Юность мушкетеров глава xliii о том, как друзья пр

Глава XLIII
 О ТОМ, КАК ДРУЗЬЯ ПРАЗНОВАЛИ ПОМОЛВКУ Д АРАМИЦА, А ДЕ  ШАРОН НАВСЕГДА РАСТАЛСЯ СО СЛУГОЙ ГЛЮМОМ

Тем временим на границе Франции и Италии уже во всю свирепствовала война за Мантуанское наследство .
Конфликт возник между испано-австрийскими Габсбургами, с одной стороны, и французскими с другой.

После смерти бездетного герцога Винченцо II Гонзага, на его наследство, поддерживаемые представителями различных сторонних сил, стали претендовать представители боковых ветвей Гонзага. Но было поздно: покойник уже позаботился о своей преемственности, организовав брак между своей племянницей Марией Гонзагой и французским ставленником герцогом Неверским. Габсбурги оценили эту поспешную свадьбу как интригу, но поделать уже ничего не могли. Шарль Неверский он же Карл Гонзага  принял полномочия герцога Мантуя.

Однако Габсбурги  сдаваться не собирались, и попытались повлиять на ситуацию с помощью Карла Эммануила Первого.  Являясь дедом Марии Гонзаги, он по договоренности с испанцами решил прибрать ее земли к рукам.

И ему это почти что удалось.
Уже вначале месяца  при поддержке испанского губернатора Милана он захватил почти всю территорию Монферрата, за исключением крепости Казале, где укрылись сторонники Карла Неверского, обратившегося за помощью к Франции. Испанский император Фердинанд II Габсбург, желая предотвратить французское вмешательство, наложил на Мантуанское герцогство секвестр, то есть запрет как на потерявший силу имперский лен, что, по сути, было достаточно спорным при наличии такого числа сонаследников.

Тем не менее французский король Людовик XIII по настоянию кардинала Ришелье поддержал герцога Неверского, послав для освобождения осажденного испанцами  Казеле подкрепляющие силы.

Попытка не удалась. Казале продолжали осаждать. А Франция, тем временим продолжала добивать гугенотов.

Только в конце 28-го года, когда король и кардинал возвратились в Париж, последний решился наконец возглавить совет. Многие члены порламинта пытались убедить короля в том, что дальнейшая поддержка Карла Неверского может быть не выгодной и опасной. Но после долгих споров и дискуссий, кардиналу вконец удалось убедить короля в обратном. Так что в тот же день Людовик Справедливый приказал всей своей армии готовиться к битве.

Весть об осаде Казале в мгновение ока разнеслась по Парижу, и г-н Барада во время встречи, назначенной им в «Роге изобилии» г-же Делорм, рассказал ей между прочим главную новость на этот момент.

Этот волнующие сведенье вскоре просочилась за пределы комнаты, где ее произнесли и была пересказана мадемуазели Ла Кюри, а от мадемуазели  Ла Кюри она дошла до ее отца, а тот поведал ее г-ну д’Афону, который всего лишь три дня как встал с постели и начал ходить по комнате, опираясь на трость.

Услышав о событиях в Мантуи, он неожиданно остановился, опираясь обеими руками на набалдашник своей трости, и взглянув на мэтра Ла Кюри, с волнением спросил:

— Кто вам мог поведать эту новость?

— Один королевский придворный.

Г-н д’Афон достаточно хорошо изучил гостиницу, которая в течении шерсти лет заменяла ему и дом и кров: он знал, что не смотря на скудное убранство, сюда приходят люди из разных сословий.

Задумчиво пройдясь по комнате, взад и вперед он остановился перед стулом и погруженный в размышления, оперся рукою на искусно изогнутую спинку. Равнодушно взирал его взгляд на какое-то ни кем невидимое пространство: но вдруг глаза его загорелись а пальцы зжались.

— Жаль! —воскликнул он, — Жаль, черт подери, что мой недуг не позволяет мне вернуться в армию. По моим подсчётам прошла уже целая вечность, с тех пор, как я заполучил свои раны.

