Ягода кулацкого дерева. Глава 38. 1964 год

 Началась у Веры Васильевны новая жизнь. Мужа нет. Некому раздражать пьяными  выходками. Кати нет. Некому помогать. А всё то, что осталось, то не  более, как бестолковщина. Костя стал полным, как бочонок, коренастым, часто жалуется на голову. Вася живёт в Интернате. К нему часто приходится ездить. Поставил вопрос так. Если не приехала и не привезла чего-нибудь вкусного, пишет письмо с ультиматумом. Не приедете, мол, специально ночью «обоссусь», и пусть вас директор отчитывает. Кому этого хочется? Вот и приходится ездить. Сенечка-преподобный в доме, как гость. Ленивый - ужас! Но вечно доказывает свое превосходство над другими. Был случай. В бухгалтерии  колхоза готовили, как и всегда, список людей, кого повезут машиной на базар. Он зашёл в кабинет и, точно взрослый, поитересовался: записали ли его? Ему ответили, что мать записали, а его нет, поскольку  он  нетрудоспособный. Он вскипел и покрыл всех матом. Ох, было! Паша (Павлина Степановна) - к нему домой, чтоб доложить матери. А той дома не оказалось. На работе. Послали бедарку. Ох, перепало Сенечке-преподобному.

     -На «буряки» тебе, бездельник, надо!

     А соседка услышала да:

     -То, Вира, все - химини кури. Бери його на свинарник и хай робить.

     -Ой, там и свиньи от него разбегутся!

     Единственным облегчением для неё стало то, что печь  теперь топить кураем или кизяками не надо. А значит, и на привязи быть не требуется. Растопит с утра, засыплет ведро донецкой семечки и пошла на работу. А она, та семечка, до обеда тлеет и вполне справляется с холодным воздухом хаты. В обед пришла, досыпала и – опять на работу. А на свиноферме, наоборот, тяжелее стало. Власть схватилась за индустриализацию, как за некую палочку-выручалочку, ну, и, соответственно, свиней стали откармливать на индивидуальной основе. Теперь уже не стало отдельных групп, а сделали общий баз. В него согнали всех подряд: и поросных, и непоросных, и хряков. Всю эту большую группу обслуживают две свинарки, плюс, ночью – дежурный свинарь. Надежды на такой метод выращивания свиней возлагались большие. Не случайно, район обязался получить в текущем году по 14 поросят от каждой свиноматки. Каждый день рядом со свинарками крутятся бригадир, зоотехник и другие специалисты. Проверяют, дают указания, записы- вают в блокноты. А когда свиней - под нож, помогают взвешивать. Была одна весовая площадка, сейчас – две. Так и работают с Инкой, как на конвейере. Бригадиру завезут сыпучих материалов от урожая до урожая, тот выдает, а они получают и скармливают. Но это всё, как говорят, мелочи по сравнению с тем, что предстояло пережить Вере Васильевне в августе. Катя и Лёня  сообщили, что приедут в отпуск, и что «хотели бы», хоть и задним числом, но сыграть свадьбу. Вот это груз! Вот это ноша! В селе на свадьбы собираются, как правило, по 150-200 чел. Ну-ка, рассади всех! Накорми! Напои! Ну, забота, так забота! Началась полоса заготовки - столов, стульев, тарелок, ложек, вилок, графинов, стаканов, рюмок. В селах всё это не закупается. У знакомых берут. Насчёт свинины, ножек и голов для холодца договорилась в конторе. Выписала, но  не получи-  ла. Перед свадьбой  получит. Даже такой деликатный вопрос, как  пригласить на свадьбу, и то самой пришлось решать. Дети-то приедут, как всегда, в последний день. Вообще, по обычаю ходят жених и невеста. «Просили батько, просили мати…». А тут, будто  сама  выходит замуж. «Валя, приходи в субботу на свадьбу. Кирилла бери. Приходите!» А Вали, как правило, в селе любопытные. Обязательно расспросят: «А за кого вона виходить?». Будто  сами не знают. Приходится каждой рассказывать: «А ты что, не знаешь?» - «Ни, не знаю!» - «Они  уже год, как сошлись. А свадьбу решили сыграть сейчас. А жених - Лёня Лаврук» - «Лаврук? Це той, що комсоргом був? От би побачить, яке воно там сичас?» - «Вот и приходите»…

