Ох, уж эти двадцать восемь лет!

 
Вспомните, какими беспечными были мы в молодости! Даже удивительно, как все казалось понятным и доступным!  Конечно, тогда был СССР,  были стабильными законы.

Окончил институт – иди работать по направлению или сам выбирай, куда пойти. Филологов в городе с избытком, Направление дают в села. Замужние и выходцы из сел едут туда охотно. Получают квартиры, обживаются и остаются там навсегда, вписавшись в круг местной интеллигенции.
Татьяна Князева ехать в село не захотела. А в городе вакантного места учителя русского языка и литературы не оказалось. По рекомендации знакомых она устроилась работать в районную газету, решила переквалифицироваться и стать журналистом.
Вот там, в редакции,  мы с ней и встретились. Я только что заступил работать редактором, а она была уже опытной журналисткой.

Это была красивая высокая девушка двадцати восьми лет. А что это за возраст, я хорошо знал. Уже имеется достаточно большой житейский опыт. Десять лет жизни после совершеннолетия – это большой отрезок времени. Не сомневаюсь, что за этот период Татьяна была и любима, и обманута в надеждах, и разочаровалась не однажды. Встречался ей «принц», но не пришелся ей по душе. Впрочем, у такой красавицы, думаю, отбою от женихов не было. И она перебирала, перебирала… Ловеласов она отваживать научилась. А порядочные парни не ухаживали за ней, считая, что такая красавица - не для них: и внимания не обратит! Так вот и осталась незамужней в свои солидные девичьи годы.

Когда я пришел в редакцию, она была в активном поиске. Туда, где тасовалась молодежь, она стеснялась ходить одна, пыталась найти для этого подругу. Но их, ее возраста, уже и не было. А близких в этом смысле разведенок на вечеринки не затащишь.

Видел Татьяну в обществе неженатых фотокорреспондента и журналиста городской газеты, закоренелых холостяков. Были они все, и Татьяна тоже, слегка навеселе. Мне показалось, что она тяготится такой компанией.

Однажды вечером, когда они, так же втроем, пришли в фотолабораторию, Татьяна, увидев мой кабинет открытым, оставила мужчин и зашла ко мне. Так она или отвязалась от них, или они избавились от нее, не знаю.

Мы поговорили о том, что приличному человеку в нашем маленьком городе совсем негде отдохнуть. Мне общество красивой девушки было приятным. Да и она, судя по всему, расположена была посидеть, пообщаться. Это было видно  по тому, как она раскованно уселась на стуле. И по выражению спокойного, размягченного лица. Я видел, что она приготовилась к беседе и отдыху. Для нее я был новым человеком, недавно прибывшим в коллектив. Я старше ее, уже опытный газетчик. Мне есть о чем рассказать, а ей послушать.

Я поделился впечатлением, которое произвела на меня редакция. Здесь собрались очень подготовленные люди, с которыми мне приятно работать. Все, как один, с высшим образованием. Все филологи и только один – агроном. Он – заведующий сельхозотделом редакции, Татьяна находится у него в подчинении.         
 
Не хотел, чтобы наша беседа затянулась. Еще больше старался избежать, чтобы между нами возникла симпатия. Для меня Татьяна была открытой книгой. Она пребывала в таком состоянии, когда расположена влюбиться в кого угодно, да хоть и в меня. Двадцать восемь лет – это вам не шутка! Это - расцвет души, это пик чувственности, это переломный момент в жизни! После него девушка либо становится женой и хозяйкой, либо старой девой. 

Это я знал по поведению жены своего знакомого. Ей было столько же лет, когда они поженились. Она, статная красавица, пошла замуж за человека неприметного и вполне заурядного. Её это совсем не беспокоило. Ей казалось, что она встретила свою половинку, разглядела в нем душу. Потом это наваждение прошло, и жизнь этой пары превратилась в ад.

И я мог показаться Татьяне красавцем, тем более что был опытным журналистом, о котором писал даже всесоюзный журнал «Журналист». А мне совсем не хотелось, чтобы девушка  даже  подумала в этом направлении.