— А между тем прошло лишь три недели, — бодрым голосом изрек Ла Кюри, предполагая верно, что этим он его подбодрит.

Однако  молодой человек  ни только не утешился, но и помрачнел еще больше прежнего.

— Ну потерпите еще не много, г-н д’Афон, — уже с сочувствием сказал Ла Кюри. — Месяц другой, и от ваших ран ничего не останется.

— Боюсь, что через месяц другой и от меня ничего не останется. Не погибнув от раны, я погибну от тоски. Да и наша рота, верно, скоро покинет город, а вместе с ней я лишусь общения с друзьями и общества.

— Отнюдь, ваше сиятельство.  По сведеньям того же придворного, от которого я узнал все подробностях Казале, наша армия покинет город не раньше января месяца. А сейчас у нас только декабрь, так что не извольте беспокоиться.

Слова трактирщика немного успокоили д’Афона. Он смиренно опустился на кровать и начал с особым нетерпением ждать того дня, когда ему можно будет выйти из дома.

Наконец, по окончанию еще месяца, проведенных в заточении, давно желанный день настал.

Мы сказали – «в заключении», и это правда: несколько раз, сгорая от нетерпения д’Афон пытался приблизить этот день, но Томас, словно часовой, поставленный возле двери, преграждал ему путь, говоря, что пропустит его только в том случае если получит от г-на Лакана exeat.*

И вот однажды, искусный хирург,  признав, что пациент, хотя еще и не совсем поправился, но уже близок к полному выздоровлению, позволил ему наконец прогуляться по улице.

— Однако, — продолжал эскулап. — если вы не хотите повторить подвиг Жака де Келюса**, я бы вам не советовал в первый же день садиться на лошадь.

— Спасибо вам за все, мэтр Лакан!  — радостно проговорил д’Афон и окликнул слугу: —  Эй, Томас! Неси сюда скорей одежду!  И не забудь захватить вознаграждения для нашего salvatora***, ибо клянусь честью, он удостоился его по праву!

Когда слуга подал Лакану деньги, тот в поклоне произнес слова благодарности.

 — Нет, г-н Лакан, — возразил на то д’Афон, — не вы меня, а я вас благодарить должен. Ведь если бы не вы, я, по всей видимости, был бы уже в преисподней.

— Не преувеличивайте, господин граф, — поспешил переубедить его лекарь. — Я ничего для вас особого не сделал, ибо как говорил мой учитель Паре: «Я его перевязал, а Бог вылечил». Так, что благодарите Бога, а ни меня, ибо я всего лишь жалкий инструмент в Его руках.

Почтенно поклонившись еще раз, лекарь удалился из комнаты.

Вскоре, в след за ним последовал д’Афон. Выйдя на улицу он почувствовал острую резь в глазах, от которой невольно зажмурился. И тому были свои объяснения. Дело в том, что за два месяца, проведенных им в четырех стенах, это был его первый выход на божий свет.  Тем более такой чистый и белым от свежевыпавшего снега.

Но, вскоре, справившись со слепотой он и Томаса вышли на улицу Вожирар и свернули на улицу Сервандони. От нее они дошли до церкви Святого Сюльписа и вышли на улицу Старой голубятни – где, как мы знаем размещалась резиденция г-н де Монтале.

Именно туда направлялся наш герой со своим слугой.

Когда они вошли во двор, кучка мушкетеров, бросилась им на встречу.   

— Боже мой! Д’Афон!! — встречали его ликующие голоса.

— Не может быть!

— Как ваши раны?

— Благодарю вас, господа, — приветливо ответил тот. — Я, как видите жив и здоров и тороплюсь об этом доложить капитану.

— В таком случае не будем вас задерживать, достопочтенный граф… Пропустите его, — велел один из мушкетеров своим товарищам.

И те отступили.

Поблагодарив их за учтивость, д’Афон подошел к красивому графскому дому, поднялся по парадной лестнице и исчез за проемом дверей.

