Инцидент К

Над этим рассказом я, под давлением друзей, корпел несколько месяцев. Мне не было велено молчать, видимо, информация о произошедшем инциденте не распространилась за пределы моей деревни, оно и к лучшему. Но я всё равно взываю к вам, читающим эти записи, делу нужен ход! Быть может, общественный резонанс сдвинет его с мёртвой точки, и начнётся полноценное следствие?

Поначалу я собирался опубликовать те неказистые записи, что были сделаны мной спустя всего пару дней после нижеописанного кошмара, но мои товарищи из интернета настояли, чтобы я привёл всё в надлежащий вид и с особым вниманием к деталям описал произошедшее.

Это случилось два года назад. Стоял пасмурный осенний день, мы — это я, Кеша и Ванька — собрались на моём огороде за домом. Ждали старших, дед с бабушкой должны были принести лопаты.

Парни были на взводе, да и я тоже. За несколько часов до наших полевых работ в деревне произошёл пугающий инцидент. Местный, как о нём шептались, колдун склеил ласты у кладбищенской ограды. На рассвете пришёл туда в длинных лохмотьях и со свечкой в руке, кричал что-то с минуту, чем очень напугал живущих поблизости бабулек, а потом, по словам свидетелей, сбежавшихся на шум, запрокинул голову назад и рывком насадился глазами на острые прутья невысокой ограды. Меня эти прутики, похожие на маленькие копья, всегда страшили, боялся вот так налететь на них животом или глазами. А тут тебе наглядная иллюстрация страха. Конечно, нам с пацанами хотелось сходить туда, посмотреть на жуткий труп колдуна, придумать каких-нибудь страшилок, а потом рассказывать их девчонкам по вечерам. Но взрослые всё предусмотрели, меня запрягли выбирать картошку, а Кешу с Ванькой родители отправили на помощь, лишь бы мы не бродили по деревне, пока не приедет скорая и полиция.

— Слышь, Макс, — спросил меня Кеша, — ну чё нам сделают? Быстро сгонять туда-сюда, хоть издалека посмотреть, как его там разворотило. Я уже даже название всему этому придумал. Инцидент К. Где К – это кладбище!

Кешка был самым младшим, вечно рвался в приключения, потом выдумывал на их основе невообразимую чушь и рассказывал её во время наших посиделок.

Ванька рассмеялся.

— Зря ржёшь, — обиделся Кеша, — последний понедельник живёшь. Я тут книгу читал, там написано, что колдуна надо сжечь, а прах в разных местах похоронить, иначе из его трупа вырастет лес и…

Я перебил его, жутко мне сделалось от Кешиных слов, ещё и смазанные серые облака, затянувшие небо, наводили какую-то необъяснимую тоску. Я посмотрел на влажную чёрную землю, представил себя седым и дремучим стариком: за моими плечами осталась долгая жизнь, а впереди только эта чёрная земля и такая же чёрная неизвестность.

Кеша вопросительно посмотрел на меня, я отвел взгляд и увидел в самом начале огорода бабушку. Она шла к нам одна, без деда и без лопаты. Что-то щёлкнуло внутри меня, сердце заколотилось быстрее, я побежал ей навстречу.

— Ребята, домой идите, — кричала бабушка.

— Бабуль, ты чего? — Я помню, как схватил её за плечи, а она трясущимися руками принялась гладить меня по голове.

— Максимушка, пошли домой, дед сейчас придёт и поедем, — лепетала она, и на мечущихся глазах её с каждым словом скапливались слёзы.

Кеша с Ванькой поморщились, попрощались со мной и пошли вдоль огорода к своим домам.

Бабушка крикнула им вслед: «Быстрее, ребята, вас обыскались там».

— Бабуль, — вновь начал я, — мы же их сами позвали, что случилось-то?

— Ох, ох. — Бабушка схватила меня за предплечье и потащила за собой к дому. — Пойдём быстрее, Максим, конец света случился, ой, Господи, дай сил успеть…

И она, срываясь на хрип, стала читать молитву и креститься свободной рукой.

В доме бабушка вела себя очень странно, носилась из угла в угол, сыпала соль у порога, втыкала над дверьми и окнами булавки, брызгала по углам святой водой. Мне — городскому старшекласснику, атеисту и скептику — тогда в голову лезли мысли о старческом безумии. Я даже стал сомневаться, действительно ли дедушка ушёл в церковь, а не валяется где-нибудь в подвале с переломанным позвоночником?

— Бабуль… — робко начал я, когда она закончила все приготовления и обессиленная рухнула на диван рядом со мной. — Ты чего боишься?

Бабушка уже приоткрыла рот, чтобы ответить, но так и застыла, широко раскрыв глаза. Она смотрела на окно позади меня.

