Безотчётные. В Смольном институте благородных деви

                Часть первая

                Глава первая      

Раннее детство в Одессе    Девочка со шрамом      В Смольном институте благородных девиц      Младший Кофейный класс Особое отделение


В моей памяти навсегда запечатлелись многие события, связанные со временем моего раннего детства, проведённого в Одессе, где я родилась. Я тогда ощущала себя счастливым ребёнком, потому что рядом была мама.  До сих пор перед моим мысленным взором предстаёт то время, когда, как наяву, в сознании воссоздаются картины прошлого, улицы и площади родной Одессы.
    Этот город был многонациональный и там слышались, кроме великоросской, так же украинская, молдаванская, греческая, армянская речь и, конечно же, идиш. Наблюдалось смешение слов великоросского языка и малоросского наречия  с другими языками. Существовал особый говор, который назывался одесским, и поэтому одесситов можно было узнавать повсюду, куда бы их не забросила судьба и где бы они не проживали после двух мировых войн и массового геноцида евреев.
Трудно судить, почему много знаменитостей, а это поэты, композиторы, всемирно известные певцы и артисты родились в этом городе. Существует много мнений и только все сходятся в одном, что красивая и неповторимая Одесса каким-то неизъяснимым образом влияла на людей, живущих в этом южном городе. Прямо у Приморского бульвара начиналось море, и вдалеке за горизонтом оно сливалось с небом, становясь голубовато-дымчатой далью. Берег оглашался криками чаек и гудками пароходов. Было много ступенек на Гигантской-Решельевской лестнице, по которой я бегала маленькой девочкой. Хорошо помню, как я с мамой гуляла по Ланжероновской улице, где можно было видеть много одесситов. На большом одесском рынке Привозе всегда было многолюдно. Чего там только не продавалось, начиная с фруктов и овощей и кончая рыбой. На продажу из степных хуторов привозили на телегах караваи ржаного хлеба, которые специально укрывали овчинными тулупами для того, чтобы они хранили тепло дровяной печи и неповторимый аромат. А в самом городе уличные торговцы, увешанные малороссками баранками и сушками, продавали прямо на улице. При этом, пританцовывая, весело распевали украинские и еврейские песни.
Среди прочих подданных великомалоросского императора, отличительной чертой одесситов было то, что в большинстве своём они были людьми веселыми и общительными, а ещё любили покушать. В Одессе почти на каждой улице имелись харчевни, таверны, столовые и малоросские едальные. Помню, с каким аппетитом я ела украинский свекольный борщ, который был красно-рубинового цвета. Этот суп, кроме того, что был вкусным, имел непередаваемый изыскании аромат и с посыпанным поверху зелёным укропом и плавающим белым кружком сметаны выглядел весьма красиво.
     В Одесский порт из дальних стран приплывали морские транспортные и пассажирские корабли. По прибытию в порт они протяжно гудели и выпускали из огромных труб густой дым. Сизый дым замысловато клубился, очертаниями напоминая фигуры людей, чудовищ и животных, затем исчезал, как шпион, который, заметая следы, благоразумно решил скрыться, чтобы не быть пойманным.
С мамой я гуляла по центру Одессы. Она держала меня за руку, и с нами здоровались горожане. Женщины тепло здоровались с мамой и, после того, как я громко произносила: «Здрасте!» или «Шалом Алейхем», приветствовали меня. Мужчины, которые гуляли с жёнами и детьми, здоровались, кто на идише, а кто на великоросском языке, при этом непременно поднимали шляпы. Услышав, как я здороваюсь, дамы обязательно с радостными лицами наклонялись ко мне.
При этом в восхищении восклицали, рассматривая меня:
- Какая красивая девочка! 
Затем непременно обращались ко мне. Обычно спрашивали на идише или на великоросском языке, как тебя зовут и сколько тебе лет?
Получив ответ, молодые дамы и мадмуазели, продолжали вести разговоры с мамой. Я сначала прислушивалась о чём они говорят, стараясь вникать в смысл их разговора. Но это долго не занимало моё внимание. С родителями находились девочки и мальчики разных возрастов и я с любопытством рассматривала детей. Меня интересовала их походка, одежда, смотрела на то, что они делали. Во время гуляния они прыгали и бегали, смеялись и кричали, говорили сразу на двух языках.
Некоторые многодетные семьи гуляли, взявшись за руки. Обычно семейное шествие возглавляли солидные бородатые мужчины, головы которых украшали однообразные кипы. Я из далека узнавала своих родственников и сосредотачивалась на том, чтобы механически вспомнить их имена, начиная с самых старших и кончая младших. Сначала встреча с родственниками происходила чинно, с показным почитанием старших по возрасту и в рамках принятых приличий и традиций. Церемония проходила торжественно, вставлялись изречения из Талмуда и других священных книг. С идиша легко переходили на великоросский язык и обратно. Если недавно кто-либо умирал из родственников или общих знакомых, соседей, поминали добрым словом светопредставившегося и при этом читали молитву. Только затем встреча обретала радостный и весёлый оборот. Сообщалось обо всём важном, что касалось семьи и дома. Рождались дети, женились, и выходили замуж. Безумолчным потоком лились шутки и прибаутки, раздавались весёлые и радостные восклицания, слышался весёлый смех.
Мы же дети, как только ослабевало внимание, разбивались на кучки сначала по возрастам, составляя компании, затем по играм и интересам. Дети, бегая, играясь, собирались в команды и интересно было смотреть на это. Обычно старшие дети смотрели за маленькими. Родители громко звали потерявшихся детей на идиш и великоросском языках. В центре города гуляло много людей, отдыхающих семьями. Экипажи и повозки ехали по улице медленно и мы, играясь, бегали большими ватагами. Мы терялись, и нас быстро находили. Семьи были многодетные и старшие были в ответе за младших. Жители домов имели друг с другом хорошие соседские отношения и придерживались неписанных правил домоседства.
Мама и я жили в большом двухэтажном доме, который мама выставила на продажу. Мои дедушка и бабушка, которые были ещё не старыми, переехали жить в Соединённые Штаты, где у них был банковский бизнес. Однако мама оставалась со мной жить в Одессе, так как на то были особые обстоятельства. Ещё большая часть нашей родни оставалась жить на старом привычном месте и никуда не собиралась уезжать из Одессы, своего родного города.
     Весьма красочное зрелище представляло прибытие огромного океанского пассажирского лайнера. Гремела оркестровая музыка. Выражая радостные чувства, встречающие держали в руках букеты цветов, и слышались их громкие радостные возгласы.
     Мы с мамой встречали отца и у нас в руках был букет. Пассажиры по трапу сходили с парохода, который приплыл из Нью-Йорка. Тогда я была удивлена тем, что люди ещё плачут и от счастья. Радостно встречая, мама обнялась с молодым мужчиной, который оказался моим папой. Я очутилась на руках у человека, который показался мне родным. Папу звали Эдмунд и от рождения он имел титул принца и великого герцога Гессена и Прирейнских земель. Он приехал к нам, чтобы увезти маму и меня в Дармштадт, свой родной город. Он приплыл из Америки не один, а с двумя представителями Американского Еврейского центра. Гости из Америки должны были проехать по местам, где проживали представители нашего народа с тем, чтобы организовать выезд для желающих переехать жить в США.
     Большой наш дом встречал гостей из Америки, в большом зале для посетителей были расставлены столы, за которыми сидели приглашённые и гости. Собралось не мало народу и встреча-застолье была организована Одесским Еврейским Общественным центром, женским отделом которого руководила моя мама. Многие в Одессе понимали, что Америка - это свободная демократическая страна, где имелось много возможностей для самореализации. Но существовал языковый барьер, и старики не хотели покидать родные места.  Одесса была их родным городом и каждый камень напоминал им о том, что здесь они родились и познали счастье и радость жизни. За стариками надо было ухаживать, создавать для них привычную атмосферу их жизни - молодые оставались жить рядом с патриархами, сохраняя национальный уклад жизни и особенные черты своей еврейской народности. Женились и рожали, продолжали жить, сохраняя свою национальную самоидентичность.
Встал из-за стола и слово взял руководитель Одесского общественного центра.
- Высказываются разные мнения, продолжать ли жить в империи, в которой не благосклонны к евреям и для нас создана черта оседлости, за которой нам нельзя селиться и вести коммерческие дела, - начал речь перед собравшимися лицо, организовавший центр и руководивший им. Вот приехали к нам наши соотечественники, которые тоже без отечества, но говорят, что там в Америке будет лучше нам жить, чем здесь. Они утверждают, что нам надо переждать сложное время на пороге Большой Европейской войны, о которой стали говорить политики. Обратимся к истории, когда Екатерина Великая после последнего раздела Польши, милостиво разрешила местечковым евреям селиться на новых землях Таврической и Одесской губерний, которые были завоёваны у Оттоманской империи, и она даровала нам много льгот. Тогда нашим мудрецам и раввинам показалось, что со временем мы в Крыму построим Новый Иерусалим, но надежды их не оправдались. Нам скаждым годом, после целого ряда погромов, всё труднее становится жить и не безоопасно, так что вам самим решать, оставаться в Одессе или уезжать.
Затем слово взял Владимир Жаботинский, который организовал в Одессе отряды еврейской самообороны.
- Последующие императоры не жаловали наш народ и еврейские погромы прошли несколько раз в разных частях империи. Великоросский император не желает нас защищать. В империи восторжествовал оготелый великоросский шовинизм и притеснениям нашему народу со стороны великомалороссов нет числа. В большом числе мы остались жить в Одессе и многие не знают, как им быть. Что я хочу заметить, что здесь мы находимся к Иерусалиму ближе остальных из нашего многострадального народа. Остался Константинополь, который великоросские императоры хотят завоевать, а там и рукой подать до Палестины. Так может быть нам остаётся ждать, когда начнётся Большая Европейская война, чтобы участвовать в ней, создав еврейские легионы?  Ведь тогда победители заново перекроют карту мира и мы можем завоевать себе право на создание Израиля. Или же нам ехать в Америку, которая далеко и там спокойнее жить, но там ещё дальше от нас будет Иерусалим и нам чтобы вернуться в Палестину, предстоит путь более дальний, чем мы были бы здесь и могли бы активно влиять на те события, что вскоре произойдут.
Присутствующие начали высказывать различные мнения о том, следует ли принимать   участие в войне, если она начнётся. Однако разговоры прекратились, как только пришёл местный раввин.
     -  Произнесём же благодарственную молитву Биркат а-мазон после трапезы с хлебом, - начал он свою проповедь. - Произносить ее повелевает нам заповедь из Торы, где сказано: «И будешь есть, и насытишься, и благословишь Господа, Бога твоего» Барух ата Адо-най Эло-hэйну мэлэх hаолам hазан эт аолам куло бэтуво бэхэн бэхэсэд увэрахамим..
(Благословен Ты, Господь, Бог наш, владыка вселенной, питающий весь мир по доброте Своей, по милости, любви и милосердию.)ивр.)
     Раввин читал молитву, и гости из Америки и остальные присутствующие с благовеянием слушали его. Прочитав молитву, раввин ушёл.
      И только после этого к трапезе присоединилась женская половина. За стол к своим мужьям садились жёны с детьми, незамужние садились отдельно. Моя мама, которая была хозяйкой дома, принялись распоряжаться, чтобы подавали угощения для гостей, блюда еврейской кухни. Аппетитные запахи стали разноситься по большому залу, где сидели американские гости и представители Одесского Еврейского центра. Вскоре одесское застолье приняло другой, более весёлый оборот. Один из гостей начал есть ложкой икру, продвинув к себе тарелку.
     - Изя, ты здесь не один, как тебе не стыдно! - воскликнуло несколько голосов.
     Все замолчали и прислушались, интересно было, что на этот раз ответит Изя, который был всем известен как балагур и большой шутник.
     - Я больше всех люблю икру, а стыд пусть будет у девушек.
     - Я тоже люблю икру, но это не говорит о том, что я должен забрать к себе тарелку и есть один, - пробовал сказать один из членов общественного центра, стараясь, чтобы это выглядело остроумно.
     - Ты мне говоришь это потому, что я первый забрал тарелку с икрой и тебе ничего не досталось, - отвечал Изя.
     Мама со смехом приносила тарелку с икрой и ставила перед вступившим в перепалку с Изей.
     - Но это много для меня! – восклицал он незадачливо.
     - Значит ты не так любишь икру, как я! Тогда пусть икру едят другие! - со смехом отвечал Изя-шутник.
     Гости и общественники смеялись, пробуя ложками икру, и тарелка пускалась по кругу, пока не съедали ложками всю икру.
     - Еще принести? - со смехом спрашивала                моя мама.
     - Нет, хватит, благодарствуем,- отвечали сидевшие за столом. – Много икры не съешь, пусть Изя ест, если он так сильно любит икру.
     - А нам блинчиков ещё, которые у вас готовят, ну просто объедение! – просили присутствующие. Шутили, показывая на Изю, - другие, как оказалось, не так любят икру, как Изя.
     - Сейчас принесу, - говорила мама и убегала на кухню.
      Там, не покладая рук, трудились повара, быстро готовившие блюда. Были приглашены мастера еврейской кухни. Гости, и родственники, среди которых было много гурманов, по достоинству оценили, вкушая разнообразные блюда.
     Тем временем подошли артисты, которые принесли большой аккордеон и гитару. Они были приглашены на концерт, который решили устроить для американских гостей.
     - А теперь перед вами выступит Гэлла Эдмундовна Гессен- Дармштадская, которая споёт на иврите очень древнюю песню-плач! – громко объявила мама.
     В углу зала была устроена небольшая сцена для выступления артистов. Там же находилось фортепьяно, на котором я получала уроки музицирования.
     Я взошла на сцену, села за фортепьяно и начала петь, аккомпанируя себе:
     - Аль наhарот Бавель шам яшавну, гам бахину безахрейну эт Цийон. Аль аравим бетохаh, талину киноротейну. (На реках Вавилонских – там сидели мы и плакали, вспоминая Цион. На ивах, у реки, мы повесили наши лютни.)ивр.) – пела я.
     Меня внимательно слушали. Я пела с каким-то душевным откровением. Все присутствующие знали слова этой песни на иврите, и они трогали за сердце. Слушающих мысленно возносились к тем далёким историческим событиям, когда был изгнан богоизбранный народ. Мой отец тоже знал  иврит, так как мама у него, была еврейка, и она проживала в Дариштадте.
    
 С отцом мы долго гуляли по городу, и он держал меня за ручку. Спрашивал меня на немецком языке, помню ли я своего деда, который живёт в герцогском замке? Я отвечала на немецком, что помню.
    Ещё раньше втроём, а это папа, мама и я ездили в Германию гостить к родственникам и к двоюродному деду великому герцогу Гессена и Прирейнских земель. Я сказала, что помню, как на лошади моложавый дед с многочисленной свитой выезжал на охоту и его сопровождали герцоги, бароны и многочисленные друзья. У деда было много лошадей и охотничьих собак. Особенно врезался в память башенный замок, возвышающийся на горе. Бескрайние поля и сады окаймляли зимнюю резиденцию, где находился старинный дворец деда. Так же помнила свою бабушку Элизабет, которая преподавала в университете и проживала одна в большой квартире в Дармштадте.
    Мы тогда с мамой вернулись в Одессу, а папа отправился на пароходе в Нью-Йорк, куда его послали по служебным делам. И вот через некоторое время отец вернулся к нам в Одессу. Мы гуляли по центру города, и папа нам говорил, что скоро насовсем мы уедем жить вДармштадт. Вот только ждёт, когда придёт телеграмма из Нью- Йорка с сообщением о том, что задание успешно выполнено.
 На что мама с упрёком отвечала, и в её голосе звучало недовольство.
     - Всё, хватит, больше никаких секретных заданий, Эдмунд! В Одессе столько лет ты прожил и не устроил свои дела, связанные с сионистским движением. Мы должны жить вместе, ведь у тебя растёт дочь. Наша Гэлла хорошо играет на фортепьяно, и она даже исполняет некоторые сложные увертюры Бетховена. Между прочим, твоего любимого композитора. Одно наслаждение слушать, как она играет. А как наша дочь красиво говорит на французском языке. Даже разговаривает на английском, такая умница. Нашей дочери нужны отцовская забота и внимание.
     - Смею заверить, дорогая, что нам не следует торопиться, чтобы быстрее навсегда уехать жить в Германию, –сказал папа. После добавил, - в моём родном городе Дармштадте всё готово, чтобы мы туда переехали жить.
   - Ты же сам говорил, что можно сделать так, чтобы не ждать команды из Нью-Йорка. Можно тихо самоустраниться, не запятнать честь мундира. Я устала ждать, пойми, в конце концов! Здесь живёт моя многочисленная родня, и я обязана объяснять им о наших с тобой семейных отношениях. И кроме всего прочего мне приходится улаживать с роднёй свои финансовые дела. Мало ли чего, хотя и есть документы о нашем бракосочетании. Опять чего-то ждать? Как я устала от всего этого!
 Я уже тогда многое понимала. Впоследствии мне не раз приходили на ум мысль, что если бы мы тогда уехали жить в Германию, то у нас сложилось бы всё по-другому.

     Было лето, и мы подолгу гуляли по городской набережной, где было прохладнее. Ходили на пляж и купались в море. Только на берегу моря приходило избавление от июльской жары. На берегу моря, измученные и томимые жаждой, мы с облегчением вздыхали. Непередаваемо, с каким наслаждением мы ощущали прохладный морской бриз.
     Подальше от других пляжников расстилали на песке большое одеяло. Купались в море, лежали и загорали. Ближе к обеду на скатерти расставляли еду. Перед тем, как ехать на пляж, на кабриолете заезжали на Привоз, чтобы купить съестное. У чубатых хохлов покупали большие куски копчённой свинины, отдельно тушёную картошку и овощи. Разумеется, мы не предполагали, что всё это съедим. Так было много еды! После купания у нас появлялся аппетит. И мы съедали всю снедь - и непременно с помидорами и огурчиками.
 На пляже ели и пили лимонад. Было жарко, и мы с большим удовольствием купались в море. Большие волны с головой накрывали нас, и было даже страшно, но рядом со мной был папа. После купания садились за накрытую скатерть и снова ели. Перед нашими взорами, начиная от бесконечно длинного берега, раскинулось широкое море, которое отнюдь не было приветливым и тихим. Пронзительно громко кричали чайки, и с нескончаемым гулом шумел морской прибой. В далеке на берегу на палках сушились рыбачьи сети. Перед глазами мельтешили многочисленные рыбачьи лодки, вытащенные на прибрежный песок. Отдельно в море маячили многочисленные шхуны и баркасы. Пахло рыбой, морскими водорослями и тиной.
    В одесских городских парках играли оркестры и на площадях проводились праздники. С каким-то неизъяснимым восторгом и весёлым задором одесситы танцевали и пели, играли на инструментах. Так что во многом жители Одессы не были похожи на неприветливых и суетливых петербуржцев. На улицах Северной столицы, где вскоре я оказалась, я больше не встречала такого радостного проявления жизни, как в моём родном городе. Петербуржцы тоже распевали и отплясывали, но отнюдь не с таким южным задором и весельем.  И в Санкт-Петербурге тоже было море, но оно было представлено холодным Финским заливом, который зимой покрывался льдом. Так что ни в какое сравнение не шли улицы южной Одессы с мрачными и серыми, хотя и торжественными, но всё же хмурыми улицами Санкт-Петербурга.
Мама и я проводили отца на пароход, который следовал в Нью-Йорк.
На прощание папа сказал нам, что волноваться не стоит, в Российской империи всё спокойно и он скоро вернётся, чтобы забрать нас в Дармштадт. Его снова вызвали по делу, которое должно было завершиться по его приезду. Однако после отъезда отца, вскоре начались трагические события в Одессе.
Сначала на нашу улицу, было совершенно нападение большой толпы погромщиков, вооружённых винтовками и саблями. С криками: «Бей, жидов!», они начали грабить дома. Пребывая в ужасе, мама заперла входные двери, и велела не выходить на улицу. Для защиты еврейских семей прибыли вооружённые люди из отряда еврейской самообороны и завязалась перестрелка. Слышна была стрельба. Оставив убитых, погромщики бежали. Трупы убитых уличные жильцы отнесли на начало улицы, чтобы у других нападающих не осталось сомнений в том, что  здесь никому не позволят убивать и грабить.
Вскоре жильцы принялись сооружать баррикады. Из домов выносили ненужный скарб. Мешки наполняли песком, которые лож или так, чтобы получилась стена. Основательно приготовились защищать от погромщиков улицу. 
Мама сказала мне, чтобы я сидела дома и никуда не выходила. Она с тётей Сарой должна была сходить на почту, чтобы послать телеграмму папе и дедушке с бабушкой, что дом продан и мы уезжаем в Санкт-Петербург. Многие наши родственники приняли решение уезжать за границу.  Мы уже собирали вещи и упаковывали их, чтобы затем багажом отправить в имперскую столицу.
Против защитников улицы были брошены солдаты регулярных войск и казаки. Сначала была пущена в ход артиллерия и орудия открыли стрельбу по баррикадам. Затем в атаку пошла пехота. Оборонявшиеся защитники отстреливались. Затем в бой были брошены казачьи части. Казаки с шашками на голо понеслись на лошадях через проходы, расчищенные от мешков с песком. Солдаты в перестрелке перебили многих защитников, казаки догоняли убегавших шашками и рубили их. Силы были не равны, и оборона быстро была сметена.  Однако после того, как улица осталась незащищённой, пришли толпы погромщиков. Они вламывались в дома евреев, грабили и убивали беззащитных людей.
В наш дом ворвались погромщики. По лестнице поднялись на второй этаж и вошли в зал.
- Здесь живут те, кто возглавляет еврейский общественный центр. У них должны быть деньги и золотые изделия! – послышались голоса.
Стали шарить по шкафам и комодам. Вытащили серебряные ложки, хрусталь и всё ценное начали бросать в мешки. Затем вошли в детскую комнату.
Мужчина с саблей стал рубить подушки, и по комнате полетели перья. И тут я испугалась и выскочила из-за шкафа, где я пряталась. Мужчина продолжал размахивать саблей и полосонул мне по глазу. Я выбежала из комнаты, но у дверей находился погромщик и он ударил меня дубинкой по голове. Я потеряла сознание и упала. Погромщики вынесли мешки с награбленными вещами и подожгли дом. Набежали соседи, стали поливать воду из вёдер и пожарного брандспойта. Пожар удалось потушить и меня спасли от смерти.
Я пришла в сознание только на больничной койке. В одесской больнице, которая была переполнена ранеными, я пролежала недолго. Глаз не пострадал, врачи зашили только кожу, но от сабельного удара остался шрам, который мне приходилось скрывать чёлкой.  При том мне пришлось носить тёмные очки, так как я окривела на один глаз.
Моя двоюродная тётя Сара навещала меня в больнице и сказала мне, что в центре Одессе маму, когда она шла из почтамта, настигла шальная пуля. Мне предстояло ехать на поезде с тётей Сарой, которая должна была затем оправиться к жениху в Нью–Йорк. В Санкт-Петербурге тётя должна была устроить меня в приличное заведение. Так у меня началась другая жизнь.
     От моей безвременно ушедшей мамы остался золотой медальон с её портретом. Моя покойная мама привила мне любовь к классической музыке и что особенно запомнилась, так это её игра на фортепьяно. Уже в Смольном институте благородных девиц, где вскоре я оказалась, преподаватели развили музыкальность и пальцовку моей игры. Мне предрекали будущее знаменитой пианистки, однако хорошее умение игры на фортепьяно мне мало пригодилось.
    В Петербурге я недолго прожила с тётей Сарой. Тётя обратилась к предводителю императорского Столичного Еврейского общества барону Дэвиду Гинзбургу, чтобы пристроить меня в сиротский дом при Санкт–Петербургской синагоге. Сим досточтимая богадельня была открыта при иудейской церкви, и предназначалась для еврейских детей сирот. Приют был основан с высочайшего позволения почившего на бозе императора Александра Второго Великого, который был больше известен как освободитель и реформатор. Тётя Сара была молодой и ей надо было устраивать личную жизнь. Но всё же она ни под каким предлогом не отдала бы меня в так называемый Императорский Воспитательный дом, о котором ходили ужасные слухи. Поговаривали, что детей увозят на продажу в Америку и Австралию, где на фабриках и фермах капиталисты используют дешёвый труд детей-сирот.
     ССледовало справить мои документы. Но ни в церковных, ни в записях гражданского состояния не нашлось сведений о бракосочетании моих родителей, которые бы значились как супруги Гессенские. Моя мать числилась погибшей во время черносотенного погрома, а отец считался без вести пропавшим. Так что выходило, что я была круглой сиротой. Из рассказов моей тёти, которая обращалась в императорские ведомства и отделы по надзору за детьми, следовало, что мой родитель по происхождению был великий герцог Гессена и земель Прирейнских,  и был правнуком Людвига Третьего, который был императором Священной Римской империи.  Однако отсутствовали документы, подтверждающие моё знатное происхождение. Чиновники просили тётю Сару сделать запрос в Германское посольство, и подождать, чтобы устроить меня в более приличное заведение, где я имела бы возможность получить хорошее воспитание.
     Вскоре тётя Сара получила от богатого жениха банкира телеграмму, где он звал её в Соединённые Штаты Америки, чтобы там создать с ней семью. Недолго раздумывая, молодая тётя поплыла на пароходе в Нью–Йорк. Я была оставлена на попечении одной важной особе, и на время она стала для меня приёмной матерью. Меня взяла на воспитание молодая раббина баронесса Анна Адольфовна, жена барона Дэвида Гинзбурга, который в нашей империи был учредителем и владельцем нескольких крупных банков.
Как-то в синагоге со мной произошёл случай, который стал знаковым в моей судьбе. При многочисленном стечении народа, собравшегося по случаю еврейского праздника Песаха , седоволосая нищенка, иссохшая, весьма древняя старуха, принялась гадать по моей руке.
     –  Я узрела здесь девочку со шрамом, помеченную богом Яхве, вот она! – показывая на меня, прокричала на весь зал старуха. В одно из самых страшных времён для несчастного еврейского народа эта девочка станет спасительницей для нас многих. На это указывают линии судьбы и есть знаки, которые указывают на это.   
 В огромном зале Синагоги наступила тишина. Прихожане замерли, вникая в слова старухи. В зале раздались перешёптывания прихожан.
– Нищая гадалка накликает на еврейский народ страшную беду.   Нельзя этого допускать в синагоге, где молятся верующие! – послышался голос старшей помощницы раббины.
     Оглядывая присутствующих странная, вещунья выдержала паузу. Затем старуха прокричала страшным голосом, и многие вздрогнули, услышав страшное вещание.
    – Страшные исчадия ада воплотятся в осатаневших людях и те приступят к истреблению богоизбранного народа, который в огромном числе будет уничтожен! Ужасное оружие уничтожения неведомой силы приготовят для отступников истиной веры, ведь мы начали забывать Пять заповедей и не почитаем Пятикнижие! Но эта девочка со шрамом и окривевшим глазом спасёт остальных из нашего богоизбранного народа, кто останется жить и не будет умерщвлён! Благодаря ей страшное оружие не применят для уничтожения нашего народа.
 Около гадалки оказалась старая помощница раббины. Она поспешила выпроводить за двери возмутительницу покоя. Непозволительно было слышать   речи полусумасшедшей в синаноге, куда пришли молиться верующие, тем паче должна была начаться служба.
     Через много лет предсказание сбылось. Атомное оружие массового поражения, благодаря нашей разведгруппе, так и не было создано в фашистской Германии.

Баронесса Гинзбург, или как её уважительно звали Анна Адольфовна, недолго была моим попечителем. В школу для еврейских детей прибыл английский лорд Дэвид Ричард, он же герцог Йоркский и граф Эдинбургский. В Синагоге с ним вёл долгую беседу Санкт-Петербургский раввин барон Гинзбург, который так же занимал пост директора еврейской школы и возглавлял многочисленную еврейскую общину в столице империи. О чём они разговаривали, так и осталось в тайне. После чего лорд стал моим тайным благодетелем и опекуном. По ряду причин имя его не разглашалось. Сэр Дэвид Ричард возглавлял один из многочисленных секретных отделов МИ-6 . Герцог Йоркский и граф Эдинбургский имел влияние на нашего государя императора Николая Второго Романова-Гольштейнского, что позволяло поддерживать дружественные отношения между двумя нашими странами. Во дворе Российского императора поговаривали о том, что сэр Дэвид Ричард был личным посланником короля Эдуарда Пятого и курировал восточную политику.
     Этот английский лорд заверил раввина, что мой отец его хороший друг, и с него было взято обещание, что он будет заботиться обо мне. Лорд показал раввину письмо моего отца Эдмунда с просьбой оказывать посильную помощь подателю сего письма.
     Слуги недолго собирали меня в дорогу. В огромной прихожей я стояла с маленьким чемоданчиком, в котором были мои вещи.
     - Ваш папан, мадмуазель, меня по-дружески просил, чтобы я позаботился о вас так, если бы вы были моей дочерью, - произнёс мой новый покровитель. Затем лорд добавил с важным видом, - ваш отец сейчас в Нью-Йорке и выполняет тайное задание, поэтому не может приехать к вам, Гэлла. Для вашего благополучия и по настоятельной просьбе высокопоставленных коронированных особ в Англии, кстати ваших родственников, мне следует определить вас в институт благородных девиц. Вам надлежит получить хорошее образование, подобающее вашему сану принцессы Священной Римской империи и великой герцогини Гессена и Прирейнских земель. Зовите меня просто, дяденька Дэвид. Смею заверить вас, мадмуазель, что я ответственно отношусь к порученному делу. Ваш отец велел мне заботиться о вас так, как если вы были моей дочерью. Пока ваш папа не имеет возможность навестить вас. Никто не должен знать обо мне, и, если даже будут спрашивать, не говорите, что я друг вашего отца и ваш благодетель. Конфиденциально сообщаю вам, что вы, будучи принцессой и герцогиней станете орудием дворцовых интриг и хитросплетений. Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю, отец ваш сказал, что вы девица необычайно смышлёная.   
 При этих словах сэр Дэвид Ричард по-отечески глянул на меня.  Не имея возможности приехать, отец отправил ко мне своего друга лорда.  Я была готова разреветься: разные чувства переполняли мою душу, но я нашла в себе силы взять себя в руки. Как учила меня покойная мама, сделала в сторону друга моего отца учтивый реверанс с приседанием и поклоном.
     - Разрешите, лорд, произнести слова благодарности, полные искренности и доверия, – произнесла я после реверанса. Издав радостный вздох, продолжила говорить, - смею заверить вас, дяденька Дэвид, что я буду послушна во всём, что касается моего успешного будущего.
    – О, как ты умна и учтива и как хорошо владеешь великоросской словесностью! – пребывая в восхищении, воскликнул сэр Дэвид. После добавил, – в первую очередь, я шотландский либеральный демократ. Так вот, я желаю федерального устройства и самостоятельности не только для своего, а также для остальных народов.  Великое герцогство Гессена и Рейнских земель обретёт независимость, и древний и уникальный язык древних саксов станет государственным в Гессене, также, как и баварский в Баварии, шотландский язык в Шотландии, каталонский в Каталонии. По крайней мере, я искренне желаю того, чтобы шотландский язык снова зазвучал в парламенте древнего Эдинбурга, и моя Родина обрела независимость. Вот тебе письмо от твоего отца, подтверждающее мои слова.
Я взяла из рук лорда письмо начала читать.
«Здравствуй Гэлла, моя доченька! Как я рад, узнав о том, что ты жива! Ты уже слышала от своего двоюродного деда, великого герцога и я лишь повторю, чтобы это навсегда ты запомнила. Земли Гессена и Рейна должны обрести независимость. Наши великие пращуры, воинственные саксы были императорами Священной Римской империи. И, может быть, даст Бог, ты увидишь, как наш народ и наши имперские и земли Ганзейского союза освободятся от прусских меченосцев, которые несли нашему народу крест и смерть. Я не исключаю такой возможности, что ты станешь лидером, вокруг которого сплотится наши славные сыны и дочери. Я приложу все силы и не пожалею средств на то, чтобы ты получила хорошее образование, вследствие чего, твой ум непременно разовьётся.   Чтобы не случилось с нами, знай, твой родной отец будет всегда рядом.
Твой отец Эдмунд Гессенский,  принц Священной Римской империи, великий герцог Гессена и Рейнских земель»
Я прочитала это письмо и, подняв голову, глянула на лорда. Он взял письмо и спрятал его в кармане.
– Это письмо я сохраню, чтобы ты имела возможность прочитать, когда подрастёшь. Твой отец, мой друг и единомышленник, – произнёс герцог Йоркский и граф Эдинбургский. После лорд добавил, – ты будешь учиться с принцессой Аннетой Жаклин Казанова-Ленская Бонапарт, которая имеет титул, унаследованный от деда короля Каталонии, островов Балеар и Корсики, а так что она приходится родственницей Бонапарту, французскому императору. У этой девочки умерла мама, и она осталась полной сиротой. Я договорился с одним царедворцем, чтобы её взяли на воспитание в Смольный институт благородных девиц.

     Перед уходом следовало попрощаться с хозяевами и слугами дома, приютившего меня. Тяжело дыша, со службы прибежала хозяйка дома баронесса Гинзбург, как я её ласково называла, тётенька Аня. Глаза баронессы, которая на время стала моей приёмной мамой, стали влажными от слёз. В порыве чувств она обняла меня и расплакалась.
     – Я буду навещать тебя в Смольном институте, Гэлла, – через слёзы произнесла молодая раббина.
     – Обязательно приезжайте, тётенька Аня. Не забывайте навещать меня, - попросила я. – Я буду сильно скучать по вас.
     - Я привязалась к тебе, – произнесла баронесса Гинзбург, поцеловав меня на прощание.
    Покинув большой особняк, мы вышли на улицу, сэр Дэвид, взяв мой маленький саквояж, держал меня за руку. Мы так быстро шли, что я едва поспевала за ним.  Пройдя пешком несколько жилых кварталов, мы вышли к центру Санкт-Петербурга и вскоре оказались у цели. Во всём великолепии перед нашими взорами предстало многоколонное белое здание. Мы пришли в Смольный институт благородных девиц.
     Моя жизнь в который раз сильно изменилась. Французские писатели в романах описывали подобный случай так: «Жизненный путь героини, выдавая сюрпризы, совершил крутой вираж».

    Что было удивительно, так это то, что меня взяли на воспитание в Смольный институт благородных девиц без документов и справок, доказывающих моё благородное происхождение. Меня временно приписали дворянкой 4-го разряда, что соответствовало чину асессора или капитана на царской службе. Я была зачислена с оплатой 400 рублей в год, по тем временам деньги не малые, однако в отделение, предназначенное для девиц, где готовили фрейлин специального назначения, которые не только были тайными агентами во дворе, но и могли служить в Императорском Генеральном штабе в секретных отделах, которые ведали разведкой. Наш государь император после революционных событий 1905 - 1907-х годов совершал действия, направленные на укрепление своей власти, и внутренней безопасности империи. Высочайшим повелением нашего государя императора Николая Второго было организовано Особое отделение, которое стало пятым по числу отделений в Смольном институте благородных девиц. Николаевское отделение по счёту было первым и в нём воспитывались сродники императора и дети особ, приближённых его величеству.
Я была записана своекоштной пансионеркой. При этом имя моего благодетеля не разглашалось.  Экзамены в институт не стали принимать, хоть я могла их сдать, так как разговаривала на немецком и французском языках и даже знала английский. Меня зачислили в младший класс, который назывался Кофейным. Нас первогодок, девиц младшего класса называли кофейницами или конфульками, потому что нам выдавали передники коричневого цвета. В Особое отделение набирали девиц, родители которых были отмечены заслугами на поприще служения царю и Отечеству. У немецких по крови порфироносных императоров, имевших гольштейнские корни, которые правили великомалороссами, издавна присутствовала известная практика. За выдающиеся достижения или героизм, проявленные на службе императору присваивали дворянское звание, а у низкоразрядных дворян повышали разряд. В Смольный институт благородных девиц так же принимали по высочайшему повелению императора Николая Второго, а также особенным образом по рекомендации особ двора его величества. В отличие от остальных благородных девиц нас воспитывали с определённой целью. Особое отделение было предназначено для обучения девиц специального назначения. После выпуска из Смольного института нас можно было использовать на службе в органах безопасности и во внешней разведке. Так что в будущем в нашей империи мы могли стать первыми женщинами-офицерами, сотрудницами и агентами тайных императорских спецслужб. Так же нас можно было использовать на дипломатической службе в качестве переводчиц, владеющих четырьмя иностранными языками. Наши знания языков могли пригодиться для переводов межправительственных договоров и документов, для ведения посольской переписки. В Смольном институте каждый класс составлялся из четырёх отделений, только в Кофейном классе было пятое Особое отделение. Педагогическим Советом института для каждого отделения набирались девицы, коих отличали не сколько по успеваемости, но особенным образом по благородству и знатности родителей. В императорском Смольном институте в каждом классе имелось Николаевское или голубое отделение, составленное из девиц великокняжеского рода и царских сродников. Однако смолянкам голубых кровей по поводу этого не приходилось ощущать радость. Их так же, как и других смолянок, сурово наказывали за любое нарушение.
     В Смольный институт принимали так же инородцев, однако при этом исходили из соображений политического характера. У нерусей были свои представители высшей знати. Девицы из инородцев, имевшие знатное происхождение, так же почитались аристократками и их принимали в Смольный институт благородных девиц.  Брали на учёбу детей знатных инородцев, которые возглавляли завоёванные народы, присоединенные к нашей империи.
По устоявшейся традиции даже в церкви места определяли по знатности и происхождению. Чем благороднее были прихожане, тем ближе к алтарю они стояли. Самые дальние места отводились людям подлого происхождения, к которым относились горничные, сторожа и девушки из хозяйственной обслуги. Однако девицы Особого отделения молились отдельно от высокоблагородных институток голубых кровей, и мы принимали пищу за отдельным столом.  По родовитости и знатности занимались места не только в церкви, но и в Столовой института.
Пришла зима и за месяцы, проведённые в Смольном институте, мы сильно изменились. Стены нашего казённого дома, и огромные помещения с колоннадами и высокими куполами выглядели неприглядно серыми. Со звоном колокольчика мы вставали с постели. В умывальнике умывались ледяной невской водой, которая прямо из реки Невы шла из крана. От студёной воды мёрзли руки. Затем окоченевшие конечности долго не согревались. Нередко от холода пальцы рук сводила судорога.
     Мы малыши-смолянки ходили полусонные, оцепеневшие от холода и голода. Засыпали на ходу, даже на тех уроках, которые были нам интересны. Глаза закрывались сами, и мы пускались в полусладкую дрёму. Если толкали одноклассницы, то мы просыпались, чтобы снова оказаться в реальном мире, в котором было голодно и холодно.
     Даже в сильные морозы мало топили, экономили на дровах Преподаватели приходили в шубах, чтобы проводить занятия в холодных классах. После холодной ночи с раннего утра для нас наступал трудный день, полный забот и всяческих тягот. И так в неприглядной обыденности продолжалось изо дня в день.

Однако и в нашей институтской жизни происходили радостные события, которые скрашивали наше однообразное существование. Это были прогулки в Таврическом саду, поездки в каретах по Санкт-Петербургу, небольшие загородные путешествия на природе. В Смольном институте устраивались праздники, приуроченные к знаменательным событиям, проводились балы и концерты. Так что для нас, детей, лишённых радостей жизни, впечатления от праздников и балов были самыми яркими.  Мы ощущали себя счастливицами, если получали гостинцы и имели возможность поесть вкусненькое. И если удавалось обмануть классных дам и пепиньерок, то мы пребывали от счастья на седьмом небе.  В лазарете можно было вволю выспаться и покушать, однако приходилось имитировать болезненные состояния и притворяться мы радостно готовились к балам, и ждали, когда наступит праздник. Как послушные подданные его величества Николая Второго, пребывали в особенной радости, когда имели счастье лицезреть нашего обожаемого государя императора, царскую семью и знатных особ двора его величества
Музыке в Смольном институте уделялось огромное значение. Учителя пения составляли свои отдельные классы. Преподавали игре на арфе, пианино и флейте, было несколько музыкальных классов. Нас малышей смолянок сначала водили во все музыкальные классы, чтобы затем мы разделились по классам. Можно было переходить из класса в класс, но это обычно не приветствовалось. В основном переводом занимались учителя музыки и пения в зависимости от того, какие музыкальные способности проявляли смолянки.
Я была стипендианткой, однако не носила именную ленту своего благодетеля лорда, имя его оставалось в тайне. Не только классным дамам, но и руководству института не следовало знать имя того, кто был моим опекуном и вносил плату за воспитание. Моё происхождение было известно лишь доверенному кругу лиц, и моя печальная история держалась в тайне. Как бы там ни было, каждый месяц я получала деньги на карманные расходы. Два раза в неделю мне представлялась радостная возможность покушать в институтском буфете за деньги, которые были у меня на счёте, и на время забыть чувство голода. Этого не могли позволить себе прочие институтские девицы, которые были из бедных, хоть и благородных семей. Особенно тяжело жилось сиротам, которым никто не высылал деньги, и которых не навещали родные. Инспектрисы и классные дамы в назидание остальным строго наказывали таких девиц. Родители могли пожаловаться вдовствующей или царствующей императрице, которые были кураторами нашего Смольного института.
      Многие маленькие благородные девицы, впрочем, из весьма знатных семей, нещадно мёрзли и голодали в институте. Поэтому по сравнению с другими малышами-смолянками, мне было легче в том отношении, что у меня водились деньги. Правда, временами богатые попечители одаривали деньгами благородных сирот, но это происходило крайне редко и то лишь по праздникам.
По замыслу наших благородных господ педагогов холод в помещениях, вместе с неотвязными мыслями о еде должны были беспрестанно усмирять нашу плоть, приводя наши детские и неспокойные умы в надобное русло. С одной стороны, нас воспитывали, чтобы мы со временем стали покорными и смирными, с другой - были приняты в высшем обществе. Мы должны были уметь вести себя как благородные девицы, к тому же быть светски, и разносторонне образованными. А некоторые из нас в будущем были призваны удостоиться чести стать фрейлинами двора его величества.
Смолянки воспитывались в замкнутом пространстве, многие из них имели предвзятые представления о жизни, которая проходила за стенами института. Жили в вымышленном мире иллюзий, иногда представляли жизнь в весьма нелепых картинах, порой даже фантастических.
   Но всё же малыши-смолянки отнюдь не были маленькими ангелами. Казалось, что со временем у них ожесточались души, а иногда у многих маленьких институток просыпался очень злобный зверёныш. В Смольном институте благородные девицы жили не по детским правилам и готовы были растоптать и унизить свою одноклассницу, которая переступала через рамки запрета. Всё дело в том, что в институте действовали неписаные правила, и мы были обязаны их строго соблюдать.
    Классные дамы запрещали нам даже плакать, и мы не могли открыто изъявлять свои чувства, будь они радостными или же горестными. Благородные девицы жили в Смольном, как затравленные маленькие зверьки, которые оказались запертыми в каменном мешке. Если судить по характеру наших действий и суммировать многие личные качества, то мы малыши не по-детски были озлобленны и безжалостны к тем, кто отступился. В любом случае, нет оправдания злу и жестокости, в какие бы формы они не облекались. Тем не менее неправильно было бы осуждать нас за это, так как мы были ещё маленькими девочками. В Смольном институте мы должны были придерживаться многих негласных правил. Смолянка жила в маленьком сообществе подруг, в кучке, где все гостинцы делились поровну, и ещё мы были в ответе друг за друга. Не было ничего хуже, чем прослыть кусочницей, самой презираемой у нас в Смольном. Нам положен был нормированный кусок хлеба, и не дай бог, если кто украдёт кусок хлеба, или же съест гостинцы, которые были предназначены для всех. Такая воровка становилась кусочницей, презираемой всеми. Некоторые кусочницы прикидывались дурочками и ложились в лазарет. Учителя и классные дамы также негативно относились к таким смолянкам. Таких несчастных институток, презираемых всеми, родители забирали домой, или переводили в другой институт. И некоторые из этих изгоек действительно понемногу начинали сходить с ума.
     И всё же, не смотря на строгое воспитание и жизнь, полную лишений, у отдельных институток выковывался бойцовский характер. Самые стойкие и несгибаемые смолянки, так называемые отчаянные девицы, пользовались непререкаемым авторитетом у одноклассниц. Они обладали решающим голосом при спорах, которые постоянно возникали среди смолянок, и они решали вопросы. Даже строгое институтское начальство побаивалось отчаянных девиц. Гроза Смольного института весьма взыскательный и требовательный месье императорский инспектор, граф Ольденбульдовский фон Штраус, которому мы дали прозвище месье Злой Бульдог, старался не связываться с такими отважными созданиями.
     Отчаянные девицы прибегали к шантажу, обещали пожаловаться её величеству, писали государыне императрице слёзные письма. Рискуя быть наказанными, не страшась ничего, они лично передавали жалобы самой императрице. Через нашего сторожа Терентия Тимофеевича, отставного солдата лейб-гвардии, которому мы дали прозвище месье Старый Пудель, мы посылали на волю письма, в которых были жалобы на классных дам. Голова его была в седых кудрявых завитках, и его лицо напоминало мордашку старой собаки.
     Во времена царского режима враги нашей империи   призывали тёмный народ к неповиновению и бунту. Подобно таким смутьянам, бунтовщикам, революционерам и прочим супостатам, которые подбивали подлую чернь на вооружённые выступления против самодержавия, отчаянные девицы тоже высказывали крамольные речи против институтского начальства и подстрекали смолянок к неповиновению.
     А если же в Смольном институте бунтовали малыши-смолянки, то это приобретало характер чрезвычайного происшествия. После самого массового бунта, к которому присоединились все классы Смольного института, условия нашего содержания улучшились. После этого случая с проверками нагрянули императорские инспекции и комиссии. Кормить стали лучше, и пища стала вкуснее, перестали давать суп с тухлым мясом. Зимой в классных помещениях и дортуарах стало теплее. Уволили злую и вредную классную даму, приставленную к нашему классу, баронессу Прибыльскую фон Одер, которую мы прозвали мадам Злая Хрюшка, и к нам назначили новую. Затем в Смольном институте мы имели счастье узреть нового месье императорского инспектора.

     Особой благосклонностью институтского начальства, классных дам, и преподавателей пользовались пепиньерки. Это были воспитанницы института благородных девиц, которых после выпуска оставляли в институте в качестве младших воспитателей, и они помогали классным дамам и учителям. Мадмуазели Серые Существа, как мы их прозвали, проводили в институте деятельность особого рода. Они передавали девицам распоряжения начальства, которые касались внутренней жизни института. Отчаянные девицы через пепиньерок договаривались с институтским начальством и приходили к определённому компромиссу. Строгий режим в институте несколько ослабевал и допускались всякого рода вольности и попущения. Однако контроль со стороны начальства и воспитателей никоим образом не ослабевал.
При встрече с классными дамами и преподавателями большую радость у нас вызывала лишь графиня Попадуева-Смутковская Ангелина Фёдоровна. Мы её между собой прозвали, мадам Ду-ду Попаду. Она всегда была подтянута и имела военную выправку, а походка у неё напоминала строевую. У некоторых маленьких смолянок, в том числе у меня, она была так называемой казённой маман. В определённые дни по преимуществу вечером пепиньерки вели к ней обедать. Два раза в неделю в отведённые часы графиня Попадуева-Смутковская вела Специальный урок, в основе которых лежали элементы военной подготовки. Мы называли её тётенька Анжела. Графиня Попадуева-Смутковская приносила нам печенье и шоколадные конфеты, и открыто баловала нас. На её уроке мы кричали и вертелись. А когда в спортивном зале подходили к тренажёрам, то на спортивных матах могли себе позволить многое. Кувыркались и прыгали, а иногда даже дрались. 
     Мы усвоили главное и графиня Попадуева-Смутковская напоминала нам об этом. В отличие от других отделений нам в будущем предоставлялось исключительное право служить в качестве сотрудников тайных спецслужб, и это многому обязывало.
     Вот что эта учительница сказала нам на своём уроке и затем не раз повторяла для новеньких.
     - Девицы, разрешите представиться. Я бывшая дипломат и разведчица. После ряда разоблачений была обменена на иностранного агента, пойманного в Российской империи. Вскоре в Императорском Генеральном штабе возглавила женское отделение российской контрразведки. Ваше отделение специальное было создано при содействии нашего государя императора. По окончании Смольного института вам предстоит служить в качестве первых женщин-офицеров. Моя цель, подготовить вас для службы в разведке. Со временем во дворе его величества вы станете фрейлинами особого назначения, резидентами разведки, а самые удачливые возглавят отделы Императорского Генштаба. В Особое отделение были приняты девицы, родители которых проявили геройство, а некоторые отдали жизнь на службе нашему императору, – с этими словами графиня Попадуева-Смутковская окидывала нас взглядом и умолкала. Выдержав паузу, продолжала говорить, – у многих из вас родители низко разрядные дворяне, и вас приняли без экзаменов. Неоспоримое счастье для вас воспитываться в таком престижном заведении как Смольный институт благородных девиц. Это обязывает ко многому. Вы понимаете, о чём я говорю?
     - Да, ваше сиятельство, мы понимаем! - громко отвечали мы хором. Затем добавляли, - когда мы вырастем, должны будем служить нашему государю-императору и отдать жизнь за него, если это потребуется!
    - Вот и умницы! Сегодня на уроке я неспроста вновь уделила пять минут такому вступлению. Это, чтобы вы, помнили, зачем вы здесь, девицы. В вашем отделении я веду уроки, в основе которых упор сделан на патриотическое воспитание, а ещё отдельно вы будете проходить спецподготовку. В полуподвальном помещении мы устроили тренажёрный зал для обучения приёмам ведения рукопашного боя. Там есть тир для стрельбы по мишеням. Для чего мы набрали вас в эту Особую группу, спросите вы? Так вот я вам отвечу, наша Российская империя на данном этапе находится в очень сложном положении. Поражение в войне с японцами, бунты черни и революционные выступления показали нам, что враги нашей империи поставили страну в тяжёлое положение, когда мы оказались в изоляции в борьбе за славянское единство и установление нового миропорядка. В истории полно примеров, когда против нас ополчались европейские державы, в 1878 году наши славные войска стояли всего лишь в тридцати верстах от Царьграда. Однако нам не дали войти в город, чтобы освободить томящихся под гнётом неверных оттомане наших православных братьев. Теперь в новых условиях при другом раскладе сил Британия и Франция помогают нам только для того, чтобы мы ввязались в войну против Германии, нового их соперника. Но с какой целью, спросите вы? В нынешних условиях неизбежна в Европе Большая война, и нам велико малороссиянам придётся участвовать в ней по той простой причине, что мы самая богатая страна в мире. В нашей империи есть много плодородных полей, лесов и полноводных рек с чистой водой. Наша империя расположена на огромнейшей территории, и нам принадлежат колоссальные природные и людские ресурсы. Однако мы задолжали таким странам как Англия и Франция. Вы понимаете, о чём я говорю?
     Мы утвердительно закивали головой и произнесли то, что было усвоено нами на личном опыте.
     - Нельзя быть должным и не возвращать долг! - прокричали мы все разом, уверенные в своей правоте. Затем добавили в подтверждение, - долг платежом красен!
     - Так вот, девицы, у нашей Российской империи нет, и не может быть надёжных союзников, и это я постоянно утверждаю в Генштабе. Мы предоставлены сами себе. Поэтому император великодушно вверил мне вас, девицы, с тем, чтобы иметь славных воительниц, отважных дочерей империи, которые будут служить нашей великой империи и трону.
- Когда мы вырастем, мы должны будем служить нашему императору и будем готовы отдать свои жизни за него! - отвечали мы хором, повторяя хорошо усвоенные слова, - Вот и умницы! Правильно научились отвечать! А теперь приступим к нашему уроку.

                ***
  В сентябре нас на больших каретах вывозили за город. Для нас, ещё маленьких девочек это было незабываемое и радостное событие. Около леса мы выходили из карет, затем строились, чтобы следовать до расположения временного лагеря. Шли строем по двое. По обочинам росли цветы и растения, и мы их срывали. Только не трогали терпко пахнущую полынь, и, конечно же, жгущую крапиву и колючий репей.
     После длительного однообразия в стенах Смольного института, летние пейзажи вызывали в нас неописуемый детский восторг.
     – Вот это сюрприз! – в сильном восхищении повторяли мы.
     Всюду, куда не кинь взгляд, росли белые берёзы. И словно фрейлины её величества они были не на зелёном просторе, а на придворном балу и непринуждённо и радостно кивали нам головой. Они словно были одеты в белые платья с бриллиантовой брошью фрейлин, и переговаривались между собой на французском и немецком языках. Однако по мере надобности легко переходили на великоросский язык.
     Мы шли строем по двое и дружно запели песню. При этом чуть разводили руками и пританцовывали, стараясь не нарушать заведённый строй.
     – Во поле берёзонька стояла, во поле кудрявая стояла…
     Отдельно стояли неприглядные осины, что как питерские бабы вышли посидеть у дома на лавках и посплетничать. И вдруг на ум невольно приходила русская поговорка: «Осина не горит без керосина».
     Не передать словами то, что произошло с нами, когда мы увидели корову и маленького телёнка. Они мирно паслись на обочине сельской дороги и щипали травку.
     - Вот это сюрприз! - пребывая в сильном восторге произнесли мы.
Затем самые смелые смолянки подошли к огромной корове. Бурёнка, так мы её сразу прозвали, беспокойно вращала большущей рогатой головой. Мы окружили телёнка, у которого шерсть была в пёстрых пятнах. У некоторых маленьких смолянок в руках оказались куски хлеба и печенье, и они протягивали это маленькому и смешному телёнку. При этом смолянки говорили корове, чтобы та не волновалась, и мы дружно принялись гладить телёнка.
     – Пеструшек!  – кричали мы телёнку и, радостно звали его, – пошли с нами гулять!
     За пёстрый окрас, за буро рыжие и чёрные пятна на белой шерсти, мы дали ласковому бычку такую кличку.
     А когда Бурёнка, громко промычала: «Му-у-у!», то мы постарались повторить нечто подобное.
     – Му-у-у! – прокричали мы радостно, выразив огромный восторг.
     – Девицы, не кричите на страшную рогатую корову! – в один голос испуганно провещали классные дамы и пепиньерки, – а то, не приведи бог, эта большая скотина разнервничается!
      Но одна девица из нашего отделения, институтка Дарья Ерофеева, которую мы прозвали мадмуазель -Лейтенантская Дочь, громко расплакалась. С ней случилась истерика. Классные дамы и пепиньерки принялись успокаивать маленькую.
     Вскоре мы узнали причину и отнеслись к её горю с большим пониманием. Маленькая смолянка при виде коровы и телёнка вспомнила маму.
     Всё дело в том, что её покойные родители служили на дальневосточной погранзаставе. Отец, молодой лейтенант командовал взводом, а мать числилась на интендантской службе. Жили отдельно на хуторе, недалеко от расположения воинской части. Около служебного дома служилая семья развела хозяйство. На огороде сажали овощи, держали корову с телёнком. На речке ловили рыбу, охотились в тайге и собирали ягоды и грибы. Были счастливы и не ведали горя. Но как-то в тайге на отца девицы напали хунхузы. Во время охоты, отец девицы Ерофеевой Дарьи, лейтенант наткнулся на маньчжурских контрабандистов, которые пробирались к границе на Амуре, и он пытался задержать нарушителей.   
Завязалась недолгий бой. Мама Дарьи, встревоженная звуками выстрелов, которые доносились из тайги, послала дочь на пограничную заставу. Сама с винтовкой поскакала на досади на выручку своему мужу.
     Маленькая Даша прискакала на заставу и передала письменное сообщение о нападении. Был послан конный отряд. Бой был не долгим, и китайские хунхузы частью были перебиты, другие бежали. Однако служилые нашли мёртвым храброго лейтенанта пограничника. Царский офицер Ерофеев сражался до последнего с контрабандистами, намного превосходящими по численности. Маму Даши Ерофеевой, нашли раненной с винтовкой, истекающую кровью. Она зашла в тыл контрабандистам и смело вступила в бой, чтобы помощь своему мужу. В городском военном госпитале, куда она вскоре была доставлена, она скончалась от многочисленных ран.
Высочайшим указом всю семью родителей наградили посмертно, а дочь отважных пограничников - отдельно. Государь император Николай Второй отдал высочайшее указание Военному министру, чтобы тот ходатайствовал перед месье императорским инспектором о том, чтобы смелую девицу без экзаменов приняли в Смольный институт. Государь император монаршие соизволили таким образом отметить храбрость и геройство, проявленные всей семьёй, когда служилые муж и жена погибли на службе императору. Был принят высочайший указ, что попечителем Дарьи Ерофеевой, дочери героев лейтенанта и пограничной интендантский, будет государь император. И когда маленькую девочку увозили из хутора, собрав её вещи и игрушки, то она горестно плакала. По старому обычаю перед отъездом ей дали попрощаться с опустевшим домом. Маленькая Дарья попросила попрощаться с коровой и телёнком, которых она обняла и плакала.
     Во всём младшем Кофейном классе бант благодетеля государя императора носили двое, ещё была Лиза Люськина. Дарья Ерофеева носила императорский бант, означенный золотым вензелем императора Николая Второго. Смолянка Дорофеева очень гордилась тем, что благодетель был царствующий император. Если случалось, что в Смольный институт прибывали новые учителя и классные дамы, то те с непередаваемым восхищением спрашивали: «Неужели государь император ваш благодетель?». На что Дарья Ерофеева делала почтительный реверанс с глубоким приседанием и отвечала: «Да, его величество – мой благодетель!»
     Так как институтка Ерофеева неспроста расплакалась, у кого были конфетка, или самое ценное, что у нас было надёжно спрятано, мы спешно доставали из своих потаенных мест в одежде. Не раздумывая, со словами утешения мы давали однокласснице, с которой случилась истерика. Мы одаривали плачущую смолянку, и при этом дотрагивались до плеча со словами: «Крепись, девица!»
     Таким образом нами выражалась институтская солидарность. Нам всем приходилось не сладко, и мы ощущали себя несчастными детьми, поскольку по разным причинам были отлучены от дома. А некоторые из нас, в том числе и я, потеряли при трагических обстоятельствах маму.
   