Когда миновав порог, д’Афон оказался в приемной капитана , де Монтале, тем временем спал, полулежа в кресле. Сон последнего был судя по всему весьма чуток, ибо как только каблук сапога под тяжестью нажатия провансальца жалобно издал скрип, капитан тотчас же пробудился, выпрямил спину и, взяв со стола перо, изобразил, что что-то пишет. 
 
Не поднимая взора на вошедшего, он деловитым голосом проговорил: « Да, да».

Чем вызал лёгкую усмешку на губах д'Афона. Однако вскоре справившись с ней, он твердой поступью вошел в кабинет.

— Г-н капитан, — сказал он, отвесив де Монтале глубокий поклон.  — позвольте засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение.

— Боже мой, д’Афон!   — воскликнул де Монтале и бросился к нему навстречу. — Как я рад вас видеть, мой мальчик! Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

 — Да, капитан.

— Прекрасно! В таком случае ровно через неделю вы в месте с нами отправитесь в Мантую. Ведь вы наверное уже слышали, какие там творятся дела?

— Нет, монсеньер.  Но я чту себя надеждой увидеть их своими глазами.

В это время с церкви Сен-Сюльпис пробило полдень.

 — О! — проговорил капитан. — Уже скоро первый час, а я еще не успел отобедать. Вы мне не составите компанию, любезны граф?

— Благодарю за предложение, монсеньор,  но к сожалению я должен его отклонить, ибо мне не терпеться увидеться с друзьями. Так завтра я могу вернуться к своим обязанностям?

— Да, да. Завтра к восьми часам я буду ждать вас на построении.


Поклонившись капитану во второй раз, граф вышел в коридор, где почти что сразу повстречал де Шарона. Он уже спускался во двор, когда д'Афон его нагнал и окликнул:

— Де Шарон, друг мой! Подождите меня!

Вздрогнув, тот обернулись.  Но увидев, что это д’Афон, не помня себя от радости бросился к нему в объятья.

— Д’Афон! — радостно воскликнул бургундец, кого провансалец прижимал к своему сердцу.  — Неужели это вы?  Готов  поспорить, что еще сегодня утром вы не выглядели так бодро.

— Клянусь душой, что это так! Ничто не убивает человека так стремительно и верно, как совершенная праздность. А где де Порто и д’Арамиц?

— Как!  Разве вы с ними не встретились в « Роге изобилия?

 — Нет.

 — Сегодня в честь своей помолвки д’Арамиц устраивает там пир.

— Вот как! Значит  д’Арамиц решил жениться. И на ком же, если не секрет?

— На г-же де Бонасси. Д’Арамиц так долго добивался ее руки, что во время очередного его визита, она не сумела ему отказать.

Д’Афон засмеялся.

А де Шарон миновав последнюю ступень парадной лестнице, засвистел и знаком подозвал Глюма.

Тот, в свою очередь поспешно подвел к нему лошадь.   

Когда же к ним подошёл Томас,будучи без лошади, де Шарон весьма удивился.

— А где же ваша лошадь? — осведомился он у д'Афона, уже засунув ногу в стремя.

— По всей видимости там же, где она была два месяца назад, в конюшне, — ответил провансалец и вздохнул.  —   Лакан мне пока что запрещает садиться на лошадь.

— Что ж, тогда и я немного разамну ноги.

Сняв ногу со стремени, де Шарон передал поводья Глюму, а сам подошел к д’Афону, и они вместе со слугами зашагали по улице Старой голубятни.

Некоторое время они шагали молча.  Де Шарон, поминутно о чем-то вздыхал и  хмурил при этом брови.

—  У вас что-нибудь случилось, де Шарон? — спросил у  д’Афон. — Вы так опечалены в последнее время.

— Нет, д'Афон, у меня все в порядке.

— Тогда отчего вы вздыхаете вот уже в который раз. Уж не заболели ли  вы?

— Нет, но очень близок к этому. Я очень  несчастлив, д'Афон.

