Ягода кулацкого дерева. Глава 32. 1958 год

  Как, порой, трудно в метель пробираться к свинарнику. Кругом заметено снегом, по нему зигзагами вьётся метель. А через балку как? Там ведь, если  мороз сковал верхний слой снега, значит, пройдёшь, с горем пополам. И в таком случае, бывает, застреваешь. А ес-ли не сковал? Тогда проваливаешься по пояс. Каких-нибудь  триста- четыреста метров, а бредёшь, как по тонкому льду. Приходит Вера Васильевна на свинарник и до обеда работает в сырой или мокрой одежде. А в обед  торопится  домой, чтоб просушиться, иначе заболеть можно…

     Как всегда, около своей хаты  она встречает кого-либо из конторских работников. Ведь - рядом. Соседи. На этот раз встретились с Пашей, свахой. Поговорили о том, о сём, и та сказала по-свойски:

     -Давай, мабуть, я до тебе зараз пидийду. Чайку попьемо, побалакаемо.

     Дети сидели дома. Куда нос совать в такую непогодь. Школу, и ту закрыли. Разобралась с ситуацией в хате, нагрела чайник, выставила на стол всё, что требуется к чаю, и только присела, а тут и подруга на пороге. У неё, оказывается, ноги в конторе помёрзли. Уголь, говорит, неважный, и печь не обеспечивает  теплом все кабинеты. А тут уголёк пылает! Тяга такая, что в трубе аж гудит. Молодчина, Иван! Хоть и слаб на выпивку, но сам лично перестроил кирпичную вытяжную трубу. Теперь и печь  горит - не нарадуешься, и ему есть куда прятать от детей бритву, махорку - сделал глубокую нишу.
Паша сняла пальто. Села за стол. На ней хорошо  смотрелась  сиреневая вязанная       кофта с застегнутыми  доверху  пуговицами, так как холодно, темные, прилизанные волосы, собранные  на  затылке  в  узел. Не молодая, конечно, женщина. Но сохранила  приятные черты лица. Живая  в  движениях. Особенно, в разговоре. Говорили обо всём. Но больше всего - о председателе колхоза.

     -Скромний такий, ий-Богу! – сказала Вера. -- Весь в батька. Инши голови розижджають на службових машинах, куди хочуть. Дружин розвозять, дитей. А цей поставив в гараж, як реликвию, и не чипае. На бедарци издить.

     -А если на отдаленные участки надо?

     -Ну, тоди, звичайно, на «Победи».

     -Знаешь, и на свинарник приезжал на бедарке. Помнишь, я говорила на собрании, что прежние  два  председателя не могли вывезти навоз от свинарника? Вот. А этот подогнал трактор с прицепом, и люди начали грузить. А он уехал. Но несколько раз потом  наведывался, проверял, чтоб сделали, как надо …

     -Як кажуть, сила голови  не  в його молодисти, не в мудристи, а в бажанни  працювати  на людей. А у нас таких в райони – раз-два и все. Дивись, будивництво  Будинку  культуры розраховано на пять рокив. Торик лише фундамент був. А вин зибрав  усих сильських  фахивцив, и до зими вже буде готовий.

     -Я не присматривалась, конечно. Но вижу - стены растут.

     -А як же! Ростуть! И хати для колгоспникив почав будувати. Так, що, подруга, в     наступному роци готуйся до новосилля. Досить жити в «пидсобци».

     -Что, колхозникам будет раздавать?

     -А кому ж? Все це  для  колгоспникив! А ти у нас хто? Передова  свинарка! Так, що     тоби, Василивна, и прапор в руки.

     -Да я, вроде б, и стараюсь, чтоб не посрамить честь колхоза. Новые методы внедряю,   чтоб мясо и сало было. Я тебе лишь скажу, и то по секрету. Сейчас чаще  кормлю  свиней «кашами» да всякими молочными продуктами. Ты моё, домашнее сало, пробовала?

     -Ни, не пробувала.

     -Вот я тебе отрежу кусок. – берёт нож, режет. –На, попробуй. Потом скажешь. Но меня волнует  другой  вопрос. Видно, никого  наши  передовые методы не интересуют. Бывший председатель дальше своего кабинета мои цифры  не посылал. Теперь Райкомовец,   видно, отыгривается, что выступила против его мнения. Вот обо мне и не слышно дальше своей свинофермы.

