Тень Титана

"Тень Титана"

Гравюра из жизни Светлых Душ в 17 актах одного действия.

Пьеса.

Место и время действия: Италия, городок Кьярри, XVI век.
Действующие лица:
Абелардо Ринсоли - 67 лет. Живописец.

Алессандро Ресэнтуато — 32 года.                Художник, ассистент и друг Ринсоли.

Массимо Джентини — 24 года.                Ученик Ринсоли.

Филиппо Кредо — 19 лет.                Ученик Ринсоли, друг Джентини.

Рената Буалья — 41 год.                Знатная синьора, покровительствующая Ринсоли.

Энцо ди Нивео — 47 лет.                Добрый знакомый Ринсоли, ходит к нему из уважения личного, также из чувства любви к колоссальной силе живописи и вере в пользу от всего прекрасного, тайно влюблен в синьору Буалья.

Паоло Риверо — 37 лет.                Знатный синьор, богат, влюблен в синьору Буалья, богаче ее.

               

Сильвия Альминдо — 58 лет.                Простая торговка, из личного пиетета к Ринсоли помогает ему продуктами питания. Подсознательно влюблена в него. 




























 Предисловие:

И все хотят постигнуть
Что нужно им скорее обнаружить,
Чтоб пользоваться, пользоваться
Выгодой хозяйство приумножить,

Неважно по пути что...
Плевать, кого обидел,
Так важно притвориться,
Согласны ошибиться,

Чтоб было,
Чтоб постигнуть,
И пафосом плотнее застегнуться,
Искушены до боли
Себя - же и злословят, но нет,
Нельзя открыться.
Так нужно притвориться.    
               
Так надо, чтоб постигнуть
Секрет: как сладострастно умножаться
И удовольствиям игриво соблазнятся
монетой купленным.

И силу заиметь злато навечную,
И жизнь любую выбрать, хоть беспечную,


Плевать, кого обидел...
Неважно по пути что.

Беспечную.
И властную, вот этим и прекрасную.

Этим.
Так важно притвориться.

Так нужно научиться.
И под любою маской.
Стать автором красивой сказки.
Беспечной. Властной.

Стать.

Чтоб, наконец, собрать
Чужие судьбы и решать.
Решать.
Кого карать, ну а кого
Прощать.

Прощать. Решать.
Решать. Кого?  Карать.

Решать. 


Согласны ошибаться.
Но выгодой хозяйство
Приумножить.
Чтоб, пользоваться, пользоваться.

Что нужно так, скорее обнаружить.

И все хотят постигнуть,
Любя свои изъяны,
Ведь под любою маской
Сверкает Тень Титана.

Сверкает.
Тень Титана.

Сверкает.
Тень.
Титана.

Тень.


Титана.   



(Из «Вечных истин», начало нашей эры, перевод с латыни. Один из авторов Римского философского общества.)

                I действие.
               
                1 акт.   


                Мастерская живописца. 


Абелардо Ринсоли (появляется)               

- А где же стул? Тот стул, тот на котором чашка, ах, господи, вот же он. Да, только чашка... о! (замечает) да! (смеется) Все - таки разбил, а ведь мысли такие были. Казалось бы, поставь Абелардо свою чашку куда, где надежней ей будет, и сохранилась бы она, расслышал бы сигнал, тревожный,  тот, ведь мысль твоя была такой, да, Абелардо. Ах, (садится на этот стул) стареешь ты, стареешь, живописец, мой, мой лучший друг, а все живешь и пишешь, вот что главное.

Ты пишешь, Абелардо и пишешь прилично, заметь себе и даже очень, и живешь долго потому, что счастлив делом своим, в старину вот столько и не жили вовсе, как правило, уж так об этом пишут, часто, напоминают все, чтоб жили мы печалью и чтоб платили им как будто незаметно, но мы ведь... хотя это кто как.

(Поднимается, собирает осколки разбитой чашки.)               

А в старые годы жили тоже по - разному и семьдесят и больше.   

(Собрал, выбросил.)

И больше ста порой, кому то удавалось, значит что - то их грело, что то оберегало и вело, как меня ведет моя живопись.                Своего рода плаванье, ну скажем как за океан,(снова садится) далеко, далеко и опасно и трудно, но надо идти, надо дойти, потому что,  не можешь не идти  так уж устроен ты и счастлив ты этим необыкновенно.                Я же даже больше чем моряк, вдуматься, я ведь пишу не только потому, что не могу не писать, а потому еще, что есть мне что сказать, изможденному в своих напрасных колыханиях человечеству, есть что сказать и пишется, и знает кисть и ведет меня, ведет, ведет, а чашку,  вот, любимую, не уберег, разбил, разбил чашку, жаль. 

(Встает, подходит к окну) 

Какая это...   ах, уж третья в этом месяце и все любимые ну первую то я выронил,  вторую Массимо разбил (добротой) негодяй, но принес мне четыре новых, не какая из них, мне не пришлась,  потом уж подарил мне кто то эту, да (отходит от окна), хорошая была посудина, отопью из нее бывало и точно знаю, точно!  Вижу и чую уже, что писать то и такие порой вопросы, а решались как буд то сами!                Как сами, волшебство.... 

(Какое то время прибирается вокруг, внезапно бросает это занятие, рассматривает свои эскизы, что то бормочет, перебирает их, наконец оставляет один. Долго смотрит на него, смотрит прямо, ясно, намного живее и энергичнее чем только что говорил и ходил.)   

- Дело!, вот эта линия особенно хороша, а эта не особенно, м-м,                (берет карандаш, исправляет)

- Чашки, чашки       когда то я так о женщинах, да(дело набирает ход), то были, женщины,  теперь чашки, если вдуматься(весь поглощен работой), если вдуматься.......... 

(Долгая пауза, пишет, дорабатывая эскиз.)

- Я говорю, если вдуматься.....  если только,  конечно,      можно конечно и не...,   
вот хорошо,   и  не особо, что называется, но,  но если все же, задуматься,                так сказать крепко, м-м.   


То в общем то, а что …...  ах да!, суть!, одна испил ее и оставил, хорошо ты говоришь Абелардо, хорошо, так же хорошо что так откровенен ты только с собой, прослыл бы глупцом или философом, что мне тоже некстати,  так вот,          кормят.               

Оставил, это чтоб не сказать......,     да,                и такое бывало.

Чашка хоть не колется, не жжет так.               

           (эскиз  уже на полу, работает другой)


Как раз, мой дорогой, Абелардо, сказать тебе,   чашка то!,  и колется и  жжется дорогой мой, вот молчит она!, всегда, почти, вот в чем ее не оценимая и не оспоримая заслуга и преимущество перед ними.                У них,  впрочем,  тоже, если вдуматься, есть,    свои, если только, крепко, можно ведь конечно и не......     так! круг ты давно освоил бросай, ни к чему тебе.


Ах, друг мой Абелардо (смотрит перед собой, эскиз на коленях) и умен ты и смешон,  ладно, все дела идут и жизнь пауз не знает, тем и дышу, от того и хорошо мне нелепому......  и просторы ее так щедры, так мудры, так вольны,       писать и писать вечно красоту эту.   

Писать,     напишу, однажды свою картину, совсем свою, полностью, по настоящему и по любят ее и прославит она меня, даст бог, а он даст, ты трудись только.                И может даже,   запомнят картину мою и в веках она уже знаться будет, будет уважаема и почтенна,   напишу свой шедевр, пусть теперь только, старым, может быть только один,  даже скорей всего, но напишу.                Чувствую в себе такие силы и знаю так себя.               

И хватит этих портретов на заказ, ведь всегда же мечтал писать пейзажи, хорошая пастораль, вот что нужно мне   теперь, вот к чему я и мыслю давно уже и стремлюсь всеми своими порывами.

Маюсь, порой, от себя же, есть и такое, однако же, люблю все это и иду несмотря ни на что, иду и приду к цели своей, напишу, напишу, картину свою, напишу, напишу пейзаж.               

Писать нужно природу, саму жизнь вокруг нас, как устроена она фиксировать, как могу, как умею только, сделаю, сделаю, напишу красавицу свою, как хочу наконец, без школ и подражаний, дурацких шаблонов, мертвых обязанностей чему то следовать, без всей этой пустоты творчеству только мешающей,  я прошел свои школы, сам вот преподаю и учеников не худших имею, да и Массимо и Филиппо, выйдет из них толк, станут людьми.                А я, я напишу,  мечту свою исполню давнюю, святую мысль изложу своими красками, желанья давние сбалансирую палитрой чудной своей.                Свежестью. Свежестью обновлю былые рвенья свои, пусть глупые порою, вернее сказать не подготовленные, но прекрасные, прекрасные! Люблю их, ведь то и есть я, в них, таких порою легкомысленных и развивался я и рос.                И вот, развился же, пишу теперь свободно, вольно не чем я не сдержан, ни что меня не ограничивает, не тянет под чей нибудь шлейф, чью нибудь тень......               


Нет, я не атрибут чужих переживаний,                я не деталь чужого ремесла,
в растущей мощи силы мирозданья,
нашел ту радость, родину, названьем: «Я!»


Кто же это    ах!                Да,              да, да.   

Как он прекрасен, как хорош.               

Всю жизнь его читаю, наслаждаюсь, все года мои, долгие уже.                С кем бы встретиться! 

С ним бы!  И какой он, как выглядит?! 

Писал бы его!                Писал бы как  бога своего, как создателя, чистого, ясного, тоже прилежный ученик, как и я,  писал бы и даром, все равно писал бы,  как таких не писать?!               

Как не любить таких!


Под этим вечным,               
так манящим небосводом
Под этой эталонной свет звездой
Взгрустнулось мне и мыслью очарованный
В миг породнился, с интонацией святой
Мгновеньем я объят и успокоен,
но тот покой так дорог, нужен мне
Он как лазурь любим всем небосводом
Он как строй-ключ, расстроенной струне
Покой тот, есть начало, как основа
Основа для высоких, добрых дел
Для упоительности смысла-перехода
На верную дорогу, вышел. Смел,
суров, решимостью готовый честно, ясно
служить, пажом волшебнице судьбе
И хоть пажом,   героем быть несчастным
в такой мучительно-могучей сверх борьбе
А если нужно, стану кем угодно,
покой дарует мне возможность ту,
чтоб превращаться в то что так природно,
что травит грязь и славит чистоту

Что чистотой блистая сообщает,
как?, что? и для чего?, бежим
По лестницам роскошным искушаем,
других, самим домчаться чтоб,                и все,                грешим.   



               
               




                2 акт.
                Там же.   
             
             Появляется Массимо Джентини.

Массимо Джентини — Здравствуйте учитель мой, рад видеть вас с кистью в руках и в добром здравии, вы, кажется, стали еще моложе, так вы сейчас воодушевлены, мой учитель.

Абелардо Ринсоли — Моложе!, ну  это вряд ли, друг мой, вряд ли, со мной этого уже не происходит, впрочем разве что от этих, именно этих стихов, ну разве он не прекрасен, хочешь прочту еще раз?