Однако через некоторое время мы забыли абсолютно обо всём. Беззаботно и радостно бегали, носились, как угорелые. На лоне матушки-природы мы ещё маленькие дети, ни о чём не думая, радовались жизни. После долгих петляний, проведённых бегом, пешим образом и вприпрыжку, мы падали на траву. Лежали на поляне среди букетов сорванных цветов. Берёзы, медленно качались верхушками, и как фрейлины её величества танцевали кадриль. Лёжа, мы с восхищением смотрели на небо. Бездонная синь перед глазами неизъяснимо уходила в небесную глубину. Небесная высь неожиданно начинала вращаться перед нашими детскими взорами, и от этого кружилась голова.
     На поляне росла маленькая берёзка, и она была похожа на малыша-именинницу из Кофейного класса. Берёзы, как старшеклассницы смолянки из Белого класса, водили вокруг неё весёлый хоровод, словно проводили в спальне именины малыша-смолянки из Кофейного класса.
     - На день рождения конфульки, испекли мы каравай, - пели берёзы и будто показывали ветками на ширину. Разводя руками вверх и вниз, пели, - вот такой ширины, вот такой низины, вот такой вышины.
     В пригороде перед нашими восхищёнными детскими взорами во всём великолепии представали картины природы. И мы дети из казённого дома оказывались совсем в другом мир, где наедине с природой маленькие смолянки забывали о своих несчастьях и были счастливы. Вокруг наблюдалось раздолье и не было опостылевших стен, в которых нас держали. И над нами возвышался не высокий лепной потолок, а сияло синее небо. Солнце по-летнему нещадно палило. В бескрайней голубой вышине по небу плыли редкие белесые облака. Казалось, что на них сидят маленькие ангелы, как смолянки-малыши за партами на уроке Божьем. Маленькие ангелы-смолянки радостно плыли по светло-синему небу. Однако и там их не оставляли без присмотра - там за ними наблюдали, словно злые классные дамы, строгие херувимы. Самый главный из них был многокрылый Серафим, похожий на месье императорского инспектора, главного в небесном заведении, и он кричал на ангелов: «Паразиты! В Темнушку посажу на ночь!»
     Мы лежали, вставали с земли и снова бегали по земляничной поляне. Под надзором пепиньерок ходили, и прыгали, и радостно кричали, когда что-либо находили. Особенно тщательно искали вкусную землянику.
     - Вот это сюрприз, вкуснота! - восклицали мы. Затем добавляли, спрашивая друг друга, - а вы не находите, девицы, как восхитительно!
     Когда бабочка садилась на цветы рядом с нами, то мы старались поймать её, затем бегали за ней.
Наши детские души необъяснимо волновало чувство единения с природой. У нас создавалось впечатление, что мы долго жили взаперти лишь ожиданием, чтобы на приволье встретить и ощутить на себе яркое, по- летнему жаркое солнце.
     Забывались прошлые обиды, и неожиданно обнаруживалось, что наша жизнь тесно связана со цветочной поляной. Внезапно обрывалось наше предстоящее, поскольку в непрерывной цепи дней и событий, следующих один за другим, наступило радостное настоящее. То было счастливое время, проводимое нами на лоне природе. И начинало казаться, что наша жизнь лишь по-настоящему проходит на поляне среди огромного моря цветов, без красоты которой нельзя жить полно.
     Теперь мы были лишь обычными детьми, весёлыми, и не казались друг другу противными и вредными, и на время стали добрыми и отзывчивыми. Красивая цветочная поляна была причиной нашей детской радости. И отныне, безусловно, всё: и мгновенья радости, и восторг от красоты цветов, и воздух, и синяя бездонность неба, и жаркое солнце, и леса, и поля - всё это впитывалось в наши детские девичьи души. И от этого сильно бурлила, и находила выражение наша огромная и непередаваемая радость.
    Даже наши старые и унылые классные дамы, и серые пепиньерки ничего не могли поделать с нашим бурным и радостным проявлением чувств. Пребывая на природе, они тоже по-своему радовались жизни.
    И теперь не обязательно нам надо было срывать цветы - у нас их было много. Возникало ощущение, что мы сходим с ума от того, что привалило огромное счастье.
    И нам не были помехой ни жара, ни солнце, которое нещадно палило. И даже белые панамки, которые мы предусмотрительно надели, не спасали нас от жгучих лучей солнца. Мы прибегали к большим зонтам, под тенью которых мы пили из больших кружек холодную колодезную воду, которую специально привезли на телеге в дубовой бочке. Мы большими глотками пили вкусную ключевую воду, и немного остывали. Затем снова пускались бегать и носились, сломя голову, по поляне. Радостно собирали полевые цветы, чтобы бросать их себе под ноги. И снова со смехом и с криками беззаботно бегали друг за другом.
     Снова у нас в руках оказывались новые букеты, составленные из ромашек, которые становились частью нас самих.
     В противоположность этому в Таврическом парке, куда нас водили гулять, на парковых клумбах цветы были не прикосновены.
     В парке было много усатых городовых и они наблюдали за господами посетителями. Так что нам оставалось только любоваться красивыми творениями природы и бросать взгляды сожаления на таблички с запрещающими надписями: «Просимъ господъ, не рвать цветы, и не топтать!»
     Здесь же загородом, конечно же, всё было по-другому. Так что ожидаемо у нас маленьких девиц и без того кружилось в голове от осознания радостного счастья, и вместе с тем мы испытывали непередаваемые и радостные чувства.
     Однако мы не спрашивали себя о том, может ли это неизменно продолжаться нескончаемо долго?
Какая же была незабываемая радость, находить и кушать вкусную землянику, которая имела замечательный вкус и необычный аромат. И при этом громко и радостно произносить: «Вот это вкуснота! Сюрприз!»
    И конечно же нам, маленьким смолянкам, познавшим на короткое время вкус свободы, не хотелось возвращаться в казённый дом. Нам желательно было всё время носиться по цветочной поляне, собирать и кушать землянику, рвать цветы, и бегать за бабочками. А после всего этого лежать на поляне и смотреть на небо, вбирая в себя бездонность вышины. Счастливо жмурить глаза от солнца, ощущая его тепло.
     После возвращения из долгого гуляния, мы высаживались из больших карет, и становились серьёзными. Совсем нерадостные мысли теперь тревожили нас - и мы с горемычными лицами возвращались в Смольный институт. Непременно появлялось ощущение, что мы приехали обратно, чтобы встретить многочисленные жизненные трудности. Мы вернулись, чтобы с головой окунуться в опостылевшую институтскую жизнь.
   В большом институтском дворе кареты останавливались
     - Всё, приехали! - со вздохом сожаления произносили мы. - Как жаль, девицы, ведь было так здорово!
     Суетливо и не по-детски торопливо выходили за двери, хватаясь маленькими ручонками за большой каретный поручень и спускались с подножек на землю. Во дворе выстраивались перед пепиньерками и классными дамами, чтобы следовать в здание Смольного института.



                Глава вторая
                Малыши-смолянки втягиваются в жизнь Смольного института

     Мы были младшим классом и соответственно носили передники коричневого цвета, которые сильно не пачкалась, и наш младший класс назывался Кофейный. Всё было просто, и нас различали не по росту, а по цвету передника. Средний класс был Синий. Старшеклассницам выдавались белые передники, как символ аккуратности и чистоты, и потому старший класс назывался Белый.
     Все смолянки были обуты в одинаковые башмаки, и одеты в институтскую форменную одежду. На голове носили чепчики или, как их называли, капорки, а поверх плеча привязывали капоты. Мы должны были одинаково причёсаны. Никоим образом мы не должны были выделяться чем-либо. Смолянки средних классов носили по две косы, а у старших была одна заплетённая коса и никаких чёлок, и всяких других вольностей. Что касается нас малышей-смолянок, то волосы у некоторых кудрявились, и они мучились, зачёсывая и прилизывая то, что было непослушным. У меня был некрасивый шрам на лице, который кривил глаз, и была видна рассечённая бровь. Так что щёлка скрывала бы это вместе с затемнёнными очками. Однако не дозволено было носить то, что не полагалось.
     Нам следовало передвигаться отделениями и классами, и мы ходили строем по двое. Не позволялось оставлять расположение своего отделения. Лишь в сопровождении классных дам и пепиньерок мы следовали из класса в класс и другие помещения. Запрещались одиночные хождения по зданию. Так что порядки в Смольном институте благородных девиц были сравнимы с казарменными. Но всё же мы были маленькими девочками и, в любом случае, нас неуместно было сравнивать с солдатами.
     Пепиньерки   были выпускниками Смольного института, которые после окончания основного курса помогали воспитателям в качестве младших воспитателей и носили серые платья. Их особенностью было то, что они докладывали и классным дамам, и императорскому инспектору, и императорской директрисе обо всём, что происходило в институте. Разумеется, в таком качестве они были не желательны для нас. По характеру пепиньерки представляли собой, как мы их назвали, la souris Grise (серая мышка) (фр)), тем более они носи платья серого цвета. Пепиньеркам читали в теоретической части дополнительный курс педагогики, и ещё они проводили практику. Верно будет сказать, что эти Серые Существа, как мы ещё их называли, с немалым усердием практиковались на нас. Пепиньерки входили в роль требовательных и беспощадных воспитателей, хотя к смолянкам Николаевского отделения пепиньерки были добры и благосклонны. Там воспитывались девицы голубых кровей, которые принадлежали к высшей знати.
     Бывшая дипломат графиня Попадуева-Смутковская, продолжавшая служить в императорской контрразведке, не поручала нас пепиньеркам, и мы их не видели на её уроках.
     Имея таких информаторов, институтское начальство и воспитатели держали нас под постоянным наблюдением. За нами был установлен строгий надзор, и мы всегда должны были заниматься полезным делом. Так что свободного времени у нас почти не было. Везде за нами был глаз да глаз. Пепиньерки и классные дамы всюду следили за нами и подсматривали. Поэтому уйти, куда бы то ни было, или что-либо сделать, чтобы это осталось незамеченным, было трудно, а иногда почти невозможно.

     Александровский институт, больше известный, как бывшая мещанская половина, соединялся переходом со зданием Смольного института и пути мещан и благородных девиц часто пересекались. При встрече институтки-мещанки должны были кланяться высокоблагородным смолянкам и приседать в реверансе. Иногда малыши из голубого отделения делали вид, что не замечают малышей-мещанок, и не отвечали на поклоны, которые делали им институтки низкого происхождения. Среди воспитанниц Николаевских отделений были, как-то: шведская великая герцогиня и кронпринцесса, дочери молдаванских господарей, дочери грузинских князей и армянские княжны, дочери кавказских беков и ханов. Даже были взяты на воспитание арабская принцесса и дочь эфиопского императора.
     У эфиопской принцессы из среднего Синего класса, кожа была чёрной, а губы имели тёмно-фиолетовый цвет и к тому же они были пухлые. К нашему удивлению, негритянка по вероисповеданию была православной. Волосы у неё были курчавыми, и она единственная из всех смолянок Среднего класса не заплетала две косички, как это должны были делать остальные одноклассницы. Ходила с кудрявой головой, хотя и была коротко острижена.
     Малыши из Александровского института невольно засматривались на неё, забывая сделать почтительный поклон с реверансом. Пепиньерки и классные дамы делали институткам-мещанкам замечание, что те не кланяются чернокожей благородной девице. При этом добавляли, что непременно накажут в назидание остальным, если те не проявят почтение к принцессе, дочери эфиопского императора. Из озорства некоторые мещанки с насмешливым видом отвешивали африканской принцессе поклон с глубоким реверансом, и при этом произносили: «Здравия желаем, ваше чернокожее величество.» Раздавался громкий смех институток, которые слышали это. Однако пепиньерки и классные дамы пресекали проявление такого неуважения к дочери эфиопского императора.
     Смолянки Николаевского отделения почивали в нескольких спальных помещениях, которые по размеру были намного меньше, и там было уютнее и теплее, им прислуживали няни и девушки гувернантки. А мы спали в огромном и холодном дортуаре. Нам приходилось самим заправлять кровати и при помощи подруг готовить себя к утреннему досмотру. Николаевские смолянки тоже подчинялись общим институтским правилам. Однако к ним относились не так строго, как к нам. И ещё высокородных смолянок лучше кормили, и они ели за отдельным столом. Инспектрисы и классные дамы относились к ним благосклонно, их меньше наказывали, были к ним более снисходительны. Смолянок из Николаевского отделения чаще навещали сановитые особы, которые баловали николаевок, принося им сладости и вкусные кушанья. Даже во время поста высокоблагородным девицам тайно приносили скоромное, и это, не смотря на строгие запреты церкви! Царствующая императрица и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна нередко навещали смолянок Николаевского отделения.
   С нами в одном младшем Кофейном классе, но в Николаевском отделении, воспитывалась чеченская княжна, к которой была приставлена няня-мусульманка. Но эта девица имела своевольный характер, и нрав был у неё свободолюбивый, что не подавалась воспитанию. Вскоре руководство института отправило чеченскую княжну обратно к родителям. В нашем институте воспитывалась шведская великая герцогиня из Финляндии, племянница шведского короля Густава Пятого, кронпринцесса шведская и герцогиня Великого княжества финляндского Кристина Гансовна Суомиландская. Так её записали в некоторых документах на великоросский манер. До приёма в Смольный институт она счастливо проживала в семейном родовом замке около финского города Турку, который принадлежал Российской империи. Маленькая герцогиня Суомиландская, свободно разговорила на французском и немецком языках, но плохо знала великоросский. Имела необычайно весёлый нрав и много смеялась. Классные дамы и пепиньерки постоянно делали замечание, чтобы она не смеялась и вела себя пристойно. А один раз эта маленькая смолянка соизволила себе непростительную выходку. Как-то наш всеми обожаемый император в сопровождении свиты монаршее соизволили навестить Смольный институт.  Когда в Большом зале проходила встреча смолянок с императором, который дал аудиенцию институтскому начальству во главе с инспектором графом Ольденбульдовским, Кристина Гансовна Суомиландская задала вопрос императору.
     - Вы кто есть, царь-рыба?  - громко спросила маленькая герцогиня Суомиландская.
- Как это понимать? - удивился самодержец всея Руси и прочая, прочая, в том числе и княжества Финляндского, бросив холодный взгляд на маленькую смолянку. Затем его величество спросили, - почему вы меня так назвали, девица?
     - Потому что вы иметь водянистые глаза, похожая на рыбьи, - весело ответила герцогиня.
      Взгляд их высочества, как обычно, был холодным. При этом лицо императора было сравнимо с маской. Это был уже второй случай, когда финская воспитанница сравнила глаза императора с рыбьими. Первый раз нечто подобное произошло с императором Александром Вторым.
     - Вот так сюрприз! Маленькая финская шведка хотела произнести мне комплимент в виду обожания меня, своего императора! - произнёс Николай Второй. 
     - О, да, ваше высочество, как остроумно вы сказали! - произнесли царедворцы, радостно поддакивая своему императору.
     Самодержец всея Руси окинул холодным взглядом своих приближённых. При этом взгляд его величества оставался холодным.
     - Какая весёлая конфулька! Тем паче у этой шведской финки необыкновенное воображение, которое присуще рыболовам.
      При этом глаза его величества оставались стеклянными, лицо было неподвижным, и оно было сравнимо с маской.
Особы двора его величества спросили на французском языке у своего императора, - que voulait dire notre cher Empereur? (Что этим хотел сказать наш обожаемый император? (франц.))
     - Постараюсь объяснить на великоросском языке, господа, - произнёс венценосный самодержец. - Это связано с тем, что шведы и норвежцы по натуре сплошь морские рыбаки. Мы соизволим думать о том, что это комплимент в адрес нашего величества. Так как рыба хорошо видит под водой, то это недурственно иметь зрение, сравнимое с рыбьим.
     - Как остроумно! - громко произнесли вельможи из свиты его величества.
     - Ты меня обожаешь? – затем спросил государь император у маленькой шведской кронпринцессе и герцогини.
     - Нет! - ответила на русском языке. Отрицательно мотнула головой, и с неестественной для детей злобой произнесла на финском, – нemmetin Nicholas! (кровавый Николай) финс.))
     Однако никто не понял, что сказала шведская герцогиня на финском языке. Никто из присутствующих не знал этот язык.
     К финской шведке Кристине Суомиландской подбежали классные дамы. Отвели её в сторону и принялись объяснять маленькой шведской кронпринцессе, что нельзя так неуважительно обращаться к самодержцу всея Руси, и прочая земель, в том числе и Великого Финляндского княжества.
     –Non,  le Grand-Duch; de Finlande est notre terre royale! (нет, Великое Финляндское герцогство - это наша Королевская Земля! (франц.)) – с гордостью на французском объявила маленькая шведская финка. Ещё она имела непростительную наглость заявить, - dans un avenir tr;s proche, nous rendrons la Finlande et l'Ingermanlandland et la Palmyre finlandaise, captur;s par le Grand Empereur Peter Primus. Nous rendrons ces terres ; notre pays Svevo-Suomsky! (в самом скором времени в мы вернём назад Финляндию, Ингерманландию и Финскую Пальмиру, захваченные императором велико малороссов Петером Примусом. Мы вернём назад эти земли в нашу Свево–Суомскую страну (франц.)).
Главным начальником в Смольном институте был месье императорский инспектор, которого в институте величали не иначе, как граф Фёдор Алексеевич Ольденбульдовский фон Штраус. Их сиятельство имели большие связи во дворе его величества, и он был наделён в институте огромной властью. Ему родственником приходился принц Ольденбургский, который когда-то возглавлял сие наше досточтимое заведение.
     Месье императорский инспектор был неимоверно толст и огромен, и наряду с этим имел щёки, которые свисали и двигались, напоминая бульдожьи. Этой важной птице смолянки дали очень меткое прозвище, месье Злой Бульдог. Их высокоблагородие сиятельный граф, месье императорский инспектор напускали на себя начальствующий вид. На груди их сиятельства, красовался орден Святой Анны, утверждённый как династическая награда великого герцога Гольштейнского, предков Николая Второго. Граф также носил Анненскую ленту. Однако граф был обычным взяточником, как и многие в нашей империи чиновники, и был карьеристом, непременно хотел служить ещё на более высокой должности, чем на той, которую занимал.
     На лице орденоносного чинуши всегда присутствовало холодное равнодушие, и глаза их сиятельства не выражали. Однако взгляд месье императорского инспектора становились заинтересовано оживлённым, когда ему предлагали взятку.
     Мускулистые и волосатые руки месье императорского инспектора вселяли ужас в души смолянок. Некоторые смолянки приходили в состояние, близкое к обмороку, когда около лица провинившейся появлялся большой волосатый кулак. У некоторых девиц от страха подкашивались ноги, и такую нервическую особу пепиньерки, взяв под руки, волокли в институтский лазарет. Её осматривал доктор Еремей Павлович, которого мы прозвали месье Папочка Ерёма. Наш институтский врачеватель поил напуганную девицу лечебной минеральной водой с успокоительными каплями.
     Кроме всего прочего месье императорский инспектор любили иногда щегольнуть ораторским искусством, которым они считали весьма владеющими. Для этого классные дамы и пепиньерки выстраивали в два ряда младший Кофейный класс. Граф Ольденбульдовский фон Штраус пускались в нравоучительные рассуждения о пороках, которые присущи женщинам. Из слов сиятельного графа выходило, что уже в раннем возрасте со всей строгостью необходимо воспитывать институтских девиц, особенно малышей из Кофейного класса, дабы не упустить драгоценное время.
     Несмотря на большую тучность, месье императорский инспектор быстро носился по институту. А ежели их сиятельство граф собственноручно ловили нарушительницу порядка, то они приходил в состояние, близкое к эйфории, которое наблюдалось и у подчинённых его сиятельства.
     - Вот, вашь высокоблагородь, поймали, - произносили классные дамы с радостным видом.  С такими словами классные дамы и пепиньерки передавали графу Ольденбульдовскому фон Штраусу нарушительницу порядка. При этом выражение глаз его высокоблагородия становились предельно строгими и злыми, как у свирепого бульдога.
     При этом месье императорский инспектор принюхивались к смолянкам. Их высокоблагородие вынюхивали, а не лакомились ли смолянки, например, селёдкой, которая была запрещённым продуктом. Ещё матушка-императрица Екатерина Великая строжайше запретила есть благородным институткам сало, копчёности, солёные огурчики и квашеную капусту, в том числе и чеснок, то есть то, что употребляли в пищу люди подлого происхождения. Однако это всё тайно проносилось в Смольный институт, и смолянки употребляли эти запрещённые продукты.

    Начальницей в институте была сиятельная графиня Ольденбульдовская. Подчинённые с глазами, в которых читалось подобострастие и почитание, обращались к ней не иначе как: ваше высокоблагородие. Классные дамы и преподаватели со словами приветствия на французском языке приседали в почтительном реверансе, и начальницу почтительно величали по имени и отчеству Любовь Фридерик-Фелимовна.
  Мадам императорская начальница приходилась дальней родственницей месье императорскому инспектору. Её сиятельство так же имели обвисшие щёки и злобный характер. Поэтому смолянки ей дали прозвище мадам Любовь Бульдоговна.
     Сиятельные графья, родственники, строго наказывали нас за любые проступки, даже самые незначительные. Поэтому маленькие смолянки ненавидели их обоих, но особенным образом императорскую начальницу, хотя и побаивались её. Иногда её сиятельство графиня наказывала весь Кофейный класс, который становился у неё провинившимся. Например, если мы не выдавали одноклассницу, нарушительницу порядка. Самым тяжёлым наказанием было то, когда весь младший Кофейный класс выставлялся в ночных рубашках в коридоре, и нас заставляли стоять на коленях. У девиц от долгого стояния на коленях появлялась нестерпимая боль, и затекали ноги. Тяжело переносить это наказание было особенно зимой. Мы сонные тряслись от холода, плакали от боли, и сильно хотелось спать.
     Как-то после полдневных занятий прозвенел колокольчик на большой обеденный перерыв. Мы строем по двое вошли в Столовую, сопровождаемые классной дамой баронессой Прибыльской фон Одер и пепиньеркой.
    - Eins zwei! Stehen! Eins zwei! Stehen! Jemand in der Nase wird von mir bekommen! (Раз, два! Стоять! Кто-то в нос получит у меня (немец.)) -  скомандовала классная дама,
На Позорном Местилище перед нами предстали сразу три наказанные смолянки. Одна девица из среднего Синего класса была выставлена без передника, и она была обмотана мокрой простынёй.
     Маленькие смолянки с любопытством спрашивали друг друга, гадая, что в данном случае это означает. Затем мы услышали страшное слово: «Засыха!» и были поражены, с каким несчастным лицом стояла это смолянка-среднеклассница. Посрамлённая девица, оцепенев от стыда и несчастья, низко опустила голову и беззвучно плакала.
     Чуть поодаль на дистанции два локтя от неё, однако с радостным лицом, стояла выпускница Белого класса. Казалось, что ей всё было нипочём. Это была великая княжна Александра Александрова. Она тоже была без передника и на груди её красовались дырявые и грязные носки, которые были привязаны на верёвочку и через шею перекинуты на грудь.
     Третья девица, которую поместили на Позорное Местилище, была смолянка среднего из Синего класса. На груди её булавкой были приколоты листы, вырванные из школьной тетради. Смолянки сразу догадались, что эта незадачливая девица получила записку на уроке. Строчила ответ и попалась толи классной даме, толи учителю.
- Geh zum Tisch! Setz dich und iss schnell, Parasiten! (Идти к столу! Быстро садиться и кушать, паразиты!) (немец.)) - скомандовала баронесса.
     Мы прошли к столу и расселись. Между тем обед продолжался. Как только классная дама ушла, самые смелые девицы, сгорая от любопытства, подбегали к нарушительнице. Громко вслух читали то, что было написано на листах тетрадной бумаги и со смехом возвращались.   
 - Что там написано на листах у этой мадемуазели Синьки? - с удивлением спрашивали одноклассницы, сидевшие за столом. Вопросы так и сыпались, - что ты смеёшься? Что там много всяких оскорблений и смешное обзывание? На уроке две синие одноклассницы выясняли отношения между собой и разругались?
- Тише, императорский инспектор идёт. У месье Злого Бульдога картонка на руках, - раздались испуганные голоса. Затем послышались другие тревожные возгласы, - а вот императорская директриса пришла, мадам Любовь Бульдоговна.
     - Как вам обед сегодня, девицы? - громко спросила императорская директриса.
     - Благодарствуем, Ваше Высокоблагородие! - прокричала институтка из старшего Белого класса. - Очень даже вкусно!
     Это была старшеклассница Надежина Эллин, которая была парфеткой, от французского безупречная, безукоризненная. Эту старшеклассницу знали, как первую подхалимку и наушницу, а таких у нас ненавидели. Институтка Надежина занималась доносительством, которое почиталось среди девиц постыдным делом.
    Эту парфетку на днях должны были произвести в пепиньерки. И прозвище ей дали смолянки очень необычное, мадемуазель Хочу Делать Пи-пи.  А почему, так это произошла целая история.

     Как-то эта институтская парфетка, заметила, что девица из среднего Синего класса с таинственным видом помахала рукой двум малышам-смолянкам.
- Хочу делать с вами пи-пи! - услышала парфетка Надежина.
Её сильно заинтересовало, что это означает, и она принялась выслеживать смолянок.
     Три девицы пошли в сторону Большого зала, парфетка последовала за ними. Прячась за колонны и за углы стен, временами, перебегая, чтобы оставаться незамеченной, Надежина Эллин следовала за смолянками.  Там был сделан потайной лаз, через который девицы совершали скрытые похождения в другую часть здания, где находились дортуары. Они Трое смолянок, крадучись, пробирались по узкому проходу среди театральных декораций и лавок для сидений.  прячась за углы, перебежками, благополучно достигли коридора. Там были входные двери в умывальник, куда быстро вошли три девицы. Через некоторое время малыши-смолянка вышла из умывальника. У входа она была остановлена старшеклассницей-парфеткой.
     - Что вы там делали? – с таким вопросом институтка Надежина набросилась на маленькую конфульку. Затем заверила, - я никому не скажу.
     – Мы там делали пи–пи! - сообщила маленькая смолянка.
     – Не дозволяется делать друг с другом пи-пи! - прокричала на весь коридор парфетка Надежина.
    Парфетке следовало доложить начальству о том, что девицы делали пи-пи. Однако бежать в Учительскую комнату не имело смысла, так как нарушительницы порядка могли улизнуть. Старшеклассница Надежина продолжала удерживать за шиворот малышку-смолянку.
- Отпустите, пожалуйста, ведь я всё сказала, - хныкающим голосом просила пойманная малышка.
     Месье императорский инспектор издалека услышал громкие выкрики парфетки, и, несмотря на свою тучность, быстро прибежал.
     - Ваше сиятельство, в умывальнике девица из среднего класса делает пи-пи с конфулькой, - взволнованным голосом принялась докладывать парфетка Надежина. - В умывальнике сидят и не выходят.
     - Вот щас паразиток поймам-с-с-с! - зло зашипел граф Ольденбульдовский фон Штраус. Затем сиятельный граф громко прокричали, - а ну выходить! Не позволю с-с-с, чтобы благородные институтки делали друг с дружкой пи-пи!
     Девицы перепугались, услышав в умывальнике голос грозного месье императорского инспектора. Преогромный и толстый начальник Смольного института застыл в дверном проёме. Единственный путь к бегству был отрезан.
     - Вот, попались, паразиты, - прокричал месье Злой Бульдог, увидев выходящих из умывальника смолянок. После схватил за шиворот девиц, чтобы, чего доброго, не пустились бежать. Скомандовал парфетке Надежиной, которая держала за шиворот конфульку, - всех в Учительскую, там разберёмся, что позволило совершить сие гнусное действие.
     - Мы пришли мыть руки от чернил, - быстро нашлись что ответить пойманные девицы.
     - Не врать! Я знаю, вы делали друг с другом пи-пи! - прокричал месье императорский инспектор. - Это непозволительный грех!
     При этих словах граф Ольденбульдовский фон Штраус назидательно поднял к верху указательный палец.
     Месье императорский инспектор лично привёл в Учительскую комнату нарушительниц порядка. Затем императорская директриса графиня Ольденбульдовская принялась допрашивать пойманных смолянок.
     Затем девиц пытала классная дама баронесса Прибыльская фон Бреслау. Наша классная дама славилась тем, что выбивала показания даже у непокорных девиц. Однако преподавательскому коллективу так и не удосужилось узнать, каким именно образом совершается пи-пи. Смолянки хранили тайну, и не раскрыли значение этого слова.
Весть о том, что девицы совершали между собой пи-пи и поймались месье императорскому инспектору быстро, разнеслась по Смольному институту. Когда смолянки проходили строем на обед, то они увидели на Позорном Местилище трёх девиц с картонками на груди.
     Надпись у девицы из среднего Синего класса гласила: «Совершила непристойное пи-пи с институтками из младшего Кофейного класса. Стыд мне и позор».
     У двух смолянок-малышей надпись на картонке была несколько иной, но смысл остался прежним: «Совершила непозволительное пи-пи с институткой из среднего Синего класса. Бесчестье мне и срам.».
      - Опростоволосилась парфетка Эллин Надежина. Как смешно! - смеялись смолянки. При этом делились новостью, -  новое прозвище дали этой парфетке Хочу Делать Пи-пи.
     - Смешное прозвище! - посмеивались смолянки. После задавались вопросом, и сами отвечали на него, - другого места не нашлось что ли, чтобы обмениваться? Можно было поблизости найти другие укромные места для пи-пи. Далеко из класса идти в умывальник, заметят отсутствие. По тайному лазу надо пробираться и идти в окружную через весь Большой зал.    
Классные дамы и преподаватели, члены Педсовета института, не имели случай узнать, что означает по действию слово делать пи-пи. Естественно, их умы занимали другие высокие материи, хотя предположения высказывались разные и долго решался вопрос, что предпринять в данном случае.
     Но всё же парфетка Надежина Эллин узнала, что означает это слово и сразу же побежала докладывать в Учительскую комнату. У смолянок это означало обмениваться печеньем и конфетами, царскими талисманами, косметикой и тому прочее.
     Это вызвало среди преподавателей скрытые насмешки над месье императорским инспектором, неожиданно он стал посмешищем в глазах всего института. В дальнейшем их сиятельство граф старались больше не попадать в такой казус. За институткой Надежиной прочно закрепилось прозвище мадемуазель Хочу Делать Пи-пи.
     - Выслуживается парфетка, - послышались злобные перешёптывания за столами, - сегодня на обед суп вонючий дали. Мясо, подпорченное было, картофель склизкий, и безвкусный. А эта коза, наушница мадмуазель Хочу Делать Пи-пи заявила во всеуслышание, что обед вкусный.
     - Молчать, тупые бездари и лентяйки! - прокричала императорская директриса. После, окинув смолянок пронизывающим взглядом, спросила, - кто там и чем недоволен?
     Затем сиятельная графиня Ольденбульдовская прошлась у столов обедающих смолянок.
Перешёптывания быстро смолкли. Наступила тишина. Только был слышен стук ложек об тарелки.
     - То-то, дармоедки, – довольным голосом произнесла императорская директриса.
    Институтская начальница замолчала, оглядывая подопечных. Смолянки, молча, ели. Временами полуголодные смолянки, у которых голод был сильнее брезгливости, поднимали руки, чтобы дали добавку. Наступила тишина, было слышно, как дежурные стола вылавливают содержимое в жидком супе, воротя черпаками по дну больших кастрюль.
     Внезапно месье императорский инспектор граф Ольденбульдовский фон Штраус громко прокричал на всю столовую. От неожиданности мы вздрогнули.
     - Где эта горная дикарка, которая не подчиняется классным дамам? Не дозволяется своевольничать в Смольном институте!
     Мы повернули головы, чтобы увидеть предмет ярости институтского начальника.
     - Чего это месье Злой Бульдог разгавкался?  - перешёптывались смолянки.
     - А вот и она, ваш благородь. Ни в какую не хотела идти, - в разнобой прокричали классные дамы.          
      - Так мы её уговорили, сказав, что начальство будет и она домой поедет на Кавказ. Голодовку-с-с объявила, ваше сиятельство, третий день ничего не евши!
      С отрешённым взглядом маленькая чеченская княжна из Кофейного класса, подходила к институтскому начальству. Однако в глазах кавказской смолянки была непозволительная дерзость. Была одета в форменную институтскую одежду, только на её голове водружалось нечто, похожее на то, что татарки одевали в Москве и Питере. У чеченской девочки на голове был шитый золотыми нитками и украшенный жемчугами и дорогими каменьями расписная тюбетейка. Маленький головной убор был одет на расшитый золотом и красивым узором синий платок, который покрывал её голову.
     - Извольте сделать почтительный реверанс в сторону месье императорского инспектора! - в один голос прокричали классные дамы.
     - Нет! - услышали мы.
     - Ах, ты так ты дерзить, паразитка!
     - Вы сами паразитка!
     - Вы сами негодяи!
     - Живо встать на Позорное Местелище! - прокричали их сиятельство граф Ольденбульдовский фон Штраус.
     В столовой наступила тишина, смолянки сделали вид, что кушают. Однако они с затаенным дыханием наблюдали за происходящим. Их сиятельства графя, императорский инспектор и директриса ожидали, когда чеченская девица изъявит послушание.
     - Бунтовать? Позвать служанку этой чеченской девицы! - громко скомандовал месье императорский инспектор. Затем добавил, - а я пока картонку повешу на шею этой горной дикарке с забавной надписью, что я давеча написал. Посмотрите только вон на ту девицу. Она великая княжна, сродница нашего обожаемого императора, а на Позорном Местилище стоит с грязными и вонючими дырявыми носками, которые выявили при досмотре классные дамы. И ничего, скажу вам, весьма довольная собой.
     С этими словами месье императорский инспектор показал рукой на старшеклассницу, которую совершенно не смутило такое наказание. Мы повернули головы в ту сторону, куда показал императорский инспектор. Стук ложек на время прекратился. Было видно, что смолянка, которая принадлежала к великокняжескому роду, привыкла и не к такому позору. Великая княжна Александра Александрова выглядела вполне радостной. Как только граф отвернулся, она скорчила ему рожицу и показала язык.  Смолянки рассмеялись.
- А ну молчать! - прокричал императорский инспектор. - Кого поймаю, кто смеётся, в Темнушку пойдёт!
     Затем граф ловко накинул на шею маленькой горянке картонку с уничижительной надписью. Но кавказская девочка схватила картонку и с негодованием бросила её на пол. Громко принялась изрекать какие-то слова и в глазах её вспыхнула ненависть.
     Мы пытались понять слова маленькой девицы, чеченской княжны. После недолгих перешёптываний уяснили, что она с большим чувством говорит на чеченском языке. Всё, что накипело у неё в душе, высказывала на своём родном языке.
     - Вот язык-то дикий, хзы-хзыканье одно! - в сердцах воскликнули их высокоблагородие. После добавили, - ни на татарский, ни на турецкий не похож, хоть и мусульманский.
     Прибежала служанка чеченской княжны. Женщина с ног до головы была завёрнута в расписную накидку.
     - Ах, джанечка, моя ханум! Хан убьёт меня, смилуйтесь, ради Аллаха, успокойтесь!
     Эти слова были произнесены с кавказским акцентом. Няня чеченской девицы с умоляющим взглядом протянула руки сначала к своей воспитаннице, ханской дочери, а затем к сиятельному графу.
     - Ваше высокоблагородие, обязательно договоримся! - произнесла кавказская няня.
     Граф Ольденбульдовский фон Штраус прокричал: - Пусть замолчит эта девица! Её никто не просил говорить.
     - Кому сказано! Молчать, паразитка! - в один голос прокричали классные дамы.
     В огромной Столовой наступила тишина.
     Их сиятельство граф с назидательным тоном пустились в долгие рассуждения. При этом отвислые его щёки пришли в движение.
- Мы ей, как дочери чеченского князя, верноподданного нашего императора, разрешили не посещать урок Божьего Закона. Причём отдельно по-магометански она проводила обряд, - громким голосом пояснил императорский инспектор.
 Затем принялся долго выговаривать недовольным голосом, показывая рукой на кавказскую служанку, которая стояла с чеченской княжной.
 - Мы ей предоставили отдельную келью, живёт, как королевна, в питерскую мечеть карете ездит со своей служанкой, чтобы молиться по-магометански. Что здесь такого, что ей по незнанию поднесли рюмку белого вина, как и всем, и она даже пригубила. С княжной Мэри Лигошаховской подралась после французского из-за того, что та обозвала её дурой. Ко всему прочему, не подчиняется классным дамам и пепиньеркам. В Столовой у нас свинину давно не привозили. У нас в институте для финнов, шведов и немцев, чтобы они там молись, есть кирха. Армянские княжны католическую церковь посещают. И все едино, единый Богом данный - все изучают Божий закон. В оные дни начальник Смольного института, незабвенный принц Ольденбургский, имперский рейхкрейцер ордена Святой Анны, лично воспитывал внучек чеченского предводителя Шамиля, пленённого генералом Ермоловым. А эта, видите ли, не хочет воспитываться! Пусть в Темнушке посидит до утра, а вы, мадам няня, бегите к ингушским командирам «Дикой дивизии», который начали формировать из горцев. Пусть увозят её на Кавказ, не нужны нам такие пансионерки!
Неожиданно нам подумалось, что чеченская девочка будет невероятно счастлива, когда окажется у себя дома, в ханском дворце, где живёт её мама. Что бы там ни было, родители обратно примут к себе родную дочь. Ну, пожурят немного, поругают.
     А вот нас, некоторых маленьких смолянок, лишь за небольшим исключением, никто не ждал.
     Как мы тогда завидовали этой маленькой горянке, которая проявила непослушание и таким образом должна была вернуться домой. Не вышло, ведь вольный человек никогда не будет заложником, пусть даже у императора. Словно в золотой клетке вольная птица была чеченская княжна, которую не удалось воспитать в орденском духе, как всех нас остальных.

     После обеда мы немного забитые, в удручённом состоянии и полуголодные мы выходили строем из Столовой, в последний раз глянули на смолянку из среднего класса, которая с несчастным видом стояла обёрнутая мокрой простынёй.
     Мы больше её не видели. На следующий день нас поразила страшная новость. Эта смолянка решила повеситься в умывальнике, однако бдительные пепиньерки и классные дамы помешали совершиться самоубийству.
Мы строем по двое шагали в Большой зал. От скверного обеда было плохое настроение.
- Eins, zwei! Breiter Schritt, Parasiten! (Ать, два! Шире шаг, паразиты!) нем.)) громким голосом командовала баронесса Прибыльская фон Одер.
 У нас по расписанию должен был пройти урок профессора музыки месье Кофейковского, которого мы промеж себя за скверный характер прозвали месье Настырный Старче. Затем после урока музыки под руководством маэстро намечалась репетиция младшего Кофейного хора.

     Приблизительно раз в три дня малыши-смолянки молились в институтской церкви. В другие дни нам надлежало молиться келейно. После молитвы батюшка, делал строгое лицо и произносил проповедь о грехах и чревоугодии.
     Мы с трепетом слушали и глядели на распятого Христа и представляли себе страдания первомученика и первотрепца. Однако я невольно сравнивала земного худощавого сына Бога с толстым батюшкой, который еле помещался в рясу. Священник громогласно вещал о воздержании.
     Всего лишь за один год пребывания в Смольном институте мы маленькие смолянки сильно изменились. Мы, превратившись в угрюмых детей. Здесь в Смольном институте мы не играли в детские игры, хотя нам отроду было девять лет, а многим из нас было всего лишь семь лет.
     Когда-то мы с детворой беззаботно бегали и резвились на улице. Теперь мы ходили строем и перемещались из класса в класс и другие помещения, словно куклы-марионетки. Классные и дежурные дамы были, как кукловоды, которые при помощи нитей приводили нас в движение. Отныне мы в Смольном институте, в нашем казённом доме, испивали сию чашу, полную мучений. И часто с недетским ужасом мы думали о том, что в юдоли земной нас ожидают одни страдания!
     В институтской церкви с высоты расписного свода бородатый Бог Отец взирал на нас, маленьких девиц, и словно изрекал: «Аз есмь, девицы!». Его божественный облик внушал трепет, вселяя нам мысль о том, что непременно следует почитать Господа Бога, обожать батюшку-царя и слушаться царских чиновников. Мы маленькие дети возносили в молитвах власть, данную от Бога. Уже с малых лет нам прививали обожание к его величеству императору, у которого было много титулов, и мы их знали все, выучив назубок. Но ещё мы знали, что немецкий тайный гольштейнский орден Святой Анны правит в Росси, которому мы должны были служить. Однако нам внушали, что мы принадлежим к православным, и что мы великороссы и говорим на живом великоросском языке. Но особое сакральное значение для нас смолянок имело служению императору императрице, которые имели немецкую кровь и правили велико малороссами. Каждая смолянка знала особо торжественные дни рождения членов августейшего семейства, мы читали наизусть текст Апостола. Обычно утром и на сон, грядущий мы читали молитву келейно в спальне. Среди смолянок младшего класса выбирали чтицу, самую голосистую.
     - Вознесём прилежные молитвы к Господу за царя и всех августейших особ царского дома! Это указывается нам, как истинным христианкам, на обязанность благодарить Господа за благодеяния, ниспосылаемые нам свыше через плоды трудов царя-батюшки и благословение умножения царского рода, – громко читала маленькая чтица.
- Аминь! - произносили мы.
Смолянки осеняли себя крестным знамением и приступали к общей келейной молитве. И только после молитвы отходили ко сну.
     Иногда по большим праздникам нам выпадало счастье лицезреть в церкви его величество государя императора Николая Второго. Я рассмотрела лицо и особенные глаза его величества, которые казались водянистыми и были похожи на рыбьи, так как в них не было тёплого душевного блеска. Глаза императора были холодны, и они не выражали никаких чувств.
     В церкви по правую сторону от входа стояли старшие, а по левую младшие, а впереди всех маленькие ростом. По церкви ходили классные дамы и пепиньерки и одёргивали нас малышей, чтобы мы соблюдали интервал и правильность рядов. Со строгостью следили, чтобы мы стояли ровно, и нас было по шесть воспитанниц в каждом ряду.
     В середине огромного церковного помещения проход остался свободным для того, чтобы гости, приближённые двора его величества, могли пройти прикладываться к Евангелию и Кресту. Высокопоставленные особы обычно спешили, и они прикладывались первыми. После во главе с императорским инспектором, сиятельным графом Ольденбудьдовским фон Штраус подходило прикладываться наше институтское начальство. Затем следовали по сначала по благородству, затем уже по чину, званию наши преподаватели и классные дамы. После прикладываться к Евангелию и Кресту подходили смолянки, представляющие классы по старшинству.
     Горничные, полицмейстеры, сторожа, истопники - все те, кто принадлежал к низкому сословию, то есть, имел подлое происхождение, стояли отдельно. Это так же касалось и мещанок из Александрийского института. Как было принято нашей империи, людям из простого народа, то есть не принадлежащим к привилегированным классам, не полагалось стоять в церкви рядом с дворянами, которые считались благородными людьми.
     Выходя из церкви, мы кланялись Господу Богу и крестились. После выстраивались в коридоре, чтобы следовать на завтрак в Столовую. Мы с лицами, на которых читались страх и смирение, шли строем по двое по длинному коридору надзором пепиньерки Надежина Эллин, которая была назначена в наше Особое отделение.
Когда мы выходили из церкви, с младшеклассницей Аннетой Жаклин случился голодный обморок. Лишившись чувств, худенькая семилетняя смолянка, упала на пол. Пепиньерка Надежина Эллин проворно подняла маленькую худышку и поволокла её в институтский лазарет. Она боялась, чтобы, невзначай не доложили об этом государю императору, который на беду приехал в Смольный институт за своей венценосной супругой. После этого случая, не один раз, как раньше, а теперь два раза в неделю назначались четыре смолянки-малыша по очереди, чтобы идти обедать к казённой маман.
Пепиньерка Надежина вызывала нас в коридор. Мы строились по двое. Шли в радостном предвкушении сытного ужина.
     Мы любили графиню Попадаева-Смутковскую. Она была добра и справедлива к нам, и позволяла нам то, что другие классные дамы не разрешали делать. И на этот раз графиня по своей доброте и жалости, пригласила вне очереди обедать самую худую и маленькую смолянку Аннету Жаклин, у которой было слабое здоровье. Смолянки ей дали прозвище мадмуазель Попрошайка. Эта девочка, самая маленькая в отделении, была у нас на положении отверженной и с ней никто не водился. Она всегда сидела отдельно от остальных смолянок и над ней нередко издевались одноклассницы и даже её били.
     Надеждина Эллин ввела нас в небольшую комнату, где был накрыт обеденный стол. Как только вошла казённая маман, графиня Попадуева-Смутковская, каждая подходила к ней, и, сделав реверанс, целовала у неё руку. Глотая слюнки, мы торопливо расселись. Над столом высилась большая кастрюля и оттуда дымился суп, разнося по комнате аппетитные запахи. На тарелках были расставлены нарезанные булки настоящего белого хлеба. Пепиньерка Надежина Эллин, стоя за столом, разливала по тарелкам суп, затем подавала нам. Мы вдыхали ароматы вкусного супа, и бросали жадные взгляды на большие куски мяса, и у нас обильно текли слюнки.
     - Благослови меня, Господи, на эту трапезу и защити от греховного чревоугодия, – перекрестив еду на столе, пропела пепиньерка Надежина Эллин. После произнесла, - аминь.
     - Во славу Божью, – пропели мы, пожирая жадными газами еду. Затем, перекрестив тарелки с дымящим супом, провозгласили, - аминь.
     Нельзя было приступать к еде без молитвы, произнесённой во хвалу Бога. И только когда наше дружное песнопение закончилось, мы взяли в руки ложки и кусок хлеба. Мы были голодны, и быстро съели суп. Радостно подняли руки, прося добавку. Пепиньерка черпаком плеснула нам в тарелки добавку. Мы снова наслаждались вкусной едой. Быстро съели весь хлеб, что был на столе. Пепиньерка Надежина сходила и принесла ещё хлеб и нарезала его на куски. Мы протянули руки за хлебом. С жадностью, мало разжёвывая, мы проглатывали большие куски хлеба. Наша казенная маман глянула на нас, однако глаза её выразили понимание. Через некоторое время и второй каравай белого хлеба исчез со стола. Обычно, когда обедали, задавались вопросы. Разговор должен был проходить по заданной теме: какие нынче были уроки, кто из девиц и как отвечали, и какие проходили темы на уроке французского? Однако на этот раз вопросы были заданы не те, и мы ответили не так, как положено.
     - Как вам живётся, девицы и довольны ли вы тем, чем вас кормят? - неожиданно задала вопрос графиня Попадуева-Смутковская.
     Пепиньерка даже открыла рот от удивления, услышав то, что мы отвечали. Мы наперебой стали жаловаться на то, что нас кормят отвратительной пищей. Дают вонючий суп. Часто наказывают и даже бьют. В спальне холодно и всё отделение наказывают за малую провинность. Часто после отбоя весь класс ставят на колени в коридоре и так заставляют долго стоять.
     - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! - протяжно и громко заорала пепиньерка.
     Она пошла на такой решительный шаг для того, чтобы прекратить ненужные разговоры.
     Однако мы вслед за пепиньеркой не произнесли благодарственную молитву. Мы в разнобой продолжали высказывать свои сетования, хныкать и жалобными голосами жаловаться доброй графине.
- Пусть сытость моя не станет чревоугодием, - во всё горло орала Надежина Эллин, - а голод не наступит как расплата за грехи!
     Мы игнорировали настоятельный призыв нашей пепиньерки. Благодарственную молитву мы оставили без должного внимания. Мы продолжали жаловаться графине. Некоторые из малышей-смолянок громко плакали и казённой маман пришлось их успокаивать.
     - Благодарю тебя за хлеб и соль, отдельно за живительную влагу! - пепиньерка Надежина Эллин не унималась и орала как полоумная.
     Мы же её не слушали и с самыми несчастными лицами продолжали громко плакать, а маленькая Аннета Жаклин громко разревелись от несчастья и горя. Суп был домашним и вкусным, белый хлеб - тоже, и мы быстро это съели. Графиня Попадуева-Смутковская по-матерински была добра к нам. Она только спросила нас с участием, как нам живётся, и мы расплакались.
     За малейший проступок нас сурово наказывали. Холодные и неприветливые стены дортуара снова ожидали нас, полуголодных малышей-смолянок. Поэтому мы чувствовали себя несчастными детьми, которых некому защитить. Так как дни у нас проходили в постоянном ожидании новой беды, то чувства у нас были тревожными, и с нами случилась истерика.
     Мадам Попадуева-Смутковская села рядом с маленькой плачущей Аннетой Жаклин. Обнимала, успокаивая, бедную маленькую девицу.
     У пепиньерки в глазах выразилась сильная злоба, она кричала на нас и не хотела угомониться.
     - А ну, быстро пропеть, благодарю тебя, Господи, за сытость и терпеливую святость. Помилуй, мя! - громко кричала она. - Это бунт, и мне придётся доложить их сиятельству графу, месье императорскому инспектору, что конфульки, такие-то по фамилиям, вели себя отвратительно, не отвечали на нужные вопросы.
     В свою очередь, наша классная дама, дала обещание, что доложит членам Императорского Попечительского Совета о том, что нас плохо кормят и об издевательствах над маленькими благородными девицами.

     Когда мы пришли в свою спальню, то нас с завистью расспрашивали полуголодные малыши-смолянки.
     - Что вам подавали, вкусный ли был суп? - со всех сторон посыпались вопросы. - О чём говорили?
     Мы же рассказали всё, как было, как мы пожаловались тётеньке Анжеле на плохую еду и то, как нас жестоко наказывают, даже за пустяки. Упомянули о том, что мадмуазель Хочу Делать Пи-пи раскричалась, и она обещала пожаловаться месье императорскому инспектору, что мы плохо себя вели и не слушались.
     Девицы выразили надежду на то, что, благодаря графине Попадуева-Смутковской наше положение непременно улучшится. Классные дамы не будут к нам жестокосердными и злыми, и кормить будут лучше.
     Вскоре об этом казусе стало известно высокочтимым особам из Императорского Попечительского Совета, куда входили сродники государя и великие князья. Высочайшим повелением была учреждена императорская комиссия для проверки условий содержания в Смольном институте младшеклассниц.

 Но всё же в институтской жизни было много занятного и весёлого. На уроках, в столовой и на прогулке с нами случались разные истории. Печаль и скорбь ненадолго приживались в наших детских сердцах. Мы находили смешным многое и тайком потешались над классными дамами и учителями, которые получали весьма занимательные и меткие прозвища. Нашим вниманием не были обделены так же институтское начальство. Мы давали забавные прозвища всем без исключения: и институтскому полицмейстеру, и прислуге, и сторожу, тем паче учителям, давая им прозвища не просто как придётся. Смолянки пересказывали историю и при этом долго посмеивались, вспоминая смешные моменты происшествия. Если что-нибудь случалось с девицами из старшего Белого класса, то через некоторое время об этом обстоятельно знали в младшем Кофейном классе. Смолянки проявляли необыкновенное остроумие и умение выходить из трудных ситуаций. Но всё же иногда девицы попадали впросак и было смешно, когда это происходило в стремлении обойти сложности институтской жизни.
     «В нашем Смольном институте хорошо работает живой телеграф», - с усмешкой поговаривали смолянки и преподаватели. А если история была весёлой, то её долго пересказывали друг другу, и выпускницы из Белого класса записывали в свои дневники и выпускные альбомы. Кроме того, смолянки всех классов распространяли в рукописном виде разного рода сочинения, маленькие истории и анекдотические случаи из институтской жизни, которые происходили с девицами, учителями и классными дамами. Сочинялись стихи и пасквили на злых классных дам и нудных пепиньерок. Нередко в сочинениях злые классные дамы выставлялись смешными. Даже такие важные персоны, как месье императорский инспектор, и мадам императорская директриса выглядели посмешищем у наших начинающих литераторов.
Однако в Смольном институте действовала строгая цензура на то, что сочиняли воспитуемые институтки. Преподаватели и классные дамы изымали и читали письма и дневники, альбомы своих воспитанниц. Однако, не смотря на строгую цензуру, широко ходили по рукам сочинения смолянок с издевательскими насмешками и злобными нападками, цель которых было оскорбить или скомпрометировать злую классную даму.
    Старшим смолянкам из Белого класса дозволялось иметь выпускные альбомы. Однако действовала строгая институтская цензура, которая касалась не только писем и переписки девиц, дневников, но и записей в альбомах.     Самые богатые смолянки, кому позволяли средства, заказывали дорогие кожаные переплёты, теснённые позолотой, посеребренными пластинами и украшенные дорогими каменьями. На страницах альбома подруги оставляли пожелания к именинам и дням рождения своих подруг. Художницы-любительницы рисовали портреты и делали зарисовки. Некоторые смолянки становились модными поэтессами и писательницами, и их просили что-либо написать. Так же в Смольный институт приходили фотографы и делали групповые снимки.
     Многие   смолянки писали о своих нежных чувствах к предмету   неразделённой любви, например, к учителю французского языка месье Борисову Дмитрию Алексеевичу, но изменяли его фамилию или называли по прозвищу, месье Дима Француз. Однако не трудно было догадаться, кому посвящались страстные строки. Это считалось естественным, так как учитель не шёл ни в какое   сравнение со старыми преподавателями, так как был ещё довольно-таки молодым и вполне мог быть предметом для воздыхания.
Как-то дневник, который тайно вела княжна Сикоро-Одолевская из старшего Белого класса, случайно попал в руки преподавателей, и они пришли в ужас от прочитанного. Как её прозвали в Смольном, мадмуазель Красулька Всеходолевшая, необычайно красивая, написала в своём дневнике о своей любви к молодому князю Лигошаховскому. После раскрытия плана бегства её с юнкером, княжна Сикоро-Одолевская предалась грустным размышлениям о невозможности счастья. Смолянки чуть ли не со слезами в глазах читали её сочинения, не исключая и нас, малышей-смолянок. Княжна насмехалась над учительницей французского языка мадам Старой Модницей, как смолянки всем классом злили преподавательницу французского языка мадам Монферансье. Красивая княжна писала с сарказмом, что многие из наших учителей были весьма почтенного возраста. Некоторые были очень даже древними, как например, учитель пения, профессор музыки барон Кофейковский, которого промеж себя девицы звали месье Настырный Старче.
«Профессор музыки вяло размахивал серебряной тростью, которую употреблял вместо дирижёрских палочек, - шутливо писала в своём дневнике княжна. -  Месье Настырный Старче бросал на нас потухшие и незначительные взгляды, так что он не мог вызвать в нас возвышенных чувств». 
 Выпускному альбому поверялись не только сердечные муки. Старшеклассницы делились впечатлениями от увеселительных прогулок, как проводились литературные чтения и восторженно отзывались о музыкальных вечерах. Писали об экскурсиях по Зимнему дворцу, о балах и праздниках, кто был из знатных особ и как были одеты фрейлины его величества. Особое внимание уделялось спектаклям и балам, отмечали, кто из знатных Особ там присутствовал. Подобным образом сочинялись описания в виде впечатлений о пребывании на празднике, приуроченных к именинам императора и императрицы, членам августейшей семьи, а также знаменательным датам в истории нашей славной империи.
     В выпускном альбоме много места отводилось описанию забавных происшествий. Разумеется, девичья жизнь смолянки с её печалями и радостями находила отражение на страницах альбома.





                ***
     При любой погоде каждый день в строго определённые часы нас выводили на чистый воздух. Мы гуляли на большой поляне, которая находилась у главного здания Смольного института. От того, что там много прохаживалось смолянок, трава была сильно притоптана и оголена до земли. Ничего примечательного там не было, так себе, зелёная лужайка.
     Правда, зимой в морозные дни поляну заливали водой. На лошадиных телегах привозили воду, которую выливали, и она замерзала, превращаясь в лёд.
     Не передать словами с какой радостью мы катались на коньках. На морозе мы выглядели посвежевшими, и румянец покрывал наши щёки. Смолянки-малыши падали, совершая пируэты на льду, и это вызывало всеобщий смех. Упав, мы расшибали себе носы, но мы всё равно старались походить на выпускниц, которые красиво катались на льду.

     Однако ни с чем нельзя было сравнить с какой не передаваемой радостью мы выходили гулять в Таврический сад, который был через несколько улиц. За высокой чугунной оградой мы радостно выстраивались по двое. Ожидали приказа, чтобы в сопровождении классных дам и пепиньерок следовать в Таврический сад.
     Месье институтский полицмейстер Валаам Серёгин, которому смолянки дали прозвище месье Стережём Бережём, давал институтским швейцарам и охранникам команду следовать. Охранники, одетые в ливреи и полицейскую форму, шли, чтобы освобождать путь для нашего следования. За ними строем по двое под предводительством классных дам и пепиньерок шли классами и отделениями девицы.
- Pas plus large, mais plus vite, parasites! (Шире шаг, а ну быстрее, дармоедки) франц.)) – кричали рассерженные классные дамы, если мы шли, замедлив шаг.
На улице в любую погоду было красиво, и мы, невольно любовались представленными красотами питерских улиц с их каменными мостовыми, огромными домами и чугунными столбами. Но особенно было красиво в тёплое время года. На тротуарах охранники и швейцары очень даже вежливо просили посторониться. Ежели прохожие не уступали дорогу, то эти мордовороты грубо отталкивали в сторону. Однако благородных господ не трогали, только нерасторопных простолюдинов. Тому, кто не проявлял должного внимания, могли, запросто, врезать кулаком по лицу.
    Вскоре мы оказывались в Таврическом саду. Вид на большой пруд и мосты был красив, и весьма примечателен. Огромные деревья росли у аллей, и тропинки уводили в зелёные парковые заросли. А у полян росли белые берёзки, и они были словно фрейлины её величества на придворном балу, перешёптываясь, вели разговоры на французском языке. Остальные деревья были похожи на царедворцев, которые пришли потанцевать и весело провести время. Клёны и большие дубы застыли как кавалеры, и они словно приглашали дам танцевать кадриль, тогда ещё модную среди дворян.
     Даже в яркие солнечные дни внутри парка было сумрачно. Мы далеко не уходили от парковых аллей и дорожек, чтобы не заблудиться.
     Выходили к пруду и с восхищённым удивлением взирали на уток, плавающих в воде. Вскидывали головы поверх высоченных деревьев, чтобы глянуть на иссиня-чистое небо. Оно было таким огромным и бездонным, что кружилась голова. Смотрели на огромную небесную синь, которая отражалась в пруду.
     Ввиду того, что мы шли строем строго по двое, то нам обязательно надо было смотреть ещё и под ноги, чтобы не споткнуться и самым обыкновенным образом не упасть.

      Как-то в парке неожиданно прозвучала громкая команда, и прогремела музыка, исполняемая духовым оркестром. На слух мелодия была весьма известная: «Амурские волны», в то время очень популярная в нашей империи.
     Некоторые малыши-смолянки от удивления даже разинули рты.
      Классные дамы и пепиньерки не меньше нашего сгорали от любопытства. И вскоре мы незамедлительно проследовали туда, откуда доносилась оркестровая музыка.
     Перед нашими взорами предстал военный оркестр, который играл на летней эстраде. До блеска были начищены медные трубы и тромбоны. Солнечная отблесть от них неожиданно плеснула нам в глаза.
     На сцене дирижировал бравый офицер, у которого были залихватские гусарские усы. У военного дирижёра белые перчатки и палочки, взмахивающие в такт, действовали на слушателей завораживающе. Особенно замечательна была его сабля в ножнах, с рукояткой, расписанная золотыми узорами.
     Подошли смолянки из старшего Белого класса, и они невольно засмотрелись на молодых исполнителей-красавцев. На лицах институтских барышень выразилось восхищение оркестрантами, на духовых инструментах играли безусые бравые морские юнкера. В форменных одеждах, с кортиками, галунами, и знаками отличия, погонами, и медными бляхами на ремнях они выглядели очень мужественно и романтично. Так что девичьи неискушённые сердца приходили в трепет от одного бравого вида юнкеров.
      На летней танцевальной площадке у дам на головах по тогдашней моде были шляпы с букетом роз, и кистями винограда. Вальсировала только одна пара. Но как красиво и непринуждённо они танцевали!
     Внезапно наступила тишина. Закончилось исполнение вальса «Амурские волны».  Военные музыканты перестали играть.
- Браво, бис, бис! Вот это сюрприз! - прокричали смолянки из старшего Белого класса.
С особым восторгом выпускницы замахали юнкерам своими веерами. Было жарко, но только старшеклассницам разрешалось пользоваться этим аксессуаром. Всеобщее восхищение старших институток выразилось томными воздыханиями. Затем незамедлительно раздались окрики разгневанных классных дам. На лицах старых дам выразился дикий ужас. Военные оркестранты были весьма польщены таким вниманием и тем, что вызвали восторг у девиц. Без всяких промедлений военными курсантами были посланы им воздушные поцелуи.    
- Паразиты! - кричали классные дамы, - благородным девицам следует быть скромными! Вы таким недостойным образом позорите наш Смольный институт!
     Наших целомудренных педагогов возмутило такое фривольное поведение юных питомиц. Услышав это, институтские швейцары и охранники тревожно застыли с вопросительными лицами, не зная, какие в данном случае предпринять действия.
     Вскоре классные дамы махнули рукой в сторону Смольного института.
     - Пора уводить из парка пансионэ-э-рок! - приказали классные дамы.
Неожиданно громко расплакалась маленькая смолянка из нашего отделения. Это была Лиза Люськина, которой мы дали прозвище мадмуазель Бедная Люська. Классные дамы распорядились, чтобы она немедленно перестала плакать. Однако бесполезно, с маленькой девицей случилась истерика и нам пришлось остаться в парке ещё на некоторое время.
      Вскоре мы узнали, что младшеклассница расплакалась неспроста. Под марш «Амурские волны», исполняемый военным оркестром, Лиза Люськина с мамой провожала на вокзале своего отца. И её папа не вернулся с русско-японской войны. Геройский погиб на сопках Маньчжурии, отдав жизнь за царя и Отечество. Офицер-герой был посмертно награждён Георгиевским крестом первой степени. С песней «Врагу не сдаётся наш смелый «Варяг» храбрый молодой лейтенант бросился в штыковой бой с японцами-самураями и полк пошёл за ним. Однако он пал, сражённый вражеской пулей.  Лиза Люська бережно хранила вырезку из газеты, где описывался геройский подвиг лейтенанта Люськина.
      Мы подходили к плачущей однокласснице, у которой через плечобыла перекинута императорская лента благодетеля, и протягивали ей кто конфетку, а кто печенюшку. Всё это мы незаметно доставали из своих потаённых мест в одежде. И при этом непременно дотрагивались рукой до плеча маленькой смолянки, которая плакала с самым несчастным видом.
      - Крепись, девица! - произносили мы.
Мы отходили от неё с глазами, в которых сквозило понимание.
     Можно было понять Люськину: потрясение огромного горя и переживания перенесённого несчастья воскресали в нас, когда мы вспоминали свой родной дом и родителей. Временами это вызывало в нас бурю чувств и различных эмоций и порой истерику.
     Душевное состояние смолянок оставляло желать лучшее и, когда становилось особенно тяжко, проявление девичьей солидарности морально поддерживало нас.
     После долгого гулянья в Таврическом саду, мы возвращались в институт. Мы были насыщены яркими впечатлениями, румяные и посвежевшие. Однако чугунная кованая ограда напоминала нам о том, что, увы, счастье не бывает долгим!
    Заканчивалась прогулка, которая на короткое время дарила нам радость. Это было время единения с природой. И мы с сожалением оглядывались назад, туда, где нам было хорошо.
     Мы понимали, что нам предстоит жить в казённом доме, где не было родных и близких.
     Домашние детям дарили сердечную заботу, их всячески оберегали родители. Своих родных детей дома не морили голодом, их вкусно кормили. А мы не доедали, нас водили строем и называли паразитками. Даже за самый незначительный проступок строго наказывали, иногда нас били.
Так что мы ощущали себя детьми, брошенными на произвол судьбы, несчастными и полуголодными. Жили за казёнными стенами, которые давили на нас, и мы за ними не чувствовали себя защищёнными. Жизнь наша больше напоминала казарменную - то, чего нам, ещё маленьким девочкам, так не хотелось.
     Однако мы ничего не могли поделать с тем, чтобы у нас всё было по-другому. А ведь каждой младшекласснице хотелось домашнего тепла и уюта, обычной родительской заботы и ласки. И стоило только подумать об этом, как нам малышам-смолянкам хотелось плакать.
     Мы уныло шли строем по двое, улыбки слетали с наших лиц. За воротами начиналось то, что называлось институтской жизнью.  Заходили за большие кованные чугунные ворота, и они закрывались за нами, как за маленькими арестантками.



