Ягода кулацкого дерева. Глава 21. 1947 год

 Очередной год не прибавил радости. Работать не  стало легче. Кормов нет или почти нет, инвентаря (ведра, вилы, лопаты) тоже нет, так как колхозу купить не за что, а принести из дому нечего, поскольку – одно разорение и нищета. Одежда, как и всё остальное, тоже от- сутствовала. Кто умел, имел желание, исходный материал и было на чём, ткал, прял, шил. Короче, сам себя одевал. Вера Васильевна  плела носки. За них выменивала у предприимчивых хуторян – платок, например, кофту, отрез белого полотна, из которого и сейчас носит платье. Покрасила отваром луковой шелухи, отнесла – сшили. А пальто и фуфайки не было. На работе просила у тёти Наташи. Та ведь теперь  уже не свинарка, а опытная заведующая. Так и ходила в чужом, лоснящемся от  жиров и времени, одеянии. Когда уходила домой, надевала пару кофт и пиджак. А фуфайку  отдавала. Так и с резиновыми сапогами, в которых стельки – из соломы. А фонарь, так вообще  один на две фермы - конюшня и свинарник. Где срочно требуется, туда и несут. Не раз во  время  опороса свиноматки приходилось бежать по темноте и просить. А просить  у кого? У Мирона! А он, заете, какой липкий до баб. Как увидит Веру Васильевну, так съел бы глазами. Руки не знает куда определить. И на плечи ей положит, и талию  обнимет. Она увертывается, гонит, отталкивает, отговаривает не вести себя так, а ему, хоть кол на голове теши. Глазами всех бы «перепортил», да не подпускают. Хоть не  показывайся  на конюшне! Вообще, как заметила, что-то часто стал бегать на свинарник. А она там, считай, сама, так как свинарок больше нет, группа-то всего одна. А тётя Наташа часто отсутствует. Кого звать, в случае, если появится и начнёт приставать?

     Что ж, такая у неё работа! Мясо нужно стране. Вот и старается. Хочет из остатков военного периода сформировать группу. Чтоб в ней было раза в три больше основных свиноматок, чем разовых. Хочет увеличить поголовье молодняка, чтоб было из чего выбирать. А также хочет научиться получать третий опорос. Апрельским и сентябрьским не поправишь дело. Случить бы, скажем, летом, а в декабре  дождаться приплода. То было бы дело! Вот и «торчит» на работе с темна до темна. И, иди-знай, когда тот Мирон может нагрянуть. Утром, в обед, вечером, когда рядом – никого. А ещё, как заметила, распорядок дня требует, чтоб к нему присмотрелись. Там столько старых, отживших  положений. Короче, надо тут и жить, чтоб добиться желаемого. А Вера Васильевна по натуре как раз и есть такая, что не любит за ветром ходить. Ей нужны бури, штормы, океанские волны с десятиэтажный дом! Там она себя  чувствует  комфортно. Как Коля, например, со  своей  саженей (старая мера длины). Каждую  свободную  минуту он с ней возится. То протирает, то смазывает металлические части. Что сказать! Любит человек дело, вот и – так…

     Но желать, как  говорят, не вредно. Куда вреднее – не желать. Обстановка сложилась, к сожалению, не в её пользу. К послевоенным бедам (неустроенность, отсутствие всего, что  требуется свиньям и свинарке), добавились  новые  проблемы. В связи  с  тем, что урожаи военного  времени  присваивали немцы, земля не пахана, а пахать и сеять нечем, появился голод. Денег ни у хуторян, ни у неё – нет, потому что  на  работе  не платили. Выдавали зерном, крупой, кукурузой. Хлеба не достать. Муки и крупы – и подавно. Спасался, кто как мог. По хутору пошли попрошайки, если  так  можно  назвать несчастн-ых людей. В основном, это были дети и подростки. Они оказались живучее своих родителей, которых уже давно голод загнал в постель. Вот и ходили  вчерашние ученики от хаты к хате в маминой фуфайке, в папиной шапке, и просили, хоть что-нибудь. У Веры Васильевны окошко расположено низко над землей. Всё видно. Бедные люди! Не мытые, не обстираны, тощие, как лавровый лист! Стоит и просит. Не верит, что у тебя нет. Льёт слезы. А что  дашь, если  у самой грудь пуста от недоедания. А ведь у неё грудной ребё- нок. Сама  повадилась  ходить к Нине Андреевне. Та добродушная, настоящая подруга – смотришь, что-то да даст. А у неё было, что давать. Ну, во-первых, комнаты хорошо  меблированы, к мебели кое-что есть. С Верой Васильевной не сравнить. Во-вторых, курочки («несучки») имеются, корова. Истощенная, правда, на ноги пала, но – корова, хоть немного, но давала молока. Новорожденная Катя и жила за счёт неё. Нина Андреевна, поскольку сарая не было, держала её в сенцах. А чтоб подоить, хозяева приглашали  соседских  мужичков с конскими постромками. Те, за бутылку  самогонки, подводили те ленты под неё (спереди и сзади) и вчетвером ставили  на ноги. Держали, чтоб не упала, пока хозяйка подоит. После – опускали, клали еду. Так и лежала, кормилица, до очередной дойки.