Массимо Джентини — Не нужно учитель, затаившись у двери в вашу мастерскую я трепетно слушал его, вы прекрасно читали!

Абелардо Ринсоли — Что же ты не вошел?!Массимо Джентини — Не смел нарушать эту чарующую атмосферу               



какую только стих рождает,                какую только стих сопровождает,
какая поднимается любовью,
какая возвышает нас собою.                Возвышает.

Это прекрасно учитель, стихи это то что мы понимаем от бога словами. 

Абелардо Ринсоли — как же ты прав мой мальчик, как красиво все это, чувствуешь себя счастливым и молодым, поверь Массимо!, молодым!               

Массимо Джентини — Нельзя не верить вам учитель мой, так правы вы незыблемо. Ведь невозможно даже усомнится.       Стихи божественны. Особенно когда вы их читаете.

Абелардо Ринсоли — Ах, Массимо, не знал бы я тебя подумал твердо, что льстец ты более чем талантливый! Не обижайся, я знаю, что не так то. Не обижайся на старого учителя своего. Вот ты говоришь с кистью в руках, а ведь с кистью этой я стихи читал, а не писал картину, ну иль хоть что нибудь, спроси вот, почему?                Массимо Джентини — Должно быть писали вы, да так вас вдохновила строка его, что кисть забыли вы учитель мой, к палитре положить. 

               

                Помолчав.


Абелардо Ринсоли — Ты знаешь, Массимо, а я ведь устаю, да,  буквально, выдыхаюсь, может быть медленно.                По капельке, но я это чувствую,                я выдыхаюсь.                Дохну,     как художник.
      
Массимо Джентини — Не может быть того, ваша кисть все так же уверенна и нет ни одного признака старения, вы,  вы ведь                ни где,  не повторяетесь, не дрожит рука ваша, сюжеты не банальны,                не пусты, смешенье красок все так же интересно, а главное учитель,                эмоции и чувства героев ваших свежи по прежнему, да вместе с мудростью, они,  прекрасны.                И не мертвы.               


Нет мой учитель, вы не постарели и не выдыхаетесь, уверен я в том, ваши секреты при вас так же как раньше, ничего вы не растеряли, мой мастер, ни в чем не стали пародией на себя в лучшие годы, нет этого! 

Абелардо Джентини — Спасибо друг мой, но все таки в свои двадцать четыре,                не забывай, что опытному взору и уху,                твой пыл, на столько и в таких речах, оправдывает только твоя молодость. Молодость! 

Твой пыл оправдывает лишь она, она.

Молодость,  вот королева будней изящных свежестью, наивом ненавязчивых!

Вот королева!

Спасибо Массимо за добрые твои слова, да только чувство личное другое сообщает мне, ну что ж,  все жизнь,   все она,                все оно как нужно,                так есть.               

Пришел ты раньше чем условились мы в прошлый раз, послушай Массимо,                до занятия, вернемся к нему еще,                прошу тебя,  так вдохновляет он меня!,                всю жизнь в чем то завораживает,                не пойму в чем именно?!,                но одно знаю точно, понимать мне это           и не надо.

Прочти хоть что нибудь его, на твой выбор. На твое решенье, вкус у тебя высокий Массимо, благо с чувством традиции все в порядке.

Прочти, прошу тебя, мой добрый ученик.

Массимо Джентини -

Иссохла пыльная дорога,
народцу,
не до нее, ведь у порога
беда.                Ветрами незнакомыми обдаваема,
Сомненьями застойными обуреваема,
Кипит дорога возмущеньем, но что может?
Что есть она в ландшафте скромном поселенья?   
Молчит дорога, только высыхает,                да трескается жилами своими, чахнет,
чахнет зелень вдоль нее                и мелкий куст и древо погибает,                когда то сильное, так всем вокруг казалось, всем вокруг, так!, зналось.

Забыли про дорогу и то ей стыдно принять,  понять,                не в силах,                ведь служила как могла                и дорожили ей, теперь то ясно,                что, пока нужна была,                пока,                нужна.

Была.
Дорога.

Иссохла пыльная дорога,               
не до нее,   беда.
Ведь, у порога уже вот-вот, она.

Иссохла пыльная дорога,
свои дороги не зачем народцу.
Иссохла пыльная дорога,
вела она к колодцу.

Не будет солнца, так иссохла.
Иссохла.   

               
                (Пауза)   

Абелардо Ринсоли — Прекрасно мой мальчик, достойный выбор и достойно прочитал, прекрасно, прекрасно. 

А скажи мне, Массимо не думал ли, оставить ну,  иль сократить ученье                и больше действовать и мыслить от себя, добитьcя покровительства вельможи, условий нужных,                с сильным отношения нужны,                не быть в учениках, не быть за кем то,                вот за мной к примеру,                я знаю отношение твое к себе                и не хочу, поверь, тебя расстроить,                а даже, мне б хотелось, успокоить!,                вдруг ты страдаешь, думаешь об этом,                не понимаешь, помогу советом!,                Массимо! 

Массимо Джентини — Подобных мыслей не имею вовсе мой учитель, я    я,                не знаю даже   как  сказать,    как     вы и зачем, зачем,  кто,  как  не пойму я правда, не пойму.               

Я ваш ученик зачем идти мне, ведь не готов я к тому, я счастлив заниматься с вами живописью, этой забавой господней.                Я счастлив мой учитель, с вами.

Абелардо Ринсоли — Ну то что же, ученик мой Массимо, приступим, как сказано в одной дивной книге, для высших затей,                к «самой господней забаве на свете», начнем занятье, ученик мой.               





          Появляется Сильвия Альминдо.               




Сильвия Альминдо — Добрый день синьор Ринсоли!               

Абелардо Ринсоли — О Сильвия!                Всегда тебе я рад, как иссушенная земля, порой зайдется ликованьем от дождя простого!                Здравствуй милая!               




Целуются, ее пиетет к нему естественен, тем красив.               




Сильвия Альминдо — О Абелардо, ты все время так красиво говоришь со мной, я   как слышу слова твои такие,                ну,  смущаюсь, всегда как прихожу к тебе, как будто феей или еще какой волшебницей себя чувствую. Вот ведь мудрое слово, как всколыхнет, чем одарит тебя порой.                Как это все таки прекрасно  приходить в дом к другу и слышать такие слова.     Спасибо тебе, Абелардо!               

Абелардо Ринсоли — Ты и есть волшебница глупенькая, ты помогаешь мне выживать! (показывает на корзину с едой) 

Сильвия Альминдо — Это все что я могу, вот если б больше, ты познал бы всю мою щедрость, всю...   все мое уважение к тебе       Абелардо.               

Я принесла тебе овощей, сыра и мясо. 

Абелардо Ринсоли — О!, мясо это прекрасно, это восхитительно, не духом единым жив человек, надо и кушать  все же и кушать скажу я вам,    досыта.                Досыта!               

Кушать надо досыта и еще чуть - чуть!



Если хочется, конечно.               

Сильвия Альминдо — Здравствуй Массимо!               

Массимо Джентини — Здравствуйте Сильвия, вы делайте доброе дело, даже не представляете насколько!               

Сильвия Альминдо(шутливо) — Хочешь сказать у меня плохо с воображением?

Абелардо Ринсоли — Хочет сказать, дворец в раю тебе уже заготовлен!

Сильвия Ринсоли — Ох не стоит так легкомысленно о боге то говорить Абелардо, я вот все молюсь, молюсь,  может тем и жива еще,   помогает.   

Абелардо Ринсоли — Нашла ты дело, тем!, жива ты еще!

Сильвия Альминдо — Ох не умею я так мыслить, чтоб говорить такие вещи и так легко, так спокойно, ясно. Сложно мне это. Сложно даже подумать.               

Абелардо Ринсоли — Тебе сложно даже подумать?! Да, дела на закат пошли. Сильвия Альминдо — Не смейся Абелардо, когда кругом учат и принято по другому изъяснятся, и если выражать  все таки свои чувства то строго так,                по этим как.......     как же,                ну, чтоб соответствовало               

Массимо Джентини — По принятым канонам очевидно, простите учитель.

Абелардо Ринсоли — Ну что ты Массимо. Сильвия Альминдо — Да по ним,                по канонам и так это все    сложно, сложно соблюдать, только и думаешь где б чего не ляпнуть, да ведь еще сколько людей то не хороших возьмут вот и расскажут про тебя такую!  Наговорят!..........   Не отмоешься! 

Абелардо Ринсоли — Людей боятся не надо, будь проста с ними, ясна и открыта, намерения твои не вызовут нареканий                не если соответствуют прописным истинам из их скучных церемоний и служб, а если просты, честны, понятны.                Будь доходчивой Сильвия, иди к тем кого ну хоть как нибудь чувствуешь, иди спокойно зная дело свое и они, вот насколько чуешь ты их, насколько нужны они тебе, это поймешь ты в процессе разговора о деле и самого дела возможно, настолько и поймут тебя и окажут услугу тебе, если опять же сочтут нужным, а сочтут если почувствуют тебя в свою очередь, так заинтересуете вы друг друга.


Всегда ступай к настолько своим, какие вот есть только в твоей округе. К ним иди нужны вы друг другу, встретившись и узнаете то.               


Так вот Сильвия.                Вообще то. 



(Смеются добротой друг к другу, Массимо смотрит на них и улыбается.)               


Сильвия Альминдо — Абелардо, так ты на меня всегда действуешь, так .                Словно крылья мне расправил и помогаешь взлетать!               

Абелардо Ринсоли — Взлетать нужно самой, дорогая, вот ты и взлети, ведь просто это,  ведь просто.               

Сильвия Альминдо — Я поняла тебя, то что тогда учили, да?                Я поняла, прочту,   прочту.   

Шепот тайный, от любимого
Шелест трав, ласки хранимого
Шум блаженный сладость вот моя
Шаг его, всегда заботливая

Шорох, слышу все и с ним всегда
Шанс при нем всегда, и я,  и я
Швам тем ввек не разорваться!
Шире мир, с ним соблазняться!
Шар волшебный сверх открытий
Шелком ласковых событий
Шторм!, так счастливы мы двое
Шелуха не беспокоит
Шалость радости прибоя
Шутка маленькая моря
Широко нас обожает
Ш-ш, шумит, не обижает.

Шаг блаженный, сладость вот моя
Шум его, всегда заботливая
Шелест трав, вот звук любимого
Шепот тайный мной хранимого

Люблю.



Абелардо Ринсоли — Браво Сильвия, ты очаровательна!                Массимо Джентини — Браво!, это было прекрасно!                Абелардо Ринсоли — Ты заметил как она верно интонировала?!                Массимо Джентини — Вы словно музыкант,  мой учитель, заметили и это!                Абелардо Ринсоли — Хорошему художнику разные знания в дело годятся, тем и интересен он на холсте своем, и смыслом своим и кистью и звуком сердца своего, мой дорогой Массимо. 

Сильвия Альминдо — Будет вам, прочла как могла, но Бог видит, очень старалась!

Абелардо Ринсоли — Браво Сильвия, говорю тебе это еще раз с истинным удовольствием, это было                проникновенно — точно!