      


                Глава третья

 Смолянка Аннета Жаклин     Торжество по случаю 293-ти лития царского дома      Успешное выступление хора младшеклассниц

Среди одноклассниц самая маленькая и худая была Аннета Жаклин. Это была болезненная девочка, которая много кашляла и всегда мёрзла.  Классные дамы её как слабую здоровьем помещали в лазарет на одни сутки, а в лучшем случае - на два. Там она немного отъедалась и отогревалась, поправляла своё слабое здоровье. Боялись, что истощённый организм этой смолянки-малыша не выдержит суровых условий жизни.
     С самого поступления в Смольный институт Аннета Жаклин держалась в стороне от нас, своих одноклассниц.  У неё был вид  отощалого и забитого ребёнка.  И при этом она казалась совсем несчастным, и это, скорее всего, от тягостных воспоминаний, связанных со смертью матери.
     Аннета Жаклин, не поднимая глаз, ходила с низко опущенной головой и казалось, что была ещё меньше ростом. К тому же, не трудно было заметить, что она всегда поёживается и дрожит от холода. Одноклассницы были намного крупнее её, и ростом они были выше её на голову. Однако преподаватели и смолянки были удивлены, когда узнали, что она приходится родственницей французскому императору Наполеону Бонапарту и что она принцесса Каталонии, островов Балеар и Корсики. Долго не могли поверить тому, что она представительница Дома Бонапарта. Тем более смолянки дали ей прозвище мадмуазель Попрошайка. Так её прозвали за то, что до поступления в Смольный институт она пела на площади и собирала подаяние. Мы невольно задавались вопросом, отчего у Аннеты Жаклин вид был такой несчастный и придавленный. Трудно ответить, толи это было следствием недоедания и постоянного чувства голода, или было нечто другое. Вероятно, суммировалось многое негативное что было в её жизни.
     В нашем Кофейном классе с этой смолянкой никто не водился. Одноклассницы не брали её в свою кучку. Мадмуазель Попрошайка всегда сидела отдельно от всех. А когда делили гостинцы, то ей давали причитающуюся долю, и кушала она в сторонке от всех. Никто не сидел с Казанова-Ленской за одной партой.
     Я подзывала её по имени: «Аннета Жаклин, иди ко мне.»  Маленькая смолянка подходила. Останавливалась и в смущении брала то, что ей давали из чувства жалости.
     Глаза её вспыхивали каждый раз, когда она видела еду.  Двумя маленькими руками брала, и моментально подносила ко рту, чтобы быстро съесть. Она проворно поедала еду, как голодная и бездомная собачонка.
     На ней, как на ходячем скелете, мешковато висела форменная одежда, и башмаки были большими. И передвигалась она очень даже несуразно, так как одежда и обувь были ей не по размеру. Смолянка Казанова-Ленская была хворой, недоразвитым и дистрофичным ребёнком. Одним словом, имела отклонения в физическом развитии.
     Однако, к всеобщей нашей зависти, Аннета Жаклин блистала умственными способностями. Получала самые высокие балы по принятой у нас двенадцати бальной шкале. Преуспевала по всем предметам, которые преподавали в Кофейном классе. За хорошую успеваемость ей выдавали особую бант-кокарду. Преподаватели экзаменовали Аннету Жаклин, и она достойно защищала бант отличницы, давая блестящие ответы.   От имени императрицы государыни она получала большие коробки конфет и сушёных фруктов. Отчаянные девицы из нашего Кофейного класса делили поровну содержимое этих красивых коробок и это съедали. А золочённые и посеребрённые жестяные коробки обменивались на вкусняшки.
   Интеллектуальным способностям, особенно знанию французского языка, Казанова-Ленской завидовали даже среднеклассницы. Мы называли их синьками и ненавидели за то, что они нередко обижали нас малышей. Однако мы не давали себя в обиду, тем более за нас заступались старшеклассницы. Если вступали в словесную перепалку на французском языке со смолянками среднего Синего класса, то Анита Жаклин здорово помогала нам, вставляя нужные фразы.
     Однако были в нашем классе и те, кто издевался над этой больной и маленькой француженкой. То давали ей подножку, то толкали в строю, и при том ещё обзывали нехорошими словами. Аннета Жаклин не слышно плакала. Она была слабой девочкой, и у неё не было сил, чтобы достойно ответить обидчику.
     Я всегда в душе жалела эту маленькую и больную смолянку. Не позволяла другим обижать эту бедную сиротку. Вставала на защиту Аннеты Жаклин, и всегда норовила оберегать её.
     Кроме того, что французская девица была маленькой, она была ещё до неимоверности худой. Страх на неё было смотреть - одна кожа, да кости!

    Училась я легко не только потому, что свободно владела немецким и французским языком, что мне весьма недурственно помогало. Мама привила мне старание к учёбе и усидчивость. Оценки, которые ставились по двенадцати бальной шкале, я получала самые высокие. По результатам успеваемости мне выдавали те банты-кокарды, цвет которых означал хорошую успеваемость.
     В институте благородных девиц единственно священным для нас предметом был французский язык. В Смольном институте многие смолянки хорошо знали и свободно разговаривали на французском языке. На языке оригинала читали французские романы. Чтобы быть принятым в высшем обществе, надо было хорошо владеть французским языком. Поэтому родители нанимали гувернёра-француза, репетиторов, и ещё сами обучали своих детей французскому языку. Знания по химии и физике отходили на второй план, однако не прощалось неправильность речи или ошибки на французском языке. Преподаватели зло выговаривали перед всем классом и называли смолянку паразитом или дурой.
     В классах постарше изучали английский, немецкий языки, а в выпускном проходили итальянский язык.

     Преподавала французский престарелая дама, мадам Монферансье. Мы её промеж себя звали мадам Старая Модница. Она была француженка из Парижа, ярко накрашивалась и носила парик, который иногда сползал у неё с головы. А шляпа у неё была, как поговаривали смолянки, фартовая, по последней моде. Спереди была с большим букетом искусственных роз и виноградной кистью сбоку. Было непозволительно смеяться над преподавателями, тем паче почтенного возраста, однако многое в ней было то, что вызывало у нас смех.
 - Наклонение, если не повелительное, то какое должно быть? - спрашивала мадам Монферансье. Затем уверенным тоном добавляла, - это мы проходили.
     - On ne l'a pas fait en classe (мы не проходили это на уроке (фр.).) - отвечали мы всем классом.
      При этом удивлённо хлопали глазами, выражая крайнее недоумение.
     - Comment est-ce ainsi? Je ne sais pas ce que c'est, (как это так? Не может быть, я записала, что это проходили, (фр.).) - удивлённым голосом говорила учительница французского языка. Затем спрашивала на великоросском, - как это так?
     - Так это так, - со смехом отвечали мы.
     - Как это так? - переспрашивала учительница.
     - Non, vous vous trompez toujours, Madame, (нет, вы как всегда ошибаетесь, мадам(фр.).) – отвечали мы. Затем с удивлёнными лицами спрашивали всем классом, - как это так?
     - Как это так? - вопрошала старая француженка.
     Мы веселились,  обманывая учительницу французского языка. Мы знали, что у неё плохая память, забывала то, что мы проходили на предыдущем уроке.
     - Il ne peut pas ;tre que je me trompe toujours, (не может быть, чтобы я всегда ошибалась (фр.)) - принималась доказывать мадам Монферансье. Затем переспрашивала на великоросском языке, - как это так?
     - Рermanent! (всегда (фр.).) - хором кричали мы, - рermanent! (всегда (фр.).)
     - Как это так? Vous ne mentez pas? De quoi riez-vous? Vous n';tes pas d'accord? (а вы не лжёте? Над чем вы смеётесь? А вы не договорились (фр.).) – спрашивала с недоверчивым лицом мадам Старая Модница.
     - Vous avez la m;moire, Madame. (вам отшибло память, мадам (фр.).) – со смехом отвечали мы.      
- Как это так? - спрашивала француженка.
     - Так это так, - отвечали мы.
     Вмешивалась наша классная дама, баронесса Пребыльская фон Бреслау.
   - Кто-то в Темнушку пойдёт! - кричала классная дама.
    В присутствии классных дам и пепиньерок мы должны были сидеть с серьёзными лицами, тем паче не вертеться на парте. Но трудно было сдерживать себя, чтобы не прыснуть со смеху в рукав, так трудно было сдержаться. Бывало классная дама хватала за шиворот маленькую смолянку и выводила из класса стоять в коридоре. Затем вела в Учительскую комнату и там в отношении провинившейся смолянки применяла суровые меры воспитательного характера вплоть до силового воздействия. Иногда баронесса на весь урок ставила проштрафившуюся у классной доски спиной к классу. Надо было стоять уткнувшись в стену, а так сильно хотелось повернуться, что не было мочи. За злостное нарушение на ночь сажали в Темнушку, в маленькую подсобку, где хранились вёдра для мытья полов и швабры. Девицы поговаривали, что там водится нечистая сила, и даже были те, кто видел беса. Иногда нарушительницу оставляли стоять там до утра. Очень страшно было находиться ночью в подсобке в кромешной темноте. Маленькие смолянки от страха плакали, читая «Молитву на беса хулёного».
      Мадам Конферансье постоянно болела, и тогда уроки французского вёл месье Борисов. Необычайно интеллигентный и милый, ещё не пожилой, он был возведён смолянками в особый ранг поклонения и был институтским кумиром. Мы смолянки-малыши тоже были влюблены в учителя французского языка. Обращались к нему по имени отчеству, Дмитрий Алексеевич. Между собой мы его прозвали Француз Дима, и даже ревновали друг к другу. А когда снова после болезни выходила проводить уроки французского языка старая француженка, мы чувствовали себя несчастными.
К нескрываемой зависти одноклассниц Аннета Жаклин хорошо владела французским языком и даже разговаривала на итальянском. Однако, чему удивляться, ведь мама у неё была француженкой, а корни у них были итальянские. После присоединения к Франции острова Корсики, который принадлежал генуэзцам, там ещё долгое время разговаривали на итальянском. У Аннеты Жаклин были глаза карего цвета, волосы тёмные, а лицо было немного смуглое, как и подобает быть у жителей южного острова Корсики. И если бы не сильная худоба и бледная кожа, то она вполне могла бы выглядеть красивой.
     Вскоре я подружилась с этой смолянкой, и благодаря мне Аннета Жаклин стала почитаться девицей, а не попрошайкой. Я взяла её в свою кучку и вскоре мы стали неразлучными подругами, не разлей вода.
     Институтская девица Казанова-Ленская больше всех читала книг. Эта маленькая смолянка писала хорошие сочинения на разные темы. Учительница живой велико малоросской словесности княгиня Лежаева не могла нарадоваться на неё. На уроках словесности княгиня Лежаева, которую мы прозвали мадам Старая Суффикс с каким-то радостным упоением читала нам вслух сочинения, написанные Аннетой Жаклин, величая её маленьким гением. Себя же учительница великоросской словесности называла строгим редактором, а иногда - добрым меценатом.
    А ещё Аннета Жаклин красиво пела и почти не фальшивила, имела уникальный слух. В нашем хоре она была солисткой и имела хорошо поставленный голос. К огромной зависти одноклассниц, ей удавалось исполнять трудные музыкальные партии, и даже могла петь без нот. У неё была удивительная музыкальная память. Что было поразительно, так это то, что эта маленькая смолянка успела получить начальное музыкальное образование, хоть и нищенствовала с матерью-иммигранткой. И когда профессор пения барон Кофейковский спрашивал у Аннеты Жаклин, кто обучал её музыке, то она отвечала, что один известный французский музыкант, фамилии которого не помнит.
     Было не понятно, откуда у нищенки, пусть даже родовитой, мог взяться учитель музыки? Мы все невольно задавались ещё и другим вопросом: «Почему французские вельможи, которых много было в Санкт-Петербурге, не навещают Аннету Жаклин? Если она родовитая, родственник у неё Наполеон Бонапарт, то почему влиятельные люди Франции не проявляют заботу и не оказывают внимание своей соотечественнице, маленькой француженке?» Я тогда не знала, что она была заложницей нашего императора, который вознамерился получить подворье в Иерусалиме, и в этом вопросе важную роль играли французы и англичане. К тому же чтобы получить большой кредит у французских банкиров, приходилось держать в секрете и не разглашать документы, среди которых был указ Наполеона о создании королевства Каталонии,  островов Балеар и Корсики, скрываемый от всех. К судьбе представительницы Дома Бонапарта и правнучки короля Каталонии, Балеар и Корсики Николай Второй был, естественно, безразличен. В первую очередь, император исходил из политических соображений, и к тому же он был антибонапартистом. Венценосная супруга императора Алиса Гессен-Дармштадская Беатрис просила отправить бедное хворое дитя в Париж к её многочисленным родственникам. Однако коронованный супруг был неумолим и оставался безучастным к мольбам императрицы.
     Аннета Жаклин Казанова-Ленская Бонапарт, так значилось в её документах полное имя, была дочерью российского дворянина и француженки. Александр Ленский и принцесса Жульен Жаклин Казанова де Барселона Бонапарт познакомились в Париже, куда он выехал для работы в посольстве Российской империи. Был на дипломатической службе, занимая чин советника 2-го класса. Так же под руководством графа Муравьёва-Амурского служил в российской разведке. Граф, имея чин генерала императорской армии занимал пост военного атташе и был поверенным в делах Николая Второго, и состоял с его величеством в одном тайном ложе. В Париже Александр Ленский и граф Муравьёв-Амурский одними из первых вступили в тайный орден мартинистов и содействовал тому, чтобы французский экзотерист и окультист, масонский деятель месье Папюс приехал в Санкт-Петербург для личной встречи с императором. Сопровождать мастера должен был Александр Ленский с женой принцессой Жульен Жаклин.
Мастер Папюс в узком кругу домашних и близких друзей специально для Николая Второго провёл сеанс спиритизма и вызывал дух Александра Третьего, отца правящего императора. После этого представители российской высшей знати стали массово приобщаться к идеям мартинизма, мистическое учение, которое стало модным во Франции благодаря месье Папюс. Принцесса Жульен Жаклин быстро сошлась и вступила в дружеские отношения с придворными дамами. Её пригласили участвовать на придворном балу, который должен был пройти в Большом Николаевском зале. Там её встретил и представил придворным родственник Жульен Жаклин представитель Дома Бонапарта Луи Жозеф Жиром Наполеон, который перешёл на военную службу российскому императору. На балу она была представлена царствующей императрице Алисе Фёдоровне Беатриса Гессен-Дармштадской. Побывав дома и погостив у родственников, советник Ленский со своей молодой женой вскоре вернулся в Париж, где продолжал служить в посольстве.
В то время Францию охватили сильные волнения. Страну взбудоражило дело Дрейфуса, когда невинного человека приговорили к большому сроку только за его еврейское происхождение. Военный атташе и руководитель разведки Главного штаба граф Муравьёв-Амурский, после серии неудач и провалов заново воссоздал агентурную сеть в Германии. Он обладал секретными сведениями о работе немецких инженеров, создающих новые орудия для дальней стрельбы. Опасная игра двойных агентов в Германии закончилась громким скандалом, приведшим к политическому кризису во Франции. Народные волнения охватили всю страну, и во многих городах прошли демонстрации общественности. Вслед за этим последовала отставка правительства. После изгнания из Франции принца Наполеона Четвёртого более известного как Виктор Жиром Фредерик Бонапарт, снова подняли голову бонапартисты. Им показалось, что снова пришло их время и они смогут прийти к власти. Но их надежды не оправдались, широкое общественное мнение не было на их стороне. У Ленских родилась дочь, которую назвали Аннетой. Принцесса Жульен Жаклин оставляла дочь кормилице и ходила на собрания бонапартистов, где обсуждалась возможность установления монархического строя во главе с Наполеоном Четвёртым. Граф Муравьёв-Амурский направлял донесения Николаю Второму о том, что международное еврейство при помощи масонов имеет планы уничтожить Российскую империю. Он специально вступил в орден мартинистов и направил агентов в другие масонские ложи, чтобы обезопасить страну. Разведка Франции не бездействовала и в своей работе исходила из интересов своей страны. Новый военный министр генерал Андре пришлось заявить, что у него есть факты вмешательства во внутренние дела Франции. Срочно был вызван посол Российской империи во Франции граф Урусов и ему было объявлено, что вмешательство генералов царской армии в дело Дрейфуса может повлиять на дружественные отношения с Францией. Посол телеграфировал императору, что ввиду осложнившейся международной обстановки принудил покинуть свои посты военного атташе и советника 2 класса посольства. Французские спецслужбы разоблачили как агента князя Александра Ленского и он был объявлен персоной нон грата. Сведения о готовящемся плане масонов уничтожить Россию были посланы ими в Главный штаб и отдельно всероссийскому императору, но были перехвачены французской разведкой.
Генерал Муравьёв-Амурский и советник Ленский со своей супругой и годовалой дочерью, наскоро упаковав багажи, сели в вагон, чтобы следовать поездом в Санкт-Петербург, где их ждало новое назначение. Генерал недолго пробыл в Санкт-Петербурге и получил назначение ехать на Кавказ для продолжения службы.  Советник Ленский должен был продолжать служить в министерстве иностранных дел. Советник, вернувшийся из Франции, счастливо проживал на съёмной квартире с женой и маленькой дочкой.
Временами советника командировали, но в основном на границу для передачи другой стороне лиц, экстрадированных из Российской империи. На этот раз его командировали на Кавказ в город Эривань, где продолжались кровавые столкновения между армянами и азербайджанцами. Под командование генерал-губернатора Муравьёв-Амурский для усмирения местного населения прибыли казачьи полки и пехотные батальоны. Был схвачен предполагаемый организатор и руководитель вооружённых отрядов местный хан. Он был посажен в Эриванскую тюрьму. Началось расследование, но он оказался родственником влиятельных особ в Оттоманской империи. Пришёл запрос в министерство иностранных дел Российской империи с тем, чтобы обменять хана на командира армянских повстанцев. С небольшим отрядом казаков был послан для обмена хана советник министерства иностранных дел Ленский. Отряд вышел из Эривани и по дороге в Эрзерум был атакован на горном перевале армянскими повстанцами, которым нужен был хан. Казаки отбили нападение, но в бою советник Ленский получил смертельное ранение и по дороге в Эривань скончался от ран. Гроб с телом привезли в Санкт-Петербург. Похороны советника прошли пышно, хоронили павшего в бою героя. Но от такого несчастья у вдовы помутился рассудок, и она начала сходить с ума.
    Следствием особой императорской комиссии в действиях лейтенанта было усмотрено, что он проявил геройство. И вскоре царским указом советник 2-го класса был посмертно награждён царской медалью. Супруге его принцессе Жаклин Жульен Бонапарт была назначена пенсия, которую незамедлительно стали выплачивать вдове. Однако вдова не могла правильно расходовать деньги и за ребёнком, и разумно вести домашнее хозяйство так как у неё помутился рассудок. Квартира была неубранная, дитя оставалось неухоженным и ненакормленным. С полоумной матерью дочь ходила по помойкам. Аннета Жаклин жила в плохих условиях и много голодала. Поэтому у неё была дистрофичная фигура, и выглядела она болезненным ребёнком. На улицах Санкт-Петербурга, не смотря на свой высокий сан принцессы, обезумевшая мать попрошайничала с протянутой рукой. Маленькая дочь, собирая подаяние, пела на французском языке детскую песню «На мосту в Авиньон». Она ещё танцевала на потеху уличной публике. Вскоре чиновники по надзору за детьми, оставшимися без попечения, определили Аннету Жаклин в приют для бездомных детей, а мать поместили в дом для сумасшедших, где вскоре она скончалась. Однако, памятуя о заслугах перед Отечеством и императором Александра Ленского, чиновники дочь погибшего на службе устроили в Смольный институт для благородных девиц.
     Был сделан запрос в посольство Франции для подтверждения того, что Аннета Жаклин Казанова-Ленская имеет знатное происхождение и принадлежит к Дому Бонапарта. Однако из Парижа не поступили документы, подтверждающие родственные связи с императором Наполеоном, таковых не оказалось во французских архивах. Аннета Жаклин воспитывалась как в нашем Особом отделении для девиц специального назначения вместе с детьми, родители которых были произведены в дворянское сословие четвёртого разряда за заслуги перед царём и Отечеством.

      Зажатый забором сад и огромный двор были, словно свиты в одно с унылыми институтскими стенами, которые нам быстро опостылели. Перед колонным входом в Смольный институт была большая лужайка, на которой зимой был каток, а летом росла трава, стоптанная нами, и она была нам не интересна. А входить в сад, который был внутри Смольного института рядом с институтской церковью, не позволялось. Институтский полицмейстер строго наказал: «Не пищать тудысь институтских девиц!»
     Рядом с красивым и ухоженным садом в институтском флигели жили старые учителя. В минорных сим горницах оне любили отдыхать в одиночестве. Их сильно раздражали наши весёлые детские голоса. Старые наставницы выходили из своих унылых сим обителей, ежели звучал детский смех, когда во время прогулок мы слишком близко подходили к флигелю.
Временами маленьких смолянок навещала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. В институтском саду в присутствии её величества нам разрешалось резвиться. Естественно, никто из жильцов Грустного дома, как мы называли учительский флигель, не выходил.
     Государыня императрица Мария Фёдоровна сидела в плетёном кресле, и казалось, была радостной. Вместе с тем глаза её величества излучали заботу о нас, и одновременно выражали внимание и любовь к нам малышам.
 - Je vais vous direla v;rit;! Je peux chanter une chanson! (а можно, я расскажу стихотворение! А можно, я спою песню (фр.).) - мы радостно спрашивали её величество, крича и перебивая друг друга.
    Получив милостивое разрешение, мы рассказывали стихотворения, пели и плясали.
    Привели маленького, толстого и мохнатого щенка среднеазиатского волкодава, чем-то смахивающего на медвежонка, которого мы прозвали Мишуткой. Один из царских генералов привёз её величеству щенка волкодава Из Западного Туркестана, завоёванного и усмирённого императорской армией. Не было предела нашему восхищению, когда игрались с щенком и мы находили Мишутку забавным и до невозможности милым. Теребили и гладили большого и милого пёсика, который радостно игрался с нами.   
Нашей радости не было предела, когда мохнатый щенок давал нам лапу.
- Вот это сюрприз! – кричали мы.   
Мы бросали палку, и большой щенок среднеазиатского волкодава, смешно бегая, хватал её зубами и приносил нам.
Вдовствующая императрица смеялась вместе с нами, глядя, как мы резвимся и весело бегаем по саду. Играясь с её любимцем, мы визжали от радости. Мы спорили, чтобы немного подержать щенка волкодава, и отчаянные девицы строго следили за очередью.
    - Ах, какие радостные конфульки! -  с восхищением произносила вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.
    - Мишутка, Полкашка! - громко звали мы толстого щенка, и он радостно отзывался. После мы кричали, обращаясь к императрице, - вот это сюрприз, только посмотрите, как Мишутка радостно прыгает с нами!
 
     Щенок волкодава бегал и прыгал, играясь с нами. Однако был вызван институтский полицмейстер Серёгин. Он пришёл забрать щенка, чтобы посадить его на цепь. Мы его действия отметили с большим неудовольствием. Институтский полицмейстер сильно потянул за поводок Мишутку, а это не понравилось щенку волкодава. Скаля зубами, щенок зло зарычал: «Хры-ры-р-р!»
Мы тоже повторили нечто подобное и завизжали от радости. Смешно было то, как это у нас вышло.
 - Ах, какие радостные конфульки, – произнесли её величество.
- Фу! Щас я тя! - кричал полицмейстер, со страхом взирая на щенка волкодава, который норовил его укусить.
- Смотрите, девицы, как смешно месье Стережём Бережём, ловит Мишутку и хочет на него одеть ошейник! Ха-ха-ха! - смеялись мы, показывая пальцами на институтского полицмейстера.
Глаза бывшего жандарма округлились от страха. Институтский полицмейстер пытался поймать щенка за холку. Зло рыча на институтского главного стража, щенок волкодава вырывался, и скалил зубы. Мишутка не желал уходить от нас. На помощь к своему шефу бежали институтские охранники и швейцары. Они вместе окружили Мишутку и, схватив за холку щенка, надели ошейник и потащил его в охранное помещение Смольного, где находился собачатник.
    Вскоре мы быстро забыли о щенке.
    - Je vais vous direla v;rit;! Je peux chanter une chanson! (а можно, я расскажу стихотворение! А можно, я спою песню! (фр.).) - в разнобой крича и перебивая друг друга, мы спрашивали её величество.
    Получив милостивое разрешение, мы рассказывали стихотворения, пели и плясали. А потом игрались и бегали по институтскому саду. Самые смелые девицы, лезли на фруктовые деревья.
Добрая императрица дозволяла делать нам это, однако всё же волновалась за нас.
 - Ah! Attention, les filles, ne tombez pas de l'arbre! (Ах! Осторожно, девицы, не упадите с дерева!) фр.)) - призывала императрица взволнованным голосом.   
Особенно привлекали не доспевшие зелёные яблоки, которые мы находили вполне съедобными и, хоть и были кислыми, но по-своему очень вкусными.
    Вдовствующая императрица радостно наблюдала, как мы играемся. Временами слышался её смех. Добрый взгляд её величества излучали любовь к нам малышам-смолянкам.
   - La prochaine fois, je vous apporterai plus de bonbons et de g;teaux et de d;licieux bagels de pavot du Palais. (в следующий раз я снова принесу вам конфеты, пирожные и вкусные маковые бублики из дворца,) фр.)) - произнесла государыня. А вы, девицы, хорошо учитесь.
     - Et nous allons apprendre de nouvelles chansons et chanter Pour votre Altesse! (а мы выучим новые песни и спляшем для вашего высочества! (фр.)) - бойко прокричали мы.



               
                ***

Нашу однообразную жизнь в институте особенным образом скрашивали прогулки в Таврическому саду.
В сквере на открытой площадке было жарко, и нещадно палили лучи солнца, но внутри парка было прохладно. Деревья являли непередаваемое зрелище - красоту, составленную из извилистых стволов и раскидистых веток и листьев. Но особенно красивы были берёзы. Зелёные кудрявые кроны белоствольных красавиц взметнулись высоко в небо. На слабом ветерке деревья покачивало, и они чуть слышно переливчато шелестели россыпью листьев. Берёзы стояли как фрейлины её величества, и они будто перешёптывались между собой. Взирая на нас, свободно переходили с французского на великоросский язык, но казались задумчивыми, потому что опустили ветви.
Цветочная клумба была сияющей солнечной и разноцветной, и это приводило нас в невольное восхищение её красотой. Мы предавались восторженному состоянию души от красоты цветов, и пребывали в радостном восхищении.
- Вот, это сюрприз! - бросая взгляды на красивые цветы, произносили мы, пребывая в восторженном состоянии души.
    Затем неровным строем шли по парку и нас окружили высокие деревья, которые поражали своими огромными размерами. Было что-то величавое в том, что зелёная листва раскинулась над нами и таинственно шелестела. А когда деревья густой кроной закрывали небо, то становилось сумрачно. Но всё же солнце яркими лучами проникало в просветы деревьев, и внизу прыгали солнечные зайчики. Солнечная отблесть парила над сверкающей травой, и поблёскивающая взвесь взлетала над травой. Мельтешение листвы невесомо порхало среди многочисленных веток. Невольно мы вскидывали головы, чтобы глянуть на шуршащее великолепие, насыщенное светом и живыми красками.  Солнечные зайчики, спрыгнув сверху, останавливались на лице, и мы радостно жмурились.
    Строем по двое мы шли по узким парковым дорожкам, и наш Кофейный класс растягивался. Мы озирались по сторонам, и нашим удивлённым взорам представлялись восхитительные по красоте картины. В парке было прохладно. Таинственно шелестела листва, и свежий воздух, опьяняя, кружил наши головы.
Встревоженные пепиньерки и классные дамы командовали, чтобы мы шли быстрее и не растягивались. Но невозможно было идти строем, не теряя интервал, когда нас окружала такая красота. И мы плохо слушались, и кое-как выполняли команды - такой был чудесный летний день! Вокруг наблюдались живописные картины природы, и от этого захватывало дух.
 
     Неожиданно из-за деревьев перед нашими взорами предстал большой Таврический пруд, в котором плескалось солнце, как огромное сияющее диво. Отражённым огромным небом синел пруд, и по воде плавали облака и верхушки деревьев. Отдыхающие господа шли по берегу, и их фигуры маячили повсюду. Через канал по высокому горбатому мосту гуляющие переходили на остров, где был высокий холм. Простолюдины и благородные гуляли по острову, иные на берегу бросали из бумажных кульков корм, кормили диких лебедей и уток. На тротуарах тоже рассыпали корм и в этих местах голуби слетались стаей.
    Строем по двое выходили к парковому скверу и непременно оказывались у большой цветочной клумбы. Там росли цветы, удивительные по красоте. Нам невольно приходилось сокрушаться, что они не дикие, и росли не у тропинок, и нельзя было их срывать.
    Но можно ли сравнить клумбовые цветы с полевыми цветами, которые мы находили вполне красивыми и сносными.  Ромашки ещё отличались тем, что можно было рвать лепестки у и по ним гадать.

Мы выходили из Таврического парка и белоствольные берёзы были как фрейлины её величества, и они на прощание махали нам ветками.
Прерывалось наше единение с природой, с которой мы неосознанно ощущали себя её маленькими детками.
 Возвращались в Смольный институт, и становились молчаливыми и нерадостными. Улыбки и радость слетали с наших детских лиц.
Колонны здания Смольного института, как стражники, встречали нас. Мы входили в здание и шли строем по двое по длинному-предлинному институтскому коридору, чтобы приступить к унылым занятиям.




                Глава четвёртая
                Драка с одноклассницей, обидчицей       Обыденные дни Смольного
                Приёмный день


     Как-то на большой парадной лестнице произошла история, после которой я стала немного другой. После этого происшествия, что-то проснулось внутри меня и всколыхнуло мою душу. С материнской стороны я не принадлежала к знати и во мне тогда пробудились чувства, что были сравнимы с ненавистью к дворянам и богачам купцам. Это то, что существовало тогда в умах многих представителей низших слоев общества, интеллигенции и разночинцев.
     Может быть, это был призыв к восстанию за унижение моей родни со стороны матери, которые были евреями.
Со мной  в  Особом отделении младшего Кофейного класса училась девица Котомкина Клавдия, дочь купца. Она была толстая и самая здоровая среди нас. Мы её промеж себя звали мадемуазель Купчиха. Так вот она взяла за правило обижать Аннету Жаклин, самую маленькую в нашем Кофейном классе.
    - Попрошайка, - пальцем подзывала её Котомкина Клавдия. - Подь ко мне, певунья ты наша.
     Маленькая институтка Казанова-Ленская была намного ниже обидчицы. Ростом не доставала её до плеч. Щуплая, едва живая от страха, Аннета Жаклин подходила к своему мучителю - и начинались экзекуции.
     Котомкина Клава уже не могла остановить себя, чтобы не мучить и не унижать больную и маленькую девочку. Получала садистское удовольствие от того, что издевалась над худой и болезненной одноклассницей. Если не было классной дамы или никого из пепиньерок, она больно щипала её за нежные места. Давала сильную оплеуху и даже била кулаком маленькую девочку.

    В Санкт-Петербурге отец Клавы купил рядом со Смольным институтом, огромный особняк на Невском проспекте, и постоянно навещал по Приёмным дням обожаемое дитятко. Денег не жалел на образование своей младшей дочери, нанимал репетиторов, покупал с потрохами институтское начальство. Месье императорский инспектор, граф Ольденбульдовский фон Штраус брал у купца-миллионера деньги. Княгиня Лежаева, учительница великоросской словесности за свои отдельные старания по грамоте и чистописанию брала у купца деньги. Клава Котомкина во что бы то ни стало хотела стать фрейлиной его величества или в крайнем случай стать одной первой женщиной-офицером. И папаша токмо вельми споспешествовал тому, чтобы его ненаглядная дщерь, в которой не чаял души, получила воспитание, как благородная.
     Мадемуазель Купчиха специально пристраивалась сзади к Аннете Жаклин, чтобы рядом иметь предмет для удовлетворения своих садистских побуждений. Умудрялась делать это при хождении строем.
     Однажды, следуя на обед, мы спускались со второго этажа на первый по большой парадной лестнице. Институтка Котомкина, которая шла сзади, дала подножку маленькой Аннете Жаклин. Бедная смолянка Казанова-Ленская кубарем полетела вниз по лестнице, и от боли издала громкие выкрики.
     - Ах, мадемуазель Казанова-Ленская, опять вы упали, паразитка! Вы уже замучили нас, падаете из-за своих больших башмаков! -  закричала дежурная дама, учительница вышивания и рукоделия княгиня Сухокотова. - Видите ли, денег у неё нет, чтобы справить на заказ хорошую обувь, которая была бы ей по размеру.
     Купчиха Клава со злорадством поглядывала на то, что произошло по её коварному умыслу, и мы услышали её довольное хихиканье. Меня это до невозможности разозлило.
     - Она не сама упала! - громко выкрикнула я. - Это институтка Котомкина дала подножку и толкнула её сзади!
     - А это ты, мадмуазель Окривевшая. Так кого ты из себя возомнила, одесская жидовка. Мало того, что вам устроили погромы, вы ещё в институты для благородных лезете, - со злорадством произнесла Клава Котомкина. После добавила, зло усмехаясь, - отец ейный, вишь, принц Гессенский и Прирейнский, а мать портовая шлюха! А у Попрошайки мама проститутка, шпионка, и никакая не принцесса из Дома Бонапарта, а обычная корсиканская жидовка!
     Как можно было стерпеть такие обидные слова? Тем более, когда трогают твою покойную маму. А ещё мадемуазель Купчиха Клава обидела непристойными словами несчастную и больную сиротку. Я набросилась с кулаками на обидчицу, которая была здоровее меня.
Вскоре мы слетели с лестницы и кубарем катались по полу, но боли я не чувствовала. Молотили друг друга кулаками.
     Я оказалась сильнее институтской девицы Котомкиной. Толстая и здоровая моя противница, поверженная на пол, ещё оказывала сопротивление. Мне ловко удалось подняться с пола, и я несколько раз со всей силой ногой пнула в живот поражённому неприятелю.
     Что стало бы с Клавой Котомкиной, не знаю, если бы меня не схватили воспитатели и пепиньерки.
     Я готова была убить Купчиху Клаву, так меня больно задели её слова.
     После этого случая меня в первый раз посадили в Темнушку, что-то вроде тесной одиночной камеры для маленьких нарушительниц порядка. Там находились швабры и метёлки, а также вёдра для мытья полов, это был обыкновенный чулан, только маленький. В темноте я простояла до утра. Через замочную скважину было видно, что творится в коридоре Наказанные смоляки рассказывали подругам, как в дверь Темнушки стучались черти, бесы и всякая нечисть. Видите ли, они приходили отдохнуть к себе домой, однако их опочивальня была занята. Оттого нечисть приходила в сильное расстройство, свирепствовали и страшно буйствовала.
     За такой неблагопристойный поступок, как избиение одноклассницы, меня, как зачинщицу драки, могли отчислить из Смольного института. Но меня оставили по просьбе царствующей императрицы.
После наказания Темнушкой я снова приступила к занятиям.
 
В однообразной последовательности дни шли один за другим. Я продолжала получать воспитание в Смольном институте для благородных девиц.
     Умение изящно приседать в реверансе ценилось у нас выше познаний в науках. Тем паче царица наук математика с началами геометрии не пользовалась у нас почтением, по замыслу педагогов мы должны были производить нехитрые вычисления по раскройке и шитью платьев, вести расчёты по домашней экономии. Всё же, нам давали неплохое образование, самое лучшее из того, что тогда могли получить барышни в нашей империи. Особам прекрасного пола не приходилось рассчитывать на получение хорошего образования в обычных школах и городских гимназиях.    
Огромную радость у нас вызывали уроки танцев, которые были обязательными для смолянок. Малыши-смолянки отдельно упражнялись изящно выполнять реверансы с глубоким приседанием, как того требовала её высокоблагородие императорская директриса. В сим умении, мадам Ольденбульдовская была строга. Самым худшим наказанием было то, когда её высокоблагородие императорская начальница не допускала провинившуюся смолянку участвовать в бальных танцах, устраиваемых на праздниках.
     Для участия на балу, который с нетерпением мы ждали, требовалось определённое мастерство и искусство танцевального исполнения. Поэтому смолянки проявляли старание и рвение на уроках Бальных танцев. В Смольном институте проводили уроки гимнастики. Когда я училась в среднем Синем классе, занималась лёгкой атлетикой и участвовала в соревнованиях по бегу. До революции в Санкт-Петербурге впервые начали проводиться забеги среди женских команд.
     Нам в младшем классе прививали правила приличия и светский этикет. Мы жеманно вели беседы на французском и великоросском языках. Мы заводили разговоры о том, какая нынче погода, или какое великолепное торжество, или бал устроили такие-то высокочтимые особы. Как оне были одеты и в каких нарядах видели государыню императрицу или какую-либо особу. Что оне сказали на балу по поводу важных политических событий, или какое платье и какие драгоценности были на фаворитке императрицы, с кем из послов и какая важная политическая тема была затронута.
      - Oh, c';tait magnifique, j'ai ;t; frapp; par un tel bon go;t! (Ах, как я была поражена, какой у них изысканный вкус! (фр.).) - произносила малыш-смолянка, подражая фрейлине его величества.
     - Et j'ai ;t; surprise que cette fois-ci, il y avait beaucoup de bijoux de diamant sur elle. Еt comment elle parlait mignon. (а я была удивлена тем, что в это раз на ней было много бриллиантовых украшений. И как мило она говорила (фр.).) - продолжала вести разговор маленькая собеседница. После с жеманным видом добавляла, - им удосужилось вести важную беседу.
     Теперь мне смешно вспоминать, как мы маленькие жеманницы старались подражать фрейлинам двора его величества. И это считалось у нас проявлением хорошего тона. Нас с малых лет приучали к тому, чтобы мы умели вести разговоры на светские темы.  Кроме всего прочего, в будущем мы должны были стать кроткими созданиями, и нам следовало быть благонравными и воспитанными девицами.
   
Для встречи с родителями и родственниками по четвергам и воскресеньям устраивались так называемые у нас Приёмные дни. Выход смолянок в Большой зал был обставлен празднично и театрально. Особенно радовались малыши, которые скучали по дому. После обеда классная дама в спальне вызывала тех смолянок, к кому приехали родные.
Нарядные смолянки, одетые в синие шёлковые платья, проявляли крайнее нетерпение и радостно выстраивались в коридоре. В белых палевых перчатках, в чёрных кружевных мантильках, в белом чепце из узорчатого тюля - во всё это убранные, смолянки выглядели празднично и нарядно. Во главе с классной дамой, принаряженные смолянки следовали в Большой зал, где проводили родительский приём. Малыши долго скучали, и потому пребывали в радостном восторге от того, что увидят своих родителей и близких.
Меня изредка навещала баронесса Анна Адольфовна, обычно на еврейские праздники.

Благородные девицы очень старались, чтобы их шествие выглядело красиво и грациозно. Однако баронесса Прибыльская фон Одер смотрелась до чрезвычайности нелепо. Наша классная дама руководила выходом в Большой зал и свои видом портила торжественный театрализованный выход. Мужеподобная и огромная наша классная дама шла во главе наряженных смолянок. Смешно подпрыгивала и вызывала смех и портила весь красочный выход.
- Eins, zwei, drei, halt! (раз, два, три, стой! (нем.).) - бодро вышагивая, чуть слышно командовала, толстая Баронесса. Затем, когда выходила на середину зала, командовала. - R;cken an R;cken. (спина к спине (нем.).)
    Из зала раздавались насмешки молодых франтов, одетых в модные смокинги, а также господ юнкеров и кадетов. Слышался издевательский смех, а это было совсем уж невыносимо.
     - Смотрите, как смешно подпрыгивает это свиноподобное существо, - смеялись молодые люди, среди которых были безусые благородные красавцы. После высказывалось большое сожаление, - как жаль, что это забавное и толстое создание соседствует рядом с грациозным и изящным, господа, то есть с благородными и хорошенькими девицами.
      Смолянки слышали эти насмешливые реплики и от стыда готовы были провалиться сквозь землю.
     Выйдя на середину Большого зала, смолянки остановились и, повернувшись, стали спина к спине, после сделали изящный и почтительный реверанс с поклоном.
    Малыши-смолянки, не имея сил боле терпеть долгую разлуку с родными, первыми выбежали из строя к своим родителям. Те радостно простирали руки к своим чадам для тёплых объятий. Выпускницы Белого класса шли спокойно, и по сторонам кокетливо бросали взгляды. При этом посылали обворожительные улыбки молодым юнкерам. Самые смелые девицы из Белого класса, помахивая руками, подавали знаки приветствия знакомым юношам.
    В это самое время классные дамы и преподаватели во главе с княгиней Лежаевой незаметно входили в толпу гостей. Педагоги выискивали взглядами молодых людей, которые подавали знаки девицам, и кого следовало выставить из зала. Здоровый институтский полицмейстер Варламов Серёгин во главе институтских швейцаров и охранников присутствовал на Приёме. Наш полицмейстер выводил из Большого зала юннатов, кто имел наглость передавать смолянкам любовные послания. Молодой князь Александр Лигошаховской, двоюродный брат институтки княжны Мэри Лигошаховской, который был юнкером и служил в Лейб-гвардии его величества, и красивая смолянка княжна Сикоро-Одолевская имели неосторожность выдать свои любовные чувства. Хотя они с большой осторожностью вышли навстречу друг другу, желая, чтобы их не заметили, однако влюблённые не могли скрыть своих чувств. Молодой князь передавал любовное письмо своей возлюбленной. Однако был пойман бдительной учительницей великоросской словесности и литературы княгиней Лежаевой.
     - Помогите, к девицам пристают! - кричала учительница словесности. - Немедленно дайте мне письмо! На помощь, а-а-а!
Старая учительница с вцепилась рукой, стараясь выхватить любовное письмо из рук влюблённого. На крики княгини Лежаевой прибежала княгиня Сухокотова, учительница вышивания. Она тоже вцепилась в руку молодого человека, другой держала любовное письмо и громко звала на помощь. Институтский полицмейстер сделал напрасную попытку остановить лейб-гвардейца, который ретировался с письмом.
     - Руки прочь от меня, жандармское быдло! - воскликнул молодой сиятельный князь.
      Юнкеру пришлось боксировать бывшего жандарма. Наш институтский страж оказался лежащим на полу. Молодой князь Лигошаховской, посчитав за благо, бежал. Нарушителя спокойствия не удалось задержать.
     Вскоре по Смольному институту разнеслась весть, что красивая княжна Сикоро-Одолевская дала согласие бежать с молодым князем Лигошаховским. Непонятно, чем закончилось бы вся эта история, не прояви бдительность институтские стражи и преподаватели.
За необыкновеннее старание, проявленное в этом деле, месье императорский инспектор наградил именными золотыми часами княгиню Лежаеву и институтского полицмейстера Серёгина. Теперь, когда учительница великоросской словесности приходила к нам на уроки, то доставала из кармана золотые именные часы. При этом её старческое лицо светилось огромной радостью.
 После этого случая, не просто было попасть на свидание не только посторонним лицам, но и родственникам, тем паче молодым людям. Даже родным и двоюродным братьям институтских девиц воспрещалось приходить на свидания без родителей. У всех без исключения записывающихся на Приёмный день проверяли документы. До этого происшествия молодежь толпами приезжала в Смольный на Приёмный день. В основном для того, чтобы поглазеть на хорошеньких благородных девиц старшеклассниц, среди которых были красавицы. Однако некоторые юноши вели себя развязано и позволяли себе говорить пошлости. В Смольном институте в среде весьма почтенной и благородной публики такие молодые люди, естественно, были не желательны. В толпе гостей бдительные классные дамы во главе с учительницей вышивания княгиней Сухокотовой выискивали пошляков. Если таковые выискивались, то приказывали покинуть сие достойное благородное собрание. Если не покидали помещение, то на месте оказывался наш институтский полицеймейстер, который присутствовал на родительском Приёме и носил для устрашения жандармскую саблю и револьвер. По приказу месье императорского инспектора были приумножены меры предосторожности и усилен контроль, чтобы благородная девица не могла бежать с молодым человеком.


     Институтку Котомкину Клавдию навещал отец. Большой рост и весьма крепкое телосложение придавали купцу солидность, тем паче он был Анненским орденоносцем. Несмотря на свои шестьдесят пять лет, выглядел моложаво.  Знатные особы, приближённые ко двору его величества пренебрежительно называли сына крепостного дюжинный купчишка. А некоторые даже называли его шкурником, непонятно как разбогатевшим. Не исключалось и то, что в роду купца миллионера были душегубцы и разбойники.
«Это непонятно как крепостной крестьянин, став купцом, за короткое время разбогател. Стал таким богатым, что построил город средней величины вместе с другим купцом-старовером, такой как Орехово-Зуево.». «Немыслимо, и это на те капиталы, которые можно заработать даже очень удачной торговлей, тем паче отстроить заново большой город с фабриками?» - задавались таким вопросом те, кто знал этого купца-миллионщика.
    В Большом зале смолянки сидели с родителями за столами. Беседовали, непринуждённо вели разговоры на французском языке. Особенно привлекали внимание родители, приближённых двора его величества. Богатую и роскошную одежду их украшали золотые украшения и бриллианты.
     Среди родителей выделялась фаворитка императрицы, придворная дама двора его величества княгиня Лигошаховская Элизабет. Она была дочерью известного старого князя Лигошаховского, фаворита давно преставившегося императора Александра Второго.
     На княгиню Элизабет неотвязно обращались взоры, полные восхищения и зависти. По словам приближённых двора его величества, княгиня купалась в роскоши и славе.
     - Княгиня Лигошаховская, фаворитка царствующей императрицы, богата и счастлива. Добавляли на французском, - elle est baign;e dans la gloire et a beaucoup d'argent. Ainsi que plein de bonheur. (она купается в лучах славы и имеет много денег. Так что ещё надо для полного счастья. (фр.).)
    Огромный Большой зал имел хорошую акустику, были слышны разговоры. Как обычно, обо всех осведомлялись, сообщались новости, деловито переговаривались в ожидании того момента, когда в красочно обставленном театрализованном выходе в зал войдут их ненаглядные чада. Велись разговоры, но стоило в зале показаться господину Котомкину, как в Большом зале раздались разговоры, которые велись в пренебрежительном тоне. Старый купец, новоявленный миллионер рассаживался чуть поодаль от остальных гостей. На правой стороне его груди блистал самый высший орден нашей империи, большая золотая Анненская звезда, усыпанная инструктированными бриллиантами, которая свисала на красной ленте с золотой каймой, однако знатные особы, приближённые ко двору его величества высказывали явное пренебрежение к орденосносному купцу, новоиспечённому дворянину из тёмного народа.
    За особые заслуги перед императором по императорскому соизволению купеческую дочь взяли в Смольный институт для благородных девиц. Ещё раньше купцу за особые заслуги было присвоено дворянское звание 5-го разряда. Это придавало уважение к такой колоритной особе, как господин Сава Котомкин. Родители институтских девиц   высказывали нелестные отзывы об одворянившемся купце, сыне бывшего крепостного. Злые языки поговаривали, что этот мужик, произведённый в благородие, проявляет оживлённый интерес к успеваемости своей дочери. Новопроизведённый в дворянство купец-миллионщик поставил цель, добиваться любыми средствами, чтобы дочь его стала фрейлиной. Многие задавались вопросом, каким образом отцу Савы Котомкина, который был крепостным, удалось стать миллионером? Сначала за огромные деньги он выкупил у барина себя. Затем выкупную получил за всех, кто был в его семье. Вскоре Сава Котомкнин стал взрослым и совместно со староверами купцами построил в Орехово-Зуево фабрики и заводы с общежитиями для рабочих, столовыми и больницами. На удивление всем, большой город отстроили они.
     Молодой Сава Котомкин солдатом принял участие в Балканской войне 1878 года. Был ранен в бою под Плевной и был представлен к награде. Молодой купеческий сын вернулся домой и женился. Двадцать пять лет назад Сава Котомкин изрядно постарался, чтобы старшая дочь получила недурственное образование. За верное служение Отечеству купцу, который был сыном крепостного, по ходатайству императора Александра Второго старшенькую взяли в Александровский институт, предназначенный для мещанских детей.
     Случай помог купцу-миллионщику выбиться в знатные люди. Известно было нападение на цесаревича Николая Александровича, которое произошло в Японии. Однако многое осталось за кулисами тайны. Одно было очевидно, что покушение было устроено по научению влиятельных особ страны Восходящего солнца.  Японский император был против дружбы с Российской империей.
Купец Котомкин был включён в состав большой делегации Восточного посольства, которое по замыслу цесаревича Николая, наподобие Западного посольства Великого Петра, было призвано стать историческим событием для нашей великой державы. Во время поездки по заграничным странам здоровенного купца-миллионера Котомкина выставляли в качестве живого примера того, какого успеха в России добиваются люди неродовитые, низкого происхождения. Императору Николаю Второму так и не удалось осуществить грандиозный замысел: прорубить окно на Восток. В 1905 году Российская империя потерпела поражение в русско-японской войне. Для Николая Второго оказалось неудачным дальнейшее продвижение на Востоке с целью захвата новых земель. Кроме России на огромную территорию древней империи Маньчжоу-Го претендовала Япония, в которой считали, что это их древние земли. Японцы там проживали перед тем, как переселится на острова. Кроме того, японцы объявили, что Азия должна быть для азиатов, и они претендовали на земли Российской империи вплоть до Урала. Японские лингвисты нашли   сходство слов в японском языке с языками народов алтайской группы. И они готовы были считать себя родственниками тюрков, которые на Востоке были завоевателями огромных территорий и создали Великий Туран.
Восточное посольство должно было завершиться в Японии, но неудачи преследовали наследника. На его двойника, как две капли похожего на цесаревича, было совершено нападение.
 С купца Котомкина была взята подписка о неразглашении государственной тайны. Такое было дано указание помощника начальника Царской Охранки, который путешествовал с наследником. В своё время террористами было совершено несколько покушений на Александра Второго, который был известен в народе как Царь Освободитель.  Должно было держаться в строгом секрете то, что самураем был атакован не цесаревич Ники, а его двойник Миша Самойлов, который в результате удара саблей, получил ранение на голове. Во время катания на велорикше в столице Японии Киото на двойника Мишу Самойлова было совершено нападение.
     Затем в газетах появились сообщения о нападении бывшего полицейского, который был безумцем. Писали, что была проведена акция, спровоцированная теми силами, которые хотели видеть Японию единственной великой державой на Востоке.  Первый удар самурая едва лишь задел шляпу двойника наследника, не причинив ему вреда. При следующем взмахе сабля немного повредила руку, когда Миша Самойлов пытался защититься рукой. Двойник наследника, пребывая в сильном страхе, выпрыгнул из коляски и побежал. Сидевший рядом с лже-наследником престола, греческий принц Георг, родственник цесаревича, решил бежать. Размахивая саблей, самурай преградил дорогу греческому принцу. Ему пришлось защищаться бамбуковой тростью от японского экс-полицейского.  Японские велорикши разбежались при виде самурая, размахивающего саблей. Оттолкнув греческого принца, безумный японец преследовал на смерть перепуганного Мишу Самойлова по узкой улице и полосонул его саблей по голове. Из раны пошла кровь.
    Купец Котомкин смело бросился наперерез самураю, который, преследовал испуганного лже-царевича. Тот проделывал круги, убегая от самурая. Нанёс нападавшему японцу сильный удар кулаком. Вскоре на упавшего самурая набросились японские извозчики и они скрутили нападавшего. Самурай выкрикивал что-то, и казался безумцем. Киотские полицейские забрали его.
     Должно было держаться в строгом секрете, что пострадавший был Миша Самойлов. В присутствии генерала Царской Охранки купец на Библии дал клятву не разглашать тайну. По приезду в Санкт-Петербург купцу был присвоен орден Святой Анны первой степени, что автоматически возводило купца в дворянское сословие. Государь император помнил о подвиге купца, и когда он подал прошение императору о многая вспомоществования тому, чтобы дщерь Савы Котомкина приняли в Смольный институт благородных девиц, то на это поступило монаршее соизволение.

      К орденоносному купцу подошёл старый князь Александр Фёдорович Лигошаховской. Купец скучал, дожидаясь своей дочери, и поставил на стол откупоренную бутылку коньяка вместе с угощением, которое принёс для своей любимой дочки. Он встал из-за стола и приветствовал старого князя, бросив на него взгляд, полный уважения. У подошедшего к столу, как и у него, была Анненская лента первой степени.
     - Pour qui ont eu l'honneur d'obtenir un tel ordre ;lev; et honorable?  (За что имели честь получить такой высокий и почётный орден, (фр.)) - громко на французском языке поинтересовался старый князь.
С этими словами царедворец показал купцу на его Анненский крест. Старый князь был в дружеских отношениях с прежним императором Александром Вторым. Теперь его дочь княгиня Элизабет Лигошаховская была фавориткой царствующей императрицы и купалась в лаврах почёта и славы. Княгиня называла царствующую императрицу по-дружески Алисой, а та её: моя Лизонька.
     - Приглашам-с, просим-с к столу нашему. Не знаю, как и обратиться к вам, - приставив руку к груди, изрёк купец.
     - Я князь, приближённый его величества, отставной генерал Иерархом Фёдорович Лигошаховской. Для вас, я буду ваша светлость, и мне желалось встретить в вас, месье, человека своих взглядов, увидев орден Святой Анны, где написано: «Любящим Правду, Благочестие». И я думаю, что это ваш девиз тоже, - воскликнул старый князь.
     - Да, ваша светлость, вы не ошиблись. Я есмь, что ни на есть, любящий правду и благочестивый подданный нашего императора. Это мой девиз и ордена, которому я служу верой и правдой! -  громко сказал купец Котомкин. – А вот эту медаль я получил за оборону Плевны. Солдатом был егерского полка. Хоть и вижу впервые сиятельного князя, приглашаю за наш стол.
- Ладно, служивый, если мы принадлежим одному ордену, то сяду с тобой за один стол. \» а я был капитаном кавалерийским, за Шипку получил орден\», - произнёс старый князь. Сел за стол и спросил, - как тебя зовут, служивый?
     - Сава Пантелеевич Котомкин я.
     Вскоре они сидели за столом и выпивали, как старые друзья. Сословные различия были отброшены. Негодовали по поводу того, что стояли в местечке Сан-Стефано, а австрийцы и французы не дали взять штурмом Константинополь, до которого было рукой подать.
    - Ах, какие они идут нарядные и красивые, - послышались возгласы, полные восхищения. 
     Одна дама, не в силах сдержать бурю чувств, выкрикнула на французском, 
- Еt voici ma belle fille, un miracle, comme une petite demoiselle d'honneur!  (а вот и моя прелестная дочь, чудо, похожая на маленькую фрейлину! (фр.))
     Прибежала институтка Мэри Лигошаховская. Однако лицо маленькой княжны не казалась обрадованной. Ломая руки от несчастья, маленькая смолянка со слезами на глазах выговаривала деду на французском языке.
     - Qui vous a demand; de venir? O; est maman? (кто вас просил приходить? где маман?(фр.).)
     - Мама твоя дома высыпается, вчера поздно приехала с бала, - на живом великоросском языке отвечал старый князь Лигошаховской.
     - Тошно видеть вас пьяным, - принялась выговаривать смолянка Мэри Лигошаховская.
     Подбежала смолянка Клавдия Котомкина, начала ругать отца: - Ах, папан, как вам не стыдно! Кто вам разрешил здесь выпивать?
     - Встретил их светлость князя, который, как и я тоже освобождал болгар, наших братьев-славян от сих неверных турок. Тем паче служим одному ордену, храня любовь и благочестие. Выпили по этому поводу, отметили. Щаво тутай, такоть ль не такоть, мы одному ордену Гольштейнскому служим, - произнёс заметно опьяневший Сава Котомкин.
    - Какой срам, тятенька! Ведь просила вас, не пейте много! А пьяный лучше помолчите, рта не раскрывайте, не токмо на французском, а на живом великоросском не выучились говорить. Тошно слышать ваши деревенские и неграмотные слова, произнесённые при благородном собрании.
   - Это мой деалехт. А я щаво, я на живом великоросском языке лепечу. Шут с ними, этими благородными, если захочу, я их всех с потрохами куплю. Ведь у меня миллионы, а у этих за душой нет ничего, осталось только благородство. Вот, только один среди них только светлый князь Лигошаховской при деньгах. А щаво, не такоть ли еси?
     - Ах, папан, какой стыд! Как мне своим одноклассницам смотреть в глаза, - со слезами на глазах выговорила Котомкина Клава. - Вам говоришь, а вы всё на своём!
     - Ладно, служивый, пойду я, прощевай, приятно было видеть тебя, тем паче в одной кампании участвовали и к одному тайному ордену служим. С внучкой пойду, в Николаевском отделении Кофейного класса она. Дай бог, свидимся.
      Как только старый князь ушёл с внучкой к своему столу, Сава Котомкин продолжил разговор с дочерью:
     - Что ты не рада что ли, что пришёл на Приёмный день? Щаво пригорюнилась, было б отчего кручиниться, лучше откушай гостинцев, моя благородная девица. Чёрт с ними с этими знатными и благородными, я к самому императору вхож. Мы новое высокоблагородие на Руси, а эти так себе, отжившие, потому что от них нет ни толку, ни проку, только красиво говорят и Кадриль танцуют. А мы капитал производим и займы выдаём, хозяйством страны управляем, заводы и фабрики строим, продукцию производим и этим народ наш кормится. Пусть нас буржуями и капиталистами называют и говорят, что мы к власти рвёмся. Понимаешь, эти отжившие, лишь проедают и пропивают свои состояния, а на нас государство держится. Мы налоги платим, банками руководим. Деньги тебе, небось, нужны, доченька?
      При этом Котомкина наклонилась к отцу, чтобы не услышали сидевшие за другими столиками
    - Мне на репетиторов деньги надо, - немного успокоившись, чуть слышно произнесла она.
    - Как, я только недавно на репетиторство дал, опять просят? -  спросил богатый купец. После добавил и понимающе вздохнул, -  просят, дай, дай, и всем давать надобножь.
    - Мне надо репетитора по другому предмету, чтобы я и на другом уроке успевала, - тихо сказала отцу Котомкина. -  Да, ещё надо кое-чего много купить. А то я и так вся в долгах, как в шелках.
    - Это отчегожь такоть, деньги-то даю, и на что они уходят? - наклонившись к дочке, заговорчески прошептал купец.
    - Морят нас в Смольном голодом, вот и приходится в буфете кушать, чтобы не отощать. Однако утренний чай в буфете не по всем дням дозволено, - со вздохом сожаления выговорила дочь купца. Затем добавила, - а что можно купить у сторожа, так это втридорога выходит. А ещё делиться приходиться с одноклассницами из отделения.   
    - Ах, бедная моя дочура, видно, что похудала! - воскликнул полупьяный купец. После опять чуть слышно спросил, - слухай, а сколь надобножь-то? А то я наличку в ассигнациях лишь малость взял, не знал ведь.
    Между тем в Большом зале за столиками сидело много родителей со своими дочерями.
    На свидания со своими чадами на Приёмный день приехало много людей. Гул разговоров в Большом зале всё нарастал. Тихо говорить хоть и старались, но чувства невозможно было сдерживать, и громкие возгласы вырывались - говорить тихо ну никак не получалось. Однако в этом гуле чётко различалось, что говорили о купце, как окружающие его и кем называли, и тон их был весьма злобным и завистливым.
    - А это купчишка Котомкин, который невероятно разбогател, ходит в бриллиантах, ленту нацепил и орден Анны первой степени, что указывает на то, что он к ордену Гольштейнскому принадлежит. Но, пардон, разговаривает, как неотёсанный мужик из деревни, - между собой говорили посетители. После, как бы невзначай, добавляли, - из крепостных он, что ни есть самого подлого происхождения. А дочь купчишки, слыхано ли это, в пансион для благородных девиц определил. А только потому, что капиталисты они -  новое благородие на Руси! Не понятно за что его из мужичьего быдла во дворянство произвели. А дочь его, натуральная с виду баба, собирается стать девицей двора её величества. Ей в деревне картошку выращивать, ан, нет, метит стать фрейлиной.
     Как только отец вынул из кармана пиджака деньги и протянул дочери, девица Котомкина с глазами, в которых сверкнула радость, взяла денежные ассигнации. Быстро спрятала их в потаенном месте своей одежды. Затем попрощалась со своим отцом, целуя его в лоб.
    Вскоре Котомкина быстро понеслась к своим подругам, девицам из отделения. В голове её моментально созрело решение, и был составлен план действий. «После отбоя, - мысленно решила она, - пошлём отчаянную девицу к сторожу месье Старому Пуделю, чтобы из лабаза принёс вкусняшек.»
    Смолянки-малыши после отбоя, поедая печенье и конфеты, любили посидеть кучками и душевно отдохнуть. При этом обычно рассказывали страшилки, весёлые истории или же слушали рассказы из институтской жизни. В Смольном институте случались разные истории и происшествия, а иногда происходили почти анекдотические случаи. Порой даже самые хитрые и изворотливые смолянки глупо попадали в разные истории, и затем смялись над этим. По многу раз смолянки пересказывали истории, как обманули или поставили в неловкое положение пепиньерку, классную даму или жуликоватое начальство. Особенно любили посмеяться над тем, как иногда ловко обманывали месье императорского инспектора или нелюбимую всеми злую классную даму.
     Не передать словами, с какой завистью мы смотрели на выпускниц старшего Белого класса. Высокие и стройные девицы покидали это помпезное и довольно-таки мрачное заведение, что представлял собой Смольный институт, и в их глазах читалась большая радость. В институте оставались бывшие парфетки, и им была уготована роль пепиньерок, стать младшими помощницами классных дам.
     Как-никак, а весёлого в Смольном институте было мало, тем более, что мы здесь росли без материнской ласки и воспитывались под надзором строгих и злых воспитателей.
     За высокой железной оградой, которая ограждала нас от Большого мира, была желанная свобода, недоступная и недосягаемая.  И нам казалось, что там дышалось легче, и там был другой мир, полный удовольствий и разнообразной еды. Там в магазинах и лабазах было много копчёной колбасой и наперченного солёного сала с чесноком, там продавали селёдку и солёные огурчики, квашеную капусту. Это всё не дозволялось потреблять в пищу нам благородным девицам так как, это была еда простолюдинов, а так хотелось всего этого откушать!


