Бабкины сказы про Рождество - вечер 2

Вечер второй.
     Опять ребята целый день катались с горки-ледянки, крутились на ледяной карусели, успели наряжёнными по старухам походить, а бабки чего только им не надавали за рождественские представления.
Ребята только порог переступили, а у бабки Опрохи уже всё готово: чай горячий  с молоком да конфетами-подушечками да разогретые вчерашние шаньги. Говорит: «Робята, полезайте на печь да отогревайтесь, чаем горечим  с молоком  отпивайтесь и слушайте мои житейские сказы- побывальщины.
- Как сичас помню  мне бабка сказывала, вроде кабыть   с ней самой ето приключилосе:

     - «Запозниласе в гостях-те, бат уш, думаю, шщо офсё отёмнала, да месеч на небе выкатилсе, вокурат наступили Святки. Иду угором, глянула на реку-то, а там кто-то едёт рекой-те. А по реке-то, на той стороне дак не бывало некаково жилья и дороги-то веть в том месте нету, тамоки сразу лес начинаетче.  Пригледеласе, едёт пара маленьких лошадушек,  порато же все окуржовели, посинели. Запряжёны в небольшу кошёвку, оттуля тусклой свет идёт, а в ней двоё сидят, на головах-то шапочки металически, от луны светят тускло, а вверху какое-то остриё . А бороды-то седы-преседы, долги ле нет, но все окуржовели. А они уш, не в кою пору,  выздымаютче на угор, миня-то кабыть и не видят.  Только я еко-то подумала, шщо не смотрят оне на миня, один-то возьми и взглени. Глаза-те тусклы, холодом веёт, никакой искорки жизни нету – вот ковды в колодеч смотришь, то оттуля веёт холодом да могильным мраком. Ну, я и остопориласе итти-то, в мине всё околт;мело, в жар бросило. Ноги-те как ватны стали, рада бы ступить, да шагу не шагнуть, с ноги на ногу не переступить. Хотела креститьче да молитче – руки не выздымаютче, решила товды про сибя читать, шщобы не в мою сторону повёрнули. Помогла молитва, уехали в нижной конеч деревни. И так мине стало холодно да зябко, очнуласе и вижу, шщо уш дома на пече лёжу. В кою пору дома-то очутиласе и ковды на пече-то оказаласе? Стала мамку спрашивать, а та сама толку не может дать: «Тибя, – говорит, – девка, ждала, да незаметно вдремнула, под утро проснуласе, а ты уш на пече спишь-похрапывашь».

     - Ну, дак чого, робята, приумолкли, молчите? Страшно, стало, шщоле? Акеть не бродите вечорами-те да не злите хозеевам-то. А то я чула, даве Окулька Матюгичова баяла, шщо в Гаврилове у каково-то мужика, она называла (да башка-та розна стала, утеряла павесть-то, пока домой шла), акеть, ишко-ты, овсё с ума ряхнулисе, в бане каменчу розрыли, а окольничу-то  вышуркали. А они и так-то, бажоны, худо живут, одно богачество – робят много. А зимой-те куды мытче-то пойдут, кто пустит? Ты, Шурка, не бегай да не зли порато-то, а не то вонде, под матичей вича давно припасена, так настёжу, неделю на жопу не седёшь. 

     На бабкины слова ребята ответили дружным сопением да ширканьем носов и глухим кашлём, только Шурка что-то запоктал потихоньку, запояривался.

     Опроха не унимается:
– Ты, Шурка, не покчи да не возгудай. Бабка худово не скажот. Попейте вонде чаю горечого, с малиной, дак хоть прогреитесе. Ради празника сахару пережгу с вином, дак хоть не так яро дохать станите. А то, как подаст, наперебой дохаете, а всё виновата бегута, полуроздетые да мокрые бегаите, вот вечорами и ночами-то  дохаете.

     Ребята дружно ширкают горячий чай из «малированных» кружек и спрашивают бабку:
– Опроха, а ты нам ишщо чого-небудь росскажошь?»
– Вы, запечны тороканы, горечим чаём прогревайтесь, шщобы боле не дохать, петухи-те отогрелись-ле, будут-ле кокарекать-то? 
Ребята хором:
– Будут, будут, Опроха!
– Ну, дак товды пора вам на дролей гадать, судьбу дальнейшу узнать.
– Откуль же мы, Опроха, знаем, как гадать да дролю будущу узнать, уш нам скажи, да как гадать, подскажи!
– Ладно, робята, чого знаю, роскажу, а там уж сами докумекаете, как гадать станете.

   Родиласе я, робята, при царе, и девками бегали гадать да под окошками слушать: о ком да о чём бают хозяева-то, чтобы учуеть имя будушщого мужика. Под многими окошками слушали, да говоря-то всё пустяшна, несурьёзна. Говрили про коров, овеч да про всяки дела по хозейству, а вот имён-то не называли. Потом нам, молодым девкам, сказали, шщо они нарошно ек делали. Веть все хозяева были молоды и тожо бегали слушать под окошки, и так жо ничево не выслушивали путново.