               (новый голос из за кулис)

- Браво, браво. Сильвия ты как всегда изумительна в своей естественности, таких всегда любили художники, если хочешь знать комплименты таким как ты у нас  в крови!

Абелардо Ринсоли — Алессандро, мой драгоценный помощник, что ж ты стоишь там входи же!               

Алессандро Ресэнтуато — Ловлю композицию!

      

(Подходит к Ринсоли, нежно приветствуют друг друга)   

Абелардо Ринсоли — Как твоя поездка в Милан?                Алессандро Ресэнтуато — Превосходно! Получил для вас новый заказ, о Абелардо самому мне пока ничего не дают!        Абелардо Ринсоли — Уверяю тебя друг мой, это временно, у тебя все впереди, все еще будет и напишешь ты много хорошего и распишешь ты хорошо многое, будут и у тебя заказы. Я свой первый получил в сорок один год, но ты меня опередишь, должно же в этом мире хоть что то меняться к лучшему, хоть мелочь какая нибудь.                Алессандро Ресэнтуато — Да разве это мелочь?!                Абелардо Ринсоли — Для вельмож мелочь!

Сильвия Альминдо — Интересно даже стоять и слушать вас, живописцы, такой вы интересный народец!               

Алессандро Ресэнтуато — Народец!

Сильвия Альминдо — Пора мне Абелардо рада, что в здравии ты и не озабочен ни чем, что весел ты в такую приятную меру беспечен.......               

Алессандро Ресэнтуато — Ты послушай, Абелардо, как она научилась, однако,               тонко говорить с вами!                Восхитительно, вот она сила искусства, верно Массимо?               

Массимо Джентини — Верно синьор, Ресэнтуато               

Сильвия Альминдо — Со всеми,  вами.    Вот общаюсь вдоволь так и развиваться кое в чем начала!
               

         (Все тихо улыбнулись друг другу)


Сильвия Альминдо — Пойду я, доброго здравия вам всем, Абелардо!, будь таким же и дальше и дальше и вновь и вновь. 

            
            (Сильвия Альминдо уходит) 

Абелардо Ринсоли — Буду ждать тебя, вновь, моя добрая знакомая, моя милая впечатлившаяся,                моя волшебная фея из старых сказок.   

Алессандро Ресэнтуато — Счастливо и тебе, Сильвия!               

Массимо Джентини — До встречи Сильвия!

Абелардо Ринсоли — Как она, все же, быстро ушла, может спешит куда, и все чего то смущается.               

Алессандро Ресэнтуато — Прекрасный собор Святого Винченцо ждет тебя Абелардо!                Абелардо Ринсоли — Разумеется с тобой. Массимо ступай на сегодня занятия окончены, приходи теперь не скоро, впрочем, может я пошлю за тобой, ты возможно понадобишься в работе в соборе. Ты поехал бы? 

Массимо Джентини — Это честь для меня, мой учитель!               

Абелардо Ринсоли — И Филиппо расскажи об этом, он хоть совсем молод еще но уже  готов к тому, что такая работа пойдет ему на пользу.   

Массимо Джентини — Он будет  рад мой учитель. 

               
               (Массимо Джентини уходит)


Алессандро Ресэнтуато — Вся твоя доблестная команда в сборе, мы пойдем за тобой куда угодно Абелардо. 

                (Друзья  обнимаются. Абелардо Ринсоли садится в кресло, Алессандро Ресэнтуато читает наизусть:) 

Алессандро Ресэнтуато -               

Новые дороги,                Творчества пути
Так блаженно строги
Так легко найти

Свет, что твой на вечно
Делом обогрет
Бережешь беспечно
При тебе зовет

А устанешь если
от пустячных бед
Только вспомнишь, чести
данной свой обет

И спокойно дальше
Ты пойдешь скорей
Не дрожал и раньше
с земляных людей



Что тебе их тяжесть
Небом знаешь ты
Звон твой бесшабашность
Символы просты

Делом ты счастливый
Чистит как оно!
Дела переливы!
Дарят торжество!               



Абелардо Ринсоли — Вот так послушаешь, слова такие и жить хочется, мало того,                по новому!               

Алессандро Ресэнтуато — Так это же прекрасно Абелардо, живи, твори искусство свое и пусть луна и ночью подсвечивает твою истину, как да же, положим, не пишется тебе просто отдыхай, знай что не сейчас, позже будет, обязательно будет, пусть ненавязчиво тебе напоминают об этом звезды.               

Днем же когда все земное принадлежит этому молчаливому владыке,  солнцу, когда все им объято, когда долины и леса, города и площади наши принадлежат лишь и только ему одному, днем же спокойно знай истину свою и зная чувствуя ее уже на острие свое кисти, спокойно берись за дело, пиши внятно, ясно, зная себя и слушая, слушая Абелардо, что там тебе доносится.   




Абелардо Ринсоли (помолчав)                — Как красиво говоришь ты и прав, прав конечно.                Только вот, знаешь,  у меня,                у Абелардо Ринсоли, не всегда в последнее время как ты говоришь доносится, что то,  там.               

Я говорил об этом Массимо, он уверил меня как я ошибаюсь, но ведь чувствую, чувствую пойми.                Силы,    время уходит, годы,  а я,   не написал еще ту свою, свою, Алессандро, свою красавицу,  голубку, свою, все не пришла она ко мне.                Все собираюсь, мешкаюсь чего то, не тороплюсь, выверяю, а то бывает, вдруг такой период и подгоняю себя и подгоняю, вновь, гоня почти, а куда, зачем?!  Объяснить не могу.                Не объясняется!                Вот вроде опытный человек и прожил не мало уже и дорого сколько исходил и чего только в деле своем не перепробовал, но ведь стар уже, сколько же радоваться, что есть оно у меня, сколько наслаждать им так!                Вот есть и хорошо!                От факта такого светлого! Сколько же только изучать, постигать, тебе одному говорю такое Алессандро, знаю не сболтнешь ученикам.               


Дело оно, наше, прекрасное, но нельзя ждать, вот что понял я и понимаю все острей, все очевидней теперь, старым то, смелей переводить в практику все свои мысли, замыслы идеи, не потакать менторам и усталым догматам, не иметь с ними дел.                Отойти от них решительно! Не сдавать ни йоты своего, понимаешь, своего чувства, как бы не топтали его они, потому что не сходится оно с общепринятыми на этот счет мнениями и правилами.                Они думают традицию берегут,                не понимают, только привносящий,               только созидающий делает новое и обеспечивая этим то самое дальше, которое ходом своим постепенно и формирует любую традицию, так ведь. Они по своему жмут, черти, плохо им от всего того, что угнетает их и особенно в профессии намекает убедительно ясно сообщая всю бессмысленность их, всю их пустоту.

Знай так Алессандро, знай мой друг, мой лучший ученик и надежный помощник во всех начинаниях десяти последних лет, ты как сын мне теперь, да что теперь. Давно уже,  знай!   

Убежденность в себе надо не выращивать долго колеблясь да все размышляя пленительно: как бы кого не потревожить. Знание свое нужно внедрять и идти дорогой своей, и не думая даже,                не нужное, думая лишь его дело!,                и все что нужно ему, все как уточняется, развивается оно, сопровождать процессы эти чистым знанием, и светлой заботой, спокойной гордостью и тихим, потому что твое, при тебе, вот оно!, чувством себя!
Себя!                Себя, Алессандро и не боятся этого и не дрожать перед всякой шелухой и уметь вести себя с ними, чтобы не страдало дело твое!

Не боятся, что отнимут или чем то не поделятся, ведь все уже есть у тебя,                ведь твое то с тобой!               

Твое то с тобой! С тобой!


Твое с тобой! 

Только сразу, сначала, не отдавая им и пустоте их собственные годы, не отрывать куски плоти своей и не бросать их в канаву, а идти идти ясно дорогой, которую чуешь, до крови и все ресурсы свои, все запасы сил своих, на дело только, на дело, но мудро, постепенно.                Поэтапно, спокойно, своим чередом.

Своим чередом. 

Без отвлеченностей, заблуждений и ошибок.                Без глупой бравады и удела всех бездарей лести во имя себя, себе же!

Идти и идти и спокойно знать.                Вот как.   



          
Ах, знал бы ты как горько, тяжело как понимать все это сейчас, в последние годы только. Теперь, когда стар и слаб, люблю вас и всех и за вашу молодость, надеждой смотрю на вас верю в ваш восход и не одинок я у меня вы все и он, он!, стихи его.   



Мог бы раньше и понять и сделать,                не скулил бы сейчас, ожидая картины своей, все чего то подгадывая, как все неуверенные от страха конца, от смерти скорой.                Мог бы и я,   да.......

Мог бы. 

Но вот именно потому, что только подкармливал в себе чувство это,                что только берег до поры до времени,                а полного хода не давал, именно поэтому! Вот так! Так поздно, на закате сил моих мне кое что все таки и открылось. Как одолжение сделало, а ведь этим сам я себе одалживал, тем что не спешил в плохом смысле, в плохом,  смысле.

Да не суетился, но не спешил познавать,     не спешил познавать, не понял вовремя, все потихоньку, да чтоб никто не обиделся, сколько же глупого времени ушло на это, о Абелардо!               

Ты хороший человек, светлый и пригожий, но труслив с другими и не решителен собою ты и не дошел ты до истин на деле, на практике то, не дошел.                Плелся вместо бодрого шага, недооценивая собственный потенциал и не дошел вот, не до полз, не до  брал.....               





                3 акт.      

                В доме Филиппо Кредо.



Филиппо Кредо -            

Всею страстью, осмысленной нежностью                Всей заботой о всем живущем                Я обязан тобой, безбрежностью         лучезарно меня зовущей          

Всей красой и земным дыханьем                Всей роскошествующей жизнь силой                Я обязан твоим желаниям                Твоим дерзким признаньям, счастливый       

Я объят вдохновенной тайной                Улыбаюсь, не зная дальше                Обожаю твои мечтания                обо всем что мы сообщающие               

И о ясности нашей правды                И о вечной, поющей силе                О бездонности в которой равные                говорят о любви, ретивой               

Ты постарше, ты предан заботливо                Я же знаю твою лишь поступь                Ты не ходишь чужими тропами                Я не знаю глубоких вопросов               


Ты увидел, узнал, распробовал                Я с тобой несмышленыш — росточек,                Но люблю свои первые ноты                Блеск струны знает юный смычочек 

Шарм тех ласок, что есть на свете                Не покроет одной лишь мысли                Об одном молодом поэте                Что спокойно воспел мою истину         




Массимо, всегда так жду тебя, как ждут только тех с кем и мыслишь себя, с кем ростешь и меняешься, с кем и проходит жизнь. Кого кого лелеешь и бережешь как смысл основной свой, как главное самое, как постоянство наслаждений своих, так хорошо с тобой, так легко мне и все трепещет думаю лишь о тебе, лишь мимолетно вспомню, уже и восторг и этого хватает.               

Массимо.               




            Появляется Массимо Джентини.


Массимо Джентини — Привет Филиппо, скучаешь?               

Филиппо Кредо — Знаешь ведь, без тебя все пусто мне и ясно одно только, нужен ты, как никто нужен и все тут.                Все тут!               