                ***
Ночью через окна в тёмный дортуар луна выплёскивала свет. В необычном освещении многое выглядело чудным, почти загадочным и немного волшебным. Я и Аннета Жаклин, моя подруга, которая теперь была со мной в одной кучке, ставили стул. Вдвоём взбирались на подоконник и по очереди просовывали лица в открытую форточку. В это самое время за окнами в огромной ночной темноте ночной мир чуть слышно шуршал в удивительной тишине. Серебрился и был немного неспокоен, и словно невидимое чудовище, мир за окном дышал, и огромная темнота казалась двигалась и ходила, и мы будто бы были внутри её.
     Из-за стволов высоких деревьев ночное небо сверкало звёздами. И звёздная высь представлялась нам необыкновенным, чудным и таинственным сверхъестественным созданием Творца. Мы заворожено глядели на звёздное небо, и наше сознание невольно предавалось видениям и мечтам.
     За окном ночная тишина была хрустально чистой и казалось была хрупкой до того, что её можно разбить. И это не было похоже на обыкновенное стекло - это было нечто другое, насыщенное духовным. Белые молодые берёзки тихо перешёптывались между собой, словно, сидящие за партой малыши-смолянки. Воздух был чистым - и в этом была своя неповторимая прелесть. С наслаждением мы вдыхали из форточки свежий воздух, струившийся в спальню. От лунного света серебрились листья и казалось, что они полнили тишину серебряным звоном. Берёзы, казалось, как дежурные смолянки взяли в руки колокольчики и звенели ими, и раздавался серебряный звон, зовущий на обед.
- Дзинь-дзинь-дзинь!
     Однако стеклянные огромные окна как бы обрывали невидимую нить, которая связывала нас с остальным миром. В огромной спальне был другой мир, в своей обыденности весьма докучливый. И стоило только мне и Аннете Жаклин спуститься с подоконника, как абсолютно всё становилось до банальности обыденным. После ночной тишины огромного двора, спальное помещение казалось маленьким, несколько шумным, немного сопящим пространством, вмещающим малышей-смолянок, отошедших ко сну.
     Ровно в шесть часов утра звучал подъём - колокольчик громко и настойчиво вызванивал. Не было времени и желания смотреть на лица одноклассниц. Сонные маленькие смолянки одевались и приводили себя в порядок. Однако мы всё ещё спали, находясь в оковах сонной дрёмы. Только желанным для нас был звук колокольчика, завучей на обед, который звучал для нас вполне торжественно и радостно. С самого утра классные дамы выглядели суетливыми и злыми. Они желали приучить нас жить по звуку колокольчика. Однако такая жизнь была противоестествен для нас, ещё маленьких детей - нам желалось жить совсем по-другому. Что ни говори, а маленькому ребёнку тягостно проводить дни по строгому распорядку - тем более под надзором недобрых воспитателей. Ведь домашние дети не следили за временем и радостно проводили часы в детских играх и были счастливыми девочками. Мы же чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, так как нам с ранних лет приходилось испытывать на себе тяжести жизни, и мы неожиданно для себя рано взрослели. Детства, как у обычных детей, у нас не было, ведь они были окружены родительской заботой и любовью. Суета и тщета жизни с её скорбью и горестями рано коснулись нас и сию горькую чашу мы испивали, ещё совсем маленькие дети.
     Через окна в тёмный дортуар серебристая луна ярко выплескивала свет, удивительный по сиянию. И в этом свете всё казалось, загадочным и необычным. Однако, как только луна скрывалась за облаками, то всё в спальне теряло таинственность. Без удивительного лунного света многое становилось обычным. Мы засыпали, чтобы рано утром проснуться, так как завтра должен был начаться для нас новый день, полный новых тяжёлых забот и тягостей.









                Глава пятая


           Жизнь должна познаваться институтками не в радостях, а в трудностях и тяготах
          Долгожданный чай в буфете    Драка в парке с хулиганами




      
     Как правило, провинившуюся смолянку ставили перед всеми на обозрение на Позорное Местелище, которое в институте было у входа в Столовую. Классная или дежурная дама снимали передник с наказуемой институтки. Если это была засыха, то несчастную обёртывали мокрой простыней. Классные дамы останавливали смолянок, чтобы осрамить перед всеми провинившуюся смолянку.
     Иногда перед смолянками являлся месье императорский инспектор. Граф Ольденбульдовский фон Штраус перед всем классом произносил речь. Иногда это была натуральная ахинея, составленная из церковнославянских слов. В Смольном институте считалось шиком вставлять к месту и не к месту старославянские слова, вышедшие из употребления. Месье императорский инспектор употреблял в речи церковнославянские слова, чтобы придать возвышенность своим словам.
      - Сию наставительную речь изрекаю с благостью и добрыми измышлениями, - высокопарно произносили сиятельный граф перед всем Кофейным классом, - пако есть суть творяща елико труды еже лепоту мое-е-е.
     При этом месье императорский инспектор для назидания потрясал воздух толстым указательным пальцем и свою речь заканчивал перед малышами-смолянками, как правило, следующими словами: - Пусть не измышляет, сущая мученица младшего класса, что ограждена своим благородным чином токмо от побоев. Да, вострепещут греховодные конфульки!  Так пусть жизнь полно познается институтками не в радостях, а в трудностях и тяготах!
Затем после своего выступления месье императорский инспектор вешал на грудь маленькой смолянке картонку с уничижительной надписью о том, что нарушительницей был совершён такой-то недостойный и мерзкий проступок. При этом их высокоблагородие поносили нарушительницу порядка, призывая впредь не совершать такой срам. Разбирались некоторые детали нарушения, каким образом и с какими помыслами смолянка совершила недостойный сей поступок. Однако не все детали раскрывались. О подробностях дела нам приходилось выяснять самим, как и кем была поймана смолянка и какие интересные обстоятельства сопутствовали этому.

     У меня водились не только карманные деньги. На счёте у меня были деньги, и как только они заканчивались, снова приходила энная сумма. Об этом заботился друг моего отца, сэр Дэвид Ричард. Так что мне можно было вносить плату за утренний или вечерний чай. Но расчёт следовало проводить только через классную даму, у которой    хранились наши капиталы. Баронесса Прибыльская фон Бреслау записывала в особую тетрадочку наши расходы. Так что мы имели возможность осведомиться, сколько на счету у нас денег. Как раз в то время вошли в обиход проводной телефон и телеграф. Родители и благодетели, в том числе и лорд Дэвид Ричард могли узнать, нуждаемся ли мы в деньгах, как и на что они расходуются.
     В буфете меню было представлено изделиями выпечки и холодными блюдами, которые хотя и не были отменного качества, но были хорошо приготовлены. То есть, в совокупности пища была представлена более питательная и вкусная, чем та малосъедобная и невкусная столовская еда, которой нас кормили.
     Буфет располагался в дальнем углу огромной Учительской комнаты. В ней были высокие потолки, и это помещение с высокой колоннадой больше напоминало большой зал, чем комнату для отдыха воспитателей и учителей. Это помещение смолянки промеж себя называли Пытательской или Мучительской комнатой. Туда приводили институтских девиц, чтобы выпытывать у них что-либо. Там же классные дамы применяли дозволенные меры принуждения и
      В Учительской, коротая время между уроками, отдыхали преподаватели, которые здесь имели возможность попить чай и перекусить. Буфетчица Клава в белом переднике и чепце, с карандашом и блокнотиком в руке выходила из-за стойки и принимала заказы. Для господ учителей и классных дам разносила на подносе чай и заказанные завтраки и обеды.
К Учительской отдельно примыкала маленькая комнатёнка для топки и там находился большой чугунный котёл. В стене задания имелось отверстие для вытяжки дыма. У пожилого истопника месье Кузьмича была большая борода, и институтки прозвали его месье Дед Матерщинник. Он носил в мешке поленья берёзовых дров и по всему Смольному институту разжигал печи и камины. Матерился, но всё же исправно разжигал чугунный котёл и кипяток для преподавателей был всегда. Учителя и классные дамы любили побаловать себя горячим чайком, особенно в холодные зимние дни. Иногда педагоги делали себе горячий пунш с коньяком, который пили с карамельками единственно для того, чтобы согреться, так как холод в классах стоял жуткий.
     Однако принимать пищу в буфете смолянкам разрешалось только в присутствии дежурной дамы. Согласитесь, неприятно, когда тебе, буквально, заглядывают в рот, а ты невыразимо голодна. Должностное лицо, которое выполняет воспитательные функции, держит под пристальным наблюдением как ты осуществляешь приём пищи.  Причём, толи от скуки, толи от невозможности присоединиться к твоей трапезе у мадам дежурной появляется неодолимое желание преподать тебе урок правильного приёма пищи.
Если дежурной дамой была наша классная баронесса Пребыльская фон Одер, то долгожданный завтрак можно было считать испорченным. Обычно она громко выговорила на французском, чтобы я не чавкала. Немного подождав, специально произносила на всю огромную Учительскую, чтобы слышали преподаватели, чтобы не ела быстро, и медленно жевала, как благородная девица.
     Иной раз дежурной даме приходила в голову мысль проэкзаменовать, как надо правильно держать нож или вилку. Ладно бы только это, ещё надо было на хорошем французском объяснить, как это следует делать.
     - Рarler par le nez, mots merci et d;sol; mal prononcer! (через нос надо произносить мерси и пардон (фр.)) - бывало прокричит баронесса на французском. Затем перейдёт на плохой великоросский язык, который был у неё и заявит, - ви не уличный шансонетка, а благородный девиц! Ви понимайт!
     При этом остальные преподаватели посмотрят на меня, как на болвана. Как ни старайся, физически не получится правильно произнести в нос слова на французском, когда жуёшь. И при этом надо, чтобы поедание пищи выглядело пристойно. Ан, не выходит!
     Иногда бывало доходило до абсурда. Ладно, если бы только спрашивали о правильной сервировке стола. Иногда меня полуголодную на куске холодного мяса или непередаваемо вкусной буженины заставляли показать, как правильно пользоваться вилкой и ножами. Притом классной даме придёт в голову показать, как надо правильно жевать и двигать челюстями. И не как подлая чернь, а как жуют благородные девицы.

     После приёма пищи в буфете невероятно трудно было что-либо незаметно вынести из лакомств. Но всё же иногда удавалось незаметно пронести что-либо, даже когда во все глаза глядит классная дама. Она была всегда начеку и глядела во все глаза, чтобы съестное со стола не перекочевало в карман смолянки. Ах, как тогда мы радовались, если удавалось спрятать и вынести что-либо из буфета!
 Для полуголодных маленьких смолянок было незабываемым счастьем отведать лакомство не только с преданными подругами, но ещё и кого-нибудь одарить.
   Однако если мы попадались за поеданием сладостей, например, на уроках, то нас сурово наказывали классные дамы. Приходилось всё тщательно прятать, чтобы при досмотре в карманах не нашли неположенное. Однако я делилась конфетами и печеньем не только с надёжными и верными подругами. Я угощала ещё и тех, кто был мне просто по душе. В нашем Кофейном были и такие, у кого из родных никого и не было. Так самую маленькую сиротку Аннету Жаклин никто не навещал. Мне частенько доводилось проявлять великодушие, потчевать эту бедную и несчастную маленькую одноклассницу. Ведь она наедалась только в большие праздники, когда в институт приносились гостинцы и то не всегда.

     На торжественных приёмах по случаю праздников мы имели счастье лицезреть членов августейшей семьи, царствующего государя императора и государыню императрицу, подле которых почти всегда находились фрейлины. Почти каждая смолянка носилась в мечтах стать фрейлиной и всей душой стремилась к этому.
В Смольном институте постоянно проводились именины их величеств, царских детей и великих князей. И мы ликовали, когда в Большом зале лицезрели всю августейшую семью, включая и маленького цесаревича Алексея.  На праздники высочайшие особы приносили гостинцы.
    
С приходом осени пошли нескончаемые дожди. Нас смолянок выводили гулять в осенний Таврический сад. Парковые деревья неожиданно покрылись жёлтой листвой и там было незабываемо красиво. Иногда устраивали катание на каретах, и мы колесили по улицам осеннего Санкт-Петербурга. Мы ехали и смотрели в окна кареты, и нашему детскому восторгу не было предела.
     На мокрых тротуарах прохожие казались унылыми и неприветливыми. Улицы выглядели серыми, потерявшими былую летнюю яркость. Мы смотрели в окна, и в нас необъяснимо присутствовало ощущение, что теряется и безвозвратно уходит то, что уже никогда не вернётся. В дождливой промозглости многое неодолимо уходило в безызвестное и серое небытие, и с этим ничего нельзя было поделать.

     Как-то мы гуляли в Таврическом парке, шли строем. Моросил холодный дождь, и мы гуляли под зонтиками, поёживаясь от холода.
      В тот день на нас напали хулиганы, мальчишки нашего возраста. Пацаны, которые были старше нас, не стали бы с нами связываться.
    Как оказалось, в это время в Таврическом парке гуляли воровские авторитеты. Как обычно, выбежав далеко вперёд, наши охранники и швейцары разгоняли прохожих, простолюдинов, однако они напоролись на настоящих бандитов, от которых хорошенько получили.
     Лишь тогда мы в первый раз мысленно допустили сожаление по такому поводу, что с нами не былого нашего славного институтского полицмейстера. У Серёгина Варламова была замечательная сабля и настоящий жандармский пистолет. Наши горе-сторожа и швейцары, которых побили уголовники, без всякого сомнения, должны были придерживаться того же мнения.
 В тот день мы шли по парковой аллее и наслаждались осенними красотами. После дождя из-за туч вышло солнце, которое, ярко отражаясь в лужах, было ослепительно ярким, и таким, что резало в глазах.
     Однако неожиданно нас стали дразнить мальчишки, обзывая нехорошими словами. Пепиньерка Надежина Эллин и классная дама баронесса Прибыльской фон Бреслау пытались отогнать хулиганов, но те ловко убегали. Мы продолжали идти строем по двое, стараясь не отвечать на ругательные слова, оборонённые в наш адрес. Затем негодные мальчишки выхватили из рук баронессы Прибыльской фон Бреслау сумочку. Толстая баронесса и наша классная пепиньерка Надежина побежали догонять их.
     Другие отставшие маленькие хулиганы обругали нас кисейными барышнями. Клавдия Котомкина обозвала их презренными и низкими существами. Это до невозможности оскорбило мальчишек, и они накинулись на обзывательницу. Однако одноклассницы заступились за свою подругу. Хулиганы ватагой набросились на наш Кофейный класс. Сбили с ног нескольких смолянок, которые оказались лежащими на грязном и мокром тротуаре. Грозно размахивая кулаками, пытались посеять в нас страх и панику.
      В это самое время наших охранников и сторожей, отведя их в чащобу, избивали матёрые уголовники, которым не понравилось, что их в грубой форме отталкивали, чтобы ушли с дороги. Быстро расправившись с нашей охраной, уголовники окружили баронессу Пребыльскую фон Бреслау и пепиньерку Надежину Эллин, заведя их в чащобу, однако их не тронули, только немного попугали.
Мы дружно вступили в драку с мальчуганами и не на шутку разозлились. Мальчишки хорошо дрались, но мы не дали им спуску. Естественно, хулиганы имели большой опыт уличных драк. Кроме того, они были уверены в себе, так как находились в привычной для себя обстановке. Это нельзя было сказать о нас, однако мы смело вступили в драку. На самую маленькую Аннету Жаклин набросился с кулаками мальчик, однако она оказалась не из робкого десятка и показала один из приёмов, которому обучила её графиня Попадуева-Смутковская.  Моя подруга и смело встретила врага. Я отбилась от нападавшего на меня хулигана, изворотливо кинув его в лужу, и бросилась к своей подруге на помощь. Я ловко управилась с другим напавшим на меня мальчуганом. Схватила хулигана сначала за волосы, затем за воротник одежды. Повалила его и искупала в мелкой луже. Но в тот же миг на меня набросились двое мальчишек, и пришлось вступить с ними в драку. На помощь мне кинулась Аннета Жаклин, которая расправилась со своим соперником. Другие смолянки из Николаевского отделения во главе с княжной Лигошаховской подоспели к нам на помощь. Николаевки, пуская в ход кулаки и ногти, били и царапали противника. Особенно хорошо дралась шведская кронпринцесса Кристина Суомиландская, которая, засучив рукава, отважно била мальчишек. Если валила на оземь противника, то радостно кричала: «Ес!». Через самое короткое время мы оказались победительницами. Мы побили маленьких хулиганов и так, что им мало не показалось.
    У многих из нас были разбиты носы и порвана одежда. Кое-кто из смолянок оказался поверженным наземь и искупался в холодной и грязной луже. Однако мы бились с каким-то остервенением и сильной злобой. Что-то удесятерило наши силы, враг был повержен и трусливо бежал с поля боя. Подруги во время этого боя не испугались, и не бросились бежать. Мы побили и хорошо потрепали мальчишек, а некоторых хулиганов выкупали в грязных лужах.
     Грязные, в порванных форменной одежде мы возвращались в Смольный институт. У некоторых из нас под глазами красовались синяки, на теле и руках были кровавые подтёки и даже открытые раны. Однако нас, встречали как героев! И это для нас стало полной неожиданностью.
     - Вот это сюрприз!  - только и произнесли мы в сильном удивлении. После добавляли к сказанному, - а мы уж думали, что нас непременно отругают и накажут.
     Только позже мы осознали, что совершили почти невозможное, мы побили мальчишек хулиганов. Однако этому можно было найти объяснение, поскольку решающую роль в нашей победе сыграло чувство локтя подруги.
     Институтский доктор лично обрабатывал раны зелёнкой и йодом, и прилаживал на синяки примочки с бодягой. После этого случая малыши-смолянки Кофейного класса стали гордиться тем, что побили мальчишек-хулиганов.
     У Котомкиной Клавы повреждённая рука была перевязана бинтом. У меня оказалось сильное сотрясение мозга. Это вследствие удара головой о гранитную брусчатку. Аннета Жаклин и Кристина Суомиландская искупались в холодной луже и простыли. Нас троих положили в институтский лазарет. Вскоре меня выписали, но ссадины на лице и кровоподтёки ещё долго оставались.
     Старый князь Лигошаховской узнал, что его внучка при драке с мальчишками-хулиганами проявила невероятную смелость. Купцу Котомкину наша классная дама мадам Пребыльская фон Бреслау лично сообщила по институтскому телефону, что «девица Котомкина хорошо драться с хулиган».

     Как обычно два пожилых толстых орденоносца сидели за столом и распивали коньяк. Оне весьма оживлённо комментировали происшедшую драку с хулиганами. Как бы там ни было, но старый князь Лигошаховской и купец Котомкин были очень горды тем, что их кровинушки стали институтскими героинями.
     - Вот они идут, наши фрейлины! Чудо, как они красивы! - послышались громкие восклицания родителей.
      В Большой зал строем входили нарядные смолянки. Они выглядели восхитительно с белыми пелеринками на руках и разодетые в кружева.
         - Раз, два, три, - на великоросском чуть слышно произносила дежурная дама.
        Обратившись взорами к участницам красивой процессии, присутствующие смолкли. В Большом зале наступила тишина.
       Классная остановилась, скомандовала:
          - Спина к спине!
      Смолянки повернулись, выполняя команду, стали спина к спине. Родственники, пришедшие на Приём со взглядами, полными восхищения, взирали на смолянок.
         - Уголовники в Таврическом парке гуляли. Побили институтских стражей порядка. Завели в чащобу классную даму и пепиньерку, - сообщали неосведомлённым родственники институток. - Маленькие смолянки остались одни, и на них напали мальчишки-хулиганы, приблизительно одного с ними возраста.
         Смолянки княжна Лигошаховсккя и Купчиха Котомкина пришли на свидание перебинтованными руками, синяками и с подтёками, царапанными ранами.
     Я была в тот день дежурной девицей. Так как я была круглой сиротой, и у меня не было   родственников, кто бы навещал меня, то я была назначена вестовой на родительском Приёме. Бегала с записками от прибывших родичей и вызывала смолянок, чтобы те готовились к встрече с родными. Помогала учительнице великоросской словесности и литературы княгине Лежаевой, которая в тот день была дежурной дамой.
     Смолянки побежали к родителям, сидящими за столами. На середину Большого зала вышла учительница великоросской словесности и литературы княгиня Лежаева.  Она громко объявила на весь зал, что на девиц из младшего Кофейного класса напали мальчишки-хулиганы, но смолянки дали им достойный отпор.
     - Вот они героини, которые показали себя не кисейными барышнями! - громко сообщила учительница словесности. - Они есмь достойные дщери своих славных отцов и дедов!
         При этом показала на княжну Мэри Лигошаховскую и Котомкину Клаву, которые застыли у стола двух орденоносцев. 
      - Так же институтская девица Глафира  Гессенская не испугалась мальчишек и смело вступилась за подруг. Так идите же сюда к нам, институтка Гессенская!
     В это время я стояла готовая выполнить любое поручение у больших входных дверей. Однако, услышав команду немедленно проследовала на середину Большого зала.
     - Кто это девочка со страшным шрамом на лице и кривым глазом? Почему её прозвали Принцессой Гессенской?  Она из Германии, но как оказалась в Одессе? Тайна происхождения этой институтки тщательно скрывается, но зачем? - посыпались вопросы. Затем раздались голоса, -  отец сын великого герцога Гессена и Рейнских земель, и зовут его Эдмундом. Ах, бедная девочка! Какой у неё большой шрам до глаза, который заметно окривел. Так на вид выглядела бы красивой, если бы не было шрама, который уродует лицо.
     На меня были обращены взгляды сидевших за столами родителей. И это вызвало во мне самые противоречивые чувства.
     - Вот они, посмотрите на наших героинь! - прокричала на весь зал княгиня Лежаева.
      В Большом зале прозвучало громкое и троекратное: «Ура!», а после раздались продолжительные рукоплескания.
    Я была смущена до невозможности. Меня никогда не называли героиней по такому банальному поводу, как участие в драке с мальчишками-хулиганами.

                ***
    
     Через непродолжительное время во всей своей красе представилась перед нами осенняя пора. После долгих дождей на безоблачном небе выглянуло солнце. Выдались необычайно погожие дни.
     Разве что кроме ёлок и сосен, остальные деревья в Таврическом парке оделись в яркую позолоту. И хотя ещё куцые остатки зелени оставались на берёзках - многое что стало основательно жёлтым.
     И когда мы гуляли среди этого великолепия, то с неподдельным восхищением взирали на красоты осенней природы.
    - Вот это сюрприз! - не уставая, громко с восхищением повторяли мы, - потрясающе!
    Белые красавицы-берёзы, стояли как фрейлины её величества, и золотились листвой. Они словно были в золотых украшениях на балу, устроенном государем императором. Их рдяные верхушки чуть пошатывало в синеньком небе. С веток белоствольных красавиц нескончаемо сыпало. Однако перед тем как упасть, жёлтые листья тихо кружились, будто в недолгом вальсе. Кроны берёз на ветерке тихо шуршали.  И это было слышно нам маленьким смолянкам, посвящённым в красоту и музыку природы.
     Все тротуары и парковые дорожки были усыпаны жёлтой листвой. И если наверху начиналось золотящееся великолепие берёзок, сотканное из листьев белых красавиц, - то это продолжалось на земле. И под ногами маленьких смолянок, которые прибывали в сильном восхищении, это нескончаемо золотилось.
     На фоне безоблачной голубизны неба необычайно ярко пестрело жёлтым цветом. И казалось, что огромная желтизна, как неведомое досель чудовище, выбегает из Таврического сада. Затем, сломя голову, это Чудо-Юдо, составленное из жёлтого цвета, неслось по улицам осеннего Санкт-Петербурга.
     Рассыпаясь пёстрой мелочью, желтизна застывала огромными полотнищами, явленными из солнца, и жёлтых листьев.
     И под нашими ногами загадочно шуршала жёлтая листва - солнечно подобная и ослепительно жёлтая, которая словно, превращаясь в желтые птицы, взлетала и парила над осенним городом. И нам в бескрайней химероподобной позолоте казалось всё чудным, и необычайно восхитительным, добрым и пригожим.

     Со всеми вытекающими последствиями водворилась тёплая и солнечная погода. После долгих холодных дождей неожиданно стало тепло, и погожие дни явились, как один из значимых явлений осеннего периода года, которое называется бабьим летом.
    Как бы в довершении к вальсирующему падению в красочных созданиях возникали другие восхитительные красоты. Перед нашими взорами проносились всевозможные красивые картины её величества осенней природы.   
Однако, всё это, сплетённое из чувств и света, опадающих листьев, - всё это лишь сходилось на размышлениях об осенней поре, привязанной к неодолимой грусти. И берёзы-красавицы застывали, как грустные фрейлины её величества. Они не выглядели, как летом, весёлыми на балу, и не танцевали кадриль.
     Мы дети ещё не понимали, что в мире всё проходящее. Однако это чувствовали по какому-то необъяснимому наитию, интуитивно. Словно было внушено кем-то, что всё не вечно и проходит, и даже мы, дети поддавались такому внушению.
     Мы не понимали ещё многое, и только желтизна, как нечто проходящее, прыгала и плясала перед нашими детскими взорами. Бурная и витиеватая пурпурность, став дивным бесподобным существом, возвращалась к нам под ноги. И казалось, что даже воздух был насыщен в нескончаемой желтизне звучанием неизъяснимой музыки проходящего. Казалось, что шафранным цветом дышали люди, гуляющие в парке, и мы дети, тоже вдыхали воздух, имеющий загадочный цвет. Непередаваемо осеней, кристально-чистый воздух имел свои особенности, и это был особенный запах прелых листьев. К нам доносился осенний шелест и некоторые звуки парка, как удивительная музыка, однако даже мы понимали, что всё-всё в этом мире преходяще.
    У нас по великоросской словесности было задание написать сочинение на осеннюю тему. Мы уже мысленно сочиняли, выстраивая в голове предложения из нужных слов. Но как можно передать всё то, что представало перед нашими взорами?
- Вот это сюрприз! - только и произносили мы.
    Мы маленькие смолянки шли среди этого жёлтого великолепия, и пялились во все глаза на осенние красоты. Временами собирали жёлтые листья, разбросанные под ногами. Особенно ценились нами кленовые листья, которые нам желалось принести на уроки рисования, и каждой маленькой смолянке казалось, что именно её лист по форме и цвету был самым красивым, и мы громко спорили по этому поводу.
     Радостно гуляли по парку и не думали о том, что лето прошло, и скоро наступит зима с её холодами, и нам придётся мёрзнуть.
     Ведь мы были лишь ещё маленькими детьми и жили только настоящим.


                Глава пятая


            Тайна моего происхождения раскрыта


    Прошёл ещё один год моей учёбы в Смольном институте. Как-то меня срочно вызвали с урока французского, который вёл месье Борисов. Как оказалось, царствующая императрица непременно хотела видеть меня. Я была сильно удивлена таким обстоятельством. В сопровождении пепиньерки Надежины я проследовала в Николаевскую комнату для приёма, где обычно две императрицы, вдовствующая и царствующая, а также представители высшей знати посещали смолянок, своих родственниц. Передо мной предстала царствующая императрица Алиса Фёдоровна Гессен-Дармштадская Беатрис. Рядом с её высочеством находились фрейлины, а также особы, приближённые к её величеству. У девиц двора его величества к платьям на груди были приколоты бриллиантовые броши фрейлин.
Предусмотрительно сделав почтительный реверанс с поклоном, я произнесла на французском языке слова приветствия.
     Вдруг государыня императрица заговорила со мной на немецком языке. Мне пришлось отвечать на этом языке, который для нас обеих был родным.
     Её высочество спросили меня о моих родителях, и где я была в Германии? Я отвечала, что помню маму, и не знаю, где отец. Сказала, что помню, как мы жили в Одессе. Мы приехали в Гессен, старинный немецкий город, где гостили у родственников. На карете в сопровождении всадников мы заехали в большой старинный замок, который находился на скальной вершине горы. И своего двоюродного деда, сказала, помню с охотничьим ружьём, который ездил на лошади. А рядом с ним было много охотничьих собак.
     - О, мой бог, эта девочка говорит на удивительном саксонском наречии славной земли Гессен! - произнесла удивлённая государыня императрица. После, обращаясь к фрейлинам, принялась задавать вопросы, - кто мама этой маленькой смолянки, которая жила и в Германии, и в Одессе?  Бабушка по материнской линии типичная еврейка. На лбу у этой маленькой девицы шрам от сабельного удара, полученного во время черносотенного погрома. По всей видимости, они оказались в центре кровавых событий, и мама её погибла в Одессе во время еврейского погрома. У этой сиротки остался медальон с портретом красивой молодой женщины. Но если папа у неё гессенский немец, то на разведку какой страны он работает, имея позывной Принц Гессенский? Интересно, на кого из немецких великих герцогинь похожа эта маленькая девочка? Сразу видать, что в её жилах течёт благородная кровь прабабушки королевы Виктории. Дед этой девочки принц Фридрих Георг Август, который приходится сыном принца Георга Вильгельм Гессен-Дармштадского, прямого потомка Людовика VIII, ландграфа Гессен-Дармштадского, моего прадеда и она из нашего Гессенского Дома.
Но почему её назвали по-великоросски Глафирой? В Санкт-Петербург эту девочку привела, как сказали, дальняя родственница, типичная еврейка из Одессы. О приёме в Смольный институт этой девочки со шрамом ходатайствовал сам английский посланник. И ещё лорд, сэр Дэвид Ричард, герцог Йоркский и Эдинбургский перед отъездом в Англию просил меня взять пятьсот рублей с тем, чтобы я по частям передавала эти деньги пансионерке Гессенской. Эта девица приходится родственницей моему царствующему супругу и моим детям, великим княжнам и цесаревичу. Возникает вопрос, почему сэр Дэвид Ричард просил за неё, чтобы я ходатайствовала, чтобы в Смольный институт взяли её? Какая-то тайна кроется за всем этим, судари, вы не находите?
С этими словами государыня императрица приласкала меня, и со мной произошло нечто. Забывшей, что такое материнская ласка, мной сироткой овладело радостное чувство. Я чуть не расплакалась от радости. Оказывается, у меня есть родственники, которые навещали бы меня по приёмным дням.
- Я тебя буду называть Гэллой, а как ты хочешь меня называть? - глядя на меня ласковыми глазами, спросили её величество.
- Тётей, как тётю Аню, которая раньше приходила навещать меня. Но она уехала в Америку, и я больше её не видела. Только один раз прислала мне письмо. Я ей написала письмо, но пока ответа нет.
- Ещё напишет тебе. Зови меня тётей Алисой, если тебе так нравится называть меня, Гэлла.
Затем меня подозвала молодая и красивая особа, и она приласкала меня. Это была красивая девица, она назвалась, фрейлиной Мэри. Я её сразу полюбила, и она сразу же стала сильно обожаема мной и любима. Вскоре она стала для меня старшей подругой, которую я обрела вместе с новоявленными родственниками из царской семьи. Я чуть не расплакалась от радости, так как судьба даровала мне родственников и старшую подругу.
Затем мною занялись другие фрейлины её величества. Мадемуазели принялись дарить мне конфеты и печенья. И я, уплетая всё это за обе щёки, весело разговаривала с ними на немецком и французском языках. Но особенно мне нравилось слушать и вести разговоры с фрейлиной Мэри, которая была самой красивой и умной среди девиц двора его величества. Она свободно разговаривала на четырёх языках, как и следовало девице двора её величества, ещё красиво пела и превосходно играла на арфе.

В скором времени ко мне стали наведываться мои царственные родственники. В следующий свой приезд в Смольный институт на встречу со мной императрица, следуя традиции навещать родственников, взяла венценосного супруга государя императора. Николай Второй был безучастен ко всему и холоден, и в холодных глазах отсутствовала душевная теплота. Его величество всё время стояли в стороне, император был погружён в думы. Супруга окликала его, словно единственно для того, чтобы удостовериться в том, что он здесь.
 - Ники, как ты думаешь, согласись, - постоянно обращалась она к нему.
- Да, Алиса, думаю, что так, - соглашался венценосный супруг. Затем с холодной улыбкой на лице говорил, - я нахожусь здесь, пребывая в уверенности, что ты довольна.
 При этом глаза государя императора оставались холодными ко всему и безразличными.
- Что-то я не пойму, что ты хочешь сказать этим, Ники.
- Могу повторить это на немецком. 
Без труда можно было заметить, что эта процедура тяготила Николая Второго. Тем паче проходила встреча с новоявленной родственницей, то бишь со мной. Временами государь император устремлял холодный и безучастный взгляд на свою венценосную супругу, затем переводил взгляд на старшую дочь Ольгу. Великая княжна желала непременно видеть меня, свою родственницу. Княжна была невероятно умна, а немецкая своеобразная её красота была по-особенному выразительна. Великая княжна Ольга с глазами, в которых выразилось сильное любопытство, принялась расспрашивать меня. Начала с того, что задала вопрос, откуда у меня на лбу шрам.
- Was willst du von diesem M;dchen, Helga, wissen, sie ist noch klein. Dein Vater Nika will auch nicht glauben, dass sie unsere Verwandte ist! (что ты хочешь выведать у этой девочки, Хельга, она ещё мала. Твой папан Ники тоже не хочет верить тому, что это наша родственница, (нем.)) - произнесла государыня императрица.
Её величество бросили на меня испытывающий взгляд, и на живом великоросском языке спросили, что мне больше всего хочется. Я ответила, что больше всего на свете мне нравится жевать Свиную Кожу.
- Что это, великоросская тянучка? – одновременно задали вопрос императрица и великая княжна Ольга, и в глазах у них выразилось большое недоумение. - И что вам дают это жевать?
- Да, тётенька Алиса и Хельга, - ответила я.
- Этого ещё не хватало! - воскликнул государь император, услышав это. Затем они монаршее соизволили произнести команду, - живо позвать сюда доктора с его Свиной Кожей! Каналья, что себе позволяет делать!
Однако самодержец всея Руси и земель прочая вскоре поспешил удалиться, сославшись на важные государственные дела.
- Мне пора идти, дела не позволяют доле находиться подле вас, - произнёс государь император.
Было заметно, что их высочество без сожаления покидают сие наше досточтимое собрание.               
- Что это такое, Свиная Кожа? - спросила государыня императрица, как только доктор вошёл в комнату.
- Пастила, - ответил Еремей Павлович.
- Это великоросское кушанье?  Надеюсь, не вредная штука? Для чего пастилу дают и из чего её делают? - удивлённо спросили её величество.
- Свиная Кожа - это пастила, которую слуги по моему приказу заготавливают впрок. Это и великороссы, и малороссы употребляют с чаем, и так же многие инородцы употребляют её в пищу, так как она полезна. Мы её даём смолянкам, ваше величество, ввиду того, что её делают из полезных ягод. А изготавливают пастилу из ягод и плодов смородины, клюквы, малины, рябины и яблок. Всё это перетирается с сахаром, раскатывается и сушится.
- Кисловатая на вкус, - произнесла великая княжна Ольга, пробуя на вкус пастилу. - Реально, смахивает на свиную кожу. Но вдруг воскликнула, - ах, смотрите, на пастиле, плесень! Боже мой, смолянок кормят заплесневелой пастилой.
- Как это так! - воскликнули её величество. При этом лицо царствующей особы выразило негодование, и она произнесла, выразив крайнее недовольство, - трудно поверить, что такое возможно в Смольном институте благородных девиц! Как это понимать?
    - Я уже объяснял вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, но осмелюсь повторить вашему величеству, - с глубоким вздохом усталого человека произнёс институтский доктор. - Извольте выслушать сие краткое объяснение.
     - Итак, господин доктор, слушаем вас. Интересно знать, что же вы сказали вдовствующей императрице? - спросила царствующая императрица.
      Две императрицы, вдовствующая и царствующая, курировали Смольный институт, и считали себя вправе быть ответственными за жизнь и здоровье благородных девиц. Обе государыни императрицы соперничали друг с другом, и это только мешало важному делу, как курирование Смольного института. Императрицы иногда неожиданно встречались в Смольном институте. При этом Оне явно испытывали ненависть друг к другу и не могли скрыть этого. Громко ругались на французском изысканном салонном языке.
     Фавориты императриц поговаривали, что вдовствующая тёща и царствующая сноха никогда не уживутся в огромном Зимнем дворце.
 Вскоре доктор задал неожиданный вопрос. Не получив утвердительный ответ, продолжал говорить.   
 - Осмелюсь спросить, вы пробовали, французский сыр с плесенью? - так вот, господа, это особая плесень. Под микроскопом я наблюдал, как бактерии и бациллы пожираются грибками обычной зелёной плесени. Это очень интересный фагоцитоз.
     - Ах, господин доктор! - в страхе воскликнула царствующая императрица. - Извольте проводить опыты по фагоцитозу не на смолянках!
  - Фагоцитоз - это процесс пожирания клетками клеток, - поспешил пояснить сей мудрый эскулап. Затем доктор голосом, словно читал лекцию в университетской аудитории, продолжил - я экспериментировал на больных и умирающих крысах. Кормил их заплесневелой пастилой, и получил удивительные результаты по выздоровлению. В тюрьме мной проводились опыты на больных заключённых, и я получил те же положительные результаты. Я стою на пороге научного открытия, создав принципиально новое лекарство, которое хочу назвать плесенелином. После приёма моей лечебной пастилы с плесенью, даже тяжелобольные и умирающие в тюремной больнице выздоравливали. Вы только представьте себе это!
     - Извольте, сударь, мы не имеем желания представлять это, тем паче арестантов и тюрьму, - произнесли их величество. Затем, смягчившись, императрица спросила, - так это народное средство, господин доктор, как вас там по батюшке величать?
     - Еремей Павлович, ваше величество. Эта пастила в народе нашем давно производится и применяется как средство для профилактики многих болезней, - уверенным тоном произнёс доктор. -  Токмо есть средство от хворей всяких употребляемое.
     - Мы заведём на вас уголовное дело, доктор, если хоть одна благородная девица умрёт по причине ваших изысков.
     - Девицы в Смольном институте становятся закалёнными от холода, - произнёс месье доктор. - Я вёл долгие наблюдения, но, что удивительнее всего, так это то, что смолянки невосприимчивы ко многим инфекциям. К тому же их детские организмы успешно борются с холодом и недоеданием. Согласитесь, господа, что здесь в Смольном институте дети находятся не в домашних условиях. Живут в условиях, приближённых к экстремальным, тем боле питание смолянок не ахти какое, они недоедают и к тому же в Смольном институте холодно.
     - Здесь в лазарете тепло, - возразила императрица. Недоверчиво покачала головой и произнесла доктору -  мне императорский инспектор докладывал, что дров не жалеют и хорошо топят. Еда, говорит, хорошая, и много гостинцев приносят в Смольный институт попечители. Мы выделяем большие суммы денег на содержание пансионерок. Девицы должны быть счастливы, что они воспитываются в Смольном институте. Тем паче получают прекрасное образование.
     - Гостинцами сыт не будешь, и в лазарете благородных смолянок мы подкармливаем горячим бульоном, сваренным из обрезков мяса, и я даю указание истопнику больше топить. Так что смолянки в лазарете отогреваются и отъедаются. Вдовствующая императрица, которая курирует институт, находится под влиянием императорского инспектора. А вы не задавались вопросом, ваше величество, почему у нас в Смольном институте смолянки мало болеют. Тем паче девицы много постятся. По моим сведениям, заболеваемость в Смольном институте в несколько раз меньше, чем в городе. Болеют больше те дети, которые живут дома в тепле и окружены родительской заботой. Я пишу научную статью по такому поводу и хочу выступить на научном собрании. Институтских девиц, которые имели несчастье заболеть, мы отпаиваем настоями трав и чаем с вареньями и мёдом. Ещё мной дано распоряжение, чтобы в супы, готовящиеся для лазарета добавляли внутренний животный жир и варево из обрезков, которые привозят с боен.
     - Ах, боже, чем кормят благородных девиц! - воскликнула государыня императрица, сделав испуганные глаза. - Вы кормите благородных девиц отходами бойни как простых девок подлого происхождения!
 - Причём здесь благородство? Все люди от рождения имеют одинаковую физиологию, не смотря на знатность и происхождение. Одними гостиницами дети не будут сыты. В столовой готовится непитательная пища, поэтому приходится подкармливать девиц, особенно маленьких. В лазарете мы лечим не одними лекарствами. В лечении применяем народные средства, кои употребляются в народе нашем великомалоросском. Не один я заметил, что дети имеют обыкновение есть мел. Да, да, господа, не удивляйтесь, обычный мел для доски. Мной отдано особое распоряжение классным дамам не препятствовать тому, чтобы маленькая девица съела кусок мела, тем паче наказывать её за это. Нечто подобное происходит со всеми обычными детьми, а не только с благородными. Пусть смолянки едят мел, так как для построения костной ткани растущему детскому организму требуется много кальция.
- Я тоже изучала биологию, и кое-что понимаю, но не в этом дело, доктор.
-А в чём же, ваше величество?  Если что-либо не хватает, то появляется объяснимое желание восстановить нарушенный баланс веществ. Хоть они и благородны, но тоже дети, и они так же любят кисло-горькую пастилу, сделанную из ягод и фруктов, богатых жизненными аминами. С наслаждением поедают пастилу, или по-другому, Свиную Кожу, так неожиданно прозванную смолянками. Кроме того, в пастиле имеется много элементов из таблицы, составленной нашим высокочтимым химиком Менделеевым.
     - Поверю вам на слово, господин доктор, тем паче вы назвали имя авторитетного химика, - произнесла государыня императрица. Затем добавила, подтверждая кивком головы, обращаясь больше к великой княжне Ольге, чем доктору, - всё-таки, правда, по сравнению с другими местами нахождения детей, здесь в Смольном институте наблюдается низкая заболеваемость. Таким образом, нам лишь остаётся пребывать в убеждении, что это именно так и происходит, как говорит «notre aimable docteur». (наш любезный доктор (фр.).)

Институтский доктор Еремей Павлович был добрейшим человеком. Смолянки почти как отца, любили доктора, так как он заботливо относился к нам маленьким девочкам, называя нас не иначе как дочь моя или милая питомица.
Месье Папочка Ерёма был человеком душевной доброты, глаза и улыбка его выражали доброту. Доктор иногда весело смеялся, глядя на нас, и нам смолянкам становились на душе весело и радостно. Неожиданно для себя мы забывали про свои болезни и недомогания, едва лишь стоило глянуть на него.
Наш институтский врачеватель мог положить в лазарет вполне здоровую смолянку, которая имела желание немного отдохнуть и поспать. Ещё в лазарете можно было вволю поесть вкусную Свиную Кожу и попить, сколько пожелается, лечебный травяной чай с разными вареньями.
А ещё у Папочки Ерёмы можно было хорошо покушать. Там давали добавку, и несравненно лучше кормили. Порции в лазарете были больше, а пища была вкуснее. Не сравнить с той не вкусной и отвратительной едой, чем кормили нас в институтской столовой. Ну а зимой в лазарете было намного теплее. В лазаретном Пункте приёма пищи можно было полакомиться тем, что привозили в больших корзинах сердобольные попечители благотворительных обществ. Особенно нам сильно хотелось попасть в лазарет во время строгого поста, когда становилось невыносимо голодно. А когда случались сильные морозы, и в дортуаре было нестерпимо холодно, то желание заболеть намного возрастало.
        Больно сосало в желудке и приходилось что-либо грызть, чтобы не сильно ощущалось чувство голода. Во время сильного холода мы ходили полусонные. Недосыпали от того, что одеяла были тонкие, и в постели невозможно было согреться. У некоторых малышей-смолянок от холода даже громко стучали зубы, и не унималась сильная дрожь.
Малыши-смолянки быстро научились обманывать мнительных пепиньерок. Мадмуазели Серые Существа, как мы звали их между собой, приводили в лазарет занемогшую маленькую смолянку, которые говорили почти одно и то же, так как знали, что месье Папочка Ерёма всё равно положит их в лазарет. Так что не надо было затруднять себя придумыванием и повторяли почти одно и тоже, как хорошо заученный урок.
- Месье доктор, ох, занемогла я. Сильно горло болит у меня, а ещё чрезвычайно колет в груди, - громко охая, хитрая смолянка показывала на то место, где кололо.
- Понимаю, барышня, - говорил доктор.
С участием посматривал на мнимую больную. При этом маленькая смолянка с плутоватыми глазками произносила, демонстративно кашляя, - ох, у меня сильный кашель, вот такой. Кха-кха-кха! Ах, занемогла я сильно-о-о-о! О-о-о!
При этом пепиньерка с недоверчивым взглядом посматривала на маленькую плутовку. В глазах этих Серых Существ, одетых в серые платья, при этом читалось сильное недоверие.
Месье Папочка Ерёма вместе со смотрительницами лазарета, сочувственно вздыхая, осматривал болящую. При этом маленькие плутовки стряпали на лицах болезненное выражение. Для пущей убедительности некоторые смолянки громко кашляли.
- Понимаю, барышня, заболели, - повторял доктор.
Многие из наших артисток умело инсценировали разные болезненные состояния. Некоторые даже падали в обмороке. Так что классным дамам и пепиньеркам почти невозможно было узнать, а не претворяются ли их маленькие и хитрые подопечные.
- Сегодня в лазарет лягу, что-то устала я, - с видом тайной заговорщицы произносила маленькая смолянка.
- А меня, девицы, сомнение берёт, получится ли притвориться в этот раз, - со вздохом заявляла другая смолянка. Затем делилась своими раздумьями с подругами, - увы, я так уж воспитана, совесть мучает. Не могу обманывать людей. А так с большим удовольствием легла бы в лазарет.
- Какая совесть, когда голодная и мёрзнешь! Тем паче, если ты существуешь на грани выживания. Просто, не сомневайся, и всё!  Хотите, прямо сейчас продемонстрирую, как это делается, девицы.
 - Не надо, знаем, как у тебя всамделишно получается, - с большой завистью соглашались подруги. Но затем спрашивали, пребывая в сильном сомнении, - но получится ли на этот раз? Ведь совсем недавно ты отдыхала в лазарете. Тем более сегодня дежурит пепиньерка мадемуазель Хочу Делать Пи-пи. Девицы, кстати, это очень мнительное Серое Существо.
- Мадмуазель Хочу Делать Пи-пи называет смолянок хорошими притворщицами и лгуньями.
- Поспорим, что и на этот раз у меня получится обмануть пепиньерку мадемуазель Хочу Делать Пи-пи.
- Спорим, а на что?
- У меня есть конфета и царский талисман.
- Тогда спорим, но только без обмана.
- А мы отчаянную попросим, чтобы она была разнимателем.
     Подозвали отчаянную девицу одноклассницу, которая пользовалась уважением и имела авторитет.
- Только, чур, с разнимателя не брать! - воскликнула отчаянная девица и ударом руки разнимала руки спорящих одноклассниц.
Маленькие смолянки делали шатающуюся походку. Некоторые специально падали на пол, имитируя обморок.
Действительно, у нас часто случались голодные обмороки. Трудно было определить, не притворяется ли смолянка, чтобы попасть в лазарет. Проворные и сообразительные малыши-смолянки ухищрялись в обмане. Так было сильно желание лечь в лазарет.
В лазарете было намного теплее и уютнее, чем в огромных классах и холодных спальнях. Сему лечебному заведению, названному в честь Святого Лазаря, было посвящено несколько помещений, назначенных для болящих благородных девиц.
- Ах, дочь моя! - произносил добрый врач с усмешкой, -  натурально будем думать, чем лечить вас?
- Конечно же, месье доктор, хорошенько подумайте, как меня лечить, – произносила болящая маленькая смолянка.
- Положить лазарет занемогшую девицу! – давал команду смотрительницам доктор. После добавлял, - напоить чаем с вареньем! Дать в качестве лекарства нашу вкусную пастилу, которую девицы почему-то называют Свиной Кожей.
- Что написать в медицинской карточке? - спрашивала старшая смотрительница лазарета.
- Напишите, что у этой хворой дщери ярко выраженная тоскливая ипохондрия и немощь на почве острого синдрома скоротечного нервного выгорания. Нетяжёлое заболевание, скажу вам, сударыни, и потому горьких пилюль не давать и уколов не делать. Пусть попьёт чай, заверенный из трав, с вареньями и мёдом.
Пепиньерка ещё долго не уходила, и её лицо выражало недоверие. Поэтому маленькой лгунье приходилось кашлять и громко охать. С плутовскими глазами, чуть не падая от болезни, такая хворая в сопровождении смотрительницы следовала в больничные покои. При этом хитрой смолянке приходилось скрывать от пепиньерки свою большую радость. Плутовке следовало притворяться до последнего, так как была вероятность того, что обман раскроется. В таком случае пепиньерка могла привести обманщицу обратно на занятия в класс. Маленькая обманщица с оханьями давала сестре милосердия уложить себя постель.
Для начала следовало быстрее согреться, завернувшись в толстое одеяло.
Затем надо было познакомиться с соседками по больничной палате. Следовало разузнать, есть ли резон совершать поход в Пункт приёма пищи для поиска съестного. Спрашивали, давно ли приходили попечители и благотворители, и что приносили покушать?
 Для недужных смолянок была представлена возможность без ограничений пить чай со Свиной Кожей, ягодно-фруктовой, сладко-кислой пастилой. Свиную Кожу месье доктор выдавал вместе с травяным сбором, с расчётом на несколько дней. В Пункте приёма пищи в чугунном баке, который постоянно подтапливался, почти всегда имелся кипяток. Не стоило большого труда открыть медный кран и поднести железную кружку для того, чтобы заварить чай.
 Травные чаи, прописанные месье доктором, мы пили не только от простуды. Пили с вкусной пастилой для поднятия жизненного тонуса. Зимой, когда было холодно, в покои лазарета приносили кружку кипятка.  Садились на кровать и, с головой укрываясь одеялом, чтобы было теплее, с наслаждением пили заваренный настой из лечебных трав. Травничали, иногда чаёвничали или пили кофе, и в постели поедали вкусняшки. За разговорами с соседками проводили время.
     В лазарете можно было вволю поесть домашней еды и сладостей. Сердобольные попечители благотворительных обществ оставляли в лазарете для занемогших всякие вкусности, мёд и варенье. Так же лакомились домашними пирожками с капустой и ели пироги с клюквой. Запивали это горячим чаем с малиновым или смородиновым вареньем. Особенно необычайно вкусным казался нам цветочный душистый мёд.
 В лазарете можно было вволю поспать, вставая только для того, чтобы вкусно поесть.

     Ближе к отбою я пришла в спальню к своим одноклассницам. Принесла конфеты и печенье и сообщила, что это дала матушка-государыня. Показала и отдала одноклассницам носовой шёлковый платок, красиво расшитый золотыми и серебряными нитками, подаренный мне, как я сказала им, тётенькой Алисой. Они произнесли с большим восхищением: «Вот это сюрприз!». Затем платок с золотым вензелем «Н ll» был разрезан на небольшие куски.
    Смолянки собирали и тщательно хранили царские талисманы, связанные с жизнью высочайших особ. Царские талисманы обменивались на печенье и конфеты, то есть употреблялись для выгодного обмена. Без всякого промедления из кусков платочка государыни императрицы и фантиков малыши-смолянки сделали талисманы и спрятали это в потаенных местах своей одежды. Обожание в Смольном институте императора и императрицы переходило всякие границы. В великоросском народе, который был в основном православным и верующим, любили и боготворили царя и царицу. Правда, вельмож ненавидели, царских чиновников, помещиков, а царя почитали. Наивно считали его богоизбранным, полагая, что от царя многое скрывают и он не знает, какие несправедливости творят чиновники.
      - Давайте, царские талисманы поровну поделим по кучкам. – произнесла Котомкина Клава. - Всё равно всем не хватит.
    - Лучше по жребию, если не хватает, - оспорила решение одна из наших одноклассниц.
    Подошла отчаянная девочка, чтобы решить вопрос.
     Затем полуголодные cмолянки из нашего отделения поспешили идти в спальню к старшеклассницам, чтобы обменять царские талисманы на вкусняшки. Среди смолянок Белого старшего класса нашлись бы желающие поместить в свои выпускные альбомы куски платка её величества с коротким рассказом о то, как императрица посетила Смольный. Старшеклассницы вели хронику Смольного института, что-такого-то числа и года произошло такое-то событие и какой-либо праздник, когда царские особы посетили смолянок. Творчески одарённые старшеклассницы непременно желали написать маленькую историю и сочинить стихи по этому поводу.
    У полной сироты Аннеты Жаклин, с которой я подружилась и была с ней в одной кучке, не было никого из родни, кто бы её навещал, и я попросила её величество, чтобы моя подруга приходила со мной на свидания в Николаевскую комнату. Царствующая императрица навела справки об этой девице, которая имела полное имя Аннета Жаклин Казанова-Ленская Бонапарт. Была немало удивлена тем, что эта смолянка приходится родственницей императору Наполеону и принадлежит к Дому Бонапарта и имеет сан принцессы королевства Каталонии и островов Балеар и Корсики. В самом скором времени с разрешения государыни императрицы я брала с собой маленькую смолянку Казанова-Ленскую на свидания с моими новоявленными родственниками. Они подарили маленькой Аннеты Жаклин плюшевого мишку с Николаевским золотым вензелем.      
Теперь Аннета Жаклин почти никогда не разлучалась с плюшевым мишкой, которого назвала Мишуткой, и подолгу проводила с ним много времени. Прятала своего плюшевого мишку на уроках, на утренних и вечерних осмотрах, чтобы не нашли на проверках классные дамы.
    По Приёмным дням меня и Аннету Жаклин приезжали навещать кроме царствующей императрицы фрейлина Мэри. Иногда на свидание приходила великая княжна Ольга. А один раз царствующая семья прибыла в Смольный институт с цесаревичем Алексеем. Нам сразу же поступило строгое распоряжение, чтобы мы не игрались с колючими и режущими предметами, так как цесаревич страдал редким заболеванием гемофилией, когда кровь не свёртывалась.
Но чаще меня и Аннету Жаклин навещала фрейлина двора её величества Мэри, ученица графини Попадуевой-Смутковской, которая была у меня казённой маман. После окончания института её привлекли к тайной службе в качестве фрейлины специального назначения. Она вела переписку с дипломатами, была связной, выполняла тайные задания, передавала донесения в секретный отдел Главного штаба. Встречи с моими родственниками были непередаваемо радостными для меня и Аннеты Жаклин. Мы весело проводили время в Николаевской комнате для свиданий. С радостью поедали то, что нам приносили. Игрались с куклами, и во всякие игрушки. Для нас обеих фрейлина Мэри устраивала всевозможные игры. В Смольном институте смолянкам не позволялось играть в детские игры, смеяться, громко выражать девичий восторг, а здесь мы могли позволить себе многое и даже порезвиться. Теперь Аннета Жаклин почти никогда не расставалась с царским подарком, плюшевым мишкой с Николаевским вензелем, расшитый золотом, и она называла его с любовью не иначе, как мой Мишутка.
Княжна Мэри, была фрейлиной сразу двух императриц, царствующей и вдовствующей и передавала их устные сообщения, так как они не желали даже разговаривать друг с другом. Она, как и всякая выпускница Смольного института, знала много занимательных и забавных историй приключавшихся с преподавателями и смолянками. Аннета Жаклин, уплетая за обе щёки конфеты и печенье, весело смеялась, слушая рассказы фрейлины Мэри.
- Над чем именно ты, так весело смеёшься Аннета? Что тебя так развеселило? - спрашивала фрейлина Мэри.
      Аннета Жаклин пересказывала то, что казалось ей более занятным, самые весёлые места. Выходило остроумно и забавно. Мы смеялись. Смех маленькой смолянки был заразителен.               
 Затем мы прощались с теми, кто приходил к нам на Приём, и шли е себе в спальную комнату. Там нас расспрашивали одноклассницы: кто был на свидании, что принесли и о чём говорили? Мы отдавали гостинцы, и отчаянные девицы делили всё из поровну между всеми.

После отбоя мы расселись на кроватях перед ночным светильником. Тусклый свет от него терялся в огромной тёмной спальне.
- Может, вслух почитаем? - спросила Лиза Люлькина.
 Мадмуазель Бедная Люська, так мы её прозвали, сидела с раскрытой книгой у ночника и читала на ночь книгу.
- Кушать охота, прямо терпения нет, - произнесла Клавдия Котомкина, привстав с кровати. После спросила у Люськиной, может, мадемуазель Бедная Люська, сбегаешь попросишь в долг у сторожа Тимофеевича?
- Сторож месье Старый Пудель в долг перестал приносить. \» Хорошие вещи, полотенца домашние, шитые золотом, и серебряные мыльницы давно уже променяли на бублики\», - произнесла Лиза Люськина. После задала вопрос, обращаясь ко всем, - хоть бы сухарики старые погрызть, девицы.
- Нет, уж, лучше пирожки с капустой, пусть хоть и старые. \» Нам мамка пекла пироги с капустой на всю неделю, и они от времени становились ещё вкуснее\», - произнесла Дарья Ерофеева.
- Хватит ныть, мадмуазель Лейтенантская Дочь, сейчас расплачешься, итак на душе тошно, - выговорила девица Котомкина.
- А ты, Клава, сходи к Тимофеевичу. Скажи, что у баронессы Пребыльской деньги лежат. Вот, ты и завтра отдашь Старому Пуделю, - вынесла такое решение одна из смолянок.
- Нет, что ты, - возразила Купчиха, отрицательно мотая головой, - эти деньги надо обязательно отдать мадам Старой Моднице за репетиторство по французскому языку.
- А ты лучше нам отдай эти деньги, а не этой престарелой француженке. Я схожу к месье старому Пуделю, -  произнесла Лиза Люськина.
- Нельзя тебе, поймаешься, наказаний у тебя много, Люськина. На уроке вышивания загоготала и от мадам Старой Вышиванки схлопотала наказание. В столовой мадам Злая Хрюшка вместе с месье Злым Бульдогом за это поставили тебя на Позорное Местилище. Тебе на шею повесили картонку с надписью о том, что ты смеёшься на уроке, как последняя дура. Пришлось тебе стоя, кушать, - произнесла Клава Котомкина, лучше я пойду. Ещё раз повторится такое, тебя мадам Злая Хрюшка до утра посадит в Темнушку.
-Ты только согласись, Котомкина, мы тебя разговорному французскому выучим. Умная Нюша вместе с нами займётся твоим произношением. Мы тебя научим, как через нос произносить французские слова, с этими словами смолянки обступили её. - А принцесса Гессенская займётся с тобой ещё и по немецкому даст уроки в придачу.
- Папенька прознают, что деньги не по назначению пошли. Мадам Старая Модница деньги ждёт. Я бы с удовольствием брала бы у вас уроки французского, девицы, - со вздохом произнесла Котомкина Клава. Затем- помолчала и изрекла, - однако кушать хочется, аж, невмоготу.
- Давай, быстрее решайся, сбегаешь к сторожу с отчаянными девочками, расписку напишешь месье Старому Пуделю. Тем временем Умная Нюша вспомнит страшилку или рассказ, - настойчиво принялась убеждать Люськина.
- Ладно попробую, - произнесла Клава Котомкина, - пропадать так с музыкой, закатим пир на весь мир.
- А ты, что, Клавдия, думаешь, что в ночном лабазе что-то осталось?
- Повезёт, надо надеяться, много вкусностей принесёт месье Старый Пудель, - выразила всеобщую надежду Клавдия Котомкина.
При разговоре про еду глаза у смолянок заблестели.
Через некоторое время отчаянные девицы с Котомкиной принесли в спальню большую корзину с продуктами. Проголодавшиеся смолянки-малышки повставали со своих мест и окружили корзину.
- Ух, ты, как всего много! Даже медовые баранки с маком есть! - послышались восхищённые возгласы маленьких   смолянок.
Поделим на кучки, не будем съедать зараз, оставим на завтра, - деловито распоряжалась Котомкина Клава.
- В тот раз, тоже, помните, девицы, говорили, оставим на завтра. Ничего не осталось, всё съели.
- Давай, Умная Нюша, начинай рассказ, а я начну делить всем угощенье, - скомандовала Котомкина Клава, обращаясь к Аннете Жаклин. После спросила, - извиням-с-с, запамятствовала, кому должна была. Сначала с долгами рассчитаемся.
- Ты мне две конфетки должна, Котомкина, - послышался голос из темноты. Затем другой голос произнёс, - а ты мне должна целую баранку.
- Вот две конфетки, - протянула руку Котомкина. После этого спросила удивлённым голосом, - а за что я баранку должна-то? Что-то не припомню!
- Проспорила, свидетель есть, - произнесла Дарья Егорова.  После показала рукой на отчаянную девицу, - вот она разнимала.
  После того, как был проведён полный расчёт, стали делить между кучками то, что принесли от институтского сторожа. Смолянки расселись кружками на кроватях и на ковриках на полу. Принялись быстро поедать то, что принёс из ночного лабаза институтский сторож Терентий Тимофеевич.
 Обычно, если кто-либо из смолянок получала деньги из дома, отчаянные девицы бегали договариваться к сторожу, чтобы тот сходил в лабаз. Приносили сумки и корзины с продуктами. Затем после отбоя в спальне устраивали пиршество. Уплетая за обе щёки конфеты и печенье, весело смеялись, слушая забавные истории из институтской жизни.
Особенно среди маленьких смолянок в рассказах преуспевала Казанова-Ленская. Теперь никто не осмеливался обижать Аннету Жаклин. Графиня Пападуева-Смутковская отдельно с ней занималась приёмами рукопашного боя. В самом скором времени эта смолянка, самая маленькая в нашем классе, теперь могла постоять за себя, смело давала сдачи тем, кто хотел её обидеть.
     Перед сном мы любили слушать, поедая вкусняшки, всякие небылицы и разные весёлые истории из институтской жизни, которые порой обрастали невероятными фактами. А ещё, кроме всего прочего, любили на ночь послушать страшилки о мертвецах и вампирах. 

