Глава - 8в. Политика Ирана. - 3

            После смерти Хомейни летом 1989 года место всевластного рахбара, как сказано в предыдущей главе, занял тогдашний президент Али Хаменеи, - естественно, покинув при этом пост президента. На состоявшихся выборах президентом стал Хашеми Рафсанджани, пробывший на этом посту два срока (по 4 года), то есть до 1997 года.      

     Время президентства Рафсанджани имело очень большие особенности и внутреннего и внешнего порядка. И эти особенности оказали своё влияние на конкретный политический курс того периода.

     Во-первых, этому периоду предшествовала долгая и изнурительная ирано-иракская война 1981 – 88 годов, принесшая огромный ущерб экономике Ирана. Как можно более быстрое восстановление и развитие стало очень насущным вопросом.

     Во-вторых, всем нам известны большие и значимые международные перемены этого времени, связанные с изменениями в СССР и соответственной перегруппировкой мировых сил.

     В-третьих, только сейчас, после завершения военного положения в стране, перед руководителями Ирана по-настоящему встала задача построения эффективной модели управления в обычных мирных условиях.

     Та политическая и экономическая модель, которая установилась в Иране сразу же после хомейнистской революции, хотя и строилась на, казалось бы, благих принципах, показала свою низкую эффективность. О причине этого будет сказано позже, пока же лишь отметим: иранская антиимпериалистическая революция, желающая развиваться как антиимпериалистическая, оставаясь в то же время на базе капиталистических отношений, столкнулась с тем, что предпринимаемые антиимпериалистические меры стали сковывать действие капиталистических стимулов во внутреннем хозяйстве страны.

     Именно на этом и основывают свои утверждения те, кто заявляет об абсолютной невозможности какого-либо положительного развёртывания антиимпериалистической революции, если она одновременно не порывает и со своим капитализмом. Антиимпериализм, - говорят они, - может быть только на основе социалистической революции; если же оставаться при капиталистических производственных отношениях, то неизбежны или новое вползание в подчинение империализму, или же невозможность эффективного хозяйствования. Эти люди, по-моему, несколько спешат и спрямляют выводы, но то, что тут действительно есть проблема, это правда.

     Итак, говоря более обще, мы должны сказать, что перед всей иранской антиимпериалистической революцией встал принципиальный вопрос. От успешности или неуспешности его разрешения, от возможности или невозможности создать эффективную экономическую модель, оставаясь при этом одновременно и на платформе внутреннего капитализма и на платформе антиимпериализма, - от этого результата зависит судьба таких революций и их место в общем мировом антиимпериалистическом движении.

     Таким образом, на долю Рафсанджани выпала очень трудная миссия (хотя говоря о Рафсанджани, мы не должны забывать специфику государственной иерархии Иранской Республики, где главную политическую линию ведёт и контролирует всевластный руководитель – рахбар, а президент является лишь главой исполнительной ветви власти). Вот почему нам нужно подольше задержаться на этой теме и разобрать её поглубже, насколько это в наших силах.

                - - - -

            Реформы Рафсанджани, коротко говоря, состояли в следующем. Были приняты меры по расширению и оживлению приватного сектора: вновь передана в приватную собственность часть ранее национализированных предприятий; несколько позже разрешены в небольшой степени приватные банки; проведено финансовое стимулирование приватных хозяйств крупной, средней и мелкой буржуазии; ослаблен государственный диктат в области ценообразования. И эти меры первоначально дали заметные положительные результаты.

     Тут надо немного уйти в теорию и сказать вот о чём. Все, кто хоть сколько-нибудь знаком с марксизмом, знают, что основное противоречие капитализма – это противоречие между общественным характером производства и частным характером собственности. Что это значит, если растолковать поподробней и попроще?

     Если хозяин своего натурального хозяйства трудится в своём дворе, то и собственность частная и труд частный, никакого мешающего противоречия нет, один и тот же человек и трудится и вполне нормально руководит всем трудом. Когда же в обществе развивается колоссальное разделение труда, когда общественный продукт создаётся лишь совместно всеми отраслями и предприятиями, то возникает вопрос: как управлять этим производством, ставшим, как видим, всеобщественным?

     Если бы можно было вообразить хозяйство страны в виде одного большого двора, то нам осталось бы вообразить и одного большого хозяина, - настолько большого, чтобы он был так же соразмерен всему громадному хозяйству, как был соразмерен маленький частный хозяин в своём маленьком частном дворе. Если бы это совершилось (а марксисты утверждают, что это и совершится в коммунистическом способе производства), то никакого противоречия между производством и производственным управлением опять-таки не будет: общество как целое трудится и общество же как целое управляет этим трудом.

