Ягода кулацкого дерева. Глава 39. 1965 год

  Борьба за мясо не прекращалась даже в выходные дни. Казалось бы, сделай,  свинарочка, себе отдых. Постирай дома, покупай  детей, свяжи им и себе теплые носки, так как им по грязи ходить – ноги мерзнут, а тебе через балку в резиновых сапогах, тоже ноги чувствуют дискосфорт. Но её тянет на ферму. Увлеклась работой. Разгорелась, как печная семечка, и тлеет, никак не погаснет. В прошлом году Вера Васильевна с Инкой достигли предела в соревновании. Шутка ль! 16,8 поросят от каждой  свиноматки! Конто-ра составила бумаги в район на награждение. Отправили. А те, по неизвестным для Веры Васильевны причинам, носили их, наверное, в карманах, перекладывали со стола на     стол, пока они затерялись. Лишь свинарки забеспокоились.Там ведь, как-никак, на героя Социалистического труда подано! И беспокойства оказались не напрасными.

     Подошёл как-то во время раздачи кормов Вадим Константинович и сказал чисто по-дружески:

     -Не ображайся, Вира Василивна! Я тоби колись казав, що у нас в краини так водиться. Людей, яких подають на нагородження (в Киив, в Москву), перевиряють органи. Значить,  знову щось знайшли, раз видхилили.

     Лицо стало багровым. В считанные секунды перед глазами пробежала вся её  биография с особо яркими элементами: раскулачивание, лесоповал, работа а Германии. И все эти явления, не ею придуманные, теперь мешают жить, как бельмо на глазу. Мысли перекинулись на детей. Ведь из-за неё и дети всю жизнь могут страдать. И не удержалась, откры-лась перед бригадиром:

     -Вадим Константинович! А как же теперь с Лёней Лаврук? Ведь он в партийной школе. Там тоже, наверное, проверяют?

     Бригадир был человеком-рубахой:

     -Звичайно, перевиряють! Ще й як! Адже звидти випускають партпрацивникив. Як вин може працювати, скажимо, парторгом, якщо в спориднености непорядок?

     -Так это ж не в его роду непорядок!

     -А це не мае значення. Вин и сам повинен  бути чистим, и ридня. Слухай, а чи не здаеться тоби, що ти надто видкрита жинка?

     -Так это я лишь с вами так.

     -Зи мною – то така справа. А от з Инкой, наприклад. Розповидала ий коли-небудь, скажимо, про батькив, про Нимеччину?

     -Вадим Константинович! Она  надёжная  подруга. И потом: как  это не рассказать, если в жизни такое было?

     -Надийна, кажеш? Але молода. Не досвидчена. А за нею парторг вьеться. А тому тильки дай палець в рот...

     -Не знаю! У нас с нею всё открыто.

     -Ось бачиш! Коротше, я тебе попередив. А ти надали тримай язик за зубами. – он   помолчал, о чём-то подумал и закруглил разговор. -- А на твое мисце, миж  иншим, представили свинарку з колгоспу «Зоря». Ирина, по-моему, Сира. Чула про таку?

     -Ну, почему же? Читала. Хорошая, пишут, свинарка. Перспективная.

     -У неи по 19,8 поросят.

     -А у меня по 16,8. Значит, она достойнее!

     -Дивлячись, хто писав…

     На том разговор и закончился. Остальное время воскресного дня ушло на чистку базов и одновременного «перемалывания» в голове всего того, что «выгрузил» Вадим Константинович. «Ну, почему я должна  жить и бояться того, что когда-то произошло со мною не по моей вине? Почему я должна что-то таить от Инки? У нас сложились доверительные отношения! И что мне теперь, жить с нею рядом и сопеть в  тряпочку? И другое. А неужели она кому-то передаст наш разговор? Не верю. Ну, допустим, с парторгом что-то есть. Я не видела, не знаю. Так что она теперь, станет ему докладывать, как оперуполномоченному? А, может, она и в самом деле о родителях моих и о Германии что-то ему по  неосторожности сказала? Для неё это пустяк, а для него, если он любит собирать сплетни, на руку! Не знаю, не знаю! Только я Инке верю…»

