Ягода кулацкого дерева. Глава 23. 1949 год

Январь выдался  холодным. Руки мерзнут, примерзают к ряднине. А Вере Васильевне с тётей Наташей каждый день надо носить корм свиньям. Всё расположено в разных мес- тах и далеко от её группы.

     Носили, старались однажды, вдруг тётя Наташа говорит:

     -Стий! Давай видпочинемо. Стара я вже. А я тоби казала, чи ни? Забула, ий Богу! Вчора тебе Иван питав, що на телятнику робить.

     Сообразила:

     -Такой длиннолицый?

     -Так.

     -Видела его когда-то. Он строил телятник. А что хотел?

     Пока ответ лишь  формулировался в голове тёти Наташи, её голову  заполонили мысли об Алексее Семёновиче. «В обед надо ещё одно письмецо написать. Ведь уже 1949-й! Сколько можно  ждать? Обман, что ли? Война  закончилась, в том числе и с Японией, а он не едет. Да что «не едет!» На последние два письма даже ответа нет. Ничего, милый! Найдём! Вот напишу и на армейский адрес, и на домашний. Обнаружишься».

     -Не знаю. – ответила  тётя  Наташа. – Просто питав тебе. – помолчала: -- Я не циганка, звисно, Вира, але пророчу тоби велики перемини. Мини то що! Я скоро пиду на видпочинок. А тоби ще робить и робить. Кинця и краю не видно…

     -Вы что-то всё намёками!

     -Так. Чула в контори, що колхози будуть укрупнять.

     -Об этом и я читала.

     -Ти не перебивай, а слухай. В газети, то в цилому. А я кажу  конкретно. Наш хутир буде селом. Вже в цому роци. Зроблять колхоз «Вперед». Так, що майбутне у тебе велике. Будеш робити на центральний усадьби!

     А какая, собственно, разница, где работать свинарке: на центральной усадьбе или в отдалённом селе? Кормов дают одинаково. А то, что у неё показатели выше, так это не усадьба виновата. Старание – главнее всего. И вообще, ей сейчас  об  этом  думать не хочется. Её больше волнует иное. Алексей Семенович! Дочке вон уже три годика! Слово «папа» выговаривает так хорошо. А где тот папа? Скоро и перед «судом общественности» придётся отвечать. Начнут цепляться: война, мол, давно закончилась, а где муж? А ей этого не хочется. Как раз дела пошли вверх, с людьми сложились добрые отношения. Жить бы да радоваться! Но «пятно» не даёт покоя.

     Ни разу никуда за эти годы не ходила. Работа, дом, баба Фекла. А тут вдруг летом при- везли в клуб кино «Свинарка и пастух». Как не пойдёшь, если Гриша  рассказывал, что  кино о её работе. Решила хоть раз в жизни выйти в люди. «Что там за свинарка такая? Или - что там за пастух?». Пошла к бабе Фёкле. Как всегда, нанесла ей продуктов на пару дней, ну, и несмело говорит: хочу, мол, вечером сходить в кино. Думала, что та начнёт ругаться, стыдить – муж, мол, есть, дитя подрастает, а она в кино собралась! Но     услышала  иное:

     -А я ттоби и рранише кказала: не ссиди ддома. Я ж нняньчу Катю? Нняньчу! Ппид ллежачий ккаминь ввода не ттече…

     -Оно-то так! Но я ведь женщина замужняя.

     -Ммуж!? Ттвий ммуж оббъився груш! Идди в ллюди!

     Помылась с кастрюли, прихорошилась, распустила косу, бросив её, как в юности, на спину, и пошла. Клуб немцы разбомбили, поэтому все общественные мероприятия, в том числе и кино, проводились в начальной школе. Продолговатая хатка, невзрачная. Окна с маленькими стеклами, утеплёнными замазкой. На глиняной стене – объявление. Народ идёт, в основном, парами: муж и жена, парень с девушкой. Кое-кто поторапливается в одиночку. Но то мужчины. И все, кто б ни  подошёл, сразу – к объявлению. На нём        крупным шрифтом написаны фамилии артистов и нарисованы два весёлых лица - свинарки и пастуха…

     Кино вышло на экраны перед войной, но на хутор попало после войны. Гриша уже видел. А поскольку очень нравится людям, привезли  ещё раз. О чём оно? Простая, скромная сельская свинарка, как Вера Васильевна, Глаша Новикова побывала в Москве на выстав- ке. Туда же направили и пастуха из Дагестана Муссаиба  Гатуева. Там  они  встретились, познакомились, даже сдружились. А когда разъезжались по домам, то клялись друг другу, что будут писать  письма и на  следующий год  встретятся там же опять. Но их планы, как это в жизни бывает, нарушил конюх Кузьма, влюбившись в Глашу…

     Прочла объявление и она. С потоком людей вошла в зал. На самом деле, это был  самый обычный школьный класс. Парты стояли в 2 ряда, на них рассаживались зрители. Кстати, учеников в школе было мало. Например, в первый  класс ходило лишь 2 девочки. Завтра они придут, а дяди накурили, хоть  топор  вешай. И вот, кто к какой парте подошёл, тот там и спрашивает: «Можно?». В смысле, присесть. Ну, как  все, так и она. Можно? Садитесь! Освещение от лампы, слабое. Села. Даже и не смотрела – около кого.

