Колымская трасса Остановки по требованию Глава 23

               
              Глава 23 Остановка по просьбе Екатерины Невельской

 Жил отважный капитан,
 Он объездил много стран,
 И не  раз он бороздил океан
 Раз пятнадцать он тонул,
 Погибал среди акул,
 Но ни разу даже глазом не моргнул.
 И в  беде,
 И в  бою
 Напевал он эту песенку свою:

 "Капитан, капитан, улыбнитесь
 Ведь улыбка — это флаг корабля.
 Капитан, капитан, подтянитесь,
 Только смелым покоряются моря!"

 Но однажды капитан
 Был в одной из дальних стран
 И влюбился, как простой мальчуган.
 Раз пятнадцать он краснел,
 Заикался и бледнел,
 Но ни разу улыбнуться не посмел.
 Он мрачнел,
 Он худел,
 И никто ему по-дружески не спел:

 "Капитан, капитан, улыбнитесь
 Ведь улыбка — это флаг корабля.
 Капитан, капитан, подтянитесь,
 Только смелым покоряются моря!"

Эти стихи Лебедева-Кумача, ставшиеся гимном  фильма "Дети капитана Гранта", с фактографической точностью описывают романтическую историю Геннадия Ивановича Невельского.

Когда в 1849 году после ошеломляющего доказательства судоходности Татарского пролива  и,следовательно,  возможности выхода России в Тихий океан не только на Крайнем Севере, но и по реке Амур, Невельской, вместе со всей командой по пути в Петербург остановился в Иркутске, в честь морских офицеров устраивались балы  генерал-губернатором Н.Н.Муравьевым с  супругой  и многими знатными людьми города. Одним из них был гражданский губернатор края Владимир Николаевич Зарин.

Зарин стал опекуном двух очаровательных барышень - выпускниц Смольного института Кати и Саши  Ельчаниновых   после смерти  их родителей - небогатых дворян Смоленской губернии. Саша и Катя были погодками, Саша - 1830 года,  Катя  - 1831 года.

"В одно время со мною и в одном классе воспитывались в Смольном две сестры Ельчаниновы,- вспоминала подруга девушек - Мария Угличанинова … Младшая сестра была сама радость и веселие, и при большом уме была и собой очень хороша. Она была небольшого роста, блондинка, с правильными чертами лица и с прелестными большими голубыми глазами, имевшими ту особенность, что, когда лицо ее смеялось и голос звонко раздавался от смеха, они не изменяли своего вдумчивого выражения, придавая тем особую оригинальную прелесть. Круглые сироты, они после выпуска из Смольного были взяты их родным дядею Зариным, тогда иркутским губернатором".
На одном из балов Невельской был представлен сестрам Ельчаниновым. И бравый моряк... пропал: Катя сразила его наповал. Почти сразу же Невельской сделал предложение, но получил отказ.

Позже Геннадий Иванович здраво рассудил, что он уже не первой молодости, просоленный морской офицер, неказистый, маленького роста, со следами оспы на  лице. А она - молодая, веселая, красивая, маленькая, воспитанная, белокурая, привлекательная … Разве она ему пара? И Невельской отступил.

В марте 1850 года Невельской, получив инструкции Особого комитета,отправляется из Петербурга в Аян. Он должен организовать работу Амурской экспедиции. Путь его лежит через Иркутск, весь план своих дальнейшие действия на Амуре необходимо согласовать с Н.Н.Муравьевым. В этот приезд Геннадий Иванович даже не ищет встречи с Катей Ельчаниновой, и уже 3 апреля  вместе с М. С. Корсаковым  отправляется в Якутск и оттуда в порт Аян  и далее на транспорте «Охотск» в  залив Счастья, где уже находился Орлов, посланный туда ранее  генерал -губернатором.
На основании сведений, собранных Орловым, следует,что в Петровском оставаться нельзя:
 во-первых, оттуда невозможно было следить за устьем Амура, за южной частью Амурского лимана и за побережьем Приамурского края;

 во-вторых, прежде чем представится возможность  достигнуть из Петровского этих мест, иностранцы, пришедшие на судах с юга, могут утвердиться в них.

 Кроме того, постоянное занятие залива Счастья было бесполезно ещё и в том отношении, что залив этот, подобно Охотску, Аяну и вообще всем заливам Охотского моря, до исхода июня бывает затёрт льдами, и суда в заливе Счастья, так же как и в упомянутых заливах, без вытягивания на берег зимовать не могут. В этом заливе нет смысла строить порт..