     Верить или не верить – это дело такое. А законы бытия идут по своей, накатанной  тысячелетиями дорожке. В один из мартовских вечеров Вера Васильевна справилась с делами раньше, чем обычно, и решила помочь Инке, поскольку у той, как всегда, за  неделю до месячных плохое расположение духа. Вместе наносили соломы, сделали в базах подстилку. А потом Инка осталась, чтоб доделать остальное, а Вера Васильевна  ушла домой. Белья уж много скопилось для стирки. Шла, как обычно, через  балку. Светила  полная, пузатая луна. Хоть иголки собирай.Так приятно шагать по тропинке и всматриваться, как торопливо лезет из земли трава, думать, что скоро и её пионы  озеленятся, зацветут. Сама ведь развела! А теперь радуется. Потом вдруг вспомнилась Катя. Такой любопытной была в 15-16. Всё допытывалась: «Ма! А зачем вам пионы?» - «Как зачем? Чтоб красиво во дворе было» - «Красиво – это понятно! А зачем так много?» - «Ну, чтоб ещё красивее было. Я люблю эти цветы, понимаешь! И они меня любят. Эх, дочка! Вспомнишь когда-нибудь мои слова: «Я умру в ту пору года, когда пионы будут  цвести». Так и шла, погрузившись в диалог самой с собой. Потом вдруг – рраз, и в голову вскочила мысль с другой темы: «А ты, Вера Васильевна, что, коням не поклала сена? Забыла! И Инка не покладёт. Понадеется, что там, как всегда, порядок. Так что  возвращайся, мил-ая, и покорми своих незаменимых помощников». Такое бывает в жизни. И винить некого, кроме себя. Вернулась.

     В роще, перед свинарником, всё отдавало весной. А когда зашла в помещение, от  уныния обстановки стало не по себе. Тишина, затхлый запах. Кони стояли в загородке, которая располагалась у входа, справа. А слева от них тоже была загородка, но с сеном. Взяла охапку, отнесла, разложила по кормушкам. Одному, другому. Погладила мордочки. Шеп-нула каждому в ухо. И улыбнулась. Такие  безобидные  существа! А она, такая-растакая, ушла домой, оставив голодными. От этого захотелось  сделать для них больше, нежели дать сена. Пошла впотёмках по проходу, вглубь помещения, чтоб взять  овса. Подумала: бригадира, мол, нет, Инки - тоже, согрешу разок! Против кучи соломы, слева, хранились в мешках сыпучие корма. Подошла и только нагнулась, вдруг от кучи соломы донеслось сопение, что ли. Потом – шорох и – тишина. Честно сказать, даже вздрогнула, но  подойти, посмотреть побоялась. Темно ведь. А вдруг собака! Было и такое. Наспех  нащупала ведро, зачерпнула овса и быстро пошла к коням. Старательно разделила поровну, похлопала по шеям и понесла ведро на место. Когда подходила к соломе, от кучи оторвались две человеческие фигуры. В одной узнала Инку, в другой – мужчину, похожего на парторга. Тот сразу заторопился к выходу и исчез…

     Инке стало стыдно. Темно, а ощущается, как она краснеет, разводит руками и оправдывается. А что оправдываться! Попалась, как говорится, с поличным. Теперь стой и выслушивай Веру Васильевну:

     -Послушай, Инка! Ты такая красавица! Вокруг тебя столько парней! А ты распласталась перед этим, прости меня Господи, семейным кабелём. Тебе ведь ещё замуж выходить. Что ты мужу скажешь? Будет укорять: и с тем, мол, гуляла, и с этим была.

     -Вибачте, титка Вира! А що, хиба краще, коли гуляеш з тими, з ким танцюеш в клуби, а потим за когось з них виходиш замиж?

     -А зачем гулять, милая? Терпи до венца, как старшие  поколения  терпели. Присмотрись к Павлине (Паше) Степановне. Осталась без мужа, а – ни-ни.

     -Титка Вира! Ви ж знаете мою слабкисть?

     -Знаю! А ты, думаешь, у женщин старшего поколения таких слабостей не было? У всех они были. Но – терпели.

     -Вибачте, титка Вира!

     Вера Васильевна вздохнула.

     -А ты с ним давно?

     -А, ще з весилля. Напилася, дурепа…

     -Ну, и какие у вас с ним отношения?

     -Ну, як? Як чоловик з жинкою.

     -Не об этом я! Доверие есть? Или как?

     -У нас з ним, як з вами?