                ***

     Огромные окна выходили во двор. Я и Аннета Жаклин любили смотреть в окна, когда зимой свирепствовала метель. Было много завораживающего в кружении снежинок. Приближалась долгая зимняя ночь, составленная из искр и сумеречного света. Зимняя ночь в имперском Санкт-Петербурге была наполнена снегом и искрами.  В искрящимся свете метель сопровождалась особенной снежно-музыкальной композицией. От оконного освещения свет падал на снежный тротуар и визуально раскачивал улицу и от того, как-то: и тени от домов, и летающие в метели снежинки, и витринный свет магазинов, и свет фонарей - всё это в метели пребывало, словно в сильной качке. Питерские дома шатало, однако они становились в метели одним бескрайним и большими мерцающим полотном.
     Наблюдалось мало прохожих. Редкие люди тяжело шли по зимней ночной улице, и от порывов метели их сильно шатало. От витрин дорогих магазинов и дешёвых лабазов взлетали отблести света, которые парили вместе с дорожным снегом. Мелькали беспрерывные фонари и отдельно маячили окна. Всё это дрожало, прыгало и выло в искрах и снегах – и замирало у колон Смольного института. Сильно мела пурга, и казалось, что снежные видения имперского города пустились танцевать Снежную кадриль. Фонарные чугунные столбы и решётки заборов и окон стыли в кованных узорах. Вместе с ними, как дамы, танцевали улицы, и некоторые из них были весёлые, и при этом все держали один темп. И снежная и искрящаяся мелодия начиналась от стен Смольного института, который был центром, от которого начиналась бесконечная Вселенная.
     В метели среди безграничных снегов ночной имперский Питер было особенно ярок в искрах. Белые видения были как придворные, которые подчинялись Снежному танццеримониалмейстеру, который руководил Снежным балом. Из снежной безызвестности на снежных каретах для участия на Снежном балу прибывали новые снежные придворные. И при этом лицо снежного маэстро танцев было огромно-снежным, искрящимся и он, завывая, звал достопочтимую публику на Снежный танец. Всё это немереной искристой снежью отзывалось новыми звучаниями.
     Однако огромный Снежный танццеримониалмейстер, перестав весело отплясывать, внезапно застыл перед небывалой доселе красотой. Он невольно залюбовался молодой берёзой, которая росла во дворе Смольного института. Белоствольная красавица была как фрейлина её величества природы, и словно она звонила по проводному телефону, который у нас в Питере только начал входить в обиход. Берёза-фрейлина другой рукой держала шнур от телефона. Но вдруг застыла с трубкой, поражённая тем, кого увидела. Фрейлина берёза узрела одетого в искры демона бескрайнего снега, и императорский Снежный танццеримониалмейстер принялся радостно накидывать на неё снежно-серебристые шубы.
     - Глянь, какая лепота! - с радостным восторгом кричал ей снежный маэстро танцев, кружась в питерских снегах, - всё для тебя одной, дарю!
     Но строптивая красивая фрейлина сбрасывала дорогие одеяния, которые дарил ей Снежный демон.
     Затем красивая берёза, фрейлина её высочества матушки-природы на французском языке запела песню.
   - На мосту Авиньон мы танцуем и поём, - пела берёза.
    На звуки песни появились искрокрылые снежные херувимчики. Они казались, только проснулись, и, услышав зов повелительницы, сонно смежали веки, составленные из искр и бесконечного снега.
     - Снежный танццеримониалмейстер делает вот так, - пели снежные херувимчики, показывая, как он заправляет балом, - в метели танцует и в снегах, во так.
- После вашего выступления будет Снежная кадриль, - сказал снежным херувимам снежный маэстро танцев.
Снежные херувимы молитвенно сложили руки и распевно на старославянском языке затянули песню.
 - Лучше бы ми железо варити, нежели со злым монжем быти, -  с грустью спели они. Однако после все разом прокричали, - сгинь нечистая сила!
     Огромный Снежный танццеримониалмейстер исчез. И по Санкт-Петербургу пошли гулять искрокрылые снежные херувимчики, которые не уставали восхищаться: «Ах, какая красота! Вот так сюрприз!».
     Вскоре объявили танец, и снежные царедворцы пустились танцевать Снежную кадриль со снежными дамами.
В снеговой метели, вызывая сильные порывы, ветер крепчал, и он словно трепал, как лён, город и оттого снежная ночь ложилась на растрёпанные улицы. Снежная безмерная искорь взлетала, и временами завывал ветер. И казалось, что от несчастной любви плачет снежный маэстро танцев. Берёза-фрейлина была по-особенному красива, и вся блистала, припушённая искрами снега, и её белые одежды, были словно расшиты искрящимися бриллиантами и жемчугом.
     И снег, летая, шелестел среди ночных витрин, как белое платье фрейлины, усыпанное  бриллиантами. И Санкт-Петербург был загадочно искрящимся, и был как одеяние безмерно огромного многокрылого Снежного серафима, который явился в снежных искрах и торжественно и молчаливо порхал, взмахивая среди многочисленных искр и снега. И снег был повсюду и искрился, и казалось, что в снежных искрах развеваются многие крылья Снежного серафима. Но при этом снег был чист, как взгляд маленького ангела.
     Но ангелов не могло быть в такую стужу.
     Не пели птицы, было морозно и холодно.
За окном исполинский искрящийся Снежный серафим, который бродил среди бескрайних снегов, на прощанье махнул нам снежной рукой.
 
     Аннета Жаклин и я, перестав смотреть в окна, слезали с подоконника. Медленно и бесшумно, чтобы не разбудить спящих одноклассниц, шли к своим кроваткам, чтобы ложиться спать.
     Прошёл день и завтра должен настать новый день и грядущему должна была прийти новая явь  - и так изо дня в день.




                Глава шестая


                Наше успешное выступление на Коронации императора


    На именинах царствующих особ, устраиваемых в Смольном институте, я и Аннета Жаклин пели на французском языке, составляя поющий и танцевальный дуэт. Так же мы выступали отдельно и купно с другими смолянками на торжествах и праздниках, устраиваемых по поводу исторических событий, знаменательных для нашей Российской империи, и приуроченных ко дням рождения августейших особ царствующего дома.
     Вскоре меня и Аннету Жаклин выбрали представлять младший Кофейный класс на Коронации
- Легенда «На мосту в Авиньон», пересказанная на живой великоросский язык месье Борисовым, нашим учителем французского! Рассказчицы, смолянки младшего класса Казанова-Ленская и Гессенская! - громко произнесла звонким голосом Аннета Жаклин.
     Она рассказывала на французском языке, а я переводила на великоросский язык.
     Однажды мальчик-пастушок, по имени Бенезе, услышал призыв небес, чтобы он отправился в Авиньон, строить мост через Рону. До этого пастушок пас овец и не знал печали.
     Недолго думая, он решил пуститься в дальний путь. Пастушок Бенезе рассказал своим сельчанам о призыве небес, и они собрали в дорогу мальчика. Лишь сказали ему на прощание: «Пусть Господь тебе поможет.»
     И вот пустился он в далёкий путь, чтобы оказаться в городе Авиньон. По дороге мальчик встречал много разных людей. Но как-то перед ним явилась красивая девочка, у которой были крылья.
     - Кто ты? -  в сильном удивлении, спросил мальчик, поскольку он никогда не встречал маленьких девочек с крыльями.
- Выслушай меня сначала, а потом я отвечу на твой вопрос, - сказала девочка.
 - Нет, ответь мне сначала, ты специально прилетела, чтобы помочь мне?
     - Ладно, отвечу, Бенезе, на твой вопрос. Я теперь живу на небесах, но иногда спускаюсь на землю, чтобы видеть свою маму и братика.
     - Откуда тебе известно моё имя? -  в сильном удивлении спросил мальчик.
     - Меня послали Свыше, чтобы я оказала тебе помощь в твоём нелёгком деле. Я буду сопровождать тебя в пути и помогу построить мост.
     - Но, если тебя с крыльями увидят люди, то начнут задавать вопросы, кто ты и зачем ты со мной идёшь, и что мне ответить?
     - Я спрячу под дождевым плачем крылья, и никому в голову не придёт, что я ангел.
     - Так значит, ты действительно ангел. И ты знаешь, как мне построить большой мост через реку, но я не знаю, как это сделать.
     - Я знаю, нет ничего проще. Пошли со мной, я приведу тебя к его святейшеству, авиньонскому епископу.
     - Зачем?
     - Все знают, что его святейшество умный и начитанный человек, сей мудрый муж и надоумит, как построить мост.

     Наступила ночь, когда уставшие дети пришли к большой реке Роне. Вдалеке на другом берегу находился славный святой город Авиньон. Они постучались в первый же дом.
     Двери открыла пожилая женщина.
     - Господи, маленькие дети! - воскликнула хозяйка. Затем в сильном удивлении спросила, - а что вы делаете одни на дороге и в такой поздний час?
     - Мы хотели спросить, как нам попасть в Авиньон?
     - Утром на пристани увидите лодочника, он вас и переправит на тот берег. А что вы будете делать в городе?
     - Нам нужно попасть к его святейшеству епископу.
     - Зачем к епископу? - удивлённо спросила женщина.
     - Мне надо построить мост, это повеление Высших небес, но я не знаю, как это сделать. На своём пути я встретил эту девочку, и она мне сказала, что надо идти к Матиньонскому епископу, - ответил мальчик.
    - Да, это так, - подтвердила девочка.
    - Построить крепкий каменный мост через большую реку, это непростое дело, - со вздохом сочувствия произнесла пожилая хозяйка дома. Затем добавила доверительным тоном, - утром идите на переправу, а там уже прямая дорога к епископу. Его святейшество мудрый человек, и он решит, что делать. А теперь заходите в дом, небось, устали с дороги. Покушайте - и спать.

     Рано утром мальчик и девочка, отдохнувшие и набравшиеся сил, продолжили свой путь.
     Дети подошли к переправе, чтобы сесть в лодку.
    Лодочник спросил у детей, куда они держат путь? Мальчик и девочка поведали о цели своего путешествия.
     - Это непростое дело, построить мост! - воскликнул лодочник. Затем показал рукой, - вон смотрите туда. Там на другом берегу находится огромный валун, который мы называем Большой Камень. Тридцать сильных мужчин не смогли сдвинуть с места большой валун, который должен был стать опорой для моста. Однако Большой Камень так и остался лежать на старом месте. Сходите к его святейшеству епископу. Он мудрый человек и подскажет, что вам делать.
     Лодочник перевёз детей на другой берег, попрощался с ними и пожелал им удачи в их нелёгком деле.

     Авиньонский епископ удивился, когда увидел на приёме мальчика и девочку.
     - Что вас привело ко мне, судари? Кто вы и зачем пришли? - спросил епископ.
     - Я пастух и во сне мне Высшие небеса сказали, что я должен идти в Авиньон, чтобы построить мост через реку. Я рассказал об этом своим односельчанам, и они собрали меня в дорогу, сказав на прощание, что Господь тебе поможет. По дороге мне встретилась девочка и она сказала, что надо идти к епископу. Лодочник, который перевёз нас через реку на другой берег, показал нам большой валун, который не смогли сдвинуть с места тридцать сильных мужчин. И вот мы здесь около вас, ваше святейшество.
     - Да, нелёгкую задачу вы мне задали. Сегодня я соберу Совет Мудрейших, чтобы решить, что нам следует делать, поскольку и ныне Большой Камень так и лежит там, не став началом задуманного. Нам надо решить, как поступить? А пока погуляйте по нашему славному городу, сходите на Рыночную площадь. Приехали весёлые трубадуры и циркачи. Посмотрите выступление бродячих артистов, весело проведите время с нашими славными горожанами. Поскольку огромный валун по сей день лежит там, у нас не состоялось то, что должно было стать началом. Мало было одного желания, чтобы два берега соединил мост. Надо ещё нечто большее, а что именно, мы пока не знаем.

     Вечером городские стражники нашли мальчика и девочку, которые были на весёлом городском гулянии. Их привели в самые лучшие покои, потчевали самыми лучшими кушаньями, а затем им принесли и зачитали «Решение его святейшества, епископа Авиньонского».
      Следовало высочайше повеление всем горожанам явиться утром к Большому Камню, чтобы принять решение, как построить мост, который так нужен городу.
     Утром народ был у Большого Камня. Люди, склонив головы, в почтении расступались перед его святейшеством, давая ему дорогу. Епископ со своими приближёнными и верной стражей торжественно проследовал к огромному валуну.
     Раздались радостные восклицания, народ приветствовал своего правителя. Его святейшество епископ поднял руку и народ замолчал, чтобы услышать то, что скажет сей мудрый муж, наделённый властью.
    - Сейчас состоится то, что должно стать началом великого дела, - важно произнёс епископ. Затем дал команду, - приведите сюда мальчика и девочку!
     - Монсеньор, девочка куда-то пропала, её нигде нет. Все двери старого Авиньонского замка были заперты и городские ворота тоже были закрыты, - послышались удивлённые голоса стражников.
Затем вышел начальник стражи и он громко произнёс уверенным голосом:
- Из укреплённого и охраняемого нами замка, ваше святейшество, девочка никак не могла не заметно выйти.  Наши авиньонские славные стражники, не выпустили бы её. Вот если только у неё были крылья, и она смогла улететь, то тогда другое дело.
- Да, господа, вы правы, она улетела, сказал мальчик Бенезе. -  Это девочка была ангел.
- Как это так? - послышались удивлённые голоса горожан.
    Вышел вперёд пастушок Бенезе, и он громким голосом сказал: - В образе красивой девочки, передо мной и вами, уважаемые господа, явился ангел. Небожитель встретился мне на пути в образе маленькой девочки. Так вот она сказала мне, чтобы я шёл к епископу Авиньонскому. Вчера в покоях девочка ангел попрощалась со мной, сказав, что ей надо отправиться на небеса. Она сказала: «Утром я буду незримо присутствовать около тебя, чтобы ты выполнил повеление Высших небес.  Перед тем как поднять и перенести камень, ты должен сказать: «Господь, помоги мне!» С этими словами девочка открыла окно, встала на карниз и улетела, взлетев в звёздное небо, господа.
     - Пусть этот мальчик попробует перенести большой валун на другое место! - со всех сторон послышались крики горожан. - Пусть Господь поможет ему!
     Мальчик Бенезе подошёл к Большому Камню, возвёл руки к небу и попросил: - Господь, помоги мне!
     Огромный валун оказался лёгким, и пастушок легко поднял его и бросил далеко на берег реки. Высоко над головами горожан, поражённых увиденным, к берегу реки полетел Большой Камень огромный камень.
     - Чудо произошло, чудо! Значит, Высшим небесам угодно, чтобы мост был построен. Этот Большой Камень оказался на берегу, чтобы стать началом моста!  - закричали жители славного города Авиньон, поражённые увиденным.
     - Состоялось то, что должно было стать началом. Большой Камень лежит там, где ему подобает быть, чтобы стать каменной опорой моста! - громко произнёс мудрый епископ. - Чтобы крепкий каменный мост соединил два берега надо, чтобы у народа появилась вера.
     - Воистину так, ваше святейшество! Веруем в истинного Бога! - пребывая в едином воодушевлении, возгласили горожане,
 Изумлённые чудом, которое даровало нечеловеческую силу мальчику-пастушку, жители славного города Авиньона стали свидетелями чуда. И сразу же здесь на берегу реки открыли сбор денег для строительства моста.

     Когда мальчик Бенезе вырос, он стал архитектором и построил много величественных зданий и храмов. Однако самым прекрасным и нужным строением для горожан, в котором он принял участие, был каменный мост на Авиньон и опора из огромного валуна до сих сохранилась и видна. Благодарные авиньонцы назвали этот мост, который соединил два берега реки Роны, мост, который построил Бенезе. Однако кроме этого у Святого строителя Бенезе были ещё много славных дел. Народ чтит память Святого Бенезе, устраивая танцы в его честь и даже сочинили песню: «На мосту в Авиньон» Песню поют в день рождения Бенезе, приносят цветы и спускают ночью с моста маленькие кораблики со свечами, поминая добрым именем Святого строителя. Поют и танцуют на мосту допоздна.
     Затем я взяла за обе руки Аннету, Жаклин и мы принялись петь и танцевать, приплясывая в кругах, которые проделывали, подпрыгивая в такте. На нас глядели, и внимательно слушали. В первых рядах стоял император Николай Второй, рядом с его высочеством находилась свита его величества. Публика с лицами, в которых застыло внимание и одновременно выразилось удивление, смотрела и слушала нас.
    - Sur le pont d’Avignon, On y danse, tous en rond (на Авиньонском мосту все танцуют, ставши в круг (фр.).) - пели мы, притоптывая в такт ногами. Сверкнули бриллиантами и жемчугами платья и одежда – люди зашевелись, подвинулись ближе к сцене. Им хотелось увидеть и услышать, о чём мы поём и чего так весело пляшем.
     - Что это там показывают конфульки и весело поют на французском? - переспрашивали придворные его в величества и знатные особы высочайшего двора.
- Ах, как мило! Исполняется детская французская песенка «На мосту Авиньон».
   Пропев один куплет, мы показали, как маршируют и отдают честь солдаты. Дальше, спев, мы показали, как император командует солдатами, что вызвало бурю смеха у наших слушателей.
     При этом с лукавой усмешкой многие смотрели на Николая Второго, который, будучи главнокомандующим, мнил себя великим полководцем. При этом громко смеялись, так как маленькая Аннета Жаклин забавно изображала походку государя императора, как он проходит мимо строя солдат и отдаёт честь. Я изображала солдата, который вытянулся по стойке смирно.
     - Les blanchisseuses font comme ;a, Et puis encore comme ;a (прачки делают вот так,
а потом ещё вот так, (фр.)) - танцуя и кружась, мы показали руками, как стирают бельё.
     Затем в конце песни «На мосту Авиньон» пропели ещё несколько куплетов. Со словами: «А каменщики делают вот так», танцуя в круге, показали, как кладут кирпич и стучат кельмами.
    Мы спели и станцевали, вызвав бурю аплодисментов. Восторг наших зрителей был огромен. Долго кричали: «Браво!» и к нам на сцену полетели цветы.
Непередаваемо, как мы были счастливы. Мы не зря долго репетировали. После праздничного новогоднего концерта нас повели ужинать. Слава, которую мы на время обрели, вскружила нам головы. Мы были сильно голодны, когда сели за Царский Стол, который ломился от яств. Когда уплетали изысканные кушанья, многие показывали взглядом в нашу сторону. На этом новогоднем празднике мы неожиданно для себя стали маленькими звёздами. С огромным наслаждением мы пожинали лавры успеха.
     Танцующей походкой танццеремониалмейстер его величества подошёл к нам и сообщил, что весьма доволен выступлением нашего дуэта. Сказал, чтобы мы непременно ещё раз приехали в Зимний дворец на праздник с новым репертуаром, позвал слуг. Приказал им, чтобы в большие корзины сложили разные сладости, лакомства, булки с маком, шоколадные конфеты, сыры и колбасы, и даже были большие куски жареного поросёнка, завёрнутые в обёрточную бумагу. И ещё в корзины были положены заморские р фрукты. Из переднего входа Зимнего дворца нас посадили в карету. Слуги поехали с нами, чтобы по прибытию в Смольный институт донести до входа две большие корзины. Так распорядился танццеремониалмейстер его величества. Уезжая из Зимнего Дворца, мы с Аннетой Жаклин в карете наскоро составили план. Сколько дадим на лапу институтскому сторожу, если немного поторгуемся за тайный пронос в институт корзин. Затем большие корзины с угощеньями, взятыми нами с Царского стола, спрячем под лавку в прихожей, чтобы после отбоя отчаянные девицы забрали и принесли это в спальню.
  Отчаянные девицы, крадучись и не слышно, чтобы не пойматься дежурной даме, пробирались по коридору. Мы не зря надеялись на то, что наши бесстрашные отчаянные девицы не поймаются дежурной классной даме. К всеобщей нашей радости они принесли в дортуар две большие корзины.
Затем мы, быстро поделив всё поровну, привычно расселись кучками. Без всякого промедления мы устроили весёлое пиршество. Среди ночи в холодном спальной комнате свет тусклого ночника освещал наши детские радостные лица. Глаза смолянок светились от счастья и непередаваемого восторга. Поедая вкусняшки, слушали рассказ маленькой Аннеты Жаклин о том, как в Зимнем дворце была проведена Царская Ёлка. Последовали непременные расспросы о том, как были одеты придворные. В первую очередь спросили о том, какое платье одела государыня императрица и великие княжны Ольга и Анастасия. Не договариваясь, мы решили сидеть допоздна, если нашей трапезе не помешает дежурная дама.
     Нельзя было терять осторожность, для проверки могла нагрянуть императорская директриса. Что ещё может быть приятнее, кушать, забыв про голод и наслаждаясь едой?  Глупо ли считать счастьем наступившую возможность вкусно поесть? Не передать словами те чувства, когда наслаждаешься аппетитной едой, и ешь досыта то, чего ты была лишена долгое время.
Отчаянные предусмотрительно поставили в коридоре девицу, чтобы та стояла атасе и в нужный момент предупредила об опасности. Это на тот случай, если в коридоре появится императорская директриса или дежурная дама.
     Маленькие смолянки быстро ели и давились от того, что плохо пережёвывали. Лакомство наскоро запихивалось в рот и быстро поедалось. Когда я вытащила из корзины две бутылочки фруктового лимонада и ситро, то восторгу маленьких благородных девиц не было предела.
- Вот это сюрприз! - радостно прокричали все сразу. После по спальне раздалось, - потрясающе, с газом!
     Открыли бутылки и наливали в стакан. Получая истинное наслаждение, пили сладковатый шипучий напиток. Некоторые смолянки умудрялись, до того они были голодны, запихивать в рот и куски жареной поросятины, и конфеты, и печенье, и виноград - всё подряд и это с наслаждением и жадностью поедалось.
     Неожиданно раздался тихий свист.
     Это было предупреждение об опасности отчаянной девицы, которая караулила в коридоре.
    - Атас! – затем раздалось тревожное предупреждение об опасности. - Дежурная дама идёт, мадам Дряблая Вышиванка.
Девица, которая стояла на шухере, бросилась бежать к кровати. Мы врассыпную кинулись к своим койкам. Быстро прятали под кроватями еду. Не раздумывая, легли в постели и укрылись одеялами.
     В нашу спальню заглянула дежурная дама. Это была престарелая учительница по рукоделию и вышиванию княгиня Сухокотова. Мадам Дряблая Вышиванка, как мы её прозвали, была щуплая и тщедушная дама. Мы её нисколько не боялись, однако она могла доложить начальству. Мы притворились спящими. В наступившей тишине слышалось наше сопение. Но кто-то в насмешку стал издавать громкий храп. Дежурная дама напрасно искала нарушительницу спокойствия. Подходила к кровати, откуда шёл звук, однако храп раздавался в другом месте. Затем послышался откровенно издевательский смех.
     Вскоре кто-то промяукал, но затем снова прозвучали непонятные звуки. Самые дерзостные смолянки громко произнесли: «Мяу». Но это показалось мало.
- Кис-кис, мадам Дряблая Вышиванка, - принялись звать маленькие хулиганки, открыто издеваясь над дежурной дамой.
Мы её ненавидели за то, что она доносила на нас начальству, после чего следовало неминуемое наказание. Через некоторое время снова послышались громкое мяуканье и другие звуки, а также издевательские выкрики смолянок.
     - Кис, кис, мур-мур мяу, мадам Дряблая Вышиванка! – раздались издевательские выкрики.
     Пребывая в сильной злости, что ей никого не удалось поймать, дежурная дама бегала по большой спальной комнате.
- Я сейчас вызову по телефону императорскую директрису. Они приедут, попляшете у меня! - с большим ожесточением прокричала учительница вышивания. - А завтра я доложу начальству!
      Княгиня выбежала из спальни, и мы, не имея сил сдерживаться, дали выплеснуться своим бурным чувствам. Повставали с кроватей и громко до упаду хохотали, хватаясь от смеха за животы. Некоторые из нас падали на кровати и закатывались в истерическом смехе.  Смолянки принялись петь «Осенний вальс», который был популярен и начали танцевать в проходе между кроватями.    
- Друг мой, где ты, - пели мы. - Прежней сказки нежной страстной, хоть мне миг верни.
      В спальню нашего отделения прибежали девицы из старшего Белого класса. Со многими старшеклассницами мы были в дружеских отношениях. И они тоже вместе с нами дурачились, пели и танцевали, предаваясь всеобщему веселью. Мы угощали старшеклассниц вкусняшками. В это время мы ощущали одну большую на всех непередаваемую радость. Мы не чувствовали себя детьми, брошенным на произвол судьбы. Дружеское чувство преобладало над всеми остальными и смолянки жертвовали всем ради наперсницы, и с радостью делились последним, живя в одной кучке.
    Иногда сильно хотелось порезвиться, и вволю насмеяться. Однако кругом действовали запреты, и нам многое воспрещалось. Чтобы не сойти с ума в стенах казённого дома, необходимо было дать прорваться чувствам. Нам необходимо было ощущать себя обычными детьми, радостными и беспечными. Нам надо было забыться, чтобы не чувствовать себя бедными и несчастными созданиями.
Мы смолянки Кофейного класса одержали небольшую, но значимую победу. Однако плоды её пришлось пожинать недолго.

    После Царской Ёлки в Зимнем Дворце мне и Аннете Жаклин показалась не вкусным столовская каша и та малосъедобная бурда, чем нас кормили в Смольном институте. Настали для нас обычные дни, которые составлялись из долгих часов, проведённых на уроках, и в хождении строем, и во время нахождения в Столовой и принятия пищи. Казалось, что часы были долгими, поскольку время проходило в тяжёлых усилиях, - и всё это складывалось в дни, которые были очень тяжёлыми.
Больше года мы провели в Смольном институте и страшное одиночество владело нами. Зимой в скромной одежде мы мёрзли от холода. В больших спальных помещениях, где рядами располагались наши кровати, было холодно и тонкие одеяльца совсем не грели. Аккуратно подобрав под себя одеяльца, чтобы драгоценное тепло не терялось, мы засыпали, свернувшись калачиком, как бездомные котята.
     И только ночью во сне мы видели наших мам. Они обнимали нас и ласкали, и особенно снилась вкусная еда, которой было много-много.
     Вечерний чай был с безвкусной и пресной булкой, или малосъедобным пирожком. Они были приготовлены из муки с кормовыми отрубями. Нельзя было сравнить это с домашними пирожками и булками, вкус которых мы помнили.
     Мы голодные видели в своих снах еду, всякие кушанья, жареных поросят с яблоками, конфеты и печенье – и всё это без разбору мы это съедали. А когда просыпались, то снова ощущали нестерпимый голод, и нас одолевало невыносимое чувство сиротства и одиночества.
     Особенно не привлекательным становилась еда в посты, которые мы неукоснительно соблюдали. Тогда наш скудный рацион становился ещё менее питательным. На завтрак давали несколько маленьких картофелин с постным маслом и кашу, похожую на дурно пахнущую невкусную размазню. На обед давали суп с перловкой и небольшой кусок отварной рыбы, называемой голодными смолянками мертвечиной. Грешно было называть это нормальной едой. И нам приходилось потреблять это в пищу.
     На утреннем завтраке мы на маленьком куске хлеба находили совсем малюсенький кусочек масла или сыра. Молочная каша или макароны на маленькой тарелке были безвкусными. А если была крохотная булка, которую мы называли миниатюрчик, то мы её проглатывали. Даже белая булка и то была невкусной, как и всё то, чем нас кормили. Однако всё это мы ели, чтобы не помереть с голоду. Сразу же после обеда можно было услышать приблизительно такие слова, произнесённые в крайнем неудовольствии.
- Я с трудом проглотила миниатюрчик. Такая сегодня была гадость, - перешёптывались смолянки. - Фу, каким жидким и вонючим сегодня был суп. Опять сварили бурду с тухлым мясом.
     С видом маленьких тайных заговорщиц малыши-смолянки шёпотом передавали друг другу эти слова, чтобы не слышали классные дамы. Даже в тихом перешёптывании они усматривали непослушание. Проявляя особенное рвение, классные дамы решительно наказывали нас даже за самые незначительные проступки.
     Изо дня в день, рано утром, чуть ни свет, ни заря, встав с кроватей, мы умывались, одевались и причёсывались. Пребывая под неусыпным надзором, под предводительством классной дамы мы строем шли по двое в столовую. Так однообразно начинался наш обычный день.
     Два раза в неделю нас по длиннющему коридору водили в институтскую церковь. Батюшка читал утреннюю молитву, и мы крестились и кланялись, взирая на распятого Христа. С детским умилением просили Бога за своих родителей, которым прощали то, что их не было с нами. И наши детские молитвы были искренние. Часто при совершении церковного обряда присутствовала императорская директриса. Её высокоблагородие графиня Ольденбульдовская, оглядывала нас и бросала на нас взгляды, которые, казалось, пронзали нас до нутра. Глаза нашей главной настоятельницы выражали суровость, и мы смолянки смотрели на её высокоблагородие со страхом и покаянием в глазах.
     Императорская директриса была похоже на строгого бесполого серафима, главного среди ангелов. Боже, как огня, мы боялись того, что она придерётся к кому-либо из нас и назначит строгое наказание. При этом сиятельная графиня надменно и свысока посматривала на нас, своих воспитуемых.
     Завидев императорскую директрису, мы быстро задавались вопросами: «Всё ли у меня в порядке, всё ли я, несчастная, правильно сделала? Хорошо ли зачёсаны волосы? На месте ли передник?»
     И не дай бог, если что-то было не так.
Белый капот иногда немного пачкался и был плохо пристёгнут. Бывало волосы были плохо уложены и чепчик съезжал с головы. Ну, а если на кофейном переднике было пятно – то пиши, пропало!  Да мало ли за что нас наказывали. Мы выстраивались и стояли в одной шеренге. И в наших глазах классные дамы непременно желали читать страх и смирение.
    Когда появлялся месье императорский инспектор, лица классных дам и пепиньерок становились заискивающими и являли раболепие. Перед сиятельным графом Ольденбульдовским фон Штраусом смолянки проходили строем по двое. В это время воспитатели непременно старались найти в нас то, за что можно было отругать. Это в лучшем случае, а если находили нарушения в форме одежды, то следовало строгое наказание. При этом их высокоблагородие выговаривали нарушительнице порядка и непременно перед строем. Нас останавливали и по команде поворачивали налево или направо лицом к институтскому главному начальнику.
     Самое худшее было прослыть грязнулей и позорным считалось быть засыхой. Даже в мыслях нельзя было допустить то, что часто случается у маленьких девочек, я имею в виду детский энурез. Обычно это происходило от того, что во время сильных морозов в дортуарах было холодно. Укрываясь тонкими одеялами, смолянки из младших классов нещадно мёрзли. Долго не могли согреться и заснуть. Помещения института плохо отапливались. наше императорское начальство экономило на дровах. Старшеклассницы привыкли к спартанским условиям жизни. Малышам тяжело было переносить холод ещё и от того, что нас плохо кормили. Питание было плохое и отвратительное. Подавали смолянкам еду, приготовленную из испорченных продуктов. Рыба была не первой свежести, а супы варили из испорченного мяса. И нам малышам порой приходилось есть суп, который был с душком. Некоторые из нас зажимали носы, чтобы не вырвало от тошнотворного запаха.
   Деньги разворовывались не только институтским начальством. Жуликоватая хозяйственная обслуга также занималась хищениями. Несли домой из института всё, что можно было прихватить: любую провизию, даже поленья дров - то есть всё то, что можно было спрятать в сумке, чтобы незаметно утащить.


   Но даже в Смольном институте привычное однообразие временами нарушалось, и происходили неординарные события и чрезвычайные происшествия.
     Как-то зимой ударили двадцатиградусные морозы. В Санкт-Петербурге на долгое время установилась необычно холодная погода. В институтских помещениях было невыносимо холодно, и мы мёрзли и не могли согреться. В довершение ко всему, нам малышам приходилось поститься. На уроках мы съёживались, и дрожали от холода, и у нас непроизвольно стучали зубы. Втянув в себя плечи, сильно прижимали руки к груди. И мы ходили строем по двое, и многое делали машинально. Передвигались не как маленькие девочки, а как всамделишные маленькие зомби.
    Невыносимо холодно было в огромной спальне. Плохо спали, и среди ночи просыпались от холода и долго не могли уснуть. Поэтому ныряли в постель к своим подругам. Укрываясь тонкими одеяльцами, мы не могли согреться. Ночью у некоторых из нас громко стучали зубы, и мы сильно тряслись от холода. После отбоя, единственно для того, чтобы согреться, мы иногда по трое ложились в кровати. Но дежурные дамы строго следили за тем, чтобы мы спали каждая в своей кроватке, и даже наказывали за то, что мы спали друг с дружкой.
     В один из таких январских дней после отбоя, мы, не имея сил терпеть страшный холод, в одну кровать ложились спать по двое и по трое.
     Только немного согрелись, и уснули, как мы её, не зря промеж себя назвали мадам Злая Хрюшка. Огромное свиноподобное туловище классной дамы застыло у дверей, и нос, который у неё немного смахивал на пятачок, задвигался, вынюхивая, нет пахнет ли чем-либо запрещённым.
     Немного согревшись, мы лежали по двое и по трое в кроватях, и засыпали. Тесно прижимались друг к другу телами единственно для того, чтобы хоть немного согреться.
    Неожиданно в спальню для проверки вошла наша классная дама, которая дежурила в ту ночь, баронесса Прибыльская фон Бреслау. Дежурная дама вошла в спальню, включила ночник и со злобным выражением лица принялась срывать с нас одеяла.
     - Aufstehen von den Betten! (всем встать с кроватей! (нем.).) - громко кричала баронесса. Затем она на плохом великоросском скомандовала, - все строить ф коридор!
     Мы в ночнушках выстроились в длинную шеренгу и, трясясь от сильного холода, ожидали следующей команды.
    - Моя предупреждать! - кричала перед строем баронесса Прибыльская фон Бреслау. - Man muss allein in den Betten schlafen (надо спать ложиться по одному в кроватях (нем.).)
Между тем баронесса Прибыльская фон Бреслау прошлась перед строем.
    - Ви быть наказан! - злобным голосом произнесла она, потрясая кулаком. После этого скомандовала, - аlle Knien zwei Stunden! Ich werde in einer halben Stunde kommen und, Gott bewahre, wer wird das System verlassen! Ich rieche die Faust, oder ich rieche Sie auf meine Nase! (всем стоять на коленях два часа! Приду через полчаса и, не дай бог, кто оставит строй! Понюхает у меня кулак или дам кому-нибудь по носу! (нем.).).

     Наша классная дама представляла из себя мужеподобное существо с большими, как у мужика, кулаками. Шутки с ней были плохи, тем паче была нервической дамой. Часто приходила в сильную ярость и громко кричала на нас. Её глаза, напоминавшие кабаньи, наливались кровью, когда она злилась, то выглядела весьма ужасной. Наводила на нас ужас.   
- Моя дать тебе нос, – с чувством сильного сожаления кричала наша классная дама, - но месье инспектор не разрешайт!
     Но мы больше ненавидели её за то, что она без всякого зазрения совести выуживала у нас деньги
     Наша классная дама издавала радостные звуки, напоминавшие хрюкающие, когда получала от смолянки некоторую сумму денег. Она была дамой хитрой, имела разносторонне развитый и изощрённый ум. С одной стороны, была сильна в науках и блистала умом, с другой – имела хитрый и изощрённый ум, так, например, приносила в наш младший Кофейный класс что-либо вкусненькое, лукаво давала попробовать самую малость голодной смолянке, у которой хорошо было с финансами. Затем с хитрым выражением лица говорила, что это может принести за деньги и даст это спокойно съесть. Если имелись в наличии грешки, которые она записывала в тетрадку, то за некоторую сумму обещала аннулировать их.
     По институтским правилам деньги девиц находились на хранении у классной дамы, которая вела счёт и записывала расходы в тетрадку. Но при всём том у нас ещё водились карманные деньги, которые приходилось прятать. Хитрая мадам Прибыльская  фон Бреслау выуживала у нас деньги самыми различными способами. Если кто-либо из нас попадался за серьёзный проступок, баронесса выбивала деньги. Самое ужасное было то, что больно тыкала в нос большим кулаком. Баронесса писала родителям на французском языке сообщения о плохой учёбе и недостойном поведении их чада и делилась с ними мыслями о том, как правильно надо воспитывать благородных девиц. Нередко классная дама прибегала в Приёмные дни в Большой зал и встречалась с родителями и родственниками воспитуемых, чтобы, хитро втесавшись в их доверие, выуживать у них деньги за свои педагогические труды.
     Вёлся счёт для проведения определённых выплат, например, за утренний или вечерний чай в буфете. Классные дамы так же приобретали по нашей просьбе письменные принадлежности или средства гигиены. Однако баронесса не редко обманывала нас, называла цены в разы дороже, а конфетки и печенюшки продавала в розницу и вовсе по неслыханным ценам!
     По невероятно завышенным ценам заставляли нас покупать и другие классные дамы, особенно письменные принадлежности и средства по уходу за собой. Если на счету были деньги, отдельно заказывали пошив форменной одежды. На некоторых смолянках институтская форменная одежда мешковато висела и несуразно выглядела, тем паче если была выдана не по размеру. В Смольный институт приходили портнихи, и сапожник, чтобы снять мерку. Они затем шили по размеру одежду или тачали добротную кожаную обувь. Естественно, смолянкам не хотелось ходить в грубой обувке, казённых колодках, или одевать платье на вырост. В этом случае, исполняя это желание, классная дама выступала в роли посредника, как лицо, приглашающее, в результате чего намного возрастали цены за пошив. Ничего нельзя было сделать, чтобы воспрепятствовать этому.  Лихоимство и стяжательство в Смольном институте процветало. Деятельное стремление и неумеренное желание получить выгоду у классных дам и институтского начальства было непреодолимо, как и то, что в Российской империи расцвело махровым цветом мздоимство, когда начальники всех рангом брали взятки.

    Перед тем как уйти, баронесса Прибыльская фон Бреслау выстроила нас в одну шеренгу. Мы стояли на коленях в ночнушках, и было невыносимо терпеть холод. Некоторые смолянки прижимались друг другу и с несчастными лицами плакали. Мы дрожали от сильного холода. Изо рта шёл пар, и было только градусов семь или восемь тепла. Через полчаса перед нашими испуганными лицами вновь явилась дежурная дама.
     - Genau in der Reihe stehen, Freaks! (стоять ровно в шеренге, уроды! (нем).)  - кричала классная дама. Затем показала нам большой кулак, и произносила, - Ja, einer von Euch bekommt gerade einen Schlag in die Nase! (точно, кто-то из вас сейчас получит в нос! (нем.).)
     Графиня Прибыльская фон Бреслау прошлась перед строем коленопреклонённых смолянок, испуганных и замёрзших. Нагнав на нас жуткий страх, классная дама ушла, чтобы через некоторое время появиться снова.
     После отбоя малыши Кофейного класса долго стояли на коленях. Мы дрожали от сильного холода, беззащитные и бесправные. Смолянки плакали, вытирая руками слёзы, которые скатывались по их щекам. Чувство страшного одиночества и горя овладело всеми нами.
       А на следующее утро многие из малышей-смолянок попали в лазарет. Засыпали прямо на ходу и впадали в какое-то состояние оцепенения. По окончании урока некоторые маленькие смолянки не вставали из парты, а продолжали спать. И, когда их будили, с большущим трудом они просыпались. Пепиньерки сопровождали в лазарет сонных, смолянок, которые с трудом передвигали ноги и плохо соображали.
    Наш доктор Еремей Павлович, который и на этот раз проявил особую заботливость к смолянкам, был возмущён и негодование его не знало предела. Заболевших малышей-смолянок было так много, что коек не хватало для всех. Взволновано ходил по Приёмной и, пребывая в сильной тревоге, посматривал на создавшуюся очередь из заболевших. смолянок Малыши в коридоре рассаживались на сиденьях и медицинских кушетках, ожидая приёма, и некоторые засыпали. После недолгого обследования, больных смолянок ложили в лазарет.
    В срочном порядке был открыт второй дополнительный лазарет, чтобы разместить всех заболевших смолянок. Однако мест, для всех занемогших не хватало. Незамедлительно доктор обзвонил членов императорского Попечительского Совета. Был вызван в лазарет императорский инспектор месье Ольденбульдовский фон Штраус.
   Высказывая своё крайнее возмущение, доктор громко выговаривал сиятельному графу.  Негодовал по поводу того, что экономят на здоровье смолянок. Настоятельно просил, чтобы хорошо отапливали помещения и не жалели дров и требовал, чтобы впредь не смели так жестоко наказывать маленьких смолянки. Был категорически против того, чтобы маленьких смолянок, среди которых были семилетние девочки, после отбоя в нижнем белье на холоде не ставили на колени.
     Месье институтский доктор соизволил поднять голос на невозмутимого месье императорского инспектора, наделённого большой властью в Смольном институте. Проявляя крайнее возмущение, институтский доктор Ерёмин призвал к совести чёрствого и холодного месье императорского инспектора, однако бесполезно.
     Наш доктор был профессионалом своего дела, стоял на страже здоровья детей и негодовал по поводу того, что маленьких смолянок приневолили стоять в сильный холод, не дав спать после отбоя. Тем самым был нанесён большой урон здоровью смолянок, многие из которых простыли.
    Однако месье императорский инспектор с невозмутимым видом отвечал доктору.
-, Классной даме, виднее, - отвечал сиятельный граф. - Баронессе Пребыльской фон Бреслау лучше знать, как надо воспитывать девиц, чтобы не проказничали.
- Я позвоню государыне императрице и официально оповещу членов императорского Попечительского Совета, во главе которых. Ишь ты не приехали, хотя звонил!
    - Вы не понимаете, против кого идёте! Я вхож к самому императору! - прокричал императорский инспектор.
- А вот и попечители подошли! - радостно воскликнул доктор, показывая взглядом на вход в лазарет, который располагался вдали от них.
  Ce ne sont pas des enfants, mais des diables, Monsieur le docteur! (это не дети, а сущие дьяволята, господин доктор (фр.).) –поспешил добавить на французском языке месье.
Граф неожиданно, увидев то, как к ним во главе с князем Лигошаховским подошли члены Императорского Попечительского Совета стал беспокойно озираться. Слуги стали заносить корзины с продуктами и гостинцами и связанные полена берёзовых дров. Императорские попечители привычно давали распоряжения и в лазарете громко раздавались их голоса. Они подходили и здоровались с доктором и императорским инспектором и быстро отходили со словами: «Извините судари, нас ждут дела, а вас, доктор, мы ждём, чтобы вы дали должное распоряжение.»
     - Меня ждут дела! Вы, доктор, отняли у меня драгоценное время! - громко, чтобы слышали попечители, произнесли сиятельный граф. - Разрешите откланяться!
    Смотрительницы лазарета приносили нам горячие травные чаи с вареньем и то, что мы называли Свиной Кожей. С большим насаждением пили горячий травяной чай с вареньем и мёдом. С наслаждением жевали кисло-сладкую пастилу, которая для нас изумительным лакомством.
    После звонка мы приступили к обеду, и нашли пищу питательной и вкусной, показалась нам объедением, необыкновенной вкуснятиной. После обеда нам раздали гостиницы, которые привезли попечители.
    Смолянки из младшего Кофейного класса отогревались и высыпались в лазарете. Однако их приходилось выписывать. Неожиданно стали приводить смолянок из старшего Белого класса, которые отличались отменным здоровьем. Институтский доктор был на грани отчаяния и не знал, что предпринять. Еремей Павлович просил месье императорского инспектора и мадам императорскую директрису, чтобы пошли на крайнею меру, так как свободных в лазарете не было. В этой ситуации следовало на каретах отправлять в городскую больницу занемогших смолянок.
      Однако в этом было категорически отказано, с проверками могли нагрянуть и зачастить чиновники департамента императорского образования и презрения, чиновники императорской инспекции Попечительского Совета, и даже сотрудники департамента полиции. В любом случае, это получило бы широкую огласку. Вездесущие репортёры не дремали, эта новость, что морят голодом благородных девиц и они живут в холоде, вызвала бы сенсацию. Поместили бы в газетах экстренное сообщение. Незамедлительно разнеслось бы по всему цивилизованному миру, что маленьких воспитанниц в Смольном институте морят голодом, и дети массово заболели от холода.
    - Вы, доктор, не понимаете, что скажет государыня императрица, и члены императорского Попечительского Совета, в коем состоят особы двора его величества. Что оне высочайше соизволили сказать нам по сим скорбному случаю, это саботаж! - пребывая в сильном возбуждении, императорская начальница кричала на институтского доктора.
    - Вы их ввели в заблуждение членов Императорского Попечительского Совета! Я позвоню им и донесу до них всю правду и расскажу о том, в каком критическом положении находится лазарет, который переполнен больными и не хватает лекарств. В крайнем случае я, если мои мольбы не будут услышаны, буду вынужден обратиться к общественности и журналистам! 
     - Нет, и ещё раз нет! – отрицательно качал головой граф Бульдовский фон Штраус и огромная его голова тряслась от негодования. -
- Однако это экстренный случай, - попробовал привести веский довод Еремей Павлович
- Какой экстренный случай! Подумаешь, занемогли! Ишь, неженки! - пребывая в сильной ярости, кричала императорская директриса. - Доктор, вы, скорее всего, плохо соображаете!
    - О чём вы просите? Говорю вам, не надо вызывать больничную карету для больных девиц, оклемаются. Успокойтесь, господа, проявим благоразумие, и закончим ненужные дискуссии, - произнёс императорский инспектор.

      Так как на всех заболевших не хватало мест полусонные маленькие смолянки временно располагались на кушетках. Их отпаивали чаем с мёдом и давали целебную и вкусную Свиную Кожу. Болящих смолянок, ожидающих приёма врача, накрывали одеялами и в теплом помещении малыши немного отогревались и засыпали. Аннета Жаклин была в числе тех, кому не хватило места в лазарете. Свернувшись калачиком, она заснула в тепле и сладко спала, прижав к себе плюшевого Мишку. Смотрительницы лазарета приходили в коридор и объявили о том, что институтский доктор будет с минуты на минуту и просят мадмуазелей ещё немного подождать.
     Я оказалась счастливицей, заняла свободную койку. Соблюдала постельный режим, выписанный доктором. У меня была повышенная температура. Сидя в постели, укрывшись одеялом, большими глотками пила чай, обжигая рот. Жевала Свиную Кожу, которая показалась мне самым изумительным лакомством. Меня на кровати полусонную кормили обедом и ужином, так как меня записали не ходящей. Даже сидеть у тумбочки на кровати, чтобы кушать, не было никаких сил. Невозможно было держать открытыми глаза, они сами собой закрывались. Появилось сильное безразличие ко всему, абсолютно ничего не хотелось - только кушать и спать.  Я бредила и, как наяву, представлялись картины моего раннего детства, проведённые в Одессе. С мамой я снова гуляла по Ланжероновской улице и с мамой, которая держала меня за руку, здоровались горожане.
      - Здрасте! Шалом Алейхем! - здоровалась я.
      Затем мы шли на Привоз за продуктами. Я глядела во все глаза - чего там только не продавалась. Можно было ходить целый день и рассматривать товары. Но мама держала меня за руку, и мы спешили. Потом я приходила в себя и видения исчезали. Болела я не долго, меня вылечили, простуда быстро прошла.
 
      После лазарета ещё неприветливее предстали передо мной стены Смольного института, моего казённого дома, ставшим таковым для меня и других смолянок. Огромные помещения с колоннадами и высокими куполами выглядели как никогда холодными и неприглядно серыми. Сызнова в тяготах и постоянных заботах проходили наши дни, которые представлялись картинами в сероватом оттенке и мрачных красках. Казалось, что время растягивалось, как огромная пружина, затем это стягивалось и, сужаясь, превращалось сначала в чёрную дыру, снова сужалось - и так до маленькой точки. Но всё это не кончалось, а продолжалось, начинаясь с новой точки отчёта. И снова время растягивалось, но иногда - как резиновое, чтобы, словно бы, выстрелить каким-либо впечатляющим событием. 
               
Мы репетировали в Большом зале, куда приходили выступающие всех отделений и классов Смольного института. Смолянки репетировали с учителями и классными дамами, которые составили общую на всех программу праздничного концерта. Долго спорили и выбирали участниц среди смолянок. Творческие группы смолянок создавались и распадались с быстротой, однако существовало ядро, вокруг которых, как вокруг солнц, кружились многочисленные планеты различной величины и значимости. Среди смолянок всех классов были признанные гении и свои выдающие певцы и исполнители.
    Меня и Аннету Жаклин с уроков на репетицию забирал учитель французского языка месье Борисов. Мы приготовили текст, подражание французскому писателю Виктору Гюго, который был очень популярен в нашей империи. «О мироздании» так называлось наше выступление. Мы долго переводили текст с французского языка на русский, а затем решили сделать вольный перевод. Процесс у нас пошёл быстрее и вскоре в форме подражания нами был создан авторский текст.
   В Смольном институте намечалось провести торжество, посвящённое знаменательной годовщине свадьбы Царствующих супругов, и мы там решили прочитать этот перевод.
               
                ***
В дортуаре я и Аннета Жаклин вставали на стулья, и мы глядели на морозные окна, которые находились за огромными занавесками. Повторяли слова нашего выступления. Так мы вместе репетировали то, что готовили к очередному празднику.
    Аннета держала на руках Мишутку и, показывая ему на окна, повторяла на французском языке выступление.      - На улице утренняя пурга, которая долго мела, кончилась. Неожиданно выглянуло солнце и сильно подморозило. Лучи осветили морозные окна, и стоило лишь глянуть на них, как невольно приходилось любоваться, глядя на эту красоту. От мороза в виде непостижимых явлений на окнах появились замысловатые узоры. И казалось, что её величество Вечность повелела Морозу красиво застудить все окна в Санкт-Петербурге. И фрейлины двора её   величества Вечности, обозначив мгновения Красоты загадочными и красивыми искрами, гуляли по заснеженному городу. Смотрели на то, что нарисовал Мороз, какая вышла красота.
- Ах, какая лепота! Вот это сюрприз! - беспрестанно восхищались фрейлины.
В морозных узорах они читали бесконечность мироздания, означенного удивительными морозными узорами и рисунками, застывшими письменами бесконечного времени.
Я переводила слова своей подруги на живой великоросский язык. При этом Аннета Жаклин обводила рукой круг, показывая на окна, другой держала Мишутку. Вскоре продолжала на французском языке произносить слова заученного текста. А я переводила с французского языка на великоросский язык.
     Смотришь на окна, и начинают вырисовываться морозные узоры. Это картины совместного бытия Вечности и Красоты, когда бесконечное время, словно застывая, останавливается на границах светлых и тёмных миров. И тогда в виде замысловатых узоров появляются на окнах выдающиеся картины бытия Вечности. И фрейлины её величества, и сама царствующая Вечность затейливо расписываются на стёклах, обозначая одну из многочисленных явлений Красоты.
     Но морозные узоры видятся ещё нам как изображения на границах светлых и тёмных миров, где, получив новые сведения о жизни людей, безобразные демоны и чудовища, неизменно возвращаются в свои тёмные миры. Не только в светлом и радостном пребывают бесчисленные мироздания. Они окунаются в тёмный мир на границах миров, и там тоже являются впечатляющими мгновениями Вечности. Там в преисподней тёмные силы своими устрашающими обликами повергают в непередаваемый ужас заблудшие души грешников. Там в тёмных мирах живут страшные прообразы демонов и жутких химер. Они предстают в ужасающих призраках, и, узрев их, содрогаются грешные души умерших. И там же обитают падшие ангелы, Там за свои грехи в горьких слезах раскаяния грешные души наблюдают страшных демонов печали и смерти. Там они видят падших ангелов и невольно сравнивают себя с ними и при этом жалобно плачут.
     Но тёмный мир снова переходит в светлый и лишь остаются на окнах морозные узоры, словно это Красота расписалась своими непостижимыми письменами о том, что мы попали в светлый мир, называемый белым светом. И здесь Красоте подвластен весь необъятный мир со всеми существами и творениями, весь живой мир и вся материя. В светлых мирах фрейлины её величества Красоты исполняют её красивую музыку и пишут её письмена и говорят на язык, который понятен природе. И даже его величество Создатель подчиняются её гармонии. Только одна Красота единственно не может быть каким-либо образом означена временем, так как она единственная пребывает в бесконечности творения самой себя.
    
С этими словами Аннета Жаклин умолкала. Перед тем как уйти, мы в последний раз бросали взгляд на окна, любуясь морозными узорами. Надо было идти, и мы шторами закрывали окна.
Репетиция закончилась.  Мы шли к своим одноклассницам.










                Глава восьмая

                Бунт маленьких смолянок


Смолянки шли по ледяному тротуару и с радостными криками катались, нарушая строй. Классные дамы и пепиньерки кричали, чтобы мы не резвились и вели себя пристойно, как подобает благородным девицам И, если кто-нибудь из нас малышей-смолянок, поскользнувшись, падала, издавая испуганные выкрики, и при этом непроизвольно хваталась за идущих спереди, то раздавались испуганные визг и громкий смех.
Вдруг пепиньерка Надежина, поскользнулась и, громко вскрикнув от неожиданности, упала на тротуар. Она сильно ударилась об лёд головой, и, вытаращив от испуга глаза, лежала на ледяном тротуаре, и на мгновенье замерла, широко раздвинув руки и ноги.
- Смотрите, девицы, мадемуазель Хочу Делать Пи-пи упала, разлеглась как на постели! - воскликнули удивлённые смолянки.
Затем мы всем классом наблюдали картину, которая сначала не показалась нам забавной. Пепиньерка снова пыталась встать на ноги, но её ноги сильно заскользили по льду и снова упала. С глазами, в которых выразились и боль, и испуг, и крайнее недоумение, неудачливая пепиньерка встала на четвереньках, застыла, так и осталась стоять на льду.
- Смотрите, девицы, как смешно на четвереньках стоит, почти как коза! – комментировали смолянки. – Да она итак коза, любит козлить!
Услышав это и глянув на пепиньерку, все вместе, не удержавшись, до неприличия громко рассмеялись.
Однако непозволительно было смеяться над младшим преподавательским составом.
- Schweig! Jemand bekommt einen Schlag in die Nase! (молчать! Кто-то в нос получит (нем.).) – подбежала к нам, крича, баронесса Прибыльская фон Бреслау.
И как только классная дама подняла кулак, чтобы пригрозить нам кулаком, сильно заскользила на льду. Было интересно наблюдать, как толстая и огромная баронесса, беспомощно размахивая руками, отчаянно пыталась удержать нарушенное равновесие. Мы даже разинули рты от удивления. Ноги классной дамы сильно заскользили. При этом от такой неожиданности баронесса громко вскрикнула. Классная дама упала и ударилась головой об лёд и с такой силой, что мы даже охнули. Когда классная дама оказалась на льду в положении лёжа, то всем нам пришлось узреть, до какой степени она была толстой. Подбежали к ней наши бравые охранники во главе с институтским полицмейстером, напрасно пытались поставить на ноги упавшую толстую мадам. Мы громко ещё долго смеялись. Ещё смешнее выглядело то, как институтские стражи во главе месье поскальзывались и падали на скользком льду, когда пытались поднять баронессу, которая оказалась тяжёлой и для них. Выйдя на брусчатку, где не было льда, они остановили кабриолет и велели кучеру вести упавшую в больницу.
По возвращении в Смольный институт пепиньерку Надежину с ушибом головы положили в лазарет, и мы радовались, что не видим её. Баронесса Пребыльская фон Бреслау долго хромала и теперь не так резво, как раньше, передвигалась по Смольному институту.