Следовательно, необходимо:

исследовать, не имеется ли близ устья Амура местности, удобной для зимовки судов; узнать, в какое время появляются иностранные суда в Татарском проливе и не подходят ли они к лиману.

Невельской, взяв с собою переводчиков: гиляка и тунгуса с шестью матросами отправился из Петровского по северному каналу лимана на шлюпке, вооружённой однофунтовым фаньконетом (небольшая корабельная пушка), в реку Амур.

"12 июля, следуя северным фарватером,- пишет Невельской - я вошел из лимана в Амур и поднялся вверх по нему до мыса и селения Тыр, лежащего на правом берегу реки, против устья реки Амгуни, в расстоянии около 100 вёрст (106 км) от устья Амура. На этом пути, подробно исследовав протоку Пальво и соседние с ней протоки, я нашел, что в Пальво  между селениями Мая и Пальво  могут совершенно безопасно зимовать суда.
 Эта местность находится в 70 верстах (74,6 км) от устья реки Амура, а от мыса Куегда  на Константиновском полуострове  в 35 верстах (37,3 км).

Гиляки и мангуны, прибывшие сюда с юго-западного берега Сахалина и берегов Татарского пролива, сообщили, что ранней весной ежегодно в Татарский пролив приходят большие суда, останавливаются часто у берегов, берут насильно у них рыбу и делают различные бесчинства, за которые их никто не наказывает.

Вследствие этих сведений я объявил маньчжурам, гилякам и гольдам, что хотя русские давно здесь не бывали, но всегда считали реку Амур от Каменных гор (Хингана), а равно и всю страну вдоль моря, с островом Карафуто (Сахалином), своей принадлежностью.

"От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край  до корейской границы  с островом Сахалином составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам, не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и в устье реки Амура. В случае каких-либо нужд или столкновений с местным населением нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов".

1 (13 августа) 1850 года я достиг мыса Куегда и здесь, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей, поднял русский военный флаг. Оставив при флаге военный пост, названный мною Николаевским и состоявший из шести человек матросов при фальконете (малая корабельная пушка) и шлюпке, я сам отправился на оленях через горы в Петровское. Оставленному здесь топографу я приказал сделать береговую съёмку реки Амура от этого поста до лимана, северо-восточного материкового берега лимана и берегов залива Счастья, до Петровского зимовья. (Так был основан будущий порт Николаевск-на-Амуре).

.... В особой аудиенции государь Николай Павлович, выслушав со вниманием объяснение генерал-губернатора о важных причинах, побудивших меня к таким решительным действиям, изволил отозваться, что поступок мой он находит молодецким, благородным и патриотическим (Передано мне Н. Н. Муравьёвым и Л. А. Перовским.), и изволил пожаловать мне орден св. Владимира 4 ст., а на журнале Комитета написал: "Комитету собраться вновь под председательством наследника великого князя Александра Николаевича (Впоследствии императора Александра II), - и сказал: где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен".
Основной задачей пребывания Невельского в Петербурге в 1851 году было разрешение на создание Амурской экспедиции.

 12 февраля 1851 года было принято решение об организации Амурской экспедиции, которая хотя и снабжалась Российско-Американской компанией, но подчинялась генерал-губернатору Восточной Сибири через представителей власти на местах. Начальником экспедиции при помощи Муравьева и Меньшикова назначался капитан 1-го ранга Г. И. Невельской. В ее состав входили 60 нижних чинов при двух офицерах и докторе.

31 марта Геннадий Иванович послал своему другу и сподвижнику Корсакову большое деловое письмо, в котором нашлось место и для описания его признания Кате: «Милый и любезный друг Миша, приготовься — я счастлив, я готов на подвиг для Отчизны. Не один — со мною решилась ехать и услаждать мое заточение и разделять труды на благо Отечества мой милый, несравненный, давно мною любимый всем существом человек — Екатерина Ивановна Ельчанинова — моя Катенька. Ты спросишь, как это случилось. Очень просто. Я приехал в Иркутск, увидел ее и не мог более уже противостоять тому беспредельному и глубокому чувству. На третий же день я спросил Вл. Никол. (В. Н. Зарин. — А. А.) не переменила ли она настроение. Совершенно изменила — был ответ. Я к ней — и она дала мне слово — вот и все. Ты не поверишь, милый Миша, как я был рад. Пусть говорят, что хотят, но я решительно не мог быть один. Я любил, люблю ее — этого ангела».