— Максимушка, — прошептала она, — занавесь окошко быстрее и сюда беги.

Бабушка медленно поднялась с дивана и со стоном опустилась на колени, присела посреди комнаты и на четвереньках поползла прятаться за изголовьем их с дедушкой кровати. От ужаса у меня свело челюсть, за окном никого не было, лишь пустая, занесённая опавшей листвой улица за нашим зелёным забором, но что-то в этом виде было не так, и эта неправильность внушала мне животный страх. Я потянулся к занавеске, и тут меня прошибло током: наша калитка, обычно закрытая на шпингалет, была распахнута. Я не увидел этого сразу только потому, что наивно разглядывал пустую улицу за забором, вместо того, чтобы осмотреть то, что находилось под самым носом.

Занавеска стала дрожать вместе с моей рукой. Бабушка позвала меня из своего укрытия. Её нервный шёпот стеганул меня со спины, я дёрнулся и сорвал занавеску с хлипких крючков. Бабушка истошно закричала, схватившись за голову. Окно, возле которого я сидел, разлетелось, с хрустом переломилась деревянная рама, а стёкла точно из фонтана, брызнули на меня и порезали правую щёку и ухо. Лицо, похожее на подгоревший блин, с отвратительными жёлтыми дырами вместо глаз, забралось в комнату. Тело его было одето в грязное тряпьё, походящее на чёрный классический костюм с белой рубашкой. Упырь вытянул костлявую руку и схватил меня за воротник.

Бабушка выскочила из укрытия, схватила табуретку и с размаху несколько раз приложила мерзкое существо по серому черепу. С тошнотворным звуком он скомкался, как гнилая картошка, из жёлтых дыр побежали чёрные жуки, а в образовавшейся на макушке ране закопошились бледные опарыши. Меня вырвало прямо на жуткого упыря, и если бы не вовремя подоспевшая бабушка, то я бы лежал без сознания прямо на нём в компании противных насекомых.

— Максим! — приговаривала она, несильно хлопая меня по щекам. — Держись, милый мой, держись.

Сейчас, перечитывая эти строки, я едва не задыхаюсь от подкатившего к горлу кома. На глазах наворачиваются слёзы, испуганное лицо моей любимой бабушки посмертной маской вросло в память. Но в тот момент меня обуяло странное безразличие, вызванное, возможно, испытанным ужасом. Бабушка тащила меня за руку в сени, потом, срываясь на хрип, кричала, чтобы я лез на чердак и прятался там до прихода деда, но мне было противно от её паники. В горле страшно пересохло, в нос бил мерзкий запах рвоты, я вырывался, не слушался, огрызался, уходил куда-то вглубь дома, спотыкался на ровном месте и никак не мог сообразить, что вообще сейчас происходит.

Моя прострация схлопнулась и растворилась в океане пугающих мыслей и паники, когда в разбитом окне появился ещё один монструозный упырь. Он сохранился лучше предыдущего, и я узнал в обвисшей и местами дырявой кожаной тряпке, некогда бывшей лицом, нашего почившего несколько месяцев назад соседа. Сколько себя помню, он всегда был без рук, инвалид детства, лишённый верхних конечностей. Хвала этому обстоятельству, что безрукий мертвец не смог забраться в дом.

Бабушка, заметив его, вцепилась мёртвой хваткой мне в руку и потянула за собой. Упырь тоже заметил её. Он, видимо, до бешенства ненавидел свою немощность. Не сумев заскочить в окно с нескольких прыжков, он отступил от дома, встал около забора и завизжал, но звук этот не был схож с человеческими воплями, такие высокие частоты человеку попросту не под силу воспроизвести.

Бабушка побледнела, и я почувствовал, как рука её холодеет.

— Где же дед твой есть, — плакала она, — лезь на чердак немедленно!

Мои ладони вспотели, а ноги стали ватными и неуклюжими. Чуть не сорвавшись с приставной лестницы, я забрался на чердак и протянул бабушке руку. Она медлила, всё ждала прихода деда, но тот никак не возвращался. Когда бабушка решилась подняться, в комнате разбилось второе окно. Я видел, как в сени врывается огромный широкоплечий бугай, это был захороненный совсем недавно комбайнёр Марат. Его пожелтевшая кожа омерзительно вздулась, один глаз выпал и качался, как бубенчик у детской шапки. Бабушка испуганно прикрыла рот рукой. Марат бросился к ней, с грохотом опрокинул лестницу на пол, жадно вцепился в бабушкин живот и с ужасным воем и пугающей лёгкостью стал рвать её, как ненужную ткань.

Я кричал так, что сделалось больно в горле. Не хватит слов, чтобы описать то отчаяние, с которым мне пришлось захлопывать люк на чердак и заваливать его разным тяжёлым барахлом.