— Вы несчастливы, де Шарон? Ах, вы гневаете Бога, право слово. Вам ли роптать  на судьбу, когда все так прекрасно сходиться.  Ваш соперник г-н Мезонфор в могиле, вы после столь запутанной истории не только остались в живых, но еще и при  деньгах, если только вы их не успели потратить, у вас самая красивая любовница в Париже, которая даст Бог станет вашей женой…

— В том то и дела, что не станет. А если и станет то очень нескоро.  Ведь после тех интриг с бумагами и домогательства герцога Орлеанского, помните я рассказывал?

— Да.

— Одним словом ей пришлось оставить двор и уйти в монастырь.

— Но ведь  не навсегда, я полагаю.
 
— Не знаю, д’Афон. Мне нет ещё и семнадцати, а по армейскому регламенту старше двадцати двух лет жениться на ком бы то ни было строго воспрещается.  Ей продеться ждать ещё пять лет, д'Афон,  прежде чем она сможет стать моей женой.
 
— И это вы называете несчастьем? Ах, мой милый де Шарон, в жизни случаются вещи куда поужаснее, чем это. Вы мне поверите... Но, впрочем, пока вы молоды и не разочарованы в любви, и дай вам Бог никогда в ней не разочаровываться, вам и в самом деле может покажется   что разлука с возлюбленной несчастье.

— А с вами, признайтесь, тоже нечто подобное было?

  ДАфону не хотелось открывать свою тайну даже такому близкому другу, каким ему являлся де Шарон, и он обрадовался, когда с переулка показалась гостиница " Рог изобилия", - это был благовидный повод поскорее закончить дорогу, а вместе с ней и разговор, который ему не хотелось продолжать.



— Но вот мы наконец и пришли, — продолжал д’Афон, торопясь поскорее сменить тему разговора. — Друзья уже наверно заждались нас.

 Отдав распоряжение Глюму чтобы тот позаботился об лошади, де Шарон с непроизвольным видом завсегдатая отворил дверь и зашел в гостиницу.
 
Следом за ним вошли д’Афон и Томас.

Войдя внутрь, они оглядели общий зал, в одном из углов которого им удалось приметить две фигуры. То были д’Арамиц и де Порто. Последний со свойственным ему чувством юмора рассказывал увеселительный рассказ, а д’Арамиц хлопая в ладоши, безудержно заливался смехом.

Но вдруг де Порто резко встал, распахнул свои широкие объятья, и с восторженным возгласом, кинулся к д’Афону.
 — Д’Афон, друг мой! Вот и вы наконец!  — говорил он, его обнимая. — Ах, как я рад, что вы уже совсем поправились и можете теперь самостоятельно гулять по городу.

— Гулять особо не пришлось, я был у де Монтале на приеме.

— У де Монтале? И что он вам сказал? — осведомился д’Арамиц.

— Тоже самое, наверно, что и всем: мы говорили о Мантуи.

— Присаживайтесь, дорогой мой д’Афон, — стал приглашать его за стол де Порто. — Быть может вы хотите ряпчиков или вон того кабанчика под соусом.

— Не окажусь, — сказал тронутый до глубины души провансалец.

— Хозяин! — крикнул в свою очередь д’Арамиц. — Неси еще вина!

Усадив друга на почетное место, де Порто сел сам возле д’Арамица и принялся откупоривать бутылку. Возле д’Афона присел де Шарон.

Разлив по стаканам вино, де Порто предложил всем выпить за счастливую жизнь д’Арамица.

Этот тост всем понравился, в особенности самому д’Арамицу, которому очень хотел обвенчаться с г-жой Бонасси и уехать в Беарн.

Когда они, со свойственным им уважением к вину, залпом опрокинули стаканы, губы барона расплылись в довольной улыбке, а бледность лица провансальца сменил небольшой румянец. Что же касается д’Арамица и де Шарона, то внешность их лиц после выпитого ими вина, ничуть не изменилось.

— Послушайте, д’Арамиц, — обратился к нему де Порто, — вы, что же, в самом деле хотите оставить службу?

