Рябиновые бусы. Глава 5

5
  -Ах ты, чёрт! – выругался вдруг Роберт в могиле. — Мужики, подайте-ка мне там ломик! Что-то тут в земле крепко лежит…  доска какая-то!
 
   Мы все подошли к краю могилы, Васька подал Роберту ломик, которым тот сразу принялся искать край доски, и тут выяснилось, что доска очень широкая. Когда Роберт ударял ломиком сверху, раздавался треск и глухой звук, говорящий о том, что под доской было пустое пространство.

  — Ящик, что ли, какой?! Сантиметров сорок осталось с одной стороны снять, и тут на тебе! Что за день! — сказал Роберт, и решил не выковыривать таинственный предмет ломиком, а откопать его.  И ведь никому из нас в ту минуту даже в голову не пришло, чем оно окажется на самом деле, хотя оно вроде так естественно.
 
  — Может, клад?! Хи-хи, – пропищал Вертилян.
 
  Роберт поначалу подкапывался быстро, а потом всё медленнее и медленнее, а потом и вовсе застыл, потому что, как и ему, так и нам уже было ясно – это был гроб. Это был прогнивший гроб, под углом выступающий с левой стороны по длине могилы у самого её восточного краю сантиметров на пятьдесят. Я сразу прикинул, что если пустить луч ровно по длине этого старого гроба, то луч пересечёт нашу церковь по её длине, пройдя через главный выход, который как правило указывает на запад, и через алтарь, который находится с восточной стороны соответственно. То есть получается, что этого покойника похоронили ногами точно на восток, как и требуют того наши православные обычаи. Из чего сразу становится явным, что большая часть людей на нашем кладбище похоронена  ногами на юго-восток, то есть могилы расположены перпендикулярно  дороге, проходящей здесь с севера-востока на юго-запад. Из чего можно вновь заключить, что встарь люди делали всё с душой и ровно потому, что у них были солнце, звёзды, вода и ветер, и над всем этим Христос, а мы теперь лишь жалкие рабы дорог и предрассудков. Да и вообще, арбузы теперь красные и совсем несладкие, сливы большие, но сухие и кислые, надеюсь, что девичьи губы ещё всё так же сладки.
 
  Вертилян чуть ли не запрыгал от восторга, а Васька, казалось, сейчас вновь отправится в свои миры. Он что-то там бубнил себе под нос, тычась по сторонам ошарашенным взглядом, но на этот раз, слава богу, обошлось.

  Роберт медленно поднял усталые глаза и, не тая досады, спросил меня:
— Митя, ответь ты мне, что это за день сегодня такой?!
— Такой вот день! – ответил я и присел на корточки у края могилы: — Слушай, дядя Роберт, со мной такое впервые, а ты когда-нибудь сталкивался с таким?! – спросил я Роберта, ведь подобные  вопросы  вроде как помогают мне быть собранней и рассудительней в подобных случаях.
  Да, пожалуй, в ту минуту я выглядел спокойнее всех, даже Роберта, но это ничего хорошего обо мне не говорило. Ведь я просто толком не верил в происходящее, но уже мог по себе судить, что всё это моё видимое спокойствие говорило лишь о том, что в будущем я придам этому слишком много значения.

  — Я тоже такого не пхипомню, — сказал Васька.
— И со мною такое впервые, – проскулил Вертилян.
— Да нет, Митя, и я не припомню такого на своём веку! – ответил Роберт, вытирая кепкой лицо, а после справился у нас о времени, а время было уже полпервого, отчего Роберт вновь выругался и принял решение. И что возможно странно, но объяснимо, решение это даже сейчас видится мне кощунством, и в то же время, как и сейчас, так и в тот самый миг я понимал, что иного выбора у нас просто не было. Но понимать — одно, а принимать решение – другое, отчего не могу без уважения поминать Роберта, хотя он не верил ни в бога, ни в чёрта, отчего, пожалуй, не жертвовал ничем. Хотя откуда мне знать, ведь лишь вспомню, каков был его взгляд  в ту минуту, так и жаль его становится.
 