Массимо Джентини — Ну - ну, не тянись сейчас не к тому, ты знаешь, наш учитель получил заказ на роспись собора Святого Винченцо. И мы с тобой тоже едем.                Так сказал он сам.               

Филиппо Кредо — Это прекрасно, большая работа расшевелит его, что то грустить он стал больше последнее время, разве ты не заметил?               

Массимо Джентини(вздыхая) — Заметил. Как не заметить того, сдает, сдает и тает на глазах, порой,    оживает иногда, но не надолго и вновь как то страдает, я правда обещал не говорить ни кому........... Филиппо Кредо — Ну что ты Массимо, я не чужой ему и потом я же сам первый сказал об этом, так что считать, что ты проговорился нельзя.                А когда же, едем?               

Массимо Джентини — Учитель не сказал еще, должно быть скоро.               

Филиппо Кредо — Вот мой последний этюд, посмотри               

Массимо Джентини — Недурно, недурно. Вот здесь совсем хорошо, ты хорошо ловишь настроение.                Кто ж тебе позировал?               

Филиппо Кредо — Так, один  нищий.

Массимо Джентини — Ты добр, Филиппо, однако смотри, среди них полно мошенников или так, без всякого обмана, утащат чего.               

Филиппо Кредо — Ну что ты, он был такой тихий, послушный,  ни чем себя не посрамил передо мной. Я легко писал его, ты знаешь, когда вот совпадает что то, так легко, порой, делается!                Вот и с ним, совпало и ясно спокойно я писал его, это было больше чем упражнение, как портрет уже!               

Массимо Джентини — Мал ты еще, до портретов. Упражняйся, приглашай же кого знаешь, ну хоть как нибудь, слышишь?                Не нужно посторонних.                Я волнуюсь за тебя!               

Филиппо Кредо — Массимо!   


   
    Вместе уместились в большом кресле.


Массимо Джентини — Такой ты юный еще и по хорошему, глупенький. Тебя самого писать! Такой ты!                И столько черт в тебе, вот напишу тебя, покажу, заодно, что такое портрет!               

Филиппо Кредо — Гордец ты все таки, такой иногда приятный, а потом сразу  и гордец и обманщик.               


Массимо Джентини — И провидец и склянщик!               


                Долго и весело смеются.


Массимо Джентини — Помнишь учитель Ринсоли велел мне заботится о тебе.

Филиппо Кредо — Нежно заботиться.

Массимо Джентини — Да.               

Филиппо Кредо — Да! Так это для тебе проходной и вовсе не значительный момент, он же сказал нежно                заботиться.               

Массимо Джентини — Он имел ввиду дело Филиппо, дело,  проказник,  тем хорош!   

Филиппо Кредо — Пусть так, но ведь нежно!  Нежно!               

Массимо Джентини — Нежно, нежно. Лучший провокатор на свете!                Филиппо Кредо — Так гладят детей! Я что тебе как сынишка?!               

Массимо Джентини — Вроде того.......    

(смеется)               

Филиппо Кредо — Гордец, еще и обижает, вместо нежной заботы.               

Массимо Джентини — Ладно. Не дуйся, буду выполнять просьбу учителя нашего.

Филиппо Кредо — Учитель зря не скажет и дурного не посоветует, знает он нужное, видит.                Учитель зря не скажет.               

Массимо Джентини — Это правда.


                Помолчали.               


Массимо Джентини — Чего задумался? Филиппо Кредо — Я вспомнил, какими мы были раньше, знаешь так незаметно, а ведь мы меняемся, вот только, мы ли ведем эти процессы?               

Массимо Джентини — Мы малыш, постигая прекрасное все преображается, у всего и мысль цветет и дела зреют.  Мы действительно меняемся Филиппо и это прекрасно, потому что меняемся мы качественно, потому что заняты мы прекрасным так греющим нас деле, потому что у нас блестящий учитель и каждое слово его мы ловим с благоговением и благодарностью и уже счастливые любовью к нему и радостью дела своего отображаем пожелания его на своих полотне.               




Филиппо Кредо — Иногда мне кажется будто что то не так, а объяснить не могу. И вокруг все хорошо, все идет как обычно. Как всегда шло, а на душе порой такая тревога и от не знания причин ее только томишься сильнее, только мучаешься и не понимая почему чувствуешь это, устаешь в тревожности своей и беспокойстве.


Массимо Джентини — Это сомнение. Сомнение жжет тебя иногда, но знай это хорошо что так происходит с тобой!

Филиппо Кредо — Хорошо?               

Массимо Джентини — Конечно, глупенький, значит есть у тебя судьбоносные вопросы еще не решенные и вот этим сомнением сама судьба зовет тебя над ними задуматься.                И на них ответить. Ответить нужно на них, потому настойчиво приходит к тебе сомнение.               

Филиппо Кредо — Что же это за вопросы Массимо?               

Массимо Джентини — Это процессы души твоей, Филиппо, только тебе дано точно знать что это за вопросы, только тебе дано священное право устанавливать что же мучает, что тревожит тебе, запомни только тебе.                Ты только сам можешь узнать все нужное тебе, оно уже с тобой, оно с рожденья при тебе, только проникнись им, только задайся целью понять вопросы эти, найти  ответы на них, только сам. Ты и не какие не ряженные, не отец твой, даже учитель не скажет тебе точно Филиппо,                не уповай ни на кого,                точней тебя тебе никто не скажет.      



Филиппо Кредо — Все это так,  сложно и страшно даже делается, так одиноки мы каждый значит, так далеки от другого, но сами и только так всегда.               

Массимо Джентини — Верно. Ты понял, теперь иди и живи, значит думай и очищайся отпуская ненужное, отвечая на вопросы эти только ты их узнаешь, только ты в себе самом найдешь ответ на них.               




               





                4 акт.               

                Собор Святого Винченцо. 
         

                Входит Абелардо Ринсоли.


Абелардо Ринсоли — Во - от, вот он значит какой,  так,   интересный свод.

Архитектура порой ставит интересные задачи нам живописцам   и вот уже из задач этих выходят плавно и величественно идей наши, становясь целями.               

Да вот оно как.

Хорошо сделано, должно быть светлая душа ваяла это, но знакомится не буду, хоть автор всего этого великолепия и рядом в общем то. Как почувствовал в молодости, не нужно мне общаться с ними, не надо попадаю я под ненужные влияния, корректируется работа, дело страдает, да.       Как понял это так и все,                эти мне знакомства дурного нет, но нет и пользы ни чего мне в них нужного, и не знать совсем этих людей хоть и таких талантливых. Так видно решено там на небесах самих, в честь коих все это, будем надеяться и воздвигается.               

Так вот. Ну что ж Абелардо, новое большое дело, новый поход за истиной, окунание в себя через святое прекрасное, может быть за работой этой ты поймешь дальше и уточнишь что то нужное в дальнейшем, ведь есть же у меня еще дальнейшее!!

Стоишь вот так здесь и кажется точно есть!


Так озаряет здесь словно подсвечивает что то изнутри тебя, и вот подсвеченный и уверен ты во всем хорошем и страдания, тревоги, печальные размышления оставляют тебя.               

Ну что ж Абелардо, ну что ж, новая работа, да, заказчики помнят тебя, такие дела увядающим не дают, значит есть ты еще и дело твое есть и будет и здесь будет в храме этом, этим займемся, так теперь знать будем.               


Ну что же Абелардо, дерзай ученик ты мой вечный, верный, любимый, дерзай.                Кисть твоя дана тебе, кисть твоя с тобой!

Пиши добром и скажут о тебе люди радостью скажут, тихим спокойным счастьем, но пиши не поэтому, пиши и не потому что не можешь не писать, пиши Абелардо, ведь есть что сказать тебе!       Есть что сообщить тебе, ученик ты мой вечный — беспечный и напишешь то для чего рожден ты, напишешь выполнишь свое задание.  Хорошо напишешь и поймешь новое что то, непременно поймешь и развитие продолжится, а оно все так......  развитие.   


Входите друзья мои, поздоровался я с новым домом наших дум, забот и счастливых чаяний, входите же, посмотрите на это!               




Входят: Алессандро Ресэнтуато, Массимо Джентини, Филиппо Кредо.               


Алессандро Ресэнтуато — Да!                Есть где размахнутся, этот свод адекватен тебе Абелардо!                И размаху твоему и оригинальности, смотри какой купол!                Все здесь тебя зовет, все здесь тебе!, под стать.               

Абелардо Ринсоли — Ох Алессандро каждый раз ты словно напутствуешь меня, благословляешь так это трепетно мне, так волнующе, спасибо друг мой, осмотрите все хорошенько начнем завтра. Алессандро когда будут помощники наши? 

Алессандро Ресэнтуато — Завтра и придут Абелардо, шестнадцать человек поступят в полное твое распоряжение.               

Абелардо Ринсоли — Распоряжаются вельможи, Алессандро, а мы средь этого,    пытаемся писать.               

Филиппо Кредо — Учитель, решил ли ты с сюжетом.........               
Абелардо Ринсоли — Завтра Филиппо, все завтра,  не спеши друг мой,                ученик мой верный,                сюда без сюжета               
и не являются.

Ах, и только молодость твоя есть оправдание, вопросу твоему.               




Массимо Джентини, потрепал Филиппо по голове, как сынишку или младшего такого глупенького, но тем и прекрасного братика.



Какое то время живописец, его ассистент и двое учеников осматривают, просторы дел предстоящих. 



Массимо Джентини — Как все здесь ново, мы не работали еще в таких необычайных соборах!               


Абелардо Ринсоли — Да!               

Вот вам пример родные вы мои ученики, пример оригинальной мысли, свежей, простой, но вместе с тем такой наивно новой, желанной к миссии высокой исполнять которую почетно и прекрасно до блаженства, истинно  так.               


Филиппо Кредо — Я понял, мой учитель, когда блаженство наступает и для чего, такие храмы возвышаются на землях наших прелестных.                Их поднимают в небо чтоб входили мы сюда и кисть пуская в дело, укрепляли торжество сего великого начала, собора этого, где мы сейчас.               

Блаженство же приходит едва кисть наша этих стен коснется или еще до этого!, когда мы только входим, еще шаги событие для этих стен, а мы уже молчим в возвышенной печали и молитве за радость посланную нам всевышним, здесь, писать, творить здесь,  так я думаю сейчас, так знаю!                Люблю  мгновенья эти и желаю нам всем чудесного волшебного добра, вот только чтобы не кружилась голова, ведь на таких высотах нам трудиться, ведь на таких! высотах!, возродиться!               


Абелардо Ринсоли — Вот это слово друг мой, да ты взрослеешь, Филиппо!               


Только не торопись, поверь твои года это так прелестно, не отнимай у нас радость созерцать их.               

Речь же твоя говорит о том что понимаешь ты зачем живешь и пишешь и это истина твоя, тебе желаю не растерять ее,                не расплескать и не размазать в сделках по обмену пустоты на пустоту, ты все поймешь, ну а пока лишь помни.               
Филиппо Кредо — Помню.               
Учитель мой.               