Марат всё выл, разбрасывал по сеням кровавые ошмётки. Слава всем святым, что я не видел этого ужаса, но мне никогда не забыть тех хлюпающих звуков ударяющихся об стену кусков плоти.

Слёзы застилали глаза, я не успевал утирать их, лицо и руки были мокрыми, в голове стучало. Теперь, когда дом захвачен восставшими из могил тварями, выход был только один – ломать заколоченную дверцу на чердаке. Я в спешке не заметил лежащий совсем рядом дедовский топор, поэтому схватил вилы и кое-как в истерике выкорчевал прибитую поперёк дверцы доску. На чердак уже ломились, это был огромный комбайнёр Марат, он выл, бил головой по люку, отчего тот немного приподнимался, затем бугай резко просовывал в образовавшуюся щель распухшую руку с четырьмя оставшимися пальцами и старался отбросить мешающий ему хлам, но каждый раз терпел неудачу. Я безжалостно всаживал острые вилы ему в кисть, набрасывал на люк всё, что только удавалось найти: мешки, инструменты, деревяшки, черенки от лопат и ржавый металлолом. Прыгать из чердачной двери я никак не решался, боялся разбить голову или сломать ноги, но варианта лучше не было, ведь дверь вела прямиком во двор дома, откуда я мог двинуть на огород.

Страх комком скопился в животе, немного выше пупка. Я знал это чувство, оно было со мной в те моменты вязкого предвкушения испуга, когда во время ночных посиделок Кеша делал голос тише и тише, готовый в любую секунду воскликнуть или, скорчив рожу, кинуться на самую впечатлительную девочку, чтобы та своим оглушительным визгом перепугала всех остальных.

Высота пугала меня, но и оставаться на чердаке я больше не мог. Схватив с люка белый мешок, забитый опилками для бабушкиных клеток с кроликами, я сел на край чердака и свесил ноги из двери. Мешок, по задумке, должен был смягчить падение, но уже на подлёте к земле его увело немного вбок, поэтому, приземлившись, я до мяса стесал левую коленку, благо кости остались целы.

Видела бы меня моя физручка, с окровавленной ногой несущегося по земле с завидной для любого школьного спортсмена скоростью.

Когда я добрался до домов на другой стороне огорода, навстречу мне из-за сарая выскочил Кеша. У него была разбита губа и сильно изуродовано правое ухо. Он схватился за меня, стал обнимать и плакать.

— Макс, я только домой зашёл, а там всё уже, они маму сгрызли!

Кеша умолк, глаза его широко раскрылись, он смотрел за моё плечо. Страх полоснул меня, как лезвие, и тянущей болью осел в груди. Я обернулся. Нелепо задирая ноги, по огороду мчался безрукий упырь. Кеша запричитал неизвестную мне молитву и дрожащими руками стал набирать в охапку крупные комья земли. Я тогда пожалел, что не прихватил с собой вилы.

Кеша замахнулся и бросил первый снаряд, он прилетел покойнику прямо в голову. В уши нам ударил противный писк. Тогда я, осознавший, что на этот зов сейчас сбежится ещё несколько тварей, разбежался и что было сил вмазал гниющему уроду ногой по животу, тот упал на спину. Ноги упыря походили на бешеные лопасти, лишённые тормозов они били по земле, подбрасывали её. Тут же подскочил Кеша. Кряхтя и матерясь, он набил рот чудовища комьями земли, а потом стал неистово колотить монстра ногами по голове.

Жгучая ненависть охватила и меня, я в ярости втаптывал ужасное порождение чёрного колдовства обратно в землю. А потом мы смылись оттуда, хотели спрятаться на крыльце сельского медпункта рядом с дорогой, поймать первую попутку и умчаться как можно дальше. Но на полпути Кеша остановился и захныкал. Сладостный аффект, что уберегал его сознание от трезвого осмысления произошедшего, отступил в самый неподходящий момент. Мой друг закусил разбитую губу, схватил себя за волосы и принялся тихо звать маму. Как на зло тут же из-за угла заброшенной котельной, около которой мы остановились, выскользнула тройка серых скелетов, облепленных комьями мокрой земли.

Я взвалил хиленького Кешу себе на плечо и протащил его за котельную, до высокой трубы, растущей из метрового куба, покрытого чёрным настилом, походящим на рубероид. Сам же я поднял с земли два крошащихся куска красного силикатного кирпича и забрался на торчащие из трубы широкие скобы.

Вспахивая острыми остатками ступней землю, скелеты, лишённые даже сгнивших мышц и гонимые лишь зловещей и неведомой мне силой, двигались медленно и аккуратно. Я очень боялся, что они обступят покрытый рубероидом куб и заметят бьющегося в лихорадке Кешу — ещё одной показательной смерти моё сердце попросту бы не выдержало.

