решающей битвой?
Все стояли молча, Киселёв гордо смотрел на них, вся его фигура выражал непонятную гордость и величие.
– Ты говорил, что создал братство, собрал людей надёжных и верных. Где они, почему я не вижу их рядом с тобой? – командирша потёрла лезвие ножа о рукав, не то очищая, не то желая занять чесавшиеся руки.
Из строя вышли четыре офицера и девять солдат. Они встали перед Киселёвым, ожидая приказа.
– На колени! – приказала командирша и толкнула Киселёва в спину. ¬Ты тоже, вставай.
Они встали перед ней на колени, покорно склонив головы. Майору показалось, что они сейчас начнут коллективную молитву. Комиссар рассказывал, что внутри базы гуляет какая-то секта, что застукал один раз окончание этой молитвы, но устав не запрещал религиозные обряды, а даже поощрял развитие духовности у личного состава. Вопреки уставу, майор это не одобрял и старался всячески пресекать, отправлять особо религиозных в другие части, меняя порой с доплатой из резервного фонда. Такой малый бизнес по торговле неугодными солдатами и офицерами процветал везде, с открытого покровительства высшего командного состава, имевшего в этих сделках неплохую долю. Но нет, молитвы не началось, они стояли так больше десяти минут, командирша стояла и смотрела на них, а комиссар ухмылялся. Он хотел что-то показать майору, но руки были связаны, поэтому мотал головой, будто бы кто-то душил его удавкой.
– Вы все члены братства. Вы послужили хорошую службу, открыли ворота Стражам праведного суда. Каждый из вас достигнет Третьего неба и вернётся на землю обновлённым, в новых одеждах не ангелов, но и не человека. И теперь вам осталось искупить свою вину перед Богом, оставить всё мерзкое этому миру, отдать Вельзевулу его!
С этими словами командирша встала позади Киселёва и одним сильным движением перерезала ему горло. Потом пошла к следующему, а члены братства стояли покорно, будто бы загипнотизированные. Она резала их, как скот в древности, как резали горло предателям, презренным, кто предал веру и господа, прельстился чужим законам, не соблюдал истинного закона.
– Не зачем было устраивать этот театр. Вы нас не напугаете, –¬ сказал майор.
– А у меня и не было задачи пугать вас, – командирша вытерла нож о куртку последнего солдата и подошла к майору. – Если бы я хотела, то вас бы уже порезали на куски.
– Верю, но это вам бы тоже не помогло. Что толку от нас мёртвых? ¬– майор увидел её глаза напротив своих. Защитный костюм больше не мешал, и он смог разглядеть её лицо. Что-то было в нём знакомое, до боли, до тошноты. Некрасивая, но и не уродина, больше похожая на мужчину.
– Да, вы нам нужны. И вам придётся мне помочь.
– Почему вы решили, что мы будем вам помогать? – спросил майор.
– Тогда вы увидите, какого цвета внутренности у этой милой девушки. И ещё четверых, они как раз должны скоро прибыть. Я вызвала от вашего имени разведку назад. Они взяли шесть гражданских. Должны ли они умереть так или пусть проживут сколько смогут?
Командирша махнула рукой, и десять человек из строя предателей стали развязывать майора, комиссара и ещё двух офицеров, которых  схватили прямо в ЦУПе, двое других погибли в перестрелке.
– Освободите остальных. Нет толку держать их так, как бы вам не нравилось средневековье. Нет, не средневековье. Наша истина гораздо старше и мудрее, глубже, – командирша махнула на оставшихся, и их стали развязывать. Асель садилась рядом с каждым, завершая свою работу. Губы её дрожали от рыдания, но руки делали всё спокойно, быстро, без лишних движений.
– Майор, вы знаете больше, чем видно в вашем лице. Как жаль, что вы не готовы и не хотите принять Истину.
– И, правда, не готов, –¬ майор с трудом поднялся. Руки не слушались, ноги готовы были подломиться от долгих часов стояния на коленях. Комиссар выглядел бодрее, несмотря на разбитое лицо, и поддержал майора под локоть.
– Вы думаете, что в ваших руках огромная сила, а на самом деле вы несёте бесконечное горе.
– Сила всегда несёт горе нечистым, только праведники способны её постичь, – звонким голосом ответила командирша, и безмолвные стражи выкрикнули какое-то изречение на древнем языке. Это прозвучало так нелепо и жутко, что вздрогнули даже послушные  предатели, повторяя слова, не зная их смысла.
– Господь вложил в наши уста смертельный огонь! Мы скажем слово, и мир очистится!
– Вы не знаете нужного слова, – перекричал её майор. – У вас ничего не получилось и не получится! Вы не знаете, какому Богу надо поклониться. Вы ошиблись! Прельстились лживым обещаниям!