     Капитализм же является таким способом производства, таким этапом развития частнособственнического общества, когда производство уже достигло указанного состояния, а управляют им по-прежнему частные хозяйчики частных кусочков собственности. Ясно, что ни один из частных хозяйчиков не может охватить управлением всё взаимосвязанное производство общества. Вот в этом и заключается основное противоречие капитализма. Отрицательные последствия такого несовпадения обязательно так или иначе проявятся, и избавиться от них при сохранении этого несовпадения невозможно.

      Мы знаем, что необходимую регулирующую роль в этой внутренне противоречивой системе выполняет рынок. Противоречие этим не устраняется, но всеобъемлющая рыночность, соединяя через рыночный механизм разрозненные частные кусочки, даёт возможность этому способу производства работать и достигать необходимых положительных результатов (без неё он упёрся бы в невозможность связей и застопорился). Поскольку само противоречие никуда не делось и, следовательно, всё равно будет проявлять себя различными отрицательностями, работа капитализма хоть и будет давать необходимые положительные результаты, но ценой одновременного появления и накапливания ряда отрицательностей.

     Пытаясь найти выход из этой безвыходности, капитализм пробует усовершенствовать механизм управления громадным хозяйством путём замены свободной рыночности методом централизованного государственного регулирования.

     Как видим, это некоторое продвижение навстречу объективным требованиям всеобъемлюще обобществлённого труда, но продвижение не радикальное, не до конца, - ведь частная собственность всё же сохраняется. Причём она сохраняется (если понимать это действительно по-марксистски) не только в сохраняющейся приватной части хозяйства, но и в огосударствлённой части, так как собственность, приняв государственную форму, всё же не стала общественной ввиду необщественного характера буржуазного государства.

     Таким образом, и при буржуазном огосударствлении основное противоречие капитализма никуда не исчезает и по-прежнему будет отрицательно проявлять себя, только иным способом. Некоторая частичная выгода здесь, разве что, в том, что государственное централизованное регулирование помогает несколько погасить те отрицательности, которые идут через свободную рыночную систему, на это и рассчитывает капитализм. Но… Но из-за того, что и государственная собственность всё же не общественная, а частная, хоть и в государственной форме, свои отрицательности возникают и там из-за порочной бюрократизации такого государственного управления.

     Когда накапливаются отрицательности, присущие приватной рыночности, буржуазия начинает укреплять и расширять государственное регулирование; когда же, в следствие этого, накапливаются отрицательности бюрократические, буржуазия опять шарахается в либеральность приватного рынка. Такое постоянное дёрганье очень характерно для современного капитализма. Это похоже на греблю одним веслом,- то по левому, то по правому борту, постоянно выпрямляя этим курс. Повторим, - это позволяет капитализму работать и создавать необходимые положительности, но от параллельных отрицательностей всё же не избавляет.

     Некоторые буржуазные экономисты носятся с идеей о возможности найти оптимальнейшее сочетание свободного рынка и государственного регулирования с тем, чтобы так и держать это соотношение, не дёргаясь больше ни в какую сторону. Но основное противоречие капитализма не обманешь. Оно и в этой ситуации проявляет себя, - проявляет как тем, что зачастую государственные централизованные методы сковывают подвижность рыночной системы, а свободная рыночная система – подрывает централизованность, так и тем, что действия, казалось бы, положительные с точки зрения одних методов управления, порождают нечто отрицательное в сфере других методов. Так например, необходимые расходы государственного хозяйственного управления требуют больших налогов с приватных собственников, а это тормозит их развитие и накапливает безработицу; повышенные государственные расходы, в том числе и на проблему безработицы, не подкреплённые повышенными налогами, создают бюджетный дефицит и тем самым ведут к инфляции, которая сильно бьёт по мелкому и среднему бизнесу; попытки простимулировать, оживить приватное производство уменьшением налогового бремени оборачиваются временным уменьшением ресурсов государства для социальной политики в отношении населения. Итак, кризисность, безработица и инфляция становятся подобны трём сообщающимся сосудам, - меры по снижению уровня одного, давая некоторый результат здесь, ведут в то же время к повышению уровня в двух других.

                - - - -

            Такое отвлечение в область теории несколько отвлекло нас от иранской темы. Но поразбираться в неизлечимых проблемах современного капитализма было нужно для того, чтобы ясней понять те трудности, с которыми столкнулись иранские руководители, не желавшие не только отходить от капитализма, не только допускать хоть частичное социалистическое обобществление, но и идти на те преобразования, которые принято называть народно-демократическими и на которые широко опирается, в частности, составная экономика Китая. Попытка остаться в обычном капитализме, но как-нибудь избавиться от его проблем и даже более – сделать свою экономику достаточно способной противостоять империализму, - вот главная забота руководителей Ирана. Из сказанного же ранее мы видим, что кроме постоянных манипуляций то с государственным централизмом, то с расширением и поощрением приватного сектора других приёмов и возможностей здесь нет и что, тем не менее, от определённых отрицательностей никуда всё же не деться.