В бешенстве я запустил кусок кирпича в скелета, шедшего первым. У того с хрустом разлетелась скула. Нежилец споткнулся и рухнул, но сию же секунду поднялся на хлипких косточках рук и вновь зашагал ко мне. Второй кусок кирпича выпал из моей вспотевшей ладони и мелкими осколками разлетелся по рубероиду. Грудь сдавило. Если человекоподобных упырей ещё брала грубая физическая сила, то этих, воистину восставших, остановить могла лишь та сила, которая их разбудила.

Я спрыгнул с трубы, приземлившись на покалеченную ногу, взвыл от боли, но не сдался. От моих криков Кеша, кажется, пришёл в себя. Он посмотрел на приближающихся к нам монстров, сам схватил меня за руку и повёл через сухие заросли за трубой прямиком к дороге.

Скелеты не догнали нас, видимо, во всём этом невообразимом восстании мертвых они — медленные и неуклюжие — играли лишь декоративную роль.

Дверь медпункта оказалась открыта. Внутри было душно, а в процедурной без окон, где мы и притаились, пахло спиртом и аммиаком. Меня сильно разморило, затылок адски ныл, глаза слипались, и в размытых видениях ко мне ковыляли три перекошенных скелета, а в ушах всё ещё стоял писк упыря, втоптанного нами в землю.

Не прошло и десяти минут, как в здании медпункта что-то громыхнуло. Я сидел в углу, перевязывал ногу бинтом, а Кеша стоял, сжав в руках большие ножницы, рядом с дверью, поэтому он первый увидел пришедших. По глазам своего друга я понял, что дело совсем плохо, ещё и вой чудовища оказался до боли знакомым, сомнений не было — пришёл омерзительный бугай Марат. Его жуткая рука мелькнула в процедурной. Так и не закончив с перевязкой, я подскочил с места и с разбегу вмазался в тяжёлую дверь плечом, отхватив крепким ударом руку бугая по самый локоть.

В своё оправдание оговорюсь, что изнутри процедурная никак не запиралась, а возможности быстро забаррикадировать дверь у нас не было. Марат распахнул её, кинулся на меня, но наступил на свою руку, что валялась на полу, поскользнулся и, падая, зацепил Кешу, тот успел всадить ножницы упырю в глаз.

Я же выбежал в коридор, потом в смотровую, там, разламывая почерневшей рукой осколки стекла, за окном стояла жуткая улыбающаяся женщина. Я в ужасе вскрикнул, схватил первое, что попалось под руку — небольшую бутыль с медицинским спиртом — и бросил её в улыбающееся лицо. Упыриха отступила и скрылась.

Не теряя времени, я снова ринулся в коридор и наткнулся там на скелета с проломленной челюстью. По следам кирпичной крошки в трещинах черепа сразу угадал жертву моего меткого броска. Этот факт меня даже немного воодушевил, принизил костлявого противника. Неповреждённой ногой я вмазал ему по тазу, пригнулся и кинулся к выходу, но ловкий скелет вцепился мне в руку и дёрнул на себя. Вырываясь из цепких острых костей, я до крови разодрал себе руку и едва не выбил глаз, когда сильно ударился лбом о дверной косяк. В ушах запищало. Последнее, что помню – это зарвавшийся в медпункт дед с ружьём в руках.

Окончательно я пришёл в себя уже в городской больнице. Со мной в палате сидела заплаканная мама, она гладила меня по голове и говорила, что волноваться не о чем, и что теперь всё позади. Тогда-то я и заметил, что одна рука моя привязана к металлическому изголовью больничной койки. С тех пор всё в моей жизни пошло не по плану. Экзамены я не сдавал, в институт и в армию не пошёл, родители сменили нашу просторную трёшку на тесную однушку с совмещённым санузлом. Никуда меня не выпускают, всюду ходят со мной, и только последние несколько недель наконец-то начали оставлять меня одного в квартире. Этим одиночеством я и пользуюсь, пока пишу свой рассказ.

С Ванькой мы больше не виделись. Кешу видел один раз всё в той же больнице, ходил с забинтованным ухом и смотрел на меня, как на умалишённого. Про деда с бабушкой ничего не слышно, родители говорят, что с ними всё в порядке, но я-то знаю, что дело здесь не чисто.

Единственная надежда на вас, расскажите об этом всем. Чёртов колдун сделал что-то бесчеловечное, перед тем как насадиться глазами на кладбищенскую ограду, в этом я уверен. Только вот никак не могу вспомнить название своей деревни, но я обязательно вспомню! И всё встанет на свои места.


___
Исключительное право на озвучивание рассказа принадлежит каналу DARK PHIL