     Слышно, как во дворе завели мотор. Сейчас он раскрутит генератор, ток пойдёт на киноаппарат, который стоит у задней стены зала, и «затрещит» он  своеобразным  звуком, а на сцену польется узкая «молочная струя» света. В конце той струи, на белом экране, образуется  изображение. Сиди и смотри. Но дело в том, что «молочная струя» и яркое изображение в полсилы  осветили зал, и люди стали видеть друг друга, здороваться, шутить. Когда Вера Васильевна, чисто из человеческого любопытства, повернула голову к соседу по парте (с кем хоть сижу?), то увидела на том месте профиль мужского продолговатого лица. Сразу вспомнилось, как  она  шла на свинарник, а он с  товарищами, в галифе и без   рубашки, строили телятник. Только сейчас он в матросском тельнике (матрос, что ли?). А первую картинку догнала иная: будто бы, ходит он по  свинарнику и расспрашивает, где у вас тут, мол, такая-то и такая?

     Взгляд её был быстрым, почти молниеносным, но продолговатое  лицо вдруг заметило и повернулось к ней:

     -Хочешь, э, наверно, спросить: – сказал, шутя, сильно  нажимая  на букву «э» (видно у него от природы такой говор). -  как меня, э, зовут?

     -Ничего я не хочу!

     -Я тебе ещё тогда, э, когда строил телятник, сказал - Иван! Помнишь? Так вот, э,   значит, Иван Павлович Сизов. А тебя - как, э, если не секрет?

     -Какие могут быть секреты? Смотри кино!

     Так и сидели молча. Видно, он испугался её строгости. Смеялись, когда на экране   возникали комедийные  моменты. А таковых было много! Ей казалось, что его плечо чуть ли не прикасается к ней. Отодвинулась раз, другой. Всё повторяется. Но когда кино закончилось, и зрители начали вставать и выходить во двор, он далеко от неё не отрывался. Там  как раз затевались танцы. Ей стыдно стало. Они - для молодежи или для семейных пар, а она – кто? Мать-одиночка? Развернулась и пошла домой. Дорогу накрывала  непролазная темень. Правда, иногда луна  выглядывала из-за облака. И вот, когда в очередной раз круглый её диск высветил тропинку, она оглянулась и увидела Ивана. Он шёл следом.

     Остановилась:

     -Послушай, принц! Я тебе ничего не обещала. Зачем плетёшься следом?

     -Хотел, э, провести. А то ведь, э, темно.

     -Зачем «провести»?

     -Ну, ладно, ладно! Э. Тогда хоть скажи, как тебя, э, звать?

     -Звать? Вера! В одном хуторе живём. А вот идти следом не надо.

     В лунном молоке она рассмотрела его лицо. Всё оно в каких-то  шрамах, дырах, что ли. Наверное, осколками побито. А из ран, видно, сочится  жидкость. Но согласия  не  дала. И он безнадежно отстал. А она всю дорогу думала об Алексее Семёновиче. Какое у него лицо чистое! Потом вдруг насторожилась. «А если то у него  лишь  лицо  чистое, а душа грязная?» Эх, расшевелили женщине душу! Зачем? Когда почти всё  уже  внутри остыло, улеглось. А это «провожание» принесло лишь взрыв эмоций. Глупо! Так до  утра и  не уснула. «Что он от меня хочет? Если побаловаться, то, наверняка, просчитался. А если  человек с серьезными намерениями?» Мысли, как кони, всё скакали по широкому лугу. «Вера, будешь упертой, так и останешься в девах! А если, допустим, подпущу  кого, выйду замуж, например, а Алексей явится? Тогда что? Ну, ситуация! Баба Фёкла и та, наверное, распознала ложь в моих ожиданиях. Сказала же: твий муж, мол, объився груш». Да уж!

     Эти мысли были и дома, и на работе. С ними  она засыпала, просыпалась, чистила,  грузила, носила, кормила, а они, окаянные, всё не покидали голову. И в жар кидает, и сдыдно, порой, но никому – ни слова. В такой обстановке жила ещё  пару  месяцев. А однажды пришла домой раньше, так как устала от неопределённости. Подмела  в  хате и, как обычно, прилегла отдохнуть. Солнце  уже  спряталось. Уже  лампу  зажгла. А тут вдруг в дверь постучали. Видно, не один кто-то пришёл, ибо  голосов  много. Без всякого интереса открыла дверь, а на пороге – «ба, знакомые всё лица!»: Иван, что недавно напрашивался проводить, Савелий и Паша - мать подростка Володи, она в колхозной бухгалтерии работает, часто видятся во дворе. Иван в чистой и поглаженной рубашке,  из-под которой проявляются полосы матросского тельника, в руке у него - букет  полевых цветов. Савелий держит патефон с огромным рупором. А Паша - с узелком. Еда, что ли?