     -До речи. Знаеш, де теперь колишний голова?

     -Под следствием, наверное?

     -Ага! Так и пид  слидством! Скажу  по  секрету. Поставили  директором  радгоспу «Карла Маркса». Ось так!

     -Да ты что! Значит, Райкомовец крутит делами? Там, под сукном, наверное, и все мои цифры?

     -Не падай духом! Ми тебе на колгоспну Дошку Пошани занесемо.

     -Да я и не рвусь никуда! Просто, хочется, чтоб честно.

     Паша начала собираться:

     -Так. Поки одягну пальто, скажу ще новину.

     -Какую?

     -Микола Павлович задумав зробити навесни  ставок  для  колгоспникив. А поруч з ним  посадити сад, щоб селяни у вильний вид роботи час могли видпочити, повудити рибку,  скупатися, зъисти яблучко прямо з дерева. Бачиш, яке життя чекае нас?

     Весна дала всплеск новых забот. В один из дней Катя подлизалась к матери и засыпала градом вопросов. Среди них такие, о которых  раньше  вообще не упоминала. Например. Где родители мамы? Почему она с ними не переписывается? Вере Васильевне ничего не оставалось, как рассказать. Ведь взрослая уже! Сколько  можно скрывать? Катя восприняла информацию бурно. В школе всё время подчеркивают, что кулак – это враг народа. И если у кого-то из учеников родители кулаки – высмеивают, сторонятся. А с Кати не смеются. Спросила – почему? Мать ответила так, как есть: тут никто об этом не знает. Девочка  правильно  поняла: надо  молчать. Даже сочувствовала матери. Что, мол, остаётся делать, если так  сложилось в жизни. Катя, кажется, перебрала. Оставив тему для осмысления, она  уцепилась  за  новую. Где, мол, мой  отец? Да, трудные  времена  наступают у матери. Дети растут, как грибы, и всё – вопросы, вопросы. А ей приходится ковыряться в «старом белье», вспоминать, стараться  правильно  изложить, чтоб не вызвать нежелательных реакций. У матери и дочери  были свои причины. Мать когда-то обещала, что когда та подрастёт, расскажет. А дочь подталкивало к вопросам иное. Все трое братьев были настолько вредными, что ей, как старшей, часто приходилось усмирять. То за ухо хватанёт, что аж завизжит, то по шее врежет. Те, соответственно, жалуются отцу, не зная даже, что у Кати отец – не этот. А отец, когда напьется, выговаривает, чтоб искала  своего отца.

     Так и завязался узел. Она долго терпела, а теперь  захотела  развязать. И вот, кажется, в руки попали  концы  ниточек. Кулачество – то далекое прошлое, его можно забыть. А тема  об отце волнует. К тому же, мать  назвала адрес, где он жил до войны. Правда, получилось так, что за давностью лет, мать перепутала  название села одного из районов  Курской области, и письмо, которое Катя написала в сельсовет, попало не туда, куда надо. Следовательно, пришёл ответ, что интересуемого лица нет. Тогда Катя написала запрос в паспортный стол. А те переслали  в  районный  отдел  милиции по месту её жительства. И вот  почему. Хоть Катя, казалось бы, и продвинутая девочка, но, в силу молодости, не понимала, что в жизни не везде надо говорить правду. А она расписала всё. Как мать познакомилась  с её отцом, как они  были в Германии. Этого вполне достаточно, чтоб тобой занялся КГБ. Так и случилось. Её вызвали в Райотдел. Хоть и было ей лишь тринадцать, но выглядела она значительно старше. Рослая, полная, сообразительная.

     В кабинете Райотдела  сидел человек в штатском. Сивая  прическа на правую сторону и лицо, очень гладко выбритое. Думается, с КГБ. Он держал  перед собой письмо и  расспрашивал. Кто такой Алексей Семёнович? Когда мать с ним познакомилась? Сколько были в Германии? И так далее. А что она могла ответить, если сама толком ничего не знала. Короче, на все  вопросы  отвечала – не знаю. Её больше  интересовало, где живёт  отец. Но и тут ответа не получила. А сотрудник, поняв, что ничего от неё не добьешься, отправил её домой. Дескать, расспроси и приедешь.

     Но тут вмешалась мать.

     -Зачем напрашиваться на неприятность?