                5 акт.               

                Прошло четыре месяца.               

       Скромная комната, здесь на время работы в Соборе живет Абелардо Ринсоли.


Абелардо Ринсоли — Ох, (тяжело поднимается с постели, спал он в одежде, выглядит уставшим, бесконечно утомленным.)               

Вот до чего все же парадоксальная штука,  годы,   учат тебя насыщают новыми знаниями о чрез дело, радуют тебя свершеньями твоими новыми обещают принципиальную, такую желанную тебе перспективу........... а вот,   когда начинаешь понимать что то уже значительное, когда кисть твоя сама уже знает, не только как?                и что?, но и зачем?, когда мыслишь дело легко, нравится тебе не только основные  его прелести, но и такие обворожительные подробности, радуешься этой легкости, беспечен от того что так знаешь,                что дело летит буквально, мысль парит твоя и все тебе славно смотреть и думать ведь греет оно тебя и развитьем и все новыми тайнами раскрытыми и успехом твоим, труда твоего счастливого.               


Все тебе в любовь и нежность спокойную и вот тут то именно те же годы!   Те же!
Годы и рушат тебя окончательно как будто посмеиваясь над тобой, над беспомощностью твоей и все то хорошо и многое ты понял, а сколько не успел..........

Сколько?!               

Тут и взгрустнется тебе и подумаешь так же вяло как и безысходно в последующих размышлениях, что вот пожалуй и все, пролетела жизнь твоя и так оно все стремительно,                зря думал ты что до чего то дошел,                что что то контролируешь,                управляешь чем то, все оно решается за тебя....               




Смеются шальные.               
Хохочут пакостники.               

Хохочут и все то им ветреным весело, все то им резвится бы только, вот когда торопился этим и  живешь, странно все это придумано, ей богу странно, когда же приходишь к чему то нужному, чему то правдивому, чему то существенному, чему то твоему действительно слышишь только смех лет прожитых твоих и не можешь уже радоваться и остановился как будто и изможден и жалеешь, жалеешь себя разваливаешься, сыплешься как песок.    


На земь.               

В землю уходишь,    от неба дальше.



       






Появляется синьора, одета богато, но мила не ухоженностью, а счастливой походкой особым движеньем своим, чем то неуловимо — притягательным.               


Рената Буалья — Вот значит где здравствует ныне, художник упрямый тот, как же звали его,   ах,  кажется Абелардо.

Абелардо Ринсоли — Синьора Буалья! Боже!               
Рената Буалья — Боже, боже и все возвышенные люди а спят в одежде!               

                (Смеются, тепло обнимаются как старые друзья, она не брезгует объятьями с ним.)      


Абелардо Ринсоли — Да!, так вот, вы знаете собор..........собор..                Рената Буалья — Известно то уж всей округе нашей Абелардо и рады за тебя мы и с радостью приехала я видеть тебя вновь желаю, может что нибудь покажешь мне что сделали в соборе вы?               

Абелардо Ринсоли — Пока что только разошлись ведь то Собор, но показать наброски я могу, эскизы,  вот.......               

               
                Начинает спешно искать.               

Рената Буалья — Да не трудись же так, труда тебе хватает.               

А где, послушай, мне присесть то у тебя?


Абелардо Ринсоли перестав суетно искать эскизы, достает из угла до того не заметный глазу стул, усидчиво протирает его и робко поднеся услужливо ставит перед синьорой Буальей.               





Рената Буалья (сидя) — Теперь прочту тебе:



Не могут быть ни злобны не сердиты Божественны Венера с Афродитой                Ведь то Богини чувственности алой Роскошества пьянящих светлых далей
Где мы безумствуя, день новый озаряем
Сияньем без искусства утоляем
всю нашу жажду по делам красивым,
всю нашу жажду по делам счастливым.             

Не могут быть без молящихся свиты
Богини две Венера с Афродитой
Поклонники не могут их оставить
Они спокойно дальше будут править
Речами нашими, которые век помним
Речами нашими которыми их молим
Они лишь только нам даруют чудо
свободы ясной, без которой худо

Непостоянство наше в свет выводят
И к подвигам блаженным ах заводят                Так тянут сладостно за нас святые трели
Так виртуозно мысль касается свирели              Мы ими сотканы и ласково в том чудо,                что все естественно,                что радостно не трудно.
Любить друг друга в этом нам купается Любить друг друга нам искупляется.               

И глупость и ненужные броженья                и прочие святые прегрешенья               







Звучит Джованни Палестрина: «Канцонетта»                Музыка звучит 2 минуты 35 секунд полностью, до своего завершения.                Звучит в исполнении Большого детского хора.               


Абелардо Ринсоли и Рената Буалья общаются добрыми друзьями, художник выражает восторг по поводу только что прочитанного синьорой Буальей стихотворения, та рада чистым, непосредственным эмоциям художника и хоть не в первые уже свидетельницей таких чувств его она становится, а каждый раз, каждый раз поражена этой искренностью в нем и такой до детского безрассудной, нерасчетливой пылкости его эмоциональной.               


Сквозь его похвалы она, под эту святую музыку, спокойно созерцает счастливого человека.               





                6 акт.               

               
                Собор Святого Винченцо.               


В этих стенах во имя истины они с помощниками своими спокойно работают, вся технология приготовления к росписи Собора, методами XVI века как на ладони, труд этот сложный, кропотливый, буквально требующий тотальной дисциплины и выполнения всех указаний мастера.                Все они счастливы быть, жить и работать здесь, участвуя в таком деле все они безусловно считают его событием в своей жизни.               

Абелардо Ринсоли,                Алессандро Ресэнтуато,                Массимо Джентини, Филиппо Кредо и столь необходимые им работники. Безмолвно счастливы и усердны скромно, ни чего не прося у судьбы за труд свой, а уже и самим фактом труда такого благодарны и прославлять готовы судьбу дела своего.               

Они участвуют в росписи храма.               




Спустя пару минут звуков исключительно трудовых, зритель ясно слышит еще и музыку, она довольно быстро становится очевидной в своем звучании, в мощи, убедительности своей.                И вот уже перед публикой трудящиеся люди, но не слышно их,                звучит: Джованни Палестрина                «O BONE JESU»                Сочинение в исполнении хора звучит три минуты тридцать секунд.                До завершения своего.               




               
                7 акт.               

      Энцо ди Нивео на пороге своего дома.



Энцо ди Нивео — Вот и день пройдет и другой, а каждый раз блаженным трепетом приходит мне мысль посетить его, посмотреть на него, как он нынче?                В чем изменился?                В одном он всегда неизменен знает он так спокойно и так ясно излагает все, что слушать, внимать хочется, как только способен понять его, понять, насладиться, обогатится его умными словами, его глубокими суждениями, не только картинами своими, а и словом, словом просвещает он!                Великий.                Великий человек.   Люблю его.   Так я весь перед ним, так весь внимаю ему и хоть не знаю еще, что скажет, а уж рад и чувствуется мне что и эти не произнесенные еще слова обогатят меня как то.                Как не знаю еще, но вот смотрю на него, такого и понимая что и это узнаю однажды.                Узнаю,    однажды.               


Навещу, большая у него теперь работа, да и разве назовешь работой то такое, когда,  когда храм целый, расписываешь, великий человек. И рядом с ним, какие красивые они все, как все это, чем занимаются они идет им всем, делает их еще светлей, еще лучезарней.               

Хорошие люди, а рядом с Абелардо разве могут другие то быть, нет, не могут, ни как не могут, такой он,    необы.....   божественный, просветленный какой то, он сам то за собой не замечает.                А может и замечает, кто знает то.                И все дела все труды его не напрасны, скажут ему за них, благодарны и счастливы будут люди и истиной его начнется может быть и отчет новый, нового понимания, чего то такого какого не было до него, но теперь есть. Есть!                И будет всегда, и не только им укрепляемое, другими тоже,                они пойдут вперед и изменят этот мир к хорошему,  непременно изменят!,                великие люди, так хорошо с ними, так радостно тянутся к ним.               


Хорошо.               








Я приду к тебе чтобы увидеть                Я приду чтобы прикоснутся                Я приду, чтобы смог ответить                Почему же всегда расстаются?!               

Почему, те кто светом полон,                кто собою в делах на века                В мире этом, что злом околдован                На себе знают взгляд чужака               

На себе знают взгляд безразличья                Взгляд пустой ни о чем говорящий                И слова априори двуличные                И приказы до горя свербящие               

Неужели нет больше золота,                золотого добра человечества!                Неужели чаша расколота!                И всегда слушать зло, слушать нечисть!             





Я не верю и даже знаю,                что не так это, нет!, не так!                Я иду и добра желаю                всем, дорогой, что не во мрак!               

Не во мрак по земле идущим!                Не прислуживающим, свою знающим миссию!                Не склоняющимся, не трусам Исполняющим, жизнь саму!                Жизнь саму!                Жизнь саму......               




Я приду, чтобы смог ответить                Я приду чтобы прикоснуться                Я приду к тебе, чтобы увидеть:                Те с кем свет,  свет!    не расстаются               




Я приду               



               


               






                8 акт.               


Рената Буалья не далеко от Собора  Святого Винченцо.               




Рената Буалья — И места то здесь удивительные, кажется и сама чище, краше становишься, просто бывая здесь. Помогаю ему, а как не помочь?!                Всем чем могу,помочь хотела бы ему, так он ведь такой,  еще не все и примет, скромность это или аскетизм не пойму, грустно только, что не понимаю я его до конца, не вижу в нем друга, простого и внятного, он больше образ мне, что то далекое, светлое, прекрасное   и непостижимое.               

Странные они,  художники люди, странные, от того еще более интересные. Но нужны они, теперь уже точно знаю я нужны, в них,    в них может быть и есть то, что объясняет нам    остальным, для чего   оно   все  это. В них смысл и никакой не тайный, а ведь всем очевидный вот только понять себя, в себя разобраться вот где трудно нам, они же, такие,    могут.                И слава богу есть они и слушая их или просто глядя, что то и в себе мы находим подобное, они, как - будто поднимают нас   из этой скуки и однообразия, из этой привычки чему то изначально соответствовать и безвольно повиноваться, из этой беспросветности от которой бежим мы со всех ног, как можем бежим, а ведь никогда не убегаем.                А они, они объясняют, растолковывают,  нам глупым, нерадивым.               





(Начинает звучать Иоганн Пахельбель:                “Aria prima”               


Произведение звучит спокойно, сопровождая слова героини,                звучит до самого завершения своего,                если же героиня завершает свой монолог ранее окончания музыки, она спокойно, думая о только что сказанном, существует далее, зная ясный свет этих своих мыслей.)               





Что не бежать, во весь дух, надо, а духом то этим заниматься, для начала интересоваться, замечать какой он у тебя,  у тебя и больше ни у кого, во всем мире, какой и для чего он такой, нужно слушать вопросы эти, а душа  она,   шепнет....                это тоже работа, работа с собой.                Работа для себя же.                Интересуясь и действуя различая частица духа этого природы своей,находить нечистоты свои, понимать для чего они у тебя, что понять нужно, прежде чем отпустить их. Вынуть их вынуть у себя же, из себя же, достать и отбросить и тем очиститься тогда изменишься сам и нужное хорошее непременно случится с тобой.                Не дергать все подряд,   да,  неспешно, чувствуя, зная.               