     С удивлением пригласила в хату. Они сразу, как только  закрыли за собой дверь, выстроились вдоль передней стенки. Что той комнаты - стол, кровать, печь.

     Савелий сказал:

     -Шановна Вира Василивна! Ми почули, що в ций хати е чавун, в якому  варять борщ, а у нас е кочерга, яку, куди ни став, вона  без чавуна не може, падае. От ми и хочемо их возз*еднати...

     Сваты заплясали, затянули песню. Потом, не прекращая петь, начали  исполнять каждый свою роль. Жених вручил невесте  букет цветов. Она, стесняясь, приняла, понюхала и поблагодарила. Савелий установил на подоконник патефон, накрутил пружину и поставил пластинку «На муромской дороженьке». Сваха развязала узелок, и начала выставлять на стол еду. Миску с варениками, миску с картошкой, миску с салатом, хлеб и бутылку самогонки. Как только песня, вырвавшаяся из рупора, воцарилась  в  хате, у невесты вдруг побледнело лицо и, казалось, она сейчас потеряет сознание.

     Опускаясь на лавку, сказала:

     -Савелий! Убери к чёрту ту песню!

     -А яку поставить?

     -Любую, только не её.

     Савелий исправился. Сваха положила  жениху на плечо руку, намекнула: давай,  дескать, расскажи, всё о себе. Тот, как школьник, повиновался, шагнув кирзовыми сапогами вперед:

     -Родился я, э, в 1900 году под Керчью. Как и все  тогда, ходил до 20 лет в рубашке и, э, без штанов. Всё расскажу, э, как на духу. Началась первая мировая. Мобилизовали.      Воевал, э, с немцем. Контузило, э. Вернулся, когда война закончилась. Женился. Нажил, э, 2-х деток. Пас телят, а она, э, доила коров. А тут - война, э, с финнами. Потом, э, опять – война с немцем. Так и пробегал, э, с винтовкой до 1945 года. Когда, э, пришёл  домой, э, оказалось, хату, э, разбомбили. А жена вышла, э, замуж…

     От такого рассказа, где буква «э» почти в каждом предложении, от изуродованного   войной лица – дрожь по телу. Невеста еле дослушала. И уже  жалела, что нагнала, когда тот напрашивался провожать. Его, дескать, и так судьба  наказала. А сваха толкает: рассказывай, мол, всё!

     И он покорно продолжил:

     -Ну, что! Э. Хаты нет, семьи нет. Э. Ехать, э, некуда. Странствовал. Выполнял  в колхозах, э, любую работу. Вот и у вас, на хуторе, строил, э, телятник. Сейчас, э, работаю  пастухом, э…

     Невеста:

     -А с семьей связь поддерживаешь?

     -Нет. Как уехала, э, с новым  мужем  и детьми, так, э, и всё. Вот, оставила, э, у соседей тельник, который я когда-то купил, э, и любил по праздникам надевать, и всё.

     -А где живёшь?

     Сваха помогла:

     -Останний рик у мене  знимае  кимнату. Бачите, як нагладила рубаху? А до цього жив у дида Артема, у титки Поли. Кому воно треба - обслуговувати чужого чоловика!

     Сваха поняла, что сватовство  почти  состоялось, расставляет по столу  миски. Невеста смотрит на неё и думает: я, мол, согласие ещё не дала. Но молчит. «Ну, сваха – учудила».  А сваты уже рассаживаются. Жених - рядом с невестой. Савелий  подкрутил патефон и тоже присел. А в окно заглядывает полная луна, яркая. Выпили по рюмке. Сваха, по натуре горячая, откладывает в сторону  головку патефона и затягивает песню: «Скакал казак через долину, через манжурские края». Все подхватывают: «Скакал он, всадник  одинокий, кольцо блестело на руке». Хата наполнилась торжеством. Потом     выпили по второй рюмке, по третьей. И пели. А невеста шевелила губами да думала: «Хоть и не нахожу я в этом сватовстве ничего путного, но и не теряю ничего. Алексей Семёнович, в этом уже точно убедилась, не приедет. Придётся соглашаться». Решающую  роль сыграли, конечно, и другие факторы. Жаль, например, человека, сваты - знакомые люди.

     Встает и говорит:

     -Спасибо вам, сваты, за жениха. Я согласна  выйти  за него. Есть у меня, действительно, чугун, но нет кочерги. Но, знайте, у меня есть  и  рубель, и качалка, так что  будет жених и обстиранным, и наглаженным…

     После невесты встаёт жених.

     -Спасибо вам, э, сваты! Я буду, э, хорошим мужем.

     Вера Васильевна пошутила.

     -Вот и будет в колхозе пара - свинарка и пастух.

     Было поздно, и луна уже  не  заглядывала в окно. По стеклу время от времени ударялись капельки мелкого дождя. Сваты засобирались домой. А жених и невеста -- остались. У них ещё вся ночь впереди. Наговорятся.

     Сваха даже предупредила:

     -Дивиться, щоб завтра на роботу не затримались!