     Ах, вот, где может таиться корень зла! Только я Инку не могу подозревать. Добрый она    человек, честный. И не стала дальше раскручивать тему. На том и закончили разговор. Вместе вышли и пошли по домам. В дороге молчали. Каждый думал о своём. Вера    Васильевна, например, о том, что Инка могла бы повернуть привязанность парторга в пользу производства. А что! Он имеет подходы, мог бы проявить заботу о быстрейшей механизации  свинофермы. В районе  ведь  начались такие работы. А сюда ещё  никто и носа не показывал. Но не стала об этом говорить. Как-нибудь потом…

     Жизнь колхозная шла  вперёд. Не так, конечно, быстро, как хотелось бы. Но шла. Уже электричество в домах хозяйствовало. Правда, лишь в хате. Но не было его на веранде и в сарае, под двором. И на фермах – не везде. Там пока ещё  фонарь «Летучая мышь» был незаменимым путеводителем. Вера Васильевна часто задумывалась: «Вот бы дожить, когда на свинарнике поставят лампочки. Будут гореть, как дома». А дома уже не только пользовались благами цивилизации, но и баловались ими. Электроэнергия  дешевая, а лампочек в магазине полно. Притом, всяких. Купил стопятидесятку, от которой аж жарко, и делай свои дела. Но лампочка – лампочкой, а подстраховаться надо. А вдруг сгорит? А если отключат линию? Держали прозапас керосиновую  лампу. Как на свинарнике. Только в доме были не «Летучая мышь», а восьмилинейка, двенадцатилинейка. Висит на стене, против стола, как что-то незаменимое. Притом, кушать не просит.

     Не знала Вера Васильевна, доживет ли до дня, когда «Летучую мышь», за  ненадобностью, можна будет просто выбросить. Но дожилась до иного. Колхознику стали предоставлять ежегодные  отпуска. Это сравнимо  разве, что с этим: «Зашумели, загудели провода, мы такого не видали  никогда». И она его, впервые за жизнь, получила. Даже путёвку в Трускавец предлагали. От курорта она, конечно, отказалась, так как не тот возраст. Смеялась: товар залежался! А вот поехать  к брату, в Артёмовск, решилась. А что время впустую тратить! К тому же, и развеяться  хотелось. Среди новых  людей появятся свежие мысли и планы на будущее. Надоело читать каждый день, что Ирина Сира стала победительницей и получила Героя Социалистического труда. А почему не она? Вопрос!!! Вот и решила окунуться в новую обстановку, и оттуда  взглянуть  на проблему. Почему так случилось? А заодно и с братом увидеться, узнать о родне…

     Стояла у стола и лепила вареники. Дети обступили. В хате – стопятидесятка! Видно даже, где иголка лежит. А за окном темно. Так приятно, уютно, комфортно! На стене часы висят с кукушкой, гиря спускается мимо восьмилинейки. Вдруг лампочка -- рраз и погасла. И стало темно и неуютно. Что случилось? Лампочка  сгорела или провод? Дети – к окну. А, у соседей тоже  в  окнах темно. Значит, на электростанции что-то произошло. Благо, на стене висит лампа. Нащупала стекло, напоминающее  собой галифе, зажгла фитиль, и снова стало светло. Долепила вареники. С картошкой и жареной капустой. Тут тебе оцепили миску и начали кушать. Это такая еда! Вкуснее не найти. Макали  в  топлёное  сливочное масло с жареным лучком. Спасибо  корове! За уши не оттянешь. Ели, ели, уже животы болят, а вареников ещё - полмиски…

     А потом собрала тяжелый деревянный чемодан, переночевала, а утром  пошла на пое-  зд. Свинарка едет в  отпуск! А по улице уже ходят. Ведь 9-е мая. День Победы, как-никак! На кладбище идут. Вспомнился  покойный Иван Павлович. О, сегодня б его, наверное,  привели, а, может, и принесли  домой. С мыслями  о  нём и дошла  до разъезда. А там, пока ждала поезд, пришли иные. За все годы разлуки с семьей ни одного письма никому не на- писала, ни одного не получила. Как там брат? Как родители?..

     Пять дней была в гостях. Развеялась. Наслушалась. Приехала домой и с месяц, наверное, жила под впечатлением. Кате написала так: «Ой, дочка, наговорили столько, что и теперь не приду в себя. Отец, мать, брат его с женой погибли  на лесоповале. Лишь я да брат остались. Как там ваши дела?». Ответ пришёл  не сразу: «Ура! Вы – бабушка! Катя родила сына. 4 кг. 800 гр. Поздравляем»…