Из письма Кати своему смоленскому дяде Н. М. Ельчанинову, посланного 7 мая 1851 года после трехнедельного (это так написала сама Катя) замужества: "Более и более я привязываюсь к моему милому мужу и со всяким днем открываю в нем какое-нибудь особенное качество; он так внимателен, так любит меня, что не только я, даже все окружающие меня тронуты этим…"
 
Дальше Катя сообщает о своем предстоящем путешествии туда, где, можно сказать, нет человека, - «но это еще меня не пугает, но я боюсь за свои силы во время путешествия, нам надо сделать 5 000 верст — 1 000 верхом, а остальное — по воде. К счастью, я не трусиха и храбрая амазонка. Но все же, я думаю, мне не избежать самой ужасной усталости. Но, впрочем, я не одна буду переносить это. Мой друг будет со мной и будет поддерживать меня.

 ...Ваша Катя очень счастлива, она более и более привязывается к благородному другу, который ее выбрал между всеми. Я вам клянусь, что опасности столь необыкновенного путешествия меня пугают теперь меньше, чем когда-либо. Если я еще очень страдаю от нашей разлуки, то мой муж всегда найдет средство меня развлечь и успокоить.

Он так нежно заботится обо мне, имеет такую глубокую привязанность ко мне, он такой благородный, безукоризненный герой. Ему всегда удается возвратить покой моей душе, и мыслям, и я делаюсь опять весела и резва, забавляя и заставляя хохотать степенного генерала Невельского  благодаря сотням тысяч шалостей, которые приходят мне в голову. На коленях благодарю я господа, что он мне послал в покровители этого чудного человека, любовь которого — моя гордость и будет для меня сильной опорой в испытаниях, которые меня может быть ожидают впереди…»
А испытания предстояли немалые.

Серединой Охотского тракта считалась станция Алах-Юнь.  (Аллах-Юнь упоминался в нашем повествовании: в главе 12- главе о богатствах якутских недр. Экспедиция в Хандыге до самого момента ее упразднения называлась Аллах-Юньской геолого-разведочной).

 В письме, отправленном отсюда, Катя, признавалась родным: «Вы знаете, что я готова была встретить всякие препятствия и неудобства, но действительность превзошла все, что могло нарисовать мне мое воображение. Никогда не могла я себе представить, что такие дороги существуют на свете.
 
То приходилось вязнуть в болотах, то с величайшим трудом пробираться по непроходимым лесным дебрям, то, наконец, переправляться вплавь через быстрые реки… Ах, что мы вытерпели! Несмотря на все усилия над собою, бывают минуты, когда я ослабеваю и теряю всякое мужество.
 Однажды, например, нам пришлось переправляться вплавь через глубокую и быструю реку. Разразилась гроза; молния ослепляла нас, а сильные раскаты грома, которые эхо повторяло со всех сторон, отражаясь в горах Яблоневого хребта, пугали лошадей. Они то и дело взвивались на дыбы. Дождь лил как из ведра. Ледяная вода текла без удержу по лицу, по рукам, по ногам. Тропинка, по которой мы пробирались, была, кажется, опаснее всех предыдущих. Мы переезжали то по горным плоскостям, то через ледники, то вязли в снегу, то спускались с крутых скал по голым, почти отвесным обрывам и пробирались по узким и скользким дорожкам, загроможденными громадными каменными глыбами.
 
Напуганная, иззябшая, с нетерпением ожидала той минуты, когда, наконец, нам можно будет остановиться. На мое несчастье прошло еще немало времени, пока нашли место для отдыха. Оно оказалось под сводом из скал, нависших над углублением. Наскоро устроили там палатку, и эта жалкая яма показалась мне раем…"

На двух судах - родном для Невельского "Байкале" и барке "Шелихов" планировалась морская  заключительная часть плавания от Охотска до залива Счастья с заходом в Аян. 9 июля, при спокойной, хорошей погоде с попутным ветром «Байкал» снялся с якоря с охотского рейда и ушел вдоль берега к Аяну. Пассажиры - семьи переселенцев в Петровское и Невельский с супругой размещались на "Шелихове".
 
Ночь прошла тревожно. А утром, когда туман рассеялся и начался отлив, выяснилось, что «Байкал» сел на мель. "Шелихов" подошел  ближе к «Байкалу», но тут случилось непредвиденное: внезапно, на ходу стал тонуть «Шелихов».