     Однако первоначальный успех у реформ Рафсанджани был, и он не случаен. Он объясняется слишком уж большим перекосом в государственный централизм и в зажим классической буржуазной демократии, который имел место в первоначальные годы исламской революции и тем более – в годы ирано-иракской войны. В самом начале иранской революции проявилась известная черта всякой революции – невольное упрощение, спрямление перспективы, поспешность внедрения уже на начальных этапах тех изменений, которые могут созреть лишь на этапах завершающих или же вообще представляют собой ещё не опровергнутые практикой утопические иллюзии. Иранское руководство поначалу полагало, что возможно вообще отказаться от «западной» модели и заменить её своей, построенной на «исламских ценностях». Такая особая экономическая модель, по замыслу первых иранских руководителей, обеспечивала бы возможность полной независимости от иностранного капитала и строилась бы главным образом на внешнеэкономических связях с другими пытающимися выйти из империалистической зависимости странами, в первую очередь мусульманскими. Во внутренней экономической и политической жизни шумно провозглашались принципы «исламской справедливости», - банки переводились на беспроцентную основу, государство усиленно вторгалось в экономическую жизнь, цены регулировались централизованно, слишком большая часть средств направлялась на поддержку бедных слоёв населения. Однако практика показала, что эффективность такого хозяйствования низка, что пороки бюрократического централизма начинают всё более превышать положительные результаты, и волей-неволей жизнь заставила понять необходимость и использования стандартной капиталистической рыночности, разве что в отдельных, самых важных пунктах подправляемой государственным надзором, и привлечения иностранных капиталов, и внешнеэкономических связей прежде всего с развитым капиталистическим миром,.

     Исправляющее этот перекос некоторое движение в сторону приватизации и децентрализации оживило экономическую жизнь Ирана.

          (Здесь нужно отметить, что, несмотря на некоторую экономическую либерализацию, высшее иранское руководство по-прежнему не делало своей политической опорой крупную буржуазию, опасаясь её склонности к прозападной ориентации. Из-за своей политической опоры главным образом на среднюю и мелкую буржуазию иранские руководители проводили свои либерализационные реформы неспешно, чтобы не допустить всплеска отрицательных последствий для населения и сопровождали эти реформы некоторой социальной поддержкой, выделяя дотации на мучные изделия, рис, сахар, растительное масло, овощи, медикаменты и осуществляя адресную помощь бедным.)

     Кроме внутреннего оживления приватной инициативы, Иран в это время начал налаживать и необходимые экономические связи с мировым хозяйством с целью выгодно встроиться в мировой рынок и получить возможность иностранных капиталовложений в свою экономику, разумеется, без образования опасной экономической и политической зависимости. В связи с этими целями была скорректирована и политическая пропаганда. Стараясь создать образ умеренной положительной страны, Рафсанджани неоднократно настойчиво повторял, что у иранского народа нет вражды к народу Америки и что двери Ирана открыты для США при условии нормального взаимного уважения.

                - - - -

            Явное экономическое оживление и связанное с ним улучшение было очевидным для всех и стало причиной того, что после двух сроков президентства Рафсанджани следующим президентом в 1997 году был избран политик той же самой ориентации Мохаммад Хатами.

     Мохаммад Хатами, исходя из успешности предыдущего курса, не только продолжил, но и усилил и расширил его, полагая, что это даст ещё более усиленные и расширенные успехи. Если в 1987 году на одно государственное предприятие приходилось 1,5 приватных, то в 2001 эта цифра уже составила 4,6. Западные журналисты даже стали полушутливо именовать его «аятолла Горбачёв».

     То, насколько внешне видоизменился тон иранских внешнеполитических заявлений, видно, например, из обращения президента Хатами к США в 1998 году, в котором он призывает пересмотреть американскую политику в отношении Ирана и начать взаимовыгодный диалог. Он назвал американскую цивилизацию великой, выразил уважение к ней и предложил перейти к «рациональному» общению США и Ирана, к мирному решению региональных проблем.

     Характерно и другое, очень прагматическое, заявление Хатами этого времени: «Политическая деятельность Ирана осуществляется на основе взаимодействия традиционных принципов шариата с задачами, формирующимися в соответствии с реалиями, вытекающими из государственной необходимости и особенностей текущего века».

     Хатами стремился сделать Иран менее одиозным для Запада и более привлекательным для иностранного капитала. При нём стали очень усиленно развиваться экспортные отрасли иранской промышленности. Он настойчиво заговорил о том, что нужно не только идти и далее по пути всё большей и большей экономической либерализации, но проводить и либерализацию политическую. Заметно оживилась многопартийная жизнь и свобода прессы, в повседневность Ирана начали входить некоторые заимствования западной культуры.