     И я, помню, в полночь бегала с девками на росстань (тамока вокурат три дороги сходилисе) слушать,  чого творитче в трёх сторонах. Одна из нас учула: колокольчи звенят – и замуж вышла вскоре, друга учула: досками стучат – дедко нихной помер, а я дак ничого не учула. Свою-то судьбу, мужика будущого, в пролубе высмотрела. В полночь пошла на воде, в пролуби, гадать, гляжу, а там Офоньку Олекаевича видко. Жил-то он в другой деревне, километра три будёт, лишка не встречались, только зимой на сидьбищах да летом на имушках видалисе. Одно знала, шщо парень-то роботящий, одинашка у отча с матерью, маленько небаскящий,  да с лича-то веть  воды не пить. Летом-то и посватались, миня не спросили, тятька в строгости дёржал – вышла за Офоньку. Красовались жили, да на войне нёго убили.
     Вот так-то, робята, таки  гаданья мои. А вам я попроще скажу гаданья-те.
- «Сёдни, как спать-то легчи, налейте в ложку воды с пупылём и вынесите на мост. Утром погледите: если вода замёрзла с горкой, то долог ваш век-от, а если с ямкой – то мало  поживёте.
-Днём-то созовите дролей ваших, дев;чек, возьмите большо блюдо, на края налепите гумажки со своими  фамилиями да именами. Налейте воды, да не всклян, а маленько пониже, загадывайте желанья и пустите по воде уголёк. К которой фамилье уголёк пристанёт, тому та дев;чка в жёнки будет, али парень в мужья.  Вечером-то, на сутемёнках, подите в дровеник и выташщите из костра дров полено: которо суковато, дак жёнка будёт не овсё баска да характером дельна, а если гладко полено – то уш тут дивья жонитче-то – жонка будёт неурослива, баска, рукодельна – сам будь чоловеком. А типерь, робята, я вас маленько постращаю гаданиями.

     -«Девка тожо одна долго не могла выйти замуж и пошла, дикуша,  в полночь на росстань спрашивать свою судьбу. Вышла и стала слушать, откуль и чого чуитче. Не могла нечо учуеть и решила спросить:
- «Суженой да ряженой, отзовись, откликнись», – и чуёт, собака завыла в той стороне, где она живёт. Пришла домой да мало и пожила, заболела страшной болезью  и летось помёрла. Вот веть, робята, где судьба-то есь, дак на коне вороном не объедёшь. Дак чого, робята, бат, боле хватит бабкиных сказок-те, ишь, уш во-всю носами-те клюёте, бат, спать пора итти, скоро тятька с мамкой со двора при;дут?»
Ребята ни в какую не хотят идти по домам, просят бабку ещё одну рассказать сказку. 
– Ну, ладно, робята, роскажу ишщо одну, но порато страшну, дак домой-то не забоитесь идти в потемне-то? 
А те стали говорить, что робята они уже большие и ничего не боятся. Сдалась бабка Опроха ребятам без особого усилия и начала вновь плести рождественскую куржегу живой речи:

     – До войны случиласе ета история, вокурат в Рожесво: молоды парни, комуняки окаянны,  не верили не в нечисту силу, не в Бога. А выпили винча маленько, дакеть и пошли на сидбище, вонде у Парахи Якуничовой в избе собиралисе девки да робята погадать. Да кому-то худо порато уш нагадалосе, девке какой-то, та в слёзы и домой боитче итти. А парни  говрят: «Не реви понапрасну, слёзы не лей. Не верь в ети гаданья, мы тибе, коммунисты, запрешщам. Пойдём вонде на росстань, тамока  испытам свою судьбу!». Пришли на росстань, пока шли, дак месеч светил, а тут вдруг потемнело всё  округ-то. Сели, спи;на к спи;не, шщобы кажному видеть свою  дорогу, по которой судьба едёт. Один-то парень порато уш  боялсе, дак говрит, давай-те, робята, очертим кругом сибя. Куда там, только нёго ек выстрамили да в страхе упрекнули. Ну, он послушал бабкиного совета, очертил себя кругом и сидит ждёт. А парни во всю пасть хохочут да частушки матюкасты поют. Дале чуют: какой-то шум да свист такой, шщо уши годны лопнуть. Глянули на дорогу-то, а по ней огненна тройка мчится, от копыт лошадей снежна курева столбом, гривы долги да белы развеваютче,  и прямо на них скачут, того гледи ростопчут. Парень-то, которой в кругу сидел, начал креститься да молитву читать про себя. Кони-те уш передних парней ростоптать годны, копытами  замахнулисе, да чого-то их в сторону повело, поташщило, и пропала вся тройка.  Парни враз протрезвели, затреслисе от страха и все, как один, поседели. Со временем головой ряхнулисе, а потом началасе война, выписали на оборонны роботы и боле дома не видали их. Говрят, шщо все в диком доме доживали.

   Вот таки, робята, мои сказы, не ради басы росказала, а шщобы маленько про жизь узнали. О, да ишко-ты, робята, время-то уш шибко порато далёко, пора павжнать да спать ложитче; скоро Шуркины  тятька с матерью придут, надо самовар подогреть, ишо не погасло угольё-то в печке, дак живо зашумит. Завтре, робята, приходите, опеть об ету пору, чого-нибудь да ишщо росскажу, за ночь-то да за полудёнок чого-небудь спомню, – так бабка Опроха говорила одевавшимся ребятам.

*****

Картинка  из Интернета.