Это судно было выстроено некачественно и уже не первую навигацию ходило без надлежащего ремонта. Оставалось одно — подойти как можно ближе к сидевшему на грунте «Байкалу», чтобы затонуть на возможно более мелком месте, погрузиться так, чтобы верхние части судна и палуба остались над водой.

"Вода доходила да наших пяток. Дети и старухи, не способные к  работе, бегали, кидались то в одну, то в другую сторону, толкались, кричали, рыдали, ища убежище против воды, которая все подымалась. Ах! Ужасная картина! Толкали друг друга, ушибались, каждый думал о себе, лица всех были покрыты как бы смертельной агонией, и они ломали себе руки. Мой муж окончательно меня успокоил, и я старалась придать хоть немного храбрости и надежды этим бедным существам. Я ходила от одной группы к другой, утешая их и объясняя, что опасность миновала, что все будут спасены, умоляя их оставаться спокойными и не волноваться за тех, которые работали для них. Увы! Это был напрасный труд! Они меня не слушали,- писала Катя родственникам".

 Когда спасательные шлюпки были спущены на воду и офицеры  барка   предложили Кате  первой спуститься в шлюпку, то она им отвечала: «Мой муж говорил мне, что при подобном несчастии командир и офицеры съезжают последними; я съеду с корабля тогда, когда ни одной женщины и ребенка не останется на нем, прошу вас заботиться о них». И хотя ее все-таки не послушали и, подхватив на руки, силой усадили в лодку вместе с другими женщинами, поведение Екатерины Ивановны в роковую минуту произвело сильное впечатление на окружающих. Авторитет молодой супруги начальника сразу возрос.

Все кончилось также неожиданно, как и началось. Помогли прилив и попутный ветер, а остальное сделали матросы и офицеры. В результате удалось сняться с мели без повреждений, без течи в корпусе. «Байкал» вновь оказался на плаву. В свое время на Гельсингфорских верфях он был построен так прочно, что ни одна доска, ни один гвоздь не оказались выбиты или сломаны. Мало того, почти не было и царапин.
Ну, а «Шелихов» тонул, погружаясь все больше, и одновременно разваливаясь на части. Что могло плавать — смывалось с палубы, выносилось из трюма, кубрика и кают. Погибли и подарки Великого князя Константина, которые он прислал Невельским в Охотск - мебель для обустройства их будущего жилья в Петровском и розовое пианино.

В Петровском, вопреки тревожным ожиданиям,  оказалось не так уж и плохо:для  молодоженов был построен небольшой трехкомнатный домик с кухонькой. В первое время Невельские должны были разделить свое пристанище с семейством Д. И. Орлова: его женой и двумя детьми.

Петровское больше напоминало военный городок, если не считать несколько построенных зданий, казацкие палатки, большие семейные палатки, в которых женщины пытались создать хоть какое-то подобие уюта, домашнего очага. Ближе к основанию песчано-галечной косы, на "материке" виднелись нивхские деревеньки. А с остальных сторон Петровское окружало море.

 Со стороны залива Счастья плескались волны, с северной стороны грохотало Охотское море, иногда даже заливая часть кошки, от соседнего островка Петровская кошка отделялась не широким, но вполне судоходным проливом.
 
Через много-много лет именно сюда сядет ширококрылый АНТ, и в честь прославленных летчиков назовут эти островки именами Чкалова, Белякова и Байдукова, но Петровская коса и залив Счастья сохранят свои прежние названия.

Римский-Корсаков( Воин Андреевич Римский-Корсаков -   русский мореплаватель, географ, гидрограф, писатель, реорганизатор системы военно-морского образования. Старший брат композитора Н. А. Римского-Корсакова), обследуя побережье Сахалина, Камчатки на шхуне "Восток" зашел в залив Счастье  и в Петровском посетил Невельских. К сожалению, встретиться с Невельским ему не удалось, в это время тот был в Сахалинском походе.

