5. Потанцуем!

 

       Лазарь Петрович Манашвилли не испытывал чувства страха, казалось он прошел
   всё - огни, воды, медные трубы.
       Но однажды...
       Работал он на заводе, охранял объекты особого назначения, а хотя,собствен-
   но, какие объекты? - печи дореволюционные.
       В это время активизировались меньшевики, эсеры. У каждого по маузеру, а он
   кто такой? Простой работяга из бывших крестьян. Образование - ноль целых, ноль
   десятых. Поручили ему охранять печи, он и охранял, особо не задумываясь. На
   хлеб хватало, на масло иногда тоже хватало. Не женат. Вроде по тем голодным
   временам свой рот прокормить , да хоть бы хны, не семья же, вот и охранял.
       В политике разбирался слабо, да и зачем ему? Ну, эти наши, те не наши.
   Береги это, не трогай того. Вот, собственно, и все. Стоял он на посту в ночь.
   Погода была дождливая, пакостная, можно сказать мерзкая. Холодно было.
   Помещение не отапливалось. Дрожь пробирала до пят. Печи не работали. Бегал в
   теплушку погреться, но скоро возвращался, повинуясь своему революционному дол-
   гу. Пугали его перед этим:
       - Берегись, мол, врагов революции, можно и жизнь потерять!
       Жизнь терять особо не хотелось, молодой был, неопытный, не пожил еще, были
   и задумки кое-какие, в деревню вернуться. Девки там справные, сочные. Но осо-
   бого страха и не испытывал с другой стороны.
       - Ну, погибну - рассуждал он - так за дело, и то ладно, не по пустому, не
   в пьяной драке, а за дело!
       Так и караулил печи, то в теплушку сбегает, то обратно на объект.
   Что за печи? Он мало в них разбирался, ну, трубы какие-то, газ, пар, солярка,
   да ему и не требовалось в этом разбираться. Ходи себе около да смотри, чтобы
   кто лишний, чужой не наведался.
       А наведывался его проверять патрульный Кузьмич. И среди ночи бывает
   придет.
       - Спокойно? - спросит.
       - Спокойно - отвечает Манашвилли.
       - Прикурить хочешь?
       - Давай!
       - Что-то фамилия у тебя странная, Манашвилли, грузинская вроде. А говоришь
   из деревни?
       - Такую пришили - спокойно отвечал Лазарь - Зато имя-то русское.
       - Русское, да не больно, лазаря тут мне поешь, поповское какое-то. Я этих
   врагов революции нутром чую. Вот они мне где! - рубанул по горло себе Кузьмич.
       - Ну, что ты, что ты!
       - Ладно - это я для порядка, для всеобщей бдительности.
   И уходил.
       Был у Манашвилли сменщик Васька, по прозвищу Петух, балагур, весельчак.
   Ходили они по сменам - ночь Лазарь, ночь Васька. Встречались так, по утрам,
   разговаривали мало. Все он Васька Манашвилли донимал:
       - Скучный ты человек, Лазарь, живешь как-то однобоко, ничем не интересу-
   ешься, ешь, пьешь, по нужде ходишь и ничего тебе не надо, книжек не читаешь.
       - А на что? - говорил Манашвилли - Что мне с этого прибытку что ли будет,
   денег что ли отвалится?
       - А на что тебе деньги?
       - Коплю. Дело есть!
       - Да, знаю я твое дело! Дом купить, да слизнуть от революционной действи-
   тельности.
       - А може и так.
       - Може, може... Вот ты знаешь, что страны есть всякие, диковинные, Африка,
   всякие негры, индейцы в перьях?
       - СлышАл.
       - СлышАл, слышАл!
       На этом, собственно, разговор и кончался. Не запал особо в душу Петровича,
   запомнился только и все.
       Вот в одну такую осеннюю дождливую ночь, как эта, о которой мы начали
   рассказывать, произошел такой случай.
       Ходил Манашвилли у объекта, бегал в теплушку и обратно, как вдруг что-то
   скрипнуло. Скрипнуло неожиданно, не так как Кузьмич ходил, ласково скрипнуло
   и одновременно страшно. Лазарь вздрогнул, хоть и не из пугливых был, от
   неожиданности вздрогнул.
       Прояснилось ( если ночь вообще может проясниться ).Дождь кончился, взошла
   луна, сквозь полуразбитые стены показалось ему, что кто-то стоит. Силуэт
   какой-то у против печей. Странно затихло, потом опять скрипнуло.
       - Кто здесь?- строго спросил Манашвилли.