     В общем, ели, кто что найдёт. Вера Васильевна  бегала  до  восхода солнца за хутор. В том краю была ложбина и в ней росла лебеда. Нарвёт увесистую  сумку, принесёт, сварит какой-нибудь «кандёр» (суп – не суп, борщ – не борщ) и на сутки хватало. Миску опорожнит и ходит. В животе, вроде, что-то побывало, а до тела так и не дошло. Иногда пекла «деликатесы» - перепечки из лебеды и щавля. Весной, когда во дворе  зацветала акация, употребляла цвет. И некогда было присматриваться, есть там на нём муравьи или нет? Особенно выручал огород. Сеяла свеклу, тыкву, подсолнечник. А дальше  дело  творчества. Из кукурузы пекла лепёшки с укропом, запекала  фрукты – во дворе росли абрикосы, сливы. В огороде было много паслёна. Куст не высокий, но широкий и         мощный. А на нём – черные ягоды, как бусины. Вкус изумительный! Каждый день прикладывалась то к одному кустику, то к другому. Ела не много. Но вот  однажды пришла Нина Андреевна и «присоседилась». Перепробовали от всех кустов. И надо ж такому случиться, что хозяйке «шалости» сошли, а у подруги даже зрение село. Правда, быстро восстановилось. С тех пор к паслёну – ни-ни. Пусть его вороны клюют!

     Вера Васильевна – женщина совестливая. Задумалась однажды. «Как это так, я молоко беру для Кати «за спасибо», а подруге ничем не помогаю - то на работе, то нечем?». Вот и решила, как только появится  свободное время на свинарнике, так и будет ходить в степь по березку, куриную лапку для коровы. Шла так однажды, смотрит - пацанов в окопах, что за хутором! Сидят на дне, играют в войну. Один, якобы, пулеметчик – строчит с бруствера, другой автоматчик – идёт в атаку, третий бросает гранату под танк. Вот, подумала, на чём воспитываются теперешние дети! А сама пошла с мешком  на плечах к хутору. Так делала часто. Принесёт корм корове, и совесть чиста. В дружбе выживали. Обе радовались тому, что нашли одна другую. Как-то в тракторной бригаде дали муку. Савелий  принёс полную кружку. Собрались у них, наделали затирки, потом несколько дней ели. «Кандёру», конечно, далеко до неё. А делать её не так уж и сложно. Мука, вода и яйцо. Замесить, высушить, растереть. А варили на печке, которая  топилась пламенем от курая (перекати-поле). Ведь в те годы коровьих лепёшек не было. Смеялись: обезяна, дескать, в человека превращалась долго, а человек в обезьяну – мигом.

     На хуторе до сих пор ещё многим негде жить. Бомбежки, поджоги  уничтожили четверть  хат. Пока  жили,  где  придётся. А теперь  решили  строиться. Эх, сколько построено тут хат коллективным  порядком! Ходили и Вера  Васильевна, и Нина Андреевна. Месили, формовали, мазали. В это воскресенье (это было под праздник Октября) пошла  помогать Мирону. Шла мимо бабы Фёклы. Занесла  ей  картошки, кочан капусты для борща. Как-никак, за дитём присматривает. Да если б и не смотрела, всё равно носила бы. Ведь  мать подруги! А это многое значит. Баба Фёкла лежала. Она уже совсем старенькая. Мать только присела на краешек кровати, а Катя уже лезет к груди. Привыкла. Ей уже полтора года, а она, смотрите на неё, пристраивается и сосёт.

