Татьяна Сперанская. Молочное любите? Не хотите?

Идея расположить в небольшом старом трехэтажном корпусе Пятой больницы новый Институт кардиологии – была неисполнима только не для Шефа.

При острой нехватке места он выделил нашему отделу две большие смежные комнаты для читального зала и книгохранилища, кабинет для меня и комнату для библиографа и лаборанта. Это потом, после перемещений в верхах, мои девочки перебрались в большую комнату, где разместились еще и патентовед и новый библиограф.

Парадный вход в институт был обычно закрыт, и все пользовались входом через приемный покой, который располагался прямо напротив моего кабинета – дверь в дверь. Что позволяло мне шутить, объясняя как меня найти в институте: «А как войдете – сразу я,» – но вместе с тем создавало неудобство, так как я была постоянным свидетелем всего происходящего в этом не совсем спокойном месте.

Если было не очень жарко, я приоткрывала дверь, и не мешающий сквознячок создавал комфорт для работы.

Все мои визитеры, наконец, разошлись, получив ответы на все интересующие их вопросы, я занялась работой, за стеной Александра Федоровна стучала на машинке, готовя беловик очередной диссертации к защите. И вдруг раздалось: «Здравствуйте».

–  Здравствуйте, – ответила я и подняла голову. В приоткрытую дверь заглядывала голова. За ней почти просунулось туловище молодой и симпатичной женщины с миловидным крупным лицом и большими глазами.

– Молочное любите? Не хотите?

– Да,– машинально ответила я.

– Завтра принесите балоны и банки, много, сметану принесу, – произнесла голова и исчезла вместе с туловищем.

Я пошла к девчонкам с извещением, не отрываясь от работы, они кивнули. Все-таки все мы были бакинцы.

На следующий день было много работы, и мы совсем забыли про балоны и банки, аккуратно поставленные под Зоиным столом, но к концу дня почувствовалось напряжение ожидания чего-то.

 И вот раскрывается дверь, и в комнату заходит та самая женщина, и впечатление, что она беременная во все стороны.

«Я – Лиля,– произносит она, – давайте балоны и банки на стол.»


Александра Федоровна аккуратно собирает готовый беловик и прячет его в глубокий ящик стола, потом обстоятельно и неторопливо накрывает чехлом новую немецкую пишущую машинку – гордость отдела, потому что пока есть только у нас и у секретаря Шефа, и отодвигает ее в самый угол.

В комнату протискиваются девочки из библиотеки, и становится очень тесно. Всем хочется пережить эффект присутствия. Лиля поднимает кофту и извлекает со своего тела полиэтиленовый мешок, наполненный чем-то белым и жидким, после чего ее беременность исчезает. «Свежая, поэтому жидкая, – говорит она, – постоит – загустеет!»

Она приподнимает мешок, берет со стола ножницы и вонзает их в центр мешка. Из дыры начинает извергаться сметана. Не справляясь с весом мешка, Лиля промазывает мимо готовно распахнутых жерл банок и балонов, плотно составленных на краю стола, и сметана льется на стол, на пишущую машинку, на другой стол, на пол.

Ощущение, что ей нет конца!

Несколько секунд мы все стоим в оцепении, а потом начинается истерика.

– Сейчас Шеф войдет, – простанываю я, сползая по стене.

– Как хорошо, что я накрыла машинку,– еле выговаривает Александра Федоровна.

– Все надо мыть, – подвизгивают девчонки.

– А, да, я первый раз, поэтому, да, – хохочет во весь голос Лиля.

 С этого дня мы не знали, что такое «достать»  молочное в магазине. Иногда моя дочь, сохранившая стройную фигуру, задумчиво спрашивает меня:

- А помнишь творожную пасту с кишмишом, которую Лиля приносила?

–  И сметану, – добавляю я со смехом.