– Заткнись! ¬– командирша с размаху ударила майора рукояткой ножа в висок, и он потерял сознание.

12
Это напоминало какое-то ритуальное действие из забытых времён, не хватало алтаря и ягнёнка, которому будут медленно резать шею, дабы насытить жадное божество свежей кровью. Жрецы облачены в белые одежды до пят, всё мирское и грязное отброшено в сторону и скоро будет сожжено, что не мешало жрецам и их помощникам держать в руках вполне мирские винтовки – это выглядело нелепо.
Майор с комиссаром, не смотря на всю тревожность обстановки, переглядывались, украдкой ухмыляясь, когда какой-нибудь страж, облачённый в одеяния праведника, вскинет винтовку, решив, что кто-то намеревается противиться воле божьей. Воля волей, а подстраховаться всегда не лишнее.
Командирше белое одеяние шло больше всех, она стала похожа на женщину, пускай и в бесформенной одежде. Как бы она ни старалась походить на мужчину, черты лица, линия губ выдавали в ней обыкновенную женщину, вполне симпатичную, если не гримаса ревнителя, искажавшая лица всех стражей. Майору они все казались на одно лицо – безумное ревнивое лицо не человека, а истукана, жестокого и бессердечного, уверенного в своей правоте, разговаривать с ними было бессмысленно, слова, доводы, вопросы пролетали сквозь них, как вода через решето, не задерживаясь ни на минуту.
– Вы давали присягу, майор, – командирша стояла у стола оператора, за которым сидел майор.
¬– Давал и буду верен ей, – спокойно ответил майор, уже догадавшись, к чему она клонит. Он поймал немного безумный взгляд Асель, она пыталась делать ему знаки лицом, чтобы он не делал этого. Она была готова умереть, так ей казалось, но майор отлично знал, что не готова, тем более рядом со Ржавым, её для антуража сковали цепями, обмотав, как бочонок, у которого треснули доски, майор видел такие в детской книжке, только их обматывали верёвками. Он вспомнил весь корабль. Мачты, ванты, канаты, капитана, одного, с чёрной трубкой во рту.
– Вы меня не слушаете, майор, – без злости, улыбнувшись, сказала командирша. – Вот, вы же видите, что должны подчиняться моим приказам. Видите?
– Вижу, вот уже сижу и подчиняюсь, ¬– майор перевёл взгляд от приказа на экране на четырёх девушек, одна была сильно старше, но для него они все были молодыми красивыми девушками. Особенно его поразил взгляд высокой черноволосой девушки, руки у неё были связаны, во рту кляп, но вот глаза, большие синие глаза кричали ему, умоляли, как Асель.
¬– А, вы хотите поговорить с пленными. Вытащите ей кляп, – скомандовала командирша, и один из стражей вытащил кляп изо рта черноволосой девушки.
Девушка, мотнув головой, распрямившись, тугая коса упала ей на грудь, закричала, что есть сил, сначала побледнев, а потом покраснев от напряжения: «Не делайте этого! Умоляю вас, не делайте этого! Не жалейте никого, не надо нас жалеть!»
– Заткните её, – скомандовала командирша, и девушке залепили рот скотчем, забыв сунуть кляп. – Какие чувства, а ведь она не понимает, как неправа. Видите эту рыжую? Она бы сделала это, не задумываясь. Видите, сколько в ней праведного гнева?
– Гнев вижу, но он слепит. Она не видит правды, – ответил майор. – Приказ я понял и выполню, как велит мне долг. Но, я хочу, чтобы вы меня услышали –¬ это ни к чему не приведёт. Вам всё равно придётся разбудить МАРКа, без него запуск невозможен.
¬– Разбудим, не сомневайтесь. Мне нужны ваши коды, мне нужны вы. Вы не принимаете решения, но исполняете долг и ставите подпись под протоколом. Не боитесь ответственности?
– Ответственности не боюсь, а людей боюсь, ¬– ответил майор и взглянул на рыжую девушку, бешено пучившую глаза. Пожалуй, эта нажмёт кнопку, не задумываясь. Он поймал взгляд черноволосой девушки, умолявшей его, мычавшей сквозь скотч. – Не переживайте, никто не знает будущего, а настоящее ужасно, но поправимо.
– Настоящее умрёт! – возвысила голос командирша, взмахнув руками. – Господь наш пошлёт на землю огонь, и горы задрожат, и превратятся они в прах, и земля очиститься.
¬– И мы придём на очищенную от грязи и греха землю! – продолжили за ней стражи. Вот в этот бы момент кто-нибудь дал бы очередь по ним, но некому, тех, кто сопротивлялся, перебили, не думая, кого убивают. Так и вышло, что из всех резервных командиров остался только он, имевший доступ к кодам запуска. Если бы эти фанатики так не увлеклись истреблением неверных, то давно бы уже подвесили майора и всех остальных за ноги и пустили бы им кровь, перерезав горло.