. У Клавы Котомкиной был день рождение смолянки младшего класса решили отпраздновать это событие. 
Месье сторожу было заказано много еды и сладостей. После отбоя изменница послала за корзинами трёх отчаянных девиц. В коридоре одна из отчаянных девиц с корзиной попалась дежурной даме, и та закрыла её в Темнушку, как злостную нарушительницу порядка.
Но другие отчаянные девицы удачно вернулись, хотя в двух других корзинах оказалось меньше продуктов.
    - Отчаянную девицу, пойманную с корзиной, дежурная дама, мадам Злая Хрюшка закрыла в Темнушку, - сообщили отчаянные.
Мы громко выразили всеобщую жалость, что с нами не может разделить трапезу одна из наших подруг. Тем не менее, с большой радостью мы поздравили Клаву Котомкину с днём рождения, пожелав ей много всего хорошего.
Однако именинница выслушала наши поздравления и произнесла:
- Свечку со спичками надо послать отчаянной девице.
- Чтобы бес к ней не заявился в Темнушку, как в тот раз, что приходил к Люське, - сказала Дарья Егорова. Затем, обращаясь к Лизе Люскиной. Так ты не соврала или тебе привиделось?
- Нет, что вы! Вот как вас видела! - воскликнула она. 
- А что, правильно говорит Купчиха, - произнесла отчаянная девица. - Мы, значит, пировать будем, а наша подруженька в темноте будет сидеть одна. Был ли бес или нет, не важно.
В Темнушку была послана отчаянная девица.  Затем с чувством выполненного долга мы сидели кучками на полу. Поровну поделили гостинцы и поедали вкуснейшей, переговаривались между собой, временами кричали и шумели.
Отчаянные девицы подали условный сигнал опасности. В спальню прибежала, прихрамывая, пепиньерка Надежина Эллин. Хотя после падений на льду прошло значительное время, баронесса Прибыльская фон Бреслау и пепиньерка Надежина сильно хромали.
Мы разбежались по кроватям, спрятав еду. Притворились спящими.
Но неожиданно смолянки принялись мяукать и издавать непонятные звуки и дразнить ненавистную пепиньерку с криками: «Хочу Делать Пи-пи!». Раздались громкие смешки.   
Надежина Эллин со злобным выражением лица, прихрамывая, бегала по дортуару. Тщетно пыталась поймать нарушительницу порядка. Смолянки продолжали дразнить ненавистную пепиньерку.
- Ах, вы так! Тогда пеняйте на себя! Всё, зову дежурную даму! - в слезах закричала она.
Вскоре к нам в спальную комнату, тоже сильно прихрамывая на одну ногу, прибыла баронесса Прибыльская фон Бреслау, которая была дежурной дамой. Включила яркое электрическое освещение. Мы затихли.
- Wer hat zu Essen, was l;uft hier? (нем.).) (кто послал за продуктами, что у вас здесь происходит?) задала вопрос дежурная дама, оглядывая нас злобным взглядом своих глаз, похожих на кабаньи.
Мы притворились спящими. Наступила мёртвая тишина. Но неожиданно электрический свет погас. Так как электричество подавалось с перебоями, то всегда наготове были керосиновые лампы, которые держали в определённом месте. Но они горели тускло и для освещения больших помещений не годились.
И вот кому-то из смолянок взбрело в голову позлить ненавидимую нами классную даму.
- Хрю, хрю! - громко раздалось по дортуару, а после стихло. После кто-то громко крикнул, - мадам Злая Хрюшка!
Напрасно, сильно прихрамывая, баронесса Прибыльская фон Бреслау с керосиновой лампой в руках выискивала воспитанниц, которые выкрикивали это. От злости и напряжения лицо толстой дежурной покрылось испариной.
Смолянка Котомкина Клава не выдержала и громко рассмеялась. Следом за ней смолянки машинально, пребывая в групповой истерике, принялись громко смеяться.
Неожиданно с громким криком Аннета Жаклин встала со своей кровати и побежала. Другие смолянки, влекомые необъяснимой силой, встав со своих кроватей, тоже принялись бегать по дортуару и громко кричать. И это, в первую очередь, от страха.  Вместе с тем мы громко смеялись. Однако смех был истерический. Бегали с испуганными лицами и ещё громко выкрикивали что-то невнятное.
Однако кто-то явственно продолжал громко выкрикивать в толпе бегающих:
- Хрю, хрю! Злая Хрюшка!
Мы пребывали в групповой истерике, которая как известно, происходит у детей ещё и от того, что долго приходится сдерживать эмоции. Причиной истерики так же было то, что ещё свежи были воспоминания о том, как всё наше отделение было наказано долгим стоянием на коленях. Тогда истязание продолжалось до глубокой ночи и к тому же на холоде. Сделав испуганные лица, мы бегали и кричали, поскольку нам, естественно, не хотелось снова испытать нечто подобное.
 - Я наказать вас, а ну всем спать, паразиты! - бегая и при этом сильно хромая, кричала с раскрасневшимся лицом баронесса Прибыльская фон Бреслау.
    Но всё было напрасно, не смотря свою хромоту и на то, что одной рукой держала лампу, она бойко ловила свободной рукой, и держала за шиворот смолянок. Однако проворные малыши вырывались, и продолжали бегать и громко кричать.
     Прихрамывая, вернулась из Учительской пепиньерка Надежина Эллин. Она бегала звонить               
императорской директрисе графине Бульдовской.
     - Быстро всем в кровать! - кричала она.
 Первой присоединилась к нам кронпринцесса Кристина Соумиландская. Маленькая финская шведка, прибежав к нам в спальню, бегая, так громко кричала, что вскоре в коридор выбежали смолянки из других классов.
Вскоре не только смолянки Кофейного класса всех отделений, в том числе Николаевского, громко крича, выбегали из дортуаров. На шум и крик, выбегали среднеклассницы и тоже поднимали крик. Казалось, что одно большое безумие настигло всех смолянок. Спускаясь и поднимаясь по боковым лестницам, они бегали по коридорам.
К нам в спальню пришли смолянки старшего Белого выпускного класса, однако больше из любопытства, посмотреть, что происходит.
 Внешне старшеклассницы выглядели спокойными. Безразлично взирали на происходящее, сонными взглядами окидывая бегающих и орущих смолянок других классов.
     Если рассматривать происходящее с другой стороны, то это был не осознанный детский протест в ответ на плохие условия содержания и плохое обращение. Выбежав из спален в коридоры, смолянки, крича, бегали везде, кроме, пожалуй, парадной. На других лестницах творилось тоже самое, а не только на нашей.
    -Любовь   Фридерик-Парамоновна! - радостно прокричали пепиньерка Надежина и баронесса Пребыльская нах Одер.
   - Мадам Любовь Бульдожья и месье Злой Бульдог! - повсюду громко раздавались испуганные голоса смолянок.
   - Быстро по местам и ложиться в кровать! - кричала прибывшая институтская начальница.
Императорская инспектриса начала ловить смолянок. Так же для усмирения бунта во главе с императорским инспектором графом Ольденбульдовским фон Штраус явились другие классные дамы. И они тоже бегали за нами, ловили, хватая за шиворот. Таким образом они пытались навести порядок, но бесполезно. Проворные малыши вырывались, и продолжали бегать и громко кричать. Нас невозможно было остановить, тем более успокоить.
    Императорский инспектор очень резво ловил руками и держал за шиворот целую дюжину непокорных маленьких смолянок, но те вырывались и с криками убегали от него. Сильными руками толстый инспектор всё же крепко удерживал некоторых пойманных смолянок и на месте устраивал допрос.
- Кто зачинщик? - спрашивали его сиятельство граф.
- Ничего не знаю, ничего не скажу! - кричали бесстрашные маленькие смолянки, пытаясь вырваться из цепких рук его высокоблагородия.
 - Немедленно успокоиться, паразиты! - громко кричала мадам императорская директриса, но напрасно.
Преподаватели во главе с графиней спешили на помощь к императорскому инспектору. Её высокоблагородие Любовь Фридерик-Парамоновна руководила действиями классных дам, прибежавших из институтского флигеля, где они почивали.
Когда месье императорский инспектор схватил меня, то у меня хватило смелости громко прокричать, что я завтра пожалуюсь государыне императрице, что баронесса Прибыльская фон Бреслау била нас, и что классные дамы вымогают у нас деньги, и что издеваются над нами!


Утром в отношении нас были приняты суровые карательные меры. Мы были возбуждены и находились на грани отчаяния. Когда мы завтракали, в нашей спальне был устроен обыск. На утреннем досмотре малыши-смолянки в обязательном порядке сдали дежурным дамам свои ключики для проверки содержимых тумбочек. У Аннеты Жаклин в постели нашли кусок чёрствого хлеба, спрятанный в матраце. Из тумбочки изъяли плюшевого Мишутку, подарок императрицы. В коридоре сложили вещи, которые начальство сочло недозволенным. Маленьким смолянкам казалось, что они расстались с нечто дорогим, так как это были домашние предметы, которые невидимо связывали их с домом и родителями.
В Столовой мы с невесёлыми и безрадостными лицами сидели за столами. Неожиданно Аннета Жаклин встала из-за стола и побежала, только мы её и видели. Прибежав в спальню, выхватила из вещей, сваленных в кучу, свою любимую игрушку. Затем стремглав понеслась, чтобы забрать и спрятать то, что было дорого её сердцу. Старые классные дамы плохо бегали, а пепиньерки были заняты обыском в других спальнях.
В Кофейном классе проходил урок французского. Напрасно мы ждали, когда появится Аннета Жаклин. Её бедняжку поймали пепиньерки, и повели в Учительскую комнату, где учинили допрос.
Долго и напрасно неустрашимую смолянку допрашивал строгий   месье императорский инспектор.
- Кто из одноклассниц после отбоя хрюкал и мяукал? Кто обзывал Злой Хрюшкой нашу всеми глубокоуважаемую баронессу Прибыльскую фон Бреслау? Куда спрятала свою игрушку, плюшевого мишку? - громко вопрошали их сиятельство граф Ольденбульдовский фон Штраус.
- Нет! - дерзновенно отвечала Аннета Жаклин. - Не скажу!
Затем маленькую смолянку, больно тыча в нос огромным кулаком, допрашивала наша классная дама, баронесса Прибыльская фон Бреслау, чтобы назвала нарушительницу покоя и указала место, куда спрятала плюшевого мишку.
Наша маленькая одноклассница никого не выдала, проявив сильный характер и волю.
У нас в Смольном институте было неписаное правило: не выдавать своих одноклассниц. И моя подруга выдержала и не испугалась, проявив удивительную силу воли, мужество и стойкость.
Неустрашимую маленькую девицу Казанова-Ленскую выставили на Позорное Местилище. Институтские классы шли в Столовую, и их останавливали. Смолянок выстраивали в шеренгу перед провинившейся.
Месье императорский инспектор, потрясая высоко поднятым пальцем и показывая на Аннету Жаклин, нравоучительным тоном громко выговаривал нарушительнице спокойствия.
- Сие поступок возмутителен! Сия недостойная девица, узрите её и вострепещите, первая встала с кровати и побежала с криками, чтобы нарушить сие ваш благостный покой. За это мы изъяли из тумбочек неположенные вещи. Ещё мы в кровати у принцессы Аннеты Жаклин Казанова-Ленской де Барселона Бонапарт, так звучат её полное имя и титул, нашли кусок сухого чёрного хлеба, тщательно спрятанный в тайнике, который сия чревоугодница сделала в матраце. Ночью в постели она бесстыдно грызла сухой хлеб, занимаясь сим непристойным делом. Посмотрите только на неё! Мы кормим и воспитываем её, взяли в Смольный институт на воспитание из жалости, памятуя о служении её покойного отца лейтенанта нашему императору! - кричал граф Ольденбульдовский фон Штраус, показывая пальцем на Аннету Жаклин. После добавил, - однако сия ничтожная девица потеряла благопристойность и её поведение вышло за принятые рамки приличия. Тем паче спрятала плюшевого мишку и не говорит куда.
 Месье императорский инспектор замолчал и грациозно опустил руку. Выстроенные в ряд перед входом в большой Столовой, малыши-смолянки молча стояли. Наступила тишина, лишь нарушаемая сопением и вздохами маленьких институток.
  На грудь маленькой смолянке повесили картонную табличку с надписью: «Вечно голодная, ночью в постели грызу сухари, скрываю злодеяния подруг, и ещё встаю после отбоя, кричу и бегаю, как дура.».
Вытирая платочком слёзы, которые скатывались по щекам, Аннета Жаклин, опустив голову, тихо плакала. Затем последовала команда, чтобы девицы шли в Столовую. Строем подходили другие институтские воспитанницы и они должны были слышать и видеть то, как затаптывают в маленьком человеке ростки самолюбия и достоинства. Это невозможно было принять без содрогания и просто стерпеть такое унижение...
Тогда-нечто-то со мной произошло, всколыхнулось во мне и вдруг затрепетало. Непросто это была ненависть к тому, кто угнетает и принижает -  это было то, что нельзя было снести.
 Я подбежала к подруге и сорвала с её груди картонку, выбросила на пол. Пусть все, без исключения, боялись месье императорского инспектора, пусть ослушание сиятельного графа и пренебрежение к правилам, введённые его высокоблагородием, были самым злостным нарушением -я чувствовала себя сильной и правой. Я восстала против правил, утверждённых деспотом, я поставила себя выше его, - и это была моя победа, торжество моей восставшей души!
- Паразитка! - были первые слова его высокоблагородия, ошарашенного таким поведением. После на французском языке, пребывая в удивлении от того, что против него восстали, только и смог произнести, - сomme tu as ras;, malheureuse et sans cervelle! (как ты посмела, несчастная и безмозглая тварь! (фр.).)
- Да, я посмела, я выступила против деспота, кто угнетает и принижает достоинство человека, лишая его всех прав! Нам нечего бояться вас! - прокричала я его сиятельству. - Вы нас держите здесь, как в тюрьме, здравствует свобода и демократия!
- Да здравствует свобода! - прокричали со всех сторон смолянки.
- Молчать, паразитки! - кричали классные дамы. - Это настоящий бунт!
Аннета Жаклин подняла руку, сжатую в кулаке, вверх и неожиданно запела марсельезу на французском языке.
- Вперёд, сыны родного края, пришёл день славы. Страшный враг, насильем право попирая, на нас поднял кровавый стяг!
 
Смолянки подхватили слова песни и подняли вверх руки, сжатые в кулаки.
Сотворилось бесподобное, преподаватели и институтское начальство испытало нечто подобное шоку. Некоторые из них произносили: «Вот это сюрприз!» на великоросском и французском языках. У многих на памяти была революция, которая произошла в Российской империи. Вдруг всем показалось, что отголосок тех великих по значению событий явственно прорвался сюда. Через каменные стены и чугунную ограду Смольного института благородных девиц, которое учредили императоры всероссийские как символ их власти и деспотии, как казалось им на века прорвалось веяние. И всё в одночасье рухнуло и забылись слова матушки-императрицы о том, что мы великороссы возвеличиваем себя великими делами и завоеваниями. Всё рухнуло в один момент и не стал батюшкой царь-убивец, не стало талисманов этой власти и деспотии.
- К оружию, граждане, создавайте батальоны, чтобы нечистая их кровь напоила наши поля! - пели и смолянки, которые классами шли в Столовую и теперь мы все стояли в одном строю, все вместе.
Императорский инспектор схватил меня за шиворот. Я со всей силой увернулась от ненавистного и толстого деспота. В следующее мгновение волосатые и сильные руки месье императорского инспектора держали меня за шею.  Но я снова ловко увернулась и укусила их высокоблагородие за руку.
- Ах, хулиганка! - завопил от боли институтский начальник. – Эта паразитка укусила меня до крови!
На выручку месье императорскому инспектору, сильно прихрамывая, бежала баронесса Прибыльская фон Бреслау. Она имела неосторожность схватить меня. Я больно укусила и её за руку.
Я побежала, куда глаза глядят. Но куда я могла убежать?

Как загнанный зверёк, стояла у стены. Меня окружали институтское начальство, классные дамы и пепиньерки.
- Осторожно, она кусается, - испугано произносили классные дамы, окружая меня.
- Не бойся, Глаша, герцогиня Гессена и Прирейнских земель, так значится твой полный титул, мы тебе ничего не сделаем плохого, - увещевая, произнёс месье императорский инспектор, сильно запыхавшийся от погони. Затем граф показал на дверь, обитую железом, - мы с большой радостью посадим тебя на гауптвахту, которая долго пустовала. Нехорошо быть зачинщицей, бунтовать, тем паче кусаться и срывать назидательную картонку. У вас, нехорошая мадемуазель, в обществе крыс будет время подумать о многом.
- Ладно, ваше высокоблагородие, - произнесла я, сдаваясь.
- Вот и умница, проходи в эти двери. Пусть там посидит у нас эта девица со шрамом, - скомандовал   месье императорский инспектор, показывая пальцем на подвальную дверь. После громко произнёс, - господа, мы отчислим из Смольного института эту кусающуюся паразитку, которая пела Марсельезу, песню, запрещённую в нашей империи.

Вскоре Учительской комнате было проведено экстренное совещание. Некоторые учителя и классные дамы во главе с учительницей великоросской словесности княгини Лежаевой, склонные к размышлению о человеческой натуре, говорили, что это было лишь проявление массового психоза, которое облеклось в модную прозападную сначала демократическую, а затем и революционную оболочку.
- С точки зрения социологической науки это вполне объяснимое явление, это был бунт, и нечего задаваться вопросом, что это было. - Оставалось найти зачинщиков, которых надо ещё срочно найти и наказать самым строгим образом, - сказала княгиня Лежаева.
- Да, а то нашли только двух смолянок-принцесс, и наказали, а участвовало в массовом повиновении много их, паразиток, - поддержала учительница вышивания княгиня Сухокотова.
- Даже девицы Николавского отделения, где царские сродники и дети знатных особ, приближённых к его величеству, участвовали в этом, не знаю, каким назвать это выступление смолянок. Не революционном же. Поэтому нам надо реформы провести и в Смольном, чтобы это не повторилось. В нашей империи тоже начали проводить реформы, хотя и медленно. Таким образом мы избежим всяких катаклизмов так же и в обществе, - выдвинула свои предположения и привела доводы, -графиня Попадуева-Смутковская.- В Главном штабе так же придерживаются того мнения, что нам нужны реформы, судари. Укрепление власти непременно последует после демократических перемен в империи.
- Мы в Смольном решаем вопросы, а не в кабинете министров, судари! - возразила императорская директриса графиня Ольденбульдовская.
- Наш институт воспроизводит проецирование общества, но только на масштаб меньше, господа. Я за то, чтобы провести широкие реформы в стране и у нас в Смольном, чтобы вынесли это на решение, - выступил учитель французского месье Борисов, но его не поддержали.
Затем выступил месье императорский инспектор и говорил долго, но суть сводилась к одному: никаких реформ и преобразований и в этом его высокоблагородие поддержали большинство членов Педсовета. Затем он учредил учительский Чрезвычайный комитет с большими полномочиями. Во главе вновь утверждённого чека была поставлена баронесса Прибыльская фон Бреслау. Вновь избранные комитетчики, классные дамы и преподаватели, должны были самым жестоким образом устранить причины весьма непонятного и странного поведения смолянок.
 Пока преподаватели недоумевали по поводу необычного поведения смолянок, Темнушки и другие места заключения смолянок были переполнены. Были использованы все большие и маленькие подсобные комнаты, куда обычно убирались швабры и вёдра для мытья полов. В новые Темнушки, в дополнение к старым, закрывали маленьких арестанток, куда после допроса в Учительской комнате приводили классные дамы и пепиньерки.



                ***
    
  Перед самым бунтом смолянок, сильно потеплело. Мы гуляли в Таврическом парке и ярко сияло мартовское солнце.
За парковым решётчатым чугунным забором, и во всём имперском Санкт-Петербурге подтаявшая гололедица неистово искрилась, будто огромное чудо-юдо. Это сопережалось нескончаемыми вспышками - и бесчисленные лужи были, словно блестящие чешуйки одного большого яркого чудовища. Перемешиваясь с питерскими мостовыми, каретами и телегами, с извозчиками и лошадьми, витринами, и прохожими - всё это составляло единую весеннюю картину. В сопровождении классных дам и пепиньерок смолянки весело шли строем и радовались теплому и солнечному дню. В ярких солнечных лужах отражения неба и деревьев прерывалось стремительными солнечными вспышьями и блёстками. Вследствие этого всюду нестерпимо искрилось. Переливаясь радужным многоцветьем, бурлили талые воды. При этом солнечный отблеск талой воды, который как загадочный чешуйчатый зверь тёплыми золотистыми зубьями лучей грыз грязный лёд. Нам ещё маленьким детям непременно хотелось потрогать серебристо-золотящиеся ручейки тонко струящейся воды, которые переливались из одной лужи в другую. Пускали по талым ручейкам кусочки бумаги, которые были для нас маленькими корабликами.
От взгляда на всё это на душе неожиданно становилось светло. День был теплым и солнечным. Сильно грело солнце, и нам смолянкам было хорошо.
 
Но затем неожиданно сильно похолодало, и, когда мы выходили гулять, снова шёл снег, и нам приходилось брать с собой зонтики. Мы зябко ежились от холода и с недоумением озирались кругом. Поглядывали на бескрайние снежные сугробы, которые навалило за ночь.
     Казалось, что наконец-таки пришла весна, которая вступила в свои права. Ан, нет, зима не отступала!
Но как-то снова выглянуло весеннее солнце. Белоснежные крыши больших зданий Санкт-Петербурга словно были неведомо кем слеплены из сияющего многоискорья. И внизу на улице в мерцающем сиянии снега солнечные искры вспыхивали и гасли среди талой воды. По тротуару талая вода   стекала в Неву Лёд днём таял на солнце, а ночью подмерзал, и утром становился огромным катком и прохожие на улицах скользили и падали. Дворники кололи лёд и посыпали песком тротуары, но не везде.
 Мы выезжали на каретах. Для нас детей, сидевших взаперти в Смольном институте, это был праздник. Проезжая по центру Санкт-Петербурга, мы не могли наглядеться в окна.
- Смотрите! - кричали мы, показывая пальчиками на окна. - Вот это сюрприз!
- Глянь, Мишутка, какая красота, - подводя плюшевого медвежонка к окну говорила Аннета Жаклин.
- Нюша, дай мне подержать Мишутку, моя очередь, - просили одноклассницы. - А потом мне.
Петропавловская крепость, казалась, взятым из славного, но далёкого прошлого империи. Большие дома на другом берегу Невы, и разводные мосты являли нечто шумное и суетливое с прохожими и домами, у которых витрины были великолепны и говорили о достатке петербуржцев. И при всём этом столичный город выглядел немного тихим и торжественно праздничным. Весной от солнечного света в этом городе много чего теперь выглядело новоиспеченным и незаурядным.
Однако в кажущейся безусловности нового и за гранью минувшего старина была непреходящей и в своей значимости ценным - и это всё, казалось, было незыблемым и вечным.
И мы дети, хоть и не вполне осознавали, что это такое, замирали от красоты архитектурных сооружений.
- Резонно, непередаваемо. Вот это сюрприз! - без устали повторяли мы.
Нам не следовало понимать, что прошедшее есть в нас, и мы сами состоим из прошлого - и это было самое слаженное и красивое в нас, что непроизвольно хранилось в нас.
Но неожиданно в марте ударили морозы, и, когда нас возили кататься, за окнами кареты было морозно и холодно, хотя и было солнечно. Мороз трещал, но в карете было тепло. Солнце теперь не только ярко светило, но и грело.
А за окнами пока всё в природе до определенного времени безмолвствовало. Не пело птицами, и не мяукало мартовскими котами. Так что пока в природе всё пока выглядело безжизненным. 
Весна только вступала в свои права.




                Глава девятая

                На гауптвахте     Друг Аннеты Жаклин Крыся-Васька
                Пасха в Смольном
 



Полуподвальное служебное помещение Смольного института было предназначено не только для хранения вещей. Там кроме подсобных помещений, находилась комната, которую использовали в качестве институтской гауптвахты для озорниц и злостных нарушительниц порядка. Сие место заключения я нашла весьма примечательным в том отношении, что там можно было проводить время, абсолютно ничего не делая.
Моё мнение разделила Аннета Жаклин, которую поместили со мной на гауптвахту. Моя маленькая подруга пребывала в восторженном состоянии от тёплого чулана.  Правда, в чулане водились крысы, но этих животных мы ничуть не боялись. Однако близкое соседство с крысами всё же вызывало в нас различные чувства, порой весьма противоречивые.
Пока решался вопрос о нашем отчислении, мы находились под арестом в институтской гауптвахте. Меня и Аннету Жаклин признали зачинщицами бунта, который произошёл в младшем Кофейном классе. Царствующая Императрица Алиса Фёдоровна Гессен-Дармштадская Беатрис с домочадцами и фрейлинами, в числе которых была и фрейлина Мэри, в окружении большой придворной свиты отдыхала в Крыму. Так что из царствующих и высокопоставленных попечителей Смольного института никого не было. Остальные особы двора его величества путешествовали с императором Николаем Вторым, который совершал поездку по Новороссии. Некоторые царедворцы и приближённые его величества по старой привычке отдыхали в Европе. В крымском дворце Ливадия самодержец всея Руси и земель прочих должен был присоединиться к своей августейшей семье. Многие вельможи, министры и начальство самого высокого ранга, взяв короткие отпуска на службе, вознамерились ехать на поезде в Симферополь, чтобы быть при императоре государе, что почиталось за большую честь.
Так что не ожидалось скорого возвращения царственных кураторов и высокопоставленных попечителей Смольного института. Вопрос о том, как поступить со мной и Аннетой Жаклин должен был решиться после приезда царственных особ.
 
Крыс мы не боялись и даже решили, что выдрессируем какую-нибудь из этих многочисленных обитателей подвала. Так ещё в пору своего заключения в замке Ив небезызвестный граф Монтекристо занимался дрессировкой крысы. Я сказала об этом Аннете Жаклин, и её заинтересовалась   возможностью иметь прирученную крысу, которая бы скрашивала наши однообразные дни в долгом заточении. Явился бы необычным другом для нас, маленьких пленниц.
Нам ни за что не удалось бы поймать крысу. Однако произошёл случай, который позволил нам обрести весьма преданного друга.
К нам иногда наведывался мальчик Денис, который был с нами одного возраста. Это был сын нашей кастелянши Пелагеи, и он обещал поймать и принести нам крысу. Было интересно видеть мальчонку приблизительно нашего возраста и разговаривать с ним. Когда ослабевало внимание классных дам и пепиньерок, маленький Дениска подбегал к нам и заводил разговор.
Мы его спрашивали, какие он знает языки и где он учится, на что он отвечал, что незачем ему знать языки и учиться. Почему, с удивлением спрашивали мы, на что он отвечал, что, когда вырастет, станет сапожником.
     - Буду тачать сапоги, как покойный отец, - был его ответ.
     - А что случилось с твоим отцом, отчего он умер? – спрашивали мы его.
     - Сгорел от водки.
     - Как это так, разве люди горят от водки? - спрашивали мы с удивлением.
     - Ещё как, - отвечал он.
Дениска, хоть и был маленьким, но хорошо стрелял из рогатки и лазил по деревьям. Он нигде не учился и проводил всё время в играх. Классные дамы и пепиньерки приходили в шок от того, что он смачно матерился в присутствии дам.
- Девицы, не забывайте, что вы благородные и не разговаривайте с этим матерщинником и хулиганом, который имеет низкое происхождение. Что ни слово у него, то мат. Уши вянут от сквернословия этого необразованного мальчика, простолюдина, который матерится, как сапожник.
- А он и так сын сапожника, в отца весь пошёл, - со смехом отвечали мы, - а уши у нас почему-то не вянут от мата. А когда он вырастет, то тоже будет тачать сапоги, а потом сгорит от водки.
     Подходила кастелянша Пелагея и уводила своего откормыша сынка.

В центре большого полуподвального помещения находился чулан, там была большая печка, которую топили два раза в день. К печи примыкала комната, которая была гауптвахтой, предназначенной для временного заключения благородных девиц и мещанок, которые были злостными нарушительницами порядка. В определённое время, принеся поленья дров, приходил бородатый истопник дед Кузьмич, которого смолянки прозвали месье Дед Матерщинник. Он разжигал и топил огромную печку, которая подтапливала верхние этажи. На другой стороне располагалась наши деревянные нары. Это были полати, наскоро сколоченные из досок. Поверху были брошены матрасы, и на этом мы спали.
В огромной комнате, которое располагалось по соседству, сушилось институтское бельё. Приходили кастелянши и прачки, чтобы собрать и развесить стирку.
Обычно днём мы высыпались, и на нас мало кто обращал внимание. Мы попросили кастеляншу Пелагею, у которой склады находились в подвале, чтобы она сделала нам копию ключа от входной двери, чтобы мы ночью могли тайно проникнуть в институт. Таким образом Аннета Жаклин получила возможность сходить за Мишуткой. Плюшевую мишку она надёжно спрятала в той части Большого зала, где находились запасные стулья и декорации.
Моя маленькая подруга забрала спрятанную любимую игрушку. Первое время Аннета Жаклин долгое время проводила за разговорами с Мишуткой и не могла наговориться с ним. Мишутка был для неё настоящим другом, хотя и был игрушкой.
Утром и вечером в определённое время дежурные дамы выводили на проверку нас маленьких арестанток. Как было заведено в Смольном институте, дежурная дама проводила осмотр содержащихся на гауптвахте. Перед нашими взорами в сопровождении классных дам появлялись их высокоблагородие месье императорский инспектор или мадам императорская директриса.
 Радость вызывала у нас графиня Попадуева-Смутковская, которая была у меня и Аннеты Жаклин казённой маман. Стоило только увидеть её, как мы обе моментально оживлялись. испытывая большую радость от встречи с ней. Если не было посторонних, мы её звали тётенька Анжела и, схватив её за руки с двух сторон, что-либо рассказывали ей, и она любила нас слушать. Она была для нас символом доброты и неукоснительного чистосердечия, что очень редко встречалось среди других преподавателей и классных дам. 
Дежурные дамы оглядывали нас с ног до головы и находили общее состояние удовлетворительным, о чём записывали в «Журнал описи и проверок». Арестанткам не полагались передники, воротнички. В определённые дни, которые назывались банными, из институтской гауптвахты нас выводили в Помывочную комнату. 
В полуподвальном помещении в углу находился умывальник. Из медного крана шла холодная невская вода. Там же находилось большое зеркало, перед которым мы расчёсывали и укладывали волосы. Так что вид наш более или менее был удовлетворительным.
После утреннего осмотра, и в остальное время, то есть, до вечера, мы были предоставлены сами себе.
Истопнику месье Кузьмичу, мы давали деньги и заказывали много еды и свечек, ели и читали на языке оригинала французские романы. Сидели, прислонившись спинами к печной стенке. Читали при дневном свете, который шёл из сводчатого решётчатого окна, что находился у высокого потолка, и освещал нашу лежанку. Маленькая Аннета Жаклин грелась, наслаждаясь теплом, и даже перестала кашлять. В чулане было тепло. Одна из стен гауптвахты была горячей, так как к ней с другой стороны была прислонена печь. Так что было даже жарко, чего нельзя было сказать про холодные помещения Смольного института, но особенно было холодно в спальне. Мы спали, укрываясь тонкими одеяльцами, под которыми не могли согреться. А здесь мы нежились в тепле.
У жарко натопленной печки, тепло которой хватало до утра до следующей топки, мы беспечно проводили время. И мы, пребывая на верху блаженства, долгими часами общались друг с другом, или просто ничего не делали. Ночью жгли свечки, но это, как оказалось, было делом накладным и весьма хлопотным. Вскоре мы приобрели у месье истопника керосиновую лампу.
Однако оказалось, что в сушилку было проведено электричество. Об этом нам сообщил месье водопроводчик, который наведался в подвал для проведения работ. Он поведал нам о том, что нужно ввинтить лампочку в так называемый патрон и показал, где находится выключатель. Вскоре мы попросили его, чтобы он продал электрическую лампочку.
Когда мы включали свет, то сразу же ощущали себя в двадцатом веке во времени научно-технического прогресса.
Пили чай с пряниками и бубликами, и даже у нас было варенье. Правда, приходилось покупать продукты по ценам, которые были выше, чем в магазинах. Однако, у меня имелись деньги и, мы могли себе позволить роскошь, пить какао с молоком, которое мы очень любили со всякими печеньями, кренделями и булками.
Мне тайно передали деньги от моего благодетеля, сэра Ричарда Дэвида и мы абсолютно ни в чём не нуждались. Сытые мы засыпали в тепле, и просыпались, радостные и счастливые.
Нас снова навестила графиня Попадуева-Смутковская. Мы радостно приветствовали её на французском языке и сделали почтительный реверанс с поклоном в её сторону.
-Здравствуйте, девицы, - приветствовала нас графиня. Затем спросила, - ну, как вы, бунтовщицы, чувствуете себя, как вам поживается на гауптвахте?
При этом лицо нашей казенной маман выразило большой интерес.
 - Мадам, нам кажется, что здесь даже лучше, чем наверху, – ответила Аннета Жаклин, показав указательным пальцем наверх. После добавила, - а всё потому, что здесь тепло и не приходится мёрзнуть.
- Ладно, бог с вами, – произнесла графиня Попадуева–Смутковская. Сегодня проводятся первые отдельные занятия для вас двоих. Мы сейчас пройдём в специально оборудованную комнату для занятий.
- Позволите спросить, мадам, а это не уроки Патриотического воспитания? - задала вопросы Аннета Жаклин так же осмелюсь надеяться, что это не уроки рукопашного боя. Так в чём же будут заключаться новые уроки?
- А вы, девица Казанова-Ленская смышленая не по годам. Из вас, мадмуазель, выйдет или хороший дипломат, или разведчица, хотя это почти одно и то же. Даже скажу нечто больше, одно не мешает другому.
      - Однако вы, мадам, не ответили на мой вопрос.
 - Оставить разговорчики! – скомандовала мадам Попадуева-Смутковская. Идём на уроки.

 Сын кастелянши Дениска сообщил нам, что истопник дед Кузьмич в самых дальних комнатах расставил мышеловки. Он так же сказал, что выломал доски, которыми был забит выход, и показал, в каком месте сделал неприметный лаз. Мы с Аннетой Жаклин обследовали дальние углы подвала. В одном помещении нашли молодого крысёнка, который попал в мышеловку. Он был обессилевшим, видно было, что провёл в капкане много времени.
Бедное существо смотрело на нас глазами, в которых мы читали надежду о спасении.
Мы освободили из мышеловки маленького крысёнка и поместили его в коробку. Передняя лапка у молодого крысёнка была перебита стальным зажимом, сильно припухла и посинела. В срочном порядке в сушилку тайно был вызван коновал. После небольшого осмотра ветеринар сообщил нам, что началась гангрена и маленькому бедному грызуну пришлось ампутировать лапку. Дал лечебную мазь, чтобы мы обрабатывали место пореза.
Мы выходили больное животное, и крысёнок жил у нас в коробке, которую мы закрывали.
Заказали сыр и сухари, чтобы кормить нашего питомца. В коробке у крысёнка была маленькая миска для еды, и отдельно для воды. Мы старались, чтобы наш маленький опекаемый грызунчик ни в чём не нуждался. Когда нам приносили из столовой кашу, то мы делились едой с нашим подопечным. Вскоре мы начинали подумывать о том, как эту маленькую и вполне миленькую животинку приучить выгуливать на верёвочке.
Месье Крыся Васька Грызунович, так мы назвали нашего подопечного, был весьма забавен. Мы с рук кормили маленького крысёнка и он давал себя гладить. Мех его был пушистым и на свету немного серебрился. Особенно Ваське нравилось, когда его щекотали по животу. При этом он радостно дрыгал тремя лапками и культей. Что было особенно удивительно, так это то, что крысёныш как-будто смеялся, скаля зубки. Ещё наш подопечный издавал звуки, которые, как я затем высчитала из книг, были необычными, ультразвуковыми. Аннета смазывала лекарственными мазями место ампутации и подолгу разговаривала с Васькой. Он с удивлением таращил малюсенькие глазки-пуговки, на свою маленькую спасительницу и кажется, много что понимал, и издавал писки, которые что-то означали.
После долгих совещаний, я и Аннета Жаклин решили, что мы доверим нашу тайну графине Попадуевой-Смутковской.  Мы доложили ей о том, что мы спасли и приручили маленькую крысу, которого назвали месье Крыся Васька Грызунович. Со словами о том, что разведчицы не боятся крыс, наша классная дама, приветствовала наше несколько смелое и доброе начинание.
- Неужели вы настолько смелые, что не боитесь крыс?
-  Да, мадам, мы не боимся крыс, - отвечали мы, приседая в реверансе.
- Если вы приручили крысу, то вам нет цены.

Мы продолжили выкармливать крысёнка, который оказался на редкость умным и легко поддавался дрессировке. Вскоре месье Крыся Васька так привык к нам, что мы выпускали его погулять, и он не убегал от нас. Смешно прыгал на трёх лапках и, что удивительно, любил спать с Аннетой Жаклин и в обнимку с плюшевой Мишуткой.
Позже мне приходилось читать об удивительных способностях этих животных.
Аннета Жаклин подолгу разговаривала с маленькой крысой, который оказался внимательным слушателем, и, лаская, держала её в руках. Спала с Васькой Грызуновичем, и он любил садиться ей на плечо, и он  ещё что-то попискивал своей хозяйке на ухо. Скорее всего, говорил на своём крысином языке о том, что обожает свою спасительницу. В ультразвуковой частоте, будто рассказывал что-то на своём крысином языке.
- Месье Крыся Васька, - звала Аннета Жаклин, если долго не было её питомца. - Крысь-крысь-крысь!
Крысёнок, услышав зов хозяйки, смешно подпрыгивая на трёх лапках, радостно прибегал. Затем, радостное попискивая, по одежде ловко взбирался на плечо своей хозяйке
Мы находились здесь временно и всё равно нам пришлось бы расстаться с прирученной крысой, выпустив его на волю. Месье Крыся Васька привык к нам, и не хотел от нас уходить. Но вскоре к нам поступила весть о скором возвращении из Крыма царской семьи, и в самое ближайшее время должна была решиться наша судьба.
- Он должен уйти от нас, - сообщила мне подруга с таинственным и грустным голосом, готовая расплакаться. После продолжала говорить, - знаешь, что мне сказал месье Крыся Васька? Что он сын старого крысиного короля и отец его позвал к себе, чтобы после торжественной коронации передать ему правление обширным королевством, которое простирается на весь подвальный Санкт-Петербург.
Аннета Жаклин немного помолчала, и я удивлённо уставилась на свою подругу, не зная, как отнестись к её рассказу, верить этому или нет. Однако вскоре я поняла, что таким образом, сочиняя истории, она сглаживала грусть от предстоящей разлуки со своим питомцем.
 - Ещё ниже под подвальным помещением Смольного института находится дворец короля всех петербургских крыс, - продолжала говорить подруга, и при этом взгляд её выражал грусть. -Там живут придворные его величества крысиного короля, который в самом скором времени передаст все дела своему сыну, наследнику. Старый крысиный король выпустил высочайший указ о том, чтобы в тронном зале, как и встарь, собирались придворные крысы, чтобы под предводительством крыси Васьки Первого принимать важные для Крысиного королевства государственные решения. Там же во дворце живёт старая королева всех петербургских крыс и около неё находятся фрейлины её величества, бывшие институтки крысы, которые закончили Крысо-Смольный институт благородных крыс.


Недолго продолжалось наше счастье. Два месяца нашего заточения прошли быстро. Живя в полуподвальном помещении, мы ощутили вкус настоящей свободы. И у нас не было никакого желания возвращаться к прежней полу казарменной жизни в Смольном институте.
Как-то нас срочно вызвали в Учительскую комнату.
Принцессы Глафира Гессенская и Аннета Жаклин Казанова-Ленская Бонапарт.
- Да, ваше высокоблагородие, - произнесли мы обе, приседая в реверансе в знак послушания.
– Девицы, вы надеемся, что ваше благородство восторжествует над другими низменными чувствами, и вы, как девицы, имеющие знатное происхождение должны понять это. Вы должны быть благодарны императрице, -  перед собравшимися педагогиками наставительным тоном объявила нам мадам императорская директриса. - Вас оставили учиться в Смольном институте, несмотря на все наши возражения. Нам остаётся питать скромную надежду на то, что вы обе будете вести себя хорошо, как подобает воспитанным и благородным девицам.
- Да, ваше сиятельство! - ответили мы. После добавили, выразив на лицах послушание, и при этом скромно опустили глаза, - мы будем стараться, чтобы достойно нести звание благородной девицы нашего досточтимого Смольного института.
– Довожу до сведения благородного собрания педагогов, а токмо и вашего, девицы, что бывший месье императорский инспектор, граф Ольденбульдовский фон Штраус получил повышение по службе. Их сиятельство наш высокочтимый император назначил руководить тайным отделом Главного штаба. Его сиятельство теперь возглавляет секретный императорский отдел, который ведёт разведывательную деятельность в странах, враждебных нашей империи. А вашу классную даму, баронессу Прибыльскую фон Бреслау за ревностное отношение к работе повысили в ранге. Назначили императорской директрисой в сиротский приют для детей бродяг, где баронесса будет иметь радостную возможность проявить своё рвение на поприще служения нашему обожаемому императору.
Я и Аннета Жаклин радостно вздохнули при этих словах императорской директрисы. Однако не подали вид, что были обрадованы таким сообщением. За большим круглым учительским столом сидели преподаватели и классные дамы, которые присутствовали при сим благородном собрании.
Сделав небольшую паузу, её сиятельство графиня Ольденбульдовская Любовь Фредерик-Парамоновна продолжала говорить, и теперь больше обращалась к нам, а не к своим коллегам.
– Ещё, мне следует сообщить, благородные девицы, что к нам назначен новый императорский инспектор, месье Чесноковский, человек прогрессивных взглядов, педагог, который горит желанием благополучно вводить и успешно развивать новые методы воспитания, которые в своё время разработал наш всемирно известный великоросский педагог месье Ушинский. Увы, этот всемирно признанный педагог совсем недолго работал в Смольном институте. Но всё же, получив огромный заряд энергии и творчества для дальнейших изысканий, создал труды весьма замечательные. Педагог месье Ушинский напрасно пытался ввести в Смольном институте нововведения. У нас есть продолжатели сим славного и початого деяния. Такие, например, как учительница живого великоросского языка княгиня Лежава, и учитель вышивания княгиня Сухо Котова.
 Аннета Жаклин и я несказанно обрадовались тому, что в Смольном институте нам больше не придётся видеть императорского инспектора, месье Злого Бульдога.
Ещё мы подумали про себя: «Как хорошо, что мадам Злую Хрюшку перевели в образовательное учреждение для воспитания детей сирот, теперь она, не будет мучить маленьких смолянок.».
   Подумав об этом, мы даже издали радостный вздох. Я и Аннета Жаклин при этом бросили взгляд на портрет ппедагога Ушинского, который висел в Учительской комнате. В своё время завистливые старые классные дамы и учителя выжили из Смольного института великого педагога.
- Девицы, к вам классной дамой назначена мадам Мельникова. Просим любить и жаловать, весьма ответственная и целеустремлённая особа.
По дороге в класс мы уже представляли себе, какие нам предстоит встретить удивлённые взгляды одноклассниц. Нам оставалось только гадать, как они прокомментируют наше возвращение.

Вскоре мы снова ходили строем в Столовую и в классы. Опять институтская жизнь стала частью нас самих. Для меня и Аннэты Жаклин ходить и стоять в строю опять стало привычным делом. Я иногда мысленно приходила в удивление, как это мы почти целых два месяца прожили без всего этого.
Новая классная дама, мадам Мельникова теперь курировала наш младший Кофейный класс. Ей смолянки дали прозвище мадам Старая Мельница.
     На Масленицу нам дали блины, отдельно в банках были поданы для нас сметана и икра. Это было прислано из двора его величества. Ещё от царствующей императрицы поступило мороженое. Смолянки приходили в радостное настроение от такого разнообразия и обилия гостинцев. Полакомившись и получив по яблоку и пакетику конфет, мы услышали, что из Зимнего дворца посланы придворные кареты и нам устроят катание по центру города.
     - Вот это сюрприз! - прокричали мы.
     Мы захлопали в ладошки, выразив всеобщее ликование.
    Наша новая классная дама мадам Мельникова и пепиньерка Надежина скомандовали, чтобы мы вели себя тише. Радостные крики и громкие возгласы по поводу предстоящей поездки прекратились.
   Затем нам маленьким смолянкам дали по чашке кофе с печеньем. Мы направились в Столовую и там мы смаковали кофе с шоколадом, и оно показалось нам необычно вкусным. Нашли занимательным занятием за разговорами пить кофе.
     Вскоре нам объявили, что кареты прибыли, и чтобы мы готовились к катанию по Санкт-Петербургу. Нам повелели, чтобы мы одевались.
Перед Великим постом мы говели первую неделю, и учителя не ходили к нам на уроки. В свободное от богослужения время кто-либо из смолянок по очереди читал всем духовные книги. Во время чтения мы не сидели без дела, чинили одежду, казенную и свою, и штопали дырявые носки и чинили порванную одежду. 
Вскоре маленькие смолянки были готовы к тому, чтобы духовник наставлял на путь истинный и объяснил нам значение исповеди. В пятницу с утра исповедовали отделениями. Нас в ожидании очереди строили в ряд по шести. В первом ряду смолянки, сделав земной поклон, ожидали своей очереди. Первая шла самая маленькая Аннета Жаклин. Дальше следовали смолянки кто был по росту выше. В субботу, после причастия Святого Таинства, в Столовую пришла наша казённая маман графиня Попадуева-Смутковская. Так же здесь присутствовали другие классные дамы, которые поздравляли своих казённых дочерей, и давали им наставления воспитательного характера.
     - Благодарствую, мадам, - слышались слова, произнесённые смолянками.
В институтской церкви благородные девицы хором пели «Да исправится молитва моя» Дирижировал институтским хором учитель пения, старый профессор музыки барон Кофейковский. Благородные солистки пели, ощущая творческий подъём. Всегда недовольный пением месье маэстро остался довольным пеньем. Учитель музыки, никак не проявлял своё недовольство и не взмахивал своей серебряной тростью. В этот праздничный день Святой Пасхи мы были сыты и радостны. Пели старательно, не перешёптывались.
      Выразительное, прочувствованное пение благородных девиц звучало трогательно и вызвало слёзы у сердобольных старых благотворителей, и попечителей, приближённых двора его величества.
     Певчие девицы занимали оба клироса: высокие смолянки стояли с правой стороны, и классная дама давала знак. Старшие девицы из Белого класса, стоявшие в ряд, совершая земной поклон, подходили прикладываться к Святому Евангелию. За ними шли певчие и маленькие смолянки из Кофейного класса, которые, обойдя аналой, чинно становились на места.
 Затем каждой маленькой благородной смолянке давали по чашке чая с красным вином и белым хлебом. Обед, на удивление, был хороший, и большой кусок белого свежевыпеченного хлеба издавал аппетитный запах и был необычно вкусным. Вовремя поста давали скоромную пищу и полуголодные малыши-смолянки, которые долго постились, ели с непередаваемым наслаждением. Весьма быстро со столов исчезала вкусная пасхальная еда.
Ходили к заутрене и обедне в церковь. Пение на Пасху вызывало у певчих-смолянок волнующий душевный подъём. Неожиданно мысли становились необычайно высокими и торжественными. Из лазарета даже самые недужные и болящие смолянки приходили присутствовать на хорах. Смолянкам дозволялось навещать больных подруг, и мы целую неделю ходили в лазарет. Там пили чай с вкусной Свиной Кожей. Там же наедались до отвала тем, что приносили сердобольные попечители и благотворители императорского общества призрения. 
А одной маленькой смолянке из нашего Кофейного класса стало плохо от обжорства. Институтка Дарья Егорова, красивая и премилая девица, у которой была лента благодетеля императора, сильно понравилась попечителям. В основном это были пожилые дамы, которые, как загипнотизированные глядели на императорскую ленту и без устали её кормили. Неожиданно для добрых благотворителей она съела полную корзину пирожных. Так что пришлось срочно вызывать месье доктора.
     Но всё же самым примечательным в Смольном институте был пасхальный крестный ход, который был обставлен весьма пышно и красочно. Живописное шествие с крестами, иконами, хоругвями и зажжёнными свечами и с пением проходило внутри здания Смольного института по длинным коридорам и на парадной лестнице.
     В процессии участвовали все классы благородных девиц и мещанок, начиная с младших и заканчивая старшими. Служанки, имевшие подлое происхождение, обыватели из мещанского и купеческого сословия, замыкали шествие. Они были счастливы уже тем, что участвуют в одном в крестном ходе   с особами знатного происхождения. Издалека было слышно многоголосное пение  «Святый Боже», молитвы исполняемой на Пасху. Мелькание бесчисленных огоньков от горячих свечек, которые несли певчие смолянки, мельтешение сияющих глаз и лиц, радостное и трогательное пение - всё это мешалось, создавая атмосферу большого христианского праздника.
Пепиньерки и парфетки с радостными лицами, любимицы институтского начальства во главе с пепиньеркой Надежиной Эллин поочерёдно несли плащаницу. Всё это двигалось в море колыхающихся огоньков от горящих свечей и совершало одно общее движение. Всё это одинаково двигалось - медленно и празднично. Институтские девицы шли с пением и в плавном мельтешении сотен горевших свечек молитва звучала особенно торжественно. Все: и малыши-смолянки, и старые учителя, старшеклассницы, и классные дамы пребывали в одном душевном порыве. И все они, и стар, и млад, впереди преподаватели, за ними благородные и отдельно идущие в хвосте низкородные институтки - все они разом уверовали в то, что вместе несут в руках одну на всех полыхающую частицу того, что почиталось христианами как высший небесный огонь.
У инспектрис, классных дам и почётных гостей особ двора его величества свечи были со цветами, перевязанными институтским лентами белого и трёх золотых полос, это была ручная работа благородных девиц.
А тем временем мелькающее море огоньков поворачивало направо, плыло через институтский вестибюль и поднималось по боковой лестнице на второй этаж. Зрелище было потрясающим - это надо было видеть!
Старшеклассницы Белого класса несли артосы, высокий цилиндрический хлеб, с изображением креста в середине. По двое воспитанницы от каждого класса несли иконы Спасителя. Смолянки перед каждой иконой несли большую свечу, и при этом с невыразимым воодушевлением пели.
В это время на ум смолянкам приходила обманная мысль, что наступило умиротворение, которое восторжествовало в Смольном институте. И учителя, и императорский инспектор, и директриса, инспектрисы, строгие классные дамы, и парфетки, и отчаянные девицы, смолянки всех классов - абсолютно у всех присутствовало одно на всех ликование весеннего праздника.
    Даже в старческом голосе престарелых учителей, которые тоже радостно пели, звучали радостные нотки. И казалось, что их старые преподобия учителя, как старые серые мохнатые моли с обожжёнными крыльями порхали рядом со смолянами, как с красивыми бабочками.
     В ликующих и сладко поющих голосах шло озвучивание праздника великого Воскрешения и на лицах читалось полное умиротворение. Всех объединил на короткое время этот радостный праздник, когда всё заново возрождается. И поэтому непременным условием празднества было обновление души и торжество чистых помыслов.
    - Христосе воскресе! - громоподобно возглашал священник.
    - Во истину воскресе! - с радостным ликованием отвечали благородные девицы и мещанки.
     А тем временем празднично прошли каждая своим чередом утреня, хрестование, обедня.
    Под ликующие возгласы и благостное пение смолянок её высокоблагородие начальница графиня Ольденбульдовская чинно и степенно проследовала в Столовую в сопровождении преподавателей и классных дам. На столах высились пасхальные куличи, от которых шёл чудесный аромат. У изголодавшихся малышей-смолянок обильно текли слюнки. Крашеные яйца были всевозможных цветов и расцветок. На столах у приборов разнообразные яства были красиво разложены и вызывали аппетит.
     Императорская директриса графиня Ольденбульдовская христовалась со смолянками. При этом смолянки были счастливы, особенно малыши, которым казалось, что пришло время, когда все стали братьями и сёстрами, и обреталось счастье. Поэтому малыши-смолянки готовы были разреветься от осознания этого.
     Самым торжественно значимым человеком в этот день был громкоголосый толстый батюшка, который удивительно красиво пел. За отдельным столом с ним разместилось по рангу и значимости институтское начальство и почётные гости. Затем малыши-смолянки спели молитву перед разговением, и толстый священник благочинно окропил столы святой водой. В огромные и высокие своды столовой огласились молитвой. Особенным образом в пении усердствовали полуголодные малыши-смолянки и их голоса раздавались звонче обычного.
Ещё раньше августейшим детям были посланы подарки от благородных смолянок. Дарили разрисованные шёлковые мячики со звёздами, вышитые на уроках вышивания и непременно золотыми и серебряными нитками. К светлой заутрене государю императору и государыне императрице были посланы во дворец свечи с живыми цветами. Обязательно всё это перевязывалось ленточками белого цвета и трёх золотых полос - символ Смольного института.  Смолянки ожидали много гостинцев. Мы пришли  в Столовую разговляться и нам дали по куску пасхального кулича. Затем малышей смолянок младшего класса отвели в спальню. Старшеклассницы направились строем по двое в Большой зал, куда пришли казённые маманы христоваться со своими подопечными.
В спальню нам принесли удивительные по красоте фарфоровые и стеклянные яйца, присланные каждой смолянке лично императрицей.
- Вот это сюрприз! - прокричали мы радостные.
Нас выстроили и институтское начальство, и классные дамы раздали царские подарки. 
Затем мы делили присланные гостинцы, которые мы называли кусочками, сначала на кучки, а затем каждой смолянке. Это ни в коем случае нельзя было нам брать без дележа. Считалось самым постыдным украсть у девицы кусок положенного ей хлеба или гостинца. Таким образом, никто из девиц не хотел стать всеми призираемой кусочницей.
Затем, разделяясь на кучки, мы расселись кто на кроватях, кто на полу. Лакомились, и поверяли друг другу свои тайны, делились впечатлениями о празднике. Читали стихи или отрывки из полюбившихся произведений. Делали замечания и критиковали, а иногда тайно читали вслух любовные французские романы. Однако они были запрещены, и всё же запрещённую литературу в институт приносили тайно. Контрабандные книги для чтения передавались с большой осторожностью, чтобы не попасться. Малыши-смолянки читали на французском языке любовные романы и очень гордились этим, пересказывали содержание на великоросском языке.


                ***

Когда мы проходили через Большой зал, казалось, что мраморные колонны выстроились, словно застывшие часовые. Отпросившись от урока, я и Аннета Жаклин шли для репетирования в пустой Большой зал. Взбирались на деревянное ступенчатое сидение, сколоченное из трёх лавок. Молча, смотрели в огромные окна, которые выходили на улицу со стороны Парадного входа. Из освещённых окон, которые выходили на улицу, шёл тусклый свет, и большая площадка на Парадной лестнице казалась пустой и таинственно напряжённой.
Аннета Жаклин поворачивала плюшевого мишку к окну со словами: «Смотри, Мишутка, что там происходит на улице. Начинаем репетицию.»
  Наступал весенний сумеречный вечер и люди выходили из здания Смольного института, чтобы направить свои стопы домой. И у многих было то место, которое называлось родным очагом, куда они могли прийти и в тёплой душевной обстановке отдохнуть. А у нас этого не было, мы были не как обычные дети.
Мы были оторваны от остального мира, и это особенно ясно ощущалось в долгие вечера.
Белоствольные берёзы, как фрейлины его величества, тихо качались в сумерках, и казалось, что наступавшая темнота скрывала красивые черты заколдованных девиц двора её величества природы.
Люди спешили, уходили в темноту, и не возвращались. Они словно растворялись в темноте и становились её частью. Прохожие ушли, мы их увидели – и мы про них забывали.
Из окна казалось, что имперский город сливался в темноте в одну большую неизвестность, сравнимую с безмолвием вечности. И эта сумеречность была огромной, однако уже не было города, который становился большой темнотой. Нот вместе с тем казалось, что Санкт-Петербург исчезал не в темноте, а в глубине веков, навеянных тёмным мраком и разве что утром всё, воскрешалось. Однако на рассвете это всё уже было другим, новым днём, который наступал каждый раз после долгой ночи.
В сумерках во дворе Смольного института качались берёзы и они белоствольные, были словно в белых платьях фрейлин и тихо перешёптывались между собой на французском языке. Весенняя зелень покрывала их бесчисленные ветви, которые кудрявились, и они колыхались на ветру. И среди них ещё маленькие берёзки были как маленькие смолянки из Кофейного класса, которые казалось, пели, затем молились, вскидывая детские кудрявые головы наверх к тёмному небу, усеянному звёздами. Большие берёзы, как фрейлины его величества, застыли поражённые блеском и шиком небесного императорского двора.
Светилами означился небесный свод, состоящий из бесконечного сиянья звёзд. Небо было словно огромным посланием от Высших сил, которые управляли нашим миром, и фрейлинами, и звёздами, и людьми, и даже царствующим нашим императором, и особами двора его величества и остальным столичным   людом.
Звёздное великолепие утром исчезало, чтобы явиться на рассвете новым. Тёмное возрождалось, чтобы с рассветом в Санкт-Петербурге наступило утро. Однако новое утро должно было наступить завтра, а теперь был уже вечер, ранний и звёздный. В Большом зале мы с Аннетой Жаклин спускались с деревянных лавок и шли в спальню. Надо было готовиться к ночи, чтобы для нас наступил новый трудный день, полный забот, учёбы и обязательств. 









                Часть третья



                Средний Синий класс    Сложный подростковый возраст



                Глава десятая
               
                Попытки суицида в Смольном институте

 

     Прошло больше трёх лет после того, как я оказалась в Смольном институте. Учёба продолжалась. Нас перевели из младшего Кофейного класса в средний Синий, и нам выдали синие передники. Мы заплетали две косы, повзрослели и уже не были малышами.
      Я вытянулась ростом и окрепла, чего нельзя было сказать об Аннете Жаклин. Она оставалась маленькой и даже, похоже, нисколько не выросла.
- Ничего, ещё вырастет, – говорили про неё учителя и классные дамы.
Спасённая нами крыса продолжала жить в сушилке. Месье Крыся Васька Грызунович вырос и стал взрослым зверьком. Я и Аннета Жаклин иногда отпрашивались с уроков, будто нам надо на репетицию, своим ключом открывали подвальную дверь. Брали с собой что-либо, чтобы покормить прирученную крысу.
- Крысь-крысь, Васька звали мы его!
Радостный зверёныш подбегал к нам и нашей радости не было предела.
 Но весёлого было мало в нашей институтской жизни. Всё так же изо дня в день мы, как заводные куклы, передвигались по Смольному институту. Однообразие институтской жизни томило и действовало удручающе. Нельзя было сказать, это было невозможно, чтобы мы радостно втянулись в институтское серое и мало радостное казённое житьё. Будет лучше сказать, эта серая казёнщина въелась в нас, словно ржавчина, которым покрывается железо.
    Быстро терялось ощущение дома, связи с которым ослаблялись с каждым годом у тех смолянок, у кого были родители. Родственные чувства всё больше ослабевали и вследствие этого у многих смолянок из среднего Синего класса любовь к родителям отходила на задний план. Многое сводилось лишь к ожиданию получения от родных денег, которых теперь катастрофически не хватало.  Мы уже не были кофейными малышами, которые сильно скучали по дому и радостно готовились к встрече с родителями, чтобы видеть их по Приёмным дням. Под влиянием закрытой жизни в Смольном институте произошло изменение наших душевных качеств, когда утрачивались реальные связи с Большим миром. Мы обретали жизненные ценности отнюдь не самые высоконравственные, и нами двигали не высокие идеалы человеколюбия. В Смольном институте яркие надежды на светлое будущее отнюдь не освещали нашу жизнь, как того хотелось бы нашим педагогам. В ежедневных столкновениях друг с другом смолянки в этом подростковом возрасте вступали в борьбу за то, чтобы не быть униженными и растоптанными своими одноклассницами.  Мы стали злыми и мелочными и не прощали обиды, нанесённые подругами. И даже самое маленькое и незначительное отступление от негласных институтских правил грозило тем, что смолянка могла стать презираемой всеми. Приходилось следить за каждым своим поступком, чтобы не сделать неосмотрительный шаг. Если девица низко пала, то ей никто не протягивал руку, и смолянки с неестественной злобой только втаптывали её в грязь. Смолянки не давали такой несчастной подняться, и добивали такую институтку.
Мы вступили в сложный и во многом трудный подростковый возраст. Тем более отрочество у смолянки проходило в полуголодных условиях существования. Растущему организму требовалось много питательных веществ.
Жизнь в суровых спартанских условиях ожесточала детские сердца. Мы были не только злы и обижены на жизнь, но и усердствовали в том, чтобы сделать жизнь невыносимой для своих ближних. Будь это хоть кто, учитель или смолянка из другой кучки. Мы старались досадить противнице, а если таковой не было, то выискивали их. Если кто отступался от неписаных правил, которые мы неукоснительно соблюдали, то мы того гнобили.
Всё же иногда мы раскаивались в содеянном, однако становились противными сами себе. Как бы там ни было, осознание того, что так нельзя жить, сотворяя зло, отравляло нашу жизнь.
В среднем Синем классе, мы употребляли свою энергию не на совершение добрых дел, отнюдь, нет!
Я и Аннета Жаклин в числе немногих сирот, у которых не было родственников, оставались на лето в Смольном институте. Полную сироту Дарью Ерофееву, у которой был благодетель император Николай Второй, увозили отдыхать в Царское село.
    Летом на уроки не ходили, учителя разъехались, и даже те, кто жил во флигеле Смольного института, уезжали отдыхать.  В Смольный институт приезжала царствующая императрица, и она с брала с собой гулять в институтском саду меня и Аннету Жаклин. Её величество на французском языке расспрашивала, как нам живётся, не скучно ли нам находиться одним без подруг.
     – Да, будет известно вашему величеству, что одиночество доставляет нам больше радости, чем постоянное наличие большого числа подруг. Мы предполагаем, и вы согласитесь с нами, что уединение способствует тому чтобы развивался философский склад ума. – Отвечали мы обе на французском языке.
   Императрица весело смеялась, и отвечала, что нашла нас весьма остроумными девицами.
    Лето мы проводили время за чтением книг, которые брали в институтской библиотеке. Так же с упоением читали запрещённые французские романы, которые разными путями попадали к нам в руки. Временами городские врачи наведывались в Смольный институт и устраивали консилиум, так как здоровье Аннеты Жаклин ухудшилось и у неё появился болезненный кашель. Было принято решение отправить её для поправки здоровья на лечебные минеральные воды.
      Я провожала свою подругу прямо из лазарета. Аннета Жаклин и других смолянок у Парадного входа в Смольный институт ожидали кареты. С вокзала на поезде они должны были отправиться в водно-грязевую лечебницу, которая находилась в Тульской губернии. А меня вскоре отправили отдыхать в бойскаутский летний лагерь, который находился около Царского села.


