Из фастовской записной книжки

Баба Юля прикармливает бездомных собак и кошек, что очень злит её соседа деда Мыколу Буйвола.
- Нащо ти їх підгодовуєш? – ругается Буйвол. - Вони ж, падло, знуту роблять у мене на городі!
Он уже отравил несколько собак и кошек, а однажды у себя в сарае повесил красивого пса, помесь немецкой овчарки с дворнягой.
Баба Юля живёт одиноко в своей маленькой глинобитной хатынке. Свою нерастраченную любовь она изливает на зверьё бесприютное, людей же стесняется и избегает.
Иногда мы сходимся с ней у колодца, и тогда я помогаю ей достать воды и подношу ведро до её хатынки.
- Хай Бог тобі дасть хорошу жінку і діток! – желает она мне и крестит жилистой, высохшей до прозрачной кожи рукой. – Я за тебе молюсь!
В красном углу её хатки висит икона, под которой постоянно горит лампадка. Ни у кого больше из наших соседей я не видел лампадки. (1976)

***
Первомайская демонстрация.
- Да здравствует советская молодёжь! – звучит из динамиков, когда наша школьная колонна вступает на площадь.
- Ура, ура, ура!
Только прошли мимо трибуны – все расшалились: толкаемся, гогочем, свистим.
Портрет Брежнева опустили и несём вниз головой.
- Вы что, мерзавцы! – орёт на нас с тротуара орденоносный старик. – Как вы с лидером партии обращаетесь! Кастрировать за такое надо! (1976)

***
В полупустом «лазе», следующем в Кощиевку, сидят на заднем сидении двое, с виду восьми- или девятиклассники.
Она пересказывает ему монолог Хазанова, который вчера смотрела по телевизору:
- Приходить, значить, студент додому до одної дєвчонки, а її мамаша його встрічає. “Ти чого прийшов,”- питає. – А він: “Жениться”. Ха-ха-ха! Представляєш? Він її всього два рази в жизні бачив і каже: «Жениться».
Он не смеётся.
- Він її всього два рази бачив! І прийшов жениться! Представляєш?!
Он:
- Ну і шо, вийшла вона за нього?
Она:
- Та ти шо! Причом тут ето? Шутка в тому, шо вона його тільки два рази в жизні случайно бачила!
Он:
- А ти сама, небось, вискочила б. Ги-ги-ги-ги-ги!
Рассмешила-таки. (1976)

***
- Бабця очень добрая была, а дед строгий. Гонористый был поляк, на фаэтоне ездил.
Как станут вспоминать о моём прадеде, бабушкином отце, так сразу возникает этот фаэтон, лакированный, на мягких рессорах.
Фаэтон для матери – это признак не только достатка, но и шляхетности. Но мне трудно было поверить в принадлежность прадеда к аристократическому сословию. Если я ещё мог, напрягши фантазию, представить свою бабушку дочерью шляхтича, то её сёстры, баба Нина, а особенно баба Лёня, были, в моём представлении, из самых-самых низов.   
Мы идём с матерью по лесополосе, которая тянется вдоль бышевской трассы, идём к тому месту, где стоит стела «Слава советскому народу – народу-труженику!»; оттуда, под тополями, или, как их называют у нас, сокорями, начинаются трюфельные места. У нас в руках по детской лопатке и по ведру. Мы внимательно смотрим под ноги: ищем растрескавшиеся бугорки.
То, что мы вёдрами собираем аристократические грибы, для матери лишний повод гордиться за своё социалистическое отечество. Но когда приливает к ней эта гордость, она почему-то вспоминает о «шляхтиче»-деде, ездившем на фаэтоне с рессорами.
- А в тридцать втором почему они не голодали? - спрашиваю у неё.
- Кто тебе сказал, что не голодали?
- Бабушка.
- Ты её слушай! Она всё забыла! Она ещё маленькая была!
- Как маленькая? Ей было десять лет, столько же, сколько и мне.
- С голоду не пухли, но, конечно же, голодали.
- А ты откуда знаешь?
- Бабця рассказывала. Она часто вспоминала о тридцать втором.
- И почему они не пухли, а другие пухли?
- Не знаю. Дед, наверное, умел договориться.
Ездил на фаэтоне. Умел договориться. А ещё, говорят, сильно пил. Баба Нина и баба Лёня в него. А моя бабушка, видимо, в мать, в мою "прабабцю". Та спиртного в рот не брала.
Вижу, мать наклоняется, тычет лопаткой в траву.
- Есть. Смотри, какой большой!
И я тоже заметил под сокорем растрескавшийся бугорок. Теперь не до разговоров. Начинается охота за аристократическими грибами. (1978)