Процесс это кропотливый, порой опасный, когда не готова ты к изменениям таким, когда буквально состав твой меняется и уже другая ты, а по привычке от трусливой не уверенности своей, хочется быть то еще, еще прежней, меняться как то не меняясь особо, а лишь казаться перед другими, другим чтобы казалось что лучше ты стала.......  вот ведь как,  какие мы, без таких как  Абелардо.                Без них,без прекрасных.                Потому что в основе ложь и просто плевать нам друг на друга,  мы заняты внешним,   что до души....               

Что до нее, ведь ее так не видно,   не заметно и можно больше уж и не думать о ней вовсе.               








Ан нет!, так вот всю силу эту,                всю многогранную, многослойную перешибают они чистотой своей, одним лишь словом, взглядом порой, низводят ее до нечисти что и есть она, испепеляют, словно сдувают куда то.               


Выдувают из голов наших грешных.               



Как рада я, что нашла такого человека и поняла многое именно рядом с ним таким. Таким нужным мне, таким родным, хоть и дальним, дальним другом стал он для меня рада, рада я тому.......               










И просты эти мысли, ясны смыслы, но не все видимо принимать их хотят, да,    да не все.               


Не все....               




И хоть более полутора тысячи лет прошло, более пятнадцати веков, промчалось, уже  с оглашения вечных истин этих, а как далеко мы от гармонии, как оказывается это сложно нам, сумеем ли, потрудимся ли так?!               


              Сумеем ли?.....               








Только из себя копоть, зло свое доставая, только так и воздух и атмосферу саму сделать чище и миролюбивее возможно, только этим способом, только таким, не сдерживая, не отстраняя или отстраняясь самим, не отводя да еще молясь что бы само отошло и не тронуло, не уводя в сторону, лишь бы подальше и желательно на другого, а только так.               



Собой занимаясь, на деле вот как есть оно и меняя, меняя к другому, себе, не боясь и не робея, меняя очищаясь от ненужного, выводя поняв что ошибка это была в тебе, а для чего была?               

Так для того и была, чтобы понял ты или поняла, что ошибка, ошибка это.               

Ненужное тебе это, так отпусти, отбрось, светом подумай на то и истает оно, мгновением одним как есть, все до корней поганых истает, исчезнет, сотрется, испарится, выветрится,               

освободит тебя                для тебя же!               






               













                9 акт.               



Массимо Джентини и Филиппо Кредо на опушке среди кустов и деревьев.   

Филиппо Кредо — Как хорошо сегодня, Массимо!                Как хорошо, что учитель Ринсоли отдал этот день для нашей радости!               

Массимо Джентини — Для нашего отдыха Филиппо, после такой напряженной, трудной работы, он почувствовал, что нам, как и остальным, нужно отдохнуть и дал такую возможность, наш добрый, чуткий, вечно заботливый учитель Ринсоли. 

Филиппо Кредо — Его забота воистину отеческая, я много раз, ощущал себя его сыном,  ну,  как будто бы,   а  ты?               

Массимо Джентини — Да когда то и я.... Филиппо Кредо — Ты говоришь как старец, умудренный опытом, такой умудренный, что дальше быть мудрым решительно не выдерживает (смеется молодым, здоровым, смехом свежим не на звучавшимся еще звуком)               

Подражая, нарочито утрируя                - Да-а, когда то и я.....(снова смеется)


Массимо Джентини готовый уже обидится, видя эту наивность, эту невинность и бесшабашную необдуманность в словах и интонациях Филиппо, быстро забывает претензия и расплывается в доброй улыбке.               



Массимо Джентини —                И только молодость твоя, твое очарованье И только молодость твоя, твоя истома созерцающим прекрасное                И только молодость твоя, тебе же украшенье золоченое                И только молодость твоя, пред чем угодно оправданье               

Так ты хорош,  Филиппо!               





Филиппо Кредо — Да, я молод, но знаешь,   знаешь Массимо не всегда радость знать, что молод ты, например когда чего то не понимаешь, пытаешься понять интересуешься, а тебе говорят или мал еще или сам поймешь со временем!               

И почему все нужно понимать со временем, почему нужно чего то ждать все время по каким то не тобою составленным планам, за тебя как будто кто то решил,               

и решено уже все.               



Или другое вот,   мал еще!!               

Мал, маленький!               


Массимо Джентини — Не маленький, молодой!               

Филиппо Кредо — Пусть молодой, раз молодой, так значит чего не положено знать тебе, опять же кем то! положено,               кем то!, принято так за тебя!, раз молод ты, так не сейчас, видите ли, позже, позже,   мой друг, да еще так с виду доброжелательно.........               


Массимо Джентини — Ну почему же с виду?                Филиппо Кредо (почти по мальчишески)                - Потому что неискренне Массимо! Неискренне, чтобы наврать тебе, ну,  или как нибудь запутать,  уж точно, чтоб не опасен ты стал для чего то, для кого то, в делах их, которые может тебя еще и не касаются и   не коснулись бы!                Но нет!               

Решено!  И тебя так на всякий случай, подстраховываясь, отстраняют, не мешай мол, не знай,  там чего то, чтобы не было от тебя какого курьеза или какой нибудь инсинуации,                а ведь все это, Массимо, все это за тебя за тебя решено и чем объяснить или хоть попытаться тебе морочат голову тем чего нет, какой то пылью из «ни к чему пока» и         «не до рос еще» или «не порть себе голову этим».               

Скажите какая забота!                Ложь!!               

Все это отвратительно!     Так вот и полощут тебя пока, не повзрослеешь!!

Массимо Джентини — Да ты что то разошелся Филиппо, а был такой простой, такой смешной и ласковый в речах своих по хорошему, глупеньких...               

Филиппо Кредо (остывая с тем только чтобы сказать)                - Глупеньких               

(и вновь горяч он, пыл его сияет)
- Ну а потом то,   потом, Массимо, ты подумай, потом!                Становишься взрослым и что, что?!!                И занимаешься в основном тем, что полощешь уже родившиеся и возросшие за время зрелых твоих лет, головы. Занимаешься тем же что когда то проделывали с тобой и тоже приговариваешь все эти дурацкие фразы и тоже говоришь «друг мой» многозначительно так, но ведь безлико.

Безлико Массимо! Как сказал бы кажется и чашке и плугу и барану каждому!                Ложь все это одна большая ложь!                Вот как скажу тебе!,     Массимо.               


Гнилые в способы, гнилье, аморфное, застарелое, безжизненное уже кажется, но нет!, и пока могут, будут они применять дрянь эту, будут упражняться на нас. А мы, мы потом, будем делать тоже самое, с новы молодыми.               


Чем низвергнуть, легче подражать, такие мы   жалкие.               


Массимо Джентини - Я думаю ошибкой будет обобщать на столько, ведь знаешь ты, не все такие взрослые,                есть взрослые не тем что век серьезные,                а тем что мудрые, и знают все на свете, при этом веселы, забавны, словно дети,  ведь есть такие,                друг мой милый есть  о Филиппо!             Подумай об учителе, вот кто пример словам моим, на многое меня он вразумил,  а сколькому еще научит,                его люблю родней отца,                он ближе мне, как солнышко земле, когда мы чувствуем усталость, спать ложимся, когда уходит свет, чтоб завтра появится вновь, неся нам счастье, наслаждение, любовь, не так ли есть Филиппо?!

Филиппо Кредо — Прав ты, учитель наш великий человек с ним интересно, многому он учит, я благодарен, что живу прекрасным, ему,  ему благодаря и знаниям каким он научил меня, люблю его!          








               

                10 акт.               




Там же, Филиппо Кредо и Массимо Джентини.               

Звучит Джованни Палестрина:                «Jubilate Deo» в исполнении смешанного хора, более четырех минут.               





Они общаются еще о чем то.                То горячо спорят, а вот уже тепло, как это только в молодости, мирятся.               

И говорят уже спокойно, кажется удачно, во всяком случае допустимо, дополняя друг друга, говорят то оживленно, то паузы пронзают их общение, однако же очевидно, общаясь, они знают удовольствие и хорошо им вдвоем здесь, на этом островке такого простого, потому что естественного,  такого красивого потому что естественного,                такого умиротворяющего, потому что естественного места.               


На опушке, среди кустов и деревьев.               




               






                11 акт.               


Энцо ди Нивео и Абелардо Ринсоли, потом Сильвия Альминдо.               


Абелардо Ринсоли — Хорошо, что пришел ты Энцо, рад сказать тебе снова, как же хорошо что пришел ты и на этот раз, как приходил всегда, много лет уже               

Энцо ди Нивео — Много лет уже, да Абелардо и ходить буду, ты знаешь я к тебе хожу чаще чем......  к святому отцу(добрая усмешка).               

Абелардо Ринсоли — Ты ходи к ним по чаще, дело не в них, там бог о боге, там ты близок ему,                хотя везде он знает и слышит тебя,               

как все что имеешь ты, где обитаешь ты создано для тебя, для жизни твоей.   

Энцо.               

Ходи в храм, ходи.....               

А меня не забывай               


Энцо ди Нивео — Ах Абелардо, да с тобой я дышу легко, словно молодой, веселей мне на сердце, хоть не влюбленный я, свеж и бодр я как будто силу новую, не спрося меня, в меня влили да на радость мне, на подмогу.                И рад я и благодарен.               

С тобой я не утомляюсь, как на этих проповедях.                С тобой не тускнеет все вокруг от какой то внутренней беспомощности как на молитвах там у них, ты не думай там тоже по своему, хорошо и правильно разумеется, но нигде, знай Абелардо нигде мне нет такого тихого покоя, такого необъяснимого, если хочешь, нелепого счастья, как с тобой вот просто сидеть так и разговаривать, говорить о чем угодно от тем насущных, до нужных всеобъемлюще, от слов проходных, пустых, ни чего толком и не значащих, а вот с тобою и эти то слова чем то наполняются и какие то смыслы в них играют.                До слов казалось бы мимолетных, но которые помнишь, переживаешь, проживая вновь каждый раз, как возвращаясь в момент когда сказаны они были.                Эти то слова и делают меня живее чище, выше, знаешь,   знаешь Абелардо сколько слов прекрасных ты сказал мне таких вот оживляющих во мне то, что и не искал я в себе, о чем и не подозревал, ни думал никак.                А вот ведь, ты!,   и нашел я это в себе, новое в себе и мысли другие и чувства необычные, необъяснимые, на которые думал и не способен я.               




Открываешь в себе то, что в миг окрыляет тебя, но не миг, о нет!, не миг длится,                а ровно живет, стабильно растет в тебе. Такие чувства вдруг начинают полыхать, пылать в тебе, что удивляешься только, но через это удивление уже думаешь, как же жить с этим дальше, как мыслить и действовать учитывая эти свои изменения теперь,  впредь ты понимаешь меня Абелардо?               