Лето прошло необычно быстро и показалось весьма кратким явлением. Смолянки, которые на каникулы родители увезли домой, в скором времени вернулись в Смольный институт. Они были полны впечатлений от встречи с родным домом и родителями. Но вскоре институтская серая обыденность быстро заняли девичье сознание, хотя смолянки продолжили учёбу, набравшиеся новых сил.
Преподаватели вернулись с отпуска, и мы приступили к занятиям. Было одно нечто важное и значимое для нас, мы почувствовали, что заметно повзрослели и изменились. Особенно это ярко обнаружилось, когда мы увидели новичков первогодок.
Невольно мы испытали сильное удивление, когда увидели малышей-смолянок и невольно сравнивали себя с новичками. Мы непроизвольно задавались вопросом, неужели мы тоже были такими?
Маленькие смолянки, недавно поступившие в Смольный институт, с удивлением   озирались по сторонам. Их взгляды непроизвольно останавливались на предметах, которые нам, смолянкам из среднего Синего класса казались привычными. Новички казались нам мелкотравчатыми и несовершёнными существами. Создавалось такое ощущение, что малыши прибыли в Смольный институт из другого, нереального для нас мира.
Малышей-смолянок ставили в строй, им приказывали что-либо делать, но они поначалу не понимали, что именно от них требуется. Они смешно галдели и по сто раз переспрашивали. Пепиньерки и классные дамы объясняли малышам, а они не могли сразу сообразить, что именно надо делать. Мы потешались над ними, и в лучшем случае противопоставляли себя им, сравнивая, чтобы лучше уяснить, какими мы были раньше, и какими стали теперь. Однако маленькие смолянки удостаивались не только улыбок, стоило глянуть на них, находили многое смешное.
Глаза маленьких смолянок были наивными, они толпились и не знали, что предпринять в каждом конкретном случае. Терялись, когда слышали звон колокольчика, не зная, какие на данный момент им следует предпринять действия. Интересно было не только наблюдать за ними, но и слушать их, и это вызывало смех. На лицах их не читались грустные выражения, и у них не были уставшие взгляды, и они выглядели весёлыми детьми. Первогодки-смолянки были полны радостных ожиданий от пребывания в институте благородных девиц.
Однако в самом скором времени они должны были горько разочароваться. Смолянки-новички ещё не понимали, куда они попали: веди им предстояло жить в казённом заведении, а не дома. Недавно поступившие смолянки мало догадывались о том, что временами им будет плохо, и даже станет тошно жить. Им будет плохо от того, что рядом с ними не будет родителей, и они не будут чувствовать на себе их сердечную заботу.
Разве малыши могли предвидеть, что вскоре станут сильно скучать по дому, когда подолгу не будут видеть родных, что им придётся видеть родителей лишь в Приёмные дни. Разве они могли предполагать, что им, ещё маленьким девочкам придётся рано осознать, что значит жить, быв оторванными от дома и родных. В самом скором времени им придётся узнать, что такое настоящий голод и холод. Для них станет очень грустным открытием, что жизнь в Смольном институте абсолютно не такая, как представлялась раньше.
Что там не говори, а многим маленьким девицам было только семь лет отроду.
Маленькая благородная девица на себе должна была испытать невыносимую боль телесных наказаний и узнать горькую правду о том, что человеку, будь он даже ребёнком, надлежит преодолевать трудности.


Клавдия Котомкина как-то перед отбоем столкнулась в коридоре с новенькой смолянкой. Купчихе даже захотелось пощупать малышку, чтобы удостовериться в реальности увиденного.
- Привет, мадемуазель конфулька, -  обратилась к младшекласснице, Клава Котомкина. После задала вопрос, - как вам, здесь обитается?
- Знаете, мадемуазель среднеклассница, как-то не привычно, - ответила первогодка. - Хотя Большой зал великолепен. Особенно впечатляет портрет Екатерины Великой. Матушка-государыня изображена премудрой, и кажется, что, если   бы прожила бы поболее, то государство наше завоевало бы полмира. Носок сапога нашего великоросского солдата пренепременнно окунулся бы в воды Индийского океана, доживи императрица до наших дней. Что не удалось Наполеону, завоевать Персию, то удастся нашему государю императору, если его величество поведёт наши славные войска на завоевание новых стран м народов
 - Да, да, - радостно подхватила Клава Котомкина. - Скоро начнётся Большая Европейская война и мы завоюем не только Константинополь, но и Персию. А вы, мадмуазель, мне сдаётся, патриотка и обожаете нашего императора.
  – Естественно, ведь я дворянка и мы принадлежим к славному княжескому роду. Я здесь, мадмуазель, в Смольном институте благородных девиц, потому что обласканы государем императором и императрицей.
 – О, глазам своим не верю, кого я имею счастье видеть и слышать? Настоящего сноба в юбке из романа Теккерея «Ярмарка тщеславия»
– Не читала этот роман, но я слышала, что быть снобом хорошо, тем паче это пришло из обожаемой мной Англии и мне почему-то кажется, мадмуазель, что вы тоже сноб.
– Ха-ха-ха! Вот умора, не могу! Ладно, буду для вас снобом, так и быть, - рассмеялась Клава Котомкина. После промолчав, сказала доверительным тоном, - но многим смолянкам здесь в институте плохо. Затем на душе становится гадко и мерзко.
- Нет, у меня так не будет, поскольку я счастлива, что меня приняли в Смольный институт. Маман так радовалась, что я хорошо сдала вступительные экзамены.
- Но сколько лет вам, сударыня, позвольте задать вам нескромный вопрос?
- Записано в приходской церкви, что мне только шесть лет, но справку взяли, что все семь.
- А как вы, мадемуазель конфулька, сдали экзамены?
- Сдала все предметы на двенадцать баллов. Я с трёх лет научилась читать и говорить по -французский.
 - Кроме того, что вы сноб, – вы ещё вундеркинд, - произнесла Котомкина и рассмеялась. Весьма редко встречается совмещение таких важных для благородного человека качеств, как снобизм и вундеркидство.
- Однако, не это важно, огромное значение имеет совсем другое, как наше сознание анализирует действительность, чтобы строить умозаключения.
- Не будем вдаваться в долгие дискуссии по поводу явления вещей! – сказав это, Клава Котомкина рассмеялась. Затем в конце поинтересовалась, - а откуда вы к нам прибыли, мадемуазель младшеклассница? Извините за столь ярко выраженное любопытство. Так вот, мы питерские.
- Извольте, сударыня, услышать ответ. Мы, смоленские, князья Стародубско-Ольховские, от Рюрика ведём свой род.
- Но что вы здесь делаете, мадмуазель княжна Потеряшка? - жеманничая, спросила Клавдия Котомкина.   
Задав такой вопрос, она не удержалась и снова рассмеялась. Такими добродушными и наивными были глаза у маленькой княжны смолянки Стародубско-Ольховской.
- Я должна получить хорошее образование, самое лучшее в Российской империи. А как я оказалась здесь, пошла искать старшеклассницу, которая взяла у меня домашнее полотенце, расшитое золотыми нитками, якобы для того, чтобы срисовать узоры для урока Вышивания. Так вот, эта старшеклассница затем сказала, что не отдаст обратно, так как не положено, всё равно отберут и выдадут казенное. Я была поражена наглым обманом, и хочу обратиться к старшеклассницам, чтобы они пособили мне в возврате моего имущества.
- Пойдём, - взяв за руку маленькую смолянку, произнесла Купчиха, - разберёмся с ней, мадмуазель княжна Потеряшка. За такой поступок следует наказать кусочницу.

Когда вошли в спальню к старшеклассницам, Клава Котомкина увидела институтку из Старшего класса. Это была баронесса Полина Фельдман, которой мы дали прозвище мадемуазель Поле Мужика.
- А вот и она сама! - обрадовано воскликнула маленькая смолянка.
Первым делом Клавы Котомкина спросила у старшеклассницы Поли Фельдман.
- Что ты делала у малышей?
- Для чего ты сама здесь оказалась? - в свою очередь спросила старшеклассница Полина Фельдман, при этом в глазах её выразилась затаённая злоба.
 – Зачем взяла домашнее полотенце у конфульки? - спросила Котомкина, надвигаясь на институтку старшеклассницу. Затем произнесла, – а ну, верни, кусочница, а то…
– А то что, договаривай, конфулька сама мне дала. Вали отсюда, а то врежу. Ты сама кусочница.
С этими словами институтка Фельдман накинулась на Котомкину, и они начали драться. Клавдия Котомкина, была младше, однако знала приёмы рукопашного боя, которыми обучила её графиня Попадуева-Смутковская.
Кусочница из старшего Белого класса была повержена и лежала на полу. Котомкина Клавдия продолжала держать бойцовскую стойку. Малыши-смолянки с восхищением глядели на Котомкину Клавдию.
- Так её! Так, кусочницу! – с восторгом произносили малыши. Затем маленькая смолянка задала вопрос, - а что такое кусочница? 
- Это самое у нас в Смольном плохое слово, хуже некуда. Быть можно хоть кем, но только не парфеткой-наушницей и кусочницей. Нельзя сдавать подруг и красть кусок хлеба у своей одноклассницы, такой же девицы, как и ты сама, или съесть гостинцы, которые предназначены для всех.
- Теперь понимаю, кто такая кусочница и парфетка, сказала маленькая Маша Стародубо-Ольховская.
- Мы тоже это поняли! - дружно произнесли малыши-смолянки, которые окружили их.
- Пошла я, княжна Потеряшка, я к вам попозже загляну, принесу гостинцев. Сегодня после отбоя пойду с отчаянными девицами к сторожу Тимофеевичу, которого мы зовём месье Старый Пудель, чтобы сходил в лабаз.
- А разве так можно? - удивлённо задавала вопросы маленькая княжна, - а почему сторожа пуделем назвали, разве похож он собаку?
-Да, внешность чем-то смахивает на собаку, - со смехом ответила Купчиха Котомкина и добавила. за деньги всё можно принести в институт.

    Наша классная дама графиня Попадуева-Смутковская два раза в неделю проводила с нами занятия по Спецподготовке в полуподвальном тренажёрном зале. Она не могла нарадоваться на смолянку Аннету Жаклин, которая хорошо овладела многими приёмами ведения рукопашного боя. Даже один раз моя маленькая подруга смело вступила в показательный бой с Клавой Котомкиной, которая была выше ростом и намного здоровее Аннеты Жаклин.  Клавдия падала на пол, всё отделение восторженно кричал: «Браво!»
Спасённая нами крыса продолжала жить в сушилке. Месье Крыся Васька Грызунович привычно обитал у себя в подвале. После отбоя он прибегал в спальню, чтобы юркнуть в постель к Аннете Жаклин, и навестить свою любимую хозяйку. Месье Крыся Васька иногда пропадал на неделю, и Аннета Жаклин переживала, если долго не появлялся её питомец.
Иногда мы с Аннетой Жаклин убегали с занятий, своим ключом открывали двери в полуподвальное помещение, чтобы в чулане весело провести время. Приносили покушать питомцу и звали Крысю Ваську, и он подбегал к нам. Ночью его, бегавшего на трёх лапках, не раз видели в коридоре дежурные классные дамы. Но каждый раз, когда месье Крыся Васька оказывался в спальне, то след его терялся.
С криком, что сюда к нам в спальню забежала крыса, вихрем влетела учительница великоросской словесности княгиня Лежаева, которая дежурила в институте. Мы заверили испуганную мадам в том, что ей померещилось, так как мы ничего не видели. Дежурная дама, от удивления хлопая глазами, всё же поверила нам. А когда она ушла, то смолянки радостно подбегали к аннэтиной кровати, чтобы погладить ручную крысу. Удивительно, месье Крыся Васька  не вызывал у смолянок ужас и отвращение, которые обычно люди питают к тварям подобного типа.
К этому маленькому зверьку, который любил свою хозяйку, смолянки испытывали особенные, почти нежные чувства. Необычайно интересно было наблюдать, как месье Крыся Васька обнюхивал эннэтиного плюшевого мишку. Смешно по-дружески трогал Мишутку лапкой.
 Аннета Жаклин придумывала всякие истории и рассказывала о том, какие происходили события в крысином королевстве с его крысиным величеством. Как доблестное крысиное войско, предводительствуемое молодым королём Крысей Васькой Первым, сражалось по всему Санкт-Петербургу со смелыми и отважными котами, и нередко обращала их в бегство.
Как-то раз после отбоя мы услышали, что кто-то скребётся под полом. Это оказался Васька Крыся, который имел сообразительность сделать тайный лаз, чтобы без всяких помех свободно навещать свою хозяйку.

Мы долго ждали этого бала и готовились к нему. Должно было состояться праздничное торжество, устроенное по поводу знаменательной даты, связанной с коронацией нашего императора Николая Второго из династического Дома Романовых.
Прибыли на праздник англичане во главе с послом лордом Бьюкененом и полковником Сомервиллем, который, кроме того, что был на то время известным писателем, ещё и возглавлял Восточный отдел Королевской разведки.
Фрейлины его величества следили за тем, чтобы никто из высокопоставленных гостей не скучал, и присутствующих развлекали беседой. Бывшие смолянки особенным образом старались, так как были не только украшением высшего общества, но и его великолепным отражением. Фрейлины получили хорошее образование в Смольном институте благородных девиц. К тому же они были сведущи в различных областях науки. Бывшие смолянки были начитаны, и читали французские романы на языке оригинала. Уже после выпуска просмотрели все известные на то время кинофильмы, которые крутили в российском синематографе. Так что посланникам не приходилось скучать с фрейлинами. Послы живо переговаривались с милыми и общительными девицами двора его величества. Высказываний и шутки, произнесённые ими на французском и английском языке, были остроумны и блестящи и почти всегда были сказаны месту.
Мы смолянки с благовейным трепетом взирали на фрейлин. Каждая из нас в душе мечтала стать девицей двора его величества. Они были одеты в придворные белые платья, носили золотою брошь, усыпанную бриллиантами. На броши была монограмма или императора Николая Второго, или Императрицы в зависимости от того, какого двора его или её величества девицами они были. Фрейлины были незаменимы на званных придворных вечерах, куда приглашались послы иностранных государств. Девицы Двора Его Величества имели доступ к государственным тайнам и некоторые из них служили в великоросской императорской контрразведке. На этом праздничном вечере в Смольном институте присутствовали посланники и дипломаты нескольких иностранных государств. Поэтому фрейлины не только развлекали гостей, свободно переходя с немецкого на французский, с английского и на итальянский, но и выуживали нужную информацию, чтобы затем её передать старшей фрейлине мадам Фу-фу. Прибыл посол Итальянской республики, и он, как говорят дипломаты, зондировал почву с англичанами, чтобы договариваться об условиях участия на стороне Антанты в Великой Европейской войне.
На празднике отдельно присутствовала английская делегация во главе с сэром и пэром Англии, двоюродным братом короля Англии сэром Роджером, который не носил усов и бороды, но удивительно был похож на Николая Второго. В этой английской свите рядом с послом лордом Бьюкенен почти всё время находился красивый князь Юсупов, про которого говорили, что у него скандальные любовные связи с мужчинами. Князь Юсупов о чём-то с большим оживлением говорил английскому послу сэру Бьюкенену. Из Лондона гости прибыли с единственной целью, заручиться поддержкой российского императора для урегулирования вопросов о новых кредитах и заключения тайного договора. Князь Юсупов был ключевой фигурой в этих переговорах, так как собрал вокруг себя англоманов в Российской империи. После этой встречи лондонские банкиры должны были выдать России огромный заем на осуществление закупок большой партии вооружения. Готовились к Большой Европейской войне и только ждали удобного случая, чтобы развязать новую кровавую бойню.
Промеж себя присутствующие сообщили, что английских гостей ожидают сюрпризы, и это несколько оживило английских посланцев, которых было много в Большом зале. Началась торжественная и обязательная часть празднества. Ведущая праздника княжна Лигошаховскаясо сцены громко объявила, что императорская директриса графиня Бульдовская будет держать речь.
   - О, эти прелестные воспоминания, о, эти наши счастливые времена! Приют невинности и мира – наш Смольный институт, который всегда был для нас, страждущих знаний, источником чистых побуждений, - с руками, возведёнными к портрету Екатерины Второй, прокричала графиня Ольденбульдовская. Окинула глазами присутствующих, и неожиданно расплакалась от избытка чувств, однако быстро взяла себя в руки, и торжественным голосом продолжила, - благовеем перед тобой, наша августейшая и великодушная императрица наша, положившая первые основания нашего заведения, достойного тебя, прими здесь выражение столь заслуженной тобою благодарности. Да, не изгладится память о тебе, матушка-государыня, в самые отдалённые века! 

Смолянки разместились у колонн на лавочках, стоящих в три ряда, одна выше другой, которые примыкали к стене. С высоких лавок было удобно наблюдать за тем, что происходит в Большом зале. Смолянки с большим нетерпением посматривали по сторонам, ожидая, когда начнутся бальные танцы, чтобы идти танцевать кадриль. Старшеклассницы загодя выискивали в толпе приглянувшихся молодых кавалеров. Особый интерес для них представляли господа юнкера, одетые в военные мундиры. С кожаными ремнями, обтягивающими их талии, и со свивающимися на ремешках кортиками с золотой чеканкой они выглядели великолепно.
Вслед за институтским хором, исполнившим Государственный гимн, объявили новый номер. На сцену вышли две девицы старшего Белого класса. Они сыграли на рояли в две руки, показав мастерство виртуозной игры.
Им долго и восторженно аплодировали. Затем следующим номером вышла красивая среднеклассница Дарья Ерофеева с императорской лентой благодетеля Николая Второго. Как объявила ведущая, это был любимый танец матушки-императрицы Екатерины Великой. Дарья танцевала с бубном в руках, исполняя испанский танец «Болеро».
Вышли на сцену институтские девицы из старшего Белого класса. Ими был представлен дуэт из мужеподобной княжны Ратынской, которой девицы дали прозвище мадемуазель Ромео, и ведущей красавицей княжной Сикоро-Одолевской. Две княжны с особенным чувством и очень мило начали петь итальянскую народную песню «Вечер в Сорренто». А в середине песни Ратынская взяла за талию Сикоро-Одолевскую, которая нежно положила ей на мускулистые плечи свои изящные руки. И они вдвоём закружились в медленном вальсе, исполняя песню о вечернем Сорренто, где гуляет много влюблённых пар.
 - Ну, это слишком! Старшеклассницы нежно и непристойно прижимались друг к другу, -послышались недовольные голоса старых царедворцев. – Судари, ведь с непозволительной страстью друг к другу поют.
На английских гостей выступление дуэта произвёл другое впечатление.
- Браво! - громко прокричали британцы. После добавили с радостными возгласами, – sweet pair! (сладкая парочка (англ.).)
- Вот это сюрприз! - громко произнесли из первых рядов представители знати и особы двора его величества.
- Вот это сюрприз! - произнесли в крайнем удивлении смолянки.
При этом император Николай Второй не проронил ни слова, и лицо его оставалось холодным. Было известно, что государь император был любителем балетной музыки и танцев. Музыканты, как обычно, играли институтские, так как недостатка в хороших исполнителях на инструментах не было, однако все сходились на мнении, что смолянки играют и поют с особым чувством. Исполняя песни, они трогали за душу и доводили до слёз многих придворных особ, в том числе и признанных ценителей классической музыки. Особенным образом музыка, исполняемая смолянками, умиляла государыню императрицу, которая, нисколько не стесняясь, на глазах у всех вытирала платочком слёзы. Особенным образом её величество трогало исполнение   смолянками грустных и печальных мелодий.
- Царственные супруги суть, как две половинки, составляют противоположности единого, - поговаривали приближённые особы двора его величества. - Государыня императрица слишком чувствительна, и душа её открыта для всех. Очень добра и отзывчива, и никогда не остаётся безучастным к горю людей. Государь император, полная противоположность её величеству, холоден и безучастен ко всему. Даже когда ему доложили во всех подробностях об обстоятельства Кровавого воскресенья, когда шествующие хотели только вручить петицию, холодно произнёс: «Каждый от жизни получает своё». Отдавая приказ коменданту Зимнего дворца стрелять по толпе народа, среди которых было много женщин и детей, его величество в присутствии придворных произнесли: «Жестокость необходима, чтобы народ знал, что царская наша власть карает тех, кто не хочет жить смирно, надо быть послушными своему монарху, а не требовать».
Государыня императрица молилась после расстрела и гибели людей, просила о прощении души невинно убиенных.
Вскоре мы оказались свидетелями необычной сцены. Сразу же после выступления мужеподобная княжна Ратынская устроили скандал, как стало нам всем известно, из-за чувства ревности к красивой княжне Сикоро-Одолевской.
- Тебе писала записку об обожании девица из старшего класса? - кричала ревнивая княжна Ратынская.
- Угомонись, прошу тебя, пожалуйста! - просила княжна Сикоро–Одолевская. После чувственно и пафосно добавила, – как ты мне надоела, ты не можешь даже себе представить.
При этом она убегала от своей мужеподобной обожательницы. Та бегала за ней, чтобы догнать и получить объяснение.
- Я не хочу ни видеть тебя, ни слышать! - кричала красивая княжна Сикоро-Одолевская.
При этом она бросала взгляды, полные ненависти, на княжну Ратынскую.
- Sweet pair! (сладкая парочка (англ.).) - перешёптывались смолянки. – Шерочка выясняет отношения с машерочкой.
Среди нас быстро распространился слух, что мужеподобной княжне Ратынской  изменила красивая княжна Сикоро-Одолевская, которая состояла с ней в песенном и танцевальном дуэте. Эту институтку, голубоглазую блондинку, которая была необычайной красоты, многие обожали. Однако она любила красивого юнкера князя Лигошаховского, которого после неудачной попытки принудить к бегству институтку, больше не пускали в институт на Приёмный день, праздничные концерты и балы.

Вскоре институтская прислуга и швейцары принялись выносить рояли, и мы быстро забыли о выступлении этого необычного дуэта.
Концертные выступления закончились, пришло время другой части праздника. Мы долго и с нетерпением ждали, когда начнутся долгожданные бальные танцы.
Был объявлен бал, и весь Большой зал пришёл в движение
При полном параде с духовыми и струнными инструментами на бал прибыл императорский оркестр. Танццеремониалмейстер его величества танцующей походкой, подпрыгивая, приглашал всех танцевать.
- Мэдамы и месьё! - громко звал придворный мастер танцев. - Становитесь в ряд!
Старшелассницы со всех ног бросились, к юнкерам и молодым военным, облачённым в мундиры, чтобы с ними встать в ряд. Молодые люди были одеты во фраки и на головах их водружались цилиндры. Однако было то немаловажное обстоятельство, что кавалеров на все смолянки не хватало. Некоторые старшеклассницы приглашали своих обожательниц. Мужеподобной княжне Ратынской нравилась девица из среднего Синего класса красивая Дарья Ермолова, и та была приглашена на танец.  Следом за ней к нашему среднему Синему классу подошли другие девицы из Белого класса. Но к большой чести наших одноклассниц, они уклонились от такого проявления нездорового интереса смолянок друг к другу. Вскоре по залу разнеслась танцевальная музыка.
Кадриль танцевали учителя со своими лучшими ученицами из старшего класса. Но больше танцевали девица с девицей или, как говорили тогда, шерочка с машерочкой.

После бала нас одарили подарками и с полными корзинами гостинцев мы вошли в дортуар. Разделив гостинцы поровну, мы расселись кучками. Поедая вкусняшки, принялись обсуждать, кто, как и с кем танцевал. Сидели допоздна и делились впечатлениями от бала.         
- Назревает Большая европейская война, и наши славные великомалороссы готовятся вместе со своими союзниками вступить в бой с врагами империи.  Наш великомалоросский народ, который любит своего императора, готов принести себя в жертву, чтобы освободить от турок Константинополь, чтобы он снова стал православным!  - с большим пафосом произнесла княжна Мэри Лигошаховская.
  Мы дали ей прозвище, мадмуазель Патриотка. Княжна Мэри и раньше постоянно приходила к нам в спальню, который занимало наше Особое отделение. Княжна особо и не дружила с николаевками, смолянками из своего Николаевского отделения. И вскоре по рекомендации деда, князя Лигошаховского, который когда-то руководил Царской Охранкой, её перевели к нам в отделение для девиц специального назначения. Под руководством графини Попадуевой-Смутковской и инструктора княжна Мэри проходила вместе с нами спецподготовку и обучалась рукопашному бою. Мечтала стать разведчицей и служить царю и Отечеству, став в нашей империи одной из первых девушкой-офицером.
 - Нам надо жить со всеми народами в мире. Нам не надо воевать за Константинополь и Дарданеллы, - произнесла красивая смолянка Дарья Ерофеева. 
Мы её продолжали звать мадмуазель Лейтенантская Дочь. Она в нашем отделении ненавидела войну, и это при всём том, что носила ленту с золотым вензелем Н. II. своего благодетеля государя императора, который отнюдь не был миролюбивым и любил войны, мнил себя великим полководцем и даже очень гордилась этим. Считалась у нас трусливой пацифисткой, хотя у неё на границе геройски погибли родители.
 - Балканские славяне томятся под игом Австро-Венгрии, и мы великомалороссы станем под знамёна нашего государя императора, чтобы идти на войну, – объявила княжна Лигошаховская. Затем добавила в конце своего патриотического выступления, - англичане к нам прибыли неспроста, девицы.
Вскоре у нас возник спор по поводу того, когда и как начнётся Большая Европейская война, и где, на каком фронте государь император лично будет руководить войсками.
Мы угомонились только, когда в спальню вошла классная дама, мадам Мельникова, которая дежурила в ту ночь. Она сделала нам замечание. Потребовала потушить ночник и ложиться спать.

      Как-то в один из дней, случилось нечто из ряда вон выходящее.  Пансионерок и преподавателей потрясло то, что мужеподобная и некрасивая княжна Ратынская и неписаная красавица княжна Сикоро-Одолевская, красота которой всё больше расцветала, взявшись за руки, встали на окно и выпрыгнули с окна третьего этажа. После неудачного романа с молодым и красивым юнкером, князем Лигошаховским, родственником нашей одноклассницы, красивая княжна почти всегда была окружена обожательницами, которые восхищались её красотой. Здоровая и мужеподобная княжна Ратынская всячески старалась оградить красивую княжну от обожания. Стоило только смолянкам увидеть их в месте, как раздавались перешёптывания и смешки.
      – Опять шерочка и машерочка вместе, - переговаривались смолянки. После добавляли, – sweet pair! (сладкая парочка (англ.).).
    На перемене произошла эта страшная трагедия. Одноклассницы видели, как две княжны открыли окно на третьем этаже института и взобрались на подоконник. Перед тем как совершить смертельный прыжок, они поцеловались в губы. Да так и застыли, но ненадолго. Сладкая парочка торопливо выпрыгнула из окна.
    Смолянки Белого класса бросились к окну и увидели, как их одноклассницы лежали на мостовой в луже крови.
     С ветвей деревьев вспорхнуло вороньё, и раздалось громкое карканье. В институтском дворе залаяли сторожевые собаки, которые учуяли кровь.
     Пепиньерка побежала в Учительскую докладывать о чрезвычайном происшествии. Смолянки замерли от ужасной картины, которая представилась им из окна. То, что они увидели, привело их в ужас. Раздались многоголосные истошные крики перепуганных смолянок. Подбежала и выглянула в окно учительница великоросской словесности княгиня Лежаева.
    - Караул! А! Помогите! - пребывая в ужасе от увиденного, истошно завопила учительница словесности. - Две старшеклассницы выпрыгнули из окна!
   Высунулись головы смолянок из других окон. Сильное любопытство заставило смолянок открыть окна.
 – Смотрите, девицы, месье Стережём Бережём бежит к двум телам, лежащим в крови! – кричали, смолянки, смотревшие из открытых окон. - За ним несётся мадам Любовь Бульдожья!
     Императорская директриса и полицмейстер Серёгин быстро оказались на месте падения старшеклассниц. Полицмейстер незамедлительно начал привычный осмотр места происшествия. Подошёл институтский доктор месье Папочка Ерёма, который привычно принялся щупать пульс.
 Неожиданно доктор сильно встрепенулся.
     - Пульс есть!
     - Карету быстро к выходу, одна ещё живая, дышит! - кричал полицмейстер, суетливо переворачивая для осмотра другую воспитанницу. Затем добавил, -  а у этой мозги вытекли из разбитого затылка, знамо, кончилась!
      Подбежали охранники и швейцары, быстро подняли и уложили на брезентовые носилки княжну Ратынскую, которая пришла в сознание.
      - Институтка Ратынская жива, - услышали мы новость.
 - А ну немедленно закрыть окна! - кричала императорская директриса.
     Свисающие щёки графини Ольденбульдовской сильно тряслись от возбуждения. Около погибшей привычно суетился месье полицмейстер. Мадам Любовь Бульдожья окинула взглядом закрытые окна, и нагнулась над трупом старшеклассницы Сикоро-Одолевской.
 - Надо же такому случиться! - произнесли её высокоблагородие. Затем сиятельная графиня Ольденбульдовская добавила, - какая красивая!
    Через некоторое время в Смольный институт прибыло жандармское начальство и следователи, которые незамедлительно приступили к расследованию. По Санкт-Петербургу уже разнеслась весть о том, что две институтские девицы, не выдержав невыносимых условий выбросились из окна третьего этажа. Столичные журналисты и репортёры газет с блокнотами толпились у входа во двор Смольного института. Переговаривались между собой, ожидая новостей, и на лицах присутствовало оживление. Газетчики деловито ожидали с нетерпеливыми лицами, однако их не пускали, и, посланные главными редакторами новостных изданий, они уже готовили в уме статьи о чрезвычайном происшествии. Некоторые газетчики, не ожидая, когда их впустят в Смольный институт, быстро строчили заметки. Статью о самоубийстве благородных девиц следовало в экстренном порядке разместить в утреннем выпуске газет и непременно на первой полосе.   
Императорскую начальницу вызвали в Большой зал. Последовали расспросы следователей и жандармов. Толстый императорский обер - прокурор в генеральской форме незамедлительно прибыл по такому чрезвычайному случаю.
  - Позволю лишь отчасти проводить следственные мероприятия в Смольном институте и не разрешаю устраивать допросы благородных девиц, чтобы не травмировать их юные души, - сначала заявили её сиятельство графиня Ольденбульдовская. После добавила, - что здесь расследовать, итак всё ясно. Такое случается, разум помутился у отроковиц. У нас в институте жили в тепле, довольстве и заботе, накормлены были. Так что ещё им надобно было?   
     Затем последовало сообщение директрисы о том, что эти две княжны были из знатных, но захудалых древних княжеских семейств, которые вели свой род от Рюриковичей. Эти князья не могли похвастаться богатством, имея заслуженную славу, отмеченную на поприще служения царю и Отечеству. Однако эти князья были обедневшими, и кормились государством. Поместья князей Сикоро-Одолевских, а также Ратынских пришли в запустение, а хозяйства их разорились.
. Так же отдельно графине были заданы вопросы, выясняющие обстоятельства происшествия. Затем императорский обер-прокурор испросил разрешение допросить благородных девиц,
   Были записаны следующие показания, которые дали одноклассницы. Княжна Сикоро-Одолевкая была девушкой необычайной красоты. Стоило только глянуть на голубоглазую красавицу с томным взглядом, как необыкновенная красота приводила в невольное восхищение. Было много обожательниц у этой красивой пансионерки. Воздыхательницы писали ей записки. Однако это не шло ни в какое сравнение с тем, какие страстные чувства испытывала к ней княжна Ратынская. Эта старшеклассница, мужеподобная и некрасивая, которую звали шерочкой, так сильно ревновала, что вскоре остальные обожательницы отстали от необычайно красивой княжны, которая стала для Ратынской машерочкой. Императорский обер-прокурор со следователями решили закрыть дело, не найдя состава преступления.
Ими была дана рекомендация провести собственное расследование случившегося и дать в письменном виде отчёт обер-прокурору о том, что было выявлено.
     Вскоре после этого происшествия, её высокоблагородие императорская директриса, графиня Ольденбульдовская вместе с институтским полицмейстером Серёгиным провела внутри институтское расследование случившегося. Однако осталось загадкой и не раскрывалось, что выяснили её сиятельство и полицмейстер. В любом случае, это происшествие стало чрезвычайным, и ложилось пятном на репутацию Смольного института. Члены высокочтимого императорского общества презрения благородных девиц, куратором которого состояла вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, провели экстренное заседание, на которое были приглашены императорская директриса и институтский полицмейстер. Затем их вызвали на экстренного заседание Императорского Попечительского Совета, куратором которого с недавних пор стала царствующая императрица.

    Отпевали княжну Сикоро-Одолевскую в институтской церкви. Ввиду того, что воспитанница была самоубийцей, посчитали, что сделано это было ею по несовершеннолетию, то есть ребёнком, так как ей было от роду только пятнадцать лет. Такое распоряжение вынес его первосвященство правящий архиерей, с которым имела встречу её сиятельство, мадам императорская директриса.

    Наш средний Синий класс прибыл строем в институтскую церковь, чтобы проститься с погибшей выпускницей. Институтский священник громким басом читал молитвы «Последование по исходе души от тела».
     – Даже в гробу мёртвая она красивая СикороОдолевская.
Держа свечки в руках, перешептывались смолянки.
     Огромная борода священника дрожала, когда он громко возглашал «Вечная память». Стройными девичьими голосами среднеклассницы подпевали хором. После разрешительной молитвы провожающие смолянки тушили свечки, но они долго не задувались.
    - Красивая ведьма лежит в гробу! Смотрите, девицы, улыбается, хотя мозги у неё вытекли! - с шептались перепуганные смолянки. После крестились и произносили слова молитву. Чёрт, чёрт, только не меня, послышались испуганные голоса смолянок.
     - Пощади мя, Господи, в час Страшного Суда твааго. Аминь!
     Вслед за этим суеверные смолянки принялись вразнобой произносить «Молитву над обуреваемыми от злых духов».
    Смолянки тушили свечки и подходили прощаться к покойнице, в руках которой была иконка. Казалось, что княжна Сикоро-Одолевская улыбается. Как обычно, просили прощение у почившей, целуя на лбу венчик и икону, которую поместили на груди. Смолянки испугано взирали на прекрасное лицо покойницы.
   - Изыди, Демон, ибо кто стал тёмным, - читая молитву, произносила Дарья Егорова со страхом в глазах.
   Неожиданно герцогиня Кристина Суоми-Ингерманладская стукнула её по плечу и со смехом прокричала ей на ухо:
    - Отдай мою душу!
    - Дура, что ты делаешь, Кристина! - одёрнули её одноклассницы. - У мадмуазель Лейтенантской Дочки сейчас от испуга случится обморок.
    Затем кто-то чуть слышно произнёс у изголовья усопшей, и это следовало расценить как страшное кощунство.
     - Лучше бы умерла мужеподобная шерочка Ратынская, чем красивая машерочка Сикоро-Одолевская.
    - Волей судьбы мы умираем, и в Книге Вечности вписаны наши имена, – неожиданно громко произнесла Аннета Жаклин перед гробом. - Вот так мы все и живём, и не знаем, когда умрём. И наша жизнь сравнима разве что с горением свечки. Вот только не ведаем, кто зажёг в нас этот неизъяснимый огонь. Жизнь теплится у человека, и не знаем, когда и кто это затушит этот огонь, и душа отойдёт в мир иной.
     После прощания весь наш средний Синий класс вышел в коридор, и мы продолжили обсуждение того, что сильно волновало каждую смолянку.
    - Шерочка Ратынская ногу сломала. Интересно, как выздоровеет, вернётся ли она к нам в Смольный институт? - спросила у подружек девица Дарья Ерофеева. Затем она поинтересовалась, - как вы думаете, вернётся ли к нам в институт Ратынская?
   -Если вернётся, мадмуазель эта мужеподобная шерочка, то тебе стать предметом для её нового ревностного обожания.
    - Скорее всего, нет, девицы, не примут её обратно в Смольный. Такое выкинуть, боже! Из-за Ратынской погибла благородная девица, которая любила князя Лигошаховского! 
    - После Дениски, сынишки нашей прачки Пелагеи, у которого сторожевой пёс Полкан отгрыз ногу, и насмерть загрыз девочку бродяжку, это второй случай смерти детей в Смольном институте.
    - Девицы, начальство Смольного института ожидает проведение нового расследования в связи с убийством уже не ребёнка подлого происхождения, тем более девочки бездомных бродяг, коих повсюду много бродит. Смерть княжны, весьма родовитой, хоть из захудалого и обедневшего рода, это большое чэпэ.
     - Они тоже, Сикоро-Одолевские, как и Гагарины, Рюриковичи. Варяжская красавица, голубоглазая и светловолосая, красивая, а какая несчастная, мало прожила. Мозги на брусчатку вытекли. Ужас! – произнесла Дарья Ермолова.
    Она у нас в среднем классе была девицей очень красивой, хотя по характеру была весьма сентиментальной. Не зря на неё заглядывалась шерочка Ратынская.
     Перешёптывания кончились, мы выходили из институтской церкви, и крестились. У входной огромной двери, распахнутой настежь, стояли следователи, жандармские и полицейские начальники и отдельно обер-прокурор, которые подошли, когда наш класс был на отпевании. С саблями и кортиками на портупеях, облачённые в форменные одежды, дознаватели, полицмейстеры и полицейские из сыскного отделения записывали в блокноты и составляли акты расследования временами расспрашивали императорскую директрису, и инспектрис, которые столпились около следователей для дачи показаний. Жандармские головы, полицмейстеры и сыщики расступались, когда из церкви строем выходили благородные девицы, и пропускали их. Только, как бы невзначай, бросали пронизывающие и изучающие взгляды на молоденьких барышень.

Мы были поражены вестью о том, что одноклассница из нашего отделения, институтка Люськина наушничала на нас, и была тайным осведомителем у императорской директрисы. За наушничество её ожидало неотвратимое возмездие, которое должно было последовать со стороны одноклассниц, несмотря на то, что она носила ленту своего благодетеля императора.
Час расплаты настал, и это произошло после отбоя.
Особенно возмущалась Клава Котомкина, в голове у неё никак не укладывалось то, как подобное могла позволить себе смолянка из её кучки, в которой они были как сёстры, и делились последним куском хлеба.
- Ну, всё, пришёл тебе конец, доносчица! А то я думала, и всё удивлялась, как это классные дамы всё про нас знают, тем более про меня. А это ты, оказывается, мадмуазель Бедная Люська,  наушничала.
Смолянка Лиза Люськина испуганно озиралась, хныкала, напрасно надеясь на то, что вызовет жалость у своих одноклассниц.
- Я не хотела, девицы! Мадам Злая Любовь Бульдожья обманом заставляла докладывать обо всём, что творится в отделении! -  всхлипывая, выкрикивала наушница с глазами, округлившимися от страха.      
- Ой, не бейте!
- Так мы тебе и поверили, продажная дрянь, - не унималась институтка Котомкина. - подь ко мне, парфеточка, сладкая конфеточка.
С этими словами Клавдия Котомкина, которая была среди нас самая здоровая, схватила Люськину. Начала бить кулаком по телу девочки, стараясь не попадать по лицу.
- Ой, не бейте меня, девицы, я не виновата, сама не знаю, как это так получилось! - бегая по спальне, кричала Лиза Люськина.
– Ах, ты не знаешь, как у тебя это получилось? Куды ты убегашь, Бедная Люська? Нам не надо знать, зачем ты наушничала! Просто, я понять хочу, как мы с тобой один хлеб ели, всё делили поровну в нашей кучке, а ты обо всём, что мы делали, докладывала классным дамам и начальнице мадам Любовь Бульдожьей.
С этими словами Клава Котомкина схватила за волосы Лизу Люськину и повалила её на пол.
На шум в дортуар прибежала дежурная дама, мадам Мельникова.
- Что за шум, что за крики?
- Это мы на завтра спектакль репетируем по Гоголю «Ревизор», отвечали смолянки со смехом. Затем испрашивали разрешение, – можно, мадам, ещё раз прогоним сцену? Там такая очень шумная есть, но весьма поучительная.
- Быстро всем спать! - скомандовала дежурная дама.
Институтские девицы шли к кроватям. Ложились и делали вид, что засыпают. Как только дежурная дама ушла, Клавдия Котомкина снова подошла к Люськиной кровати.
- Подъём, Бедная Люська, тварь!
- Хватит, Котомкина, угомонись! Спать охота, надоело. Тошно на это смотреть, хватит, получила она своё! - раздались недовольные голоса смолянок, которые пытались урезонить её.
     Вмешались отчаянные девицы.
- А ну хватит, кому сказано, Купчиха! Спать охота!
- Ладно, завтра продолжим, так и быть, - согласилась Клава Котомкина.

На следующий день смолянку Котомкину срочно вызвали в Учительскую комнату. После назначения императорским инспектором месье Чеснокова, смолянок не закрывали на ночь в Темнушку. Однако классные дамы оказались изобретательными, и применяли другие строгие. наказания. На этот раз смолянку Котомкину, кроме того, что её лишили обеда, и не взяли кататься в карете, поставили на Позорном Местилище.
Императорский инспектор был категорически против такого наказания, как вывешивание картонки с уничижительной надписью, однако члены Учительского Педсовета настояли на своём. Наказуемых выставляли всё так же на Позорное Местилище, правда, картонку с надписью на шею не вешали.
Езду по городу мы совершили без. мадемуазель Купчихи. Когда вернулись, счастливые и полные восхищения от прогулочной поездки в царских каретах, то нашли нашу одноклассницу стоящей в столовой на Позорном Местелище.
- Не подходить к наказуемой до отбоя, - услышали мы команду нашей классной дамы, мадам Мельниковой.
На следующее утро нас всех потрясла весть о том, что Лиза Люськина сбежала из лазарета. Была послана команда для поимки, составленная из охранников и классных дам во главе с полицмейстером Серёгиным. После увольнения старых охранников, которых снова побили уголовные авторитеты в Таврическом парке, в институтскую охрану набирали мужчин, которые отличались силой и здоровьем. Кроме того, наши новые охранники ещё владели навыками ведения рукопашного боя. На поводке огромный волкодав Полкан послушно сидел у ног институтского сторожа. Мы теперь не подходили к Полкану и он не казался нам милым и забавным как раньше, после того как отгрыз ногу у Дениски, сына кастелянши Пелагеи и насмерть загрыз бездомную девочку. Мы теперь называли пса не иначе как Людоед и желали псу, любимчику вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, чтобы этот огромный среднеазиатский волкодав быстрее сдох.
Новый старшой охраны тридцатилетний Василий Смелый был огромного роста и здоровенный мужчина, и мы ему сразу дали прозвище, месье Вася Смелый Юнга. Старший помощник институтского полицмейстера, ещё молодой человек, любил при разговоре вставлять к слову и не по делу такие слова: «Когда я служил юнгой на императорской яхте.» Специально взяли в охрану института здорового бугая двухметрового роста. Рассказывали, что матросы уважали Ваську за то, что он при драке одним ударом кулака валил самых здоровых и драчливых матросов. Девица Дарья Ермолова из нашего класса начала страстно обожать его. Сочиняла стихи, посвящённые предмету своего обожания. Томно и со страстью в глазах вздыхала, стоило только ей увидеть на прогулке старшого институтской охраны.
Однако подруги со всей серьёзностью заявили Дарье Ермоловой, что не гоже дворянке обожать малообразованного простолюдина, и даже открыто смеялись над ней. Так что она оставила всякую мысль о том, чтобы продолжать обожать человека неродовитого, подлого происхождения.
Удивительное дело, но институтку Люлькину быстро нашли охранники во главе со старшим охраны Василием Смелым. Бдительные дворники увидели её в институтском одеянии, облачённой в капот, необычный для обывателей. При старом режиме дворники были уважаемыми людьми, носили бляху, как знак отличия. Имели свистульки и   являлись осведомителями полиции.
Дворники интуитивно определили, что эта институтская девица сбежала из казённого дома. Бдительные дворники проследили, куда идёт беглянка, и при встрече с институтской охраной ответили на интересующие их вопросы.
Беглянку передали институтскому полицмейстеру Серегину, который водворил её в институтский лазарет, так как она была в крайне нервическом состоянии. Принято было учинить допрос, однако институтский доктор приказал пока отставить больную в покое.
Наш институтский доктор Ерёмин, провёл наблюдение за пациенткой. Задавать вопросы было бессмысленно, так как психическое состояние институтки оставляло желать лучшее. Об этом было заявлено институтскому полицмейстеру, который хотел знать причину бегства из института. Были даны успокоительные капли и немного морфию, кои были накапаны в кружку с лечебной минеральной водой. И после этого месье доктор остался пребывать в надежде на то, что институтка Люлькина проспится и длительный сон окажет на неё лечебное воздействие и расскажет полицмейстеру, что побудило её бежать.
Мы вышли из урока в коридор. Нам следовало идти на обед в столовую, так как прозвенел колокольчик.
Только начали собираться, как прибежали пепиньерки и сообщили нам, что институтка Люлькина бежала из лазарета и её нигде не могут найти. Мы почувствовали неладное, и наши опасения оказались не напрасными.
Мы всем классом побежали её искать. Я в числе немногих побежала в умывальник, и там мы увидели одноклассницу Люськину, которая лежала без сознания на полу. Она раскинула руки и лежала с простыней на шее, скрученной в петле.
У Люськиной хватило сообразительности, чтобы воспользоваться лестницей, оставленной рабочими. Под самым потолком на стене находился железный крюк, который непонятно зачем был вкручен. Ловко привязала к крюку один конец простыни, другой связала в узел. Но крюк оказался плохо закрученным и вылетел, и страшная затея не удалась.
Люлькина проявляла признаки жизни, однако в сознание не приходила. Мы освободили от простыни шею институтки.
- Быстрей к доктору! - кричали мы.
 Мы взяли под мышки одноклассницу, и бегом потащили её в лазарет.

В срочном порядке императорский инспектор месье Чесноков собрал в Учительской преподавателей, членов Педагогической Комиссии, которая была учреждена взамен старого Педагогического Совета. Многие знали императорского инспектора, как человека прогрессивных взглядов и последовательного гуманиста. До назначения на новую должность, он даже сочувствовал итальянским республиканцам, к тому же был ещё и учёным. Он написал научную статью «О нервическом состоянии души благородных институтских девиц», которая одно время получила широкую известность в научных кругах и обсуждалась ведущими умами и светилами науки. Смолянка ласково прозвали его месье Грустный Чиполино (лук (итал.).) так как он любил повторять слова «Как грустно это слышать, коллеги». Некоторые воспитанницы даже были влюблены в него и посвятили ему свои нежные строки.
 - Желание добровольного ухода из жизни ребёнка, в любом случае, должно подвергнуться тщательному анализу, - сделал заявление месье императорский инспектор.  Затем он задал вопрос, - что нам педагогам остаётся делать в таком случае? Коллеги, нам надо знать, что побудило смолянку пойти на такой крайний шаг, как самоубийство. Нам следует принять меры, чтобы подобное ни в коем случае не повторилось!
Княгиня Лежава сказала, что надо сообщить родителям Люськиной, чтобы быстрее забирали свою дочь из Смольного института. Другие преподаватели заявили, что запозднились и давно пора расходиться.
- Случилось такое, господа педагоги, что трудно укладывается в голове, а вы спешите домой! -произнёс императорский инспектор. После добавил с важным видом, - нам следует изменить стиль работы Смольного института.
 Однако это не вызвало со стороны коллег ни большого энтузиазма, ни нужного понимания.
 Через некоторое время за Люськиной приехала её родственница, и мы больше не видели её. Не прошло и года, как до нас дошла весть о том, что Лиза Люськина умерла от простуды.
Что было удивительнее всего то, что, находясь в крайне суровых условиях смольного института, она не болела. Но стоило этой институтке в тепличных условиях пожить немного дома, как она заболела и умерла.
               
Наступал Новый год, а затем должны были пройти рождественские праздники и на репетиции мы под руководством учителя французского языка месье Борисова участвовали в показательном выступлении. .  Ведущими новогоднего праздника должны были выступить в одежде Дед Мороза месье Борисов и Снегурочка, роль которой изъявили желание исполнить фрейлины двора его величества. Аннета Жаклин подготовила пересказ легенды о Святом Бенезе, который построил мост на Авиньон. Высокочтимая публика должна была услышать на французском языке историю о том, как деревенский мальчик, пастушок по имени Бенезе, чудесным образом построил мост на Авиньон и затем стал Святым. После этого мы должны были спеть песню «На мосту Авиньон» и станцевать
Однако после просмотра нашего выступления пошли долгие и жаркие споры о том, какие выступления подготовить на праздничном новогоднем концерте в Смольном институте. Правящая императрица решила в новогодний праздник внести элементы европейской культуры и присутствовала на заседании Художественного совета института. Месье императорский инспектор и директриса выступили в поддержку первенствующие члены Святейшего правительствующего синода выступили против проведения Новогодних ёлок в империи, считая это немецким праздником.
- Я придерживаюсь прогрессивных взглядов и считаю, что русская почва наиболее восприимчива для всякого рода нововведений и питательна для новых всходов в культуре. Расцвет русской культуры ещё произойдёт, считаю, что мы стоим на пороге этого. Я выдвинул свою программу развития Российской империи и пригласил правящую императрицу участвовать в разработке идей соединения элементов русской и немецкой культуры с тем, чтобы затем развитие Российской империи пошло быстрее. К чему мы придём? - задался вопросом учитель французского и сам же ответил. – К новой революции, которая приведёт страну к хаосу.
- Месье Борисов указывал на достойный пример Петра Первого, который вводил в империи нововведения, ломая старый уклад патриархальной жизни. Что мы имеем в данном случае и видим в государстве нашем, что только революционные идеи активно приживаются в обществе, которое выступает против монархического строя.
- Реформы в стране проводятся, но это не наше, а европейское нововведение. У нас должен быть свой путь развития, - возразила княгиня Лежаева. После учительница великоросского языка заявила, -  в Смольном институте Новый год должен пройти, следуя нашим великоросским традициям, никаких ёлок и Святых Николасов, который назвали на русский лад Дедом Морозом! Всё это хотят протащить к нам в страну те, кто против царя и самодержавия.
- Очень символично выглядит Снегурочка, как простолюдинка, она весьма колоритная фигура в том смысле, что олицетворяет собой великоросский народ, - взяла слово учительница вышивания княгиня Сухокотова. – Что нам представляется более целесообразным в данном случае, так это то, чтобы не утвердить выступление труппы под руководством месье Морозова. Песня «На мосту в Авиньон» и притча французские, чуждые нам великороссам. Такие фигуры, как Авиньонский епископ и святой Бенезе не имеют символики для нас великороссов. Какую мысль вы хотите донести до публики? Не кажется ли вам, месье Борисов, что вы эксплуатируете старую французскую идею строить мосты, которые служат единению нации. Но мы, пардон, не французы и у нас свой путь развития. Так что никаких ёлок и дед морозо.в – это не наше великоросское.
По монаршему повелению в Александровском дворце Царского Села должен был пройти новогодний концерт, в котором должны были принять участие и смолянки. На новогоднем празднике должны были присутствовать представители августейшей семьи и важные персоны, дипломаты и правительственные чиновники. Под руководством нашего учителя французского языка месье Борисова, мы основательно подготовились к выступлению на Царской Ёлке.
     Вскоре настал долгожданный день. Нас немногих девиц Смольного института, привезли на каретах сначала на вокзал. Нас посадили на поезд, который привёз нас на вокзал Царского Села, откуда мы сели на кареты, которые привезли нас в Александровский дворец.  В Полукруглом концертном зале Алексндровского дворца прошла Царская Ёлка. В роли Снегурочки выступила фрейлина Мэри, Дед Морозом был учитель французского Борисов. Публика была в восторге от нашего выступления. Однако репортёры написали в газетах, что вражеская немецкая культура проникла в нашу великоросскую среду. Сообщалось что Дед Мороз это никто иной как Санта-Клаус, и немецкие шпионы действуют повсюду и проникли в центр и управляют империей. Намекали на императрицу, которая имела немецкое происхождение. Вскоре в Царском Селе враги нашего Отечества до того, что в детском саду на новогодней ёлке Дед Мороз специально напугал детей. С плачем они выбежали из зала, где проводили рождественскую ёлку, так как Дед Мороз стал страшным голосом кричать на маленьких детей. После этого случая члены правительствующего синода выступили против проведения в стране праздничных ёлок, и церковники повели самую решительную борьбу с ёлками, считая их немецкими символами повсеместного нашествия на Святую Русь и засилья иноземцев. Впервые Царскую Ёлку не проводили в Зимнем дворце, довольствовались лишь празднованием Нового года. Император со своей семьёй всё больше уединялся в Александровском дворце и оттуда рассылал указы и правил страной, которая становилась всё больше неуправляемой.

                ***

Снова ударили крепкие морозы, затем наступила оттепель. Вслед за ней пришла метель.
Как только смолянки после отбоя ложились в кровати, чтобы отойти ко сну, мы невольно обращали свои взоры на окна и в нас неожиданно вспыхивали тревожные чувства, навеянные непогодой и метелью. Я и моя подруга Аннета Жаклин шли к окну. Остальные смолянки затихали в кроватях, а мы тихо забирались на подоконник, чтобы любоваться тем, что происходило на улице.
Аннета Жаклин держала в руках своего плюшевого мишку и, показывая пальчиком на окна, говорила: «Смотри, Мишутка, как там красиво метёт метель!»
Мы заворожено смотрели в окна, и любовались тем, что там происходит. И нам неожиданно казалось, что в искрящемся свете, метая бесчисленные искры, пульсировала мадмуазель Снежная Пурга, и как старшая фрейлина двора его величества, создавала красиво тревожные мгновения ночи. Сдавалось, что время было слеплено из снега, спящих деревьев, и городских питерских тротуаров и бесчисленных фонарей – и всё это за институтскими окнами терялось, исчезая в бесчисленных снегах, которые накрыли имперскую столицу. И отдельно в этом искрящемся снежном засилье из снежной метели выплывали рисовались и неясными серыми пятнами редкие петербургские ночные прохожие, которые растворялись в беспредельных снегах. И снежные искры были сравнимы разве что с множеством ярких радостных ожиданий, когда мгновения кажутся невыносимо короткими.  За окнами было красиво, а в спальне всё казалось убогим и .
Я и моя подруга Аннета Жаклин стояли у окна и заворожённо смотрели, что происходит за окнами. Кружилась метель, и она бесчисленными снежинками чуть слышно стучалась в большие окна Смольного института. Иногда казалось, что это стучалась в окна снежная фрейлина её величества матушки-зимы. Казалось, что она горестно выла от несчастья и с жуткой силой и ожесточённо билась в окна. С плачем жалобно просилась, чтобы её впустили в институт благородных девиц. Ей было страшно одной и одиноко на улице.
Во дворе института среди снегов качалась красивая берёза. Зимой у неё не было листьев, и белел только ствол, и серели ветки. Но в снежной пурге берёза была по-особому красива, и казалось, что она как красивая фрейлина танцевала снежную кадриль с месье Морозом, кружась с ним в искрящемся снежном танце. Дальше по дороге в Таврический сад маленькие ёлки, как девицы среднеклассницы, будто шли строем, да так и застыли в снегах. Только кружились искры, которые сияли в бесчисленных снежинках, и казалось, что неслась музыка, и ёлки-подростки в синих фартуках на французском языке пели песню: «На мосту в Авиньон.»
При этом среднеклассницы-ёлки попарно взявшись за руки, кружились в танце. При этом пели: «Матушка-зима делает вот так…» и показали, как она роняет снега и покрывает ими землю. «А смолянки из Синего и Кофейного классов делают вот так…» - пели ёлки, и непонятно было, что они имеют в виду, показывая руками. И разгадать тайный смысл этого движения, казалось, было дано лишь избранным.

Сравнивать ёлки со смолянками из Синего класса было смешно, но всё же при коротком взгляде на окна, при виде множества снега, которого было неимоверно много, душа замирала и в неё вкрадывалась какая-то особенная зимняя и снежная все возможность всего, во что нельзя было поверить.
Непогода, как строгий ревизор, готовила к списанию еще один день и ночь, которые мы должны были провести в казённом доме. Завтра для нас должен был настать другой день, полный забот и лишений, и от осознания этого становилось грустно и невыносимо тоскливо.
А во дворе берёза была словно, Белая фрейлина на снежном балу. Она в снегах кружилась в танце с месье Искрящимся Кавалером, созданным из мерцающего света и снежных искр. Искрящийся оркестр, составленный по большей части их снежных искр, исполнял танцевальную музыку, и снежные оркестранты застыли, затем поклонились снежной публике. Берёза-фрейлина вместе с Искрящимся Кавалером поклонились, взявшись за руки, снежной публике. Снежная кадриль кончилась, и Белая фрейлина сделала своему кавалеру в танце почтительный реверанс с приседанием. Затем сказала: «Пардон, сударь, мне следует оставить вас, государыня ждут!»
В тёмном спальном помещении во сне тихо посапывали смолянки.  Они во сне вскрикивали, затем смеялись, пребывая, по всей видимости, в ярком и радостном настроении. И в этот миг мне и Аннете Жаклин неожиданно казалось, что по нашей спальне витают всякие сновидения: и замечательные, и страшные, и радостные, и даже снежные, и искрящиеся - и все вместе они были навеяны желаниями.
- Спокойной ночи, сладких вам снов, - пожелала нам берёза-фрейлина и на прощание помахала нам веткой.
Мы спускались с подоконника и шли к своим кроватям, чтобы отойти ко сну, спать и видеть яркие и удивительные сны.







                Глава одиннадцатая
 


                Утопленница        Смерть подруги Аннеты Жаклин   
                Жизнь продолжается





Прошла зима, а за ней пришла короткая и быстрая весна. Неожиданно наступило жаркое лето. Однако в институтских спальне по-прежнему было холодно. Толстые кирпичные стены института плохо прогревались.
Как-то мы строем по двое вошли в Столовую и были поражены увиденным. На Позорном Местилище стояла княжна Мэри Лигошаховская.
Наказанная смолянка стояла без передника, и была обмотана мокрой простыней.
Смолянки шутили, что беспроводной живой телеграф у нас в Смольном институте работал хорошо и вести передавались с молниеносной быстрой.
- Мадемуазель Патриотка оказалась засыхой и её поместили для всеобщего презрения, - друг другу передавали весть смолянки. После добавляли на французском языке, - Il est m;me impossible d'imaginer ce qui est arriv; ; la Рrincesse! (это даже невозможно представить, что такое произошло с княгиней (фр.).)
- Она тоже человек, хоть и княжна. Говорят, застудила мочевой пузырь в холодном дортуаре.
- L'horreur! Ne laissez pas tomber malade d'une telle terrible maladie! La malheureuse princesse! (фр.).) - громко восклицали на французском языке смолянки. После добавляли на великоросском языке, - ужас! Не дай бог заболеть такой страшной болезнью. Несчастная княгиня!
На Приёмный день на свидание приехал купец Котомкин, и он, как всегда это делал, принёс с собой бутылку дорогого коньяка и для любимой дочурки много разных гостинцев. Как обычно, сел за стол, и стал ожидать старого князя Лигошаховского. Как только увидел старого князя, принялся радостно приветствовать его как хорошего знакомого. Расселись за столом и, расставив штофы и закуску, принялись разливать французский коньяк. Выпили, чокнувшись как обычно, затем генерал и солдат егерского полка начали вести беседу. Обычно вспоминали боевую молодость, дни, навеянные отвагой и безрассудной смелостью. Институтский полицмейстер Серёгин подошёл к столу.
- Осмелюсь доложить вам, ваши высокоблагородия, что не позволяется трапезничать в сим заведении. А также, просим, не слишком громко выражать свои чувства, то есть не повышать тон в разговоре, так вот.
- Щё, у тебя кукушка съехала? Как ты смеешь, пёс ряженый!
С этими словами купец хотел было встать, но генерал движением руки остановил его и посадил обратно.
-Угомонись, Савушка, он же при исполнении!
- Я ни щаво, а вот другие вон щаво, дерзит, пёс! – не унимался купец.
- Имею дерзость попросить двух высокочтимых орденоносцев громко не говорить, всего лишь, - сказав это, институтский полицмейстер чуть поклонился, сделав учтивое лицо. После произнёс, - разрешите доложить вам, ваши высокоблагородия, благородное собрание возмущаются.
- Учтём это, служивый, хорошо, махнул рукой старый князь. После протянул целковый полицмейстеру, – вот тебе на водку, благодарю за службу, это тебе за старание, ступай!
- Рад стараться, ваши высокоблагородия. За ваше здоровье чарку выпью, благодарствую!
Как только институтский полицмейстер ушёл, старые вояки, выпив, принялись говорить по душам.
Вместе с тем в Большой зал грациозно вошли строем смолянки, к которым приехали родственники на свидание. Во главе их бодро шагала классная дама, мадам Мельникова, которая выполняла роль танццеремониалмейстера. Благородные девицы грациозно вышли к центру Большого зала. Они были одеты в праздничные платья и на руках у них были белые пелерины.
      - Deux, fois, trois! (раз, два, три (фр.).) - чуть слышно командовала мадам Мельникова Затем повернулась, и при этом взмахнула рукой, и очень даже коряво, и чуть тихо произнесла, - dos ; dos! (спина к спине (фр.).)
Нарядно одетые смолянки выглядели элегантно, были молоды, полны жизненных сил и красивы. Выстроенные строго по росту, смолянки, выгнув спины, в одном восхитительном движении, повернулись спина к спине, и замерли. Но только на мгновение и затем изящно присели в глубоком реверансе. При этом их руки, вытянувшись вперёд, изящно и красиво изогнулись.
- О–о–о! – из Большого зала воскликнули голоса пожилых любители юных прелестей, - какое глубокое и интересное приседание! А как они изящно спины выгнули!
- Oh, voici ma fille, regardez, - не имея сил доле сдерживать себя, воскликнула маман младшеклассницы, - petite demoiselle d'honneur! (ах, вон моя дочь, только посмотрите, какая маленькая фрейлина (фр.).)
Толстая сельская поместная княгиня, маман младшекласницы, которая, по всей видимости, пребыла из далека, в осчастливленном состоянии три раза прокричала: «Ох! Ох! Ох!» После, находясь во все больше прибывающей в радости за свою дочь, мадам сильно зашатало. При этом провинциальная княгиня, вытирая слёзы счастья, схватилась за огромную грудь, где у неё находилось сердце.
После этой церемонии малышки-смолянки бегом устремились к своим родителям. Выпускницы из старшего Белого класса шли не торопливо. Сделав интересную походку, юные прелестницы грациозно и красиво проследовали по залу. При этом откровицы ловили на себе восхищённые взгляды мужского полу. Ревнивые супруги одёргивали мужей, нагло глазевших на малолетних красавиц. Подошла смолянка Котомкина, и купец поспешил покинуть генерала, чтобы сесть с дочкой за другой столик.
К сановитому деду подошла. княжна Лигошаховская. Вместо того, чтобы приветствовать его, внучка принялась плакать и упрашивать деда, ломая руки, чтобы он забрал её из Смольного института.
- Неужели маман не получила письмо, где я просила, чтобы ты забрал меня из института! – нервически прокричала смолянка, - я с собой что-нибудь сделаю, я не вынесу такого позора!
- Как это так? Но ваша маман в будущем непременно хочет видеть вас фрейлиной её величества.
- Нет, после такого позора, когда меня обернули мокрой простынёй, я уже не хочу быть фрейлиной! Это от холода у меня так произошло. Мало было того, что Лиза Люлькина наложила на себя руки, меня, меня обернули мокрой простыней! - прокричала институтка Мэри Лигошаховская. - Je vais faire quelque chose, je ne suis pas une honte! (но я настроена самым решительным образом это проделать над собой (фр.).)
- Будет пугать меня, внучка! - воскликнул старый князь. После начал говорить, как бы оправдываясь, - как я против твоей маман пойду, хоть она и дочь мне? Хочешь, я тебе денег дам побольше? Проси, сколь хочешь!
- Ничего не надобно! Я наложу на себя руки!
Прокричав это, пребывая в слезах, княжна Мэри встала из-за стола. Ломая руки, побежала прочь.
К столику подошёл императорский инспектор месье Чесноков.
- Светлейший князь! Грустно видеть, как воспитуемая мучается\», - произнёс месье императорский инспектор Чесноков. Затем он с тревогой в голосе и вместе с тем с мольбой произнёс, - ваша светлость, князь, прошу выслушать меня. Не один я рекомендую, ввиду крайне нервического состояния этой институтки, на время княжне Лигошаховской позволить быть дома. Весь педагогический совет в моём лице просит вас об этом, мы приняли решение больше не выставлять нарушительниц на Позорное Местилище. Вам этого мало? Мне грустно говорить об этом, но как бы чего не вышло. Умоляю, князь, заберите свою внучку! Грустно затем будет наблюдать такую картину, когда она что-нибудь сделает с собой. А дома, в домашней обстановке она обретёт спокойствие, так нужное воспитуемой.
- Месье императорский инспектор, я не один решаю такие вопросы. У неё есть мать, вот и спрошу у неё, и, если она разрешит, то заберу внучку домой.