Все это я прокрутил в голове и быстро стал собираться домой. По лицу Татьяны видел, что она недовольна моим поспешным уходом. На пороге я спросил, не боится ли она идти домой одна по зимнему городу, хоть и хорошо освещенному? Это ее только рассмешило: она у себя дома, где ее каждая собака знает!

На том мы и разошлись. И больше не было ни одного случая, чтобы мы остались в кабинете или еще где-либо один на один. Заведующая отделом писем Мария потом как-то намекнула мне, что я нравлюсь Татьяне.  Этого я и не должен был допустить.
Как журналист, звезд с неба Татьяна не хватала, но работала хорошо, надежно, без сбоев. И сама находила злободневные темы, и задания выполняла добросовестно. Агроном, человек уже в летах, был журналистом с большим стажем и  хорошо влиял на единственную подчиненную.

Налаженная городская жизнь иногда круто изменяется из-за каких-нибудь происшествий. На этот раз нестандартная ситуация возникла по вине молодежи и подростков. Неизвестно откуда пришла мода на кулачные бои. Молодежь разных районов собиралась вечерами и ходила стенка на стенку. Естественно, появились жертвы. Кому-то сломали нос, или руку, или ключицу. Иные ходили и светили «фонарями». В администрацию города посыпались жалобы родителей .

 Милиция стала вечерами патрулировать улицы и площади. Обратилась ко мне, чтобы выделил для освещения этой работы представителя редакции. Татьяна охотно вызвалась участвовать в вечерних и ночных рейдах. Я ее поддержал, так как не хотел загружать семейных.

Отдежурив с милицией вечер, девушка не взяла отгула, не задержалась с утра, а пришла вовремя и усердно работала за своим столом. Трижды она побывала в рейдах, написала хороший, аналитический материал. Обозначила лидеров группировок, места их сборов, вскрыла застарелые споры и обиды. Читать написанный ею текст было интересно.

На этом, кажется, эпопея сотрудничества с милицией могла бы и  закончиться. Ан нет! Днем под окно кабинета, в котором работала Татьяна, с улицы подошел заместитель начальника милиции, симпатичный человек лет тридцати пяти. Он постучал по стеклу. Слышу, двери в Татьянином кабинете хлопнули, она в наброшенном на плечи пальто вышла к милиционеру. Они оживленно разговаривали. Мне не было слышно, о чем, но я понимал, что не о вечерних рейдах.

Милиционер повадился постукивать в окошко. Теперь Татьяна выходила к нему, одевшись, и они удалялись на соседнюю улицу, где стояла служебная милицейская машина.

Недели две бегал милиционер к редакции. Но что-то пошло не так. Пару дней Татьяна к нему не выходила. Он удалялся расстроенный, чуть ли не бегом, и по всему было видно, что он страшно сердился. Потом исчез навсегда.

Стал я замечать некоторую закономерность. Стоило Татьяне побывать в каком-нибудь предприятии, как кто-нибудь из его работников становился регулярным посетителем редакции. Как бы уточнял или дополнял собранные для статьи сведения.

Так же появился у нас  директор ремзавода. Это - последствие репортажа Татьяны из предприятия. Руководитель районного масштаба, он сначала заходил ко мне в кабинет, как бы по делу. Мы разговаривали о положении в районе, о  ремонте тракторов и комбайнов. Это был высокий, стройный, спортивного вида сибиряк, как он рассказал – лыжник-разрядник. Его лицу придавал неунывающее выражение аккуратный курносый нос. При взгляде на него всегда казалось, что он только что смеялся или сейчас засмеется. Оптимистичный такой сибиряк! На Украину он приехал из-за жены. У него взрослые дети, хорошая квартира. Попрощавшись со мной, он заходил к Татьяне.

Дальше события развивались очень бурно. Каждый раз к концу рабочего дня директор ждал Татьяну у редакции, приглашал в машину и увозил. Жена директора забила тревогу. Всполошилась вся ее родня. Ко мне пришел его шурин, наш общий знакомый, и стал расспрашивать, не знаю ли я, о чем голубки договариваются по телефону? Надо узнать их намерение. Я говорю, что через стенку мне не слышно.