Абелардо Ринсоли —                Я понимаю тебя Энцо.               

Способный к изменениям однажды и истину постигает.                Стабильно, спокойно, плавно приходит он к ней и живет уже зная ее                и влияет истина на мышленье его дальнейшее,                и человек такой только рад такому влиянию,                ясно, себе, и осознанно сопровождает он процессы эти и живет по новому и меняется,  меняется,   да,               

как и ты меняешься Энцо,               

ты прекрасен тем, что способен к изменениям таким, тем что так можешь чувствовать, такое понимать.               


                (Обнялись)               




          Появляется Сильвия Альминдо.


Сильвия Альминдо — Рада я что хорошо все у тебя Абелардо, все смущаясь я когда по имени.........               

Абелардо Ринсоли — Не смущайся, зачем?, чувство имени есть показатель ясной, интересной и чувственной души, не смущайся милая моя!               


                (Обнялся  и с Сильвией)               


Энцо ди Нивео — Здравствуй Сильвия! Сильвия Альминдо — Здравствуй Энцо! Абелардо я еду, что принесла то..........                Абелардо Ринсоли — Разберусь, разберусь не переживай!               

Сильвия Альминдо — Ага,                сколько же еще работать будете вы здесь, в соборе то?



Абелардо Ринсоли —                Сколько нужно,  матушка,                тут спешка такая же блажь, как промедление,                тут чутьем и техникой годами подправленной до достойной Собора, работать                и работать спокойно, знаешь ли, точечно,               

к тому же и архитектор подбросил нам ряд приятных подарков               

Энцо ди Нивео — Приятных?               

Абелардо Ринсоли — Приятных Энцо!,                так он кое что сделал оригинально!,               

вот просто по своему!               


Энцо ди Нивео — Там же строгие каноны? А сколько правил то ограничивающих......               

Абелардо Ринсоли — Мысль качественно новую ничто уже не ограничит, ни какое правило, ни какой догматичный, сухой, менторский запрет, да, должно быть это светлый человек!               

Вот только у меня такая уже годами традиция,   не знакомлюсь я с архитекторами,                давно уже не знакомлюсь,                понял так,   однажды.               


Сильвия Альминдо — Так вы совсем не знаете его?!               
Абелардо Ринсоли — Совсем Сильвия, совсем и не видел, даже,  никогда,                а ты опять, глупенькая, на вы перешла,                все забываешь,                опять засмущалась что ли?! (Хохочет.) 

Энцо ди Нивео — Засмущалась наверное 



Сильвия Альминдо — Смельчак же он все таки, архитектор этот, новое свое,   новое и не побоялся, по своему, по своему, подумать жутко.....               

                Энцо ди Нивео — Почему же жутко, Сильвия?               

Сильвия Альминдо — Так ведь они же....... Абелардо Ринсоли — Глупенькая ты все же, наивная, ты очень хороший человек Сильвия, ты прекрасна, спасибо тебе,    глупенькая (и смеется).               


Постепенно, глядя на Абелардо Ринсоли, Энцо ди Нивео и Сильвия Альминдо тоже начинают смеяться.                Смех этот не становится бурным, но продолжительностью и охватывающим обаянием своим он убедителен и необычен в своей символике по своему, как, может быть, ни один бурный, понятный, объяснимый, до прекрасных банальностей, смех.               










                12 акт.               

Паоло Риверо, Абелардо Ринсоли, Алессандро Ресэнтуато.               

У порога в храм.               



Паоло Риверо — К тебе пришел, как всегда почувствовав, силу,  Абелардо,                вместе с ней непреодолимую тоску.                С Паоло Риверо такое случается.                И вот я здесь у тебя.                Вот значит где трудишься теперь.                Да - а, а ведь это честь Абелардо и при том великая.               

Абелардо Ринсоли — Великая синьор Риверо, благодарю вас за визит этот, это тоже честь для меня.               

Паоло Риверо — Ну другая,  другая, это честь,  м-да,  а что  синьора Буалья, навещала ли тебя?, она ведь тоже любит искусства и относится к тебе тепло, как зная я, Абелардо.
Абелардо Ринсоли — Здесь, здесь она она поселилась временно у синьора,                как же….. забыл, ну здесь, вы легко найдете ее!               

Алессандро Ресэнтуато — Позвольте, синьор Риверо, я скажу вам точно где живет сейчас синьора Буалья!               

Паоло Риверо — О сделайте милость, я все одно нашел бы ее, но так, теперь то уж наверняка,   встретимся.               

Абелардо Ринсоли — Да Алессандро расскажи синьору Риверо,                как же это я,  забываю,  волнение какое то, неясное мне вдруг, находит на меня и вот..    забываю.               

(Алессандро Ресэнтуато и Паоло Риверо отходят в сторону)               



Абелардо Ринсоли — Человек и приличный порой, а что то исходит от него что то, не доброе, как забирающее или желающее забрать что то у тебя, уж точно ненужное тебе это что то, а вот что, что это,  вот с виду вроде бы, приличный же человек, а что то в нем, вот   такое есть, что то этакое, не вредный,                он и не злодей и уж точно не подлец, превосходство его при нем, но так развивали его, такого он происхождения,  человек в целом приятный  и хороший, можно сказать про него,  а вот ведь, идет!,  это,      идет, идет,                идет                и  все.               




Паоло Риверо — Прочесть тебе хочу я,  Абелардо, прочесть стихи, поэзия,  великая вещь это,  поэзия!               


Абелардо Ринсоли — Почту за радость послушать в вашем исполнении.....               


                Пауза


Паоло Риверо —                То может быть и звон, как за прислугой
То может быть зловещий вой пожара                В котором исчезают друг у друга                и чистота и смыслы               

Горечь смрада,                отравы яд съедает прожитое,                стирает, зная, дальше не нужны,                жестоко, но устроено:                прибоем привносится и что то утопив, убрав из круга повторений и событий,                убрав, чтоб новое в событьях прозвучало, бывает так, порой, что тишиною звуков, вдруг создаются адовы приправы.      

Бывает так.               

Чудесное отмщенье.               

Бывает.               

Только кто кому тут мстит?                Решает кто, чье именно влеченье блистает, а чье бьется о гранит.               


Решает кто??               


Да Жизнь!, сама решает,   когда!,                и колокольчик и набат.               


Она нас создала, составом знает.                И потому ей свойственно решать               

Решает жизнь, а мы лишь отражаем палитры и не самый яркий блик               

Мы лишь одни из тех кого лаская, она раздула из ключа в родник.               

И льемся,  то на дело, то потехой.
И все звучим, журчим, не умолкая.

И наслаждаемся ее дарами - эхом                То эхо, смысл: она есть, она с нами.                С нами.               









                13 акт.               

Алессандро Ресэнтуато и Рената Буалья. На балконе изящного особняка. 


Алессандро Ресэнтуато — А все таки синьора вы не правы, Добэтти был француз, а не итальянец               

Рената Буалья — Может быть, но мысли он излагал вполне итальянские и не случайно считается итальянским мыслителем, не французским замет те!               

Алессандро Ресэнтуато — Вы правы в том, синьора, что имеет лишь значенье как мыслил человек, где мыслят в этом русле,  где ж родился он не слишком много значит, это правда полагаю.....               


Рената Буалья — А Роэро,  вот скажите Эдгар Роэро по вашему португалец  или испанец                Алессандро Ресэнтуато — Роэро испанец, во всем, испанцем он мыслил себя, синьора, сам так писал                Рената Буалья — Где же это?               

Алессандро Ресэнтуато —                В воспоминаньях своих, которые оставить он успел                Рената Буалья — Он так скоро........

Алессандро Ресэнтуато — Да ушел внезапно он, но вот, быть может чувствовал что то такое и написал о себе, за всю жизнь свою себя вспомнил               

Рената Буалья — Прочту непременно 

Алессандро  Ресэнтуато — Прочтите, синьора, эта книга пойдет на пользу любому человеку, решительно любому, так  Роэро умен был, так мудр и тем интересен и много веков, много вех разных интересен еще будет.               

Будет.               


Такие всегда интересны в измышлениях своих, с такими приходят новые ветра, ветра обновленья, ветра божьих шалостей и столь же истинно нужных перемен.               

Так вот знают они, а когда пишут, так это просто подарок, просто награда всем просвещенным.               


Рената Буалья — Как с вами интересно мне, скажите Алессандро  ….               

Алессандро Ресэнтуато — Да, синьора

Рената Буалья — Джиармино Куэнцци.  Ведь это было так просто, подтвердить правоту этих,  этих......               

Алессандро Ресэнтуато — Это не просто синьора, совсем непросто, честно говоря это не мыслимо для таких, людей как Куэнцци.                Он не мог согласится с ними, потому что опроверг их теории и подтвердил, доказал свою.                Он объяснял, пытался убедить их, как ученых, у него, вы знаете, была к ним теплая коллегиальная солидарность, но увы, они не послушали его, именно не послушали, а не не поняли, синьора.                Они все решили заранее и просто не позволили ему внятно рассказать, специально доводя до не приличного поведения, знали, что в пылу он может быть очень не сдержан.                И довели,   довели.               



И казнили.               


Рената Буалья — Через пять лет угнетений и унижений, обид и откровенных издевательств,   порой.               

Алессандро Ресэнтуато — Да.               


Как порой неистово, до последней, звериной ярости человек угнетает,                буквально, сживает другого человека и за что?, за всего лишь,                и казалось бы для всех такую нужную, новую мысль.               


Новую,   мысль.               

Да.               






               


                14 акт.               

Рената Буалья и Паоло Риверо                в мраморной беседке на территории особняка где живет синьора Буалья.      


Паоло Риверо — Как только могу, как только способен, пойми,     поверь милая, может быть внешне я и...    не  произвожу нужного,   вот чтобы так как                полагается,   но ты пойми, ты  знай, все это ширма, некая игра да с самим собой,   но,  ты,    ты только знай, знай одно,                я люблю тебя. Люблю.               


Люблю.                Можно по разному,  но ты знаешь, я,                да   примитивно,  прямо.....               

Рената Буалья — Паоло!               

Паоло Риверо — Люблю тебя, не все, поверь далеко не все так сложно, как ты считаешь, мы давно......   мы долго с тобой все это.......  о, Рената, не так много сложностей у двух обеспеченных людей в наши ясные уже дни. Ты пойми,               

мы создадим с тобой прелестную семью и детей наших будут отличать не столько по именам, сколько по только им присущему блеску их эмоций, чистоте дарований их, счастию на их лицах, Рената, наши дети....

Рената Буалья — Ты знаешь ведь,                что,                не свободна я, но даже дело и не в этом,              я обещала ему,  да,   но и не в том суть основная,                Паоло пойми,                слова твои прекрасны,   но                не желаю я союза нашего,                тебя я знаю другом и тем довольна, устраивает то меня,        не желаю,               

не любящей Паоло.        Паоло!               

Вот обращен ты к разуму, к сердцу моим,                я же к тебе обращаюсь, поверь тем порывом. Понять не сложно это, возможно все у нас и получилось бы,   но!,                ведь.....
Паоло Риверо — Такое  но,     ты знаешь, может и.....                Рената Буалья — Не говори такое, надо жить!                Жить!!                Паоло Риверо — Жить                Рената Буалья — Жить!               