  — Да, Порто, — подтвердил д’Арамиц, —   я уже получил от Парижа все  что хотел и теперь в мое намеренье входит вернуться Беарн. Там я недавно получил в наследство замок от одного моего далёкого родственника, в котором тщусь зажить счастливой  жизнью.

  — Счастливой жизнью, как же!  — рассмеялся де Порто.    — Поглядим, что вы скажите лет так через восемь.

— Поживем – увидим.

— И когда вы собираетесь подать в отставку? — осведомился д’Афон.

—   Я бы с удовольствием это сделал уже сегодня, но боюсь, что подобные действия могу не так расцениться в полку. Поэтому во избежание сплетен, я оставлю службу сразу же как только мы вернемся из Мунтуи.

— Ну если нас убьют? — спросил де Шарон.

 — Ну что тут скажешь, не судьба, — развел руками беардец. — Хотя, после стольких лет ожидания руки госпожи Бонасси, это бы было чудовищно, со стороны судьбы.

  — Будем надеяться на милость Провидения.

В этот час грянула музыка,и народ разделившись на группы, закружился в борре.

—   Ах, господа, — подхватился д’Арамиц, кого судя по возбуждению, вдохновило всеобщее веселье. — вы как хотите, а я пожалуй приглашу на танец ту очаровательную крошку.

Сказав это, д’Арамиц  под добродушные обиняки друзей, мимоходом осушил стакан и уже через минуту восхитительной ловкостью плясал с какой-то горожанкой танец.

— Вот так д’Арамиц, — наблюдая за ним, подшучивал де Шарон. — еще минуту тому назад он пытался нас уверить в том, что ему не терпеться стать верным мужем, а сам, между тем, готов морочит голову первой же встречной плебейки.

— Да, — согласился де Порто, — теперь мне кажется понятно, почему д’Арамиц так грезит о Беарне. Ведь за время пребывания в Париже, он уже успел перезнакомиться со всеми возможными дамами. Впрочем, перед той славной пышечкой я и б не устоял.

Придав усам щегольски вид, де Порто танцующей не спешной походкой подошел к пухлой, но еще весьма молодой женщине.

Не остался в стороне и де Шарон. Через секунду он же вел за руку прелестную девушку.

Только д’Афон,  оставался на месте. Любуясь со стороны за танцами друзей он принялся открывать очередную бутылку. Когда же бутылка была уже до половины откупорина, он вдруг почувствовал, как чья-то рука потянула его за рукав. Обернувшись, он  увидал пред  собой десятилетнего мальчика.

— Тебе чего? — спросил он.

— Простите, г-н д’Афон, — обратился к нему тот, — вас завет какой-то сударь.

— Какой еще сударь?

— Не знаю, — пожал плечами мальчуган. — Он ждет вас во дворе.

Дав мальчику в знак вознаграждения пистоль, д’Афон проверил наличие шпаги  и незаметно от друзей вышел на улицу. Во дворе к его удивлению никого не оказалось. Одна только бездомная голодная собака, хромая на заднюю лапу, копошилась на  мусорной кучи.

 Что-то смутное и тревожное пробежалось по нему, как холодная дрожь. Он с бешеной скоростью ринулся в зал, но там к его величайшему счастью все было благополучным образом: друзья уже сидели по местам, и смеясь, чего-то обсуждали.

— Д’Афон, голубчик мой, ну где же вы опять пропадаете?! Мы чуть уже не начали вас ждать, — проговорил де Порто, разливая по стаканам очередную порцию вина.

— Простите друзья, — сказал д’Афон садясь на прежнее место. — Какой-то мальчуган сказал, что во дворе меня ждет человек. Я вышел, а там никого нет.

— Чьи то дурацкие шутки, — проговорил де Шарон. — не обращайте внимания.

Чокнувшись   с друзьями, д’Афон уже поднес стакан к губам, как вдруг увидел на столе две бутылки.

— Друзья!  Мне кажется или  бутылок было больше? 

Вопрос был задан так неожиданно, что друзья, так и не пригубив вина, уставились на то место  где  намедни хозяин поставил полдюжины сосудов.