Месье императорский инспектор не зря выразил своё беспокойство по поводу нервического состояния смолянки Лигошаховской. Так вот, мы гуляли в Таврическому парке, шли строем по двое. Мы шли па тротуару, который выходил прямо к пруду. По водной глади в надежде поживиться плыли утки и лебеди. Они медленно навёртывали по воде круги в ожидании, когда начнут кидать им корм.
- Смотрите, лебеди, один белый, другой чёрный! Вот это сюрприз! - кричали смолянки, показывая пальцами на лебедей.
Два больших лебедя, чёрный и белый, медленно порхали над водной гладью пруда, чтобы приводниться. Мы все повернули головы и застыли в ожидании. Взмахивая крылами, они приводнились и грациозно поплыли рядом.
- Вот, это сюрприз! - с восхищением воскликнули мы.
 - А знаете, девицы, что лебеди живут только парами и преданы друг другу и никогда не изменяют? - спросила Дарья Егорова.
Молча, мы уставились на пруд. Однако неожиданно мы услышали и увидели нечто, что заставило на содрогнуться.
- Прощайте, девицы! - услышали мы.
К обрывистому берегу подходил тротуар, и оттуда княжна Лигошаховская с разбегу прыгнула в воду. Всё произошло мгновенно. Мы услышали всплеск воды, увидели на водной глади большие круги - и нашей одноклассницы не было.
Громко раздались истошные крики и призыв о помощи перепуганных смолянок.
- Девица бросилась в воду! Помогите девицу вытащить из воды! - испугано кричал смолянки.
Подбежала классная дама, учительница вышивания. Сначала она замерла на том месте, где начинался обрывистый берег. Напрасно надеялась увидеть смолянку, бросившуюся в воду.
Затем завопила истошным криком:
- Спасите! А-а-а, девица утоплюсь! А-а-а, Иисусе праведный! Один капот плавает! А-а-а!
Подбежали смолянки других классов и начались расспросы.
- Что случилось, девицы, почему орёт мадам Старая Вышиванка?
- Княжна Лигошаховская утонула! - услышали они ответ. - Сама бросилась в воду! Помоги, Боже!
Вскоре прибежал двухметровый старший институтской охраны. Он разделся и с разбегу нырнул с разбегу на то место, где в воде плавал капот несчастной нашей одноклассницы.
Прибежал полицмейстер института Серёгин вместе с другими институтскими охранниками. Дав указания подчинённым, он без всяких промедлений, сбросив одежду, с разбегу прыгнул в воду.
Затаив дыхание, мы на берегу ожидали, гадая, что же будет?
Показалась из воды голова старшого институтской охраны. Он кричал, что глубоко и девицу не обнаружил. Затем, вынырнув и плавая, институтский полицмейстер приказал охранникам прыгать в воду, обозначив рукой место, сказав, чтобы непременно ныряли на глубину, замыкая круг.
Прыгали в воду и ныряли ещё господа, которые случайно оказались рядом на месте происшествия. Они тоже прыгали в воду, чтобы принять участие в спасении утопающей. Ещё прошло несколько томительных минут. Мы все замерли в ожидании. В конце концов сопутствовала удача.
Смолянку княжну Лигошаховскую Мэри в бессознательном положении господа вытащили из воды. Наш институтский полицмейстер уложил утопленницу животом на колено, а лицо её опустил вниз. Умело и со знанием дела оказал княжне первую помощь, сделав утопленнице искусственное дыхание. Княжна Лигошаховская задышала, а затем открыла глаза и блуждающим взглядом окинула присутствующих.
Утопленницу поместили в лазарет. Казалось, что здоровью княжны больше ничего не угрожает, однако у смолянки помутился рассудок.

С разрешения классной дамы мадам Мельниковой мы одноклассницы пришли в лазарет навестить подругу. Мы были крайне удивлены тем, что княжна Мэри Лигошаховская ходит по больничной палате и сама с собой разговаривает, кроме того громко смеялась. Мы были шокированы, никогда не видели такой Мэри. Она никого не узнавала, на вопросы, которые ей задали, не отвечала.
- Я скоро поеду домой, не мешайте мне разговаривать вот с этим молодым красивым человеком, -изрекала княжна Мэри с беспокойством, показывая на пустое место,
- Ты что? Здесь никого нет! -  удивлённо восклицали мы. Затем со смехом добавляли, - хватит тебе, Мэри, придуряться!
- Прошу вас, не мешайте мне вести разговоры с молодым человеком, - просила княжна Лигошаховская. Зачем вы хотите разлучить нас?
- Это бывает с теми, кто тонул, – произнесла Аннета Жаклин с видом знающего человека.
- Видать, у тебя чёртики в глазах, - со вздохом сочувствия сказали ей Котомки на и Дарья. Другие одноклассницы, крутя пальцем у виска, сказали ей, - похоже, у тебя Мэри помутнение рассудка.
Княжна с дико вытаращенными глазами смотрела на нас. Не понимала, что мы ей говорим.
- Ответь нам, пожалуйста, Мэри, ты нас узнаешь? - в надежде услышать нечто вразумительное, спрашивали одноклассницы. - Ты не притворяешься?
- Кто вы такие, что вам надо!
- Это бес, водяной вселился в неё. Мэри видит его в образе красивого молодого человека, - произнесла Котомкина Клава.
- Пощади мя, Господи, в час Страшного Суда Тва-а-аго. Аминь! - произнесла Дарья Егорова со страхом в глазах.
Вслед ей, суеверно повторяя три раза, повторили смолянки одноклассницы, - изыди, демон, ибо кто стал тёмным! Изыди, изыди!
После Котомкина три раза перекрестила княжну Мэри и себя. Таким образом она хотела прогнать эту нечисть, который вселился в одноклассницу, и огородить себя от беса. Остальные смолянки так же с боязнью крестились, отходя от княжны Лигошаховской.
- Какой ужас! В неё вселился водяной бес, и она разговаривает сама с собой! - испугано воскликнули одноклассницы.

После княжну Мэри смолянки видели, как она бесцельно склонялась по Смольному институту и со смехом с кем-то разговаривала. Наша одноклассница, несмотря на запрет покидать помещение, самовольно покидала лазарет.
Вскоре почти слово в слово это передавали друг другу смолянкам всех классов: «Ужас! Околдовал и дурочкой её сделал водяной, который жил когда-то в пруду Таврического парка. Ночные посетители парка видели, как водяной выходил из воды и гулял по парку, охотясь за красивыми девками. Некоторых девиц окручивал и прелюбодействовал с ними.»
.
Затем домой внучку забрал её дед, старый князь Лигошаховской, и мы больше не видели свою одноклассницу.

Как-то на занятия с нашим отделением пришла графиня Попадуева-Смутковская и сообщила нам о том, что при дворе его величества негласно создана Особая комиссия, которая проверяет благородство некоторых и рассматривает законность нахождения их в Смольном институте. Не токмо при Дворе Его Величества многие знатные и влиятельные особы говорили, что безродные дети, которые имеют подлое происхождение, никоим образом не должны воспитываться в одном заведении с девицами благородными. Это они основывали на том, что это грозит устоям нашего государства, в котором дворянское сословие всегда находилось в привилегированном положении.
 - Что мне ещё добавить, девицы? Отечеству нашему вы, без всяких сомнений, должны пригодиться. Создание Пятого Особого отделения велось не по указанию, а по личному распоряжению царствующего Императора Николая Второго, и, естественно, было поддержано руководством Главного штаба, и считалось экспериментальным. Однако император изменил своё решение. Я обращалась к Государю Императору, однако он ответил, что при Императорском Дворе крайне недовольны тем, что институт благородных девиц перестаёт быть тем, для чего задумывался. Великая Императрица Екатерина Вторая создала Смольный институт именно для благородных девиц. Если Особая комиссия приняла решение большинством голосом, что в Смольном институте для благородных девицы останутся девицы, у коих есть подтверждающие документы, что у них родители имеют чин не ниже асессора, а это дворяне 4-го разряда. Остальных девиц переведут по желанию родителей в бывшую мещанскую половину, то есть в Александровский институт или в другой институт, коих много в нашей славной и великой империи!
 - А как это так, мадам, понимать? - подняв руку, задала вопрос Дарья Егорова, затем выразила своё возмущение, которое поддержали все девицы Особого отделения, - это несправедливо, ибо наши родители верно служили императору.  И за особые заслуги перед Царём и Отечеством им было присвоено дворянское звание!
- И что, я вместе с мещанками теперь должна буду приседать в реверансе перед благородными девицами, делая им поклоны? –спросила мадмуазель Купчиха Котомки на. И это только потому, что родители у некоторых из нас по родовитости и занимаемой должности не дотягивают до четвёртого разряда или чина асессора?
- Вот, снимаю это и бросаю на пол именную ленту своего благодетеля Николашки. Мы всегда были вольными казаками, и никогда не были холопами! Лично я не буду учиться с мещанками и кланяться, приседая в реверансе, высокоблагородным! - Дарья Егорова сняла с себя ленту с золотым вензелем Николая Второго и бросила на пол.
-  А вот этого они не хотят? - мадмуазель Купчиха Котомкина отвернулась и показала кулак.
- Как это несправедливо! – в один голос принялись возмущаться девицы Пятого Особого отделения, - наши родители верой и правдой служили Царю и Отечеству. Мало ли что, пусть мы не высокоблагородные, и не можем похвастать своим высоким и знатным происхождением.
Неожиданно кто-то из нас чуть слышно произнёс, и мы были поражены услышанным:
- Николашка Кровавый, что с него взять, тряпка он, а не царь! Отдал приказ стрелять в женщин и детей у Зимнего!
- Не сметь! - закричала графиня Попадуева-Смутковская, - он наш правитель, Государь, помазанник Божий! Раз отдал приказ расформировать Пятое Особое отделение, значит, так надо! Приказ не осуждается, а выполняется!
- Плевали мы на такой приказ!
- Призываю к повиновению и послушанию!
- Мой отец не простит царю, и он все свои капиталы пожертвует революции, - произнесла в гневе Купчиха Котомкина и добавила, - вот увидите, народ поднимется и свергнет царя и его окружение. Как Императоры и их немецкие приспешники уничтожили староверов и истинное православие на Святой Руси, так их тоже уничтожат. Немцы они, неруси пришедшие на нашу землю.
Мы были поражены тем, что сказала Купчиха Котомкина. Хотя было оправданием сказанное её то, что купец Котомкин был старовером. Служил Императору верой и правдой и даже город целый выстроил, ан, нет. Не одного поля ягодкой оказался со знатью. Смолянка из специального отделения теперь задавалась вопросом, что будет с ней?

Кашель, который у Аннеты Жаклин был почти всегда, теперь становился всё более надрывным и болезненно долгим. Когда она громко кашляла, то мешала нашим занятиям в классе. Пепиньерки выводили мою подруженьку в коридор, а иногда сопровождали в институтский лазарет. Месье доктор лечил её, и выписывал ей из городской аптеки разные пилюли, но всё было напрасно. Маленькая и худая девочка продолжала надрывно кашлять.
- Я не хочу жить, - как-то сказала мне Аннета Жаклин.
- Ты что? Жить - это хорошо, не надо так говорить, - сказала я.
- Я видела сон, мне приснился мой прапрадед император Наполеон Бонапарт, и он звал меня, - сказала Аннета Жаклин.
- Но причём здесь твой прадед? - пребывая в сильном удивлении, спросила я.
Вскоре институтский доктор сказал мне, что моя подруга больна чахоткой.
Нас обеих поместили в лазарет. Меня по подозрению в этом заболевании, так как я немного простыла и кашляла. Вполне могла заразиться от своей подруги и заболеть чахоткой. Эта болезнь, как известно, передаётся воздушно-капельным путём.
Мадам Попадуева-Смутковская и бывшая её воспитанница фрейлина Мэри приходили навещать нас в лазарет.
Неожиданно состояние институтки Казанова-Ленской сильно ухудшилось. Поднялась температура и открылась острая сердечно-лёгочная недостаточность. Ударили сильные морозы, и консилиум врачей принял решение, что будет лучше, если тяжелобольную смолянку оставят в институтском лазарете.
- Я умру, - говорила Аннета Жаклин, - но меня с радостью примут на небесах. Я уже во сне разговаривала с ангелами, и они сказали мне, что там на верху, в красивых небесных чертогах, я встречусь со своими родителями. Там мы будем жить вместе и будем счастливы.
- Нет, Нюша, выкинь это из головы, ты выздоровеешь, - с уверенностью говорила я Аннете. - Наш доктор, Папочка Ерёма сказал мне, что с чахоткой, есть и такие, кто до глубокой старости доживает.
- Нет, я не хочу жить, всё уже решено.

Нас навестили её высочество императрица и фрейлина Мэри сказала, что ей приснились ангелы, которые разговаривали с ней. Императрица всегда была душещипательна, а тут не смогла удержать слёзы и расплакалась. Её высочество и фрейлина Мэри принесли мне и Аннете Жаклин много сладостей и печенья. Однако у Аннеты Жаклин пропал аппетит, и ей уже не хотелось ничего кушать и появилась сильная апатия ко всему. Правда, плюшевого Мишутку своего почти всегда держала на руках, разговаривала и игралась с ним.
Теперь Казанова-Ленская говорила мне, что все её мысли только о том, как на небесах она встретится со своими покойными родителями. Даже подумывает о том, что скажет им, и что она им скажет.
 - У меня в далёкой Франции остались родственники. Однако они обо мне, скорее всего, не знают, а то прислали мне бы какую-нибудь весточку. Как я бы хотела увидеть своих двоюродных сестёр и братиков, своих дядей и тёток. Как мне хочется, Гэлла, хоть на одно мгновение забыть о том, что я круглая сирота, - делилась со мной своими мыслями больная подруга.
Ночью в лазарет к своей хозяйке прибегал месье Крыся Васька.
- Ах, бедный мой крыся, - ласкала его Аннета Жаклин, - соскучился без меня и Мишутки. Вам двоим трудно будет без меня, ах!

Но, всё же, состояние институтки Казанова-Ленской внезапно улучшилось. Мы не могли нарадоваться этому, особенно радовался месье доктор, который, конечно же, как врач прилагал силы, чтобы, хворая быстрее выздоровела. Государыня императрица как-то прибыла с огромной делегацией благотворителей попечителей. Учреждённое господами попечительское общество «Страждущие и обездоленные» было создано единственно для того, чтобы оказывать помощь нуждающимся.   Господа учредители и благотворители приходили в Смольный институт по роду своей деятельности
Благодаря стараниям наших новых попечителей были проведены многочисленные инспекции чиновников, чтобы устранить жалобы на плохое содержание благородных девиц. Топить стали больше, дрова не экономили, и даже в самые сильные зимние холода в помещениях было намного теплее. Одеяла нам выдали новые - толстые, шерстяные. Кормить нас стали лучше, а пища стала более питательной и вкусной.
- Меньше стали красть, как только появились у нас попечители из «Страждущих и обездоленных»! - поговаривали смолянки.
К нашему большому удивлению, даже классные дамы, начали питаться с нами в Столовой и находили пищу вкусной. Но всё же преподаватели питались в институте больше из соображения экономии.
В больничную палату, где я лежала с Казанова-Ленской, собралось много высокопоставленных гостей, которых привела государыня императрица.
Нас попросили спеть, и я с больной Аннета Жаклин, которая присела на кровати, спели на французском языке песню: «На мосту в Авиньон». Правда, танцевать не стали.
Попечители благотворительных обществ долго и громко аплодировали нам.
- Когда девица выздоровеет, то надо, чтобы с ней занимались лучшие музыканты, чтобы в дальнейшем развить талант.
- Нам всем, судари, следует надеяться, что эта девица в будущем станет великой певицей или примадонной оперного театра.
Такое заключение сделал пожилой царедворец князь Лигошаховской, один из учредителей попечительского императорского общества «Страждущие и обездоленные». Его внучка княжна Мэри, которую постигло несчастье, наша одноклассница теперь не воспитывалась в Смольном институте высокоблагородных девиц, а самостоятельно занималась дома с учителями. Врачи лечили её, чтобы она стала вменяемой, хотя и были и те из царедворцев, которые считали, что из неё надо выгнать беса и приглашали известного всем народного целителя Гришку Распутина, который вылечил, как говорят, цесаревича Алексея. Врачи были бессильны избавить от недуга наследника престола.
- Да, я сама позабочусь о том, чтобы девица Аннета Жаклин училась музыке, - произнесла государыня императрица.
- У неё ангельский голос, а как она мило и непринуждённо поёт «Аве Мария» и это не передаваемо.    - Я, господа, назначу ей особую стипендию\», - сказал старый князь Лигошаховской.
- Ах, как это мило с вашей стороны, князь! Я даже нисколько не сомневалась, что вы, имея благородное сердце, так и поступите, - произнесла императрица Алиса Фёдоровна Гессен-Дармштадская Беатриса.
Благотворители и попечители, все как один, захлопали в ладоши, сказав все вместе: «Браво, князь!»
- Очень польщён, судари! Мы все продвигаем одно и трудимся на благо своего Отечества. Что я хочу сказать особо, что я желаю процветания своей Родине и только думаю о том, чтобы не совершилась Вторая революция в России и против военных приготовлений, и за реформирование общества, произнёс старый Князь и вытер слезу умиления. - У меня есть своя аудитория и к моим словам прислушиваются. Затем, сделав небольшой поклон в сторону императрицы, произнёс, - ваше величество, я так счастлив, что вы оценили мои предложение по кардинальному реформированию страны.
Затем государыня императрица заинтересованно спросила у князя:
- А как здоровье у бедной княжны Мэри?
- Эх, всё так же! - со вздохом произнёс старый Князь Лигошаховской. После добавил с надеждой, которая прозвучала в его голосе, - однако улучшение есть и это вселяет в нас надежду, что скоро она совсем поправится.
- Я рекомендовала вам Григория Распутина, который исцелил моего сына молитвами, - произнесла государыня императрица.
- Что же, и мне пришлось обратиться к этому попу, будь он даже и трижды шарлатаном, -   со вздохом произнёс старый князь.
 
Мы уже все думали, что Аннета Жаклин выздоравливает и радовались тому, что состояние её здоровья внезапно улучшилось.
- Ой, смотри, Гэлла, солнышко! - радостно воскликнула Аннета Жаклин.
Из окна на пол упали лучи солнца, которые протянулись к постели больной. В комнате стало светло.
- Какое оно тёплое и яркое солнце, ты только посмотри, Гэлла! - радостно воскликнула Аннета Жаклин, протягивая из одеяла худую руку, на которую упали лучи весеннего солнца. После попросила меня, - помоги мне встать и подведи меня к окну, чтобы я взобралась на подоконник. Я хочу глянуть на небо, посмотреть какое оно, весеннее солнышко.
Я помогла больной подруге взобраться на подоконник и вскоре залезла сама, чтобы придерживать свою подругу, чтобы она не упала. Солнце сильно грело, и оно было такое яркое, что невозможно было смотреть на него. Аннета Жаклин смотрела на солнце, и казалось, что она насыщается солнечной живительной энергией для того, чтобы продолжать жить.
- Как хорошо, - произнесла Аннете Жаклин, пребывая в радостном чувстве. - Такое тепло исходит от него!

У моей подружки Казанова-Ленской было предоброе сердце, и она давала мне угощения, чтобы я относила это одноклассницам. Попечители приносили в лазарет почти всё, чего только можно было пожелать. Я тайно приносила из лазарета гостинцы. После отбоя смолянки, поровну поделив гостинцы, сидели кучками и обсуждали последние институтские новости.
Одноклассницы говорили, что Анюте в лазарете хорошо. Завидовали тому, что ей не приходится мёрзнуть, как им, и голодать в посты.
После консилиума врачей, меня признали здоровой. Недомогание и кашель оказались у меня следствием лёгкой простуды.
Меня выписали из лазарета. Для меня наступили новые дни. Казалось, что многое стало другим, как бы преобразившимся, и я поняла, что стала намного взрослее.


В последний день перед смертью Аннета Жаклин просила меня, чтобы я раздала угощенья своим одноклассницам, которые всегда были голодными. Отдельно готовила подарки каждой и просила, чтобы я вместе с ними молилась за неё, чтобы мы в молитвах поминали её добрым словом.
 -  Скажи одноклассницам, что я не держу на них зла и всех прощаю, - с улыбкой на мертвенно-бледном лице говорила моя подружка. Затем добавила с серьёзным лицом,- вместе с ангелами я буду взирать с небес на всех вас, и радоваться, если у них всё будет хорошо. В виде ангела я спущусь с небес. Постараюсь надоумить государя императора не расформировывать наше Особое отделение. Чтобы дал Высочайшее Повеление, оставить всё как есть. И Дарья Егорова, и Клава Котомки на продолжали бы учиться в Смольном. Мало ли что, пусть их родители не дворяне четвёртого класса, пусть их происхождение ниже. Мы все равны перед Богом.
Аннета Жаклин лежала в постели и выглядела радостной. Счастливо взирала на меня и, что было совсем удивительно, почти не кашляла.
 - Гэллап, во сне мне приснился маленький ангел. Он сказал, что мне теперь следует думать о том, чтобы пуститься в последний путь к своему пристанищу, - с таинственным видом сообщила мне подруга. - Не переживай, ангел сказал мне, что рано или поздно, вы все мы будете там. Так что я сильно не тревожусь по этому поводу. Мне только жалко, что в институте ты останешься одна. Ты проживёшь долгую жизнь, и мы не скоро встретимся на небесах.
- Брось, что ты! - воскликнула я. После добавила, - во сне всякое может присниться.
- Нет, ангел неспроста явился ко мне, - произнесла подруга.
  Аннета Жаклин вздохнула и, утвердительно кивая головой, говорила с таким видом, который делают, когда делятся с самым сокровенным.
- Видишь ли, Гэлла, временами моя душа уже обитает в райских гущах. Мне почему-то представляется, что там мне будет хорошо. По крайней мере, лучше, чем мне было о здесь в Смольном институте, где я всё время сильно мёрзла и голодала.
Маленькая, хрупкая моя подружка, которая была намного меньше меня, обняла меня и расплакалась. Её теперь тревожило лишь то, что я останусь одна, так как я больше особо ни с кем не дружила.
Затем после недолгого молчания Аннета Жаклин попросила меня, прижимая к груди своего плюшевую мишку.
- Не оставляй моего Мишутку. Мне кажется, что он живой, хотя игрушка, но мне кажется, что я вдыхаю в него жизнь. И кажется, что он живой и понимает то, что я ему говорю. Пусть Мишутка будет связующим звеном между мной, как я окажусь на небесах, и тобой, которая будет жить на земле. Он будет служить нам обеим, тебе на земле, а мне на небесах, как талисман, одухотворённый мной. А теперь возьми его, я передаю в твои руки моего друга. Он скрашивал мои серые дни в Смольном институте, нашем общего казённом доме. Так что береги его и заботься о нём.
С этими словами подруга протянула мне то, что было для неё самым дорогим на свете.
Я на время потеряла дар речи, не зная, что и ответить. Взяла в руки, принимая то, что было дорого для моей маленькой подруженьки. С моих глаз полились обильные слёзы, и я ими обильно орошала плюшевую ткань игрушки.
- Мне хотелось бы снова увидеть солнышко и синее небо за окном. Как думаешь, погода ещё прояснится? Но я, кажется, не доживу до утра. А как хотелось бы!
- Нет! Ты ещё будешь жить! - обнимая подругу, говорила я в слезах, которые меня душили, - мы за одной партой ещё будем сидеть на французском. Только представь себе, Француз Борисов похвалил меня, сказав, что я говорю без немецкого вульгарного акцента. Я и сама удивляюсь, почему без особых усилий я разговариваю на немецком языке. Может, недаром меня прозвали Немецкой Принцессой.
- Да, ты настоящая немецкая принцесса. Когда ты выйдешь из Смольного института, тебя примут в Германии твои родственники. К тебе приедет твой папа и ы будете жить в герцогском замке со своими бабушкой и дедушкой, Великими герцогами, и у тебя будет много всего, чего тебе захочется. Можно попросить тебя? Как я умру, иногда приходи ко мне на могилку. Императрица проследит, чтобы меня похоронили рядом с мамой. Принеси мне немного конфет и печенье и помяни меня добрым словом. Ещё попрошу тебя, Глаша, если придётся тебе побывать во Франции, то разыщи моих родственников по фамилии Казанова. Некоторые из них приходятся родственниками императору Наполеону и многие принадлежат Дому Бонапарта. Скажи им, что вдалеке от любимой Франции, прах моей мамы и мои останки лежат в Питере, где мы нашли успокоение. Споёшь на моей могилке мою любимую песенку «На мосту в Авиньон». И моя душа прилетит к тебе, моей подруженьке, чтобы порадоваться встрече.
- Хорошо, подруженька, - обещала я. -  Постараюсь всё исполнить.
- Мне снова хотелось бы увидеть солнце и синее небо за окном. Как думаешь, завтра погода ещё будет солнечной? Как жаль, что я больше не увижу солнышко.
- Конечно, с утра пораньше завтра выглянет солнце.  Выдастся солнечная погода, и одноклассницы пойдут гулять в Таврический сад, а мы взберёмся на окно и, глядя но то, что творится не улице, будем снова, как раньше, мечтать, - произнесла я с радостным вдохом.
Однако слёзы безудержно лились из моих глаз и скатывались по моим щекам. Я не успевала вытирать слёзы и подушка была мокрой от них.
В тот вечер, я осталась в лазарете у Аннеты Жаклин далеко за полночь. Обняв её маленькое и хрупкое тельце, заснула со своей подругой. Мне казалось, что я смогу согреть её теплом своего тела, так как она сказала, что ей холодно и мёрзнет. Всё же надеялась, что она выздоровеет и мне не верилось, что подруга умрёт. Месье Крыса Васька тоже спал с нами, рядом с Мишуткой и Аннета Жаклин заснула, прижимая игрушку к своей груди.
Страшный крик разбудил меня. В карантинное помещение вбежали смотрительницы лазарета. Институтка Казанова-Ленская была мертва. Без дыхания лежала в постели, когда меня спящую оторвали от неё.  Аннета Жаклин уже похолодела. Умерла с радостной улыбкой на лице. Месье Крыси Васьки не было. Я забрала Аннэткину Мишутку.

Для прощания и отпевания в институтской церкви маленький гробик с покойной поместил Аннетой Жаклин поставили перед алтарём. На лбу покойницы был поставлен венец с напечатанным «Трисвятым», а в её маленьких руках поместили образ с изображением Иисуса. У головы усопшей положили крест, чтобы при прощании целовали смолянки. В ноги вновь представившейся были поставлены икона и тонкие свечи, которые были зажжены. Они тихо горе и огоньки их немного колыхались, будто невидимо ангелы уже присутствовали здесь, чтобы после отпевания забрать с собой её душу на небеса, где она стала бы одним из них, обитая в райских кущах
Гробик был маленьким, и казалось, что Аннета Жаклин Казанова-Ленская Бонапарт была живой и спала. Даже присутствовало ощущение, что она вот-вот проснётся. Лежала с улыбкой, словно радовалась тому, что встретит на небесах своих умерших родителей. Мы смолянки из среднего Синего класса с хмурыми лицами смотрели на свою одноклассницу, которая отошла в мир иной.
Одноклассницы в молитве поминали ту, которая по полному имени значилась в институте как Аннета Жаклин Александровна Казанова-Ленская Бонапарт. Казалось, что её душа незримо витает здесь с нами. Однако, собирается упорхнуть с невидимыми ангелами, чтобы на небе встретиться со своими родителями.
Наш институтский священник с кадилом отпевал покойную. Смолянки отдавали последнюю дань усопшей однокласснице. Стоя с зажжёнными свечами, мы детскими голосами пропели: «Вечная память Аннете Жаклин Александровне Казанова-Ленской Бонапарт.»
Затем мы подходили к гробу усопшей, и прощались с одноклассницей. Мы навсегда расставались с той Аннетой Жаклин, которая ещё была в наших воспоминаниях живой и весёлой. Целуя икону, которая была в её холодных руках, тушили свечки. Всё это время я держала Аннэткину Мишутку, и, выбрав момент, я поднесла его к покойнице так, чтобы он будто бы поцеловал холодные руки своей хозяйки.
Чувства переполнили мою душу, я не выдержала, и дала волю слёзам. Выйдя из строя, горестно расплакалась. Прислонилась к стене, чтобы не упасть, и долго-долго ревела. Подошла наша классная дама мадам Мельникова. Трясущейся рукой старая классная дама погладила меня по голове, и принялась говорить слова утешения.
- У меня была маленькая дочь, как Аннета Жаклин, и она умерла, - выговорила со слезами в глазах классная дама. Затем привела весомый аргумент в пользу того, что надо успокоиться, - всё равно мы все умрём, только кому раньше уйти на тот свет, а кому - позже. Что поделать, такова жизнь.
- Крыса! – пребывая в ужасе, закричали классные дамы и пепиньерки.
Я увидела месье Крысю Ваську, который вбежал в церковь, подпрыгивая, на трёх лапках. Пробежался по церковному залу, остановился перед гробом своей мёртвой хозяйки. Затем поднялся на одной задней лапке. Маленький нос месье Крыси Васьки двигался, вынюхивая воздух. При этом глаза-пуговки его застыли, скорее всего, от ужаса происшедшего. Вскоре, подпрыгивая на трёх лапах, месье Крыся Васька выбежал из церковного зала и больше мы его не видели.
«Пришёл попрощаться своей хозяйкой! – подумала я».
После отпевания усопшей мы вышли из церкви.
Вот и всё, закончился жизненный путь моей маленькой подруженьки - и мы проводили в последний путь свою одноклассницу.

Прошло два дня после похорон институтки Казанова-Ленской. Для встречи со мной на в Николаевскую комнату для Приёма прибыла фрейлина Мэри. Она сообщила мне о том, что, когда приехала на могилу к Аннета Жаклин, чтобы дать распоряжение об устройстве надгробного памятника, то увидела полуживого месье Крысе Васьки, который лежал на свеженасыпанном холмике.
- Месье Крыся Васька, горюет по своей хозяйке, - в сильном изумлении воскликнула я. Затем попросила фрейлину её величества, - пожалуйста, Мэри, быстрее поехали на кладбище, может, мы спасём Аннэтиного друга!
Когда мы приехали на кладбище, месье Крыся Васька ещё был живой. Сильно подморозило, и он лежал на, могиле Казанова-Ленской.
- Крысь, крысь, Васька! - позвала я верного друга Аннеты Жаклин.
Подбежала на могилу и взяла в руки ещё живую крысу, чтобы отогреть озябшего зверька.
Мы с Мэри привезли полуживого Крысю Ваську в Смольный институт. В чулане положили его в коробку. Питали надежду на то, что он выживет, но это, к сожалению, не произошло.
Институтский плотник тайком сделал маленький гробик. Смолянки из нашего отделения сшили костюмчик для мёртвого месье Крыси Васьки. Одели и положили его в гробик, сделали даже чёрный маленький котелок, и он лежал, одетый во фрак, как подобает его сану короля всех крыс. Плакали после отбоя всем средним Синим классом и прощались с ним, словно при жизни это был человек, а не крыса.
По просьбе графине Попадуевой-Смутковской и фрейлины Мэри нас отпустили с уроков на похороны месье Крыси Васьки и отвезли для прощания на кладбище, где была похоронена Аннета Жаклин. Институтские девицы, которые учились в одном отделении, высадили из кареты, и мы прошлись по кладбищу строем по двое. По очереди несли гробик с телом мёртвой крысы, и наша похоронная процессия растянулась на много. Мы плакали, когда хоронили месье Крысю Ваську. В могилу, вырытую рядом с, Аннетой Жаклин положили гробик и закопали.  Я водрузила на маленьком холмике крест, на котором была табличка с надписью: «Верный друг процессы Аннета Жаклин Казанова Ленской Бонапарт -крысиный петербургский Король Крыса Васька Первый Грызунович»


Обратно нас, похоронную команду институтских девиц, отвозили на карете.
Мы ехали по-весеннему, помпезно торжественному императорскому Санкт-Петербургу. Ярко светило весеннее солнце, и отражалась в лужах, и улица, мощённая булыжником, испускала пар, и казалась живым чудовищем. Столичная мостовая, нагретая лучами солнца словно дышала, и смахивала на огромное блестящее творение города. И мелкие лужи, и окна домов, и клочья грязного льда, ещё не растаявшего у бордюров, - все вперемешку с весенней грязью, ярко и ослепительно блестело. И, как было сказано, как невиданное чешуйчатое существо, мощённая дорога казалась живой и блестела.
Мы быстро забыли про смерть и похороны подруги-одноклассницы и её верного друга, про грустное кладбище и могилы с крестами и надгробными памятниками. Мы улыбались и смеялись, ехали в карете, и смотрели в окна. Я держала в руках Аннэткину Мишутку и, показывая пальцем на окна, говорила плюшевому мишке, словно он был живой.
- Смотри, Мишутка, собака лает на лошадку, и та трясёт гривой. Ах, как смешно!
- Дай, моя очередь подержать Мишутку!
- Ты уже держала, а я нет! - спорили смолянки.
Вмешивалась отчаянная девица, и спор скоро разрешился.
Шли по тротуарам прохожие, светило весеннее солнце. Теперь нам казалось, что не было предела тому, что зовётся жизнью, которая, несмотря на что, что люди помирают, всё-таки продолжается.

Через месяц настали тёплые дни. Вскоре во всей своей красе пришла весна. После потепления на деревьях распустилась листва. Вырастала трава, и она ярко зеленела на солнце. Мы выходили гулять в Таврический парк и маленькие берёзы, словно, смолянки, стоявшие в строю, приветствовали нас на французском языке. Их тонкие стволы белели на солнце, и на них появились первые листочки. Молодая трава нежно зеленела и ярко блестела. Чуть поодаль большая берёза шелестела зелёной россыпью распустившейся листвы и была похоже на старшую фрейлину двора его величества, и белый ствол казался белым платьем фрейлины.
  Мы пережили эту зиму с её сильными стужами, однако переход из одного состояния природы в другой, то есть из холода в тепло, был ошеломляющим и внезапным.
 Смолянки были опьянены весной - наслаждались весенними звуками и красками природы. Весна вступала в свои права - имперский Санкт-Петербург преобразился, и его жители стали другими, а также всякая живность в городе, начиная с котов и кончая птицами, стали другими. Пело и щебетало на зеленеющих деревьях, во дворах радостно лаяло и мяукало - и смолянки ощущали неразрывное единство со всем этим. Радовались тому, что оживавшая, всё в природе красочно являлось им.

Однако я ещё долго плакала, вспоминая о своей подружке. Еще продолжительное время мне казалось, что Аннета Жаклин всё ещё жива и идёт с нами в строю по двое, и сидит на уроках за партой.
На сороковой день я провела поминки по своей подружке. Институтский сторож принёс в больших корзинах пироги и конфеты. После отбоя, крадучись, с отчаянными девицами, я прошлась по классным спальням, чтобы со смолянками разных классов помянули Аннету Жаклин.
В спальне зажигали свечку, смолянки читали молитвы об успокоении души безвременно усопшей Аннеты Жаклин Александровны Казанова-Ленской Бонапарт. Затем я задувала свечной огонёк. Наступала минута молчания. Держа Аннэткину Мишутку одной рукой, другой - подносила каждой смолянке пирог и конфеты. Вкушавшая, произносила слова: «Пусть земля ей будет пухом!»
Певуньям и тем, кто читал молитвы, раздавала пироги и конфеты. Смолянки плакали и, вытирая платочками слёзы, поминали добрым словом усопшую.
После того, как в одном спальне проводили поминовение, читая «На сорокодневник», переходили в другое спальное помещение. Отчаянные девицы заглядывали в коридор. Если никого не было из воспитателей, то подавали сигнал и шли дальше. Крадучись, мы двигались поминальной процессией, составленной из смолянок среднего Синего класса. Чтобы помянуть мою маленькую подружку, шли по длинному коридору в следующую спальню.

В ту сороковую ночь после кончины усопшей мне приснился сон. По огромному чудесному радужному мосту, который красочно растянулся над землёй, шла ангелом с Аннетой Жаклин. Вдалеке означилось Высокое сияние, то, что было Творцом всего сущего, и моя подруга должна была стать тем, что составляло с ним единое. И ангелы перекинули сияющий мост на небеса, чтобы прошла туда она. Там в небесных чертогах должна была обрести покой её душа. Затем я услышала детские голоса и праведников, но детей не было. Праведные старцы пели: «На мосту в Авиньон».
 - Мы спасены! - радостно сказала Аннета Жаклин. После спросила у провожатого ангела, - там я увижу маму и папу, и мы ни в чём не будем нуждаться?
Но маленький ангел молчал. Глаза его выражали большую грусть.  Небожитель лишь бросил печальный взгляд на ту, которую провожал по сияющему мосту
- Я ничего не пойму, где я? - не унималась Аннета Жаклин После спросила у ангела, - мы идём по божественному сиянию, что ты молчишь?
Но ангел молчал и снова ничего не сказал в ответ своей маленькой провожатой. Так они шли молча, ступая ногами по сиянию.
Я во сне ещё задала вопрос подруге, спокойно ли её душе и как ей теперь там обитается ей на небесах, где всё по-другому? Но мне никто не ответил. Лишь светлое безмолвие царило в том мире, где обитала её душа, только сияющими чернилами сверкало имя моей маленькой подруженьки, написанное на мосте.
 И вдруг ко мне во сне, как наяву, маленький светлый ангел с крыльями спустился с небес в спальню, чтобы приветствовать меня. Я не поверила своим глазам. Как я поняла, этот небожитель сделал всё для того, чтобы устранить возможные препятствия на долгом пути моей подруги к последнему своему пристанищу.
- Специально для Аннеты Жаклин я построил чудесный сияющий мост, по которому мы проследовали в небесную обитель душ, - сказал мне маленький ангел и я обрадовалась, представив ив себе, как было удивительно красиво вокруг.
 - Большое тебе спасибо, - поблагодарила я ангела и спросила, - значит, там ей хорошо?
 Но ангел ничего не ответил. Он только вздохнул. Глаза его при этом были грустными.




                ***

 Таврический парк вбирал в себя солнце, и свет в нём казался удивительным и радостным. На прогулке смолянки шли и радовались жизни. Светило грело и нам было хорошо, и мы были не по-детски счастливы. После дождя тротуар грелся, испуская пар, и дышал, словно чудовище, и мелкие лужи у гранитных бордюр, были как блестящая чешуя неизвестного огромного и сияющего чудовища. Лучи солнца пробивались среди листвы деревьев и солнечные зайчики внизу прыгали по зелени и казались живыми.
 Пели птицы, оглашая пением парковую окрестность. Мы радовались весеннему теплу и нам было даже жарко, и мы потели, но, как говорится: «Пар костей не ломит!», так как мы успели намёрзнуться. Не в силах сдержать радость, мы радовались, - и было необъяснимо то, что творилось в наших душах.
Мы поднимали головы, чтобы глянуть на иссиня-чистое небо. Редкие облака плыли в вышине, и они казались необычно белыми и пушисто-ватными. И мне сдавалось, что на них сидят ангелы, которые взирают на грешных и суетливых людей, живущих на земле и обременённых земными заботами.
Мне казалось, что душа Аннеты Жаклин витает на небесах среди этих ангелов и взирает на наш средний Синий класс, как мы идём строем по двое и гуляем по парку. На недолгие мгновенья мы вскрикивали от счастья и не думали о том, что мы скоро вернёмся в казённый дом, и у нас есть только редкие свидания с родными и то не у всех. Мы были счастливы в эти яркие и незабываемые мгновения радости. Так что душа Аннеты Жаклин, глядя на, глядя нас с небес, должна была радоваться. На лоне природе, мы были счастливы, ощущая своё единение с ней.
Шли строем по двое, но не ровно, только была видимость этого, и мы были готовы разбежаться по скверу большого парка. Но команды не было расходиться, и мы шли, небрежно составленными рядами. Наши взгляды бегали и девичьи головы вертелись, чтобы охватить всё: и деревья, и наверху небо, которое было чисто голубым, и внизу зелёную траву. Смотреть надо было ещё под ноги, чтобы в строю не пнуть ногой впереди идущих, или при взмахе рукой не задеть шагающую рядом. Ведь вокруг, куда не кинь взгляд, было красиво! Весна-красна, как невидимая, но осязаемая фрейлина её величества матушки-природы словно шла рядом с нами и вела нас туда, где всё было красиво.
 Нам многое хотелось увидеть, чтобы затем всё это запечатлелось в наших детских душах. Казалось, что для этого смолянки только и жили, чтобы запомнить яркие мгновения единения с природой, и жить ощущением этого счастья.
Ибо сказано было, узри лепоту и возропщешь, но не узревши, не возрадуешься.

Кладбищенскую церковь, где отпевали Аннета Жаклин Казанову-Ленскую Бонапарт, снесли, и многие могилы и памятники были утрачены, так что нам пришлось занести могилы Аннеты Жаклин и её мамы в особый список.
В сорок пятом я похоронила рядом с Аннетой Жаклин свою подругу из разведгруппы капитана Машу Соколову, которая была смертельно ранена при взятии Берлина. Отважная разведчица долго лежала в ленинградском военном госпитале. Лучшие хирурги боролись за жизнь моей старшей подруги, но безуспешно. Мы похоронили её рядом с Аннетой Жаклин, и установили на её могиле большой гранитный постамент, который венчал её бюст. Скульптурное изображение разведчицы в военной форме с офицерскими погонами капитана было вылито из бронзы. К постаменту бюста, что затем местами позеленело от времени, была прикреплена медная табличка, на которой, кроме всего прочего, после фамилии, далее внизу как положено в скобках значились год, число и месяц рождения и смерти. А ещё ниже была надпись:
«Капитан советской разведки, позывные Фрейлина Мэри, участвовала в операции по уничтожению секретной лаборатории по созданию атомного оружия и спасению детей в составе особого разведотряда под командованием Натальи Каменной. Командир отряда вступила в неравный бой с солдатами из зондеркоманды СС, и дала возможность отряду уйти от преследования. Командир Наталья Каменная, раненая отстреливалась до последнего патрона и взорвала себя гранатой. Место захоронения не известно. Маша Соколова вывела из оккупированной Белоруссии двадцать еврейских детей. Была смертельно ранена при взятии Берлина.
Твой подвиг не забыт! Вечная слава героине!»


Внезапно снова я представила себя маленькой смолянкой.
Вот, мы малыши, поёживаясь от холода, гуляем по заснеженному Таврическому парку, и недоумённо озираемся, хотя осознаём, что парк стал другим по той простой причине, что выпал снег. Между огромными сугробами снега виляют извилистые тропинки, натоптанные редкими прохожими. И среди огромных деревьев мы идём, затаив дыхание, среди белых снегов.
Однако мы ощущаем себя совсем другими в этом парке, который снежный стал совсем другим.
Дело было в том, что мы не узнали парк, который предстал перед нами в снегах. Белоствольные берёзы, были как фрейлины её величества природы, и тихо шептались о чём-то между собой и временами с грустью посматривали на нас, маленьких смолянок. Мы глядели на берёзок, и сердца наши от созерцания величественных красот наполнялись каким-то необъяснимым чувством.
Мы шли и молчали, и тишина в парке поражала. И каждая маленькая смолянка думала о своём. Вспоминала родителей и скучала по дому, где в родных краях росли такие же белоствольные красавицы-берёзы.
И мы дети не задавались вопросом, зачем нас родители решили отдать в Смольный институт? Ведь дома жить лучше, хотя есть шанс, что именно их дочь станет фрейлиной двора его величества! И вот они маленькие несчастные смолянки бредут в строю по двое на прогулке по Таврическому парку.
Трудно судить о том и анализировать то, как и что происходит с маленькой девочкой, когда она не любима и одинока. Мы рано вступили на самостоятельный путь, и, живя в казённом заведении, неожиданно поняли, что нам предстоит преодолевать трудности на жизненной дороге, которую для нас выбрали. И мы уже в раннем детстве познали несчастье и горе.

Маленькая Аннета Жаклин высунула кончик языка, поймала снежинку и улыбнулась. И её белые зубы были сравнимы разве что со снегом. Но снег был искрящимся и по цвету казался другим, неживым и холодным. Её зубы лучше было сравнивать с перламутром, в виду того, что жемчуг по роду своего происхождения связан с живой природой.
В парке стояла удивительная тишина, и казалось, что в хлопьях пушистого снега глушили все звуки большого имперского Санкт-Петербурга. При этом снега было много, и он загадочно искрился. Молча, мы шли строем по двое, однако недолго, и вдруг рассмеялись, и нам стало неожиданно весело. А затем загалдели, беспорядочно заговорили в строю.
Безмятежность, и тишина в парке действовали благотворно на наши детские взвинченные нервы, успокаивали нас.
Я сказала Аннет Жаклин, что мне хотелось бы, вот так, ни о чем не думая, брести в этой порхающей белизне долго-долго никуда, чтобы только идти, безразлично куда, но только не возвращаться в Смольный институт. На что моя подруга со смехом в голосе сказала, что это быстро наскучит, вот так, долго идти среди снега. Всё равно захочется кушать, и пожелается тепла. А вот так, всё время идти, сразу надоест.
Казалось, что весь мир лежал перед нами как белый и огромный холст, а мы маленькие дети идём, чтобы быть нарисованными неведомым художником, запечатлеться на время и затем навсегда исчезнуть в огромных и безбрежных снегах.
Снежинки путались среди наших детских голов. И со спокойной улыбкой на лице, с открытым взглядом своих карих глаз Аннета Жаклин смотрела и на меня, и одновременно на снег, и на заснеженный парк.
Необыкновенная белизна снега, который имел множество оттенков, от пастельных до контрастных, захватывали наше детское внимание. Аннета Жаклин шла рядом в строю и с улыбкой поглядывала на меня, а я на неё. И в эти мгновения казалось, что всё, абсолютно всё было проникнуто огромным счастьем от свежего воздуха, которым мы дышали. И от опьяняющих картин снежного дня время в парке казалось долгим и вяло текло.
   Но когда мы снова возвращались в институт, вдруг оказывалось, что время быстро и бурно протекло. Мы заходили за ограду, иначе лица становились не по-детски хмурыми. Прогулка закончилась, и нам предстояло войти в огромное серое здание, которое было казённым домом.
И в этих огромных стенах мы должны были проводить свои дни, скучая по домашнему теплу и уюту, с постоянными нерадостными раздумьями о том, что в любой момент можешь быть наказана.
Затем появились другие видения.
Мы в белорусских лесах пробираемся к своим. Из нашей группы в строю остались только мы трое, руководитель группы Наталья Каменная, Маша Соколова и я. На нас смотрят маленькие дети, которых мы вызволили из концентрационного лагеря, но их надо привести к своим. Эсэсовцы идут за нами по пятам, и больше никого не осталось от военного отряда, все погибли.
Выпал снег и занесло тропинки. Холодно, голодные дети мёрзнут.
- Франц Гершен, сыграй нам на скрипке «На мосту в Авиньон»! – просит маленькая девочка Марта, и добавляет, когда слушаешь музыку, не так хочется кушать и не так страшно. Лучше бы мы в бараках остались, там хоть кормили. А потом нам надо уходить, я попробую идти сама.
- Ты пойдёшь сама, Марта? – в один голос спрашивают удивлённые дети, - ведь у тебя всегда много брали крови, и ты от этого ослабла.
Мальчик Франц Гершен играет и все дети, тридцать человек, начинают плясать и петь, чтобы согреться и не мёрзнуть.
- Мы танцуем и поём на мосту Авиньон…- поют маленькие дети, показывая руками, - прачки делают вот так.
- Прощайте, девицы! Не поминай, лихом! – с этими словами руководитель особой группы Наталья Каменная трогает меня за плечо. Затем, бросив взгляд на поющих и танцующих детей, говорит, - Маша Соколова, Глафира Гесенская, вы непременно должны выйти к нашим. А я сколько смогу, задержу фрицов. Последнюю гранату оставлю для себя, чтобы живой не даться врагу. Увидите наших, передайте, девицы, последний мой пламенный привет! Рот фронт, товарищи!
- Рот фронт, командир! – отвечаем я и Маша Соколова и по-коминтерновски сжимаем в кулаке полусогнутую руку.

Я осталась стоять одна у могильной оградки, видения исчезли. Снег был повсюду и большими хлопьями падал на постаменты и на всё то, что осталось лишь памятными знаками от тех людей, которые когда-то были, и которых не стало.
Вдруг передо мной в падающем снеге появилась маленькая девочка. Вытирая маленькими кулачками слёзы, она плакала и казалась несчастной.
- Кто ты, девочка? Что ты здесь делаешь одна? – спросила я.
- Вы не видели здесь мальчика-пастушка Бенезе? –задала девочка неожиданный вопрос. После добавила,- я его давно ищу. Мадемуазель, он пропал, нет его нигде, а он мне так нужен!
- Какой пастушок? И зачем он тебе нужен?
- Это пастушок Бенезе, который должен построить мост на Авиньон, но он не знает, как это сделать. Мы должны идти к его святейшеству епископу, чтобы он сказал, как построить мост, потому что он мудрейший из всех людей, - Сказав это, маленькая девочка, вдруг обрадовано произнесла, и её детское лицо озарилось улыбкой, - а вот и он, Бенезе, сейчас я у него спрошу, где он так долго пропадал?
Маленькая девочка при этих словах повернулась ко мне спиной, и я увидела у неё на спине крылья. Это была ангел-девочка, и она взяла за обе руки мальчика Бенезе и они начали танцевать, приплясывая в кругах, которые они проделывали в снегах.
Танцующие дети радостно пели на французском языке:
       - На Авиньонском мосту мы танцуем, мы танцуем (фр.).)
Девочка и мальчик, взявшись за руки, продолжали танцевать, притоптывая в такт ногами.
-На Авиньонском мосту все танцуют, ставши в круг.
Затем я  услышала голос Аннеты Жаклин и свой собственный голос. Мы стояли на сцене и на нас глядели, и все слушали. В первых рядах стоял государь император Николай Второй, рядом с его высочеством находились приближённые двора его величества
- Пришли они к епископу. Его святейшество показался в снегах, и он закричал: «Несносные дети, зачем вы пришли, что вам надо от меня?»
- Нам было велено построить мост для того, чтобы вы, монсеньоры, могли пройти по нему в другой мир.
- Но это сложное и почти невыполнимое дело.
- Вот, этот мост, он уже построен, весь белоснежный.
- Ха-ха-ха! – рассмеялся Епископ, - шутники, однако.
- Ха-ха-ха! – смеялись люди, и их было много.
В Зимнем дворце я пыталась разглядеть лица, но только нарядные одежды и фигуры людей вырисовывались из снегов. Неожиданно передо мной мелькнуло только одно знакомое и родное для меня лицо. Это была царствующая императрица Алиса Фёдоровна Гессен-Дармштадская Беатрис, которая была в праздничном одеянии, и она мне улыбалась. Затем лица появились у великих княгинь Ольги и Анастасии, и они громко и непременно смеялись, однако тел их не было. Месье императорский инспектор подошёл к ним и начал держать перед ними высокопарную речь. Подбежали классные дамы и пепиньерки с криками: «Ваше Высочество, конфульки взбунтовались! Они слепили из снега эти видения и Вас, и нас, они издеваются над нами всеми!»
- Кто эта девочка, которая танцует с мальчиком и поёт про какой-то мост? – спросила Императрица Алиса Федоровна Гессен-Дармштадская Беатрис.
- Эта девочка ангел, а мальчик этот, пастушок Бенезе, который затем станет святым. Это из французской легенды, которую рассказала конфулька Аннета Жаклин.
- Аннета Жаклин? Ах, да, вспомнила, представительница Дома Бонапарта, принцесса Каталонии, Корсики и Балеар Казанова-Ленская Бонапарт! – воскликнула императрица, - да, помню, как прекрасно рассказала эту легенду, а ещё спела с институткой Гессен-Дармштадской, которая неожиданно для нас всех оказалась нашей родственницей. Как не помнить?
Большая придворная свита Его Величества слышала наш разговор, и застыла с лицами, на которых застыло удивление. Затем сверкнули бриллиантами и жемчугами платья и одежда – всё зашевелилось и начало танцевать, кружа в снегах.
- Les belles dames font comme ;a,  Et puis encore comme ;a (Прекрасные дамы делают вот так (фр.).) – пропели, танцуя в огромном круге и показывая то, что делают дамы движениями рук, - а потом ещё вот так.
- Где мой парик! – неожиданно закричала учительница французского мадам Монферансье, которая прекратила танцевать, и голова у неё оказалась лысой, - негодные институтские девицы, отвечайте, дармоедки и паразиты, куда спрятали мой парик?
Появился учитель пения, профессор музыки месье барон Кофейковский  и начал кричать, зло и нервно размахивая серебряной тростью.
- Опять не так поёте, не так надо петь! Времени было достаточно, чтобы изучить партитуру!
- Старый и настырный старче, с ума выжил, старый дуралей! – кричала на профессора музыки Клавдия Котомкина, - ведь это придворная свита его величества и собственной персоной царствующая императрица!
- Нельзя так с преподавателями разговаривать! – в один голос закричали классные дамы на неё, - нельзя называть старым дуралеем уважаемого всеми учителя музыки, всемирно известного профессора!
-  Les blanchisseuses font comme ;a,   Et puis encore comme ;a (прачки делают вот так, а потом ещё вот так (фр.).) – пели придворные, танцуя в круге и показывая руками, как это делают прачки при стирке. При этом они радостно смеялись, - ха-ха-ха! Ах, какие весёлые конфульки!

Затем эти видения исчезли – в снегах возникли другие.
Аннета Жаклин бегала и ловила снежинками рот, нарушая строй. Классная дама баронесса Прибыльская фон Бреслау и пепиньерка Надежина прокричали, сделав замечание.
- Институтка Казанова-Ленская, как придём в институт, непременно накажем! – кричит пепиньерка Надежина.
- Ми в Темнушка закрывать этот пансионэ-э-эрка! – кричит наша классная дама баронесса Прибыльская фон Бреслау. Затем она добавляет, - паразиты!
Но мы их не слышим, нам начихать на всех! И я продолжаю бегать с Аннетой Жаклин по снежной поляне, и мы ловим снежинки ртами и дурачимся. Затем я застыла и не могла оторваться от взгляда её дружеских глаз, которые смотрели на меня, и в них сквозило понимание.
- А помнишь, Глаша, как мы на солнечной поляне, когда выехали за город на каретах, собирали ромашки. Цветочные букеты у нас были такие огромные, вот такие! И мы собранные букеты роняли, но снова рвали цветы, и ещё искали землянику в траве? Помнишь, как встретили по дороге корову Бурёнку и телёнка Пеструшка?
 - Что? – спросила я удивлённо.
Неожиданно эти мысли и видения в голове пропали, неожиданно возникли другие.

Мы маленькие смолянки гуляли, но это было кладбище, и на могилах везде лежал снег. Поёживаясь от холода, маленький девочки удивлённо и испуганно озирались, обводя взглядами огромные деревья и могилы.
- Где мы? Как мы сюда попали? – спросила смолянка Дарья Ермолова.
- Всё, девицы, хватит, погуляли, собираемся в Смольный! Встали по двое! – прокричала, скомандовав, учительница великоросской словесности княгиня Лежаева.
- Скажи ещё, что не узнаешь это место, снега, мол, много? – рассмеялась Аннета Жаклин, когда встала со мной рядом в паре. Затем добавила, - здесь я буду лежать, на этом кладбище.
Но маленькая моя подруга неожиданно отбежала от меня, чтобы сделать снежок и запустить в меня слепленным комком.
 Это было больше чем снежок. Я не успела увернуться. Слепленный наскоро комок снега попал мне в голову и рассыпался.
Видения пропали.
 Я смотрю на могилы и в голову приходит мысли о том, что я непременно должна оставить воспоминание о тех людях, которых мне довелось встретить на своём жизненном пути. Затем подумала, что непременно мне надо оставить за собой место на этом кладбище рядом с усопшими друзьями, и распорядиться, чтобы обязательно похоронили здесь, когда покину этот свет. Перед смертью я с удовлетворением отмечу, что я оставила после себя людям это повествование о своей жизни. На этих страницах я, как живая, появлюсь перед мысленным взором читателей.
Как-то хотелось не уйти навсегда в небытие.
И снова я стала маленькой институтской девицей.
Клава Котомкина кинулась на меня с кулаками и в прыжке, вытянув руки вперёд, сбила меня с ног. Но я успела схватит её, и мы упали на снег. А потом лежали на снегу и с недетской яростью кулаками били друг друга. Я снова оказалась сильнее, встала, чтобы пинуть в живот неприятелю.
Но подбежали пепиньерки и классная дама, и они сказали, что меня посадят в Темнушку.


    Мы в Большом зале на родительском Приёме. Институтские девицы двигаются во главе дежурной дамы, учительницы словесности княгини Лежаевой. Движения институтских девиц красивы и однообразны. Мы строго следуем такту, и наши движения вполне грациозны и выверены. Мы стараемся, хотим понравиться своим родителям и гостям.  Кажется, что мы следуем в медленном танце, понятном только нам, что нельзя сказать о долговязой и ссохшейся учительнице великоросской словесности. Мадам дежурная имеет корявую фигуру и дёргающуюся походку, а руки у неё похожи на длинные грабли.
     Мы девицы, представительницы разных классов, одеты в праздничные платья и с длинными палевыми перчатками на руках выглядим очень даже изящно. Маленькие ростом конвульсии строем идут впереди, следом за ними те девицы Синего класса, а замыкают красивое шествие выпускницы Белого класса, которые выше ростом. Взади всех следует пепиньерка Надежина, лицо которой выглядит отнюдь не радостной. Не как у смолянок, к которым приехали родители, и они счастливы от того, что увидятся с ними! Особенно, как всегда, сильно радуются малыши-смолянки и лица их светятся счастьем. Ведь они так долго скучали по родным!
    Тем временем наряженные и радостные смолянки проходят по залу под восхищённые взоры своих родителей и родственников. В середине зала, выстроившись в колонне, мы встали по команде дежурной дамы.
    - Dos-a-dos  (спина к спине (фр.).) – чуть слышно командует она.
     Затем мы делаем почтительный реверанс с поклоном в сторону присутствующих.
В след за тем из строя одновременно мы радостно направляемся к родным.
Я побежала, не смея дальше выносить разлуку. Меня ждала моя мама, белокурая красавица, портрет которой остался на медальоне.   
Господи, как я мечтала о том, что мама жива и приедет ко мне!
Мама обнимает меня и радостно говорит: «Вот я, наконец-таки, выбралась, чтобы приехать к тебе, доченька».