     Когда до свадьбы оставалось день-два, так зашилась, что не знала, за что хвататься. Одна ведь, как стебелёк в поле. Сыновья, как солдаты в армии, лишь по ведомости числятся, а пользы от них – кот наплакал. Вот уже и последний день наступил. А работы всё больше. И то не учла, и то забыла. А тут, смотрит, Катя с Лёней идут. Руки - в саже, передник – в потеках, на лице – пот. А бросилась, прижалась к молодым, счастливым  лицам, расцеловала. Дети весёлые, розовощекие. Ну, и дай  Бог! Но не понравились матери, если честно, Лёнины туфли. Не соответствуют они положению. Парень-то учится в  партийной школе! А они - армянские. Те, что по 7 руб. У них был такой  недостаток: раз попадёшь под дождь, и повело верх, и отклеились подошвы…

     Катя:

     -Видите, ма! Не напрасно я, оказывается, старалась. Даже издали видно тополя, что я посадила. Ни у кого такого нет!

     Присели на лавочку, под окном. Начали говорить, а тут, как назло, вырвался из-под  крышки кастрюли и потёк завтрашний холодец. Пока убавляла огонь, Сенечка-   преподобный просит поесть. Короче, молодые видят, что мать зашивается, встали и – по интересам. Лёня решил сходить домой, чтоб, если надо, помочь. А Катя надела передник и включилась в работу тут.

     Но, как бы там ни было, а у матери – своё:

     -Ну, так вы что, расписались? Или так спите?

     -Ма! Лёня хороший человек! Не переживайте. На каникулах распишемся.

     -Э, дочка! Ты отчество своё помнишь?

     -Конечно! Алексеевна!

     -Так вот, Алексеевна! Восемьнадцать лет назад Алексей Семёнович тоже был хорошим человеком. От него и не пахло обманом. А видишь?

     -Ма! Не нагнетайте! Лучше расскажите, как тут у вас дела?

     -Да как! Свадьбу вот готовлю. Ты хоть знаешь об этом? Или, думаешь, что тут всё само собой разрешится?

     -Ну, что вы, ма! Я вам всегда помогала. И сейчас помогу. И когда Лёне дадут   направление в колхоз, тоже буду помогать.

     -Ой, дочка, я уже передумала насчёт колхоза! Надо стремиться в город. Вон Костя! Наглядный  тебе  пример. Тринадцать лет, а он уже  возит зерно  на  элеватор. А что делать, если некому. Вот тебе и колхоз! Изматывается парень. Представляешь, насыпают лопатами зерно в ящик, весом, наверное, с центнер, вдвоём берут за ручки, ставят  на весы, потом поднимают на высоту кузова  машины, а девочки  высыпают и ровняют. Вот! А ты мечтаешь о колхозе…

     Перед днём свадьбы Лёня несколько раз приходил к невесте, и каждый раз тёща   обращала внимание на его туфли. Кто знает, может, родители и купили да держат до свадьбы? А, может, и не купили. Пенсионеры ведь! А хозяйства того – корова да курица. Подумала и остановилась вот на чём. Ты, мол, дочка до вечера хозяйствуй, а я     смотаюсь в город, надо кое-что прикупить. А что они – студенты! Смоталась, как говорят, в один присест и привезла зятю туфли за 7 руб. 80. Как-никак, на 80 коп. дороже! Хотя, тоже  армянские. Но новые. Красивые. Пока дождя нет, можно носить. А если - дождь, значит, «конец  всему, чем владел Оттело».

     Всё, предшествующее свадьбе, то всего-навсего артподготовка. А бой, то есть, свадьба, начался в субботу. К 12 час. дня на улице уже было людно. Все шли к дому Сизовых. И все, как правило, с цветами, заготовленными на своих приусадебных участках, со свертками и всевозможными упаковками, на которых обязательно красовались ленты. Люди встречаются, рады друг другу. Все нарядные, с запашком духов. Говорливые. Вот председатель подъехал ко двору на «Победе», что-то  выгружает. Парторг  подкатил на мотоцыкле с коляской. Её тут называют люлькой. Свадьба в селе – это великое событие. Это - торжество чувства радости. Тут кланяются, обнимаются, целуются. В щёчку, конечно. А кто зачерпнул глубже, тому тоже прощается.
Людей во дворе полно. Тут же – стол длинный и широкий. Он изготовлен колхозным       столяром из цельных досок. А накрыт несколькими скатертями. Председатель лично контролировал ход работ. Как же! Передовая свинарка! Из передней хаты вынесли всё лишнее и тоже поставили там 2 стола, 3 невысоких деревянных бочонка вверх дном. Катя, как глянет на них, так и вспоминает, как мать не доверяла ей месить в таком, домашнем, бочонке тесто для пасхи. Только сама! Такое, видите  ли, ответственное  действо! А тесто для хлеба, пожалуйста, меси, Катя, сколько хочешь. В другой комнате тоже поставили столы и бочонки. Весь этот инвентарь сносили от кого только можно. И скатерти точно так, и табуретки. А кончится свадьба, мол, разберут. Так сложилось на селе. Тут никто законы не пишет. Они давно уже написаны.