 
— Действительно, — изрек же Порто и обратился к д'Арамицу: — Ведь если я не ошиблась их было ровно шестсть, ни так ли?

Друзья с удивлением перебросились взглядом.

— Ну хорошо, — продолжал рассуждать д’Афон, — одну бутылку вы, де Порто, разлили по стаканам.

— Да, — утвердительно кивнул тот.

— Вторую мы разли теперь, а где ещё?

И тут де Шарон беспричинно расхохотался, стуча себя кулаком по лбу.

— Что с вами, де Шарон? — удивился д’Афон.

— Господа, — продолжал безудержно смеяться де Шарон. — Я кажется все понял.

— Что вы поняли?

— Это Глюм стащил бутылки, больше некому. Он специально подкупил того мальчишку, чтобы тот отвлёк вас от стола, а сам тем временим украл вино и скрылся в своей комнате.

— Ну, и жулик же он! — произнес де Порто и тоже рассмеялся.

— На вашем месте, де Шарон,  — сказал д’Арамиц, будучи единственный  кто при этих обстоятельствах не смеялся. — я бы такого слугу как следует высек.

— Что я и собираюсь сделать. Вот выпью вина, и непременно высеку.

Повторно чокнувшись, друзья вновь приготовились испить рубиновую жидкость, но в этот миг поднялся дикий крик, от которого затихла даже музыка.

  — Что еще случилось? — спросил д’Афон, опустив так еще и не выпитый стакан на стол.

В этот миг в зал вбежали Питер, Патрик и Томас. Их волнение, бледные влажные лица и испуганные глаза говорили о том, что в комнате, что-то случилось.

— Ну, говорите, в чем дело? — спросил де Шарон, на всякий случай ухватившись за эфес шпаги.

— Господин, — произнес наконец Питер. — Там Глюм… Он, кажется мертв…

— Мертв?! — хором воскликнули мушкетеры и бросились бежать в нижнюю комнату.

Первое, что увидел де Шарон, войдя людскую был его слуга. Он был еще жив: корчившись на полу в жутких судорогах, он жалобно стонал от боли.

Питер, Патрик и Томас, страшно побледневшие, пытались облегчить его страдание, но было ясно, что помощь бесполезна: лицо умирающего было искажено предсмертной миной.

— Хозяин мой, я умираю, — прошептал Глюм, увидев де Шарона. — простите меня.

—  Что с тобой? — спросил де Шарон, кинувшись к умирающему.

— Я выпил вина, того самого, что украл у вас со стола, а оно обожгло мне язык, потом горло, а затем и  живот.

Де Шарон переглянулся  с друзьями. Их лица были наполнены ужасом.

— Я очень перед вами виноват, хозяин, — продолжал Глюм. — Но прошу вас, не держите на меня зла. Я и так себя довольно наказал.

— Что ты говоришь, несчастный, — с жалостью сказал де Шарон.  — Могу ли я сердиться на того кто спас жизнь мне и тем, кто мне так дорог.

— Не оправдывайте меня, г-н де Шарон. Я негодяй и плут. А эта боль – возмездие.

Де Шарон не мог сдержать слез.

— Господи, — продолжал стенать бедный Глюм. — Господи, прости меня за то что я нарушил заповедь… Я виноват, и вот итог. Не взыщи с меня грешника…

По его телу пробежала последняя судорога, и он испустил дух.

— Я позову  священника, — тихо сказал д’Арамиц.

— Поздно, — промолвил де Шарон.  — Он уже мертв…   

В то время как д’Арамиц осенял себя крестным знамением, а де Порто неистово крушил бутылки, д’Афон провел по влажному лбу рукой, опускаясь на стул.

Ему ясно вспомнился тот день, когда вот так же, много лет назад вместо него погиб слуга. Тогда он и подумать еще не мог, что это дело рук его жены графини.

« Неужели это снова она? — подумал он. — Но такого не может быть, не может... Ведь кардинал ее при мне  приказал заточить в Шатле. Разве только ей удалось сбежать».