       - Я! - ответил силуэт.
       Манашвилли вздрогнул второй раз.
       - Зачем пришел?
       - Проведать - и голос какой-то знакомый и незнакомый.
       - Контра? - спросил Лазарь.
       - Нет.
   Манашвилли стал внимательнее вглядываться в силуэт, формы были размытые при
   луне и какие-то нечеловеческие, одежда не наша и голова квадратная (так ему
   показалось), маска-не маска, не поймешь.
       - Уходи! - крикнул Лазарь, не слыша своего голоса.
       - Потанцуем?
       - Уходи! Стрелять буду!
       - Нет у тебя ничего, я еще приду...
   Скрипнуло и через некоторое время воцарилась жуткая, невообразимая тишина.
   В теплушку Манашвилли больше не бегал, так и стоял до утра, весь окоченев и
   вглядываясь в тишину. Наутро пришел Кузьмич.
       - Ну, как спокойно?
       - Нет - оторопью ответил Лазарь
       - Был кто?
       - Да!
       - Кто?
       - Не знаю.
       - Контра?
       - Нет, сказал что не контра.
       - А кто же?
       - Потанцуем, говорил.
       - Тьфу ты!
       - Нет, правда.
       - Брехун! А еще сознательным притворялся.
       - Ты бы мне, Кузьмич, хоть наган дал. Я бы пугнул что ли.
       - Не положено! Объект важный, но не особо. На всех не напасешься.
       - Ну, хоть замок, расхлебано все, ворота открыты.
       - Об этом подумаем - и обернувшись, усмехнулся и произнес - Эх ты!
   Танцовщица!
       Видимо не поверил.
   Весь день Лазарь провел неспокойно, надо бы спать, да не спалось, а ближе к
   вечеру появилось неведанное доселе чувство тревоги. Ночь была не его, Васьки-
   на. Надо бы успокоиться, выспаться, но он пошел к Ваське.
       - Слышь, Вась - обратился он к сменщику - А приведения они какие?
       - Страшные - позевывая сказал Васька - не приведи господь, потому и назы-
   ваются - при-ве-де-ния.
       - Нет, я серьезно повторил Лазарь - Они как? Разговаривают?
       - Разговаривают, разговаривают - зевая ответил сменщик - Вчера я к девке
   одной на ночь попал, так мы там не только разговаривали, кувыркались. Слушай,
   иди а!
       - Он сказал, что завтра опять придет
       - Ну, придет, придет, значит придет. Готовься! Иди, надоел!
   Манашвили побрел домой, размышляя про себя:
       - Готовься. Как? К чему? Он сказал, потанцуем. Что же мне на танцы схо-
   дить, потренироваться?
       Дождь, кончившийся вчера, хотел было вновь начаться, да посмотрел на
   кислое, озабоченное лицо Манашвилли , и опять спрятался обратно в тучку.
       - Да что это я! - подумал Лазарь - Привиделось! Пойду спать.
   Через день была его смена. Собрался как всегда, стряхнув остатки сна на прос-
   тыню, оделся. Осень была уже поздняя, того и гляди снег пойдет сквозь дырявую
   крышу и в незапертые ворота врывался ветер. Было тоскливо. Чтобы смягчить свое
   настроение, он вспомнил деревню, рыжую кобылу, бережно жующую клок сена, про-
   тянутого рукой Лазаря, косяк гусей , бегущий от совдеповской телеги. Один
   гусь  ему особенно нравился.
       - Боец! - думал он тогда, одно крыло оттопырено.
       Как вдруг тишину его воспоминаний нарушил тот же позавчерашний скрип.
   Настроение благодушия и веселости сменилось на ощущение близкой смерти.
       - Кончай безобразничать! Ты! - услышал Лазарь свой голос, вырвавшийся
   откуда-то из глубины своей груди.
       - Ух! - отозвались пустые трубы печей.
       - Это я - сказал утробный голос - Ты меня ждал?
   Страх начал подступать откуда-то снизу, сначала остекленели пятки, дрожь звон-
   ким пощипыванием поползла к ляжкам, к ягодицам, пошла по телу, в руки и потом
   очнулась в сознании Лазаря.
       Надо было отвечать или двигаться, но он не мог сделать ни того, ни другого
       - Я знал, что ты меня ждешь -  сказал  утробный голос - Потанцуем?
   Что-то сверкнуло желтым огоньком глаз, Манашвилли решил, что это всё. Но это
   всё было так мучительно долго и не кончалось НИКОГДА.
       Таким остекленевшим и застал его Кузьмич.
       - Ну, что? Все спокойно?