     Рассаживались по команде сватов. Сватом Вера  Васильевна «назначила» Гришу, давнего знакомого, имеющего способность говорить. К тому же, он пришёл один, поскольку у жены приключилась водянка, и её разнесло, что на люди не показывается. Свахой – Нину Андреевну. Та – грамотная. Тоже в карман за словом не лезет. А сваты – это главные фигуры свадьбы. Следи, чтоб налито было, чтоб - весело, чтоб речи лились, как вино из бутылки. Где затишье, там сват появляется. Как лекарь. И настраивает струны души.

     И так, сват начинает:

     -Дорогие гости! Рассаживаемся! Рассаживаемся! – и обязательно  шутку  в ход  запустил. --Согласно купленым билетам…

     Вот и рассмеялись. И сват со свахой смеются. У них - пышные  рушники наискосок груди. Они добродушно настроены. Но требовательные. Пей и всё! Выпили по первой. Савелий встал, ударил рюмку о пол и сказал:

     -Фу, яка гирка горилка!

     А Паша (Павлина Степановна) - себе:

     --Ги-р-ко! Ги-р-ко!

     Катя с Лёней  встают, поворачиваются  друг к другу  и сладко  целуются. О, после такого поцелуя и самогонка стала слаще. Выпили. Стали закусывать. Вадим  Константинович пошутил, что самогонка, хоть и горькая, но без неё на селе, как без сала. Рассмеялись. Потом Нина Андреевна вставила словечко, обращаясь к молодым. Раз уж, мол, мы вам выдали путевку в семейную жизнь, то держитесь друг друга: куда иголка, туда и нитка. Жених и невеста переглянулись, улыбнулись. А Вера Васильевна подумала: «Рано ушла ты от меня, доченька! Бывало, выйдешь утром за двор, а под забором круг  скорлупы от семечек, оставленный тобой и подружками после вечеринки. Ну, и пусть бы так  продолжалось! Кто теперь мне поможет?» Задумалась мать…

     Позже самогонка уже всем ударила по мозжечкам, и каждый норовил раньше рядом сидящего крикнуть «Ги-р-ко!» А молодые, как положено, выполняли. После пяти-шести рюмок у них уже и губы разболелись. Это стали понимать и гости. Начали подниматься из-за столов и выходить во двор - покурить, подышать, потанцевать. А для танцев, кстати, наняли городского одноглазого гармониста. Сурового  вида. С говором, как у Мирона. Из многих песен, которые он начинал, лучше всех, почти на «ура», шёл «Белый танец». Все закружились. «Музыка вновь слышна, встал пианист и танец назвал…». Ох, и музыка! Прямо в такт поривам! Слова песни, дыхание и бой сердец, казалось, сплелись в одно целое. А гармонист как «ударит» припевом по захмелевшим головам: «Я пригласить хочу на танец - Вас, и только - Вас…». И с новой силой закружился вихрь. А в нём, как в любви, «все возрасты покорны».

     А сват подходил к каждой паре, клал на плечи свои тяжеленные руки и, что-то говоря, кружился вместе с ними. Короче, свадьбу он завёл, что и входило в его обязанности, и теперь она уже и «пела», и «плясала». Гриша, хоть и  сельский  человек, «з самого    хундамента», но жил на разъезде. А «начальник всего разъезда», в понятии селянина, чуть ли не городской человек. То есть, по местным меркам, выше колхозника. Его так и понимали. Его слово для всех было законом. Начальник сказал! А он, ко всему, ещё и шуткой  мог расположить любого. Вот подошёл к Инке. Та вспотела, раскраснелась и увлеченно кружит парторга, как бы наставляя, как танцуется вальс. Парторг наполовину от неё старше, а поэтому у Гриши сразу родилась для него частушка:

     -Калинка-малинка моя, где не сяду, где не стану, там и жинка моя!