     Несмотря на это, явно намеренное, смягчение антиимпериалистической риторики, иранское государство в это время всё же не отошло от поддержки других антиимпериалистических режимов и движений в мире, и это дало повод США не только не идти навстречу иранской экономике, но и призывать к санкциям из-за, как они говорили, «поддержки Ираном  международного терроризма». Другого, видимо, не стоило и ожидать. Америка настойчиво продолжала проводить свою политику гегемонии в регионе, политику сдерживания и ослабления Ирана, Сирии и других неугодных режимов. Однако страны Европы, а ещё более – Япония, не во всём следовали этой позиции США.  И благодаря внутриимпериалистической разнице позиций Ирану всё же удалось очень расширить экономические отношения с Европой и Японией.

     В это же время, - в конце 90-х – начале 2000-х, - в России начинается некоторый поворот в сторону оживления восточной политики, в связи с чем отношениям с Ираном стали придавать более важное значение. Всё больше стали говорить о возможности общих интересов в кое-каких экономических и политических вопросах. Разумеется, для Ирана это было положительным фактором, и движение к политическому и экономическому сотрудничеству с Россией, заметно начавшись при Рафсанджани, пошло в Иране ещё шире при президенстве Хатами. Однако в то время позиция России была тут далеко не однозначной. Читая российские материалы того времени, можно найти очень много свидетельств о нежелании российских политиков так улучшать связи с Ираном, чтобы это отрицательно влияло на отношения с Западом вообще и с США в частности.

     Вот, например, очень показательное рассуждение высоких российских политических аналитиков 90-х годов: «Возникает вопрос: до каких пределов может и должно идти сближение демократической России и исламского Ирана, чтобы наша страна, сохранив обоюдовыгодные отношения с Ираном, одновременно не выпала из ряда цивилизованных европейских государств? Как бы то ни было, но понимание демократии, свобод и прав человека сильно разнится в Европе и в Республике Иран. Россия оказывается в сложном положении выбора между сохранением своих выгодных связей с Ираном и членством в клубе демократических цивилизованных государств. Наш выбор-то в общем уже был определён, когда Россия отказалась от тоталитарного коммунистического режима и избрала в качестве основной ценности идеалы демократии. Россия, по большому счёту, принадлежит к европейской цивилизации и, несмотря на какие-то проблемы с Западом, не готова идти на антизападный союз с Ираном. Безусловно, в интересах России активно развивать торгово-экономические связи с Ираном, однако недопустимо и опасно для национальных интересов РФ создавать с ним стратегический альянс, что подмочило бы международную репутацию России как поборницы прав человека и демократии. Необходим сдержанный, прагматический подход. Нам следует с естественным пониманием относиться к опасениям стран Запада внутренней и внешней доктриной Ирана…» Довольно характерная позиция для той России, не так ли?

     В это же время начали оформляться и взаимовыгодные отношения Ирана с растущей китайской экономикой, но более значительных масштабов они достигли уже позже.


            Но постепенно, в результате этих изменений, давших Ирану нечто положительное, всё более стали проявляться характерные отрицательности капиталистической либерализации. Общество начало заметно раскалываться по уровню доходов; появилась растущая инфляция, достигшая в 2002 году 15% при бюджетном дефиците 8,7%; безработица достигла 13-14%; образовался внешний долг, составивший в 2003 году 9,2 млрд. долл., а в 2004 – 12,1 млрд.; всё трудней становилось исполнять защитные социальные меры по отношению к низовому населению; то там, то тут, то по одному, то по другому поводу стало выплёскиваться активными протестами народное недовольство и в то же время очень активизировались те окрепшие буржуазные слои, которых не устраивало ещё остающееся вмешательство государства в экономическую жизнь и которые хотели ещё большей экономической либерализации и политической демократизации.

     Несмотря на то, что, так сказать, «идеологические константы» и «несущие конструкции» иранской революции незыблемо удерживались всевластным рахбаром Али Хаменеи, эти отрицательности практики всё более угрожали расшатыванием идеологической базы и политических планов хомейнизма.

     Вот почему уже с начала 2000-х политическая популярность этих реформ стала заметно снижаться, а их практический ход - подвергаться то менее, то более явной критике. Состоявшиеся в середине второго срока Хатами парламентские выборы дали большинство противникам дальнейшей либерализации, представляющим более централизаторскую позицию. Позже Хатами и сам признавал, что да, действительно его курс, хоть и ставил целью добиться положительного перелома в повышении уровня жизни населения, но не смог достичь этой цели (хотя тут же он и утверждал, что одной из причин были, мол, помехи со стороны антиреформистских централизаторов).

     И не случайно на президентских выборах 2005 года победил уже политик иной ориентации, Махмуд Ахмадинежад – кандидат как раз тех политических сил, которых крайне тревожило нарастание отрицательных последствий экономической и политической либерализации.


    (mvm88mvm@mail.ru)