- А ты  бы подслушивал, как это делают разведчики.

Я рассердился и пошутил:

- Хорошо! Поставь  такую аппаратуру, я послушаю.

Это его охладило. А я решил, что вмешиваться не буду ни при каких обстоятельствах. Пусть событие развивается естественным путем.

Татьяна расцвела на наших глазах. Месяца три ходила она счастливая и веселая. А потом вдруг притихла, стала как в воду опущенная. Мария мне рассказала, что жена директора подкараулила ее,  оттаскала за волосы и пригрозила  суровыми карами.

Дня через три Татьяна подала заявление и уволилась. Я все понимал и не стал ее удерживать. Директор ремзавода к этому времени, как оказалось, уже оформил развод. И молодая пара из города испарилась. У директора оказались друзья в городе Чернобыль. Вот туда они и устремились. Татьяна поддерживала телефонную связь с Марией. От нее я узнал, что нашу девушку приняли на работу в редакцию.

Прошло года два, и на Чернобыльской атомной электростанции случилась всем теперь известная авария. Но тогда о ней люди узнавали не сразу. Уже загрязнены были выбросами из взорвавшегося реактора огромные площади не только на Украине, в Беларуси и в России, но и далеко за пределами. А в СССР об аварии помалкивали.

Татьяна, как мне рассказали, моментально оценила опасность. Она в пожарном порядке уволилась сама, заставила то же сделать мужа. Они срочно перебрались в безопасную зону. Чернобыльская редакция в полном составе переехала в другой райцентр позднее, уже в организованном порядке, без паники и спешки.

На семинаре в Киеве я встретился с редактором Чернобыльской газеты и расспросил о Татьяне.

- Работала она не плохо, - рассказал он. - А когда произошла авария на атомной электростанции, она как будто умом тронулась. Спешно решила уволиться. Требовала, требовала и требовала подписать заявление! Мы ей говорили, что тоже будем переезжать всем составом, вместе с имуществом и документами. Но она и слушать не хотела: немедленно, вот и всё! Коллектив возмутился. Не одна она оказалась в опасности – все мы! Она же думала только о себе. Мы посовещались и записали ей в трудовую книжку: «Уволена как дезертир в опасное для общества время».

Не знаю, повлияла ли такая запись на дальнейшую судьбу журналистки. Думаю, что нет.

Иногда Татьяна приезжала в Измаил, чтобы навестить мать. Мария мне об это
рассказывала, но уже после ее отъезда.

- Ты скажи ей, чтобы зашла в редакцию. Мне очень хочется увидеть ее и поговорить!  Или мне скажи, когда она в городе. Я ее разыщу.

Она так и не зашла. Мария сказала, что Татьяна ни под каким предлогом не хочет побывать в редакции.

Видимо, не просто жить с таким грузом на душе. С тем, что увела мужчину из семьи.  И что мы тоже можем считать ее предательницей как за уход из нашей редакции, так и из Чернобыльской.

Лично я и не думал ни в чем ее упрекать. В свои двадцать восемь лет она поступила не только отважно, но и разумно. А где ей было взять мужа, когда по статистике ей его не хватало? И могла ли она позволить, чтобы с таким боем добытый муж подхватил облучение из-за этой аварии на АЭС? Она, как и положено хранительнице семейного очага, сделала все быстро и правильно. Но осуждения боялась. И обходила нашу редакцию седьмой дорогой!

Я сожалел, что не увидел ее после увольнения. А что бы я ей сказал? Что она молодец? Это против правил, против устоявшейся морали.

И все же я оправдываю ее. Из крепкой семьи она не смогла бы увести мужчину. А если он развелся, то не факт, что именно из-за Татьяны. Там, видимо, давно все назрело. В Чернобыле она не была коренной жительницей, жили они на квартире, ее там ничто не удерживало. И не важно, что записали ей в трудовую книжку. Быстрым отъездом, как и следовало, она обезопасила себя и драгоценного курносого, с боем добытого мужа, от облучения. Разве можно ее за это осуждать?