     Парторг забегал глазами. Ещё, не дай Бог, жене  донесут. И они все втроем, в обнимку, с шутками-прибаутками ушли из танца. Остановились у калитки. Как уже упоминалось, Гриша любого человека превращал в своего слушателя болтовней:

     -Помните, как к деду Артёму приезжал американец?

     -А чо б не помнить! Кто-кто, а я, как парторг, побегал тогда.

     -Так вот. Тот американец рассказал шофёру, который  отвозил его в город, а тот – мне.  Говорит, у вас тут люди какие-то странные. Одним  словом  может  всё обяснить. И привёл пример, как его водили на ток. Ну, тот, что за балкой. Вот, значит, бригадир показывает и рассказывает, что и как делается. А в это время, на груженной зерном бричке, сломалось колесо. Ну, бригадир подошёл и давай  отчитывать извозчика: нафига, мол, дофига нафигачил? Отфигачивай!..

     Пока «Белый танец» подметал во дворе пыль, тут смеялись. Повторяли те слова и опять заливисто хохотали. А когда успокоились, парторг «вспомнил», что он тут  не просто пятое колесо в телеге, а парторг, как-никак, и начал говорить:

     -Ты, Гриша, вообще, об американце не сильно-то распространяйся. А то, знаешь, как у нас бывает. Приедут из органов, проверят и выгонят. На железной дороге не должно быть сомнительных людей.

     -Хм! Я что, незаменимый?

     -Оно-то, конечно, так. Незаменимых людей, как говорят в партийных кругах, нет. Но есть незаме-нён-ные. Вот и смотри.

     А «свадьба, свадьба, свадьба  пела  и плясала». Вдруг из хаты во двор выскочил Костя и опрометью кинулся к калитке. А за ним - Вера Васильевна:

     -Гриша, останови!

     Гриша перекрыл рукой выход, но Костя пригнулся и успользнул.

     -Что случилось, тётя Вера?

     -Бутылку с водкой спёр!..

     Стали заходить в хату. Возбуденные, весёлые. Давку у двери  преодолевали с песнями и частушками. Гриша шёл сзади и помогал каждому протолкнуться. Вдруг  взгляд его остановился на гармонисте. Тот ещё не встал со своей табуретки, а к нему уже подошёл Сенечка-преподобный и, сидя на корточках, присматривался к клавишам: как гармонист ставит пальцы, как извлекает звуки. Гриша заинтересовался. Подошёл. А гармонист как раз показывал, как играть польку. А чтоб  было  убедительнее, то, нажимая на клавиши, напевал в такт танцу  наспех  придуманные  слова: «Одна дивка – курва, курва, а другая – б…, б…!». Вот уж смеялись…

     Когда уселись за столы, сват и сваха предложили тост – за здоровье родителей  молодых. Вера Васильевна расплакалась. Какое может быть у неё здоровье! А отец и мать жениха лишь переглянулись да поблагодарили кивком головы. Оба они  сухонькие. Видно, тоже немало хлебнули в жизни. Но держались достойно. Гости  дружно  выпили. Потом пошло вперемешку: то «ги-р-ко!», то – за здоровье, то за  здоровье, то – «ги-р-ко». А когда напряжение спало, встал Николай Павлович. Он вообще по натуре  скромный, а потому до этого сидел тихо и не «высовывался», где не надо.

     -Люби гости! Шановни батьки прекрасних симей Сизових и Лаврук. Чаривни наречений и наречена! Правлиння колгоспу доручило мени привитати молодих з одруженням, побажати многии лита процвитання и пиднести подарунок.-- он поднял над  столом свёрток, в котором просматривался набор посуды.

     Паша (Павлина Степановна) добавила:

     -Щоб було з чого исти!

     А её сын, Володя, выкрикнул:

     -А на продукти и сами зараблять!

     Николай Павлович взял ещё один свёрток.

     -А це особисто вид мене. Чайний сервиз.

     Нина Андреевна:

     -О! Тепер, як прокинулися, так и – за чай!

     После председателя, как требует этикет, парторг «толкнул» речь. Поздравил и подарил большое настенное зеркало. Дорогое. Красивое. Потом встала тётя Наташа. Она подарила постельный набор. Расплакалась, радуясь, что видит во здравии и процветании молодых, и сожалея, что её возрасту, как  выразился поэт Есенин, «горько видеть жизни край».