     Баба Фекла говорит:

     -Ай-яй-яй! Такка веллика, а з сиссею не розлуччаеться.

     Катя бросает сисю, подбегает  к  старушке и пытается вытолкать её из комнаты: дескать, баба, «ди!» (то есть, иди, не мешай).

     Инка делала уроки. Она, как-никак, уже в первом классе. Писала  домашнее задание на обрывке газеты, поскольку о бумаге тогда  лишь  мечтали. У неё как раз такой возраст, что зубы выпадают. С левой стороны явно просматривается «дыра». Даже посвистывет. А с правой – шатается и болит. Притронуться нельзя. Растёт  молодежь, становится  на ноги и крепнет. Мать поиграла с Катей. Такое дитя подвижное да весёлое! Всё смеётся. А внешностью вся в Алексея Семёновича. И глазки, тот-в-точ, карие. И такая же    смышлёная. А вот подвижность не соответствует. Отец очень  медлительный, как медведь. «Мишка косолапый по лесу идёт». А эта чересчур активная…

     По пути встретила Нину Андреевну.

     -А ты к Мирону пойдёшь?

     -Звичайно. Я завжди у всих буваю. Але я  пидийду  пизнише. Газети  рознести треба. А то скарг буде!

     Туда же торопился и Гриша.

     -О! – воскликнула Нина Андреевна. – Рубашка у тебе  красива! Треба и  Савелию таку купить. На орден Ленина як раз пидийдешь.

     -А вы что, ордена раздаёте?

     -Роздаю! Тильки не ордена, а газети, в яких е Указ. От слухай. Аби получить орден   Червоного Прапора, виявляеться, треба зибрати  з одного  гектара 20 центнерив пшеници. А ти зумив би?

     -Запросто! Если б на комбайне работал. Только это всё ерунда! Тракторист вырастит, добьется и по 20, и по 30 центнеров, а орден всё равно получит председатель…

     Пошутили. Нина Андреевна отправилась  разносить почту, а Вера  Васильевна с Гришей взяли курс на двор Мирона. Такой был обычай. Кто б ни вздумал  строить хату, собирался и помогал  весь хутор. Во дворе уже стояло десятка с два хуторян. Старые сапоги (месить придется солому с глиной), белые косынки, плотно закрывающие лоб и завязанные сзади. Лишь два рожка торчат. Мужики в рубашках, фуражках. Оказывается, хата Мирона уже вот-вот развалится. Решил построить новую. Впереди этой. Мирон вышёл встречать. И опять  положил  Вере Васильевне  руку  на  талию. Все видят, в том числе и жена, а он – вот так, несерьёзно. Подумала: «Голодной  куме  всегда хлеб на уме». А в толпе, как всегда, политика. «Чули, як газети раздовбали нашу область? Кажуть, погана  хлибозаготивля. Хэ! А ми з голоду пухнем!». – «Ой, опух! Це ти в  газети, кажеш, вычит-ав? А я по радио чула, що в нашим райони орден материнськои слави получили 26 жиночок». – «Вот, вот! Это как раз от голода!» Все  рассмеялись. Тут Гриша подпрягся (он для хуторян – железнодорожник, «начальник всего разъезда», авторитет, что ли): «А зачем  вам те товары и продукты? Есть Постановление, что будут проводить  денежную реформу. Карточки отменят. Теперь ни того, ни другого не будет».  – «А що нам минять? У нас  грошей  не  було, нема и  не  буде. Хай трусяться ти, хто пид  деревами закопали».

     Опять смех. Услышала последние слова, проходя мимо с кастрюлей щей, и жена Мирона, Гапка. Остановилась и как рассмеётся! Такая, внешне, красавица и умница. От её пухленьких губ медом отдаёт. Личико – полное, миловидное. Волосы так искусно уложены на затылке головы. Двух дочек родила Мирону. Младшая уже ползает. Ещё и с сапкой не расстается, вечно в поле. Но в это время из сеней вышел Мирон и при всём  честном народе отчитал её:

     -Чого ти тут клюв свий роззявила? Иди, подавай на стил!