***
Сельский автобус.
На остановке вскарабкивается в салон по ступенькам лукавый мордастый добродий в грубом овечьем тулупе.
- Ого! – восклицает он сиплым голосом, явно привыкшим к хохмам, остановившись взглядом на молодице-кондукторше. - Оце так Петренко Віктор Павлович! Оце так дірєктор АТП! Ти бач, яких крупнокаліберних стюардес набрав собі!
Кондукторше это не нравится.
- Ти на себе в зеркало подивись, - ворчит недовольно.
- Ой, лишенько! – всплескивает в ладони сидящая рядом со мной звонкоголосая баба, обнажив полный рот блестящего никеля. – Мань, ти чула? Він її стювардецьой назвав! (1978)

***
- Мамаша, ты просила яду? Вот тебе, пожалуйста.
- Я не просила яду.
- Как же не просила? Ты сказала, что хочешь отравиться.
- И ты готов меня отравить?
- Я? Это ты меня попросила.
- И ты дашь мне яду?
- Это не яд. Это глюконат кальция. Просто ты меня достала своими истериками.
- Ты дашь матери яду?
- Я говорю тебе, что это глюконат кальция! Вот смотри, я его съем. Видишь, я съел таблетку? Проглотил. Видишь, живой?
- Дожила! Собственный сын хотел меня отравить!
- Прекрати, я тебе сказал! Иначе я за себя не ручаюсь! (1978)

***
Свинья жила в хлеву тихо и умерла тихо.
Её убийца хвастается (называя себя в третьем лице):
- Дядя Володя – специалист! Я за свою жизнь столько свиней заколол, сколько у меня волос на голове!
Пришёл сосед:
- А я й не чув, як різали.
Дядя Володя:
- А вона й не кричала. Тихо вмерла, наче жінка.
Куски свинины развешены по деревьям в саду. Слетелось вороньё, сороки, вдоль забора крадётся соседский кот. (1978)

***
- Та це шо, правда, шо ти за Миколу замуж ідеш?
- А нехай він подохне, шоб я за нього йшла!
И Мыкола не подохнет, и она за него замуж пойдёт: заявление в загс уже подано, и свадьба назначена на майские праздники. (1979)

***
- Я так хочу води, шо вип'ю п'ять відер!
- Та не бреши!
- Спорим!

***
- В Макарове больница лучше, чем в Фастове.
- Глупости! Везде они одинаковые!
- Не знаешь – так не говори! Деда Макара в Макарове положили – так он жил, а в Фастове положили – сразу умер.

***
Автобус забит – и у всех уставшие, измождённые лица.
Старик… С утра пьян, волосы взъерошены (в мороз – без шапки), а глаза – пронзительные, режущие душу: загнанный? из дому выгнанный?
Дряблая старуха на костылях и в лохмотьях. Ей бы место следовало уступить, упадет ведь на костылях, но рядом восседает самодовольная сытая сволочь: глазенки подлые, без малейшего намека на совесть. А ведь и его жалко, и он несчастен: сволочью и помрет, так и не узнав, что жизнь могла быть другой, несволочной…
А в Киеве мается, горе мыкает мой отец.
Кондукторша толкается локтями. Ей положено, она нас обилечивает. В затёртом ватнике, несчастная, и другой жизни у нее никогда не будет… Мне она отрывает счастливый билет, и я знаю об этом еще до того, как он попадает мне в руку.
Да, я счастлив за счет несчастья этих людей.
На остановке зашла цыганка и полезла напролом на середину автобуса. Пьяный старик не выдержал, обругал ее.
- В тебе черт сидит, - спокойно и веско рубанула цыганка.
- Дома сиди, зараза! – вызверился старик.
- Иди ты …! – не повышая голоса, трехэтажно послала его кареглазая.
- Сама ты иди …! – старик послал её в точности в то же место, выказав бедность воображения.
Цыганка вознамерилась было плюнуть ему в лицо, но в последний момент что-то ее удержало. Молча полезла дальше, а старик еще долго не мог успокоиться и обзывал ее «курвой цыганской».
От их перепалки лица пассажиров просветлели, и они больше не казались такими несчастными и замученными. (1981)

***
Отец предложил ребёнку съесть счастливый билет, который ему оторвала кондуктор в автобусе.
- Будешь, - говорит, - счастливым.
Ребёнок посмотрел на него недоверчиво.
- А ты разве ел билеты? - спросил.
- Съел один в детстве.
- А почему же ты тогда не счастливый?