     Потом все по очереди вставали и дарили подарки. И за каждым подарком – по рюмке, а за каждой рюмкой - «Ги-р-ко!». Гости  раскраснелись. Воздуху подавай! Воздуху! Стали выходить во двор. А там гармонист, поняв, что его «Белый танец» берёт за сердце каждого, поднажал на меха. И бал снова погнал пыль по двору. «Я пригласить хочу на танец Вас и только Вас…». И далее: «Вихрем закружит белый танец, ох и удружит белый танец, если подружит белый танец нас»…

     А в это время Николай Павлович, прощаясь поднятыми вверх руками, выходил к  калитке, чтоб сесть в «Победу» и уехать. Кто не танцевал, двинулись провожать. Обступили машину кольцом. Прощаются с председателем. Он такой авторитетный в колхозе, он так много тут сделал! А ездит на машине – Божье наказание! Вскоре, когда шофёр включил стартер, ещё больше убедились в её дряхлости. Стартер крутит, крутит, а мотор всё никак не схватит. И получалось, что она сама себя ругает: «Така-сяка! Така-сяка! Така-сяка!»…

     Машина уехала, и все пошли во двор. Гриша, проходя мимо Инки, заметил, что она уже изрядно перебрала, и танцует с парторгом, как с мужем. Не стал  увязываться. Подошёл  к Савелию, который стоял у стены и скучал. Гриша, как Гриша! Сразу – за свое:

     -Хорошо тому живётся, у кого одна нога! Нога об ногу не трётся и не надо сапога…

     Савелий, от скромности, улыбнулся:

     -Сват, давай краще анекдот! А нога – то…

     -Анекдот? Пожалуйста! У меня в министерстве есть знакомая. Уборщицей работает. А подход имеет ко всем. Даже к министру. Каждый год, когда едет с семьёй к морю,   заезжает ко мне. Знаешь, какие там анекдоты? У-у! Рассказывала, что там, в  министерстве, думают о нашей теперешней жизни.

     -И що, цикаво?

     -Длинно, конечно, но для тебя расскажу. Из-за уважения. У всех, говорит, есть место работы, но никто не работает…

     У Савелия и рот раскрылся.

     -Несмотря на то, говорит, что никто не работает, нормы выполняются на 100%. Несмотря на то, что нормы выполняются на 100%, в магазинах ничего нет…

     В это время Инка вылетела из танца, как винная пробка, и побежала к калитке, увлекая за собой парторга…

     -Несмотря на то, говорит, что в магазинах ничего нет, у всех всё есть…

     Инка усаживается в коляску парторга…

     -Несмотря на то, говорит, что у всех всё есть, все воруют…

     Парторг завёл мотоцикл. Слышно, как он нажимает на слова вежливости, типа:   «пожалуйста», «будьте добры», а она - на слово «заименно». Какая пара! Прямо, голубки! Кстати, слово «заименно» Инка подцепила в городе. Как поедет туда, так и  прислушивается к разговору  грамотных  людей. Там ведь – учителя, инженеры, райкомовцы. Вернется домой и – «заименно», «заименно». Вместо «взаимно»…

     -Несмотря на то, говорит, что все воруют, в стране всего хватает…

     Мотоцикл парторга рванул с места и побежал. Когда гости входили на очередное   застолье, их ещё не было. Но, как говорилось в анекдоте, несмотря на это, рюмки наливались, тосты провозглашались, типа: «Випьемо до дна, щоб була думка одна!» Потом опять выходили танцевать. Гости, до предела заведённые, уже не танцевали, а плясали. Выскочила в круг пожилая тётя Нюра. Её муж привез из Архангельска.

     -Пуртянка - рраз, пуртянка - ддва, пуртянка – до пяти, разрешите мне, туварищи, пуртяночку пруйти!

     Зажглась и тётя Степанида:

     -Иттитути! Иттитути!

     Именно в эту минуту к калитке подъехал парторг. Инка вынула из коляски длинные ноги, подошла и давай танцевать, будто и не отсутствовала. Конечно, никто ничего не видел и подозревать её в чём-то не вправе, если б не одно «но». На спине её и в волосах, сзади, торчали примятые соломины…

     А «свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала». Многие уже устали. Либо стояли, либо сидели на корточках, разговаривали, спорили. Колхозный  сторож  дядя Вася всё   расспрашивал Вадима Константиновича, как правильно будет: лигавый или лягавый? Костя попытался рассудить:

     -Легавый, наверное!

     Расходились со свадьбы, кто  как  мог. Одни - своим ходом, с песней. Другие - под руку, с шутками. Третьи - под обе руки, с ворчанием. Где-то вот-вот и петухи уже проснутся, коров пора будет гнать на пастбище…
 
     С добрым утром, село!