Майор медленно вводил коды, которые помнил наизусть. Рука его не дрожала, краем глаза он смотрел по сторонам, как все затихли, как шумно задышала крупная девушка, у неё было очень знакомое лицо, как у невесты Коли Сидорова. А где же он сам? Неужели его убили? Не могли, Коля большой, неповоротливый на вид, но хитрый, так просто не возьмёшь. И Ржавый больно спокойный.
После ввода финального кода, ЦУП ожил. Мониторы вспыхнули, стала загружаться программа, требовавшая ответа от МАРКа.
– Я же говорил, вам придётся разбудить МАРКа, – снисходительно сказал майор, заметив, что лампы на мгновение, на малую долю секунды притухли и вспыхнули ярче. Он улыбнулся, незаметно, приподняв правую бровь, чтобы комиссар понял. Никто этого не заметил, а комиссар заулыбался, сплюнув на пол шатавшийся зуб. – Вам придётся приказать МАРКу, а он не читает приказов.
– А это уже не ваше дело, – командирша сделала знак, и майора отвели в сторону. –¬ Вы сможете увидеть всё. Скоро, уже очень скоро нас поглотит божественный огонь, и вы пропадёте навеки, а мы воскреснем!
– Ну, огонь не такой уж и божественный. Это оружие человек создал сам, для себя, чтобы уничтожить себя. Возможно, вы правы, и воскреснете. Я там не был, вам виднее, – майор ухмыльнулся, комиссар сплюнул кровь и добавил.
– Вот только ничего не будет – ни ваших вилл, ни яхт, ни личных самолётов, -ничего! Ха-ха! Не думал, что высшие элиты действительно двинулись на этом, что сами поверили в эту чушь, которую скармливали народу! Ха-ха-ха! Да вы все просто идиоты!
Командирша в бешенстве дала ему ногой в лицо, забыв, наверное, что все они были босы. Удар был сильный, но ей он принёс больше боли, и она закричала, хромая возвращаясь к операторскому пульту.
Время остановилось, слышался только стук клавиш. Женщина в белом одеянии, держа на коленях пистолет, набирала длинные команды, и с каждой строкой её лицо становилось всё ярче, ещё чуть-чуть и засияет. Закончив, она сняла с шеи кулон, приложила метку к валидатору. Долгое время ничего не происходило, на всех мониторах был запрос ответа от МАРКа, строка ввода мигала зловещим курсором на чёрном фоне. Вдруг резко всё погасло, и на мониторах вспыхнули карты бескрайнего неба, совершенно пустого, без даже самых малых точек дальнемагистральных самолётов, которые МАРК ловил бесконечным неводом РЛС, припрятанной на околоземной орбите под видом метеоспутников, старая всем известная обманка. Так делали все, чтобы соблюсти секретность и показать партнёрам, что мы всё видим, ну и вы видите нас.
– Вы активировали режим принудительного запуска, ¬– сказал МАРК. ¬– Для продолжения процесса, мне требуется отдельное разрешение.
– Вот оно! – женщина сняла с левой руки браслет, сделанный из крупных искусственных изумрудов, и приложила его к валидатору.
¬– К сожалению, разрешение просрочено на один час, – сказал МАРК. –¬ Я не вижу угрозы со стороны других объектов, поэтому отклоняю его.
– Нет, не имеешь права! – взвизгнула женщина и стала бить браслетом о валидатор.
– К сожалению, разрешение просрочено. Требуется подтверждение из центра, –¬ сообщал МАРК. Через минуту он сообщил. – Разрешение из центра получено, сертификат разрешения продлён на три часа.
– На колени! – закричала женщина, и стражи упали на колени, положив автоматы перед собой. – Молитесь, просите Господа дать нам силы совершить предначертанное!
Она тоже упала на колени, пистолет упал на пол, откатившись на два метра в сторону.
– Подумайте, что вы делаете. Вы спровоцируете удар. Остальные станции будут вынуждены отвечать. Ничего же не останется, поймите вы, наконец. На нас никто не нападал, – стал говорить майор, но один из стражей бросился к пульту и вывел на экран новостную ленту.
Люди на улицах кричали, требовали ответить за гибель сотен тысяч людей, стёртых с лица земли коварным ударом врага. Кадры с площадей менялись видами сожженного города, дорог, на которых догорали автобусы с беженцами, переключаясь на какое-нибудь юное прекрасное лицо, перекошенное от гнева. Девушка или юноша требовали отмщения, а толпа за ними стояла на коленях и молилась.
– МАРК, откуда был нанесён удар? – спросил майор.
– Не отвечать! МАРК, ты не должен слушаться его команд! Он отстранён! – закричала женщина. Она забарабанила по клавишам, и на экранах появился обратный отсчёт.