     И Катя больше туда не поехала…

     Права, оказывается, Паша, что  весной  будут  строить пруд. Ездили по селу на конях и
оповещали, чтоб  пришли с лопатами  на  воскресник. Вера Васильевна предупредила му-
жа – выходной таки день, дала Кате задание, чтоб та  собрала инструмент. Но всё сорвалось. Катя провинилась. Бес, как говорят, попутал. У матери за иконкой хранились деньги. А дочке  захотелось  показать  подружкам свою «роскошь». Взяла два червонца и пошла с ними в школу. Назад  шли  гурьбой. Катя  накупила  конфет, начала всех угощать. А одной  девочке не хватило. Та, конечно, обозлилась и вырвалась вперед. И пока ученики пришли в село (медленно шли, шиковали), мать уже знала обо всём. Ох, было дело! Угол был и гречка под коленями была. Но самое главное - мать не пустила на воскресник.

     -Пока вернусь, -- сказала. --Чтоб сбила масло!

     Народу собралось на воскресник! И Вера Васильевна пришла. Правда, без Ивана, который обещал подъехать, и без Кати, которая  так  хотела пойти. Пруд затеяли строить в противоположном от колодца краю села. Там исстари находится родник. Вода из него постоянно стекает в балку. Вот и решили вырыть в том месте котлован. Трактора уже трудятся, пуская в небо тёмно-синие струи дыма. А людям предстояло заготовить ямки и посаить фруктовые деревья, которые Николай Павлович закупил в Зеленхозе. Вера Васильевна рассчитывала на Катю. Та, мол, будет копать, а она, поскольку  с  больной ногой, сажать. Но планы поменялись. Когда люди собрались и стали группироваться, кто с кем желает работать, то Вера Васильевна, Паша, Нина и Савелий остались в одной группе. Паша (по отчеству – Степановна) копала, а Вера Васильевна  сажала  деревья и утрамбовывала землю. Так же и Нина с Савелием спаровались. У него тоже с ногой – такое же.

     Многие селяне предлагали, чтоб Вера Васильевна и Савелий шли домой, поскольку у них больные ноги, но они оставались до последней минуты. И посадили не меньше дереввьев, чем другие. Только  начали  расходиться, как, откуда ни возмись, едет бричка, на которой сидит пьяный Иван. Что можно сказать такому человеку? Лопаты на плечи и - пошли. Он неоднократно обгонял бричкой жену с подругами и предлагал подвезти. Но те отмахивались. Потом отстал и тянулся следом.

     Когда Вера Васильевна шла, то думала, что Катя уже сбила масло. Но по прибытию домой, увидела иную картину. Дочка до сих пор крутит ручку маслобойки и поёт песню, а как увидела мать, стала обвинять, что та рано пришла. И оправдывалась: пока, мол, отыскала детали, из которых складывается маслобойка! Ох, дитя! А то мать не знает, из чего состоит тот агрегат. Деревянный бочонок с ножками и крышкой сверху, ручка и крыльчатки. Вот и всё. Тут мать не проведёшь.

     -Пропела, наверное?

     А маслобойка - шлёп, шлёп; шлёп, шлёп.

     -Ой, ма, сколько я там пела?

     Мать сняла крышку, заглянула в маслобойку, а там уже  плавают крупинки масла в  сливочной массе. Значит, скоро – конец.

     -Крути ещё!

     Мучилась ещё минут десять. Потом послышалось, как кусок масла стал падать с лопасти одной крыльчатки на лопасть - другой.

     -Всё, Катя! Хватит. Вынимай. Теперь  подержи  масло в воде, чтоб сыворотка  на нём не осталась.

     -Ой, будто я сама не знаю!

     -Делай, что говорят!

     Но на этом ещё не конец. Предстояло мытье маслобойки, чего Катя не любит. Техника дедовская, деревянная, моется плохо. Надо  кипятить воду, долго возиться. А потом, если даже и отмоешь, мать не раз укажет на недостатки. Особенно, на кислый запах. Вот и   тащит деревяшки на солнце, на ветер…

     Как только началась настоящая весна, когда колхозники стали день в день ходить в поле на прополку, тут и Гапка заходилась:

     -А, не можу я тут, Вира! Тягне до сапки.