Вот что записал в дневнике Римский-Корсаков о Екатерине Ивановне:

"Два года тому назад, тотчас после свадьбы, из круга родных она приехала в это захолустье вместе с Невельским, который в ту пору только что положил основание зимовью. Конечно, надобно иметь сильную любовь к мужу, чтобы с хорошим воспитанием, привыкнув к обществу и развлечениям, не скучать и не унывать в такой унылой безжизненной местности, при лишениях самых существенных, потому что в первое время, покуда еще неустроенно было, чтобы американско-компанейские суда заходили сюда ежегодно — снабжать поселенцев всякими съестными и бакалейными припасами, чета Невельских могла позволить себе одну только роскошь: чай и сахар — да и то не расточительно, а в остальном можно было рассчитывать только на казенную морскую провизию, доставленную из Камчатки, да на рыбу и дичь...
... она не изнывала и не соскучилась, развела огород, занимается хозяйством, солит грибы, мочит бруснику и коптит рыбу, вошла во вкус занятий и своего мужа, усердно сочувствует его успехам и надеждам, так же как и он увлекается Амуром и Сахалином, и я поддразнивая ее на эту тему, очень весело с ней проболтал те немногие часы вечера и утра, которые я провел в Петровском".

Екатерина Ивановна довольно быстро выучила язык нивхов.
Геннадий Иванович в книге пишет о жене:

"Ласковое обращение со всеми приезжавшими в наши посты гиляками ещё более усиливало в них упомянутое убеждение (в том, что русские не хотят им ничего худого). Они охотно, без всякого опасения, всё чаще и чаще начали являться в Николаевское и в особенности в Петровское, где Екатерина Ивановна усаживала их в кружок на пол, около большой чашки с кашей или чаем, в единственной, бывшей во флигеле у нас, комнате, служившей и залом, и гостиной, и столовой. Они, наслаждаясь подобным угощением, весьма часто трепали хозяйку по плечу, посылая её то за тамчи (табак), то за чаем. Несмотря на то, что это общество никогда не мывшихся гиляков, одетых в собачьи шкуры, пропитанные нерпичьим жиром, было невыносимо тягостно не только для молодой образованной женщины того круга, к которому принадлежала моя жена, но и для всякой крестьянки, Екатерина Ивановна переносила с полным самоотвержением как эти посещения, так и их последствия, то есть грязь и зловоние, которое оставляли после себя гости в единственной нашей комнате.

Она понимала, что только этим путём мы могли приобретать понятия о стране пустынной и неизвестной, в которой нам предстояло действовать для блага Отечества. Такой радушный приём развязывал языки нашим гостям: гиляки и другие представители населявших низовья Амура народов с охотой и откровенностью рассказывали нам о положении края, о реках, его орошающих, о путях, по которым они ездят на нартах и лодках, о затруднениях и опасностях, какие могут встретиться при этих поездках, и о средствах к устранению их. Наконец, они знакомили нас с нравами, обычаями, образом жизни и вообще с положением и состоянием народов, обитавших в этом крае.

Один из гиляков с реки Амура, Накован, привез в Петровское свою молодую жену Сакони и просил, чтобы мы приютили её у себя, потому что гиляки селения Лянгр хотят её украсть у него. Екатерина Ивановна взяла Сакони под свое покровительство: её вымыли, вычесали и нарядили в сарафан и белую рубашку. После этого Сакони не мало была удивлена своей пригожестью и начала мыться и чесаться каждый день. Это послужило поводом к тому, что некоторые гилякские женщины начали являться в Петровское с просьбой, чтобы и их вымыли и одели. Надобно было видеть, с каким усердием матросы и их жены ставили этих гилячек у залива и отмывали наросшую грязь на их лицах. Зато с каким удовольствием эти нимфы смотрели потом на себя в подаренные им зеркальца.

Один из более наблюдательных гиляков, по имени Паткен, живший в соседней с Петровским деревне, видя, что мы копаем землю, чтобы посадить картофель, и не умираем от этого, как гиляки до сего времени думали. ( По их понятиям, всякий копавший землю и сажавший в нее что-нибудь должен был сейчас же умереть)  обратился с просьбой, чтобы моя жена научила его жену сажать картофель и ходить за ним. Екатерина Ивановна вскопала с женой Паткена маленькую грядку, посадила картофель и наблюдала, чтобы гилячка полола его и поливала. Надобно было видеть, с каким удовольствием семейство Паткена благодарило Екатерину Ивановну, когда у них вырос картофель и когда все они остались здоровы и никто в деревне не умер от его употребления.
Так началось в неведомом доселе пустынном крае распространение цивилизации и судостроения".
В этой главе использованы материалы из книг:

Алексеев А.И. Амурская экспедиция 1849–1855 гг. М., 1974.
Невельской Г.И. Подвиги русских офицеров на крайнем востоке России 1849-55 гг. ... Изданы супругой покойного Екатериной Ивановной Невельской под редакцией В. Вахтина. ..