– Цели намечены согласно последнему указанию. Запуск будет совершён через три минуты. Вы можете отменить запуск в любой момент, – сообщил МАРК. От его безжизненного и бесстрастного голоса майору стало не по себе.  А если и правда запустит? Вдруг он ошибся, и свет просто так моргнул.
– Развяжите всех, – приказала командирша, и стражи поспешно стали разрезать стяжки на руках пленных, только Ржавого не трогали.
Асель бросилась к нему и обняла, прижавшись к его лицу, грязному, избитому, в засохшей крови. Он что-то промычал нежное в ответ. Стражи сложили автоматы на стол, показывая всем своим видом, что им больше бояться нечего. Они смеялись, радовались, показывая пальцами на стремительно убегающие секунды до запуска.
Черноволосая девушка бросилась к пистолету, как только страж перерезал ей стяжку на запястьях. Схватив оружие, она сорвала скотч и закричала командирше, смотревшей на неё с состраданием палача.
– Немедленно отмени запуск или я убью тебя!
– Я не боюсь смерти. Можешь стрелять, – улыбнувшись, ответила командирша и встала так, чтобы ей было удобнее целиться. ¬ Я даже хочу смерти, скорее покинуть это бренное тело и возвыситься!
Стражи встали на колени, также готовые понести любую кару. Они все светились счастьем, безумные, не видящие больше ничего, кроме своего будущего вознесения.
Девушка медлила, колебалась, и никто не останавливал её, все смотрели на табло, где шёл обратный отсчёт. Последняя секунда пропала в бесконечности, и появилась грозная табличка: «Запуск». На экранах показались выжженные долины, как земля внезапно поднялась и стала разъезжаться, открывая глубокую шахту. Все шахты открылись, но ни одна из ракет не стартовала.
– МАРК, почему они не летят?! – в бешенстве пронзившего её страха закричала командирша, бросившись к пульту.
Он не успел ничего ответить, черноволосая девушка выстрелила в неё, в ужасе бросив пистолет на пол. Его тут же подобрал комиссар и, для надёжности, выстрелил в отлетевшее от пульта тело женщины ещё четыре раза. Стражи стояли на коленях без движения, как роботы, лишённые программы. Они и были роботы в человеческом теле, больше не способные ни на что.
– МАРК, ты зафиксировал, кто её убил? – спросил комиссар.
– Её убил третий выстрел. Его сделал ты, –¬ ответил МАРК.
– Вот и прекрасно, –¬ комиссар отдал пистолет одному из солдат, освобождённые, пускай и малочисленные, они уже забрали всё оружие и держали стражей на прицеле. Комиссар обнял трясущуюся от глухого плача девушку. –¬ Тебя как зовут?
¬– Света, –¬ еле выдавила она из себя.
– Ничего, Света, у тебя вся жизнь впереди. Никто не вправе лишать тебя её. Никто. Все же видели, что это я стрелял?
– Да! ¬– хором ответили солдаты и майор.
– МАРК, а ты что видел? – спросил его майор.
– Я зафиксировал смерть после третьего выстрела. Его сделал наш комиссар, – ответил МАРК. ¬ Больше ничего в журнал не внесено в связи с поздним выходом из режима «Запуска». Программа несовершенна, стоит отправить об этом отчёт.
– Когда-нибудь потом, МАРК. Скажи, а почему запуск отменён? – спросил майор.
– Запуск не был отменён. Он невозможен, пока не будет решена проблема с подачей питания на поворотный стол, ракеты не в пусковом положении, запуск невозможен.
– Ахметов, это Колькины проказы? – спросил майор.
– Да. Мы как получили приказ о возвращении, я отправил его первым в энергоотсек с Рыбой и инструментом, как мы и договаривались. Он не получил от меня ответа через определенно время, и действовал по обстоятельствам на основании приказа, ¬– ответил Ахметов, потирая ноющее от побоев лицо.
– А  какой ты отдал приказ? – поинтересовался комиссар.
– Согласно Уставу, параграф 667, –¬ ответил Ахметов.
– А ты говорил, что мои офицеры Устава не читают! – воскликнул майор, погрозив комиссару.
Света пришла в себя, вместе с Асель, обтирала раны, смывала кровь. Комиссар морщился, но терпел. – Надеюсь, Сидоров там не всё раздолбал.
– Да пускай бы и всё! Да, МАРК? – спросил комиссар.
– Я не буду долго об этом переживать. Вы должны восстановить все энергосистемы в течение одного месяца согласно регламенту, –¬ ответил МАРК. – Кстати, АСТРА и другие наши передают вам привет. Хотите что-нибудь передать в ответ?
– Скажи им, что Страшный суд отменяется! – ответил майор.