На этой мысли его прервал вопрос де Шарон:

— Где этот мерзавец Ла Кюри?!

Его слова послужили сигналом. Не прошло и четверти часа как д’Арамиц и де Порто почти что волоком втащили его в комнату.

— Господа!  Господа! — возмущаясь бормотал Ла Кюри, извиваясь как подвешенный уж. — Господа, вы можете мне объяснить толком в чем дело?

— В чем дело?!  — грозно переспросил де Порто, встряхнув его, как грушу.  — Вы отравили г-на Глюма, вот в чем дело! —  и он указал пальцем на распростертое тело.

Ла Кюри перевел свой взгляд в то место, куда ему указывал палец де Порто, и ахнул.

 — Боже мой, что с ним?! Он мертв?

— Да, — проронил де Шарон, — он умер от того вина, что вы нас сегодня почивали.

— О боже мой – я погиб, — произнес Ла Кюри. — А вернее мы погибли с дочерью. Ведь если все узнают от чего скончался ваш слуга, они  не только покинут этот дом, но и  черт знает что про него расскажут.

—  И это самое малое, что вас ожидает, — вставил д’Арамиц.

— А что же меня ожидает еще? —  с придыханием осведомился хозяин.

— Как минимум тюрьма и Гревская площадь.

— О Боже! Я надеюсь вы сейчас так пошутили, г-н д'Арамиц?

— Нет, — возразил д'Афон, — мы не шутим, мэтр Ла Кюри. Мы говорим всерьез и намеренье у нас серьезное.  Вы нас хотели спровадить на тот свет, у вас это почти что получилось. Итак, теперь мы желаем знать, для чего вам это нужно?

— Ах, господа, клянусь своим здоровьем, я ничего не знаю.

— И зря клянетесь,  — изрек де Шарон, — ибо если вы  сею же минуту  не скажете для чего вы хотели нас отправить,  вы потеряете его, так и не дождавшись вашей участи во Дворце правосудия.

— Ах, господа, ваши обвинения безосновательны, ведь я вам уже во-второй раз объясняю, что я тут абсолютно не причем.

— Ну хватит! — воскликнул де Порто. — Лично мне надоело слушать этот бред! — Он вынул пистолет, взвел курок и приставил его к уху хозяина.

— Ай! — завопил Ла Кюре от ужаса. — Что вы собираетесь делать?

— Мы пристрелим вас, как собаку, если вы не скажете для чего вы нас хотели отравить.

— Господа, — пробормотал на этот раз испугано хозяин. — господа, не горячитесь! Я не в чем не виноват… Я не хотел.

— А...! —  ухватился за последнюю фразу де Шарон.  — Так значит это всё-таки вы нам подсунули отравленное вино?

И тут хозяин гостиницы сдался.

  — Я, — жалобно ответил он, — но клянусь Богом, что не по своей воле я это делал.

— Иными словами вас кто-то принудили это сделать?   

— Да, — подтвердил хозяин. — один человек от имени кардинала приказал мне убить вас. Клянусь, я долго не соглашался на это, но он вынудил меня, грозя, что если я не поступлю как он велит, мою гостиницу  сожгут, а дочь предадут бесчестию. Дочь единственная отрада моей старости, а гостиница – единственный   доход. Короче говоря я подчинился… Я не мог и не смел поступить иначе.

— Как выглядел тот человек, который предложил вам эту гнусность? — спросил д’Афон.

— Не помню, я видел его впервые.  Но вы сами его увидите, если останетесь здесь.  Ровно в шесть часов он снова явится сюда, чтобы узнать хорошо ли я выполнил задание.



-------------------------------
exaet*  (лат.) – выписан или считается здоровым.

Жак де Леви, граф де Келюс ** — один из миньонов короля Генриха III де Валуа. Во время дули с миньонами он получил 19 ножевых ранений. Но благодаря заботам короля Жак прожил до 29 мая (в этот день миньону захотелось прокатиться на лошади, из-за чего раны открылись, и граф скончался).

salvator *** (лат.) – спаситель.