***
- Років з чотири тому мій батько вигнав дві сулії самогону і закопав його в горіднику. Думали, дочці на весілля буде, Галці, моїй сестрі. Весілля тоді не состоялось „по нє завісящім от нас причинам”, але дівка гарна, знайшла собі другого, і ось у цьому году зібрались-таки зіграть її весілля. Ну, конєшно, вспомнили про самогонку. „Давай, - кажу, - батьку, одкопаю”. „Я сам”, - каже.
А мене послав у гОрод по якомусь ділу.
Прихожу я з  гОрода – батько сидить в траншеї по пояс посеред города і матюкається на чому світ стоїть. Немає сулій! А на слєдующий день, мєжду прочим, весілля! Беру і я лопату. „Де ти закопував?” – „Наче тут”. Риємо удвох. До вечора півгорідника розрили – немає сулій.
„Сусіди викопали”,- каже мати. Батько в отвєт псіхує: „Що ти, - каже, - п...? Як це вони могли незамєтно викопать?” – „Тоді, значить, це ти випив”, - мати йому. Чуть не побилися прямо на городі. Я тоже псіхонув (а що ви думаєте: півдня, як ідіот рив траншеї!), кажу їм: „А-ну заткніть, б..., пельки нємєдлєнно, а то я вас зараз у цих траншеях обох закопаю!”
Але ж нада шо-то робить! Завтра ж весілля! Хорошо, сусід, дядь Микола підвернувся: приніс з дому лозу, якою воду шукають, ну де криницю копать, і ця лоза показала на кущ смородини.
„Не може буть під кущом!” – каже батько. – „Давай копай”,- кажу йому.
Викорчували кущ, копнули ще пару раз – точно, тут вони! Обидві сулії в целості і сохранності! Чотири ж года пройшло, за цей час хороший кущ виріс, а ми півгорідника перекопали, а під ним копнуть не догадались. (1988)

***
В разгар перестройки и гласности кто-то написал ночью аршинными буквами и масляной краской на стене фастовского дома культуры:
«НА НАС ЧЕКАЮТЬ СТРАШНІ БІДИ, БО НАМИ ПРАВЛЯТЬ ЛЮДОЇДИ».
С тех пор прошло несколько лет, власть в городе перешла к националистам, а надпись так и не стёрлась.
- А всё-таки народ руховцев не принимает, - рассуждает Н., приехавший в гости к старому приятелю Г. – Считает их первобытными каннибалами.
Он не знает, что Г. сам ревностно прислуживает националистам, надеясь пробиться в большие начальники.
Встретившись с мэром городом, Г. рассказывает ему как смешной анекдот о том, что один киевлянин, которого он "случайно подслушал на остановке", понял эту надпись превратно. Но мэру анекдот совсем не понравился.
- Хм, действительно,- говорит он, - это наш недосмотр. Кто не знает, может подумать, что это мы, нынешняя власть, людоеды. Глагол-то стоит в настоящем времени.
В тот же день мэр даёт распоряжение немедленно надпись закрасить.
Каково же было его изумление, когда через несколько дней та же надпись появилась на том же месте! (1993)