   Те два горящих огонька, которые видел Лазарь, вдруг стали медленно превра-
   щаться в остывшие от прошедшей революции, уставшие от жизни глаза Кузьмича.
       - Ну, что? - повторил свой вопрос Кузьмич - Опять контра был? На! Нашел
   я тебе наган, только без пуль. Так, припугнешь его, контру -то.
       Лазарь снял с себя оцепенение, вернулся домой, в свои апартаменты -убогую
   снятую комнатенку и уснул сразу же мертвецким сном.
       Сначала ему снилась спичечная коробка шведской фабрики "Лундстрем". Она
   чиркала себя по бокам маленькими деревянными палочками с серой  на голове и
   говорила:
       - А сейчас я покажу вам фокус самосожжения!
   Потом из углов завода на Лазаря надвинулись четыре дымящиеся печи, сжимая его
   в кольцо и приговаривая:
       - Мы тебя согреем, Лазарь, ты теперь не будешь бегать в теплушку.
   Потом собственной персоной пришла танцплощадка, большая чистая, без людей,
   гладила его по голове и шептала:
       - Посмотри, какая я голая. Хочешь  меня? Возьми! Я твоя!
   Потом все это завертелось, закружилось - деревни, гуси, печи, спички.
       Лазарь проснулся в холодном поту. Проспал он 12 часов.
   Он судорожно нащупал под подушкой наган.
       - Ну, я тебе покажу! Потанцуем!
   Это слово, если бы он был грамотным, стало бы для него именем существительным.
       Заходил Васька.
       - Ну, что ты такой скучный! Как консервная банка. Опять на неделю в дерев-
   ню что ли собрался? Я тебя видел в трактире после работы у Анисима. Чтобы
   подлечиться? Нервишки шалят? Так что ли? Не грусти, найдешь ты себе девку.
       Голос у Васьки был задористый, веселый, петушиный - так и звал по девкам.
       - А мне теперь наган дали - медленно выверяя слова и ставя  их на каждую
   ступеньку зубов - сказал Лазарь
       - Что опять что ли по приведениям стрелять будешь? - заулыбался Васька.
   Потом встал, пошел к выходу, о чем-то подумал, обернулся и спросил:
       - Наган-то хоть незаряженный? Это я Кузьмичу посоветовал. Убьешь еще кого.
   Ночь приближалась медленно, цепляясь слабой надеждой за обрубок уходящего дня.
   Казалось, она не наступит никогда. Но Лазарь Петрович уже стоял на посту и
   ждал. Хотя и спал он 12 часов, все равно его тянуло в сон.
       - Недосып - подумал он и ждал скрипа.
   Свой страх он держал в левой руке, поскольку был левша и никогда еще не стре-
   лял из оружия, но знал, что нажимать надо на эту загогулину в кружочке, целясь
   куда-то, где мушка невидимой нитью соединится с силуэтом ночи, подводя черту
   между жизнью и смертью.
       Он забился между печей, плохо воспринимал реальность и готов был выстре-
   лить в собственную тень. Страх оказался даже не чувством, а живым существом,
   одевшимся в человеческую плоть. Луна выползла из-за туч в беззубую прогалину
   крыши. Он готов был выстрелить и в нее, если бы она сказала "Потанцуем!"
               
       Когда скрипнула дверь и на пороге стоял Васька с консервной банкой, Лазарь
   был уже на пути к помешательству и ничего не соображал.
       - Ну. хватит, пошутил я, а голос вот он, через банку - "Потанцуем!"
       Пуля пролетела в сантиметрах от Васькиного уха.
       - Да ты что! ты же говорил, он не заряженный.
       - Я тоже пошутил - медленным вареным языком ответил Лазарь - зарядил
   пулями.
       Васька хотел дать ему оплеуху, но вдруг подхватил обмякшее тело Манашвилли
   Лазаря Петровича, медленно сползающего с Васькиных рук.
       Василий опустил мертвое тело Лазаря на пол, криво улыбнулся бездонному
   небу над крышей, трубам печей, расхлябанным качающимся воротам и повторил:
       - Вот и потанцевали...
       -  Разрыв  сердца - Констатировал прибывший на место врач.

       Везли Лазаря хоронить в деревню мимо заколоченных изб, берез, полей.
   По дороге встретили стаю гусей, один из которых, наверно, тот самый разбойник
   с оттопыренным крылом шел позади всех.
       Пошел дождь и похоронили в сырой земле человека, уже не ведающего страха.


                2012 г.