Паоло Риверо — Быть жалким самому себе уже, и видеть жалость во всем, что есть вокруг.                Друг!, последний ядом угостит тебя,                того не ведая, лишь только выразив спокойно сожаленье, до бешенства тебя доводит он и в миг его уже готов ты наказать, за те мученья, что не он послал тебе......   плевать! Готов стрелять!!                Ты разодрать его готов и так везде и с каждым,       Рената.               


                (Пауза.)


Ведь люблю, ну как же мне, как дальше то, неужто нельзя, без этих но......  но,   но.


Рената Буалья — Желая мне хорошего, остыв, поймешь ты все и будем, будем мы друзьями и много дней промчат пред нами, те наши вечные порыва, что делают друзьями,  милыми.                Сейчас же не сердись и уходи.               

Просто иди. 

Мне не за что просить прощенья,                все ты поймешь я знаю, возвращенье                в места родные, сил добавит вновь,                я думаю ты встретишь там любовь,      

однажды.               


      
          (Паоло Риверо покидает беседку.)               










               

               











                15 акт.               



Сильвия Альминдо, Энцо ди Нивео. Наводят порядок в жилище Абелардо Ринсоли.               

Сильвия Альминдо — Ох и пылища!                Вот запустил!               

Энцо ди Нивео — Не когда,     то ли не знаешь,  работа,  трудятся они,    там.

Сильвия Альминдо — Трудятся, он всю жизнь трудится, все пишет, да расписывает, измеряет чего то......               

Энцо ди Нивео — То художники, труд особый их, особо все в нем кажется нам,  из простых кто. Так заведено одни жиреют только с денег, да роскошеств......               

Сильвия Альминдо — Как этот вот Риверо! Энцо ди Нивео — Да,  вот он такой   должно быть, впрочем,  не знаю  точно  и ты не суйся, они влиятельные наказать то,   могут........               

Сильвия Альминдо — За что же тут наказывать?               

Энцо ди Нивео — А вот за любопытство излишнее, не любят они этого, не любят, нет, наказывают и за любопытство тоже.

Так вот, одни живут, как этот вот Риверо, другие разлагаясь пьют и мрут                в страданьях                и в самых досягаемых желаньях, страшны они порой!               



Сильвия Альминдо — Туда им и дорога!

Энцо ди Нивео — Ты Сильвия не злись на этих строго, им плохо всем и так, без злобностей твоих.                Жалеть, конечно, их не надо.                Не за что особо, но выражаться тоже знаешь,...........  ни к чему.       Ни к чему.   



Сильвия Альминдо — А третьи?                Всегда же есть и третьи?                Что же они?!               


Энцо ди Нивео — О-о! Это Абелардо наш и есть, художники, все истину, все пишут, жизнь на то кладут, но всем как правило довольны, не много надо им,                внутри у них тепло, внутри.                И кладесь вся их тоже там,   внутри! Душевными богатствами живут и ищут, ищут,  иногда и......               

Сильвия Альминдо — мрут.                Энцо ди Нивео — Мрут.               

Мру-ут.               


В нутрях страдают, простые люди их не понимают, как мы с тобой к примеру.




Сильвия Альминдо — Да, прав ты Энцо,  ищут, мрут   есть такое, но по другому не могут они, совсем не могут.                Такие уж родились.


Энцо ди Нивео — Такие!               


Сильвия Альминдо — А как бы был хорош он,  ну,  по проще,                без премудростей таких,                хотя пускай бы был он и с такими, всеми мыслями его,                но только, бы                домашним и спокойным,                как все мужья:                солидным и немногословным,                что вовсе ничего не означает,                но без чего почти любая женщина скучает, почти любая Энцо, говорю тебе,                я из таких,                из страстных, рядом с ним,                покорных и всегда за них,                чего б они, порой, не натворили,      а я за них,    мы,  женщины,     мы ими,   ими!, живы!               

Ими,   живы.               



(звучит Джованни Палестрина:                «RORATE CAELI»                Смешанный хор.                Звучит до конца: 2 минуты  44 секунды.)               

И Сильвия и Энцо словно услышав что то застыли, по инерции и продолжая начатые было движения,                к концу первой минуты, они замирают, в только им ведомом, внутреннем откровении,                к середине второй они как в храме,                может быть в таком который расписывает сейчас Абелардо Ринсоли,                частично уже не чувствуют себя,                а заняты лишь чем то небесным,                уловив видимо                что то дремуче — основное,                что то принципиальное в жизнях своих,               

так и стоят до конца музыки.               





                16 акт.               

Массимо Джентини, Филиппо Кредо, Алессандро Ресэнтуато в храме Святого Винченцо.               


Алессандро Ресэнтуато — Трудимся славно мы, многое сделано уже, но многое предстоит еще, вы оба хорошо рекомендуете себя в работе этой.               

И мастер Ринсоли считает так.                Прекрасно Массимо.                И ты прекрасный труженик Филиппо.               

Вы оба славно потрудились                и небеса вами гордились                в часы тяжелые, но нужные,                когда надежно помогали вы,                простирали с нами дали,                что в душах наших этот храм                светом божьим по утрам, возносит истину простую, своею простотой святую. 

Прекрасно юные друзья,               

прекрасная работа знает                руки мастеров своих,                отменная работа грянет                чудесным окончаньем                Вихрь того нового, что сделано                уже не чем не переврать,                ничто не смеет трудам перечить,                ничто не станет их оспаривать.       

Благодарю вас.               


Массимо Джентини — Слова такие лишь ласкают, внимаю вам.               

Скажите Алессандро, как учитель наш?     Как чувствует себя он?               


Последним дням обязан он тревогой и темнотой в своих очах, он ослабел, волненьем полный, я за него......   

Алессандро Ресэнтуато — Не-ет!,                не зачах наш Абелардо,   так бывает,                не молод он вы знаете о том,                большой работой большой мастер убывает,                но восстанавливается,               

божий дар его всегда приумножает силы, следит за ростом мощи творческой его.

Друга логика командует здесь миром,                его ведет и дышит за него дело.               

Дело его!!               


Массимо Джентини — Вы успокоили меня, но лишь отчасти,   так я люблю его, учитель это мой                и всем, что я возьму вперед,  с собой,                обязан я родному Абелардо.               

Обязан я ему,                ему.                Филиппо Кредо —                Овеяна светом молодость,                как храм этот знает покой,                так я победивший робость,                буквально рождаюсь с тобой               


Абелардо!               






                17 акт.               



     Абелардо Ринсоли не далеко от храма.


Звучит Палестрина: «STABAT MATER»                Хор.                11 минут 45 секунд.





Абелардо Ринсоли               

(Начинает говорить не сразу, примерно минуту молчит, будто тоже слышит Палестрину.                Тяжело дыша) — О-ох,   это все пройдет,   это пройде-ет, пройдет                и не замечу.               






Другое мучит меня и таким безутешным теперь кажусь себе, вот вроде бы шел я, шел дорогой долгой своей, шел не страшась, правда шел осторожно не дергаясь, как я это тогда понимал, вот и не дергался и кое в чем то пересидел, пересидел, но не в этом дело теперь. Дорога моя уже в зените своем, впереди новые начала, в другом, может быть состоянии, качестве, качественно новый, во многом другой предстану я перед зрителем своим, полотен своих.               


Такой большой, такой уверенно методичный путь.                И натерпелся в нем, пугался порой чего то и порой было чего, было,   всякое бывало, но вот теперь, когда такая работа, идет полным ходом своим, когда расписываю я храм, что выше, что сложней, что достойней художника только может быть, чем роспись в храме, здесь,   где все посвящено богу, самому этому жизнеустройству, во всех его ипостасях и подробностях, во всех великих смыслах, какие только способен постигнуть человек. Теперь работаю радостный, я все же испытываю что то жестоко колющее меня, не дающее мне свободно, дохнуть,                не желающее, как будто, чтобы я крепко задумался.               

Как будто тайна есть у меня некая, но понимать ее мне не нужно,  не нужно и вся истина в том ее, теперь,                что раз не догадался я, так теперь уж поздно,  выходит поздно, выходит не догадался, так и не понял я чего то, не постиг,    не постиг, а ведь старался, да  да! Как мог, но.....                Все же пересидел перебоялся, слишком, может быть, осторожничал, обвиняя других, другое, только не себя,  не себя,                ах как же поздно!, понял я, что в себе,                что все в себе только,   только стань на путь этот и не ищи внешний признак какой, внешнюю причину, только ты, только сам, сам!, и тогда тогда она откроется тебе, злотая тайна твоя, тогда в конце пути или на коренном переходе его будешь знать тайну свою,                как знает ее, наверно, зодчий этого храма, знает, он то знает,     так здесь все........    все здесь он,   он!                Его решение, ум, воля, его выбор, выбор!!

Вот слово к какому пришел я поздно, задержался в пути своем, опаздывал и опоздал в итоге, вот она тайна моя, с него с этого слова начинается, видимо, одни догадки, одни предположения, теперь участь моя, так вот,   так  то Ринсоли.               


Вот только что и слышу я, сквозь эту силу, что режет, режет так меня. Быть может это страх, страх, что не не сделал чего то, что испугался и вот........   нет.               



Нет Абелардо, знаешь,    знаешь ты,   это осознание, осознание не выполненного, не всего выполненного, значит мог ты больше, значит мог ты лучше, глубже, ярче пройти и прожить дорогу эту, ты правильно ее выбрал и в целом правильно шел,                но....    где то медленно, а где то и   ..ошибочно должно быть, но раз так колит значит что то возложено на меня было, большое, нужное принципиально,   принципиально    и с чем не справился я. 

Господи!                Неужто не справился я?!               

Неужто не смог.               

Что то губило, значит, все эти годы предназначенье мое, что то отвлекая меня, забирало силы мои.          Забирало на не нужное.                На совсем......... господи,  я все пытался

подражать, но суть не в этом, не в подражаньи моем грех мой я тем и учился еще, да не понял, видно, не смог понять, что влекло то мной в подражаньи этом...... А влекла то меня жажда славы, гордыне своей служил я не ведая того, вск перемудрить кого то хотел,  уж не помню теперь и кого, вот так, вот он сор, отвлеченностей моих, вот где ошибка моя, вот на чем потерял,  потерял!, я.               


Господи.               



Я, подражая, убегал от брака, от изъяна                Но грех, отрава,                гордыни властное крыло накрыло,                тень титана,   тень!,                как мечтал себя, титана,                без изъяна,                накрыло важности крыло                и ни кому не суждено,                как хочешь можешь понимать,                но ни чего не поменять,                не поменять,               


уж прожито.               






(Если после монолога, музыка еще продолжается,                Абелардо Ринсоли стоит на крепких ногах, но тяжело ему, он опустошен, тем что понял,  что не реализован он, хоть и достиг многого.               

Стоит до окончательного завершения пения хора.)               


















Пьеса окончена.               

Спектакль завершен.

       2012 год.