***
Иван И., вернувшийся из Усть-Ишима, где он два года шабашил, рассказывает соседу:
- П’ють кацапи страшенно! Після получки все село три дні в жопу мертве! Але, надо оддать їм должноє, за хозяйством дивляться. Якими б п’яними не були – корову об’язатєльно подоять. Наш сусід, молодий парєнь, але зовсім вже зпився, живе один: і мати, й батько вмерли. Так він кажний день корову подоїть, на четвєрєньках буде повзти, відро в зубах, підмиє, все чин чином. Прийшов однажди: “Ян, дай рюмку одєколона”. “Нашо тобі одєколон? – питаю. – Я тобі краще рюмку водки наллю”. “Нє, - каже, - лучше одєколону”. Ми в нього попросили: “Продай нам півня”. “Сейчас”, - каже. Взяв ружйо і бабах в півня дроб’ю! У півня не попав, зате три курки вбив. П’яний же був... Вони і свиней не ріжуть, а з руж’я б’ють. Ковбас не готовлять, голову викидають – ужас, скільки добра переводять! Фаршу накрутять, в колобки скатають – і в комору. Або ще пару відер пєльмєнєй нароблять. Сало не одділяють: вони поросят малими забивають, коли на них сала ще немає... А безхозяйственность яка! Скільки бензину зря палять, скільки всього розбазарюють! Телята в болотах гибнуть! Ми там м’яса не купляли: находили відбившихся телят, забивали, краще м’ясо забирали, а остальне закопували... Матюкаються – всі підряд: і старухи, і діти. Я своїй тіпа тьощі (ну, матері Галки, з якою я там зійшовся) не видержав, говорю: “Перестаньте матюкаться, а то вуши в’януть!” Татар там багато. Там цілі дєрєвні татарські. І я скажу, шо вони непогані люди. Я багатьох татар знав – отлічні рєбята. Всі – вєрующі, причом не тільки в бога, а й в заговори всякі, в шаманів. Там ше стара релігія. Але не думайте, шо це шуточки. Я вначалі тоже так односився: а-а, чепуха. А потом – сам свідєтєль! – одну дівчину так заговорили, шо вона почала на очах чахнуть. Через год померла. (1993)

***
На остановке автобуса баба рассказывает знакомой:
- Моєму сину квартиру дали, гарну, двухкомнатну, вони з жінкою все розпланірували, де яку мебель поставить. І шо ж ви думаєте: тут заявляється звідкись полковнік, квартиру у сина одбирають і оддають йому. Ви таке бачили! Але ж є Бог на світі, є! – Баба размашисто крестится: от лба до паха, а потом мимо обоих плеч. – Не пройшло й місяця – знаходять діти в піску бомбу, ця бомба взривається, і сина полковніка – на дрібні клочки!
- Да ви шо?! Ой, як жалко дитину!
- На дрібні клочки! І полковник кудись уїжджає, не зміг, значить, далі жить там, де погибло його дитя.
- Ой, жалко чоловіка.
- Жалко, і мені жалко. Нехай Бог відвертає нас від такого. Але ж і недаром кажуть: на чужому горі щастя не построїш. Викинув він мого сина з квартири – Бог його і наказав. (1994)

***
Только вчера Лёня клялся жене, что больше в рот не возьмёт ни капли, - а сегодня снова пришёл домой подшофе.
- Всьо! – заявила жена. - Терпіння моє лопнуло! Даю тобі півчаса: збирай свої вєщі і вимітайся до чортовой матері!
Лёня жене не поверил, не стал собирать чемодан. Подумал: "Перемелется - мука будет". Взял свой старый кожух и ушёл в сарай. Оттуда через десять минут послышался громкий храп.
Утром Лёня проснулся – и видит перед собой чемодан.
- Ах, ты ж! – выругался.
Сунулся в хату – заперто изнутри. Стучал, стучал кулаком в дверь – жена не открывает. Но когда ногой стал стучать – окно распахнулось.
- А щоб тобі, падло, в голові так грюкало! - заверещала оттуда жена. - Йди звідси, алкоголік ти чортовий, щоб мої очі тебе не бачили!
- Ты чего материшься? - огрызнулся Лёня. - Какой я тебе алкоголик?
- А хто ж ти! Сказала: не пущу - і не пущу!
Лёня обиделся. С трезвым она никогда с ним так не разговаривала.
- Ну, хорошо! – сказал он. – Хорошо, я уйду! Но только ты пожалеешь!
- Ой, ой, ой!
Плюнула и окно захлопнула.
Лёня вернулся в сарай, взял там косу…
Сначала он выкосил помидоры, потом капусту, потом разметал кабачки и принялся за картошку.
- Лёнь, ти шо робиш? – услышал он удивлённый возглас соседа из-за забора.
- Вот вам! - отбросив косу, сделал отмашку по локтевому суставу Лёня. - Русские, когда отступают, добра врагу не оставляют!
Весь огород почти вычистил.
Выскочила жена и завыла на весь околоток. "Чтоб ты подох!" - желала она Леониду.
На следующий день они помирились.