  Конечно, нам троим, то есть мне, Ваське и Вертиляну, сама ситуация отводила роли наблюдателей, пусть лишь отчасти, и каждый из нас невольно вошёл в эту роль. Оттого эта ситуация даже тешила нас немного, как детей малых, особенно Вертиляна, ведь наблюдать — это всегда весело, особенно за грехопадением. Но стоит ли мне казнить себя за это, ведь оно у человека в крови.
— Митя, подай-ка мне топор! – уверенно сказал Роберт.

   К тому времени Роберт уже полностью откопал выступающую часть гроба, осталось лишь извлечь её из могилы, к чему он и приступил, взяв в свои крепкие руки топор. После трёх сильных ударов прогнившие доски крышки рассыпались, и нашему взору явилась незабываемая картина: грязный череп с отвисшей челюстью и длинными волосами, отчего для нас стало явным, что это была женщина. После ещё двух-трёх ударов вся выступающая часть гроба отделилась от земли и обратилась в труху. И тут в кучке этой трухи, состоящей и гнилых досок и костей, я заметил небольшие бусы и  указал на них Роберту, а тот, долго не думая, подцепил  бусы лопатой и выбросил их из могилы прямо к моим ногам, сказав при этом:
— Бери, Митя, трофей!

  Потом Роберт обратился к Вертиляну:
— Лева, хорош в попе ковыряться, возьми-ка мешок, который там у скамейки лежит, и прыгай в могилу — мешок подержишь.
 И вот Вертилян уже стоял в могиле и держал мешок, в который Роберт собирал лопатой всю эту могильную труху. Особенно запомнился момент, когда на лопате оказался длинноволосый череп с отвисшей челюстью….
 
  Затем Роберт, схватив мешок и штыковую лопату, отправился в лес за кладбище вновь хоронить эту женщину, вернее, её половину, а ещё точнее — треть. Вертилян сел курить под сосной, а мы с Васькой тем временем, сидя на корточках, разглядывали рябиновые бусы, которые мы, получается, украли у покойницы. Хотя они, возможно, были и вовсе не рябиновые, но уж очень эти бусинки напоминали собой высохшие ягодки рябины. Потом я осторожно кончиками пальцев поднял бусы с земли и положил их на бетонный столбик могильной ограды.

  Роберт, вернувшись из лесу, сразу достал часы из своего пиджака, висящего  на дереве.
— Ох, без десяти час! Нормально, мужики! Теперь бы ещё Кольку похоронить без приключений. Хотя я уже ко всему готов! И это, мужики, просьба — никому ни слова об этом! — сказал Роберт, вытирая рукавом лицо, а после обратился уже непосредственно к Вертиляну:
— Ты понял, Лёва?!
— Да понял! Понял! – обиженно отозвался тот.
— Ну и хорошо, что понял! А это, мужики, я тут подумал, и оно смотри, как выходит. Колька-то хоть и был юродивым бродягой, а ведь получается, что он самый везучий мужик на селе. Ведь это ещё кому так повезёт, чтобы в могиле рядом  с женской задницей лежать! А-ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
 И тут все разразились истеричным хохотом как помешанные, а я даже улыбаться толком не мог, потому что как только я пытался улыбнуться, лицо моё искривлялось судорогой и дрожало. И казалось, всё вокруг громко хохочет, окромя меня, и все мертвецы нашего кладбища, и памятники, и кресты, и могильные ограды, казалось, даже сосны содрогались от своего дикого хохота, словно всё вокруг на миг рехнулось, отчего мне стало как-то по-настоящему страшно.
 
  Кольку, слава Богу, похоронили без приключений, если не считать, что его чуть было не похоронили ногами на запад, но я, постоянно думая о том, что Колька будет в могиле не один, прикинул в уме, что ему, возможно, было бы  приятнее лежать наоборот (хотя, кому как). А потом я понял, что Колька и так лежит неправильно, о чём тут же шепнул Роберту, который, поняв в чём дело, схватился за голову.
  А так вроде всё прошло нормально. Народу было немало, многие плакали. И, конечно, громче всех плакала Колькина мама, которая сквозь слёзы сказала сыну на прощанье:
— Кого я теперь ждать буду?! Кто теперь мне скажет «Мама, я пришёл домой»?! Прощай, сынок! Прости, что родила тебя такого!