     Вера Васильевна замечала и раньше, после случая Мирона с Катей, что Гапка не смотрит ей в глаза (стыдно, что ли?), отказывается  гонять поросят на прогулку, так как там надо ходить рядом и разговаривать. Короче, увиливает.

     -Ты ведь говорила, что – дети, надо чаще быть дома?

     А она:

     -Так тож було!

     Пошла в контору и рассчиталась. А на её место прислали Инку. Ей, правда, несколько месяцев не хватает до совершеннолетия, но это ж колхоз. А что делать, если некого    послать? Все на прополке, на  прорывке. Что представляет собой Инка? Рослая, полненькая,  привлекательная. Лицо у неё приятное, глаза большие, глубокие. Бегает уже в Дом культуры. Ребята зовут её Инкой-картинкой. Поскольку она в селе самая красивая, самая прелестная, самая желанная. Когда идёт, то все засматриваются. Танцует – вообще  волшебство. А если уж засмеётся, её маленькие  и  выпуклые  губки, как бы  сами признаются, что они у неё созданы только для поцелуя. Такая вот Инка! Картинка! И всё это божестве-нное создание для свинофермы! Не жирно ли? Но что делать, если других возможностей и у колхоза, и у неё - нет…

     А тем временем Катя всё  дальше уходила в фазу перерастания. Там, конечно, не  всегда есть место лишь для  добрых поступков. Почему и говорят - тяжелый период. Умственное развитие у неё  было  на  уровне. Очень любила  дисциплину, поскольку копировала поступки учителей. Требовательной была. Учителя заметили в ней эти качества и назначили её старостой  класса. Это ещё  прибавило  энергии. Ходила  всегда с поднятой головой. Ещё бы! Её заметили! Но вместе с тем, в ней  развивался  максимализм. Это такое качество, когда всё время хочется «перегнуть палку». На одном  из  уроков, который  проводил учитель немецкого языка (кличка «Гуми драй волосинка»), к ней начал приставать сидящий сзади ученик. Раз отмахнулась, другой, а на третий - как врежет наотмашь, что тот  и свалился на пол. Воцарился смех. «Гуми драй волосинка» посчитал, что  была  попытка сорвать урок, и наказал «старосту» в присутствии всех…

     А жизнь текла. Кате хотелось скорее быть взрослой, красивой. Пробовала с подругами выщипывать брови, слегка чернить ресницы, подкрашивать губы. Но опять погорела.  Учитель заметил, построил класс и говорит:

     -Пирогова, вийди из строя! Ось, дивиться, чим вона займаеться! Кра-са-ви-ца!

     И опять наказал…

     Ох, уж этот возраст! Прежде, чем попасть домой после школы, ходила с подружками к Дому культуры. К осени его уже  сдали. Громадина! Два этажа, большие двери, окна. В день открытия там провели торжественное собрание, на котором отметили передовиков производства (Веру Васильевну занесли на колхозную Доску Почёта), сыграли комсомольскую свадьбу. А теперь там - танцы. И школьницы, которых туда не пускают, зависают на внешнем подоконнике и заглядывают в окна. Катя  однажды  оборвалась и травмировала себе ногу…
               
     В таком возрасте ко всему есть тяга. Дома напрашивалась ухаживать за пионами. Мать много развела в саду. Дочка даже полюбопытствовала, зачем, мол, столько? Мать скромно ответила - позже, дескать, скажу. Так и не поняла – зачем? Что ж, нравятся, пусть разводит. Но лучше бы цветы посадить в хате, на подоконнике. Те и зимой цветут. Какая радость, когда на оконном стекле - морозные узоры, а на подоконнике пылает фиалка. Как, например, в классе. Она каждый день за ними наблюдала. Однажды зацвёл Зиго Кактус. Варварин цветок – по-иному. Какое блаженство! Розовые листочки цветка расположены на ножке в три яруса, а тычинка длинная, со слабо синим  оттенком, торчит вперёд. Да, «лучше нету того цвету», когда Кактус зацветёт. Захотелось и у себя  завести такой. А где взять? Да вон: росток отщипни и посади дома! Так и поступила. Несла  домой осторожно, трепетно. Посадила в емкость от сепаратора, и начались заботы. Без конца поливала, ночью вставала, подходила к нему и что-то нашёптывала. Дождалась, всё же, когда вырос и зацвёл, как в школе.